Через десять минут после пробуждения некоторые вещи делать ну совершенно не хочется. Например, гнать как сумасшедший по Грейт-Вест-роуд. Даже в три часа ночи, с сиреной и мигалкой, по максимально свободной для Лондона дороге. Вцепившись в ремень пассажирской двери, я старался не думать о таких прискорбных недостатках шикарного раритетного «Ягуара», как отсутствие современной подушки безопасности и зоны деформации.
– Вы включили рацию? – спросил Найтингейл.
Когда-то давно в этой машине установили современный радиопередатчик. И Найтингейл, нисколько не смущаясь, сообщил мне, что не умеет им пользоваться. Я только-только его включил, как Найтингейл на полной скорости вылетел на развязку Хогарт, и я отвлекся – треснулся головой о стекло. Выждав, когда будет относительно прямой участок, я связался с группой округа Ричмонд – именно им, по словам Найтингейла, требовалась наша помощь. Мы услышали самый хвост оперативного доклада, и тот, кто его делал, судя по сдавленному голосу, отчаянно старался скрыть свою панику. Речь шла о каких-то гусях.
– Танго-Виски‐1 – Танго-Виски‐3, повторите.
ТВ‐1 – это, должно быть, дежурный инспектор в ричмондском участке, а ТВ‐3 – одна из тамошних групп быстрого реагирования.
– Танго-Виски‐3 – Танго-Виски‐1, мы у «Белого Лебедя», на нас напали чертовы гуси.
– У «Белого Лебедя»? – не понял я.
– Это паб в Туикенеме, – пояснил Найтингейл, – у моста на остров Ил-Пай.
Про Ил-Пай я знал, что это скопище лодочных мастерских и причалов на крохотном островке метров пятьсот длиной. Но однажды там даже играли «Роллинг Стоунз». Мой отец, кстати, тоже – от него я, собственно, и слышал про это место.
– А гуси при чем? – спросил я.
– Гуси лучшие сторожа в мире, – ответил наставник. – Не верите – спросите у римлян.
Но ТВ‐1 гуси не интересовали, она спросила, что произошло. За двадцать минут до этого поступило сразу несколько звонков в службу экстренной помощи. Речь шла о нарушении общественного порядка и предполагаемом конфликте между группами подростков. По опыту я знал: это могло означать все что угодно, начиная от драки на девичнике и заканчивая парой-тройкой лис, перевернувших мусорные баки.
ТВ‐3 сообщил, что на Риверсайд-роуд произошла драка между группой ИК1 мужского пола, в джинсах и спецовках, и группой ИК3 женского пола. На всякий случай поясняю: ИК – это идентификационный код, ИК1 обозначает белых, а ИК3 – чернокожих. Сам я в зависимости от загара балансирую где-то между ИК3 и ИК6, то бишь между арабами и североафриканцами. Драки между белыми и черными бывают, хоть и нечасто. Но чтобы парни дрались с девчонками – о таком я слышал впервые. ТВ‐1, видимо, тоже, поэтому переспросила.
– Женского пола, – повторил ТВ‐3, – определенно женского, причем одна из них абсолютно обнаженная.
– Вот этого я и опасался, – проговорил Найтингейл.
– Чего именно?
Ощущение пустоты снаружи мелькнуло и исчезло – это мы пролетели по мосту Чизик. После него Темза делает петлю вокруг Садов Кью, и мы теперь ехали через самое основание этой петли, к Ричмондскому мосту.
– Там неподалеку находится одно культовое место, – сказал Найтингейл. – И парни, возможно, на него покушаются.
«Вряд ли под «культовым местом» он имеет в виду поле для регби», – подумал я.
– Значит, девушки его защищают?
– Да, можно и так сказать, – ответил Найтингейл.
Машину он водил мастерски и так внимательно следил за дорогой, что даже на высокой скорости не о чем было беспокоиться. Но и ему пришлось сбавить скорость, когда улицы стали у2же. Центру Ричмонда, как и многим другим районам Лондона, похоже, не досталось сколько-нибудь грамотной планировки.
– Танго-Виски‐1 – от Танго-Виски‐4, я на Черч-лейн, у реки. Группа ИК1 мужского пола, пять или шесть человек, проникла на лодку. Следую за ними.
ТВ‐4 – еще одна ричмондская оперативная группа. То есть они вообще всех подняли на ноги.
ТВ‐3 сообщил, что ИК3 женского пола нигде не обнаружено – ни обнаженных, ни одетых. Но лодку они видят, она движется к противоположному берегу.
– Свяжитесь с ними и скажите, что мы скоро будем на месте, – велел Найтингейл.
– А какой у нас позывной? – спросил я.
– Зулус‐1.
Я вышел на связь.
– Зулус‐1 – Танго-Виски‐1, зафиксируйте – мы подключаемся.
Последовала небольшая пауза: ТВ‐1 переваривала услышанное. Я на миг усомнился, что дежурный инспектор знает, кто мы такие.
– Танго-Виски‐1 – Зулусу‐1, принято. – Голос был ровный и спокойный – очевидно, все же знает. – Внимание: подозреваемые, возможно, пересекли реку и находятся на южном берегу.
Я попытался осмыслить это, но получилось плохо – Найтингейл вдруг вильнул на одностороннюю Джордж-стрит, по которой даже с мигалкой и сиреной нельзя ехать не в ту сторону. Иначе есть немалый шанс лоб в лоб повстречаться с образчиком тяжелой техники, выкатившимся на улицы ради ночной уборки. Я со всех сил уперся ногами в пол, когда наши фары выхватили из темноты огромное сердце, помещенное в витрину магазина «Бутс» ко Дню святого Валентина.
В микрофоне раздался голос ТВ‐3:
– Внимание, внимание! Лодка, в которой находятся подозреваемые, загорелась. Люди прыгают с нее в воду.
Найтингейл снова дал по газам, но, к счастью, мы завернули за угол и теперь ехали по правильной стороне. Ричмондский мост был у нас справа, но Найтингейл, развернувшись на кругу, вырулил на дорогу, идущую параллельно Темзе. По рации мы слышали, как ТВ‐1 связывается с Лондонской противопожарной службой и вызывает пожарный катер. Досюда ему было идти минут двадцать, не меньше.
Найтингейл лихо завернул направо, а я даже не заметил, что там есть поворот. Теперь мы неслись в абсолютной темноте, и гравий летел из-под колес, стуча о днище автомобиля. Еще один внезапный поворот, теперь уже налево, – и мы снова гоним вплотную к воде, вслед за рекой поворачивая к северу. У противоположного берега на якоре стояло несколько прогулочных катеров. Их подсвечивало оранжевое зарево от горящей лодки. Это был даже не катер, а просто прогулочная моторка. Такие обычно покупают частники, катать туристов. Борта у таких лодок частенько бывают выкрашены вручную, а на крыше дрыхнет кот. Но на этой кот если и был, то, надеюсь, успел выпрыгнуть и уплыть, потому что сейчас посудина была охвачена огнем от носа до кормы.
– Вон там, видите? – проговорил Найтингейл.
Я глянул вперед и в свете фар разглядел на том берегу силуэты нескольких человек.
– Вижу подозреваемых, – сообщил я ТВ‐1, – на южном берегу в районе… вот черт, что у нас тут?
– Паромная переправа Хэммертон, – подсказал Найтингейл, и я повторил.
Найтингейл сбавил скорость, и мы затормозили прямо напротив горящей лодочки. В бардачке нашлись фонари, допотопные, страшненькие, с прорезиненными корпусами и лампами накаливания. Тяжесть такого фонаря в руке как-то даже успокаивала, когда мы с Найтингейлом вышли из машины и окунулись в непроглядную тьму.
Я посветил на тротуар, но подозреваемые, если они там и были, уже успели сбежать. Найтингейла же, похоже, больше интересовал не тротуар, а сама река. Я обшарил лучом фонарика пространство вокруг лодки, которую течение теперь медленно несло вперед, но в воде никого не было.
– Нужно проверить, не остался ли кто-нибудь на борту? – спросил я.
– Будет лучше, если там действительно никого нет, – громко объявил Найтингейл, обращаясь словно бы к реке, а не ко мне. – И я требую, чтобы пожар сейчас же потушили.
Из темноты долетел тихий смех. Я направил туда фонарик, но, кроме лодок у дальнего берега, не увидел ничего. Потом повернулся обратно – как раз чтобы увидеть, как горящая лодка исчезает под водой, словно кто-то там, внизу, схватил ее и потянул к себе. Угасли последние языки пламени, и в тот же миг лодка вынырнула обратно, словно резиновый утенок, и закачалась на воде. Гореть она, естественно, перестала.
– Кто это сделал? – спросил я.
– Духи реки, – ответил Найтингейл. – Оставайтесь здесь, я осмотрю берег.
От воды снова донесся смех. Потом, буквально метрах в трех от меня, послышалось: «О черт!» Голос был женский и, судя по выговору, принадлежал коренной жительнице Лондона. Затем я услышал скрежет, будто кто-то рвал пополам лист железа.