Капитан Журавлёв обошёл в очередной раз лагерь, побывал в санчасти и собрал в штабе узкий круг людей, с которыми он мог говорить откровенно, без громких слов и ненужных призывов. Вокруг самодельного стола сидели Фёдор Кондратьев, Виктор Авдеев, Николай Мальцев и старшина Яков Будько.
– Я получил шифрограмму с приказом об активизации боевых действий отряда. В категорической форме предписано осуществлять не менее двух диверсий в неделю на железной дороге, подрывать воинские эшелоны, устраивать засады на пути движения автотранспорта, передавать информацию о дислокации немецких частей, аэродромов, складов горючего и боеприпасов. Приказ – это закон для нас. Но дело в том, что отряд «Застава» как боевая единица в настоящее время не существует.
Повисло молчание. В землянке клубился махорочный дым, кто-то шаркал сапогами, особист Авдеев невозмутимо перелистывал свой блокнот. Все ждали, что ещё скажет командир. Хорошо, что отправили в одну из деревень проводить митинг комиссара Зелинского. Он бы непременно вскинулся и перевёл откровенный деловой разговор на политические лозунги.
– Нас осталось двадцать шесть человек, включая санчасть, раненых, обмороженных и недавно принятых бойцов, не имеющих опыта. Как они воюют, наглядно показала засада возле села Вязники.
– Не так плохо и дрались, – возразил старшина Будько. – Четверых полицаев и одного фрица ухлопали. Лейтенанта, командира гарнизона, хорошо подранили. Вездеход ихний, весь издырявленный, на ремонте стоит. Зерном, картошкой разжились, пулемёт захватили…
– Брось, Яков Павлович, – отмахнулся капитан Журавлёв. – Это не уровень особого отряда НКВД. Так, кулаками машем да в глуши отсиживаемся. В строю остались тринадцать человек. Это что – отряд?
– Что ты конкретно предлагаешь, Иван Макарович? – спросил особист Авдеев.
В его голосе звучали жёсткие нотки.
– Ну, уж не лапы складывать. А для начала поздравить Николая Мальцева. Приказом наркома внутренних дел ему присвоено звание «лейтенант».
В землянке поднялся шум. Кто-то поздравлял его, Кондратьев предлагал сегодня же обмыть такое дело. В войсках Красной Армии (это же касалось и ведомства НКВД) вместо прежних знаков различия – петлиц, «кубарей» и «шпал» – были уже введены погоны и звёздочки. До отрядов НКВД, воевавших в немецком тылу, это нововведение ещё не дошло.
– Цепляй пока петлицы с «кубарями», – сказал Фёдор Кондратьев. – У меня запасные есть.
Шум понемногу утих, а Журавлёв уже перечислял мероприятия, которые были частично подготовлены, а другие предстояло срочно осуществлять.
– С Большой земли обещали в ближайшую неделю сбросить с парашютами группу подрывников, сапёров, радиста и дополнительно врача-хирурга. Обещали также сбросить мины и тол для диверсий на железной дороге, медикаменты и патроны к автоматам «ППШ». Кондратьев, позже обсудим с тобой время и место приёма груза.
– Есть! – вытянулся долговязый заместитель командира. – Нужное дело, а то у нас всего два сапёра на весь отряд остались.
– Старшему лейтенанту Авдееву и лейтенанту Мальцеву представить мне список добровольцев, которых планируем в ближайшее время принять в отряд. Люди, надеюсь, проверенные?
– Проверенные, – кивнул Авдеев. – Давно уже ждут.
– Условие такое. Все должны иметь оружие и запас продовольствия на неделю. Далее…
Журавлёв коротко перечислял мероприятия по укреплению отряда, ставил конкретные задачи. Позже пригласили сержантов Грицевича, Постника, Чепыгина – опытных пограничников, которые тоже получили задания.
Отряд, с большими потерями переживший зиму, зашевелился, как улей. Все понимали, что период временного затишья кончился.
Авдеев и Мальцев привели через пару дней первое пополнение, девять человек из числа бывших красноармейцев, комсомольцев, которым грозил угон на принудительные работы в Германию. Они выстроились перед командирской землянкой.
Особист и Николай Мальцев подготовили пополнение неплохо. Все девять человек были одеты в телогрейки или тёплые куртки. Обувь хоть и подштопанная, но на первое время сгодится. Вещмешки или заплечные сумки с лямками, солдатские фляжки.
– Продукты и всё спиртное сдать старшине, – приказал Мальцев.
– Ну вот, а мы рассчитывали обмыть прибытие, – раздались разочарованные голоса.
– Обмывать будем, когда первый бой примете, – отрезал Авдеев. – А сейчас нам только пьяных не хватало.
Оружие имелось у всех прибывших, в основном винтовки-трёхлинейки с запасом патронов по 30–50 штук на ствол. У белобрысого паренька лет семнадцати висела за плечом двустволка, а клетчатое пальто перепоясывал патронташ.
– Ружьё – штука хорошая, но только на зайцев, – покачал головой старшина Будько.
– Я трёх кабанов из него завалил, – похвалился парень. – Два патронташа картечью и пулями набиты. И вот ещё для рукопашного боя.
Он достал из-за голенища сапога немецкий штык-нож.
– У фрицев стащил. Израсходую патроны, штыком буду действовать.
– Тебе годков-то сколько?
– Семнадцать в марте исполнилось.
– Маловато, – вмешался политрук Зелинский.
– А эшелоны считать не маловато было? – с вызовом отозвался парень. – У меня друга прямо с дрезины немецкий патруль застрелил, когда нас заметил.
– Подпольщик?
– Называйте как хотите. Мне задания давали, я их выполнял.
На правах старожила отряда подошёл Шестаков Паша и, поздоровавшись с пареньком, важно проговорил:
– Это Силаев Андрюха. В одной школе учились. Надёжный парень, комсомолец. Его в Германию хотели угнать, а он со сборного пункта сбежал.
– Ну, если Паша рекомендацию даёт, тогда верить можно, – засмеялся Мальцев. – Мы с ним после одной операции трое суток сквозь немецкие патрули пробивались.
Николай Мальцев не сказал, что это было после повторной попытки взорвать Витемский мост, которая оказалась удачной. Однако обошлась она дорого. Из шести бойцов диверсионной группы уцелели лишь двое – Мальцев и Шестаков. Те, кто знал про ту рискованную операцию, помалкивали. Если фрицы пронюхают, даже соседей не пощадят, не то что родню.
Бойкий подпольщик в клетчатом пальто понравился всем. А старшина Будько пообещал:
– Пальто я тебе заменю на бушлат. Ты в нём, как зебра, за километр виден.
– Другой одёжки не было, – пожал плечами Андрей.
Вновь прибывших приглашали на беседу к Журавлёву. Там же присутствовали комиссар Зелинский, особист Авдеев и лейтенант Мальцев. Большинство людей были уже проверены, но вопросы возникали.
Бывший штабной работник, капитан Красной Армии Михаил Сологуб попал в окружение в сентябре сорок первого, прижился в селе Вязники и завёл новую семью. На контакты с подпольщиками шёл неохотно и лишь спустя полтора года решился уйти в лес.
– Как же ты умудрился под носом у полицаев столько времени отсиживаться? – спросил Журавлёв. – Тебе же прямая дорога либо в лагерь, либо в полицаи.
– Я не из тех, кто родину продаёт, – с долей напыщенности отозвался капитан. – Выкручивался как мог. Притворялся, что нога не заживает, ведь я ранен был. Сохранил все личные документы, пистолет.
– Он в пекарне работал, – пояснил Авдеев. – Иногда пару-тройку буханок для нас передавал. Числился кем-то вроде старшего мастера, и немцев, и полицаев кормил. Трусоватый мужик, но старшина Будько из него хлеб понемногу вытягивал.
– Ну и на хрен нам трус в отряде нужен? – закуривая цигарку, спросил Журавлёв. – Пусть бы и работал в пекарне. С пистолетом он пришёл! По воробьям стрелять?
– Новый начальник полиции Гуженко на него нажал, в полицаи хотел забрать. Ему тоже грамотные люди нужны, тем более полицейские участки сейчас укрупняют. Можно старшину Будько позвать, он этого пекаря как облупленного знает.
Старшина отряда Яков Павлович Будько, оглядев Сологуба, неожиданно покрыл его матом.
– На двух стульях хотел усидеть, чувырло? Всё ждал, в какую сторону война повернётся. После Сталинграда понял, что ему не простят отсидку в немецком тылу и работу на фрицев. Лет на десять, а то и на двадцать пять в лагеря загонят, когда наши придут.
– Сологуб снабжал отряд хлебом? – уточнил Журавлёв.
– Только вид делал. Крепко он немцев боялся. Пока вытянешь с него эти подгорелые буханки, по три раза приходилось через патрули пробираться. Если б не нужда, никогда бы с этим бывшим капитаном не связался. Ну, и куда вы хотите его определить, Иван Макарович?
Старшина, которому было уже под пятьдесят, сильно сдал за последние тяжёлые месяцы. Выпирали костлявые скулы, чапаевские усы стали седыми, глаза запали в подлобье. Журавлёв вздохнул, глядя на Будько, с которым вместе служил и воевал уже несколько лет.
– Дезертир ты, Сологуб. Больше никто, – жёстко подвёл итог командир отряда. – А с дезертирами знаешь, как на войне поступают?
Удивительно, что молчал комиссар Зелинский, который всегда по делу и без дела выпячивал своё мнение.
– Не надо Сологуба расстреливать, – вдруг заговорил лейтенант Мальцев. – Я его в свой взвод возьму. Проверим в бою.
– С чем он воевать будет? – презрительно заметил Журавлёв. – У него к пистолету три патрона и затвор заржавел. Видать, в погребе прятал.
– Выделю я ему на время винтовку с одной обоймой и штыком. А расстрел других ребят отпугнёт, слухи всякие про отряд НКВД пойдут.
– Зато трусам и дезертирам была бы наука, – наконец высказал своё мнение Зелинский.
– Ладно, пойдёшь в распоряжение лейтенанта Мальцева, – подвёл итог Журавлёв. – В качестве кандидата в бойцы спецотряда. Пистолет почисть и не вздумай капитанские «шпалы» цеплять. Ты сейчас никто. В бою докажешь, чего ты стоишь.
С Большой земли сбросили пополнение. Троих сапёров-взрывников во главе с опытным старшим лейтенантом, врача-хирурга и девушку-радистку. В грузовых парашютах кроме взрывчатки и боеприпасов прислали прорезиненный мешок махорки и папирос, медикаменты, кое-что из продовольствия. И что самое удивительное – новенькие погоны. Сержантские с лычками, офицерские – со звёздочками.
Старший лейтенант-взрывник Леонид Трунов передал Журавлёву награды за пущенные под откос эшелоны и взорванный Витемский мост. Сам Журавлёв был награждён орденом Красного Знамени. Зелинский, Кондратьев, Авдеев и Мальцев получили ордена Красной Звезды, человек восемь бойцов наградили медалями.
Долго шли ордена и медали, наконец вручили. Василь Грицевич, снайпер, который довёл свой личный счёт уничтоженных немцев и полицаев до шестидесяти человек, был тоже представлен к ордену, но получил медаль «За отвагу». Может, в душе и обижался, но вида не показывал.
Зато нацепил на бушлат новенькую медаль «За отвагу» Павел Шестаков и гордо расхаживал по лагерю. Когда пришёл в санчасть к своей сестре Тане, моложе его на год, та вдруг расплакалась.
В большой семье Шестаковых отец и старший брат пропали без вести в первые месяцы войны. Второй брат, работавший на железной дороге, был расстрелян немцами, как заложник. Мать, вне себя от горя, кинулась с вилами на заявившийся в её дом патруль, пропорола живот полицаю и была застрелена. Чудом спаслись Паша и Таня Шестаковы, которой недавно исполнилось шестнадцать лет.
– Чего ты, Пашка, как дурачок с медалью носишься? Понимаешь, что одни мы с тобой на свете остались? Едва живой, весь обмороженный после взрыва моста выбрался. Бог тогда тебя спас. Войне конца-краю не видно, и германцы с полицаями нас, как волки, обложили. Куда ни глянь, везде край.
Комиссар Зелинский, любивший наведываться в санчасть к медсестре Люсе Лунёвой, тоже решил похвалиться вторым по счёту орденом Красной Звезды. Услышав Таню Шестакову, назидательно заметил:
– Вы, Таня, думайте, что говорите. Вокруг раненые, а вы панические настроения разводите. Немцев под Сталинградом разгромили, Красная Армия наступает, а вы…
– Ой, да помолчите вы, Илья Борисович, – осадила его медсестра Люся. – Не дай бог вам такую судьбу, как Танюшке. И сама она едва от простуды отошла. Кое-как выходили.
– Но в панику вдаваться…
– У тебя других дел нет, как к санитаркам цепляться? – вмешалась начальник санчасти Наталья Малеева, которая терпеть не могла пустой болтовни политработников. – Я нового хирурга в курс дела ввожу, а вы тут мораль занятым людям читаете.
Новый хирург, молодой лейтенант с новенькими погонами, с интересом наблюдал, как красивая Наталья Сергеевна, такой же лейтенант, как он, отбривает назойливого старшего политрука (считай, капитана).
– Ладно, Олег, пойдём бойца с ампутацией посмотрим. Халат не забудь надеть.
– Конечно, Наталья Сергеевна.
– Да брось ты выкать! – засмеялась начальник санчасти. – Вместе работать будем или я такая старая?
– Вы очень симпатичная, – культурно поклонился молодой врач.
Лейтенант медицинской службы Олег Ткачук ещё не отошёл от ночного перелёта. Сугубо гражданский человек, он не ожидал, что их «Дуглас» попадёт под такой обстрел над линией фронта.
Взрывы даже снарядов небольшого калибра отдавались грохотом внутри дюралевого корпуса. Вспышки внезапно озаряли иллюминаторы и лица его спутников, которые держались более спокойно. Тяжёлый снаряд взорвался над самолётом, и «Дуглас» швырнуло с такой силой, что лейтенант подумал, что их подбили.
Врача сбросило с лавки, он инстинктивно нащупывал вытяжное кольцо. Его успокоил старший лейтенант-сапёр:
– Всё нормально, доктор. Свой снаряд не услышишь.
– Почему? – механически спросил он.
– Летит слишком быстро. Пока поймёшь, что к чему, на том свете будешь.
– Я туда не тороплюсь, – храбрился хирург, с трудом взбираясь на металлическую лавку.
Слава богу, всё позади. И приземлились удачно, если не считать, что обширная лесная поляна была покрыта многочисленными лужами и вся группа насквозь вымокла в холодной воде.
Потом шли через лес, согреваясь быстрой ходьбой. Спали и сушились в избе лесника, затерянной в густом сосновом бору. Ели наваристые щи из лосятины, пили спирт за победу и снова шли. Лишь к вечеру добрались до лагеря особого отряда НКВД, о котором ходило столько всяких слухов.
Лейтенант шагнул вслед за начальником санчасти в просторную землянку. Здесь ему предстояло работать, оперировать раненых и не показывать удивления, что мало света, люди лежат на нарах, а с потолка капает талая вода.
В апреле вместе с теплом пришло бездорожье. До лагеря немецкая техника добраться не могла. Но оставались ещё авиация и мобильные полицейские группы, хорошо знавшие местность.
Особую активность проявляли начальник Вяземского полицейского участка Савва Гуженко и выписавшийся из госпиталя Тимофей Качура, его заместитель. Глубокая ножевая рана, полученная в схватке с сержантом отряда «Застава» Петром Чепыгиным, давала о себе знать, но полицай не отставал от своего начальника.
Бывший кавалерист Гуженко сформировал конную разведгруппу, не боявшуюся бездорожья. Как правило, за ней следовало пешее отделение с повозкой и станковым пулемётом. Савва уверенно набирал авторитет у немецких властей и становился заметной фигурой в районе.
Его поддерживал начальник районной управы, бывший исполкомовский работник Антон Бронников. Перед войной Бронникова собирались поставить председателем райисполкома. Он появился в районе вместе с семьёй и быстро продвигался по служебной лестнице.
Окончив институт (мало кто имел в то время высшее образование), Антон Леонидович Бронников был энергичным руководителем, хорошо знал немецкий язык и, не колеблясь, перешёл на сторону новой власти. Вместе с ним работала его жена, привлекательная, со вкусом одетая женщина, также имевшая высшее образование.
Они создали в районной управе ядро из активных приверженцев новой власти, выпускали газету, где довольно умело изобличали Компартию и руководство страны. Бронников добился самостоятельности для некоторых колхозов, где появились фермы, а крестьяне получили относительную свободу.
Новый глава управы был умелым оратором. На собраниях и митингах он обличал сталинский режим, жёстко проведённую коллективизацию, больно ударившую по большинству крестьянских хозяйств. Не забывал он напоминать о голоде тридцать третьего года, массовой высылке в глухие края наиболее активных и умеющих работать на земле зажиточных крестьян.
Это не могло не сказаться на отношении многих крестьян к партизанам и отряду НКВД «Застава», которых Бронников умело представлял в роли лесных бандитов.
– К концу сорок третьего года германская армия завершит войну на Востоке, – провозглашал он на каждом митинге или собрании. – Сталин после семи месяцев тяжёлых боёв на износ сумел ценой огромных потерь добиться победы под Сталинградом. Но ни в одной советской газете не говорится, что только за первые два года войны Красная Армия потеряла погибшими два миллиона наших братьев, а сдались в плен, не желая воевать за чуждую им советскую власть, более трёх миллионов бойцов и командиров. Сталину уже нечем воевать, он практически лишился своей армии.
По-разному воспринимали люди эту агитацию. Все видели огромные колонны наших военнопленных, разбитую технику, отчётливо представляли, как глубоко вторглись немецкие войска в глубь страны. Но радовались таким «успехам» немногие. Большинство воспринимали речи Бронникова с плохо скрытой враждебностью.
– Это наши братья погибли, а не его. Чему радуется?
– Хвалится, что Сталина победили, а фрицы три дня траур после Сталинграда справляли. Говорят, вся степь над Волгой побитыми да замёрзшими фрицами до сих пор усеяна.
– Не взять Гитлеру Россию! Хвалился, что за пару месяцев победит, а завяз так, что и за два года расхлебать не может.
– Наполеон тоже широко шагал, а всю свою армию в лесах замерзать оставил.
Такие сведения получал от своих доверенных людей старший лейтенант Авдеев и докладывал Журавлёву.
Фёдор Кондратьев сжимал тяжёлые кулаки и скрипел зубами.
– Крепко нам этой зимой досталось. Сколько хороших ребят погибли. Надо действовать, показать, кто здесь хозяин.
Ему поддакивал комиссар Зелинский, но Журавлёв не торопился. Не ошибся в своё время генерал Судоплатов, назначив капитана-пограничника командиром особого диверсионного отряда НКВД.
Иван Макарович Журавлёв сумел объединить действия партизанских отрядов «Сталинцы» и «Смерть фашизму», провести ряд успешных операций, взорвать более десятка немецких эшелонов, разгромить крупный вражеский гарнизон в селе Вязники.
Не всякий полк, действующий на передовой, способен нанести такой урон фашистам. А ведь отряд «Застава» и в лучшие времена не дотягивал по численности даже до сотни бойцов. Воевали умело и грамотно, сумев повести за собой местных партизан.
Но сейчас ещё не время для крупных ударов. В отряде много новичков, требующих хотя бы минимальной подготовки. Однако Большая земля торопит.
– Ти-ти-та-та, – выстукивают рации, принимая шифрограммы с Большой земли. – Почему не шлёте отчёта о боевых операциях? Требуем активизировать удары по врагу. Бездействие в сложившейся обстановке недопустимо.
Читая листок с суровым текстом, Журавлёв бормотал:
– Хорошо, хоть в трусости не обвиняют.
В дверном проёме командирской землянки появился старшина Будько. Вежливо кашлянул в усы и доложил:
– Муки на два дня осталось, Иван Макарович. Надо что-то делать. Количество бойцов за полсотню перевалило, снабженцы не успевают продовольствие добывать.
– Заходи, Яков Павлович, – сжигая над пепельницей шифрограмму, сказал Журавлёв. – Будем думать…
Без еды никуда не денешься. Но не менее важно возрождать боевую активность отряда.
Ушли на задание сразу две группы. Подрывники во главе с Фёдором Кондратьевым и новым специалистом-минёром, старшим лейтенантом Труновым, отправились к железной дороге с минами замедленного и нажимного действия.
На просёлочной дороге выбрал место для засады лейтенант Мальцев. С ним вместе неизменный спутник – снайпер Василь Грицевич, сержант Пётр Чепыгин, ещё кое-кто из опытных пограничников и человек семь новичков. Отряд «Застава» снова разворачивал боевые действия, налаживая связь с партизанами.
Сёла и мелкие деревни жили своей непростой жизнью. Приходили в себя после голодной зимы, набегов немецких карательных отрядов и полицаев, которые всегда уносили чьи-то жизни.
Рябов Матвей, выпущенный живым из полицейского участка, с утра до ночи работал на своём подворье, почти не появляясь на улице. Вся маленькая деревня Озерцы ополчилась на него, бросали камни в окна, материли Матвея и его семью.
– Продался немцам, гадюка! Из-за тебя двоих невинных людей расстреляли, два дома сожгли.
– Наши придут – будешь на собственных воротах висеть.
Даже старший сын Матвея, четырнадцатилетний парень, не верил отцу. Младшие молчали и тоже не высовывались из дома.
– Ты-то мне веришь? – кричал он жене. – Никого я не выдавал, Сова меня травит, предателем выставил.
Когда однажды ночью сгорела банька Рябовых и едва удалось отстоять от огня хозяйственные пристройки, с женой Матвея произошла истерика.
– Будь они все прокляты, и партизаны, и немцы с полицаями! Сегодня баню сожгли, а завтра дом спалят вместе с детишками. Свои хуже фашистов! И ты, Матвей, на поводу потащился, про семью не думая. Давеча какие-то сопляки меня сучкой полицейской обозвали, а я ведь хлеб для наших пекла.
Матвей Рябов промолчал, а спустя четверть часа заголосила десятилетняя дочь:
– Батянька сейчас удавится! Спасите!
Примчался на крик старший сын, столкнул с табуретки отца, который вязал петлю из верёвки. Разрезал серпом узлы, а обрывки верёвки бросил в печь. Обнимая отца, плакал:
– Батя, родной, ты же в Красной Армии служил, партизанам помогал, а сейчас жизни себя лишить хочешь.
Набежали соседи, но добродушный, работящий Матвей Рябов, отталкивая всех, кричал что-то невнятное, матерился.
Жена и соседи кое-как успокоили мужика, налили самогона и уложили спать. Когда он проснулся, к нему пришли несколько стариков и женщины-соседки.
– Не вини ты нас, Матюша. Зазря тебя изводили. Война, будь она проклята.
Рябов, наполовину поседевший за последние дни, с ненавистью смотрел на сельчан. Он один из немногих рискнул помогать боевому отряду, и вот результат.
– Уйдите все, глаза бы мои вас не видели!
– Только не вешайся больше, – уговаривали его.
– Не дождётесь, даже если дом спалите.
– Да что ты, Матвей! Мы же тебя с детства знаем.
А полицаи из сформированного в Озерцах участка передали Рябову распоряжение Гуженко:
– Завтра тебе надо явиться в Вязники. Получишь оружие, белую повязку сошьёшь и будешь служить в полиции. Иначе – лагерь или вздёрнут за пособничество бандитам.
Матвей молча кивнул. Ночью выкопал на огороде завёрнутую в мешковину винтовку, патроны и попрощался с женой:
– Здесь мне не жизнь. Ухожу.
На этот раз жена не плакала, хотя знала, что Гуженко их в покое не оставит. Собрала в дорогу кое-какие харчи, запасное бельё и неожиданно попросила Матвея:
– Ты ударь меня в лицо раз да другой, чтобы синяки остались. Поверит Савва или нет, но скажу, что НКВД тебя как предателя забрали, а я тебя защищала. Посуду кое-какую побью, стол опрокину. Соседи подтвердят, что ночью чужие приезжали, шум был.
Примитивная уловка – вряд ли начальник полиции поверит. Для убедительности Матвей пальнул из винтовки в дверь, обнял жену, детей и быстрым шагом исчез в ночи. Вернётся или нет – один бог знает. Когда идёт война, лучше не загадывать о будущем.
К полудню примчался в Озерцы Савва Гуженко с подручными. Оглядел избу Рябовых, разбитую посуду, жену Матвея с синяком под глазом, ковырнул пальцем сквозную пробоину от пули в дверях.
– Хитрите… ну-ну.
Хотел сжечь дом, а жену и старшего сына забрать в участок. Но вступились соседи, рассказали, что приходили ночью люди в красноармейской форме, стреляли, шумели.
Пять-шесть местных полицаев, в том числе и Паскаев Борис, подтвердили, что так и было. Со своими земляками они ссориться не хотели.
– А вы чего ждали? – орал на них Савва. – У вас винтовки, гранаты. За какой хрен паёк и водку получаете? Ударили бы дружно и перебили красную сволочь.
– Их не меньше десятка было, да еще с пулемётом. Но мы, как рассвело, сразу посыльного к вам наладили.
И Гуженко, и Качура полицаям не поверили. Не желая выглядеть дураком, Савва с маху врезал кулаком старшему из них.
– За что? – зажимая разбитый нос, ворочался тот на снегу.
– За то самое! В следующий раз пристрелю за трусость, а в этом месяце половинный паёк получите и без водки обойдётесь.
– Мы тут на отшибе, – жаловался один из полицаев. – Даже пулемёта нет, а бандиты обнаглели после Сталинграда. По пятьдесят патронов на винтовку – много ли навоюешь?
– Пескарь! – обращаясь к бывшему красноармейцу Борису Паскаеву, приказал Гуженко. – Теперь ты здесь старший. Пятиться тебе некуда. В расстрелах участие принимал. Бери свою команду в руки и наводи порядок.
Группа Фёдора Кондратьева установила две мины. Одну – замедленного действия, вторую – нажимную. Новый минёр старший лейтенант Леонид Трунов дело своё знал. Деревянный ящик с миной и колпачком-взрывателем на крышке быстро и ловко закопал в щебень сразу после того, как проехала дрезина с патрулём.
Спустя четверть часа появился эшелон. Немцы словно чувствовали опасность. Состав шёл с небольшой скоростью, а перед тяжеловесным локомотивом были прицеплены две платформы. Одна – с запасными шпалами, обрезками рельсов, краном-стрелой. Под навесом сидели человек шесть путейцев-ремонтников, наши русские мужики, некоторые – совсем молодые.
На второй платформе стояли 37-миллиметровая зенитка и спаренный крупнокалиберный пулемёт. Фельдфебель в каске внимательно наблюдал в бинокль за небом. Расчёты сидели, готовые в любую минуту открыть огонь.
– Ну, разгоняйся, чего плетёшься, – сжимая кулаки, бормотал сержант Андрей Постник, а Трунов тревожно переспрашивал Фёдора Кондратьева:
– Ремонтники погибнут… как же так? Они первые под взрыв попадут.
Зам. командира отряда, повернувшись к нему, оглядел офицера странным взглядом:
– Наверное, погибнут… и что теперь?
– Предупредить бы их как-нибудь.
– Иди прогуляйся к насыпи, помаши рукой, пожалей их на прощание.
– Зачем вы так?
– Душевный ты парень, я погляжу. Только забыл, для чего тебя сюда забросили. Здесь и нас не щадят, и мы про жалость забыли. На состав повнимательнее глянь. Обидно, если такую добычу упустим.
Было понятно, почему не разгонялся эшелон. На платформах стояли танки. Новые утяжелённые Т-3 и Т-4 с длинноствольными орудиями и броневыми экранами по бортам. Машины были прикрыты брезентом, но Кондратьев угадал очертания новых немецких танков. Кажется, они появились впервые под Сталинградом, когда генерал-полковник Герман Гот пытался прорвать кольцо окружения и спасти Шестую армию Паулюса.
– Штук сорок танков, – пробормотал сапёр Андрей Постник. – Не считая грузовиков и тягачей.
Один из ремонтников, молодой парень в замасленной спецовке, поднялся, чтобы размяться. Перекинулся фразой с приятелем и вдруг исчез. Фонтан щебня, земли и дыма подбросил ремонтную платформу, разламывая на части.
Перевернуло и покатило по насыпи смятую зенитную платформу. Сорвало со станка 37-миллиметровку, кричал раздавленный артиллерист. Перекрывая остальные звуки, захлёбывался рёвом выпускной клапан паровоза, торопясь выпустить пар. Бешено вращались в обратную сторону колёса, чтобы локомотив не влетел в воронку.
Не получилось. Многотонный локомотив с распластанным орлом на кабине въехал в воронку и опрокинулся на крутую насыпь. Вывернул вращающимися колёсами рельс, несколько шпал и дважды перевернулся. Выбило дверцу котла, и пламя охватило смятую кабину.
Вместе с паровозом слетели вагон и две платформы с танками. Массивная башня Т-4 ползла по щебню, а корпус, обрывая гусеницы и выламывая колёса, скатился вниз.
– Сейчас загорятся, паскуды! – выкрикнул кто-то из сапёров.
Но корпуса танков не загорелись, хотя четыре машины были смяты и выведены из строя. Горящий локомотив хлестнул языком пламени по перевёрнутому вагону, который сразу вспыхнул.
Скрежет металла перекрыла стрельба. В сторону леса вела огонь из двух пушек ещё одна зенитная платформа, стреляли из автоматов и пистолетов танкисты. Одна из бронированных машин, развернув башню, посылала снаряд за снарядом в тёмный от сырости апрельский лес.
Когда уходили, Кондратьев ещё раз оглядел место взрыва. От платформы с путейцами не осталось ничего – все шестеро ребят погибли. Эшелон продолжал стрельбу, санитары подбирали раненых и убитых, локомотив и вагон горели. Худо-бедно, а четыре танка были уничтожены. Тяжёлые локомотивы тоже представляли большую ценность. Да и пока расчистят и восстановят колею, пройдёт суток двое.
– Нормально сработали, – подвёл итог Фёдор Кондратьев, обращаясь к Леониду Трунову. – Составы под откос пускать легко только в брехливых газетах. А в жизни вон как получается. Четыре танка и десятка три фрицев мы уделали, но и шесть своих ребят под раздачу угодили. Считай, в бою погибли. Такая судьба им выпала. В бою потери не меньше. Пока шесть «панцеров» сожгут, когда они на прорыв идут, противотанковые батареи целиком гибнут. Не считая раздавленной пехоты.
Группа лейтенанта Мальцева в количестве двенадцати человек попала в более сложную ситуацию.
Подстерегли на просёлке два тяжёлых трёхосных грузовика-вездехода «Крупп» в надежде на трофеи. Ударили из двух пулемётов. Одна машина загорелась, вторая, огрызаясь автоматным огнём, уходила по залитой водой щебёнке. Пробитые шины подкачивал на ходу компрессор, однако грузовик угодил в яму. Водитель, газуя, кое-как выбрался из неё, но сержант Пётр Чепыгин всадил пулемётную очередь в двигатель.
Машина остановилась. Бежавших к ней бойцов встретили выстрелами из карабинов сапёры, выпрыгнувшие из кузова, и унтер-офицер с автоматом. Водитель, раненный в руку, стрелял из пистолета. Попытка уничтожить врага с ходу не удалась. Один из новичков был убит, остальные залегли и вели беглый огонь. Пётр Чепыгин ранил ещё одного сапёра, но унтер-офицер и его отделение оборонялись отчаянно.
– Стрелять прицельно! – крикнул подбежавший лейтенант Мальцев. – Надо быстрее заканчивать эту бодягу.
Вместе с Пашей Шестаковым забежали со стороны кустарника и бросили две гранаты. Поднялись остальные бойцы, завязалась схватка в упор. Унтер-офицер сменил магазин и передёрнул затвор. Силаев Андрей, который получил взамен двустволки старую трёхлинейку, успел прицелиться и выстрелить.
Остальные сапёры, увидев, что унтер-офицер убит, отступали к лесу. Пётр Чепыгин прижимал их пулемётными очередями. Сумели спастись лишь четверо сапёров. Рядом с машинами и на обочине остались лежать шесть убитых немецких солдат и унтер-офицер. В группе Мальцева погиб один человек, двое были ранены.
Обе машины были загружены сапёрным имуществом. Столбы для постановки проволочных заграждений, мотки колючей проволоки, тонкая сталистая проволока, которой, как сетью, опутывали подходы к вражеским траншеям. Из оружия достались в качестве трофеев четыре винтовки, автомат с запасом патронов и два десятка гранат.
Забрали сапоги – с обувью в отряде всегда были трудности. В одной из машин обнаружили неплохой инструмент: лопаты с удобными ручками, кирки, пилы, ножницы для резки проволоки. Обнаружили также десятка полтора пакетов с сухим пайком.
Трофеи загрузили в повозку и подожгли оба грузовика. Когда торопливо уходили по лесной дороге, на просёлке уже слышался гул подъезжавших машин. Пулемётные очереди сбивали ветки сосен высоко над головой, щёлкали по стволам деревьев. Если подоспеют патрули и поднятые по тревоге полицаи – жди преследования.
Мальцев разделил группу на две части. Сопровождать повозку с ранеными поручил пулемётчику Чепыгину и двоим бойцам из молодых.
– Двигайте не останавливаясь, – напутствовал их лейтенант, – и как можно быстрее. Сделайте круг и к лагерю выйдите, когда убедитесь, что погони нет. Мы прикроем вас, но, думаю, фрицы в лес глубоко не сунутся.
Однако опытный пограничник Мальцев на этот раз ошибался. В погоню включились полицаи, и положение сразу осложнилось.
Группа прикрытия, возглавляемая Николаем Мальцевым, состояла из шести человек. Боевым опытом, кроме лейтенанта, обладали лишь снайпер Василь Грицевич и пулемётчик Иван Луков, бывший партизан, пришедший в отряд «Застава» осенью сорок второго года.
Павлу Шестакову было всего лишь семнадцать лет. Хотя он участвовал в ряде операций (в том числе взрыве Витемского моста), в нём зачастую пробивалось мальчишество. Подпольщик Силаев Андрей пришёл в отряд лишь неделю назад. В сегодняшнем бою он открыл свой счёт, уничтожив немецкого унтер-офицера. Трофейный автомат, которым пользоваться толком не умел, отдал Николаю Мальцеву, оставив себе «вальтер».
Шестым в группе прикрытия был капитан-штабник Михаил Сологуб. По его словам, он участвовал в летних боях сорок первого года, пробивался из окружения и был ранен в ногу. Пограничники отряда «Застава» его рассказ восприняли скептически. Капитан Красной Армии полтора года отсиживался в немецком тылу – это настораживало. В сегодняшнем бою он действовал умело, но особой активности не проявлял и вперёд не рвался.
Это сразу подметил Мальцев и, отозвав Сологуба в сторону, сухо обронил:
– Умеешь себя беречь. И ползаешь по-пластунски, перебежки грамотно делаешь, винтовкой хорошо владеешь. В прикрытии будешь рядом со мной. Здесь уже не отсидишься. Попробуешь увильнуть, сразу пулю словишь.
– Я в бою не прятался, – с вызовом ответил капитан. – И одного из фрицев наповал срезал.
Во время боя трудно было определить, чья пуля нашла цель. Спорить с ним Мальцев не стал. Все шестеро шли медленно, давая возможность сержанту Чепыгину увести подальше свою группу, в которой были двое раненых.
Полицаи и немцы из полевой жандармерии тоже не слишком торопились. Редкий сосновый лес уступал место зарослям орешника и густой поросли молодых вязов. Отсюда могли открыть огонь в упор бойцы спецотряда НКВД, которые воевать умеют и драться будут до последнего. То, что засаду организовали они, обер-лейтенант, командир взвода, не сомневался.
Уцелевшие солдаты, сопровождавшие грузовики, рассказали, что часть нападавших были одеты в камуфляжные комбинезоны и бушлаты с недавно введёнными в Красной Армии погонами. И удар был нанесён умело.
Хотя диверсантов насчитывалось немногим более десятка, они сумели подбить оба тяжёлых грузовика-вездехода и уничтожить семь человек из сапёрного отделения. Спаслись четверо, из них двое были ранены. Подобные засады, гибель солдат и потеря техники мешали бесперебойному движению по дорогам, создавали заторы. В такие места сразу бросали мобильные подразделения, а за взятого живьём диверсанта обещали отпуск к семье.
Обер-лейтенант, находившийся в России более года, действовал с оглядкой. За это время он многому научился. Высокомерное отношение к полуграмотным русским красноармейцам, их генералам, проигрывавшим одно сражение за другим, уступило место настороженности.
Конечно, Сталинград в масштабах огромной войны не решал её судьбу. Русские понесли огромные потери, пока окружили и добили Шестую армию не слишком решительного фельдмаршала Паулюса. Но как получилось, что не сработала вся огромная мощь вермахта, а заснеженная степь над Волгой стала последним пристанищем для двухсот тысяч мёртвых арийских воинов, а девяносто тысяч угодили в плен?
Дорогу немецкой разведгруппе преградил островок густого сосняка. Чтобы не рисковать, его обстреляли из пулемёта и бросили несколько гранат. В этом не было необходимости, цепь полицаев уже прочесала сосняк, двигаясь в сотне метров впереди. То, что немцы, как всегда, пустили их перед собой, вызывало у полицаев глухое раздражение.
У фрицев два скорострельных пулемёта «МГ-42», половина жандармов вооружены автоматами, имеется даже лёгкий миномёт. Наскоро поднятый по тревоге Вяземский полицейский участок вооружён в основном трёхлинейками и единственным пулемётом Дегтярёва.
Савве Гуженко не дали даже возможности оседлать коней. Посадили в грузовики и срочно доставили к месту облавы.
– Сейчас не время скачки устраивать, – сказал обер-лейтенант, возглавлявший операцию. – Все пойдут в цепи. Бандиты получили на дороге хороший отпор. У них несколько раненых, быстро двигаться они не смогут, да и патронов наверняка осталось в обрез.
Помощник Саввы, Тимофей Качура, оглядев догоравшие тяжёлые трёхосные «Круппы» и накрытые брезентом тела убитых немцев, негромко шепнул:
– Крепко Журавлёв ударил. А недавно эшелон под откос пустил. Поднимают энкавэдэшники голову, очухались после окружения.
– А нам расплачиваться, – огрызнулся Гуженко.
Он знал, что обер-лейтенант уже послал наперерез диверсантам бронетранспортёр «Бюссинг» и мотоциклистов. Взводу жандармов поставили задачу с помощью местных полицаев догнать и уничтожить «лесных бандитов».
Не такая и великая потеря – два грузовика и семь убитых сапёров, но требовалось сразу отбить охоту у бандитов устраивать засады. Тела энкавэдэшников или партизан было приказано развесить вдоль дороги с табличками на шее «Они стреляли в спину солдатам вермахта». Планировалось также сжечь ближайшую деревню и расстрелять не менее семидесяти заложников – по десять человек за одного немецкого солдата.
Группа Мальцева едва не наткнулась на бронетранспортёр и мотоциклы. Их вовремя заметил разведчик Паша Шестаков. Ввязываться с ними в бой было безрассудно. Но требовалось отвлечь внимание от второй группы, которая увозила раненых.
Раздумывали недолго. Вляпались, ничего не скажешь! Немцы рассчитывали, что отряд, устроивший засаду, насчитывает как минимум десятка два человек. Глупо было бы вылезать на дорогу меньшим количеством.
– Мы, возможно, и проскользнём, – сказал Николай Мальцев. – Но ребята с их повозкой далеко не уйдут. Выход один – поднять шум, чтобы стянуть сюда основные силы.
– Вшестером? – с сомнением покачал головой Иван Луков. – У меня к «дегтярёву» всего два с половиной диска. На полчаса боя не хватит.
В группе имелся единственный автомат, но бойцы разжились немецкими винтовками, запасом патронов к ним и трофейными гранатами. Осталась также пара самодельных гранат из выплавленного тротила. Они были более мощными, рассчитанными на немецкую бронетехнику.
Мальцев понимал, что экипажи «Бюссинга» и мотоциклов чутко прислушиваются к любым звукам, готовые встретить русских диверсантов пулемётным огнём. Между тем приближалась цепь полицаев. Молчаливая, настороженная, словно уже почувствовавшая присутствие врага.
Вот и решай, куда ударить. По цепи полицаев, не слишком хорошо вооружённых, или по немецкой засаде с их скорострельными пулемётами. Полицаи не рвутся в бой, но их подталкивают в спину, и драться они будут умело, спасая свои жизни.
– Куда ни кинь, везде клин, – вздохнул Иван Луков. – Ну, что делать будем, командир?
Каждый из шестерых понимал безнадёжность положения, в которое они угодили. Даже самые молодые из бойцов – Паша Шестаков и Андрей Силаев, которым недавно исполнилось по семнадцать лет.
С тоской рассуждал, что вряд ли увидит двух своих детей бывший колхозник Иван Луков. Сержант Василь Грицевич, воевавший с первого дня войны и недавно узнавший, что в Беларуси погибла от рук карателей почти вся его родня, хладнокровно проверял свою снайперскую винтовку. Он не боялся смерти и был готов к бою.
С трудом преодолевал страх капитан Сологуб, проклиная себя, что поддался и ушёл в отряд НКВД. Но иначе пришлось бы идти на службу в полицию.
Капитан всегда был расчётливым человеком, быстро продвигался по служебной лестнице. Войну встретил помощником начальника штаба полка. Она смешала все его планы, но Сологуб сумел избежать мясорубки первых месяцев отступления и добрался бы до своих, если бы не случайный осколок в ногу.
Он неплохо прижился в большом селе Вязники, помог восстановить пекарню, завёл новую семью. Старая семья осталась в военном городке под Тулой – жена и двое детей. Что с ними, капитан не знал, они были в прошлой жизни. Родился сын от молодой жены, но всё не бывает гладко. Прервалась его спокойная сытая жизнь в Вязниках.
Окончив военное училище, командно-штабные курсы, отслужив восемь лет в армии, Михаил Сологуб трезво оценивал сложившуюся на фронте обстановку. Если в сорок первом и в первой половине сорок второго года он почти не сомневался, что война проиграна, то сейчас понял, что поспешил со своими выводами.
Несмотря на громкие успехи вермахта и огромные потери Красной Армии, война, задуманная Гитлером, уже с первых месяцев пошла не так, как планировалось. Можно было сколько угодно твердить о превосходстве Германии, её современном оружии и высоком моральном духе арийского солдата, но в войне явно угадывался перелом.
Разгром под Сталинградом, спешное отступление с Северного Кавказа, потеря немцами Донбасса, прорыв блокады Ленинграда, рейды партизанских кавалерийских соединений в глубокий тыл врага – всё это говорило, что война вступила в новую фазу.
Построенные на Урале огромные заводы гнали потоком на фронт новую технику, союзники усиленно поставляли танки, самолёты, продовольствие. В Северной Африке англичанами была разгромлена крупная группировка немецких и итальянских войск, в плен угодили почти 300 тысяч солдат и офицеров.
Война будет идти ещё долго, но немцы её не выиграют. Гитлер недооценил Россию. Поэтому, чтобы спасти свою жизнь, капитан Сологуб без оглядки бросил вторую семью, сытую жизнь и ушёл в мрачный, чужой ему апрельский лес, где ещё не растаял снег. Чёрт с ним, с холодом и снегом, – вытерплю. Завтра может быть поздно.
Впрочем, сейчас это уже не имело значения. Позади первый бой, а впереди безнадежная попытка остановить немцев и полицаев, которые уверенно окружали их группу из шести человек.
Николай Мальцев не хуже своих подчиненных понимал, что завязывать бой бессмысленно. Единственный выход – нанести внезапный удар и уходить в глубину полузатопленного талой водой леса, где есть шанс оторваться от погони. Повозка с ранеными уже далеко. Оставалось выиграть ещё немного времени, чтобы наверняка спасти раненых.
К Мальцеву подошёл Паша Шестаков и торопливо заговорил:
– Надо взять правее. В этом месте дорогу низина пересекает, там сейчас воды по пояс и течение. Единственный способ от фрицев оторваться.
– Нам не только оторваться надо, а вывести из строя бронетранспортёр и хотя бы один из мотоциклов. На оставшемся «Цундаппе» они не рискнут дальше соваться.
– У меня три гранаты. Могу к броневику подобраться и шарахнуть.
– Нет, Паша. Хватит тебе судьбу испытывать. Найдутся поопытнее бойцы.
Группа выбралась к дороге. Маячивший на пригорке бронетранспортёр был недосягаем. Два пулемёта не подпустят близко никого. К нему лучше не соваться, а попробовать увести машину к затопленной низине. По мотоциклу «Цундапп» открыли огонь снайпер Грицевич и Луков Иван из «дегтярёва».
Врезали вроде удачно. Водитель, сидевший за рулём, дёрнулся и неподвижно застыл, навалившись телом на бензобак. Пулемётчик в коляске был тяжело ранен, успел дать короткую очередь и сполз на землю.
Группа бежала в сторону низины. Луков оглянулся и потянул Мальцева за рукав.
– Там пулемёт хороший остался, ленты к нему. Взять бы…
Но с пригорка уже вёл огонь сразу из двух пулемётов экипаж «Бюссинга».
– Уходим, – подтолкнул Ивана Лукова лейтенант. – Дорога простреливается.
Группа побежала дальше. Андрей Силаев, семнадцатилетний подпольщик, пришедший в отряд с двустволкой, пригнувшись, бежал к мотоциклу. Он успеет снять скорострельный «МГ-42», забрать ленты и взорвать мотоцикл гранатой.
– Андрюха, назад! – успел крикнуть вслед его ровесник Паша Шестаков, уже имевший достаточный опыт.
Но семнадцатилетний парень не думал об опасности, не осознавая, на какой риск он идёт. Есть возможность добыть для отряда хороший пулемёт, проявить себя как бесстрашный боец. А в семнадцать лет смерти не бывает. Прорвёмся!
Андрей добежал до «Цундаппа» и отщелкивал зажимы, которыми был закреплён «МГ-42», потянулся за коробкой с лентой.
Пуля ударила его в бок, свалила на мокрую листву. У парня хватило сил подняться, но следующая очередь перехлестнула ноги, полетели осколки разбитого цилиндра.
Николай Мальцев остановился. Пулемёты «Бюссинга» догоняли длинными очередями группу. Лейтенант понял, что Андрея уже не спасти.
– Бегом! – закричал он, подгоняя бойцов.
Опережая бронетранспортёр, вперёд вырвался второй мотоцикл. Имелся приказ брать «лесных призраков» живьём. Он тоже вёл огонь на ходу из пулемёта и остановился возле стоявшего на обочине «Цундаппа». Парень в окровавленном бушлате и пилотке со звёздочкой откручивал колпачок трофейной гранаты-«колотушки» «М-24».
Водитель дал газ, и взрыв ударил позади мотоцикла, продырявив осколками колёса. «Цундапп», возле которого взорвал себя Андрей Силаев, горел. Отползал прочь тяжело раненный пулемётчик. К нему на помощь подбежал один из мотоциклистов, но в коляске стали рваться патроны. Вспыхнул бак с бензином, пулемётчик угодил под струю пламени.
Мотоциклист тащил своего камрада за руки, тот извивался и кричал – горели промасленные брюки. Солдаты полевой жандармерии не раз сжигали русских крестьян, заподозренных в связях с партизанами. Из амбаров, где горели заживо враги рейха, нёсся сплошной вопль обречённых людей, кто-то выкрикивал слова проклятий, другие молились.
Вспоминал ли об этом горевший пулемётчик? Вряд ли. Его вытащили из огня, окунули в лужу, чтобы сбить огонь. Но это не могло спасти двадцатилетнего парня из маленького городка на Эльбе возле знаменитого города Дрезден. Слишком тяжёлыми были ожоги, от которых он потерял сознание. Пулемётчик был активистом гитлерюгенда, добровольцем пошёл на войну, заслужив Железный крест и две медали.
Возле осевшего на пробитые колёса второго «Цундаппа» на несколько секунд остановился бронетранспортёр. Старший экипажа, унтер-офицер, крикнул мотоциклистам:
– Снимайте пулемёт и догоняйте русских. Их надо отрезать от леса. А через дорогу мы их не пропустим.
Мотоциклист, обер-ефрейтор, доложил:
– Здесь тяжело раненный из первого экипажа. Парень сильно обожжён.
– Оставь возле него водителя, а сам вместе с помощником догоняйте бандитов. Их всего пятеро, но рядом могут прятаться другие. Они знают, что их ждёт, и мечутся по лесу.
Унтер-офицер ощущал себя хозяином положения. Два скорострельных «МГ-42» способны выкосить целый отряд «лесных призраков», выпуская сорок пуль в секунду. «Бюссинг» снова набрал скорость, а унтер-офицер внимательно вглядывался в голый по-зимнему лес, сжимая рукоятку пулемёта.
Насчёт того, что русские бестолково мечутся в поисках спасения, он ошибался. Мальцев оставил в кустах возле дороги снайпера Грицевича и капитана Сологуба. Сологуб должен был бросить гранату с усиленным зарядом – трофейную «М-24» и прикрученную к ней пластину тротила. Кроме того, он имел связку из трёх гранат.
– Не промахнись, Миша. От тебя многое зависит.
Лейтенант Мальцев впервые назвал Сологуба по имени и даже улыбнулся.
– Не подведу, товарищ лейтенант, – бодро отозвался капитан.
– Не козыряй. Мы тут одна семья.
Мальцев вместе с пулеметчиком Иваном Луковым и Пашей Шестаковым добежали до низины. Шум талой воды, мутным потоком пересекающей дорогу, был слышен издалека. Переводя дыхание после быстрого бега, все трое залегли на обочине.
Они успели вовремя. Через минуту хлопнул выстрел снайперской винтовки, ударил взрыв усиленной гранаты и заработал пулемёт.
– Сейчас капитан его связкой добьёт, – бормотал Паша Шестаков.
Но длинные очереди рассыпал уже второй пулемёт «Бюссинга», а спустя несколько минут из-за поворота показался приземистый бронетранспортёр.
– Чёрт, прорвался фашист, – припав к «дегтярёву», бормотал Иван Луков. – Разучился капитан воевать.
– Или струсил, пекарь хренов, – со злостью обронил Паша Шестаков.
Мальцев промолчал, двигая поближе гранаты.
А на дороге неподалёку от низины произошло следующее. Полугусеничный бронетранспортёр «Бюссинг» шёл на скорости, рассчитывая догнать группу диверсантов. Унтер-офицер смотрел вперёд, готовый открыть огонь из пулемёта над кабиной водителя. Второй пулемётчик посылал очереди из своего «МГ-42», установленного на борту «Бюссинга». Пули скашивали мелкие деревья и кустарник на обочине. Настороженно оглядывались по сторонам автоматчики.
– Михаил, бросаешь гранаты сразу после выстрела, – напомнил капитану снайпер Грицевич.
– Ты бортового пулемётчика прикончи. Он голову не даст поднять.
Сержант Грицевич не промахнулся. Пуля ударила немца под горло, он сползал, сжимая рукоятку «МГ-42». Трассеры шли вверх сплошной неприцельной очередью. Михаил Сологуб привстал на колено, выдернул запальный шнур, но в его сторону уже стреляли два автоматчика и разворачивал свой пулемёт унтер-офицер. Пули жутко ввинчивались в воздух, как косой, смахивали кусты. Капитан невольно пригнулся.
– Бросай, в руках взорвётся! – кричал Василь Грицевич.
Утяжеленная граната, брошенная наспех, задела куст и взорвалась, не пролетев и половину расстояния до «Бюссинга». Водитель прибавил газ, а из бортового пулемёта вёл огонь второй номер расчёта.
Сержант выдернул связку гранат из руки вжавшегося в землю Сологуба, но бронетранспортёр был уже далеко. Машина быстро приближалась к низине.
– Догоняем, – коротко скомандовал Грицевич и поднялся, держа в руке связку.
Следом поднялся Сологуб. Лицо перекосила вздувшаяся багровая полоса. Срезанный пулей ивовый прут хлестнул его и рассёк бровь.
– Меня ранило. Глаз… глаз целый?
– Тише, – оборвал его пограничник, воевавший с июня сорок первого года. – Лежи и не двигайся.
Он увидел двух бегущих немецких солдат с полукруглыми бляхами на груди (отличительный знак полевой жандармерии) – это были мотоциклисты, один из них нёс на плече пулемёт. Через секунду Грицевича увидели немцы. Один из них вскинул автомат, второй перехватывал поудобнее свой «МГ-42» с заряженной лентой.
– Нидер (ложись)! – выкрикнул Грицевич.
Ему требовалось несколько секунд, чтобы выдернуть запальный шнур и швырнуть тяжёлую связку в цель. Обер-ефрейтор с пулемётом и его напарник, уже готовые открыть огонь, увидели летевшую связку и бросились на землю.
Взрыв оглушил обоих немцев. Осколки разорвали куртку на спине обер-ефрейтора и ранили его. Зато быстро приподнялся второй мотоциклист и вскинул автомат. Белорус, три года назад ушедший на службу, с тоской понял, что не успеет передёрнуть затвор винтовки. На Михаила Сологуба он не надеялся.
Однако произошло неожиданное. Растерянный, напуганный хлёстким ударом в лицо капитан сумел выхватить пистолет. Обойма вылетела за считаные секунды. Автоматчик скорчился на мокрой траве, обер-ефрейтора добил Василь Грицевич.
Когда, собрав трофеи, они подбежали к низине, там вовсю шла стрельба. Унтер-офицер попытался перемахнуть мутный поток, но пятитонный «Бюссинг» завяз в промоине. Огонь двух пулемётов не давал бойцам приблизиться к машине.
Гранаты приходилось швырять издалека, они взрывались, не долетая до бронетранспортёра. Когда «Бюссинг» понемногу стал выбираться из ловушки, Мальцев дал приказ отходить.
Шли быстрым шагом. Михаил Сологуб с перевязанным глазом напоминал пирата. На плече капитан нёс трофейный пулемёт. Неудачную попытку взорвать «Бюссинг» и явную нерешительность капитана Мальцев не вспоминал.
Сологуб спас Грицевича, несли трофейный пулемёт, ценную вещь для отряда, и, кажется, оторвались от погони. Жалели смелого парня Андрея Силаева, но без потерь редко обходилась любая вылазка. То, что сумели выйти живыми из боя пять человек, было уже удачей.
Оживлённые разговоры понемногу смолкли. Люди вымотались и устали, но продолжали шагать по мокрой листве, переходя вброд многочисленные весенние ручьи. Скорее бы добраться до своих.