Военные дороги Анатолия Андреевича МОСКОТИНА провели его из центра Азии, из Талды-Курганской области Казахстана, сперва к берегам Балтийского моря, а потом и к Охотскому, на озеро Ханка. Отец его был мастер на все руки: печник, плотник, бондарь, – и восемь человек детей; к тому же, прежде побывал на финской войне, и к началу Великой Отечественной у него имелась бронь. Для голодных и разутых детей здешняя жизнь показалась сытнее, в колхозе, где он работал по договору, а потом и у военкомата, для которого гнул военные брички (точнее, самые короба бричек, потому что ободья затягивали уже не в одиночку), он был человек необходимый.
Анатолий проявлял покладистость, пока не было известий от старшего брата Александра, который ушел, а точнее сбежал на войну добровольцем. Но вот от него было получено письмо, и в нем Саша учил Анатолия: «Если пойдешь в армию, иди только в разведку». Таким образом отец с матерью узнали, где их старший сын, а Анатолию запала мысль тоже уйти на фронт добровольцем.
Отец был человек полезный для военкома, но у начальника военного стола при сельсовете была разнарядка, потому что молодые казахи разбежались по степи и призывать было некого (в 1943 году). Он прислал Анатолию повестку, мать напекла мешок подорожников, но в городе военком забраковал подростка: «Молод еще. Поди помогай отцу».
И так повторялось три раза. Анатолий Москотин был парень небольшого роста, но крепкий. И военком сдался, хотя и отец и сын были ему нужны внутри района. Прошел медицинскую комиссию, записали новобранцем, но повезли сперва мимо Алма-Аты на Дальний Восток, а уж оттуда – в Башкирию, в учебный лагерь Алкино-2. На дворе стоял уже 1944 год.
Парень стремился добровольцем на фронт, а его определили в земляной лагерь на двухъярусные нары учиться на младших командиров. Надо сказать, у Анатолия были основания: и характер боевой, и образование все-таки 6 классов – по тем временам достаточное.
Судьба и добрые военачальники, видно, оберегали зеленого юнца от напрасных ударов и испытаний, потому что, когда через какое-то время капитан Лапинский сформировал маршевую роту для отправки на фронт, младшего сержанта Москотина в списках опять не оказалось. «А я?» – спросил он у капитана. «А ты здесь будешь командовать отделением. Разве плохо?» – «Я убегу». – «Убежишь – поймаем и расстреляем как дезертира» – «Какой же я дезертир, если я на фронт хочу, а вы не пускаете».
Воротясь в казармы, младший командный состав даже плакал с досады на начальство. Уговорила капитана его супруга, а то, может, так и не нюхал пороху. Отпустил.
Опять погрузились в вагоны и опять поехали – на сей раз уж точно на фронт. Третий Белорусский фронт, район Восточной Пруссии. Кенигсбергский укрепленный район.
От полка, который пополняли новобранцами, остались 63 человека. Командир полка подполковник Янбахтин, по национальности башкирец, сам среди вновь прибывших искал разведчиков. Анатолий был самый молодой среди них, но определен командиром, потому что проходил обучение в специальном лагере. Договорились так: если нет начальства, он для них «сынок», если есть – «товарищ старший сержант».
Служба разведчика известна: группа захвата, группа обеспечения, группа прикрытия. Если нужны документы, глушат часового, врываются во вражеский блиндаж, хенде-хох, сгребают бумаги со стола, а напоследок – лимонку под стол.
Но если без шуток, под Кенигсбергом было много страшного, чего словами не расскажешь. Многометровые толстые стены цитадели, рвы, наполненные водой, а в конце осады – трупами наших солдат и взрывчаткой, которую они натаскали на своем горбу. Наши самолеты беспрерывно бомбили укрепления немцев, но из амбразур также беспрерывно поливали нас свинцом, и ни о каком штурме не могло быть и речи, пока не замолчат пулеметы. Армией, которая напирала на Кенигсберг с севера, командовал А.В.Василевский.
Там такая местность, на этом участке, что подобраться нет никакой возможности. Потому, должно быть, и называлась у немцев укрепрайоном. И Москотин подал своему непосредственному начальству, которое недоумевало, как же все-таки подавить огневые точки врага, отличную мысль: вывести на огневой рубеж наши «сорокапятки» и противотанковые ружья и одновременно выстрелить по амбразурам. Секрет был именно в прицельности стрельбы по этим щелям, потому что бомбежка с воздуха результатов не давала. И действительно, доты замолчали, Москотин стал на несколько дней известным человеком. По трупам, которыми были заполнены рвы, удалось подорвать стену, в проломы пошла пехота, а 11 апреля 1945 года город Кенигсберг был взят.
«С тех пор 11 апреля я каждый год отмечаю. Наравне с Днем Победы», – сказал Анатолий Андреевич.
После тяжелейшей осады Кенигсберга были Пилау, Бреслау и наконец Берлин.
Оттуда весь Второй Белорусский фронт погрузили в эшелоны и отправили домой. Но это они, воины-победители, думали, что домой. Часть, действительно, вернулась домой, а Анатолий Москотин с друзьями встречали день Победы на какой-то случайной сибирской станции, по пути на Дальний Восток.
Помните, он туда не доехал в 43 году? Вот, теперь поехал на самом деле – на Дальний Восток воевать против японцев и хунхузов. Вся Манчжурия и уссурийская тайга были наводнены оккупантами.
9 августа после мощной артподготовки (а она началась в полночь) к утру наши войска двинулись на укрепления японцев, но в дзотах уже не было ни одного самурая. Там тоже была бойня. Но уже скорее со стороны японцев. Они посадят своих солдат по вагонам, запрут их, а тут налетит наша авиация – и давай бомбить. Кровь текла из вагонов, как на скотобойне какой. В районе города Муданьцзян японцы оказали самое ожесточенное трехсуточное сопротивление, а потом война на китайской территории пошла на убыль. Наше подразделение шло до Харбина. Хороший город: чистый, красивый.
На этой войне, на японской, его и ранило: сапер дядя Ваня разминировал проход («фарватер», как говорилось тогда) и их предупреждал: «Смотрите, ребята!» – но разведчики не убереглись: товарищу оторвало ногу, а Москотина ранило в позвоночник. Комиссовали по второй группе инвалидности, мало-помалу оклемался после медсанбата, а с 1949 года стал и работать. Старший брат Александр, который советовал в разведчики идти, вернулся с фронта тоже калекой…
Анатолий Андреевич Москотин хороший рассказчик, и некоторые его рассказы, причем из личного опыта, могли бы послужить основой увлекательного фильма. Он, например, рассказывал такую историю. На китайской территории, возле города Цзиси наш гарнизон трижды попадал в окружение. Те самые люди, с которыми разведчик воевал на западных рубежах, – командир полка Янбахтин, подполковник Гуть, подполковник Смирнов, – они участвовали и в этом наступлении. Однажды по тревоге были подняты и отправлены три автомашины с бойцами, а поскольку повторялись такие тревоги часто, комполка в суматохе рации на сей раз не взял. А дело к ночи. Машины въехали в котловину в окружении сопок, и со всех сопок, как осы на сладкое, на наших солдат устремились хунхузы. Связи нет. Комполка вызвал своего адъютанта и разведчика Москотина, экипировал их соответственно: гранаты, финки, автомат, – и сказал им: «Ребята! Доберитесь до гарнизона во что бы то ни стало и по тревоге поднимите его нам на выручку. Иначе нам не отбиться. Вдвоем вы проскочите!»
Смельчаки действительно перевалили сопку, но тут, уже в виду городских огней, лейтенанта ранило. Дальше Анатолий Москотин добирался один, оставив лейтенанту боеприпасы и бушлат. А мороз был довольно сильный, и лежал слой снега. Но добежал-таки до блиндажа, где сидели командиры полка… 10 танков, «катюши», гарнизонные солдаты – все были подняты по тревоге в ружье и брошены на выручку наших солдат, попавших в западню. И все-таки 17 человек в тот день положили. Жертвы могли бы быть больше, но подполковник Янбахтин догадался отвести машины и солдат за сопку, и пока «катюши» и танки утюжили хунхузов, наши укрывались за перевалом.
Окончание этой истории трогательно, но вместе с тем правдоподобно: командир полка, когда закончилась эта ночная заваруха, были сочтены жертвы и состоялось торжественное построение полка, вызвал перед строем старшего сержанта Анатолия Москотина, поцеловал его, от лица всего полка поблагодарил за безупречную службу, снял со своей груди орден Красного Знамени и прикрепил на гимнастерку Москотина. Естественно, что никаких именных документов на эту награду у Анатолия Андреевича не оказалось. Но сам факт, сам жест и атмосфера тех лет (кто-то скажет – энтузиастическая, а кто-то – демагогическая) – очень хорошо в этом эпизоде высвечены. Военачальники любили подчас подчеркивать приоритет солдатской службы (что не мешало режиму обрушивать на народ тяжелые репрессии).