Михаилу Шалаеву
О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий.
И утром, ото сна восстав,
Читай усиленно Устав.
– Рядовой Пиньков!
– Я!
– Выйти из строя! – скомандовал старшина, с удовольствием глядя на орла Пинькова.
Рядовой Пиньков любил выполнять эту команду. Не было тут ему равных во всем полку. Дух захватывало, когда вбив со звоном в асфальтированный плац два строевых шага, совершал он поворот через левое плечо.
Но, видно, вправду говорят, товарищ старший лейтенант, что все имеет свой предел – даже четкость исполнения команды. А Пиньков в этот раз, можно сказать, самого себя превзошел. Уж с такой он ее точностью, с такой он ее лихостью… Пространство не выдержало, товарищ старший лейтенант. Вбил рядовой Пиньков в асфальт два строевых шага, повернулся через левое плечо – и исчез.
То есть не то чтобы совсем исчез… Он, как бы это выразиться, и не исчезал вовсе. В смысле – исчез, но тут же возник по новой. Причем в совершенно неуставном виде, чего с ним отродясь не бывало. Стойка – не поймешь какая, на сапогах почему-то краска зеленая, челюсть отвалена – аж по третью пуговицу. И что самое загадочное – небритая челюсть-то!..
Виноват, товарищ старший лейтенант, самоволкой это считаться никак не может. Какая ж самоволка, если рядовой Пиньков ни секунды на плацу не отсутствовал! Другой вопрос: где это он присутствовал столько времени, что щетиной успел обрасти?
Разрешите продолжать?
Значит, так…
Повернулся рядовой Пиньков лицом к строю, душу, можно сказать, в поворот вложил, глядь! – а строя-то и нет! И плаца нет. Стоит он на дне ущелья посреди какой-то поляны, а поляна, что характерно, квадратная…
Никак нет, по науке это как раз вполне допустимо. Есть даже мнение, товарищ старший лейтенант, что в одном и том же объеме пространства понапихано миров – до чертовой матери!.. Почему не сталкиваются? Н-ну образно говоря… в ногу идут, товарищ старший лейтенант, потому и не сталкиваются…
Остолбенел рядовой Пиньков по стойке «смирно». Молодцеватости, правда, не утратил, но что остолбенел – то остолбенел. Однако нашелся – скомандовал сам себе шепотом: «Вольно! Разойдись!» – и стал осматриваться.
Местность незнакомая, гористая и какая-то вроде сказочная… Никак нет, в прямом смысле. Взять хоть поляну эту квадратную: четыре угла, в каждом углу – по дереву. Что на трех дальних растет – не разобрать, а на том, что поближе, разрешите доложить, банки с тушенкой дозревают. Пятисотграммовые, без этикеток…
Так точно, на мясокомбинате… Но это у нас. А там – вот так, на деревьях. Растительным путем… Вот и я говорю, непредставимо, товарищ старший лейтенант…
Смотрит Пиньков: за стволом шевеление какое-то. Сменил позицию, а там – волк не волк, крокодил не крокодил… Короче, пупырчатый такой… И землю роет. Воровато и быстро-быстро. Передними лапами. А на травке стоят рядком четыре банки с тушенкой. И, надо полагать, свежесорванные – в смазке еще…
Изготовился рядовой Пиньков для стрельбы стоя и двинулся к дереву. А тот – роет. То ли нюх потерял, то ли просто не ждет опасности с этой стороны. Потом поднял морду, а Пиньков уже – в трех шагах.
Как пупырчатый присядет, как подскочит! Вскинулся и обмер – ну чисто собачка в цирке на задних лапках. Стоит и в ужасе ест Пинькова глазами. Глаза – маленькие, желтые, нечестные…
– Вольно! – враз всё смекнув, говорит рядовой Пиньков и вешает автомат в положение «на плечо». – Кто командир?
Даже договорить не успел. Хотите верьте, хотите нет, а только пупырчатый делает поворот кругом на два счета, да так ловко, что все четыре банки летят в яму, а сам – опрометью куда-то, аж гравий из-под лап веером…
Откуда гравий? Да, действительно… Поляна же… А! Так там еще, товарищ старший лейтенант, дорожки были гравийные от дерева к дереву! Ну а на самих-то полянках, понятно, трава. Причем с большим вкусом подстриженная: коротко, но не под ноль.
Ну вот…
Наклонился Пиньков над рытвиной – банки как банки, даже номер на них какой-то изнутри выдавлен. Разница в чем – у каждой по ободку вроде бы брачок фабричный. А на самом деле – след от черенка.
Обошел Пиньков дерево, смотрит: а листочки-то кое-где к веткам – пришиты. Для единообразия, стало быть. Кто-то, значит, распорядился. А то на одной ветке листьев мало, на другой – много… Непорядок.
«Однако, – ужасается вдруг Пиньков, – мне ж сейчас в караул заступать!..»
И тут, слышит, за спиной у него как бы смерчик теплый с фырчанием крутнулся. Оборачивается, а там пупырчатый начальство привел. Начальство такое: дед… Да нет! Дед – в смысле старенький уже, пожилой! Хотя крепкий еще, с выправкой… На отставника похож… А с дедовщиной мы боремся, это вы верно сказали, товарищ старший лейтенант!..
– Осмелюсь доложить, – рапортует. – Премного вашим внезапным явлением довольны!
И тоже, видать, кривит душой – доволен он! Оробел вконец, не поймет: то ли это рядовой Пиньков перед ним, то ли ангел небесный откуда-то там слетел…
Никак нет, никакое не преувеличение. Вы рядового Пинькова по стойке «смирно» видели? Незабываемое зрелище, товарищ старший лейтенант! Стоит по струнке, глазом не смигнет, оружие за плечиком сияет в исправности, подворотничок – слепит, надраенность бляхи проверять – только с закопченным стеклышком. А уж сапог у Пинькова… Да какой прикажете, товарищ старший лейтенант. Хоть левый, хоть правый… Кирза ведь, а до какого совершенства доведена! Глянешь с носка – честное слово, оторопь берет: этакая, знаете, бездонная чернота с легким, понимаете, таким млечным мерцанием… Галактика, а не сапог, товарищ старший лейтенант!
– Рядовой Пиньков! – представляется рядовой Пиньков по всей форме. А сам ненароком возьми да и скоси глаз в сторону ямы. Ну, дед, понятно, всполошился, тоже туда глаз метнул. А там пупырчатый на задних лапах елозит – не знает, от кого теперь банки заслонять: от Пинькова или от дедка от этого.
– А ну-ка, любезный, – подрагивающим голосом командует дедок, – подвинься-ка в сторонку…
Пупырчатый туда-сюда, уши прижал, лоб наморщил, но видит, податься некуда, – отшагнул.
Смотрит дед: банки. Оглянулся быстро на Пинькова – и с перепугу в крик.
– Шкуру спущу! – кричит. – Смерти моей хочешь? Перед кем опозорил! Пятно на всю округу!..
Откуда ни возьмись – еще четверо пупырчатых. Точь-в-точь такие же, никакой разницы – тоже, небось, банки тайком прикапывали, и не раз. Сели вокруг первого, готовность номер один: пасти раззявлены, глазенки горят. И смотрят в предвкушении на деда – приказа ждут.
И еще гномики какие-то… Как выглядят? Н-ну, как вам сказать, товарищ старший лейтенант… Гномики и гномики – пугливые, суетятся. Похватали банки и полезли с ними на дерево – на место прикреплять.
– Взять! – визжит дед.
Как четверо пупырчатых на первого кинутся! Шум, грызня, клочья летят… А дед берет культурно Пинькова под локоток и уводит в сторонку от этого неприятного зрелища. А сам лебезит, лебезит, в глаза заглядывает.
– Нет, но каков подлец! – убивается. – Ведь отродясь не бывало… В первый раз… Как нарочно…
– Разорвут ведь, – говорит Пиньков, останавливаясь.
– У меня так! – кровожадно подтверждает дед, от усердия выкатывая глаза. – Чуть что – в клочья!.. Вы уж, когда докладать будете… об этом, с банками, не поминайте, сделайте милость…
И уводит Пинькова все дальше, в глубь оврага… Горы? Виноват, товарищ старший лейтенант, какие горы? Ах, горы… Разрешите доложить, с горами у Пинькова промашка вышла. Не горы это были, а самый что ни на есть овраг. Просто Пиньков его поначалу за ущелье принял…
Да и немудрено. Ведь что есть овраг, товарищ старший лейтенант? Тот же горный хребет, только наоборот.
– Ты погоди, дед, – говорит Пиньков. – Ты кто будешь-то? Звание у тебя какое?
Дед немедля забегает вперед, руки по швам, глаза выкачены.
– Колдун! – рапортует.
«Эх, мать!» – думает Пиньков.
И пока он так думает, выходят они из овражного отростка в центральный овраг. Ну вроде как на проспект из переулка. Внизу речка по камушкам играет – чистенькая, прозрачная. И травяные квадраты – вверх по склону ступеньками.
– Изволите видеть, – перехваченным горлом сипит колдун, – вверенная мне территория содержится в полной исправности!..
И точно, товарищ старший лейтенант. Порожки-склончики от ступеньки к ступеньке дерном выложены. На деревьях банки качаются в изобилии. И под каждым деревом пупырчатый на задних лапах.
«Э! – спохватывается Пиньков. – Да ведь он меня так до вечера по оврагу таскать будет!»
Спохватился и говорит:
– Слушай, дед. Я ведь не проверяющий. Я сюда случайно попал.
Колдун аж обмяк, услышав.
– А не врешь? – спрашивает жалобно.
– Мне врать по Уставу не положено, – бодро и молодцевато отвечает Пиньков.
– Эй там! – сердито кричит колдун. – Отставить! Ошибка вышла…
Ну, по всему овражному склону, понятно, суета, суматоха: кто на дерево лезет лишние банки снять, кто что…
– Эх, жизнь собачья… – расстроенно вздыхает колдун. – Главное, служивый, не знаешь ведь, с какой стороны эта проверка нагрянет. Дерн, видишь, со всего низового овражья ободрали, сюда снесли – а ну как оттуда проверять начнут? Прямо хоть обратно неси…
– И часто у вас проверки? – интересуется Пиньков.
– Да вот пока Бог миловал…
– Что, вообще ни одной не было?
– Ни одной, – говорит колдун.
А лет ему, товарищ старший лейтенант, по всему видать, немало. Колдуны – они ведь завсегда моложе кажутся, чем на самом деле.
– Так, может, никакой проверки и не будет? – сомневается Пиньков.
Обиделся колдун.
– Ну, это ты, служивый, зря… Проверка обязательно должна быть – как же без проверки?
Ну не врубается в ситуацию, товарищ старший лейтенант! Человеку в караул заступать, а он с проверкой со своей…
– Дед! – говорит Пиньков. – Помог бы ты мне отсюда выбраться, а? Служба-то ведь не ждет.
Встрепенулся колдун, глаза было хитрые-хитрые сделались, но как услышал слово «служба» – испугался, закивал.
– Да-да, – говорит. – Служба. Это мы понимаем. Не извольте беспокоиться, сам до полянки провожу, сам отправлю…
И видно, что Пинькова он все-таки побаивается. Если даже и не проверяющий – все равно ведь непонятно, кто такой и зачем явился. Бляха-то вон как сверкает!
Двинулись, короче, в обратный путь.
– Слушай, дед, – говорит Пиньков. – А чего ты так этих проверок боишься? Ты ж колдун!
Усмехнулся дед криво, зачем-то вверх посмотрел.
– Колдун, – отвечает со вздохом. – Но не Господь же Бог!
– Это понятно, – соглашается Пиньков. – Бога-то нет…
Просто так, из вежливости, беседу поддержать. А колдун вдруг остановился, уставился прямой наводкой – и смотрит.
– Как нет? – спрашивает.
– А так, – малость растерявшись, говорит Пиньков. – Нету.
– А кто вместо?
– Вместо кого?
– Ну, того… этого… о ком говорим, – понизив голос, поясняет колдун. А глаза у самого так и бегают, так и бегают.
– Темный ты, дед, – смеется Пиньков. – В лесу, что ли, рос? Никого нет, понял? Ни Бога, ни вместо…
Обводит колдун диким взглядом вверенную ему территорию, и начинает до него помаленьку доходить.
– А-а… – тянет потрясенно. – То-то я смотрю…
Ну шутка ли, товарищ старший лейтенант, – столько информации сразу на голову рухнуло! Все равно что карниз с казармы – помните?
– Мне в караул заступать, дед! – стонет Пиньков. – Пошли, да?
Очнулся колдун и сразу куда-то заторопился.
– Ты, служивый, это… – И глаза прячет. – Ты знаешь что? Ты уж сам туда дойди, а? Тут рядом ведь… Недалеко то есть…
– Да ты погоди, дед! – ошеломленно перебивает Пиньков. – А как же я без тебя обратно-то попаду?
– А как сюда попал, только наоборот, – впопыхах объясняет дед. – А я побегу. Забыл, понимаешь, совсем: дела у меня, служивый, ты уж не обессудь…
И – рысит уже чуть ли не вприпрыжку вниз по оврагу.
Странный колдун, подозрительный…
А полянку, между прочим, искать пришлось: они ж одинаковые все, квадратные. Еле нашел. Один был ориентир – яма из-под банок. Так они уже ее засыпали и травинок понавтыкали. Под деревом, понятно, пупырчатый навытяжку – опасливо на Пинькова поглядывает, но не давешний – другой, хотя и одноглазый, хотя и ухо откушено. Потому что увечья, товарищ старший лейтенант, сразу видно, давние.
Сориентировался Пиньков на местности и приступил. Но это легко сказать: «Так же, как сюда попал, только наоборот», – а вы попробуйте, товарищ старший лейтенант, из стойки «смирно» совершить поворот через правое, смешно сказать, плечо и отпечатать строевым два шага назад! Спиной вперед то есть. Да нипочем с непривычки не получится!
Опять же нервничать начал. Время-то идет! Это мы с вами, товарищ старший лейтенант, знаем, что на плацу и в овраге оно идет по-разному, а Пиньков-то еще не знал!.. А нервы в военном деле, разрешите доложить, вещь серьезная. Помните того приписника, который на прошлых сборах в фотографа стрелял? Ну как же! Три километра с полной выкладкой, а потом еще полоса препятствий. Переваливается из последних сил через последнюю стенку, а за стенкой фотограф ждет. «Улыбнитесь, – говорит, – снимаю!» А патроны-то – боевые! Хорошо хоть не попал ни разу – руки тряслись…
Так вот, бился-бился Пиньков – аж взмок. Да еще автомат тут мешается! Снял его Пиньков, отложил на травку, решил сначала тренаж без автомата провести, а потом уже с автоматом попробовать.
А тут и сумерки наступили – в овраге-то темнеет быстро. Мрак, товарищ старший лейтенант. Видимости – ноль. Так, кое-где глазенки желтые сверкнут на секунду, банка о банку брякнет, да еще шум от рытья земли передними лапами то здесь, то там. Ночная жизнь, короче.
И вдруг – получилось! Достиг-таки рядовой Пиньков необходимой четкости исполнения. Глядь – стоит он опять перед строем, как будто и секунды с тех пор не прошло.
…Ну, в строю, понятно, шевеление – шутка ли: бойцы на глазах пропадать и появляться начали! Старшина догадался – скомандовал: «Отделение, разойдись!» И кинулись все к Пинькову.
Доложил Пиньков что и как. Старшина в затылке скребет, рядовой состав тоже удивляется – не знают, что и думать. Не стрясись такое прямо перед строем – ни за что бы не поверили…
Краска? Какая краска? Ах, на сапогах, зеленая… Так ведь они с колдуном по полянам шли, товарищ старший лейтенант. Травка, значит, слегка пожухла, так гномики ее, видать, подновили слегка. А гуашь – она ж маркая…
Разрешите продолжать? Есть!
– Э, браток! – говорит вдруг старшина. – А автомат-то твой где?
Смотрят все: нет автомата.
– Стало быть, – бледнея, говорит Пиньков, – я его там оставил…
– Э, браток… – говорит старшина.
А что тут еще скажешь? Сами знаете: «За утрату и промотание казенного имущества…» Ну, промотания, положим, никакого не было, но утрата-то налицо!.. Ясно, короче, что хочешь не хочешь, а придется Пинькову туда опять лезть.
– Стройся! – командует со вздохом старшина.
Построились.
Смотрит старшина на орла Пинькова и понимает, что в таком виде орлу Пинькову пространства нипочем не прорвать; щетина, гуашь эта на сапогах, да и бляха потускнеть успела…
– Отставить! – командует.
Привели Пинькова в порядок, пылинки смахнули. Оглядел его еще раз старшина и говорит:
– Ты вот что, браток… Возьми-ка еще один боекомплект. Ситуация, она ведь всякая бывает. А ты у нас вроде как на боевое задание идешь…
Зачем ему патроны без автомата? Ну а вдруг, товарищ старший лейтенант! Старшина ведь верно сказал: ситуация – она всякая бывает…
Отчислили Пинькову под ответственность старшины два полных рожка и снова построились.
– Равняйсь! Смир-рна! Рядовой Пиньков!