Войдя в «Нарцисс», я обнаружила, что с тех пор, как туда заглядывал Николай, ничего не изменилось: парни с «телками» сидели в углу зала с правой стороны от входа. Над ними клубами поднимался табачный дым, не лишая, однако, только что вошедшего посетителя возможности прочитать висевший прямо рядом с ними плакат:
«Извините, у нас не курят».
Под этой надписью можно было, опять же без труда, прочитать добавление, сделанное шариковой ручкой:
«А у нас, извините, курят».
Стойка бара располагалась слева от входа. Лысый бармен ярко выраженной кавказской национальности через большое окно безучастно наблюдал за прохожими. Подойдя поближе, я прочитала на карточке, закрепленной на его белой рубашке:
«Мамедов Рустам Ибрагимович».
Эта надпись странным образом противоречила другой, вытатуированной у основания большого пальца его правой руки и позволяющей предполагать, что обладателя этого пальца зовут, либо звали в прошлом, Ашотом.
– Здравствуйте, – поздоровалась я, приблизившись к стойке. Нехотя оторвавшись от созерцания вечерней улицы, бармен перевел взор на мою скромную персону. Секунды за три раздев меня взглядом и оставшись, судя по масляно заблестевшим маленьким агатовым глазкам и слащавой улыбке, довольным результатами осмотра, он без всякого акцента ответил на приветствие:
– Добрый вечер, чего желаете?
– Кока-колу, пожалуйста. Если можно, похолодней.
– Конечно, можно. Для вас все, что угодно, – засуетился он, вытаскивая из-под стойки запотевшую бутылочку, – простудиться не боитесь?
– Лучше умереть от пневмонии, чем всю жизнь пить теплую кока-колу.
Он захихикал, наливая напиток в стакан:
– Хорошо сказано, надо запомнить.
Я тоже улыбнулась, кивнула головой, осушила стакан и сама вылила в него остатки из бутылки: пить я действительно хотела ужасно. Расправившись с остатками кока-колы, я небрежно спросила бармена:
– Рустам Ибрагимович, Эмма сегодня не появлялась?
Он равнодушно пожал плечами:
– Какая Эмма? Не знаю никакой Эммы.
– Да ладно тебе, – не отступала я, – у меня к ней срочное дело.
Я доверительно наклонилась в его сторону и, понизив голос, добавила:
– Есть возможность неплохо подзаработать.
– А-а, – удивленно протянул бармен, – так ты тоже… – глаза его забегали еще сильнее, а в уголках рта заблестела слюна.
– Размечтался! – осадила я его, отметив, что Эмму он все-таки знает. – Выкинь это из головы. Я по другой части. Если поможешь мне с ней связаться, то и тебе перепадет.
С одной стороны, бармен был разочарован, а с другой – проявил явный интерес:
– А по какой ты части?
– По денежной, – отрезала я. – Ну, так ты поможешь мне, или другого помощника подыскать?
– Зачем искать? – он недоуменно пожал плечами. – Загляни завтра в это же время. Я что-нибудь придумаю. Как тебя зовут?
– Татьяной.
– И что же, Танечка, я с этого буду иметь?
– Не волнуйся, Ашот Ибрагимович, не обижу.
Его слащавая улыбка слегка искривилась, а правая рука с наколкой, до того лежавшая на стойке, мгновенно исчезла под ней.
Я бросила на специальную тарелочку пятидесятитысячную купюру и, одарив бармена лучезарной улыбкой, покинула заведение, помахав на прощание рукой.