Голый по пояс, глядя на свое отражение в зеркале в ванной, как раз перед тем как привычный мир рухнул словно карточный домик, Колли Энтрегьян принял три важных решения. Во-первых, перестать ходить небритым по рабочим дням. Во-вторых, перестать пить, по крайней мере до тех пор, пока жизнь не войдет в норму. Он слишком уж налегал на спиртное, с этим следовало заканчивать. И в-третьих, перестать отлынивать от работы. В Колумбусе действовали три охранные фирмы, в двух работали люди, которые хорошо его знали, так что нечего больше валяться на диване. В конце концов он же не умер. А потому хватит скулить, пора приниматься за дело.
Теперь же, когда дом Хобарта пылал, словно адский костер, а к нему приближались два странных фургона, Колли занимало только одно: как бы остаться в живых. Особенно его пугал черный фургон, ползущий следом за розовым. Фигуры у турели фургона он видел смутно, ему хватало и самого фургона. Катафалк из фантастического фильма, подумал он.
– В дом! – услышал Колли собственный крик. Должно быть, какая-то его часть все еще хотела командовать. – Все в дом! Немедленно!
В этот момент он уже отключился от людей, которые толпились вокруг убитого почтового служащего, – миссис Геллер, Сюзи и ее подружки, Джозефсонов, миссис Рид. Маринвилл, писатель, находился ближе, но Колли и его выбросил из головы. Он сосредоточился на тех, кто находился перед бунгало Старины Дока: Питере Джексоне, Содерсонах, продавщице, длинноволосом водителе и самом Старине Доке, который оставил ветеринарную практику год назад, не подозревая, что жизнь подложит ему такую свинью.
– В дом! – прокричал Колли в мокрую, с полуоткрытым ртом, пьяную физиономию Гэри. В тот момент ему хотелось убить этого человека, просто взять и убить, бросить в костер, вздернуть на суку. – Беги в этот гребаный ДОМ! – За его спиной Маринвилл кричал те же слова, только Колли подумал, что обращается он к тем, кто находится на лужайке Карверов.
– Почему… – начала говорить Мэриэл, подходя к мужу, но тут посмотрела на вершину холма, и ее глаза широко распахнулись. Руки поднялись к лицу, челюсть отвисла, Колли уж думал, что она сейчас упадет на колени и начнет петь «Мэмми», как Эл Джолсон[24], но вместо этого Мэриэл закричала. Нападавшие словно ждали этого крика: тут же загремели выстрелы, которые никто не спутал бы с громом.
Хиппи схватил Питера Джексона за правую руку, попытался оторвать от мертвой жены. Питер не хотел с ней расставаться. Он все еще выл, не ведая, что творится вокруг. Выстрел – звон разбитого стекла. Второй выстрел, еще более громкий, – вопль страха или боли. Колли поставил на то, что это был вопль страха на сей раз. Третий выстрел – и керамическая немецкая овчарка разлетелась на мелкие кусочки. Парадную дверь Старина Док оставил открытой, прикрыл только сетчатую, с вензелем «Б» на ней, но находилась эта дверь в тысяче миль.
Колли побежал к Питеру. Вновь оглушительно грохнуло, Колли сжался, готовясь получить в спину заряд свинца, но тут до него дошло, что это был раскат грома. А вот за ним последовал выстрел. И Колли почувствовал, как что-то просвистело мимо его правого уха.
В меня выстрелили первый раз, подумал он. За девять лет работы в полиции никто ни разу не стрелял, и вот на тебе.
Еще выстрел. Одно из окон в гостиной Биллингсли разлетелось вдребезги, ветром тут же выдуло наружу тюлевые занавески. Выстрелы теперь гремели один за другим, и Колли почувствовал, как еще один заряд просвистел мимо, на этот раз слева, и черная дыра появилась под разбитым окном. Колли она показалась большим удивленным глазом. Пахнуло горелым деревом, и ему вспомнилось детство, октябрьские дни, когда отец жег во дворе листья.
Он бежал уже не один час, чувствуя себя мишенью в этом гребаном тире, но никак не мог добраться до Питера Джексона, который так и не тронулся с места, черт бы его побрал.
Стрельба началась пять секунд назад, информировала его более хладнокровная часть мозга. А может, и три.
Хиппи все дергал Питера за запястье, за ту же руку схватилась и Синтия, но Питер упирался. Колли видел, что Питер хочет остаться с женой, которая выбрала крайне неудачное время для возвращения домой.
Не сбавляя хода (а парень он был крепкий, хотя и много пил в последнее время), Колли подхватил Питера под левую подмышку. Как крюком, подумал он. Питер рванулся назад, не желая покидать жену. Пальцы Колли начали скользить. О черт, подумал он, ну и хрен с ним!
За спиной раздался пронзительный крик. От Карверов. Уголком глаза Колли увидел, что розовый фургон уже проскочил мимо и мчится к Гиацинтовой улице.
– Мэри! – вопил Питер. – Она ранена!
– Я ей помогаю, Питер, не волнуйся, помогаю! – неожиданно бодро воскликнул Старина Док, хотя на самом деле никому он не помогал и пробежал мимо тела Мэри, даже не взглянув на него. Питер кивнул, разом успокоившись. Все дело в интонациях, подумал Колли. Бодрые нотки в голосе.
Хиппи тянул Питера к дому. Запястье он отпустил, зато схватился за пояс, и это сработало.
– Давай, парень, – прохрипел он. – Осталось немного.
Питер не сводил глаз с Колли.
– Он ей помогает, так ведь? Старина Док помогает Мэри?
– Совершенно верно! – гаркнул Колли, пытаясь имитировать бодрые нотки Дока, но услышал в своем голосе только ужас. Розовый фургон скатился с холма, но оставался еще черный, который, наоборот, притормозил, чуть ли не остановился. Никуда не делись и стрелки на крыше.
Мэриэл Содерсон обежала Колли слева, толкнула, чуть не сбила с ног, торопясь к открытой двери. Гэри проскочил справа, с силой пихнув в плечо девушку-продавщицу. Она даже припала на колено, вскрикнув от боли, наверное, подвернула ногу. Гэри не удостоил ее и взглядом: глаза его не отрывались от черного прямоугольника двери. Продавщица тут же поднялась. Гримаса боли застыла на ее лице, но она крепко держала Питера за руку, помогая тащить его к дому. Колли проникся к ней уважением, несмотря на разноцветные волосы.
Расстояние до Содерсонов увеличивалось. Как только они поняли, что к чему, так забыли обо всем, кроме собственного благополучия, подумал Колли.
Выстрел. Длинноволосый вскрикнул от боли и схватился за правую ногу. Через его пальцы сочилась кровь, удивительно яркая в сером полумраке грозы. Девушка смотрела на длинноволосого, рот ее раскрылся, глаза округлились.
– Все нормально. – Хиппи двинулся дальше. – Только царапнуло. Вперед, вперед.
Питер наконец-то пошел сам.
– Что, черт побери… происходит? – обратился он к Колли. Казалось, его крепко хватили по голове.
Прежде чем Колли успел ответить, прогремел последний выстрел с черного фургона. Мэриэл Содерсон, которая как раз взбежала на крыльцо (Гэри уже исчез в доме, не выказав себя джентльменом), вскрикнула, и ее бросило на дверной косяк. Левая рука женщины дернулась, и на алюминиевую обшивку дома хлынула кровь. Колли услышал, как истерично вскрикнула продавщица, и ему тоже захотелось кричать. Пуля попала Мэриэл в плечо и буквально оторвала ей левую руку. Та осталась висеть на тонкой полоске кожи с родинкой на ней. Эту самую родинку, должно быть, очень любил целовать Гэри, когда они были помоложе, он меньше пил, а она меньше гуляла. Мэриэл, крича, стояла в дверном проеме, а рука болталась рядом с ней, словно дверь, сорванная с двух из трех петель. За ее спиной черный фургон вновь набрал скорость, «поганка» на крыше закрылась. Фургон исчез в дожде и дыме от пожара. Пустой дом Хобарта полыхал, несмотря на низвергающиеся с неба потоки воды.
Ей было куда уйти.
Иногда Одри почитала это за благо, иногда (потому что уход этот продлевал мучения, не давал поставить точку в дьявольской игре) – за зло, но так или иначе только благодаря этому убежищу ей удавалось сохранить себя как личность, хотя бы на время, только благодаря ему ее не выели изнутри. Как Херба. В конце концов Херб сумел стать самим собой. Ненадолго. Но этих мгновений хватило, чтобы пойти в гараж и застрелиться.
Во всяком случае, ей хотелось в это верить.
Иной раз, однако, ей верилось в другое. Она думала о бесконечных вечерах до того, как из гаража донесся выстрел, она видела Сета, сидевшего на своем стуле, том самом, который она и Херб переделали под седло, как только поняли, что мальчик без ума от «вессенов». Сет просто сидел, игнорируя телевизионный экран, если только не показывали вестерн или космический фильм, сидел, уставившись на Херба ужасными тинисто-карими глазами, глазами существа, прожившего всю жизнь в болоте. Сидел на стуле, который его тетя и дядя переделывали с такой любовью. В самом начале, до того, как начался этот кошмар. Во всяком случае, до того, как они поняли, что кошмар уже начался. Сет сидел и смотрел на Херба, но не на нее. Тогда не на нее. На него. Высасывал его энергию, как вампир высасывает кровь в фильме ужасов. Впрочем, как еще можно назвать существо, живущее в Сете? Вампиром, и никак иначе. А жизнь их на Тополиной улице стала фильмом ужасов. Подумать только, на Тополиной улице, где в каждом доме наверняка есть хотя бы один альбом Карпентеров[25]. Прекрасные соседи, люди, которые могли бросить все дела, услышав по радио, что Красный Крест нуждается в посильной помощи. Никто из них не знал, что Одри Уайлер, тихая вдова, живущая между Содерсонами и Ридами, играет главную роль в своем собственном хаммеровском фильме[26].
В хорошие дни она думала, что Херб, чье чувство юмора служило защитой от существа, засевшего в Сете, продержался достаточно долго, чтобы найти выход. В плохие она понимала, что это чушь собачья, Сет высосал из Херба все, что мог, а потом отправил его в гараж, заложив в голову программу самоуничтожения.
Конечно, речь идет не о Сете. Не о том Сете, который иногда (в первые дни) обнимал и целовал их. «Я – овбой», – иногда удавалось сказать ему, когда он сидел на стуле-седле, нормальные слова прорывались сквозь поток нечленораздельных звуков, и тогда им казалось, что еще можно чего-то добиться. Я ковбой. Тот Сет вызывал любовь, несмотря на свой аутизм, а может, благодаря ему. Но при этом тот Сет был и медиумом, как зараженная кровь, которая и кормит вирус, и переносит его.
Вирус этот, или вампир, звался Тэком. Маленький подарок из Великой американской пустыни. По словам Билла, семья Гейринов так и не побывала в Безнадеге, не заезжала туда, чтобы посмотреть, что скрывается за рукотворным валом, который они увидели с шоссе. Вал этот так подействовал на Сета, что он перестал лепетать и заговорил на чистом английском языке. А ведь Билл сказал ей по телефону, что они не смогли заехать туда, потому что он хотел прибыть в Карсон-Сити до наступления темноты. Но Билл ей солгал. Она это знала, так как получила письмо от Аллена Саймса.
Саймс, инженер-геолог, работавший в какой-то горнорудной компании, видел семью Гейринов 24 июля, в тот самый день, когда брат Одри послал ей открытку с воплями восторга. Саймс заверил ее, что ничего особенного не произошло, он просто устроил Гейринам экскурсию по открытому карьеру, хотя инструкция по проведению вскрышных работ это и запрещала (Саймс так и написал), прочитал небольшую лекцию об истории карьера, и Гейрины отправились дальше. Обычное письмо, ни о чем. В другое время у Одри не возникло бы никаких вопросов, но она знала то, о чем понятия не имел Аллен Саймс из Безнадеги, штат Невада: Билл уверял ее, что в Безнадегу они не заезжали. Билл утверждал, будто они поехали дальше, потому что он спешил добраться до Карсон-Сити. А если солгал Билл, то мог солгать и Саймс.
Солгать насчет чего?
Остановись, папа, Сет хочет посмотреть на гору.
Почему ты солгал мне, Билл?
Вот на этот вопрос ответить она могла. Билл лгал, потому что Сет заставил его лгать. Она подумала, что Сет, возможно, стоял рядом, когда Билл говорил с ней по телефону. Сет наблюдал за человеком, которого он больше не считал своим отцом, тинисто-карими глазами существа, вылезшего из какого-то болота. Тэк решал, что может сказать Билл, а что нет, и потому Билл говорил так, словно ему к виску приставили пистолет. Отсюда и неуклюжая ложь, и неестественный смех.
Существо, сидящее в Сете, заживо сожрало Херба и теперь старалось съесть ее, но она разительно отличалась от Херба тем, что ей было куда уйти. Возможно, убежище это она открыла случайно, возможно, с помощью Сета, настоящего Сета, и ей оставалось только молить Бога, чтобы Тэк никогда не догадался, что она делает и куда уходит. Чтобы это чудовище не последовало за ней в то единственное место, где она могла от него укрыться.
В мае 1982 года молодая (двадцать один год) и незамужняя Одри Гейрин и ее соседка по комнате в студенческом общежитии (а также самая близкая подруга) Джейнис Гудлин провели потрясающий уик-энд, по всей вероятности, лучший уик-энд в жизни Одри, в «Мохок маунтин хауз», в северной части штата Нью-Йорк. Поездку эту им оплатил отец Джэн, получивший крупную премию от своей компании за организацию очень выгодной для нее сделки. Он также поднялся на несколько ступенек по иерархической лестнице, и ему хотелось разделить с кем-нибудь свою радость.
В субботу, первый день этого восхитительного уик-энда, девушки отправились на прогулку (ленч им упаковали на кухне в плетеную корзину) и бродили несколько часов в поисках идеального места для пикника. Обычно найти то, что хочется, не удается, но в тот раз им повезло. Они попали на усыпанный цветами луг. Жужжали трудолюбивые пчелы, в теплом воздухе танцевали белые бабочки. А на границе луга они нашли маленькую беседку. Куполообразную крышу поддерживали тонкие столбы. Беседка давала тень и защищала от дождя, но не мешала обзору.
Девушки наелись до отвала, поговорили о чем только можно, трижды смехом доводя себя до слез. Одри никогда больше так не смеялась. И никогда не забывала ясный, чистый солнечный свет того дня, танцующих над травой белых бабочек.
Именно на этот луг уходила она, когда Тэк вылезал наружу и полностью брал контроль над Сетом. Здесь она пряталась с Джейнис, тогда еще Гудлин, а не Конрой, с молодой Джейнис. Иногда она рассказывала Джейнис о Сете, о том, как он появился у них, о том, что ни она, ни Херб не подозревали (во всяком случае, поначалу), кто затаился внутри Сета, а это существо наблюдало за ними, ничем не выдавая себя, выжидая удобный момент, чтобы застать их врасплох. Иногда Одри говорила, как ей недостает Херба и в каком она ужасе… оттого, что поймана, как муха в паутине или койот в капкане.
Но эти разговоры пугали ее, и она предпочитала другие темы. В основном ерундовые, пережевывание тех самых пустяков, о которых они говорили в давно минувший день, когда Рейган «отбывал» свой первый срок в Белом доме, а в магазинах еще продавались настоящие виниловые пластинки. К примеру, стоит ли рассматривать Рэя Соумса, тогдашнего ухажера Джейнис, в качестве потенциального жениха (три недели спустя Джэн сообщила Одри, что знать не хочет этого самовлюбленного эгоиста), где они хотели бы работать, скольких иметь детей и кто из их общих друзей добьется, по их мнению, в жизни наибольшего успеха.
О чем они не упоминали, возможно, не решались упомянуть, чтобы не спугнуть, так это о переполнявшей их радости: они верили, что и дальше их ждут такие же прекрасные дни, которые они встретят в добром здравии и любви друг к другу. Вот на чем, а не на текущих тревогах сосредотачивалась Одри, когда чувствовала, что Тэк запускает в нее невидимые, но острые зубки, пытаясь кормиться ее жизненными силами. В сияние и счастье того дня уходила она, и до сих пор они укрывали ее от беды.
Потому она и жила.
Более того, она сохранилась как личность.
На том лугу, когда сгущавшиеся темнота и тревога отступали, Одри все видела ясно и отчетливо: тонкие серые столбы, поддерживающие крышу беседки (каждый отбрасывал тонкую тень на траву), стол, за которым они сидели напротив друг друга на деревянных скамьях, множество инициалов (вероятно, их оставляли влюбленные), вырезанных на поверхности стола, корзинка для ленча на полу, теперь набитая пластиковыми контейнерами и одноразовой посудой: они подготовились к возвращению в отель. Одри видела, как золотятся в рисующем свете волосы Джэн, видела нитку, торчащую из рукава ее блузы. Слышала щебетание каждой птички.
Только в одном видение отличалось от реалий. На столе, на том месте, где стояла корзинка, пока они не убрали ее на пол, красовался красный пластиковый телефонный аппарат. Точно такой подарили Одри в пятилетнем возрасте, и она вела по нему долгие разговоры с Мелиссой Дорогушей, воображаемой подругой.
Случалось, что на телефонной трубке она видела слово «ПЛЕЙСКУЛ»[27]. В других случаях, когда выдавался особенно ужасный день, а такие в последнее время выпадали все чаще, на трубке появлялось более короткое и зловещее слово: имя вампира.
То был телефон Тэка, и он никогда не звонил. Пока не звонил. Одри предполагала, что зазвонить он может лишь тогда, когда Тэк обнаружит ее тайное убежище. Если бы он его обнаружил, жизнь Одри подошла бы к предельной черте. Какое-то время она еще могла бы есть и дышать, как это произошло с Хербом, но до окончательного расчета с жизнью оставалось бы совсем немного времени.
Бывало и так, что она заставляла телефон Тэка исчезнуть. Одри казалось, что Тэк и телефон взаимосвязаны, если она избавится от телефона, то в конце концов вырвется и из-под ига этого ужасного существа на Тополиной улице. Однако полностью выкинуть телефон из своих видений ей не удавалось. Да, он исчезал, но лишь когда она не смотрела на него или не думала о нем. Вот если она не сводила глаз со смеющегося лица Джейнис (Джейнис говорила о том, как ей иной раз хочется броситься в объятия Рэя Соумса и зацеловать его, или о том, с каким трудом она подавила желание прогнать того же Рэя после того, как застала его яростно ковыряющим пальцем в носу), а потом бросала быстрый взгляд на стол, красный телефон пропадал. Это означало, что Тэк ушел на какое-то время, что он спит (по крайней мере дремлет) или что ему не до нее. Чуть ли не всякий раз, возвращаясь в этот момент в дом, она находила Сета сидящим на унитазе. И смотрел он на нее пусть странными, но все-таки человеческими глазами. Тэк, судя по всему, не показывался, когда его «хозяин» справлял большую нужду. Одри не переставала удивляться: безжалостная, жестокая тварь, и вдруг такая брезгливость.