Взлет в мировые лидеры Британии и сохранение ее значения – важный урокЕще в начале XVIII века, подорванная революциями и войнами, она была просто бедна. За счет чего же она менее чем за сто лет обрела могущество?
Источник внутренней демократичности власти (не мешавшей жестокости к народу) – война Алой и Белой Розы (1455–1487 годы), в которой знать вырезала сама себя. Погибли почти все принцы крови, аристократы, рыцари и служилое сословие в целом. Число убитых оценивается в 105 тыс. чел. – 3,75 % населения.
Богатства истребленной аристократии достались торговцам, которые стали покупать аристократические титулы.
Истребившая себя феодальная знать не противостояла формированию прогрессивного по сравнению с ней абсолютизма, – и переход к нему прошел быстрее и проще, чем во Франции или Испании.
Абсолютизм опирался на мелких и средних дворян (в том числе бывших торговцев), сражавшихся не за убеждения и не против врагов, а за покровительство «своего» лорда-протектора, – место которого после гибели знати занял король.
Война Алой и Белой розы дала невиданное развитие спецслужбам. Похоже, с того времени всемерная помощь им стала нормой для английского джентльмена – и источником британской мощи.
Но главное следствие войны – жесточайший дефицит элиты, породивший уникальный социальный механизм: английское мелкое и среднее сельское дворянство (джентри), в отличие от континентального, было открытым сословием, пополнявшимся из купцов и богатых крестьян. Торговцы, более всех выигравшие от последствий войны Алой и Белой розы, не в порядке исключения, а открыто и законно, массово пополняли ряды дворянства.
Опираясь на джентри, абсолютизм опирался тем самым на купцов и разбогатевших крестьян, расширив свою социальную базу до непредставимых на континенте масштабов. Это обеспечило внутренний демократизм и, соответственно, эффективность английской элиты.
Форсировало это и развитие рынка: новое английское дворянство (в отличие от старого континентального) было вскормлено им (пусть даже в форме спекуляций на выморочном послевоенном имуществе), а не враждебно противостояло ему.
Не сдерживаемый феодалами капитализм развивался уникально жестоко: через «огораживание».
Землевладельцы сгоняли крестьян с земли, превращая ее в пастбища. Продавать шерсть было выгоднее, чем зерно, и «овцы съели людей».
Впрочем, зверства «огораживания» преувеличивались даже современниками. После разрухи из-за чумы 1348–1349 годов и войны Алой и Белой розы Англия лежала в руинах, и еще в 1520-х годах «земли было больше, чем людей»; ее дефицит появился лишь в 1550-е годы. К 1500 году было выведено из долевого владения в частную собственность 45 % всех земель, а за весь XVI век огородили еще не более 2,5 %.
Болезненность «огораживаний» усиливалась тем, что с развитием капитализма им подвергались лучшие земли (так что на этих 2,5 % могло собираться 10 % урожая и жить 20 % крестьян). Кроме того, с земель сгоняли незаконно занявших их за годы разрухи, возделывавших их иногда поколениями, – и этих сквоттеров никто не считал.
Ключевая причина обнищания – приток серебра после открытия Америки, который обесценил его во всей Европе. За 1510–1580 годы в Англии цены на продовольствие выросли втрое, на ткани – в 2,5 раза, что обогащало купцов и джентри при разорении крестьян и не занимавшихся бизнесом землевладельцев, чьи доходы были фиксированы. Это объясняет то, что земельная собственность джентри росла в том числе за счет земель крупных лордов и секуляризованных в XVI веке монастырей.
Когда вызванное обнищанием массовое бродяжничество стало проблемой, за него ввели смертную казнь, обеспечив крайне дешевой рабочей силой мануфактуры и поместья новых дворян, а затем и флот с его каторжными условиями. (Часть бродяг гуманно загоняли в работные дома, поневоле изобретя, чтобы хоть чем-то занять их, пригодившееся в эпоху паровой машины разделение сложного труда на простейшие операции). В XVI веке за бродяжничество было казнено свыше 160 тыс. чел. – в полтора раза больше, чем погибло в войне Алой и Белой розы.
В итоге крестьянство было уничтожено как класс, деревня перешла на капиталистические рельсы, но главное – сложился открытый характер формирования элиты: успешные торговцы и богатые крестьяне становились дворянами. Их укрепление породило конфликт с абсолютизмом, увенчавшийся революцией 1640–1660 годов.
Джентри вкладывали и в Англии, и за границей и вступили в союз с банкирскими домами. Те возникли в итальянских городах-государствах, прежде всего Венеции (а также в Генуе и Ломбардии; уже в первой трети XIII века они, как отмечал А.И.Фурсов, «опутали долговой сетью значительную часть Европы», разжигая для последующего финансирования самые разные войны. Вслед за переносом центра деловой активности (из-за укрепления Османской империи, развития морских путей в Индию и Новый Свет) они стали переносить центр своей деятельности в Западную Европу.
А.И.Фурсов отметил, что в 1582 году венецианская аристократия решила превратить в свой плацдарм Голландию, но Тридцатилетняя война показала уязвимость последней. Кроме того, венецианцам пришлось конкурировать в Голландии с евреями-марранами, бежавшими туда из Испании и Португалии. «Единственной альтернативой Голландии была Англия – мало того, что остров…, но государство с…сильной потенцией превращения в ядро североатлантической мир-экономики… Англия была уже подготовлена венецианцами в качестве запасной площадки – они работали над этим с конца 1520-х годов…»
Венецианские финансисты (вместе с еврейскими банкирскими домами, в которых они со временем растворились) во многом сформировали английскую элиту, оплодотворив косную среду джентри богатейшей и изощреннейшей политической и интеллектуальной традицией Венеции (и иудаизма).
В Английской революции 1640–1660 годов финансисты поддержали парламент, бывший оплотом джентри (Елизавета I взяла под контроль денежное обращение, ущемив их интересы). Оплачивая Кромвеля во время гражданской войны, после его победы они обеспечили себе контроль за экономикой Англии.
Процветание Англии в первой половине XVII века было неустойчиво: после запрета вывоза необработанной шерсти 80 % экспорта составляли шерстяные ткани. Английские купцы нуждались в защите от голландских конкурентов, правительство – в повышении доходов; результатом стало усиление протекционизма.
Навигационные акты 1651–1673 годов установили, что импорт может поступать в Англию только прямо из страны-производителя и только на английских, либо ее кораблях. Это исключило из английской торговли Голландию. Нужные Европе колониальные товары (включая табак и сахар) шли в Англию, – и колонисты покупали все необходимое в ней. Это сделало английских купцов посредниками между колониями и Европой, обеспечив им сверхприбыли искусственно созданной монополией.
Голландия начала стагнировать, а Англия бурно развивалась (за XVII век число ее кораблей и таможенные доходы выросли вдвое) и заняла ее место торгового лидера Европы (в том числе в работорговле).
Реставрация не противодействовала бизнесу: Карл II вернулся в другую страну и не пытался ее переделать (кроме заигрываний с католицизмом, которые дали ему союз с Францией против Голландии и субсидии от Людовика XIV, позволившие ему в конце правления отказаться от налогов, регулировавшихся противостоявшим ему парламентом). Сложившиеся в середине 1670-х тори (сторонники монархии и англиканства) и виги (сторонники парламента и протестантов) были объединены неприятием католиков и французов. Это уберегло их от военного конфликта друг с другом, что стало шагом к цивилизованному устройству государства, не ослабляемому, но усиливаемому внутриполитической борьбой.
Ставший королем после отравления Карла II ртутью в ходе алхимических опытов его младший брат Яков II («веселый король» Карл II, только признавший 14 внебрачных детей, не оставил законных наследников) восстановил против себя Англию за три года: народ возненавидел его за поощрение католицизма, элита («новое дворянство» и финансисты) – за попыткувернуть абсолютизм.
Виги и тори объединились против Якова II, но нового Кромвеля не нашлось, и банкиры профинансировали Славную революцию 1688 года – интервенцию Вильгельма Оранского и госпереворот. Результатом стал Билль о правах 1689 года, знаменовавший переход Англии к конституционной монархии, в которой король подчиняется законам, издаваемым парламентом.
Виги победили, но лишь при поддержке тори. Славная революция породила компромисс; основанное на выгоде единство элиты укрепилось, включая партнерство между парламентом и купцами, – и оказалось направлено против Франции. Через сто лет оно сокрушит Францию, направляя Великую революцию через сеть тайных обществ и скрытого финансирования (правда, это будет ответом на предоставление Людовиком XVI в июне 1776 года 1 млн. ливров на войну североамериканских колоний против Англии: по Макиавелли, не смертельный удар убивает нанесшего его).
Тривиальный госпереворот в ходе интервенции зовется революцией (да еще Славной) не только из-за жажды самовозвеличивания. Она сформировала фундаментальный фактор британской конкурентоспособности: патриотическое объединение управленческой и коммерческой элиты общим стратегическим интересом, основанным на использовании государства как своего инструмента во внешней конкуренции.
Осознание этого единства – мощный стабилизирующий фактор, способствующий систематическим компромиссам во внутриполитической борьбе и урегулированию внутренних конфликтов за счет внешней экспансии.
Финансовая революция: банк Англии как первый частный центральный банк мира
Славная революция, обеспечив единство английской элиты, создала предпосылки для глубочайшего преобразования финансовой системы: купцы и лендлорды с охотой стали кредитовать правительство, которое они контролировали через парламент, а королевский долг стал национальным и превратился в локомотив развития страны. (Во Франции одалживать королю деньги было рискованно, что ограничивало кредит – этот двигатель экономики – и способствовало поражению в конкуренции с Англией).
Оборотной стороной стали сверхприбыли финансистов. Кредитуя торговлю, они с удовольствием финансировали и вызываемые ее расширением войны, используя кредитование государства для укрепления своего влияния на него.
Так, в 1690 году победители в Славной революции – Вильгельм III Оранский и парламент – взяли большие займы под гарантированно высокие проценты для войны со сторонниками Якова II и с Францией. Денег в казне просто не было, как часто случается после революций, да еще славных.
Средства снова понадобились уже в 1693 году, но финансисты отказали ради вывода своего влияния на новый уровень: создания частного банка в качестве центрального и установления этим контроля за всеми финансами общества. Ситуация была настолько отчаянной, что для поиска денег создали специальный комитет палаты общин.
Идея такого банка для эпохи государственночастных компаний, когда классическое государство только формировалось, не было чем-то выходящим из ряда вон: финансисты предложили в своей сфере тот же механизм, который купцы уже давно использовали в торговых компаниях.
Новизна заключалась в сфере деятельности: не внешняя торговля, а финансирование государства. Обязательства частного банка были обеспечены государством и выпускались для оплаты долга правительства. Парадокс (и смысл частного центрального банка) заключался в том, что его обязательство (банкнота) было, в конечном счете, долгом правительства перед ее держателем, – а выпускаться могла без согласования с правительством. Правда, банкноты Банка Англии из-за крупного номинала были недоступны большинству населения, и их появление заметила только элита.
Другим фактором новизны стало изменение характера государства. После Славной революции оно отделилось от короля; нормальное для абсолютизма «государство – это я» было уже неправдой. Поэтому вхождение короля в учредительный капитал, по инерции, возможно, еще воспринимавшееся современниками как естественное участие государства в «государственно-частном партнерстве», на деле было участием частного лица, пусть даже обладавшего исключительным влиянием.
Таким образом, приватизация государства нового типа, отделенного от королевской семьи и представляющего собой общественный, а не частный институт, в Англии произошла почти в момент его создания.
И стала одним из факторов будущего могущества, поскольку приватизаторы воспринимали себя как неотъемлемую часть Англии, не приобретя за последующие века иной идентичности, кроме английской (несмотря на свой, вероятно, пестрый этнический и конфессиональный состав).
Как отмечал А.И.Фурсов, Банк Англии – первый в мире частный центральный банк – был создан в 1694 году (национализирован в 1946) для финансирования войны с Францией так же, как ФРС в 1913 году был создан для финансирования Первой мировой войны. Но, если для американских финансистов XX века раздуваемая ими война была инструментом завоевания господства над всем миром, их английские предшественники использовали ее в более скромных целях: как способ загнать государство в безвыходное положение и захватить экономическую власть в нем.
Акт парламента от 27 июля 1694 года основал Банк Англии как акционерное общество в результате соглашения между почти обанкротившимся к тому моменту правительством и группой финансистов. Для покупки акций банка в момент его учреждения инвесторы, чьи имена так никогда и не были названы, должны были предоставить 1,25 млн. фунтов стерлингов золотом (иногда называют 1,2 млн. фунтов). Но, как отмечается А.Овчаровым в «Истории денежного обращения в Британской империи», уплачен был лишь 1 млн. фунтов.
Вероятно, в число основателей Банка Англии вошли король и наиболее влиятельные члены парламента; это объясняет поразительный механизм оплаты его капитала, по наглости сопоставимый с махинациями российских либеральных реформаторов.
Мало того, что был оплачен лишь 1 млн. фунтов (возможно, Вильгельм III как король просто не стал платить). Из этого миллиона золотом не было оплачено ничего. Лишь 20 % суммы было внесено обязательствами банкирских домов (возможно, по завышенной оценке).
Основную же часть капитала – 80 % – внесли средневековыми «мерными рейками» – деревянными деньгами, ценившимися тогда до 60 % ниже номинала. Правительство, оплатив заем, обеспечило сверхприбыльную операцию для создателей банка. Внеся рейки вместо золота и получив возврат деньгами, они только на этом, без процентов получили почти двукратную (48 %) прибыль (с учетом не оплаченного капитала рентабельность операции для учредителей составила 2,3–2,4 раза)[3]!
«Мерные рейки» как казначейские обязательства для защиты от подделки монет ввел около 1100 года Генрих I. На деревянные полированные рейки наносились зарубки, обозначающие сумму, после чего они расщеплялись вдоль так, чтобы зарубки сохранялись на обеих частях. Фактура дерева, характер расщепления и зарубок исключали возможность подделки. Одна часть оставалась у короля, вторая выплачивалась как его обязательство и принималась в уплату налогов. Формально их хождение было отменено лишь в 1826; пожар, уничтоживший здание парламента в 1834 году, был вызван сожжением большого числа реек, загромождавших архив. Возможно, они хранились так долго для влияния парламента на Банк Англии на случай конфликта с ним – как свидетельство грандиозного мошенничества, с которого началась его история.
В 1711 году под руководством канцлера казначейства, в том же году ставшего лорд-канцлером (премьер-министром) Роберта Харли, ранее бывшего спикером Палаты общин, была основана Компания Южных морей.
Предполагалось, что она получит исключительное право на ввоз рабов из Африки в испанские владения в Южной Америке – в обмен на обещание выкупа на деньги акционеров госдолга (налоги едва покрывали половину расходов правительства).
Рост госдолга (с 1,25 млн. фунтов в 1694 до 16 млн. в 1698 и 22,4 млн. в 1711 году) считался тогда угрозой: перед глазами был пример Шотландии, в 1707 году утратившей независимость и объединившейся с Англией из-за банкротства.
Придя к власти, тори провели аудит контролируемого вигами Банка Англии и обнаружили, что госдолг на 9 млн. фунтов (40 % его суммы) не обеспечен источниками выплаты (что естественно при его использовании в качестве локомотива развития). На эту сумму не обеспеченного госдолга и были выпущены акции Компании Южных морей, обмененные на него. Процентные ставки были снижены с 6,25-9% до 6 % годовых, а компания гарантировала отказ от требования его скорого погашения.
Ожидания компании оказались чрезмерными: она начала работу лишь в 1717 году, привилегии оказались меньше обещанных и подрывались массовой нелегальной работорговлей. Не имея источника погашения принятого на себя госдолга Англии, компания стала наращивать спекуляции.
Время благоприятствовало этому: с 1717 по 1720 годы инвестиции населения в акционерные фонды выросли в 2,5 раза. В 1719 году парламент дал Компании Южных морей право выпустить дополнительные акции в обмен на госдолг. В 1720 году, благодаря интригам (включая подкуп парламентариев), компания получила в управление 64 % всего госдолга на 30 млн. фунтов под обязательство снизить его стоимость до 5 % к 1727 году и до 4 % потом.
Получение этого госдолга финансировалось через публичные размещения акций компании. Спросу способствовала возможность рассрочки, взятки акциями представителям элиты и распускаемые слухи.
Акции взлетели в цене почти в 8 раз: со 128 фунтов в январе до 1000 в начале августа 1720 года. Известие о продаже директорами компании своих акций обрушило их котировки до 150 фунтов. 24 сентября банк компании объявил себя банкротом; потеряла деньги почти вся элита, включая руководителя Монетного двора Ньютона и его ярого критикана, патриота Ирландии Джонатана Свифта. Часть акций компании были распределены между Банком Англии и Ост-Индской компанией, а сама она работала до 1855 года.
Банкротство банка Компании Южных морей не привело к «сжиганию» госдолга Великобритании: достигнув максимума в 1720-м и 1721 году (54,0 и 54,9 млн. фунтов), он незначительно – лишь на 4 % – снизился в 1722-м. Разорились спекулянты, но ее реальный актив – госдолг – сохранился.
Нежелание банкротить компанию и списать принадлежащий ей госдолг выражало интерес ее крупных владельцев (купивших акции по неспекулятивным ценам или получивших их даром – в качестве взяток), а также стремление сделать госдолг Англии самым надежным финансовым инструментом и тем самым – основой ее экономического могущества.
В политике виги вернули себе лидерство, и тори более никогда не пытались создать собственный финансовый инструмент, перейдя к конкуренции за влияние на существующий.
В 1716 году конкурент Банку Англии появился во Франции, которая попыталась скопировать английский опыт, уступив после смерти Людовика XIV настойчивым предложениям шотландца Джона Ло (финансовая грамотность шотландцев – автором идеи о создании Банка Англии был шотландец Петерсон – была вызвана бегством туда, наряду с Португалией и Швейцарией, разгромленных во Франции тамплиеров с их деньгами). Английский опыт копировали до деталей, но с лета 1719 по февраль 1720 года шло раздувание спекулятивного пузыря Индийской компании (как и в случае с Компанией Южных морей, переоценка возможностей вылилась в искусственное повышение курса акций для построения финансовой пирамиды). После ее банкротства оказалось, что значительная часть банкнот была обеспечена ее акциями. Паника из-за краха компании привела к их массовому предъявлению к оплате.
Банкротства банков Компании Южных морей и Джона Л о (в одном и том же 1720 году, что усиливает подозрения во внешнем вмешательстве) оставили английскую пирамиду госдолга единственной. Банк Англии не пытался использовать спекуляции для обеспечения своих обязательств, ограничиваясь налоговой базой правительства, и эта консервативная политика обеспечила успех.
Крах Компании Южных морей, вызвав общенациональную панику, не только подверг Банк Англии натиску вкладчиков, но и обеспечил ему еще одну монополию, подтверждающую его исключительность: право приостанавливать платежи золотыми и серебряными монетами. Оно свидетельствовало: управление госдолгом – важнейшая государственная функция, ради которой можно пренебрегать обычным правом.
Эффект от нее один из основателей геополитики контр-адмирал Мэхэн описал так: «Хотя мы вышли из тяжелой войны в 1697 году обремененными долгом, слишком значительным для погашения его в течение кратковременного мира, мы… уже около 1706 года, вместо того, чтобы видеть флот Франции у наших берегов, ежегодно посылали сами сильный флот для наступательных действий против неприятельского».
Помимо временной утраты контроля за госдолгом из-за его перехода в частные руки, ослабление власти после Славной революции способствовало усилению порчи монеты (не говоря о банальном фальшивомонетничестве), что стало самостоятельной причиной финансового кризиса.
Основой денежного обращения был серебряный шиллинг крайне низкого качества чеканки. Отсутствие ребристого ободка делало массовой практику срезания части монет с последующей ее переплавкой.
Английское правительство еще в 1662 году начало чеканить высококачественные монеты, в том числе с надписью на ребре, что не позволяло обрезать их, – но последних в силу сложности производства было немного, и их либо сразу прятали как сокровища, либо переплавляли в серебряные слитки и вывозили в Европу (из-за порчи монеты серебро в качестве товара было дороже, чем в качестве английских монет).
В результате в обращении оставались лишь обрезанные монеты все более низкого качества, что стало одной из причин начавшихся в 1694–1695 годах массовых банкротств. По оценке Ньютона, около 12 % серебряных денег в обращении было фальшивыми, а у оставшихся было срезано около 48 % их общего веса.
Для спасения Англии, ведшей тяжелую войну с Францией, надо было оздоровить денежное обращение. Сочетание взявшихся за эту задачу людей демонстрирует уникальность английской политической культуры: ученик Ньютона Чарльз Монтегю, внесший билль о создании Банка Англии и назначенный после этого канцлером казначейства; Джон Сомерс – глава партии вигов, с 1697 года – лорд-канцлер Англии; Джон Локк – врач, философ, теоретик парламентаризма, с 1696 года – комиссар по делам торговли и колоний; Исаак Ньютон – автор великих «Математических начал натурфилософии».
Причина появления среди денежных реформаторов философа и ученого – роль науки в тогдашнем английском обществе. Страшные и длительные социальные катаклизмы скомпрометировали все его институты. И королевская власть, и церкви, и аристократия, и суды, и парламент, и купцы, и юристы, и банкиры многократно совершали все неблаговидные действия, какие можно представить, – и потому не годились на роль арбитра в столкновениях интересов. В результате таким арбитром стали ученые как сословие, сочетающее интеллект с определенной независимостью, вызванной оторванностью от политической и хозяйственной жизни.
Ключевая проблема была проста: кто должен платить за замену порченой монеты на полновесную? В перечеканку XVI века монеты менялись по весу – по стоимости сданного серебра. Это обернулось разорением населения: после обмена человек получал в 1,5–2 раза меньше, чем сдавал, а долги и налоги оставались прежними. И обобранное население с удвоенной энергией бросилось портить уже новую монету.
Ньютон настоял на оплате перечеканки правительством: деньги менялись по номиналу, и даже обрезанные до половины шиллинги менялись на полновесную новую монету один к одному.
Обмен обошелся в 2,7 млн. фунтов стерлингов – почти полтора годовых доходов казны, основную часть которых пришлось занимать у английских и голландских банкиров и купцов, заинтересованных в стабильности фунта стерлингов. Монтегю прославился гуманностью, отказавшись от налога на печные трубы в пользу налога на окна (бывшего тогда налогом на богатых). Ю.Л.Менцин отмечал: «В 1992 году…Гайдар заявил, что компенсация обесцененных вкладов потребует суммы, равной доходу бюджета за 6 кварталов. Величина этой суммы произвела на депутатов огромное впечатление, но именно такую сумму в относительных масштабах государство выплатило англичанам в конце XVII века».
Логично, что автора идеи назначили ее исполнителем, – но обмен, едва начавшись, был сорван (что вынудило впервые в Европе выпустить в обращение кредитные билеты): Монетный двор не мог отчеканить нужное количество денег. В нем царили пьянство и воровство; нормой были дуэли, чеканы продавали фальшивомонетчикам.
Ньютон добился от парламента диктаторских прав, вплоть до создания своей тюрьмы и сыскной полиции (первой финансовой полиции Европы), а также статуса Главного обвинителя короны по финансовым преступлениям[4].
Существенно, что 16 июня 1696 года приказ лорда Казначейства дал Ньютону право получать сверх жалованья (как и директору Монетного двора) определенный процент с каждой отчеканенной монеты, – хотя, конечно, его рвение в ходе перечеканки и последующей денежной экспансии определялось далеко не только этой причиной.
Английское государство в целом достигло установленного Ньютоном уровня контроля и управляемости, по оценкам, лишь в середине XIX века! Его порядки были столь эффективны, что сохранились в Монетном дворе почти четверть тысячелетия. Так, архивы, связанные с его управлением Монетным двором, в 1936 году выставили было на аукцион в Лондоне, но тут же засекретили, так как их сведения о правилах Монетного двора могли помочь немецкой разведке.
Ньютон спас Англию менее чем за два года, ликвидировав катастрофический дефицит наличности уже к концу 1697[5]. Но созданный им лучший в мире Монетный двор стал не нужен: огромные (и дорогостоящие) мощности лишились загрузки.
Выходом стала чеканка серебряных монет для международных торговых компаний. Чтобы обеспечить «фронт работ», Ньютон добился установления цены серебра почти на 10 % ниже среднеевропейской. Это крайне удачно вписало Англию в мировое разделение труда и уже в 1699 году стало основой ее финансовой стратегии.
Для торговли с Востоком надо было щедро платить серебром (бывшим главной мировой валютой), и несколько компаний-монополистов, сосредоточивших в своих руках основную часть мирового торгового капитала, испытывали постоянную нужду в нем, особенно в высококачественной монете. Монетный двор Ньютона удовлетворял их жажду (да еще и по льготной цене, и быстро, и в любых объемах) в обмен на льготные кредиты Англии, обеспечившие быстрый рост ее хозяйства.
Подобный вывоз серебра в торговле с Востоком и ранее использовался Венецией, Антверпеном и Амстердамом. Ньютон использовал опыт венецианских банкиров, перенесших свою активность через Голландию в Англию, в новых условиях: когда торговые компании, свободные капиталы Европы и уникальный баланс политических сил дали ему возможность превратить госдолг в мотор развития.
Ньютон поставил на службу комплексному преобразованию Англии, включая создание емкого внутреннего рынка и необходимое для полноценности государства преодоление разрыва в уровне развития между центрами торговли и остальной страной (задача, решенная тогда только Англией, а во многих странах не решенная и сейчас!), весь мировой торговый капитал. Дешевый кредит, преобразовав страну, позволил собирать беспрецедентно высокие налоги – около 20 % ВНП. (В других европейских странах пределом, грозящим бунтом, считалось 10 % ВНП; попытка достичь его стала в конце XVIII века роковой для Франции. Англия же без труда собирала почти ту же сумму налогов, что и Франция, имевшая в 2,5 раза больше населения.)
Спецификой английского госдолга стало идеальное обслуживание, – вероятно, вызванное тем, что король и верхи политической элиты, как тайные совладельцы Банка Англии, оказались на стороне кредитора, а не заемщика (парламента). Отказ короля от абсолютной политической власти (в Славной революции) сопровождался захватом им (при учреждении Банка Англии) части власти экономической; это дополнило «систему сдержек и противовесов» в политике такой же системой в экономике. Знать, уступив торгово-финансовому капиталу часть политической власти, захватила в обмен часть власти экономической и вместо противостояния с капиталом слилась с ним в единый властно-хозяйственный механизм.
Это слияние было подготовлено внутренним демократизмом элиты стало основой британской мощи: энергию, которую другие нации растрачивали на внутреннюю борьбу за власть, англичане направили вовне, на расширение своего влияния.
Уже к середине XVIII века госдолг достиг 140 млн. фунтов стерлингов и стал самым большим в мире, вызывая (как сейчас госдолг США) ужас публицистов (которые начали осознавать его значение лишь к концу века) и энтузиазм кредиторов. Когда в 1782 году после поражения в войне с североамериканскими колониями Великобритания попросила у банкиров Европы заем в 3 млн. фунтов, ей немедленно предложили 5 млн.
Благодаря механизму госдолга Англия стала объектом вложения всех свободных капиталов мира, получив неограниченный кредит. Он обеспечил ее стремительную модернизацию в ходе промышленной революции: паровые машины мог строить кто угодно, а вот средства на массовое оборудование ими фабрик были, как подчеркивал Ю.Л.Менцин, только у Англии.
Систематическая недооценка серебра по сравнению с золотом (для стимулирования торговли с Востоком, требовавшим серебро) вела к ввозу в Англию золота и вывозу серебра. В результате английский фунт стерлингов стал первой валютой новой Европы, основанной на золотом стандарте, – и затем увлек за собой весь мир.
Будущее этой системы не было безоблачным.
Достаточно вспомнить потерю североамериканских колоний: проживший в Лондоне почти 17 лет Бенджамин Франклин[6], отстаивая их интересы и протестуя против чрезмерного налогообложения, имел несчастье объяснить англичанам их расцвет использованием своей валюты, выпускаемой в строгом соответствии с потребностями. В результате в 1764 году парламент Великобритании запретил колониям свои деньги, обязав выплачивать налоги только золотом и серебром. К 1775 году это обескровило колонии, поставив их перед выбором между гибелью и восстанием, и привело к возникновению США.
А с 1797 года из-за войны с Францией был введен обесценивающийся бумажно-денежный стандарт, сохранившийся до 1821 года.
Но в целом пирамида госдолга Англии, наряду с симбиозом аристократии и предпринимателей обеспечивающая ее могущество и опиравшаяся на него, рухнула лишь в XX веке – вместе с Британской империей.
Вероятно, подобные общественные организмы, использующие общность интересов и патриотизм элиты, госдолг как инструмент привлечения свободных капиталов всего мира, а также науку и разведку, обеспечивающие разумность управления, могут погибать лишь по внешним причинам.