На фоне экспертных оценок деятельности АСЕАН и прогнозов вероятных тенденций ее развития отклик Ассоциации на вызовы, порожденные Четвертой промышленной революцией, приобретает исключительно большое значение. Оценивая достижения АСЕАН в «предцифровую» эпоху как основу ее политики по противодействию цифровым вызовам, авторы определяют степень нынешней и перспективной готовности Ассоциации эффективно управляться с ними. Выделяя исследование из числа большого количества работ о влиянии Четвертой промышленной революции на АСЕАН, авторы проводят следующую центральную мысль – основная уязвимость АСЕАН проистекает из взаимного наложения застарелых и нынешних проблем, что обусловило основную причину недостаточной готовности Ассоциации управляться с цифровыми вызовами, а не серьезность этих проблем как таковых. Научная новизна проведенного исследования состоит в выявлении оптимального средства снижения этой уязвимости. Выводы и рекомендации авторов по данному комплексу вопросов определяют научную уникальность исследования.
Ключевые слова: АСЕАН, цифровизация, безопасность, азиатско-тихоокеанское многостороннее сотрудничество, инициатива Пояса и Пути, Индо-Тихоокеанский регион, Россия.
As scholars review ASEAN’s performance, as well as predict likely trends of its future development, the association’s response to the challenges presented by the Fourth Industrial Revolution becomes crucial. Assessing ASEAN’s pre-digital achievements as the foundation of its response to the emerging digital challenges, the authors specify the association’s current and prospective readiness to effectively cope with them. As distinguished from numerous writings on the aftereffects of the Fourth Industrial Revolution for ASEAN, the central argument of the chapter is as follows. The key vulnerability of ASEAN’s policy is the overlap of the long-standing and present ASEAN’s shortcomings as the central reason behind its insufficient preparedness to face the digital challenges rather than the seriousness of these problems per se. The academic novelty of the research comes from distinguishing an appropriate remedy to decrease this vulnerability.
The actuality and the academic significance of the research stem from the authors’ identification and analysis of issues critical for ASEAN’s future evolution. Among these issues, the pivotal are prospects for the association to lose its digital sovereignty as a result of the intensifying Sino-American contradictions over the digital issues, the emergence of new imbalances between and within Southeast Asian states with negative implications for the ASEAN Economic Community. The aftereffects of the on-going digitalization of economic exchanges for ASEAN’s multilateral dialogue platforms and initiatives in the economic and political-security sphere. The authors’ findings on this set of issues, as well as their assessment, determine the academic originality of the paper.
Keywords: ASEAN, digitalization, security, Asia-Pacific multilateralism, Belt and Road Initiative, Indo-Pacific region, Russia.
The new period of globalization marked by an exponential increase of information flows with the concomitant benefits and challenges presents the Association of Southeast Asian Nations (ASEAN) with serious policy dilemmas. By its very definition, the “brave digital world” can expand ASEAN’s possibilities to maintain the presently respectable rates of economic growth by exploring its new sources. But a deeper insight suggests that the same developments may well give the association strong reasons for concern rather than for optimism.
As the 2020 marks the year of realization of the ASEAN ICT Master-Plan and the middle point of ASEAN’s journey between the ASEAN Community to 2015 and to 2025, in which the digital competitiveness is given special significance, an interim assessment of what the “brave digital world” means for the association is a timely and relevant exercise.
Declaring that in the realization of ASEAN’s prospective plans to increase its digital competitiveness the previously developed foundation is an important prerequisite, the ups and downs of ASEAN’s digital journey will be assessed from this starting point.
Regarding ASEAN’s real achievements, the establishment of the ASEAN Community is of special significance. The importance of the ASEAN Economic Community (AEC) as part of the ASEAN Community project hardly stems from the advantages of the AEC itself as much work remains to be done even to make Southeast Asia a single market and a single production base as just one of the components of AEC to 2015, not to say about realizing the more ambitious goals of AEC to 2025. A more important factor is the weakness of other Asia-Pacific multilateral dialogue formats and initiatives, be it APEC, CPTPP or even the ASEAN-led prospective RCEP. As long as their prospects remain unclear, the AEC will remain the only de-facto existing multilateral initiative with relatively clear rules of cooperation.
No less significant ASEAN’s asset is its political-security brainchild with positive economic aftereffects. Having developed the cooperative security system in the Asia-Pacific region – exemplified by the ASEAN Regional Forum, the ASEAN Defence Ministers Meeting Plus Eight and the East Asia Summit, – the Association has strengthened its credentials as a respectful Asia-Pacific actor. This allows the association to maintain a relatively peaceful international milieu in Southeast Asia contributing to its economic and investment competitiveness.
Lastly but perhaps most importantly, the history of ASEAN amply demonstrates how an international actor can benefit from the virtues of the evolutionary regional order by fostering international cooperation premised upon inclusivity and neutrality. The most important competitive advantage of ASEAN is its ability to bring to the Asia-Pacific region the inclusive and neutral mode of cooperation. The latter is an important strategic asset that is behind the present relative insulation of the Asia-Pacific region from the unfolding “global entropy”, which to a considerable extent has been made possible by the ASEAN-led institutions.
While the afore-discussed ASEAN’s advantages are indisputable, its points of its vulnerability are no less serious.
Arguably, the most potentially dangerous threat is ASEAN’s inability to create safety mechanisms against the negative aftereffects of globalization. The flows of capital are hampered by international sanctions, the free movement of people is accompanied by illegal migration, the information flows go hand-in-hand with the spread of fake news. In its turn, ASEAN lacks both institutional mechanisms for collective action and the capacities of its member states to manage these challenges.
With ASEAN’s pronounced intention to strengthen its influence on the global development, the global processes demonstrate the same characteristics the association has been trying to eliminate in the Asia-Pacific region since the ASEAN-led cooperative security system was established. In the global realm, long-term and mutually beneficial projects are regularly sacrificed for the sake of short-term minor political profit – suffice it to mention implications of the anti-Russian sanctions for Russia’s partners. From the ASEAN perspective, examples of the damage the anti-Russian sanctions inflict on the states of Southeast Asia are numerous40. On the whole, the ASEAN leaders disapprove of the present sanction-countersanction vicious circle exemplified mostly by China-US trade contradictions
The association is beset with the simultaneous rise of traditional and non-traditional security challenges in global politics. Their Asia-Pacific aftereffects are exemplified, among other developments, by systemic escalations of North Korea’s nuclear and missile issue and the rise of ISIS threat in Southeast Asia. As long as the former is unresolved, for ASEAN the establishment of the Nuclear Weapons Free Zone in Southeast Asia remains a remote possibility. Regarding the latter, the ISIS is expanding its activity from the Middle East to other regions, among which Southeast Asia with its large Muslim population, deep-rooted separatist sentiments and indigenous groups linking separatism and terrorism, is a perfect destination. The Russian top military officials, including the Minister of Defense of the Russian Federation, assess the threat of terrorism in Southeast Asia as both real and growing41.
In this complicated context, the association aims to increase its influence upon the global development. The globalizing problems of the Southeast Asian territorial domain requires global solutions. At the same time, ASEAN’s attempts to explore the potential of intra-ASEAN cooperation, be it ASEAN Free Trade Area (AFTA), ASEAN Investment Area (AIA) and other multilateral initiatives, have reached the maturity level and demonstrated limited efficiency in developing cooperation with ASEAN’s extra-regional partners. Among the latter, China’s example is worthy of note. After the establishment of the China-ASEAN Free Trade Area (CAFTA) the association encountered a growing trade deficit (strongly magnified by China’s mega-strategy the Belt and Road Initiative). Responding to this trend, the association has to incentivize its other extra-regional partners to increase trade and investment exchanges.
Contrary to ASEAN’s expectations, however, the response of these partners has come in the form of a politicized project rather than a headlong rush to invest in Southeast Asia. The revitalization of the Indo-Pacific region with a clear anti-Chinese agenda may well marginalize the ASEAN-led venues of multilateral dialogue.
The challenges presented by the afore-discussed developments raise a logical question: to what extent has ASEAN developed the safety mechanisms of its policy which will assist the association in its journey to the “brave digital world”? Stating that the foundation is shaky at best, it is expedient to specify what this emerging reality means for the association.
Outlining the influence of the presently evolving digitalization on ASEAN and its member states, the following points deserve distinguishing.
First, the global economy faces a kind of “productivity paradox”, as the exponential increase in technological development is not accompanied by the commensurate rise of productivity. Technologically advanced solutions, like gaming, interactive advertising, on-line shopping etc., focus on consumption and entertainment rather than production. For the ASEAN states, this scenario leads to a serious crisis of values as it undermines the East Asian work ethics as a pivotal prerequisite for new economic success stories.
Second, the Fourth Industrial Revolution incentivizes the association to seriously revise its formats and initiatives of economic regionalism. The present regulatory frameworks of multilateral trade, be it the General Agreement on Tariffs and Trade (GATT), the General Agreement on Trade in Services (GATS) or the Agreement on Trade-related Aspects of Intellectual Property Rights (TRIPS Agreement) were developed before the present digitalization of international trade. Accordingly, these frameworks do not grasp the present essence of digital products and services. This incentivizes the association to perform a double-edged task – to digitally support its multilateral economic initiatives and to upgrade their regulatory formats, both under serious time constraints.
Lastly, an increasingly worrying trend resulting from the on-going digital exchanges is a decrease of internal manageability in the Southeast Asian states. Among the noticeable developments, the so-called eco-chambers are noteworthy. The grass-root citizens subscribe to the media resources, including those that cover politicized issues on religion, ethno-separatism etc., which correspond to their preferences and ignore alternative sources of information42. Apart from spreading fake news, this allows politicians to manipulate the public opinion during the election campaigns, as well as to mobilize, should the need arise, large masses of people to anti-government protests. Even more significant aftereffect for ASEAN member states is the rise of terrorist activity in the digital sphere. In the Internet, terrorists may carry out their illegal activities without the risk of imprisonment while crypto-currency and blockchain technologies can be used for financing acts of terrorism. Moreover, in the Internet the dissemination of extremist literature is easy as this can be done quickly and in great numbers.
A relatively new but critically important development is the politicization of the dialogue between ASEAN and its partners, mainly China and the United States, in the digital sphere. As China’s and the US’ mega-strategies the Belt and Road Initiative and the Indo-Pacific region further evolve, their digital components come into conflict ASEAN’s interests.
China’s Digital Silk Road as part of the BRI is premised upon Beijing’s intention to set the standards of digital cooperation from both “hard” and “soft” infrastructure perspective. As China strengthens its positions in the international industrial cooperation, it expands the reach of its ICT solutions. A representative example is the railway that will connect Laos and China includes the ICT-services accounting for 3.67 million dollars43. Of equal, if not greater, importance is the supportive function of China’s digital operating systems for the Chinese companies which expand its activity abroad and, by using the Alibaba Cloud and the data centers in other countries, have very few operating costs. This means that ASEAN’s industrial sector will be naturally slipping into China’s rules of digital game.
The security implications of the Digital Silk Road for ASEAN are also likely to be far-reaching. As Southeast Asia integrates in China’s digital space, the aftereffects will range from the PRC’s possibilities to manipulate information during the elections (for instance, at the electronic voting and the vote-count procedures) to gathering security-related information. If this scenario even partially materializes, the degree of ASEAN’s vulnerability vis-à-vis China may well increase exponentially.
The US-ASEAN cooperation also includes the digital component. Of note is the US-ASEAN Cyber Dialogue. In the view of the US, ASEAN is a fast-growing market for digital services. The US-ASEAN Business Council estimates that there are 914 million active mobile connections in ASEAN, almost 1.5 times its population44. But the cyber-security remains underdeveloped, because of which in November 2019 the first session of the US-ASEAN cyber dialogue was convened45. The Indo-Pacific Region as the response to the BRI also has the digital narrative. Of note is the US’ Free and Open Indo-Pacific Strategy is supplemented by the Digital Connectivity and Cyber-Security Partnership, launched in July 2018. Specifically, the initiative advocates the improvement of cybersecurity systems, since now the losses from their shortcomings cost the region $ 300 billion annually. Another problem is the weak development of cyber competencies. DCCP pledges to solve this problem but recognizes that in order to maintain the current growth rates, the region will have to invest $ 2.3 trillion by 2030 only in telecommunications46. Taking into account the politicization of the Indo-Pacific narrative, this means that the Sino-US contradictions are embracing the digital space.
Considering all the developments outlined above, a timely question is what specific dangers ASEAN is exposed to, as well as what countermeasures it can adopt. Some observations are worthy of note.
Arguably, the association faces real prospects for losing its digital sovereignty (understood as ASEAN’s own digital infrastructure and strong digital competences, as well as the ASEAN member states’ ability to implement an independent policy in the internet in accordance with the international law), mostly as an aftereffect of the emerging Sino-US contradictions. In fact, the association is again being torn apart by China and the United States, this time along the digital lines, with prospects for digital bipolarity. While China and the US have repeatedly declared their intention to draw a line between their political contradictions and strengthen economic interdependence, including in Southeast Asia, does this priority extend to the digital sphere, and is the Sino-US technological interdependence possible? Or can it – by its definition – be nothing a “weaponized interdependence” at best?
Another potential threat for the association stems from prospects for new imbalances, both between and within (emphasis added – the authors) the Southeast Asian states. The Fourth Industrial Revolution entails large-scale social aftereffects, mainly a widening income gap, which will overlap with the deep-rooted social, ethnic and religious problems prevalent in Southeast Asia. If so, ASEAN will be unable to successfully develop regional integration as long as the processes of national integration are unfinished.
ASEAN’s vulnerability is reinforced by potentially negative implications for ASEAN-led multilateral dialogue platforms on political-security issues. As China continues to build its own security system in Eurasia portraying itself as the exclusive provider of economic benefits, the ASEAN-driven multilateral venues are likely to slip into irrelevance.
For ASEAN, a core premise in tackling these problems comes from its readiness to perform a double-edged task. The association should increase the manageability of challenges it encountered before the present digital problems appeared and at the same time strengthen its digital capacity-building. Both tasks make ASEAN upgrade its relations with extra-regional partners.
But these partners should simultaneously (emphasis added – the authors) meet multiple criteria. As the confrontation between the Asia-Pacific big powers is rising, this partner should be willing to preserve the ASEAN-favored neutrality and inclusivity in “driving” the regional multilateral dialogue. As digitalization is a global phenomenon, this partner should be an established global power capable of shaping the global digital agenda. As ASEAN needs digital competences, this partner should respond to these expectations. As the association is scared by the intentions of China and the US to obtain unilateral benefits at the expense of ASEAN, this partner should be free from such intentions.
Reiterating that these criteria should be met fully rather than partially, among ASEAN’s array of external partners there is only one appropriate. This is the Russian Federation, which recently enhanced its relations with ASEAN to the level of Strategic Partnership. To make this relationship really strategic, as its name suggests, ASEAN and Russia should develop future-oriented, long-term and resourceful directions of cooperation. Arguably, the digital sphere offers the parties the best presently available option.
The digital stage of globalization with its political, economic and informational aftereffects is the “new normal” of international affairs while digital infrastructure and competences are the “new must-have” for international actors. For ASEAN striving to increase its global influence, this is especially relevant as it will specify on what terms the association will integrate in the global economy, politics and security.
ASEAN’s response is complicated by numerous factors, as the association has only partially succeeded in making Southeast Asia an investor-attractive economic area. As the international milieu in which the association has to implement its policy becomes increasingly competitive, ASEAN has to act without the previously prepared assets. Actually, the ASEAN-led multilateral formats and initiatives, unable to digitally support ASEAN’s prospective plans, as well as to ensure ASEAN’s extra-regional partners in ASEAN’s indispensability, are likely to present the association with new challenges.
To effectively cope with them, the association will have to revise its present mode of relations with dialogue partners. Among them, the Russian Federation, an established global power with unique digital competences and a long-standing trusted friend of the association, has ample changes to loom all the larger in ASEAN’s present and future order of international priority.
В главе рассматривается АСЕАН как направление внешней политики Вьетнама в период между председательствами Ханоя в этой организации в 2010 и 2020 годах. Выявлены произошедшие за этот период во внешней среде изменения, повлиявшие на политику Ассоциации (рост соперничества между великими державами, обострение споров в Южно-Китайском море, рост протекционизма, рестрикционизма и национализма, нетрадиционных вызовов безопасности, включая изменения климата и т. д.), а также вклад Вьетнама в формирование ответа АСЕАН на них. Подробно изучены приоритеты Ханоя в период председательства в 2020 году – как декларируемые, так и практические.
На взгляд авторов, из-за обострения конкуренции между великими державами, которое может иметь серьезные последствия для Юго-Восточной Азии, нынешнее председательство Вьетнама становится поворотным моментом в истории АСЕАН. Осознавая существо проблем, с которыми сталкивается Ассоциация, вьетнамское председательство предлагает партнерам СРВ по АСЕАН и внешним игрокам повестку сотрудничества с отчетливой консолидирующей составляющей.
Новизна исследования проистекает из актуальности рассмотрения вероятных действий Вьетнама в качестве нынешнего председателя АСЕАН, в основе анализ связей между изменениями международной обстановки в Юго-Восточной Азии в период между 2010 и 2020 годами, ответными мерами АСЕАН их вьетнамской составляющей. В соответствии с такой аналитической парадигмой проводится детальная оценка приоритетов и направлений политики СРВ в период председательства в АСЕАН в 2020 году. Выводы по этим вопросам определяют практическую значимость и научную актуальность исследования.
Ключевые слова: Вьетнам, АСЕАН, Юго-Восточная Азия, АТР, ИТР, Южно-Китайское море, безопасность, сотрудничество.
The chapter examines the ASEAN direction in Vietnam’s foreign policy between its chairmanships in 2010 and 2020 respectively. The international changes that occurred during this period and influenced on ASEAN’s policy (the intensification of rivalry between the great powers, escalation of the South China Sea dispute, the growth of protectionism, restrictionism and nationalism, non-traditional security challenges including climate change, etc.), as well as its Vietnam’s dimension in forming ASEAN’s response, are thoroughly scrutinized. The SRV’s priorities during its 2020 chairmanship – both declared and practical – are studied in detail.
The authors argue that owing to increased competition between the great powers with potentially disturbing implications for Southeast Asia, the on-going Vietnam’s chairmanship becomes a crucial point in ASEAN’s history. Grasping the challenges, the association has to deal with, as the present ASEAN chairman Vietnam offers its ASEAN partners, as well the external powers, an agenda of cooperation with a clear consolidating component.
The novelty of the study stems from a cutting-edge research of Vietnam’s likely policy directions as the present ASEAN chairman, which is based on an analytical interlink between the changes of the international milieu in Southeast Asia between 2010 and 2020, ASEAN’s remedial measures and their Vietnam perspective. In line with this analytical focus, a deep and nuanced assessment of the SRV’s priorities and policy directions as the ASEAN’s 2020 chairmanship is made. Findings on this set of issues add the practical relevance of the study and make it academically unique.
Keywords: Vietnam, ASEAN, South East Asia, Asia Pacific, Indo-Pacific, South China Sea, security, cooperation.
The effective chairmanship in the Association of Southeast Asian Nations (ASEAN) is considered by the leadership of the Socialist Republic of Vietnam (SRV) as one of the main foreign policy tasks for 2020. The midterm review of the ASEAN Community Vision 2025 and the 25th anniversary of Vietnam’s accession to the Association add urgency to this priority. The reputation aspect also matters – the election of Hanoi to the post of the nonpermanent member of the UN Security Council for 2020-2021 and the SRV’s chairmanship in ASEAN are convincing indicators of an increased role of the state on the regional and the global arena. To examine the ASEAN direction of Vietnam’s policy between the previous (in 2010) and the on-going SRV’s chairmanship in ASEAN becomes a timely and relevant exercise.
The chapter starts from a review of international context in Southeast Asia between 2010 and 2020. Then it turns to examining Vietnam’s contribution to ASEAN’s policy to cope with the emerging challenges. The priorities of Vietnam’s on-going ASEAN chairmanship are considered through the prism of these developments. The conclusion summarizes the main findings of the study.
Between two Vietnam’s chairmanships, Southeast Asia has seen profound international changes. In 2010, the region and the world had barely recovered from the global financial crisis. ASEAN’s policy demonstrated that in a critical situation, the ten states prefer to act separately rather than collectively47. This, in turn, decreased ASEAN’s ambitions to solidify its status of the driving force of the Asia-Pacific. From the Vietnam perspective, a task to confirm the validity of the Association’s ambitions, as well as to provide ASEAN with a new reputational value, was pressing. On the whole, that task was fulfilled. The main results of Vietnam’s chairmanship included the expansion of the East Asia Summit through the accession of Russia and the United States and the launch of the ADMM Plus format.
Vietnam’s 2010 chairmanship saw Washington’s involvement in the South China Sea issue, including the Sino-American polemics at the ASEAN Regional Forum48. These moves were welcomed by Vietnam and a number of ASEAN states seeking the US’ support in opposing the PRC49.
Significant progress has been achieved in relations between ASEAN and its extra-regional partners. Specifically, the involvement of non-ASEAN countries in the regional affairs has radically changed – some of them actually started to set the tone for the evolution in Southeast Asia. China launched the Belt and Road Initiative, which aims to provide large-scale financial injections into ASEAN countries focusing on, but not limited to, the development of their infrastructure. Japan responded by the “Partnership for Quality Infrastructure” (hinting at the “poor-quality” Chinese), further politicizing economic cooperation. The US Republican Administration brought a second wind to the Quadrilateral Defense Cooperation (Quad) (USA, Japan, India, Australia) and introduced the “Indo-Pacific” narrative. Simultaneously, Washington created the “Blue Dot Network”, with the focus upon the infrastructure development. Lastly but importantly, extra-regional actors intensified their polities, from both substantial and institutional perspective, in the Mekong River basin.
As for the South China Sea, the assertiveness of Beijing in the maritime area did not weaken. The issue is perceived as one of the most important regional security challenges, while the international pressure on the PRC over it also increased radically.
In the economic sphere, a trend toward protectionism and a wider use of non-market regulatory methods has become widespread in the international politics. This could not but alert ASEAN, because the success of the export-oriented economies of its member states countries crucially depends on the free access to the external markets.
In general, the involvement of non-ASEAN countries in Southeast Asian affairs has increased while the launch of competing mega-projects has become a disturbing development for the Association. The initiatives of the great powers objectively began to “outweigh” ASEAN projects. The aftereffect is a decrease in the importance of ASEAN dialogue platforms, undermining ASEAN’s neutrality and central role in the Asia-Pacific multilateral cooperation. Lastly but importantly, understanding the complexity of intra-ASEAN processes, some non-regional players increasingly began to develop cooperation with individual ASEAN member states rather than with ASEAN as an international actor, which further intensified downward trends in the association.
At these complicated crossroads, ASEAN is forced to act very carefully. Though ASEAN was virtually unable to develop an effective approach that could consolidate the interests of great powers, it has not lost the role of a central negotiating platform in the region. In the context of the changes that have taken place over the past decade, this is an achievement in itself. And although the Association was unable to elaborate on instrumental links between its prospective plans and the Belt and Road Initiative, it was able to formulate its Indo-Pacific Vision50, which is also notable success.
In the economic sphere, due to the different level of economic development of its member countries, ASEAN could not ensure completely free movement of goods, services and capital in Southeast Asia. At the same time, the establishment of the ASEAN Economic Community has spurred the launch of specific projects to strengthen infrastructure interconnectivity.
These factors suggest that the association has been relatively successful in coping with the decade-long challenges and associated risks which have been steadily rising. At this juncture, the role of chairmanship of a specific country, in terms of both its priorities and possibilities to translate them into reality, comes to the fore.
Since 2010, Vietnam has been one of the most active ASEAN member countries in promoting the maintenance of ASEAN’s internal solidarity, regional resilience, common values, standards of conduct, as well as strengthening its central role in the Asia-Pacific multilateralism.
Beside the already discussed expansion of the EAS and the launch of ADMM Plus, Hanoi continued to engage non-regional partners in the dialogue in order to keep the Southeast Asian security challenges manageable. For example, Vietnam promoted ASEAN joint maritime drills with China in 2018 and with the United States in 2019. In the same strain, Hanoi is likely to make efforts to conduct similar drills with Russia in the year of its chairmanship51.
On the South China Sea issue, Vietnam’s policy aimed to achieve a consensus within ASEAN, as well as between ASEAN and its extra-regional partners. As a result, in May 2014, the foreign ministers of ASEAN issued a separate Statement on the South China Sea, for the first time since 199252.
The results of Vietnam’s involvement in the economic regionalism are dubious. In line with creating a network of free trade agreements with partners around the world, Hanoi, although it has markedly increased the volume of trade with nine partners in the Association, in percentage terms the ASEAN contribution to Vietnam’s foreign trade decreased from 18.1% to 11.3%, while the share of the East Asia Summit countries increased from 71.6% to 75% (See Table 1). But as practice demonstrates, for extra-regional states an FTA regime with Vietnam often becomes the first step for launching negotiations between non-regional partners with other ASEAN states and eventually for concluding an FTA with the Association.
Table 1. VIETNAM’S TRADE WITH EAS STATES IN 2009 AND 201953
Increased investment from both ASEAN and EAS members in Vietnam’s economy deserves mentioning. While in 2009 the USA ($9.8 billion), Cayman Islands ($2.2 billion) and Samoa ($1.7 billion) were leaders in terms of registered FDI, ten years later the list of major investors looked like this: the Republic of Korea ($7.9 billion), Hong Kong ($7.9 billion), Singapore ($4.5 billion), Japan ($4.1 billion), China ($ 4.1 billion)54.
In general, Vietnam’s contribution to ASEAN is more conspicuous in the political rather than in the economic sphere. Primarily, this is predetermined by objective constraints, mainly in the infrastructure development and the institutional spheres, the ASEAN connectivity narrative is encountering. Also, in the short-term perspective for Vietnam to promote economic cooperation with non-ASEAN partners is likely to be more profitable than within ASEAN. At the same time, the Association will remain the key SRV’s foreign policy direction as it finds the strongest resonance with Vietnam’s long-term interests.
This year, Vietnam intends to significantly increase ASEAN’s international stature. The attention is focused on ASEAN internal development issues with an emphasis on the strategic goal – the formation of the three-pillar integrated Community. As the leadership of the country has repeatedly emphasized, Hanoi will continue to build on the achievements of previous chairmanships and implement the tasks set in the “ASEAN Community Vision 2025” 55.
The slogan of the Chairmanship is “Cohesive and responsive”, which, along with even greater solidarity of ASEAN member countries, also implies an increase of resistance to the regional and global challenges, and the ability to capitalize on the emerging opportunities.
In this context, the Vietnamese Chairmanship identified the following priorities:
1. Increasing the Association’s contribution to maintaining peace, security and stability in the region by strengthening intra-ASEAN solidarity and unity, mutual support, coordination of positions on regional and international issues.
2. Deepening interconnectivity and economic integration – both within the Association and with external partners. Enhancing the ability to adapt to the changes brought about by the Fourth Industrial Revolution.
3. Strengthening the ASEAN identity through the formation of common values, increasing the awareness of the population about ASEAN, promoting the image of the ASEAN Community.
4. Development of the Association’s global ties in the interests of peace, stability and sustainable development. Increasing contribution to the formation of a new regional and global architecture, as well as rules of conduct.
5. Expanding the institutional capacities and effectiveness of ASEAN through appropriate reforms, improvement of existing and creation of new standards56.
Considering the present-day international milieu in Southeast Asia and beyond, Vietnam is not interested in increasing tensions in the South China Sea, which means it is unlikely to initiate any new anti-Chinese step (which, however, does not mean that Hanoi will not respond to possible provocations of Beijing). An ideal option for Hanoi is to maintain the balance achieved earlier, to avoid new contradictions, and to complete the second reading of the draft Code of Conduct. In a similar vein, the Vietnamese presidency will apparently adhere to a cautious approach to other regional issues, in particular the Rohingya problem in Myanmar.
In the context of the promotion of diverse Indo-Pacific strategies by non-regional countries, as well as the actual consolidation of “Indo-Pacific” terms in the regional political vocabulary, it is unlikely that the Vietnamese chairmanship will be free from these geographical neologisms. Consequently, Hanoi will probably continue to promote the ASEAN’s “Indo-Pacific Outlook”. This allows the association, on the one hand, not to go against the present-day political mainstream, and on the other, to defend its own agenda.
Importantly, from the multilateral perspective Hanoi has ample chances to repeat its ten-year old success story. This can be achieved both by inviting new non-regional partners into ASEAN-led discussions in various statuses, and by intensifying contacts with ASEAN’s existing dialogue partners.
Vietnam also plans to make the Regional Comprehensive Economic Partnership (RCEP) one of the main achievements of its chairmanship – with or without India. This was repeatedly stated by the leadership of the Ministry of Industry and Trade responsible for this project, emphasizing that it would do everything possible to sign the document in 202057.
Finally, Vietnam will increase ASEAN’s capacity to grasp the demands of the “Fourth Industrial Revolution”. Specifically, the emphasis will be placed on introducing the smart cities technologies and bridging the gaps between the digital development of ASEAN member states. Problems like the aftereffects of climate change, the salinization of soils in the Mekong Delta, plastic garbage, etc., will also be reflected.
In general, Hanoi will focus on decreasing the seriousness of challenges the Association is currently encountering. Among them, the most important are the remaining lack of ASEAN unity and prospects for rivalry in the regional and global international milieu. At the same time, Vietnam expects to receive serious reputation benefits, both through demonstrating its increased influence, and through finalizing ASEAN’s long-standing mega-projects, first and foremost, the RCEP.
Over the past decade, the regional and the global milieu have seen an increased competition between the great powers with troublesome aftereffects on Southeast Asia. This incentivizes the Association and Vietnam as its present chairman, to implement a smart and nuanced policy in order to balance interests of all the parties on the regional chessboard.
For Vietnam, ASEAN is and will possibly remain the key foreign policy direction as the association plays an indispensable role in promoting Vietnam’s interests from the substantial, institutional and reputational perspective. If so, Hanoi will make every effort to strengthen ASEAN solidarity and central role in the Asia-Pacific multilateralism.
So far, Vietnam has chaired ASEAN three times, and each chairmanship fell to the critical period for the history of the association. The 1998 chairmanship was amid ASEAN’s policy to cope with the aftereffects of the Asian financial and economic crisis, while the 2010 and 2020 chairmanships marked ASEAN’s attempts to keep the South China Sea issue and the outbreak of COVID-19 pandemics in a manageable state. Among other tasks, for the association it presupposed strengthening ASEAN’s internal unity and ASEAN’s positions in the Asia-Pacific multilateral dialogue platforms. The extent of Hanoi’s ability to deal with these tasks during its present chairmanship will largely shape the future evolution of the association.
Данная статья посвящена анализу проблем выбора пути политического развития и геополитической ориентации стран Юго-Восточной Азии в условиях глобальной трансформации международных отношений. Этот вопрос выбора стоит сегодня перед странами региона в целом и отдельными государствами в частности.
В этом отношении, современный Вьетнам, учитывая его выгодное геополитическое положение, поступательное экономическое развитие, наличие одной из сильнейших армий в Азии, занимающий прочные позиции среди стран АСЕАН и в регионе в целом, оказался в поле столкновения интересов США и Китая. В этом отношении борьба за влияние во Вьетнаме может иметь судьбоносный характер для расстановки сил в регионе в целом.
Свое влияние США наращивают сразу по нескольким направлениям, в том числе это и работа с молодежью (прежде всего программы в области высшего образования), попытки проникновения во все сферы общественной жизни, в первую очередь политической. Одновременно и Китай поддерживает тесные связи между компартиями двух стран, активно наращивая экономическое сотрудничество. Особенно активно торговля ведется в приграничных районах, реализуя тем самым инициативу «Два экономических коридора – один пояс», принятую еще в 2004 г. Авторы отмечают, что развитие отношений с Россией во всех областях приобретает особо важное значение, главным образом, за счет развития доверия и партнерства, которые исторически сложились между двумя странами.
Ключевые слова: Индо-Тихоокеанский регион, АТР, АСЕАН, Вьетнам, Китай, США, Россия, интеграционные проекты АТР, восточный Индокитаи.̆
This article analyses the problems of choosing a way of political development and of geopolitical orientation of the countries of Southeast Asia in the context of the global transformation of international relations. Today the question of choice is relevant for the region and for the countries in particular.
Modern Vietnam has found itself in the field of conflict of interests of the United States and China. The reason is the geopolitical position, a sustained economic development, one of the strongest armies of Asia, a strong position among ASEAN countries and in the region. The struggle for influence in Vietnam can be crucial for the strategic equation in the region.
The United States is building up influence in several areas at once, including work with young people (primarily higher education programs), attempts to penetrate all spheres of public life, primarily political one. At the same time China maintains close ties between the communist parties of both countries, actively building up economic cooperation. Trade is very active especially in the border areas, implementing the initiative “Two economic corridors – one belt”, adopted in 2004. In such conditions, the article draws attention to the fact that the development of relations with Russia in all areas is very important, based on relations of mutual trust and partnership that have historically developed between the two countries.
Keywords: Vietnam, China, USA, Russia, Asia-Pacific integration projects, Indo-Pacific region, ASEAN.
В условиях глобальной трансформации, которая происходит сегодня на пространстве тихоокеанской и индо-тихоокеанской Азии, перед многими странами этого огромного региона остро стоит проблема выбора пути их политического развития и геополитической ориентации. Особенно остро этот вопрос стоит сегодня перед странами Юго-Восточной Азии, которые находятся как бы на распутье – ориентироваться больше на Китай в рамках азиатско-тихоокеанских интеграционных проектов или же активно участвовать в проекте Индо-Тихоокеанского региона (ИТР) вместе с американцами. Это сложный вопрос, который стоит сегодня и перед странами региона в целом и отдельными государствами в частности. Никто не хочет однозначно делать этот выбор и переходить на ту или иную сторону, все стараются выждать и посмотреть, как дальше будет развиваться соперничество двух сверхдержав [Колдунова, 2019. С. 42].
Именно такую политику мы можем наблюдать в сегодняшнем Вьетнаме, который рассматривается обеими конфликтующими сторонами как особо ценный и важный потенциальный союзник и фактически превратился в поле столкновения интересов США и Китая.
Данное исследование базируется на тщательном анализе как внешнеполитических, так и внутриполитических процессов, происходящих во Вьетнаме. В ходе исследования в рамках исторического подхода были применены методы описания происходящих явлений, их сопоставления и последующего анализа.
Теоретической основой данного исследования послужили работы европейских, американских и российских историков и политологов, специалистов по международным отношениям, среди которых особое место занимают труды А. Торкунова, М. Капицы, Я. Стори, С. Хантингтона, З. Бжезинского, М. Армакоста.
В данной работе ключевое понятие баланса интересов рассматривается как знаковый символ политического противостояния двух сверхдержав вокруг Вьетнама, как определенная сложная многоуровневая система, имеющая постоянную угрозу к саморазрушению. При этом анализ баланса интересов проводится в рамках как внешнеполитической парадигмы, так и ключевых внутриполитических событий, влияющих и во многом определяющих весь комплекс отношений в треугольнике США–Китай–Вьетнам.
Причин того, что именно Вьетнам оказался в центре противостояния двух великих держав, немало: это и географическое расположение страны в южном подбрюшье Китая, и значительная численность населения, и несомненные экономические успехи, и, наконец, наличие одной из сильнейших в Азии армий. Кроме того, Вьетнам крайне влиятелен и в АСЕАН и в Восточном Индокитае, где он традиционно тесно связан и с Камбоджей, и с Лаосом. Определенный вьетнамский выбор может самым серьезным образом повлиять на всю международную архитектуру в ЮВА и поэтому борьба за симпатии вьетнамского руководства носит в полном смысле тотальный характер. Суть этого заключается в том, что она разворачивается не только применительно к внешнеполитическому курсу Вьетнама и выбору им основного внешнеполитического партнера, но еще и внутри страны, где и США и Китай рассчитывают заручиться поддержкой определенных социальных групп, симпатизирующих им и способных оказывать давление на власть в ту или иную сторону. Так, например, многочисленная вьетнамская интеллигенция отдает в целом свои симпатии США, с которыми связывает идеи глубоких политических перемен – гражданских свобод, демократии, возможности создавать новые политические партии и проводить демократические выборы. В то же время очевидно, что значительная часть правящей вьетнамской элиты в рядах Компартии и особенно на провинциальном уровне относится к этим устремлениям интеллигенции с большим недоверием и в целом поддерживает выбор в пользу Китая. Эти люди уверены, что американцы были и будут врагами Вьетнама. В своей политике США, привлекая на свою сторону Вьетнам, стремятся реализовать собственные цели, которые во многом не совпадают с национальными вьетнамскими. Они указывают, что, несмотря на существующие противоречия в отношениях с Китаем относительно принадлежности островов Парасельских и Спратли и границ в Южно-Китайском море, Китай остается главным другом Вьетнама и что не надо забывать, что именно Пекин оказал огромную помощь Вьетнаму в войне за независимость против французских колонизаторов и в отражении агрессии США в 1960–1970-е годы.
Следует отметить, что за последнее время борьба за вьетнамский выбор приобрела особую интенсивность. За один только 2018 год в эту страну дважды приезжал тогдашний министр обороны США Джеймс Мэттис. В Ханое этот американский политик сделал довольно своеобразное заявление о том, что Вьетнам является для Америки «страной-единомышленником», то есть признал его демократическим государством примерно на том же уровне, что и Индия, Австралия и Япония, которые тоже называются «странами-единомышленниками». Госсекретарь США М. Помпео находился с визитом в Ханое в феврале 2019 года, где он встретился с министром иностранных дел Вьетнама, вицепремьером страны Фам Бинь Минем. Во время этой встречи М. Помпео отметил, что США вместе с Вьетнамом ведут «совместные усилия по продвижению мира, безопасности и процветания в Индо-Тихоокеанском регионе»59. Если вспомнить визит Дж. Мэттиса в ноябре 2018 г., то нельзя не отметить легкость, с которой американцы переквалифицировали Вьетнам из коммунистического и тоталитарного государства в страну-единомышленника. Визит Дж. Мэттиса проходил в рамках продвижения положений стратегий международной безопасности и международной обороны администрации Дональда Трампа, в которых Вьетнаму уделяется важное место в сети оборонного сотрудничества в регионе [Локшин, 2019. С. 58]. Во время своего визита, Дж. Мэттис проводил переговоры с вьетнамским руководством по вопросам укрепления двустороннего сотрудничества в области обороны, расширения обмена в военно-морских силах, направленных на укрепление своих позиций в регионе, что является одним из важнейших направлений политики США в этом регионе60. В июне 2019 года Пентагоном был опубликован стратегический доклад «Индо-Тихоокеанский регион. Готовность, партнерство и содействие региональной сети», который можно рассматривать как часть общей военно-политической стратегии США на ближайшее будущее. В этом докладе Пентагона Индо-Тихоокеанский регион отнесен к приоритетному театру обороны США, а Соединенные Штаты объявляются «тихоокеанской нацией», «связанной с соседями по Индо-Тихоокеанскому региону через неразрывные узы общей истории, культуры, торговли и ценностей». Для достижения безопасности, сдерживания и победы в Индо-Тихоокеанском регионе Вашингтону требуется военно-политическое объединение под руководством США с набором союзников и партнеров61.
Вот что означает политическая целесообразность, когда страна, где власть мало чем отличается от соседнего Китая, записывается чуть ли не в защитника демократии. Что еще более любопытно, так это то, что в США практически никто не возразил шефу Пентагона. В такой позиции американских верхов и их взглядов на ситуацию в ЮВА то ли здесь больше самообмана, то ли в Вашингтоне уже готовятся к тому, что демократизация во Вьетнаме усилиями сотен неправительственных структур, связанных с США, проникших буквально во все сферы общественной жизни, продвигается настолько позитивно, что дрейф Вьетнама в правильном с точки зрения американцев направлении неизбежен.
По официальным данным, 30 тыс. вьетнамцев проходят обучение в Соединенных Штатах. Новый вьетнамский университет имени Фулбрайта, который осенью 2017 года принял первую когорту студентов, позволяет вьетнамцам получить уже внутри Вьетнама независимое образование мирового уровня. Более 21 тыс. граждан СРВ являются участниками инициативы «молодые лидеры Юго-Восточной Азии» [Соколов, 2017. С. 219–220]62. Соединенные Штаты и Вьетнам подписали соглашение о создании Корпуса Мира в 2016 году. Все это очень важные точки американского влияния, рассчитанного на будущее. Но уже сегодня есть определенные основания для предположений о будущем вьетнамском выборе – в качестве примера можно привести тот факт, что Вьетнам был одним из первых в регионе, кто выразил готовность войти в число «стран-основателей» Транстихоокеанского партнерства, в котором США должны были играть ключевую роль63.
В то же время очевидно, что Вьетнам будет стремиться всеми силами оттягивать неизбежный выбор, стремясь максимально получать и от США, и от Китая. Идет очень сложная игра, направленная на то, чтобы всячески сбалансировать вьетнамскую политику, причем не только вовне, но и внутри, чтобы продолжать сохранять дружеские контакты как с Вашингтоном, так и с Пекином. В этой связи представляется, что в Вашингтоне сегодня явно переоценивают готовность Вьетнама к более тесному сотрудничеству с США. В этом смысле показателен пример событий, которые произошли уже после визита Дж. Мэттиса во Вьетнам в 2018 г. Следует отметить, что с вьетнамской стороны по итогам визита никаких заявлений о «крепком оборонном сотрудничестве» и об «общих интересах в Южно-Китайском море», о чем говорил Мэттис сделано не было.
Более того, после переговоров с американским министром обороны вьетнамский военный министр, генерал Нго Суан Лить отправился с визитом дружбы и сотрудничества в КНР, где на Сянщанском форуме по вопросам безопасности заявил, что «страны АСЕАН расширяют всеобъемлющее сотрудничество с Китаем во имя мира стабильности, дружбы и процветания [Мосяков, 2019. С. 191].
Так что надежды американских политиков на то, что вьетнамцы могут вот-вот встать в один ряд с американцами против Китая, объективной реальности не соответствуют. Скорее будет другое: если вьетнамцы и будут принимать участие в проекте ИТР, то присоединятся они к нему не отдельно, а примкнут к общей позиции стран АСЕАН. А эти страны, как известно, после довольно долгих колебаний заявили, что готовы войти и участвовать в ИТР, но только на своих собственных условиях.
Этот вывод становится еще более весомым, если проанализировать некоторые аспекты китайско-вьетнамских отношений. В этом случае мы увидим, что начиная с 2004 года Пекин, обогнав Японию, прочно удерживает позиции крупнейшего торгового партнера Ханоя. За менее чем четверть века взаимный товарооборот увеличился в несколько тысяч раз – с 38 млн. долл. США в 1991 году до 66,6 млрд. долл. в 2015 году.64 В этот период определенных качественных изменений претерпела номенклатура вьетнамского экспорта (17,1 млрд. долл. в 2015 году) – первую строчку удерживает электроника и вычислительная техника, однако в общем объеме по-прежнему доминирует сельхозпродукция и сырье – пряжа, овощи и фрукты, маниока, рис, сырая нефть и т. д. Основу китайского импорта (49,5 млрд. долл. в 2015 год) составляют преимущественно товары с высокой добавленной стоимостью – станки и оборудование, телефоны и электроника, металлопрокат, нефтепродукты. Координация двусторонней кооперации в данной сфере находится в ведении Вьетнамо-Китайской межправительственной комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству. Необходимо отметить, что Китай активно развивает торговые отношения с другими странами АСЕАН, активно создавая логистические и инфраструктурные потоки, вовлекая в инновационные проекты, привлекая торгово-инвестиционный капитал, создавая тем самым зависимость в сфере международной политики [Мосяков, Шпаковская, 2018. С. 7].
Наиболее интенсивно развивается кооперация Вьетнама с прилегающими регионами Китая – провинцией Юньнань и Гуанси-Чжуанским автономным районом. Последовательно реализуется утвержденная руководством двух стран еще в 2004 г. инициатива «Два экономических коридора – один пояс», нацеленная на расширение сотрудничества соседних областей, улучшение торгово-экономических отношений между двумя государствами в целом. Первый коридор – север–юг из центра провинции Юннань города Куньмина через вьетнамскую провинцию с центром в Лаокае к Ханою и Хайфону и к провинции Куангнинь; второй – китайский г. Наньнин (Гуанси-Чжуанский АР), Лангшон, Ханой, Хайфон. «Тонкинский экономический пояс» включает в себя 14 северовьетнамских провинций и три китайские административные единицы (Гуанси-Чжуанский АР, провинция Гуандун, островная провинция Хайнань)65.
Эта конкретная программа по интеграции приграничных районов предусматривает также меры по совершенствованию и увязке в единую сеть приграничной инфраструктуры, упрощение таможенных формальностей и процедур, активизацию контактов между предпринимателями путем проведения различных выставок, ярмарок и презентаций. При этом параллельно реализуется еще одна программа сотрудничества, которая в китайской прессе называется как концепция «одна ось, два крыла» (под «осью» подразумевается Гуанси-Чжуанский АР, «два крыла» – субрегион Большого Меконга и пояс вдоль Тонкинского залива), предполагающая интеграцию с рынками Юго-Восточной Азии южных провинций КНР, прежде всего в контексте работы зоны свободной торговли Китай–АСЕАН [Терских, Нархова, 2016. С. 126].
В то же время нельзя не отметить, что, несмотря на высокие показатели, вьетнамо-китайское взаимодействие в торгово-экономической сфере характеризуется значительным дисбалансом в пользу КНР, который из года в год только увеличивается (отрицательное сальдо в торговле с Пекином в период с 2002 по 2015 г. выросло в 20 раз и достигло 32,4 млрд. долл.). Вьетнамские эксперты отмечают растущую зависимость от торговли с КНР, доля которой во внешнеторговом обороте СРВ составляет почти 20%, в то время как у Пекина аналогичный показатель менее 1,5%. Китайские товары составляют около 30% от общего объема продукции, поставляемой на вьетнамский рынок, при этом их доля ежегодно растет – так, в 2010 г. она составляла менее 24% [Терских, Нархова, 2016. С. 128].
Другой серьезной проблемой является ограниченность географии вьетнамского экспорта, сконцентрированного преимущественно на южнокитайских районах. Существенный фактор, препятствующий, по мнению аналитиков, гармоничному развитию кооперации, – нестыковка инвестиционных и технологических интересов КНР с планами по модернизации экономики СРВ. Пекин нацелен прежде всего на подключение к разработке на территории Вьетнама месторождений полезных ископаемых с последующим вывозом сырья на переработку. Ханой, в свою очередь, такой подход не приветствует. Кроме того, власти СРВ уже не раз сталкивались с попытками китайцев перевести в страну экологически грязные и технологически устаревшие производственные мощности.
В этом отношении экономические связи с США существенно меньше по объему, чем с Китаем, но они намного более выгодны Ханою. Так, например, двусторонняя торговля между США и Вьетнамом выросла с 451 млн. долл. в 1995 году до почти 52 млрд. долл. в 2016 году. В 2016 году Вьетнам был самым быстрорастущим экспортным рынком Америки. Экспорт США во Вьетнам вырос на 77% в период 2014– 2016 годов. Экспорт США во Вьетнам в 2016 году составил более 10 млрд. долл., а импорт США в 2016 году – 42 млрд. долл.66 Таким образом, положительное сальдо Вьетнама в торговле с США составляло в 2016 году 32 млрд. долл. С Китаем же ситуация обратная. Так, например, в 2015 г. общий объем экспорта-импорта из Китая во Вьетнам достиг почти 96 млрд. долл. США. Причем экспорт из Китая во Вьетнам составлял чуть больше 66 млрд. долл., а импорт из Вьетнама – 29.7 млрд.67 Таким образом дефицит Вьетнама в торговле с Китаем составлял почти 35 млрд. долл. За прошедшие с тех пор годы тенденции кардинально не поменялись. Проблема здесь еще и в том, что вьетнамский экспорт в США во многом зависит от поставок сырья и комплектующих из Китая.
Как мы видим, перед современным Вьетнамом стоит сложнейшая проблема выбора в ситуации, когда любые решения могут только навредить сложившейся реальности. В этой связи особое значение приобретают отношения с Россией. После развала СССР и распада биполярной системы международных отношений, когда под термином «союзник» понимался, как правило, участник военно-политического союза, соглашения, заключенные на уровне «стратегического партнерства» между Вьетнамом и Россией в 2013 г. в различных областях международного взаимодействия, ориентировались в основном на выстраивание отношений на базе взаимовыгодного сближения и поддержки в определенных сферах сотрудничества. Также в подписанных документах отмечалась возрастающая роль Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) в глобальных делах, а также необходимость углубления регионального сотрудничества в интересах обеспечения прочного мира, стабильности и устойчивого развития в АТР [Шпаковская, Нгуен, Куклин, 2019. С. 179].
Если взглянуть на общий товарооборот двух стран – то этот показатель на уровне 6 млрд. ни в коей мере не может соперничать с торговлей с США или с Китаем. Однако в сфере безопасности, такой важной и чувствительной сфере сотрудничества для Вьетнама, Россия может выступить как партнер и в деле перевооружения вьетнамской армии, и в плане решения проблем международной безопасности. Этому способствуют в первую очередь отношения доверия и партнерства, которые сложились между двумя странами. Сотрудничество с Россией выступает для Вьетнама не в качестве альтернативы кому-то, а как важное подспорье в сохранении стабильности и суверенности и свободы в принятии решений в Ханое.
Канаев Е. А., Королев А. С. Большая Евразия, Индо-Тихоокеанский регион и отношения России с АСЕАН // Контуры глобальных трансформаций: полити- ка, экономика, право. 2019, Т. 12, No 1. С. 26–43.
Колдунова Е. В. Юго-Восточная Азия перед вызовами индо-тихоокеанских концепций // Юго-Восточная Азия: актуальные проблемы развития. 2019. Т. I. № 2 (43). С. 42–53.
Локшин Г. М. Стратегическое соперничество Китая с США в Южно-Китайском море // Юго-Восточная Азия: актуальные проблемы развития. 2019. Т. I. № 2 (43). С. 55–73.
Мосяков Д. В. Глобальная трансформация Тихоокеанской Азии и России / Институт стран Востока, Институт востоковедения РАН. М., 2019. 390 с.
Мосяков Д. В., Шпаковская М. А. Китай переигрывает США в отношениях с АСЕАН // Юго-Восточная Азия: актуальные проблемы развития. 2018. Т. II. № 3 (40). С. 6–11.
Понька Т. И., Бельченко А. С., Трусова А. А. Двухвекторный подход КНР к разрешению территориальных споров в Южно-Китайском море // Вестник РУДН. Серия: Международные отношения. 2017. Вып. 17. № 3. С. 518–529.
Соколов А. А. Высшее образование Вьетнама: формы интернационализации // Вьетнамские исследования. 2017. Вып. 1. С. 212–224.
Терских М. А., Нархова Е. И. О вьетнамо-китайских торгово-экономических связях // Юго-Восточная Азия: актуальные проблемы развития. Выпуск XХХ (№ 30, 2016). С. 125–133.
Шпаковская М. А., Нгуен Т. Н. З., Куклин Н. С. Всеобъемлющее стратегическое партнерство Социалистической Республики Вьетнам и Российской Федерации: основа, содержание и принципы // Юго-Восточная Азия: актуальные проблемы развития. 2019. Т. I. № 2 (43). С. 173–181.
Шпаковская М. А. Курылев К. П., Куклин Н. С. Россия, Вьетнам и контуры «Большого Евразийского Партнерства» // ЮВА: актуальные проблемы развития. 2018. № 4 (41). С. 136–145. (на рус. яз.)
Schneier E. Structured Strategic Partnership Handbook. Lulu publishing. 2018. P. 41. 179. (на англ. яз.)
ĐINH CÔNG TUẤN. Quan hệ đối tác chiến lược trong quan hệ quốc tế hiện nay: ĺy thuyết, thực tiễn thế giới và Việt Nam [Стратегическое партнерство в текущих международных отношениях: теория, практика в мире и во Вьетнаме]. Режим доступа: URL: http://www.vjol.info/index.php/ncca/article/view/19037. (на вьет. яз)
Чан В. Т. Xu hướng mới đối tác thay cho liên minh quân sự [Новая тенденция: стратегическое партнерство вместо военного союза]. Режим доступа: URL: http://thanhnien.vn/thoi-su/quoc-phong/xu-huong-moi-doi-tac-chien-luoc-thay-cho-lien-minh-quan-su-461915.html. (на вьет. яз.)
Kanaev E. A., Korolev A. Bol’shaja Evrazija, Indo-Tihookeanskij region i otnoshenija Rossii s ASEAN // Kontury global’nyh transformacij: politi- ka, jekonomika, pravo 2019, T. 12, No 1. S. 26–43. (in Russ.)
Koldunova E. V. Jugo-Vostochnaja Azija pered vyzovami indo-tihookeanskih koncepcij // Jugo-Vostochnaja Azija: aktual’nye problemy razvitija. Tom I, No 2 (43), 2019. S. 42–53. (in Russ.)
Lokshin G. M. Strategicheskoe sopernichestvo Kitaja s SShA v Juzhno-Kitajskom more // Jugo-Vostochnaja Azija: aktual’nye problemy razvitija. Tom I, No 2 (43), 2019. S. 55–73. (in Russ.)
Mosyakov D. V. (2019) Global’naja transformacija Tihookeanskoj Azii i Rossii/ Institut stran Vostoka, Institut vostokovedenija RAN. M., 2019. 390 s. (in Russ.)
Mosyakov D. V., Shpakovskaja M. A. Kitaj pereigryvaet SShA v otnoshenijah s ASEAN// Jugo-Vostochnaja Azija: aktual’nye problemy razvitija. Tom II, No 3 (40), 2018. S. 6–11. (in Russ.)
Pon’ka T. I., Bel’chenko A. S., Trusova A. A. Dvuhvektornyj podhod KNR k razresheniju territorial’nyh sporov v Juzhno-Kitajskom more // Vestnik RUDN. Serija Mezhdunarodnye otnoshenija. 2017 Vol. 17. No. 3. S. 518–529. (in Russ.)
Sokolov A. A. Vysshee obrazovanie V’etnama: formy integnacio6nali- zacii // V’etnamskie issledovanija. 2017. Vypusk 1. S. 212–224. (in Russ.)
Terskih M. A., Narhova E. I. O v’etnamo-kitajskih torgovo-jekonomi- cheskih svjazjah // Jugo-Vostochnaja Azija: aktual’nye problemy razvitija. Vypusk XHH (No 30, 2016). S. 125–133. (in Russ.)
Shpakovskaja M. A., Nguen T. N. Z., Kuklin N. S. Vseob#emljushhee strategicheskoe partnerstvo Socialisticheskoj Respubliki V’etnam i Rossijskoj Federacii: osnova, soderzhanie i principy // Jugo-Vostochnaja Azija: aktual’– nye problemy razvitija. Tom I, No 2 (43), 2019. S. 173–181. (in Russ.)
Shpakovskaja M. A. Kurylev K. P. Kuklin N. S. Rossija, V’etnam i kontury «Bol’shogo Evrazijskogo Partnerstva» // JuVA: aktual’nye problemy razvitija. 2018. No 4 (41). S. 136–145. (in Russ.)
Schneier E. Structured Strategic Partnership Handbook. Lulu publishing. 2018. P. 41. 179 (in English)
CHan V. T. Xu hướng mới đối tác thay cho liên minh quân sự (Novaja tendencija: strategicheskoe partnerstvo vmesto voennogo sojuza). [Jelektronnyj resurs]. URL: http://thanhnien.vn/thoi-su/quoc-phong/xu-huong-moi-doi-tac-chien-luoc-thay-cho-lien-minh-quan-su-461915.html. (in Vietnam.)
Since Myanmar was opened to the world in 2011 local and international environmental activists tried to criticize the Chinese megaprojects in Myanmar. Letpadaung Taung Copper Mine Project is one of the huge Beijing investments in the Myanmar Military government era. The lack of corporate social and environmental responsibility on behalf of the Myanmar Wanbao Company created an intolerable situation for the residents. The only Letpadaung project became a center of international dispute and a dilemma of Sino-Myanmar relations similar to Chinese mega-projects in Myanmar. It happened because the late Myanmar Military government finalized all significant Chinese investments’ agreements before they transferred country power to the civilian administration in the mid of 2010.
This condition has led to a nation-wide movement after local intermediary administrators used Phosphorus bombs to destroy the activists’ camp near the project area in November 2012. President Thein Sein founded the “Letpadaung Taung Investigation Commission” and requested Myanmar’s democracy icon and opposition leader Aung Sann Su Kyi to lead the commission. However, Aung Sann Su Kyi did not receive a warm welcome from the local people and even faced aggressive sentiment on her field trip.
Beijing became concerned with its major construction projects in Myanmar since Myanmar-Sino relations rapidly degraded after the suspension of the Myitsone Dam in late 2011. This article investigates the factors of rising anti-Chinese persuasion in Myanmar and describes the problems connecting with the Letpadaung Taung Copper Mine Project.
Keyword: Letpadaung Taung Copper Mine, Chinese Investments, Wanbao, Sino-Myanmar relations.
В данной статье проанализированы факторы роста антикитайских настроений в Мьянме, связанные с медным рудником Летпадаунг Таунг.
С тех пор как Мьянма открылась для внешнего мира в 2011 г., местные и зарубежные активисты в сфере экологии неоднократно пытались критиковать китайские добывающие проекты на территории этой страны.
Медный проект Летпадаунг Таунг – одна из самых значительных инвестиций Пекина в эпоху военного правительства Мьянмы. Отсутствие корпоративной социальной и экологической ответственности со стороны компании Myanmar Wanbao Company создало невыносимые условия для жителей окружающих территорий.
В результате этого между местной администрацией и активистами «зеленого» движения возник серьезный конфликт. В ноябре 2012 г. разногласия между административным корпусом и населением переросли в вооруженные столкновения, в ходе которых для уничтожения протестующих были применены фосфорные бомбы. В ответ на это президент Тейн Сейн основал «Комиссию по расследованию инцидента на Летпадаунг Таунг» и обратился к представителю демократического движения Мьянмы и лидеру оппозиции Аун Сан Су Чжи с просьбой возглавить ее. Однако Аун Сан Су Чжи не получила поддержки от местных жителей и даже столкнулась с агрессивными настроениями во время поездки в пострадавшие районы.
Ключевые слова: медный рудник Летпадаунг Таунг, китайские инвестиции, Ваньбао, синомьянманские отношения.
In March 2011, Myanmar started its new chapter by shifting from authoritarian to democratic state. Myanmar people received opportunities to express their opinion on government projects, especially for joint investments with Chinese companies. After President Thein Sein suspended Myitsone Dam General Project by listening to his fellow citizens’ demand, another one, Letpadaung Copper Mine project emerged as the next step of the antiChinese investments in that time. On the other hand, there were invisible thorns in the two countries’ asymmetric economic relations such as Myitsone Dam project, Kyaut Phyu Deep Sea port project. Therefore, the dilemmas of the Sino-Myanmar relations became acquired tense and even confrontational character.
Looking from a global perspective, China is an influential neighboring country for Myanmar. Myanmar could not neglect Beijing’s role in the world and its policies on East Asia and the Southeast Asian region. Therefore, this article stands out from the existing body that advocated the literatures pushing of Myanmar to forge close ties with Western World and the US more than China.
Previous studies have reported the locals’ opinions on Chinese megaprojects after Myanmar democracy transition is opened by Lauren Decicca68. However, he did not pay attention to the daily life of locals after the project’s commencement [Lauren Decicca, 2015]. Atsuko Mizumo focuses on details of Letpadaung Copper Mine Project connecting with Myanmar’s China policy69. Although he has researched Chinese Mine investments in Myanmar and their development, it is still necessary to do in-depth research on the Chinese interests in their project [Atsuko Mizumo, 2016].
These critical situations are concerning the Letpadaung project developed as the dilemmas of Sino-Myanmar relations until NLD’s government came to power. This research examines different primary sources such as interviews, government documents, statistics, field studies in the project area.
Monywa is the largest city of the Sagaing Division and located at the east bank of the Chindwin river in the central part of Myanmar. There are four large copper mine projects, namely Letpadaung, Sabetaung, Sabetaung South and Kyisintaung in the western part of the town. In 1978, Myanmar started Sabetaung and Kyisintaung mines, which are located next to each other. Letpaduang Copper mine project is located to the southeast of these aforementioned two copper mines. According to the report from the Amnesty, Letpaduang can produce 75% of the copper out of these four projects [Amnesty, 2015. P. 12]. At that time, the Myanmar government managed all projects according to the Socialist economic policy [Maung М., 1964. P. 1189].
In 1996, Myanmar military government opened its economy to the outside world and invited foreign direct investments. Ivanhoe Myanmar Holdings Ltd, a Canadian owned company, had passed the government tests and entered into the joint investments with Minister of Energy (1) [Amnesty, 2015. P. 20]. The agreements were not only for the Letpadaung deposit, but also for all deposits in the Monywa project. However, the existing literatures do not mention these facts, mentioning only the Letpaduang mine. Ivanhoe gave up Monywa projects and sold its 50%70 share to the third party when the US and the West imposed harsh sanctions on Myanmar in 2007. However, the purchaser’s identity of the Ivanhoe shares was shrouded in secrecy from the media [Amnesty, 2015. P. 99].
In March 2010, The Union of Myanmar Economic Holdings Limited (UMEHL) nationalized 7,867 acres of land for the Letpadaung project. When Chinese Premier Wen Jiabao paid a state visit to Myanmar, the UMEHL and Ministry of Mines from Myanmar side and China North Industries Corporation (NORINCO) signed a US$ 1,1 billion joint investment for Letpadaung Copper Mine Project [Maung Myoe, 2015. P. 38]. Upon investigating the background of NORINCO, it became apparent that is China’s military-owned company. The same applies to its counterpart UMEHL, that was also backed up by the Myanmar military71. Only Maung Aung Myoe mentioned these facts [Maung Myoe, 2015. P. 39]. A. Clapp Priscilla reported that Wanbao is a Chinese state-owned company. No one knew when the agreement took place, and how did the parties reach a final agreement [Priscilla, 2015].
However, we should not neglect the fact that Wanbao company is a daughter of NORINCO. Before the NORINCO started managing the completed project, Wenbao Mining Ltd founded two subsidiaries such as Myanmar Wenbao Copper Mining Limited and Myanmar Yang Tse Copper Mining Limited [Myanmar Wanbao Company Limited’s webpage]. It could be confusing for researchers because Ivanhoe controlled the whole Monywe project under the same administration when they managed all mines before [Amnesty, 2015. P. 10]. For Letpaduang Mine, Myanmar Wanbao Copper Mining Ltd has managed the entire project, and Myanmar Yang Tse Copper Mining Ltd has handled the Sabetaung and Kyisintaung mines since 2010 [Amnesty, 2015. P. 10]. The only Letpadaung project became a center of international dispute and a dilemma of Sino-Myanmar relations similar to Chinese mega-projects in Myanmar. It happened because the late Myanmar Military government finalized all significant Chinese investments’ agreements before they transferred country power to the civilian administration in the mid of 2010 [Priscilla, 2015].
On 30 September 2011, the new government’s President Thein Sein suspended the Myitsone Dam General Project. This project is one of the significant Beijing ventures in Myanmar, and two countries reached the final agreement before Myanmar’s first democratic government era and Maung Aung Myoe also highlighted similar idea in his work [Maung Myoe, 2015. P. 37]. Many Myanmar people believe that China is trying to take all of Myanmar natural resources for their development benefits72. This mindset has come from a lack of trust in Chinese goods and business practices.
At the same time, the tensions appear between Myanmar Wanbao and villagers because the regional government forced local people to relocate from their land at the beginning of 2011 [Decicca, 2015]. According to Amnesty’s survey, 30 villages and 6,785 acres of land are located in the project area [Amnesty, 2015. P. 13]. Anti-Chinese activists used the opportunities to influence Letpadaung villagers easily. In the mid of 2012, residents opened the demonstrations camp near the Myanmar Wanbao headquarter73. Before the sunrise of the 29th of November 2012, the police disbanded the protest campsite by using tear-bombs and water cannons. Some investigators found that the cops even used white phosphorous [Charltons, 2013. P. 1].
Therefore, President Thein Sein formed the “Letpadaung Investigation Commission” and requested Aung Sann Su Kyi to become its chairperson on 1 December 2012 [Charltons, 2013. P. 1]. The President’s office appointed 16 members on the commission including military and police officers, academics and dignitaries. As a leader of the investigation commission, Aung San Su Kyi clearly understood the Chinese role in Myanmar Domestic policy and underlying Beijing’s interests74, and Yun Sun also indicated it in her work [Yun Sun, 2015].
The commission visited the Letpadaung Mine project area from 5th to 15th of December 2012. At the same time, commissioners also met with the injured demonstrators in the Monywa hospitals and Yangon General Hospital. According to the commission’s report, there were 108 people and 99 monks injured in the incident75. According to Charlton, the investigators observed that the commission met with the Police Chief of Staff and Police colonel accountable for the Sagaing Region [Charltons, 2013. P. 3], and discussed the details about the crackdown incidents of the 29th of November. Later, the Minister of Home Affairs removed several police officers from their current duties in Sagaing Region as stated in the local newspapers. When Aung San Su Kyi met with the villagers, they responded with emotional words. Su Kyi told the villagers, “If we stop this project, it will not benefit the local community, or the country and they might think that our country cannot be trusted on the economy.” at the Letpadaung [Charltons, 2013. P. 4]. She also argued that “Myanmar needs Chinese investment. We have to get along with [China] whether we like it or not” [Ramachandran, 2016].
The commission also visited the Moneywa mine project areas, not only Letpaduang but also Sabetaung and Kyaysintaung projects. In March 2013, the investigation commission delivered its final report to the President and publishing it in governmental newspapers [Mizumo, 2016. P. 113]. However, the commission agreed to continue the Letpadaung Copper Mine Project recommending 42 essential suggestions to the mines’ investors. Official Beijing being satisfied with the final report of the commission and sent the Chinese ambassador to pay visit to Aung San Su Kyi’s residence, expressing his congratulation on behalf of the Chinese government on the 24th of April 2013 [BBC]. Myanmar Wanbao also released its statement, promising that “they will continue contributing to the sustainable development of our local community and of Myanmar as a whole” [Charltons, 2013. P. 3].
In the new contract, Myanmar Wanbao, UMEHL, and the government specified new profit-sharing of the project by allocating 51% to the Myanmar government, 30% to Myanmar Wanbao, and 19% to the UMEHL. On the other hand, the investors have to use one million US$ for corporate social responsibility and two million US$ for the annual environmental preservation [Mizumo, 2016. P. 113]. Yun Sun noted that “the investigation committee for the Letpdaung copper mine project, which she (Aung San Su Kyi) chaired, approved the continuation of the joint venture despite opposition from local residents and Myanmar society in general… her position (or rather lack of it) has made her, at the minimum, an acceptable Myanmar politician for China.” [Yun Sun, 2015].
On 13 March 2013, Aung San Su Kyi visited local residents again, shortly after her commission published a final report. At the same time, the villagers did not stop their protests, rather intensifying them more provokingly. She faced emotional counter words from the villagers like during her first trip76, but this time they became more depraved and the government responded with tight security for her. The villagers also delivered their opinion that they did not want relocation and compensation, and they were not going to stop until the project shuts down totally [Charltons, 2015. P. 4].
In November 2013, police officers and villagers clashed again in the Myanmar Wanbao’s headquarter, near the Letpadaung Project. The police used rubber bullets for antiriot shotguns, and nine police officers and five activists were wounded [Win Zaw Latt, 2013]. However, the villagers and activists still commented on environmental pollution and unfair salary for local workers, relocation and compensation processes for their land. Before the Letpadaung Investigation commission, Myanmar Wanbao reimbursed 550,000 MMKyats77 for an acre. Later, according to the commission’s suggestion, Wanbao agreed to provide additional compensation for an acre between 700,000 and 1,25 million MMKyats [Maung Myoe, 2015. P. 38].
Back then, the author worked as a reporter, and visited the project on two times interviewing locals and activists. When he reached out to Myanmar Wanbao, they explained every detail of the Letpaduang project. The company sent journalists to meetings between villagers and company officers to examine how the company officials proposed CSR programs to local community. However, the author interviewed villagers and activists. The author asked, “If you need urgent development for your community, and, even, you know that you can produce valuable bronze from Letpaduang Mountain, what will you do?” The local activist answered that “We will not produce any copper or bronze from the Letpadaung Mountain, even we do not have anything to eat. We do not need any development if we have to destroy the Letpadaung, and we are going to enjoy its beauty until we die.” Therefore, we could clearly understand that the local residence feeling on the project.
When Myanmar Wanbao tried to start the project in December 2014, they faced vocal protests from the villagers again. Finally, the tension reached the highest point, after the police opened fire, and one villager, Daw Khin Win died on the spot. It received attention from international and local activists [Kivimäki, 2016]. According to Amnesty’s research paper, there was preannounced lack of environmental concern and management in the mine. In May 2016, Myanmar Wanbao announced that they had started to producing copper from the Letpadaung Mine for the first time [Amnesty, 2016. P. 4].
Every Myanmar government has believed that China is the paramount partner for domestic and foreign interests [Toh Han Shih, 2014]. Until the Myanmar’s democratization period, China was the leading investor in Myanmar. However, after a series of protests in Letpadaung Copper Mine Project took place, Beijing investments dropped rapidly [Yun Sun, 2012. P. 75]. In the first year of Thein Sein’s administration, 2011-2012, Chinese FDI in Myanmar reached US$ 4345.7378 million, and it was the second-highest amount in two countries trade since 1988, according to the Myanmar State Directorate of the Investment and Company Administration’s figures. However, in 2013-2014, FDI from China to Myanmar visibly dropped to the US$ 56.16 million, becoming the lowest since 1988 [DICA’s annual report].
In March 2016, the NLD government came into power. They continue focusing on the “China’s role in the region” and “Logic of geopolitic” when comstructing their foreign policy and Sudha Ramachandran has also illustrated symmetric idea in his work [Ramachandran, 2016]. However, the relations between the two countries have not improved as it was expected by both sides. The FDI from China never reached its highest pre 2011 point. On the other hand, the anti-Chinese sentiments are still festering in the Myanmar community.
Since 1988, Myanmar political activists had been trying to develop democracy in the country. However, they were suppressed by the Military government for over two decades, from 1988 to 2011. Therefore, majority of Myanmar people did not support the junta. They considered the government supporters and partner countries as traitors. Whenever the military government was under international pressure, China always stood by their side and supported with loans and investments [U Myo-Thit, 2017]. It has resulted in the development of the Sinophobia in Myanmar. The citizens did not trust Chinese investments because of their lack of duties for social responsibilities. Beijing understood for those sentiments and, therefore, tried to smooth every process for their investments in Myanmar with the Junta
However, the Chinese policies backfired when President Thein Sein’s government listened to their follow people’s voices. Consequently, the Beijing became concerned when the opposition was elected in the general election in 2015 [BBC, 2019]. In his trip, Wang Yi expressed hopes to his counterpart, Daw Aung San Su Kyi that Chinese interests in Myanmar will continue to be expected. The present situation of Sino-Myanmar relations, however, has many unresolved problems such the Chinese role in the Myanmar cease-fire, Myitsone Dam General Project and border issues.
Open for Business? Corporate Crime and Abuses at Myanmar Copper Mine // AmnestyInternational,February2015.URL:https://www.amnesty.org/en/documents/asa16/0003/2015/en/ (date of access: 19.02.2020). (in English)
A. Clapp Priscilla. China’s Relations with Burma: Testimony Before The U.S-China Economic and Security Review Commission on China’s Relations with Southeast Asia // United States Institute of Peace, 2015. URL: http://www.usip.org/publications/2015/05/13/china-s-relations-burma (date of access: 19.02.2020). (in English)
Atsuko Mizumo. Economica Relations Between Myanmar and China // JICA Research Institute, Department of International Economy and Business // Faculty of Economics // Kyushu University, Japan, 2016. URL: https://link.springer.com/chapter/10.1007/978-4-431-55735-7_8 (date of access: 19.02.2020). (in English)
Copper Mine Investigation Commission, Letpadaung Copper Mine Investigation Commission Issues Final Report // The President’s Office of The Republic of the Union of Myanmar, April 2013. URL: http://www.charltonslaw.com/letpadaung-investigation-commission-issues-final-report/ (date of access: 19.02.2020). (in English)
China-Myanmar agrees to deepen comprehensive strategic cooperation // Xinhuanet, 2014. URL: http://news.xinhuanet.com/english/china/2014-11/15/c_133790813.htm (date of access: 19.02.2020). (in English)
Cheny Ang Li and James Char. China-Myanmar Relations Since Naypyidaw’s Political Transition: How Beijing Can Balance Short-Term Interests and Long-Term Values // S. Rajaratnam School of International Studies, 2015. URL: https:// www.rsis.edu.sg/wp-content/uploads/2015/03/WP288_150316_China-Myanmar-Relations (date of access: 06.01.2020). (in English)
Debby Sze Wan Chan. China’s Diplomatic Strategies in Response to Economic disputes in Myanmar // In. J. International Relations of the Asia-Pacific, Vol. 00, 2018, pp. 1–30, Oxford Academic. URL: https://academic.oup.com/irap/advance-article/doi/10.1093/irap/lcy026/5149704 (date of access: 01.01.2020). (in English)
Lauren Decicca. In the Shadow of Letpadaung: Stories from Myanmar’s Largest Copper Mine // National Resource Governance Institute, 2015. URL: https:// resourcegovernance.org/blog/shadow-letpadaung-stories-myanmars-largest-coppermine (date of access: 01.01.2020). (in English)
Myanmar Cracks Down on Protest at China-owned Mine // China Digital Times, 2012. URL: http://chinadigitaltimes.net/2012/11/myanmar-cracks-down-on-protestat-china-owned-mine/ (date of access: 02.01.2020). (in English)
Myanmar Wanbao Company Limited. URL: http://www.myanmarwanbao.com.mm/mm.html (date of access: 03.01.2020). (in English)
Maung Aung MYOE, Myanmar’s China Policy since 2011: Determinants and Directions // Int. J. Journal of Current Southeast Asian Affairs, 2015, Vol. 34. No. 2. Pp. 21-54. URL: https://journals.sub.uni-hamburg.de/giga/jsaa/article/view/872/879. Html (date of access: 05.01.2020). (in English)
Maria Abi-Habib. How China Got Srilanka to Cough Up a Port// The New York Times, 2018, URL: https://www.nytimes.com/2018/06/25/world/asia/china-sri-lanka-port.html (date of access: 02.01.2020). (in English)
Prashanth Paremeswaran, China’s Influence in Myanmar Facing Growing Scrutiny: Beijing Is still Struggling to Adapt To Myanmar’s New Landscape // Di- plomat Magazine, 2015. URL: http://thediplomat.com/2015/01/chinas-influence-in-myanmar-facing-growing-scrutiny/ (date of access: 02.01.2020). (in English)
Sudha Ramachandran. Chinese Influence Faces Uncertain Future in Myanmar // The Jamestown Foundation, Global Research & Analysis, 2016. URL: https:// jamestown.org/program/chinese-influence-faces-uncertain-future-in-myanmar/ (date of access: 02.01.2020). (in English)
Toh Han Shih. China’s rivals catching up in investment race in Myanmar // South China Morning Post, 2014. URL: http://carnegietsinghua.org/2014/01/25/chinese-investment-is-key-to-myanmar-s-reforms-pub-54299 (date of access: 04.01.2020). (in English)
Tang Xiaoyang. Chinese Investment is Key to Myanmar’s Reform // Carnegie-Tsinghua, Center for Global Policy, 2014, URL: http://carnegietsinghua. org/2014/01/25/chinese-investment-is-key-to-myanmar-s-reforms-pub-54299 (date of access: 02.01.2020). (in English)
Timo Kivimäki. Politics of Economic Relations Between China and Myanmar // In Book: Chinese Global Production Networks in ASEAN, 2016. URL: https://www.researchgate.net/publication/300130508_Politics_of_Economic_Relations_Between_China_and_Myanmar (date of access: 05.01.2020). (in English)
Yun Sun. Can the NLD and China usher in a new era in relations? // The Myanmar Times, 2015. URL: http://www.mmtimes.com/index.php/opinion/18167-can-thenld-and-china-usher-in-a-new-era-in-relations.html (date of access: 05.01.2020). (in English)
Yun Sun. China’s Strategic Misjudgement on Myanmar // Int. J. Journal of Current Southeast Asian Affairs, 2012, Vol. 31. No. 1. P. 73–96. URL: https:// journals.sub.uni-hamburg.de/giga/jsaa/article/view/513.html (date of access: 09.01.2020). (in English)
В статье анализируются значение геополитического региона Арктики, основные направления внешней политики Индии в Арктике, происходящие глобальные процессы, такие как глобальное потепление и таяние арктических льдов; рассматривается значение Северного морского пути с точки зрения использования его для осуществления коммуникаций; показана политика арктических и неарктических государств, расширение их сотрудничества в этой зоне. Взаимодействие российских и индийских компаний в разработке арктических месторождений определяется стремлением подтвердить заинтересованность в Индии как важном союзнике на мировой арене. Индия стремится сохранить для себя возможность маневра при участии в решении арктических проблем, используя членство в Арктическом совете. Она намерена принимать активное участие в инициативах, связанных с проблемами Арктики. Партнерство Дели с Россией может способствовать сдерживанию Китая в его соперничестве с Индией в борьбе за энергетические ресурсы Арктики.
Ключевые слова: Арктика, Индия, Россия, Северный морской путь, Арктический совет, арктические и неарктические государства.
The article analyzes the geopolitical importance of the Arctic region, the main directions of India’s foreign policy in the Arctic, ongoing global processes such as global warming and the melting of the Arctic, discusses the importance of the Northern sea route from the point of view of using it for communication; the politics of Arctic and non-Arctic States to increase their cooperation in this area. The problem for India is the study of global climate change, precipitation, and ice conditions in Arctic glaciers to detect possible distant interdependence between the Arctic climate and the Indian monsoon. The melting of Arctic ice, global warming, raising global sea level by melting of glaciers can cause flooding in large areas of India with a population of over 100 million people. Monitoring the condition of the ice is one of the priorities of Indian scientists working in the Arctic region. The Russian-Indian cooperation to develop Arctic fields is determined by their desire to confirm the interest in India as an important ally on the world stage. India seeks to write for itself the flexibility with participation in the solution of problems of the Arctic, using membership in the Arctic Council. India intends to take an active part in initiatives related to Arctic issues. The Indian side confirmed its interest in equal participation in the development of existing and new projects in Siberia, the Russian Far East and the Arctic shelf through oil and gas company ONGC-OVL. India will continue to participate actively in the initiatives related to the Arctic issues using membership in the Arctic Council. Delhi’s partnership with Russia may contribute to the containment of China in its rivalry with India in the struggle for energy resources in the Arctic.
Keywords: Arctic, India, Russia, Northern Sea Route, the Arctic Council, Arctic and Non-Arctic States.
Первые свидетельства заинтересованности Индии в арктических исследованиях относятся к периоду, когда она еще была частью Британской колониальной империи. В феврале 1920 г. Индия присоединилась к Шпицбергенскому трактату, который определил международно-правовой статус архипелага Шпицберген, находившегося под суверенитетом Норвегии. Этот документ был подписан в Париже странами Европы, Азии и Америки, включая заморские доминионы Великобритании.
В 1981 г. по инициативе премьер-министра Индии Индиры Ганди был создан Департамент океанических исследований, который впоследствии был преобразован в Министерство наук о земле. Была разработана программа арктических исследований. Основанный в апреле 1999 г. в Гоа Национальный центр для антарктических и океанических исследований (NCAOR) с целью координации и развития полярных исследований в Индии активно включился в сотрудничество с зарубежными научными арктическими центрами.
По инициативе Министерства наук о земле Индии планы арктических экспедиций и программ научных исследований включались в пятилетние планы развития Индии. Предусматривалось направление индийских ученых на архипелаг Шпицберген и исследовательских судов океанографических экспедиций в периоды арктического лета.
Цели Индии в Арктике: экологический аспект. Охрана окружающей среды – важнейший фактор, определяющий активность Индии в Арктике. Речь идет о проблеме изменения климата и глобального потепления, причем, если пик потепления придется на весну и начало лета, рост температур на Севере Индии может иметь катастрофические последствия. Таяние льдов в Арктике, глобальное потепление, повышение уровня мирового океана в результате таяния ледников могут привести к затоплению значительной части территории Индии с населением более 100 млн. человек. Поэтому наблюдение за состоянием льдов является одной из приоритетных задач индийских ученых, работающих в Арктике.
Актуальной проблемой для Индии является исследование глобального изменения климата, осадков и состояния льдов арктических ледников и Северного Ледовитого океана для выявления возможной отдаленной взаимозависимости между арктическим климатом и индийскими муссонами. Индийские ученые установили наличие подобной зависимости, но пока ее механизмы не ясны. Объемы муссонных дождей представляются жизненно важной проблемой для развития сельского хозяйства Индии. По словам одного из участников арктических исследований Индии К. П. Кришнана, особое значение арктического региона для индийского субконтинента как раз и определяется тем, что «существует атмосферная зависимость региона Северного полюса и интенсивности индийских муссонов». Поэтому результаты исследований могут помочь моделированию и предсказанию состояния и интенсивности индийских муссонов [Антюшина, Арктика… 2014. С. 91–93; Антюшина, Расширение… 2014. С. 65–78].
Первая научная экспедиция Индии в Северный Ледовитый океан в составе пяти человек во главе с директором Национального центра антарктических и океанских исследований Шри Разик Равиндрой была направлена в первую неделю августа 2007 г. [Подоплекин, 2011. С. 42]. В результате месячного пребывания на международной арктической базе в Ню-Олесунне было положено начало трем долгосрочным научным проектам в области изучения атмосферы, микробиологии, науки о земле и исследования ледников. С этого времени Индия регулярно – 3–4 раза в год – направляла в Арктику научные экспедиции [Страны-наблюдатели, 2014. С. 18–24]. В ходе второй научной экспедиции лета 2008 г. была официально открыта индийская научно-исследовательская станция «Химадри» в 1200 км от Северного полюса как часть Международной исследовательской арктической базы в Ню-Олесунне на архипелаге Шпицберген. Здесь ведутся исследования льдов, атмосферных и биологических процессов и т. д. Третья индийская экспедиция работала в июне-июле-августе 2009 и марте-апреле 2010 гг. С 14.05.2011 до 08.06.2011 г. в Арктике работала индийская экспедиция в составе 5 человек. В индийской арктической программе принимают участие ученые из различных национальных институтов; в исследования за последние годы было вложено свыше 12 млн. долларов США. В 2012– 2013 гг. 25 ученых посетили базу в Химадри, где провели в общей сложности более 185 дней для проведения исследований по десяти специальным проектам [Коновалова, 2014. С. 145–151].
В 2012 г. Индия обратилась с просьбой о предоставлении ей статуса наблюдателя в Международном комитете по исследованиям Арктики, и 01.05.2013 г. на восьмой встрече министров стран – членов Арктического совета, состоявшейся в г. Кируна (Швеция), этот статус был ей предоставлен (наряду с Китаем, Японией, Республикой Корея, Италией и Сингапуром). Получая статус наблюдателя, Индия должна была придерживаться ряда условий: уважать суверенные права арктических государств; признать, что морское право и конвенция ООН по морскому праву являются законодательной основой и законодательными рамками, определяющими условия деятельности в Арктике; уважать коренное население, местную культуру и традиции; вносить вклад в деятельность Арктического совета.
В качестве постоянного наблюдателя Индия принимает активное участие в исследовательской деятельности в сотрудничестве с другими членами Арктического совета, уделяя особое внимание необходимости изучения глобального потепления и состояния арктических льдов. Таяние арктических льдов оказывает влияние на состояние льдов на Тибетском плато, откуда берут начало основные реки Индии. Известно, что любые изменения состояния льдов на вершинах Гималайского хребта могут вызывать серьезные наводнения и иметь катастрофические последствия для всей Индо-Гангской долины.