В начале осени в селении поселилась тревога. В лесу и так хватало разной нечисти, а тут еще в нем объявился оборотень – волкодлак. Эту неприятную новость принесли не ловники, а, как ни странно, старый Чурило.
Он собирал на лесных полянах осенние ягоды да и придремал на пригорке, хорошо прогретом солнышком, которое все еще щедро сеяло на землю свои животворящие лучи. Проснулся Чурило – если верить его рассказу – когда начало темнеть, и поторопился в обратный путь. Тут-то все и случилось.
Едва Чурило добрался до небольшой лужайки, по которой протекал ручей (трава там всегда была сочной и зеленой, даже поздней осенью; от этого места до поселения рукой подать), как из зарослей выскочил огромный волчище и загрыз крупного еленя[21], мигом разорвав его на куски. Самки, которые паслись на лужайке, едва не притоптали опешившего Чурилу, убегая от серого лохматого страшилища, убившего их господина и вожака стада.
Страж ворот был ни жив ни мертв. Он словно врос в землю, потому что ему не повиновались ни руки, ни ноги. Чуриле оставалось лишь в смертном ужасе наблюдать, как волчище жадно поглощает большие куски еленя, да так, что только хруст шел от разгрызаемых костей. Зубы у него были длиной в человеческий палец, поэтому кости он перемалывал, словно жернова ручной мельницы зерно.
Волчище уже съел половину еленьей туши, когда наконец заметил Чурилу. Обычно сытый зверь очень редко нападает на человека, только когда его потревожат, но этот волк явно был необычным. Видимо, он решил, что человек зарится на его добычу. Оставив недоеденную тушу, он начал медленно приближаться к старику. Как потом рассказывал Чурило, в глазах зверя полыхал красный огонь, шерсть на загривке встала торчком, а ощеренная пасть, из которой вытекала кровавая слюна, напоминала капкан, который мог раздробить ногу лесного тарпана. Эти небольшие лошадки были осторожны и пугливы, подобраться к ним на расстояние выстрела из лука не могли даже самые опытные ловники, поэтому на лесных тропах, протоптанных зверьем, приходилось ставить на них капканы. Мясо тарпанов было очень вкусным и питательным, чаще всего его вялили и брали в дальние походы.
Видя неминуемую гибель, Чурило опомнился и с юношеской прытью (где и сила взялась!) вскарабкался на высокое дерево, почти до самой его верхушки. Только там он заметил, что задние ноги зверя согнуты в коленях, как у человека, – вперед. Это был волкодлак!
Ни живой ни мертвый, страж ворот мертвой хваткой вцепился в древесный ствол, с ужасом дожидаясь смерти. Ведь, по словам бывалых людей, оборотни могли лазать по деревьям. Но волкодлак поначалу издал свирепый рык, а затем завыл, да так страшно, что по лесу словно пронесся сильный порыв ветра. Какое-то время он кровожадно глядел на Чурилу, а затем вернулся к своей добыче, одним махом вскинул ее на спину и был таков.
Бедный старик просидел на дереве всю ночь. Он боялся, что оборотень не ушел далеко, а подстерегает его в зарослях. Сняли его с дерева ловники, которые отправились на промысел с утра пораньше. Чурило нес совершеннейшую чушь, все подумали, что он сошел с ума. Старик ни в какую не хотел продолжить путь в одиночестве, поэтому ловникам пришлось сопровождать его до самого поселения. А когда страж ворот оклемался, рассказ Чурилы потряс воображение всех, кто захотел послушать о его ночном приключении. Еще бы – в лесу появился волкодлак!
Однако ловники лишь посмеялись, услышав его бредни. Они не боялись волкодлаков. Им хорошо было известно, что оборотня можно убить хладным железом – стрелой или копьем. Так чего пугаться почем зря? К тому же словам Чурилы, прослывшего болтуном, веры не было. Тем более что волчьих следов на лужайке они не обнаружили. А кровь из туши еленя (если она там была) смыло дождем.
Прошло несколько дней. Конечно же, никто всерьез не воспринял слова Чурилы, и походы в лес – за ягодами, грибами, за лекарственными травами и на ловы – продолжались. До той поры, пока в лесу не исчезла Матилада. Ее отсутствие в поселении заметили сразу же. А как не заметить, если ее скрипучий, склочный голос будоражил тишину поселения с раннего утра и до позднего вечера?
Первыми всполошились ее товарки – такие же любительницы почесать язык, как и Матилада. Они начали теребить кнеза – главу рода, чтобы тот выслал на ее поиски ловников. Поляне хорошо знали лес, могли превосходно в нем ориентироваться, но иногда случалось, что лесная нечисть путала тропы, заводила в такую глухомань, откуда было непросто выбраться, особенно вездесущим подросткам, которые совали свои любопытные носы куда не следует.
В лесу были запретные зоны, где творилась разная чертовщина; туда опасались заходить даже бывалые следопыты. Нечистая сила могла там принимать разные внешности. Она показывалась в обличье соседа или родственника, старика или невинного ребенка, женщины и даже двойника человека, которого угораздило зайти в местность, где довлело древнее заклятье, как утверждали волхвы. А еще нечисть иногда принимала образ целого войска, вихря, огненного столба или разных зверей. Во внешности нечистой силы всегда было что-нибудь необычное. Вроде бы человек, а на ногах копыта, зубы железные, на теле шерсть или волосы дыбом. Повернется задом, а спины нет, и все кишки наружу. Но чаще всего в местах неизвестной темной силы появлялся хромой заяц, с виду подранок, которого стрелы не брали. С каждым выстрелом он становился все больше и больше, мало того, зловредный оборотень хохотал и предлагал поцеловать себя в зад, грозил ловнику лапой, а иногда гнался за ним до самого поселения, где в конце концов с шумом исчезал в вихре, оставляя после себя зловоние или превращаясь в смолу.
Нужно сказать, что особой охоты искать Матиладу ни глава рода, ни ловники не высказали. Мало того, многие вздохнули с облегчением. Сплетни, которые она разносила с таким усердием, немало испортили крови жителям поселения. Но и оставить заблудившуюся в лесу соплеменницу умирать нельзя было ни в коем случае.
Лучше бы ее не искали. Неведомый зверь затащил Матиладу в чащобу и разорвал ее на куски. Следопыты, которые нашли то, что осталось от скверной старухи, молились всем богам, потому что более страшного зрелища видеть им не доводилось, а по возращении в поселение они тут же принесли богатые жертвы богу Велесу. Судя по тому, что даже берцовые кости Матилады были разгрызены, у зверя были клыки побольше, чем у медведя. Все единогласно решили, что это мог сделать только волкодлак-оборотень.
С той поры жители поселения ходили в лес в сопровождении охраны – бывалых воинов. Но ведь вооруженного до зубов стража к каждому не приставишь. Чтибор лишь посмеялся над страхами соплеменников и по-прежнему бродил по лесу в одиночестве. Он надеялся на свое искусство опытного волхва, благодаря которому старый кобник мог справиться с любым зверем. Его примеру последовал и Сокол: еще чего, бояться оборотня, которого можно поразить стрелами. Ведь мальчик, несмотря на юные годы, был весьма искусным лучником.
Ранним утром к Соколу забежал его друг Бажен. Выражение его круглого, в россыпи веснушек лица было загадочным и таинственным.
– Чем занимаешься? – с порога спросил Бажен.
– Иду на ловы, – коротко бросил Сокол, набивая свою походную сумку всякой всячиной, необходимой лесному следопыту.
– С ума сошел! – воскликнул Бажен. – А ежели оборотень загрызет? Говорят, у него такие клыки, что тебя он враз перекусит пополам.
– Пущай попробует, – самоуверенно ответил Сокол.
Он как раз натягивал охотничьи лапти, сплетенные из заговоренного Чтибором лыка, наматывал конопляные онучи и крест-накрест оплетал ноги прочными оборами.
Лучше обуви для охоты, чем лапти, придумать было трудно. Даже князья, дружинники и богатые купцы не гнушались носить это изобретение простого народа. Зимой, в отличие от другой обуви, в лапти не набивался снег, в них легко было ходить по насту. Обычно к летним лаптям для прочности и против пыли пенькой или тонкими дубовыми волокнами, распаренными в кипятке, крепились кожаные подметки. В дождь и грязь на лапти надевались выдолбленные дощечки-колодки – на каждую ногу по две, чтобы благодаря зазору между ними сохранялась гибкость немудреной обувки. Дощечки пропитывали дегтем, чтобы они не гнили и не промокали.
Лапти Сокола, мало того, что были заговорены (дабы зверь не учуял запах юного ловника), имели еще и особенные подметки – из прочной заячьей шкурки густым зимним мехом наружу, вычиненной особым способом. Она была очень прочной, но главным достоинством таких подметок был чрезвычайно тихий ход, даже среди сухостоя. Со стороны казалось, что Сокол не шел, а плыл по воздуху между деревьев, настолько бесшумно он передвигался. Ведь главное в любой охоте – не вспугнуть зверя.
– Эх, какая досада! – разочарованно сказал Бажен и в сердцах стукнул рукоятью остроги о пол жилища; похоже, он собрался на рыбалку.
– Почему? – поинтересовался Сокол.
– Я нашел место, где лини, что ваша сковородка! – выпалил его друг, указывая на печь. – Вот такие! – Для большей убедительности он развел руками, дабы показать размер линя.
– И где это?
– У Черных скал.
– Погоди, погоди… Но ведь в том месте глубина – ого-го. Как ты достанешь линя острогой?
– В том-то и дело, что никто не знает тайны Черных скал! А я все разведал третьего дня. Взял у отца малый челнок и сплавал к скалам. Едва не попал в водоворот! Нечистый знаешь, как там крутит? Страсть! Между скалами я нашел проход и попал в мелкий залив, поросший камышом. Вода в нем чистая, как слеза. Я глянул – и обомлел. Дно в заливе песчаное и отливает золотом, так много там линей. Лежат, бока греют на солнышке перед зимними холодами. И почему я, дурень, не взял острогу?!
К Черным скалам рыбаки полян старались не приближаться. О них шла дурная слава. То, что Бажен сумел избежать гибели в водовороте, было поистине чудом. Конечно, смелости его другу не занимать, да и реку он знал, как никто другой, ведь его отец промышлял в основном рыбалкой и часто брал Бажена с собой. Но водоворотов у Черных скал было несколько. Притом они неожиданно появлялись и также внезапно исчезали. Если лодка с рыбаками попадала в эту водяную ловушку, то обычно камнем шла на дно, утаскивая за собой и людей.
Как могли появиться у высокого глинистого берега черные глыбы, напоминающие издали огромные медвежьи клыки, трудно было даже представить. Таких камней в округе больше нигде не наблюдалось.
Волхвы утверждали, что их сбросил на головы своего врага Велеса буйный Перун-Громобой[22], когда в незапамятные времена случилось сражение богов. Велес, конечно же, избежал гибели, но под камнями лежат схороненные мелкие бесы, его помощники. Некоторые из них до сих пор живы, только придавленные тяжелым грузом, и устраивают добрым людям разные пакости.
Сокол некоторое время размышлял, – уж больно соблазнительным выглядело предложение друга – но затем, решительно тряхнув золотистыми кудрями, сказал:
– В следующий раз. Уж коль наметил что-то, нельзя отказываться от задумки, иначе пропадет удача. А нам нужны звериные шкуры. Скоро будет полюдье, ведь дань никто не отменял. Дедко и в ус не дует, днями ищет травки-корешки целебные, но кто-то же должен озаботиться оплатой повинности? Иначе жди беды. Сборщики дани знаешь, как лютуют…
– Да знаю, знаю… – Бажен помрачнел. – Не дашь звериные шкуры, возьмут дань людьми…
Сокол проверял капканы на куницу. Куний мех ценился очень высоко, куницами платили дань и расплачивались за разные заморские товары. Несколько меховых шкурок, связанных вместе, назывались «кунами». Количество шкурок благородного зверька в связке было разным и со временем менялось в большую сторону. Но этот вопрос Сокола волновал меньше всего. Его дело – добыть куницу, а все остальное зависело от решения главы рода и купцов.
Установить капкан на куницу, с одной стороны, как бы и несложно, а с другой – было головной болью ловников. Куницы не устраивали себе домики, они свободно перемещались по лесу, задерживаясь на одном месте только при наличии обильной пищи и удобного места для дневного отдыха (дневными убежищами для них обычно служили дупла деревьев).
В начале осени Сокол немало побродил по лесу, выискивая места, удобные для проживания куниц. Он делал зарубки и прикармливал зверьков, периодически раскладывая приманки в одних и тех же местах.
Всем другим способам ловли ценного зверька Сокол предпочитал маленькие шалашики из веток и сухой травы, где устанавливал хитрые петли из конских волос. Просунет куница голову в петлю – и все, назад ей ходу нет. Он соорудил шалашики давно, едва начали желтеть листья. Когда пришла пора охоты, Сокол установил приманки – привязал сбоку от шалашиков пучки тетеревиных перьев. Покачиваясь на ветру, они привлекали обладающую острым зрением куницу.
В качестве приманки Сокол использовал отходы от добытых зайцев, тетеревов и рябчиков. У куницы был слабый нюх, поэтому Сокол сделал «накроху» – длинную дорожку, состоящую из мелко покрошенных кишок, заячьей шкуры и перьев рябчика. Чем длиннее «накроха», ведущая к шалашику, тем больше было шансов добыть ценного зверька. Капканы, установленные на куницу, Сокол особо не маскировал – зверек был отчаянно смелым и чрезвычайно любопытным.
Кроме всего прочего, Сокол, по совету Чтибора, приготовил еще и приманку из пахучих куньих желез. Для этого он два дня настаивал их на рыбьем жире, после чего разложил по шалашикам. Дедко уверял внука, что запах остро пахнущих куньих желез обязательно привлечет внимание зверька, и он ни в коем случае не пройдет мимо ловушки.
– Есть! – в восторге воскликнул Сокол, проверив первый шалашик – в настороженной петле находилась великолепная куница.
Это было несомненной удачей, значит, лесные духи к нему благосклонны!
Достав зверька из петли, Сокол залюбовался добычей. Темно-каштановый мех куницы с желтоватым округлым горловым пятном был густым, длинным и шелковистым на ощупь. В ловушку попался крупный самец, длиною больше локтя. Он был молод и хорошо упитан. Его шкурка считалась очень ценной. Ее называли «темно-голубой», так как мех был без рыжего оттенка, а пух – серо-голубым в основании и светло-серым при вершине.
Приободренный хорошим началом, Сокол начал обход шалашиков еще с большим рвением. Он настолько увлекся своим занятием, что совсем забыл об осторожности, столь необходимой в лесу, где было много хищных зверей. А как не забыть, если почти в каждой ловушке он находил куницу! Дедко, как всегда, был прав, когда предложил Соколу добавить к обычным приманкам пахучие железы куницы.
Зверей на берегах Днепра, где росли густые леса, водилось такое множество, что они тотчас поселялись там, откуда уходил человек. Даже на пепелищах разрушенных войнами и набегами селений вновь водворялись дикие звери и пернатые. Пардусы[23], белки, бобры, кабаны, волки, дикие козы, куницы, лоси, медведи, ласки, олени, лисицы, рыси, туры, лебеди, дикие гуси, утки, перепела, рябчики, тетерева… Всех не перечислишь!
Сокол торопился обойти свои ловушки до начала большой охоты, в которой принимали участие все взрослые жители поселения, способные держать в руках оружие. Для этого несколько лет назад, вырубив деревья, на большой площади устроили плотный завал, способный удержать животных.
Пространство, окруженное завалом, оберегалось лесной стражей. Входы внутрь огражденного места оставили открытыми, чтобы крупные звери – в основном туры, олени и кабаны – свободно туда входили, после чего без особого труда эти ворота закрывали, и животные спокойно паслись там, не предвидя опасности.
Осенью, когда они изрядно нагуляли жир и когда многие деревья сбрасывали листву, поляне устраивали большую охотничью забаву. Но она была отнюдь не безопасной. Во время охоты на грозных туров страх охватывал не только зверя, но и ловников. Нередко случалось так, что невозможно было помочь друг другу. Каждый ловник заботился лишь о себе, каждый мог легко потерять жизнь, и малейшая ошибка приводила к трагическим последствиям. Единственной защитой и спасением ловника во время охоты на тура являлся конь – быстрый и поворотливый. Поэтому на туров охотились большей частью глава рода и знатные дружинники, которые имели лошадей.
Но Сокола в данный момент интересовали только его ловушки. Да и отрокам нельзя было присутствовать во время больших ловов; они могли лишь наблюдать за ними издали, забравшись на самую верхушку завала. Иногда особо удачливым даже удавалось подстрелить дикую козу или оленя, которые в страхе метались внутри ограды, пытаясь найти брешь в завале, через который можно было вырваться на свободу. В прошлом году отличился и Сокол – его меткие стрелы поразили подсвинка и двух коз.
В какой-то момент мальчик вдруг почувствовал себя неуютно. До этого азарт добытчика заглушил в нем чувство осторожности, да и погода стояла великолепная, не предвещавшая беды. Ему вдруг показалось, что от яркого солнца повеяло зимним холодом, а деревья начали шуметь предостерегающе. Сокол невольно сжал в кулаке свой оберег – большой коготь медведя, висевший на кожаном гайтане у него на шее.
Хозяин леса, которому поклонялись поляне, не был убит во время ловов. Его нашел Чтибор уже бездыханным. В лесу разыгралась очередная трагедия, коих всегда было предостаточно – медведь напал на могучего тура, но он уже был стар и не рассчитал своих сил. Тур поднял его на рога, а затем в ярости потоптался по медвежьей туше острыми копытами.
Медведя в торжественной обстановке сожгли волхвы – точно как усопшего человека – и даже справили по нему тризну. Негоже было оставлять лесного хозяина, кумира рода, на поживу лесному зверью. Шкуру забрал главный волхв рода, а Чтибору достались несколько когтей зверя. Один из них и пошел на оберег Соколу. Старый кобник тщательно обработал коготь, прочертил на нем какие-то таинственные знаки и вручил оберег внуку в начале новолуния – на удачу.
Сокол как раз подошел к месту, где была установлена очередная ловушка. Его ждало огромное разочарование – кто-то разворотил шалашик. От куницы осталась только голова, а трава и опавшие листья были залиты свежей кровью. Похоже, на добычу Сокола позарился какой-то крупный зверь, судя по тому разорению, которое он сотворил вокруг шалашика. Создавалось впечатление, что зверь был в ярости, потому что он не только уничтожил ловушку и съел куницу, но еще и погрыз своими острыми клыками ветки кустарника.
Конечно, любой лесной зверь – а в особенности хитрая лиса – не прочь полакомиться дармовщиной, что для ловников всегда было большим огорчением. Но обычно попавшая в ловушку добыча съедалась аккуратно, без спешки, в спокойной обстановке – торопиться-то незачем. Однако то, что увидел Сокол, заставило сжаться его сердце в предвкушении какой-то беды.
Он внимательно осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил. Разве что птицы… Они исчезли. Даже назойливая сорока, которая долгое время преследовала мальчика, застрекотала в последний раз – и была такова.
Сокол застыл, прислушиваясь. Ему показалось, что в зарослях кто-то притаился. Он быстро сорвал с плеч лук, потянулся за стрелой… и в этот момент из чащи выскочило невиданное чудище. Его свирепый рык буквально парализовал Сокола. Это был волкодлак!
Размером с медведя, с тупой, широкой мордой и огромными клыками, волкодлак представлял собой страшное зрелище. Его серая лохматая шкура была испещрена темными пятнами и полосами, глаза горели красным огнем (по крайней мере, так показалось испуганному мальчику), а из широко разверстой пасти капала обильная густая слюна.
Все, что успел сделать Сокол, так это мигом взобраться на дерево. Временный ступор прошел очень быстро. Да и сильный испуг добавил сил. К тому же Сокол, выросший среди дикого лесного приволья, всегда был готов к разным неприятным неожиданностям, встречающимся в лесу. Он не смог воспользоваться луком – просто не успел бы; мальчик бросил свое оружие, потому как оно мешало карабкаться на дерево.
Едва Сокол добрался до его нижних ветвей, как волкодлак совершил неимоверный прыжок вверх. Его клыки звучно щелкнули у самой обувки юного ловника. Промахнувшись, волкодлак издал утробный рык, а затем завыл, да так громко, что у Сокола мурашки побежали по коже. А затем чудище снова прыгнуло. Мальчик в отчаянии понял, что для спасения выбрал не лучшее убежище. Сосна, на которую он забрался, была тонкая, и лезть выше не имело никакого смысла – дерево могло сломаться.
Волкодлак словно понял, что его жертве деваться некуда, и продолжил свои прыжки, время от времени злобно рыча и подвывая. Дерево расшатывалось все сильнее и сильнее, и Сокол удерживался на нем лишь каким-то чудом.
Он не знал, да и не мог знать, что кровожадное чудище не волкодлак. Это был реликт древней эпохи, сохранившийся каким-то чудом в непроходимых лесах Приднепровья. Позже ученые люди назовут его «ужасным волком». Он охотился на туров и оленей, но не брезговал более мелкой добычей и падалью. Длиной он был более пяти локтей и весил как небольшая лошадь.
Мальчик громко воззвал ко всем богам полян, чем вызвал еще большую ярость зверя. Его вой стал просто ужасающим, а рычанье разносилось по всему лесу. Сокол уже приготовился к смерти, потому что сосна начала подозрительно потрескивать и могла в любой момент сломаться, как неожиданно из зарослей выметнулся бурый лохматый клубок и набросился на волкодлака. Одинец!
Сокол сразу узнал своего любимца. Медведь еще с лета оставил поселение – ушел искать себе подругу. Сокол скучал по нему, но ничего поделать не мог. Однажды он встретил Одинца в лесу, но тот лишь злобно проворчал и поторопился скрыться. Он стал по-настоящему диким зверем.
Но что его заставило прийти на выручку своему другу? Видимо, в памяти зверя все еще оставались воспоминания о прежней жизни, и громкая молитва Сокола долетела до его ушей. Видимо, Одинец и впрямь был воплощением Велеса.
Мальчик с трепетом наблюдал за схваткой огромных зверей. Заматеревший Одинец сражался с неменьшей яростью, нежели волкодлак. Он давил древнего волка своей тяжелой тушей, однако уберечься от клыков волкодлака было трудно, и вскоре его шкура окрасилась кровью. Но и ужасный волк был изрядно изранен.
Неизвестно, как долго продолжался бы этот поединок, но тут Одинцу подоспела подмога. Проломив стену густого кустарника, на поляну выскочила медведица – судя по всему, подруга Одинца. Они вдвоем набросились на волкодлака, и под их ужасающей мощью древний волк сломался. Раздался хруст костей позвоночника волкодлака, и он, издав последний рык, – уже тихий и жалобный – оказался погребенным под медвежьими тушами…
Из предосторожности Сокол не стал спускаться на землю, пока медведи не отправились восвояси. Одинец, тихо урча, долго смотрел на мальчика с каким-то странным выражением, но медведица раздраженно подтолкнула его лапой и они ушли.
Оказавшись внизу, Сокол в изнеможении растянулся на земле. Он избежал страшной, смертельной опасности, но почему-то радости не испытывал. Ему казалось, что все это произошло не с ним, что ему приснился кошмар. Однако спустя какое-то время он встряхнулся, достал нож и начал снимать шкуру с волкодлака. Все это Сокол проделывал машинально; именно так поступил бы на его месте любой охотник рода.