Тогда
Семеро по лавкам – это про нас, но это совсем не плохо. На сорокаметровую с пятиметровой кухней народу многовато, но тем не менее это не коммуналка с общей кухней и очередью в места общего пользования. Здесь мы можем поделить между собой пространство полюбовно и порой шутя.
Почти буквально мы живем в объятиях друг друга, как птицы в гнезде: бабушка с дедушкой в неусыпной заботе о троих внуках, а родители в поиске благ для семейства. Мы не имели возможности собраться всей семьей за одним столом – кухня не могла вместить всех, а гостиной как таковой у нас не было, но… Это не мешало нам любить и уважать друг друга.
Модные ныне понятия «личного пространства» и «зоны комфорта» абсолютно не вписывались в наш быт обычной московской семьи, разве что старшая сестра, входившая в подростковый возраст, периодически страстно желала, чтобы от нее «все отстали». Моя же зона комфорта почти всегда находилась в личном пространстве бабушки, и нас обоих это нисколько не смущало. Младшая же сестра была в силу возраста всецело маминым птенцом.
Понятно, что благородная миссия содержания всего благородного семейства была возложена на родителей, и они крутились как могли: выгадывали, занимали, отдавали, безуспешно пытались что-то копить… И в один прекрасный день наметился маршрут к улучшению нашего благосостояния – отцу предложили длительную командировку в страну кумыса, степей и тарбаганов (загадочных зверей, о существовании которых мы знали только благодаря странному пегому полушубку, которым маме хвасталась соседка).
Не самая престижная, но самая что ни на есть заграничная заграница, страна Монголия внесла в наши ряды смятение. Школа «с английским уклоном», где училась моя старшая сестра Ольга, была слишком хороша даже в сравнении с Монголией, особенно если учесть еще и удачное расположение – совсем рядом с домом. Поэтому Ольгу было решено оставить дома, потому что «учеба – это святое». Поездка младшей сестры даже не обсуждалась – извергов, способных «оторвать от матери» двухлетнего ребенка, в нашей семье издревле не водилось.
Моя же скромная персона стала предметом нешуточных баталий родителей и бабушки, которая жизни себе не представляла без любимого Олесика. Запах валокордина витал над нашей квартирой, как запах пороха на поле боя. Бабушка не сдавалась, в ход шла тяжелая артиллерия, а именно – тонометр, который ясно давал понять, что у бабушки не давление, а прямо-таки Эверест. И родители капитулировали, было решено меня в Монголию не брать, чему мы с бабушкой были несказанно рады.
Несколько недель семья готовилась к отъезду. И в одно хмурое московское утро мы на минуту уселись на чемоданы и табуреты «на дорожку», сдержанно попрощались, и родители с младшей сестрой укатили в аэропорт. И в небольшой квартире стало как-то тихо, просторно и пусто…
Удивительно, но я не плакал и почти не чувствовал грусти от расставания с родителями. На тот момент я еще не понимал своим шестилетним умом, что не увижу маму целых три года, а отца так и все пять. Главное, что со мной остался самый дорогой человек на свете – бабушка, для которой я был и остался светом в оконце на всю ее долгую жизнь.
И я стал править в своем маленьком королевстве, безраздельно владея временем взрослых, благо старшая сестра почти не требовала внимания. Это время наполнено было осознанием того, что я могу делать «что хочу», без родительского окорота, без наставлений отца.
Иногда я «зарывался», бессовестно манипулируя бабушкой. Я отрывал ее от домашних дел, требуя немедленно поиграть со мной или почитать мне. И бабушка после недолгих уговоров соглашалась, что утверждало меня в уверенности моей власти над ней.
Не помню, сколько дней я прогулял в детском саду и в начальной школе благодаря стандартной махинации с нагреванием градусника. И всегда срабатывало! У бабушки не возникало и тени сомнения в том, что я действительно болен, даже если я, напившись чаю с малиной, через какое-то время начинал канючить, что мне намного лучше и свежий воздух окончательно исцелил бы меня. И через несколько минут я уже несся покорять подворотни, в отличие от моих менее счастливых одноклассников, вынужденных корпеть за партой.
Порой я переступал и эту грань, требуя совсем уж невозможного. Где-то в гостях у приятеля поиграв в «Монополию», я непременно захотел стать единоличным владельцем этой настольной игры и весь день выносил бабушке мозг, внушая необходимость приобретения этой расчудесной новомодной и абсолютно дефицитной хреновины. Под вечер бабушка куда-то засобиралась и ушла. Я не знаю, где она была и каким чудом ей удалось раздобыть для меня «Монополию», но вернулась она с заветной коробкой, где сладко постукивали новенькие фишки и карточки. Я был счастлив и пристыжен одновременно, потому что даже детским умом я понимал, что бабушка совершила для меня настоящее чудо. Без причины, без торга, без обещаний, без повода. Этот урок был мной усвоен на всю жизнь: если хочешь сделать что-то приятное близкому человеку, делай просто так, не жди благодарностей и преференций.
Была и обратная сторона моей «свободы и независимости», как ни странно, замешанная на той же неимоверной любви и стремлении уберечь любимого внука от всех напастей. Бабушка имела весьма своеобразное представление о том, как одевать ребенка, и с этого пути ее было не свернуть. Все мои доводы оказывались бесполезными, когда речь заходила об уроке физкультуры в условиях, приближенных к боевым, а именно – на лыжах.