Не жалко кузнецу Пантюхе земли. Клином вышли все дорожки хоженые. Клин будто уперся в Живодерку. Живодерка-то выпита до самого донца. Кем выпита – неведомо…
С. Жданов. Мартемьяниха
Путь к обещанному пристанищу действительно оказался недлинным и занял не более получаса. Для Ильи Сергеевича, поглощенного беседой со своей провожатой, это время пролетело незаметно.
Они быстро вышли на улицу Савушкина, свернули в боковой переулок, пересекли Дибуновскую и вскоре шли уже Школьной улицей – бывшей седьмой линией Старой деревни. Улицы – точнее, порядки домов, параллельные набережной, некогда именовались, так же как и на Васильевском острове, – линиями. Интересно, что свое нынешнее название первой получила именно Школьная улица, еще «при царе-батюшке». Она была практически безлюдна в этот час, несмотря на то, что по летнему времени было уже около шести часов. Прохожим просто неоткуда было взяться здесь. И Дибуновская, и Школьная были застроены в этих своих частях желтыми однотипными домами всего в два или три этажа – их после войны строили пленные немцы. Не радовали глаз и торговые ларьки, которые успели расплодиться к пятому году «перестройки» в обеих столицах. Так, что некоторые улицы поближе к центру или возле станций метро теперь больше напоминали базар. Взять, к примеру, пешеходную Первую Советскую улицу – около Московского вокзала: там для пешеходов оставался только узкий проход между ними. На Московском Арбате Илье Сергеевичу давно не доводилось бывать, но он не сомневался, что и там дела обстоят так же.
Дом, к которому они подошли, несколько отличался от окружающих его. Он стоял во втором ряду за типичным «немецким» домом, тоже двухэтажный, но, вероятно, более старой постройки. Первый этаж его был несоразмерно высок, а второй, скорее, представлял собой мансарду. Посередине располагалось парадное, но сбоку имелся еще один, очевидно, позднее пристроенный вход. За домом виднелось длинное строение промышленного типа, вероятно, какой-нибудь склад (таковым он впоследствии и оказался). А перед ним, занимая собой большую часть узкого дворика, высилось огромное, более чем в обхват толщиной, развесистое дерево. Ясень – что вообще-то не совсем обычно для северного питерского климата.
– Вон ваша комната, – указала девушка на окно второго этажа. – Подождите минутку, я ключ от комнаты принесу.
Она обогнула дом и побежала в сторону склада, оставив Илью Сергеевича в одиночестве. Надо сказать, что наш герой был весьма рад этому обстоятельству
Всю дорогу его спутница трещала без умолку. Причем то, что он услышал, с трудом укладывалось у него в голове! Он облокотился о ствол древнего дерева и, занятый своими мыслями, невидяще глядел на стоящий перед ним дом. Солнце недавно только взошло, но точнехонько в небольшом открытом пространстве сбоку за домом, и светило теперь в глаза. Вдруг Илье Сергеевичу показалось, что в указанном девушкой окошке что-то промелькнуло. Отойдя за дерево и подняв ладонь козырьком, он пригляделся. Определенно за окном стоял человек и смотрел теперь на него! Лица его нельзя было разглядеть, но он показался Нилову смутно знакомым. Человек поднял руку и дружески помахал ему. «Странно, а она за ключами побежала?»
Она вскоре вернулась. Причем не одна. Рядом с нею шел пожилой интеллигентного вида мужчина, сухощавый и горбоносый. Когда он поравнялся с Ниловым, то окинул его цепким оценивающим взглядом, затем протянул руку и вежливо представился:
– Казимир Маркович!
– Илья Сергеевич…
– Очень приятно! Располагайтесь, чувствуйте себя как дома, Дашенька вам все покажет. Мне же надо возвращаться на работу – я только на минутку отлучился. Надеюсь, мы еще с вами встретимся и побеседуем.
– Ты права, действительно очень похож! – кивнул он девушке, прежде чем отправиться восвояси.
Эти слова, произнесенные взрослым и, по-видимому, неглупым человеком, произвели на нашего героя сильное впечатление. Дело в том, что он не воспринял рассказ странной девушки Даши с должной серьезностью и шел за ней больше из любопытства.
Их дорожная беседа началась с горячих заверений девушки, что на набережной она оказалась совершенно случайно и их встречи специально не искала, что она и вообще «жаворонок» и любит погулять по утрам… И далее поведала, что: «папа на дежурстве», Петр Петрович вчера допоздна со Славским пил водку и ругался с женой, и теперь они будут долго дрыхнуть. Так что репетиция будет только вечером («Ну, слава Богу! Это, конечно, все объясняет», – пожал плечами Нилов) … А свободная комната в данный момент действительно имеется в наличии. Вообще-то там проживает их сосед Саша, сейчас он в командировке, но у папы есть ключи…
– Сашка вообще-то из Колпино. Но работает тут неподалеку, на Комендантском. На работу каждый день ездить: электричка, потом метро, автобус… Он инженер, мы вместе с ним в Политехе учились! – пояснила она с гордостью. – Он сейчас уже закончил, а я только на четвертый курс перешла…
– Вам тоже в институт не близко ездить, – с трудом вклинился Илья Сергеевич в разговор. – Еще вы сказали, что сосед ваш в командировке, как же я смогу там без его ведома остановиться? Вряд ли такое может понравиться?
– Понравится, понравится. Это еще, может быть, и наш театр спасет? – непонятно, но убежденно ответила его собеседница. – И вообще, он мой жених! И папа не против. Только говорит: «Институт сначала закончи», – ну, это мы еще посмотрим!
– Кхм! А что вы про какой-то «театр» говорили?
– У нас самодеятельный театр…
– Простите, что перебиваю. У кого это «у нас»?
– У нас еще в институте был студенческий театр. Ну, он и сейчас есть. Но Саша-то уже там не учится! И вот мы решили создать свой самодеятельный театр, ну или студию, – «С песней по жизни». Нашли помещение – на фабрике «Красный деревообделочник». У них есть что-то вроде клуба. Папа договорился – он как раз им заведует. Мы там и живем. Ну, то есть – в том же доме. Там на втором этаже квартира, а на первом – «Ленинская комната» и такой залище, что вся фабрика влезает, когда они собрания какие-нибудь устраивают. Не знаю, что там до революции было, а в двадцатые годы – там точно рабочая самодеятельность занималась. Сейчас им, конечно, не до самодеятельности. Рабочие разбегаются… А потом разговоры пошли, мол, весь первый этаж собираются какому-то кооперативу в аренду сдать! Ну, сдадут или не сдадут – это еще неизвестно. Петр Петрович, по-моему, просто из вредности хочет нас выставить!
– Директор?
– Активист – «Заслуженный деревообделочник»… Ему уж и про «перестройку», и про «гласность» – всё без толку! А нас ведь уже и на конкурс приглашали!
– Так! Я вам сочувствую, но теперь колитесь: я-то здесь при чем? С чего это вдруг вы решили благотворительностью заняться?
Даша печально вздохнула и продолжила свой рассказ:
– Недавно приехал к нему в гости приятель – Славский Трофим Денисович. Говорит, что – режиссер. По-моему, так проходимец какой-то. Вот они несколько дней водку пили, а потом вдруг и заявляют: мы, мол, написали сценарий и решили привлечь вас с «дружком твоим» к постановке спектакля к юбилею фабрики. Возродить, так сказать, славную традицию рабочей самодеятельности «Красного деревообделочника»! Тогда закроем глаза на ваше песенное безобразие и про помещение словечко замолвим. Ну, мы и согласились. Стали репетировать… Завтра должен кто-то из райкома приехать – генеральную репетицию смотреть. А тут Сашу в командировку заслали! Так этот гад и говорит: «Что хотите делайте, но если просмотр провалите – пеняйте на себя!»
Тут наш герой начал уже смутно о чем-то таком догадываться…
– И о чем же спектакль? – вкрадчиво поинтересовался Илья Сергеевич.
– Да, дебилизм какой-то. «Антирелигиозная комедия против пропаганды общества потребления», – процитировала Даша. – Или что-то в этом роде. Про «грехопадение». Я Еву играю, а Саша – Адама…
Нилов уставился на эту «несостоявшуюся актрису». Он только сейчас заметил, что у нее рыжеватые волосы, беспокойные с хитрецой глаза и движения – только на первый взгляд суетливые, скорее – быстрые и уверенные. «Экая лисица!»
– В фиговых листочках играете? – криво усмехнулся Илья Сергеевич. – Ах, нет! Совсем позабыл! Листочки-то они только потом нацепили.
– Нет! Адам – рабочий, Ева – колхозница… Главное, что эти райкомовские «культуристы» Сашку в лицо знают! А вы с ним очень похожи, прямо одно лицо! Я вас как увидела…
– У тебя здесь всё в порядке?! – перешел на «ты» Нилов и покрутил пальцем возле виска.
– Там у вас и слов-то почти нет! В основном змей говорит – он Передовую Науку представляет, да я «искушаюсь». В конце мы все поем, но под фонограмму. Надо только рот открывать…
– Да не стану я в вашем сумасшествии участвовать! Кстати, если вы вместе учились, этому Саше лет…
– Он не сразу поступил – после армии. Ему уже двадцать шесть…
– А мне скоро тридцать шесть исполнится!
– Да? Да, конечно, я понимаю… Но вы все равно у нас оставайтесь. Я же обещала! – всхлипнула Даша.
Они немного прошли уже молча. Как ни странно, несмотря на все свое «здравомыслие», в душе Нилов нимало не усомнился в искренности своей спутницы. Он даже ей сочувствовал!
– А почему ключи от комнаты соседа – у вашего папы? – небрежно полюбопытствовал Илья Сергеевич, снова переходя на вежливое «вы», когда они уже совсем приближались к месту назначения. Так, словно все остальное ему было совершенно понятно.
– Потому, что это наша комната. Когда нам комнату дали, мы перегородили ее пополам – там два окна. В одной комнате я живу. В другой – жили родители. Потом, когда мама умерла, мы ее сдавали, а потом там Саша поселился. А папа в клубе живет. Там есть каптёрка, а в ней: топчан, плитка. А в «Ленинской комнате» – даже телевизор. Хотя он телевизор не любит смотреть. Говорит, что если захочет развлечься, то лучше в цирк пойдет… А иногда на складе ночует – он там ночным сторожем подрабатывает…
Вот таким странным образом, за непринужденной беседой и совершенно неожиданно для себя, наш герой и оказался поутру наедине со своими мыслями и древним ясенем. Впрочем, ко многим странностям этого своего последнего вояжа он стал уже привыкать.
– Итак, вы – Дарья Казимировна? – наклонил голову Нилов. – Ну что же! Ведите меня, таинственная незнакомка.
– Что, не похожа? – облегченно хихикнула его провожатая. Казалось, она обрадовалась уже тому, что оставленный под деревом приезжий ее послушно дождался. И, по-видимому, не оставляла надежду втянуть его в свою сомнительную авантюру. – У меня бабушка полькой была, а мама – русская… И мы уже час как знакомы!
– Я не это имел в виду, – смутился Илья Сергеевич.
Между тем они вошли в парадное, миновали массивную двухстворчатую боковую дверь и стали подниматься по лестнице.
– Да! Когда вы ходили за ключами, я там, в окошке, видел человека, – вспомнил Нилов. – Может быть, это хозяин вернулся из командировки? Он мне даже рукой помахал.
– Нет, папа бы знал! Наверное, вы окно перепутали – там дальше комната Николая Севериновича, художника нашего. Хотя странно – он так рано никогда не встает. Тот человек в очках был?
– Определенно нет.
– Тогда вам показалось. У Николая Севериновича зрение минус пятнадцать.
На площадке второго этажа было уже две двери. Возле правой – стояли костыли.
– Нам сюда, – показала Даша на дверь слева. – А в другой квартире как раз Петр Петрович проживают.
– Он что, инвалид?
– Какое там! Весной с лестницы свалился – ногу подвернул. С тех пор костыли с собой на работу таскает, если не забудет. Вот, мол, «работаю не щадя себя».
Девушка отомкнула входную дверь, и они вошли в просторную прихожую.
– Вот моя дверь, следующая – ваша, дальше – Николая Севериновича, напротив – Ивана Ивановича, он музыкант. Справа по коридору – туалет и ванная, а дальше – кухня… Кухня у нас общая со второй квартирой. Собственно говоря, это одна квартира. Просто сделали в каждой части свой вход, ну и «удобства», а кухня общая.
Продолжая свои объяснения, девушка подошла к комнате Николая Севериновича, тихонько постучала в дверь и прислушалась.
– Спит еще! – поднесла она палец к губам, затем прошла к комнате, предназначенной нашему путешественнику, отперла дверь и посторонилась, пропуская его вперед.
– Проходите! Постельное белье я сейчас поменяю…
– Даша, когда, вы говорили, у вас эта репетиция? – принял, наконец, Нилов очередное странное решение.
– Вечером, часов в шесть! Спасибо!!
– Ладно! Я сейчас уйду, вернусь до шести…
– А может, чаю попьете, у нас хороший – со слонами? Сейчас и папа придет – он после дежурства всегда заходит…
– Нет, спасибо. Мне надо идти! – Илья Сергеевич шагнул было к двери, затем вернулся, стянул с себя куртку и повесил ее на спинку стула – день обещал быть жарким.
– Вот, в залог оставляю, что вернусь. До свидания.
– До свидания! Когда придете, позвоните один раз – это ко мне. Я буду дома, и ключи вам передам.
Поспешное бегство нашего героя из своей новой, столь гостеприимной, квартиры было вполне оправдано. После всего случившегося ему хотелось привести в относительный порядок свои умственные способности. А главное – не за тем же он ехал в другой город, жертвуя своими законными выходными и заслуженными отгулами, дабы распивать теперь чаи в сомнительной компании и участвовать в какой-то безумной инсценировке (это было первое приличное слово, которым он обозвал предстоящее действо, вторым было – «в авантюре»)!
Еще когда Нилов шел сюда, то заприметил неподалеку, по правой стороне Школьной улицы, автобусную остановку. Которой он и воспользовался, чтобы добраться до ближайшей станции метро – «Черная речка».
В окрестностях станции все еще продолжались строительные работы – видимо, спешно меняли какие-то коммуникации. Впрочем, ремонт близился к завершению. Большинство раскопов были засыпаны, и кое-где стали заново укладывать взломанный накануне асфальт. Илья Сергеевич спустился под землю – и скоро уже выходил на Каменноостровский проспект, на станции «Петроградская». Почему он поехал сразу сюда? Во-первых, он особенно любил этот питерский район. Во-вторых, в последний раз наш путешественник убедительно принимал пищу еще в Москве. И ему банально хотелось есть. По приезде в Ленинград, по дороге в гостиницу, он ограничился лишь пирожком да рюмкой водки. С последним – тут дело обстояло так же худо, как и в столице (хотя он был убежден, что, поскольку, по слухам, все виноградники в стране уже были благополучно вырублены, а по самогоноварению Америке двадцатых годов давно утерли нос, с «полусухим законом» пора было завязывать). Однако – «места знать надо»! Честно говоря, от рюмочки напитка он не отказался бы и теперь. Однако близлежащая рюмочная была еще закрыта, у соответствующих магазинов очереди начнут выстраиваться только через несколько часов – так что Илья Сергеевич был вынужден ограничиться обедом «всухомятку» в известной ему круглосуточной столовой. После чего вновь воспользовался синей линией, дабы добраться до Невского проспекта. Сия достопримечательность давно была исхожена им вдоль и поперек. Прогулка по Невскому имела, скорее, «ритуальное» значение – как же можно было ей на этот раз пренебречь?
Только теперь, праздно продвигаясь в сторону площади Восстания, Нилов вернулся мыслями к недавним приключившимся с ним странным событиям. До этого он гнал от себя такие мысли, оправдывая это прочими насущными делами. Ничего подобного с ним ранее не приключалось. Но это ничего не значило: «в жизни всякое бывает» – в этом он был совершенно уверен. Илья Сергеевич никогда специально не искал приключений на свою голову и прочие части тела. Но уж если, волею случая, оказывался в них вовлеченным, старался в каждом отыскать что-нибудь поучительное – расширить, так сказать, свой кругозор. Пока, правда, для такого полезного занятия явно недоставало информации. Поэтому, отложив до вечера решение головоломки по существу, он больше сосредоточился на известных ему персоналиях.
Впрочем, это «сосредоточение» было весьма условным, скорее представляя собой некую череду ассоциативных воспоминаний. Единственное, на что его хватало – держать этот поток в приемлемых границах, не забредая куда-то совсем уж далеко в сторону. Заметим, что чем дальше, тем всё хуже это ему удавалось.
Например, к тому времени, когда Нилов, миновав и площадь Восстания, и Суворовский проспект, уже двигался Дегтярным переулком в сторону Невы, мысли его занимала… маленькая «бледная лиса», которая водится в землях африканских догонов. Этот рыжий зверек почитается догонами как образ Бледного Лиса, Йуругу – трижды восставшего против своего создателя Аммы («в начале был Амма, который покоился ни на чем…») и, наконец, сосланного им таки на Землю, где тот впоследствии успешно учил первых людей Звездному языку Сиги-со и прочим премудростям… Посланный для пригляду за людьми праведный Змей Номмо ничего не смог поделать с этим безобразием. С тех пор на Земле так и повелось: благочестивые обыватели живут правильными заповедями Номмо, а те из них, кто полюбопытней, – изучают еще и наследие Бледного Лиса. Правда, надевают при этом маски – так, на всякий случай.
Выйдя, наконец, к Большеохтинскому мосту, наш герой оказался на распутье. Во-первых, можно было пересечь мост, продолжая поступательное движение на восток, – но зачем? Во-вторых – повернуть на север и идти Смольной набережной к Литейному мосту, а затем до Финляндского вокзала – вот уж чего совсем не хотелось! А в третьих… Выбор был очевиден!
В самом прекрасном настроении Нилов спустился к Синопской набережной. Там он облокотился о гранитный парапет и какое-то время стоял, любуясь речной ширью и с наслаждением вдыхая запах близкой воды. Вода была сейчас удивительно спокойна. Совсем рядом опустилась чайка. Он завороженно понаблюдал еще за расходящимися по водной глади кругами, после чего двинулся в сторону Лавры.
Голову его навещали теперь разве что какие-то неясные образы или прозрачные контуры, заготовки мыслей, которые Илья Сергеевич уже не стремился ни «озвучить», ни удержать, не давая сформироваться чему-то более определенному. Одни из них сменялись другими, те тоже скоро покидали его, не устояв перед таким безмолвием. Он быстро и легко шагал по Синопской набережной, не замечая ничего частного и мелкого: ни шума машин, ни встречных прохожих, ни даже – самой дороги. Совершенно так, как делал это вчерашним вечером, направляясь набережной Большой Невки к месту своего ночлега. Круг замкнулся.