На первых этапах существования советской власти спрос на образование того или иного уровня и качества целенаправленно формировался сверху, поскольку образование рассматривалось исключительно с точки зрения интересов государства. Если этап «казарменного социализма»[2] характеризовался использованием насилия и принуждения для проведения индустриальной модернизации, предельным централизмом, неопределенностью статусов, то следующему периоду «патерналистского социализма» свойственно было смягчение режима управления, окончательное оформление механизмов перераспределения и льгот, способов социальной мобильности.
Спрос на образование определялся идеологическими, политическими, социально-экономическими задачами, которые пыталось решать государство, такими как:
• воспитание «нового человека» через общедоступное, единое образование;
• подготовка кадров для проекта индустриализации через специализированное профессиональное образование по определенному набору профессий.
Особенно отчетливо ситуация диктата «предложения» прослеживается в период 1930-1950-х гг. Примерно с середины 1950-х гг. пространство индивидуального выбора, в том числе и в сфере образования, начинает постепенно расширяться. Спрос на образование начинает в меньшей степени зависеть от жесткого диктата государства, что связано с некоторой «либерализацией» режима государственного управления, отказом от применения наиболее одиозных форм принуждения, с одной стороны, и с усложнением социально-профессиональной структуры общества, большим разнообразием социально-культурных ориентаций и образа жизни – с другой. «Казарменно-барачный» вариант развития советского общества постепенно начинает трансформироваться в сторону большей индивидуализации форм поведения, распространения утилитаристских ценностей. Расширение пространства индивидуального выбора проявляется, в том числе, в возможности получения того или иного образования. Население начинает все в большей степени воспринимать образование и как функциональный механизм, способствующий восходящей социальной мобильности, и как способ выхода за рамки непрестижных социальных статусов, связанных с физическим трудом (рабочий класс, крестьянство). Образование (среднее специальное, высшее) начинает оцениваться в категории престижности, оно становится символическим капиталом, который, согласно П. Бурдье, легитимирует другие формы капитала, обеспечивая власть и влияние[3]