Летом случаются Утра Счастья. Они проливаются на землю солнечными лучами и словно наполняют ответным свечением всё вокруг: зелёную дачку, чередою комнат и кладовками-тайниками схожую с замком, малиноватую на свету перекопанную землю, старые яблони с ещё зелёными восковыми яблоками, кусты смородины, на которых уже почти… Дедушка с бабушкой деловито снуют по дому и саду, вертя колесо дня. Второй класс окончен, и до третьего пока далеко. Сосед Сашка – лучший друг. А со мною рядом – воплощение давней мечты – дворняжка Пальма, чёрное лопоухое созданье с розовым ещё детским животом.
В то лето мы копали пещеру. Рыли за домом, между сплошной дощатой стеной и заросшим малиной и бузиной забором. Здесь низко спускался скат шиферной крыши, и в волнах шифера можно было прятать находки, собираемые для нашей будущей пещерной жизни: гвозди, свёрла, старые ключи. Было несколько и вовсе загадочных в своём назначении деталей. В двухдневном трудовом порыве мы успели углубиться на черенок лопаты, но дальше пошло труднее.
Руки быстро устают, и я передаю лопату Сашке. Он пыхтит, краснеет, но лопата едва-едва захватывает спрессованную глинистую землю. Его усилий хватает ненадолго. Лопата снова переходит ко мне.
– Хорошо бы зеркала, – говорю я. У меня с зимы уже припасено три, от калейдоскопа. И горсть разноцветных стёклышек, чтобы сделать наше подземное убежище похожим на пещеру. – Саш, у тебя нет?
– Почти есть. У бабушки пудра закончится скоро.
У Сашки свой захорон на будущие нужды. Еще мы наперегонки собираем смолу со старых слив. Но это – личные сокровища. Вчера моя сокровищница пополнилась совершенно особенным прозрачным шариком, явно волшебным на вид.
– Поменяй! – с напором уговаривал Сашка и настойчиво совал свои скудные богатства.
– Ни за что!
Работа совсем встала. Волоча лопату, мы возвращаемся на обжитую часть участка.
– Алён, пойдешь за водой? – спрашивает бабушка. – Саш, пойдёшь?
– Не, я сегодня уже был. – Ба, иду! Только Пальму возьму!
– Да зачем? Оставь её!
– Ей тоже на луг хочется!
Ведро и поводок в руки – и бегом вниз по проезду. Две колеи и гривка травы между ними ложатся под ноги и лапы. Я поглядываю на крапиву по обочине, хотя из опыта знаю, что блестяще-зелёные, с красноватой стрелкой на спинке «жуки-светляки» уже попрятались от жары. У Пальмы вон уже язык вываливается. Шустрые от жары капустницы снуют над сурепкой. Мне недавно рассказали, её можно есть. Но не при бабушке!
Ведро и собака – это много. Пальма путает поводок и то норовит подставить подножку, то наступает на пятки.
– Ну и зачем ты её взяла? – ворчит бабушка.
– Надо!
Ржавые закрытые на цепь решётчатые ворота перегораживают проезд. Бабушка поворачивает скрипучую калитку, шагает через воротную створку. Я за ней. Пальма ничего не понимает в воротах и ухитряется запутаться в них. Ставлю ведро, распутываю и перетаскиваю собаку, и мы с ней ныряем в стрекот кузнечиков, в запахи полуденного луга.
Мы успели запыхаться, но надо спешить: бабушка ждать не будет, а у меня есть дело.
На границе луга, недалеко от окамляющих ручей старых ив, с незапямятных мною времён стояли два приспособления, вот уже много лет интриговавшие всех детей округи. Некие сельскохозяйственные приложения не то к лошади, не то к трактору, большие, ажурно-ржавые, они влекли и томили душу жаждой разгадки. Сколько времени мы с Сашкой потратили на их изучение! Сколько раз строили предположения, сидя на ржавом облучке! Всё без толку. Но каждый раз, когда мы оказывались на лугу, нам просто необходимо было к ним заглянуть. Тайна звучала в них всеми металлическими планками, колёсами и пружинами. Пройти мимо и не завернуть поздороваться было немыслимо.
Пока я тихонько здороваюсь, Пальма тычется носом в заросший подорожником, вытоптанный детскими ногами пятачок и с удовольствием чихает. Рядом над кашкой о чем-то бунчит шмель, но Пальма его не боится.
– Аленка! – зовёт бабушка.
– Ну, щас! Одну минутку!
Вода гремит о стенки бабушкиного бидона, и я волоку Пальму к колодцу. Обратно не так весело. Ведро норовит плеснуть на ноги, и мне больше не нравится спотыкаться о Пальму. Жара утомила. Я считаю шаги до дачи.
Дома Пальма жадно лакает свежую воду и без сил валится под стену. Я тоже пью и падаю на тенистую лавку. Яблоня шелестит. Жужжат осы. В грядках стрекочут кузнечики. Я слежу за игрой лучей в яблоневой кроне и думаю о нашей пещере. В ней будут гореть свечи – десятки свечей. Их свет откликнется мерцанием в стеклянных мозаиках, отразится в зеркалах. Там будет жить волшебство!
– Алён, поешь ягод, – снова зовёт бабушка.
Шевелиться лень…
Серую тень, несущуюся по проезду, первым увидел дедушка.
– Вулкан! Вулкан сорвался!
– Ленка! В дачу!
Бабушкины руки хватают и тащат меня к крыльцу. Дед спешит по садовой дорожке, чтобы успеть наглухо закрыть калитку. Как-будто это может спасти от Вулкана! Бабушка ждёт его, чтобы закрыть дверь, а меня морозит от страха: вдруг не успеет!
Вулкан, огромный, седой от старости пёс, жил у Сашкиных родственников, не на дачах, а в деревне за лугом. Одно имя его вызывало у меня мурашки, а вид ввергал в оцепенение. Злобную силу его порой не могла сдержать железная цепь. Он срывался, и тогда все от мала до велика прятались в дачах. Помотавшись по проездам, он неизменно прибегал к Муравьёвым. Сашку тогда прятали в даче, а его бабушка Мареванна, которую Вулкан отчего-то признавал, не иначе как чудом умудрялась препроводить его домой.
Я выглядываю из дома. Вот дедушка спешит по дорожке обратно. Бежать он не может. Командир танка, он во время танкового сражения на далёком озере Балатон тушил свою горящую машину. У него прострелена нога. Только бы успел!
И тут во мне что-то обрывается:
– Пальма!
Пальма привязана за домом на припёке! Спит под ласковым солнышком и не знает, что через считанные минуты безжалостные зубы доберутся до розового животика!
Я цепенею. «Слишком поздно!» – надрывается в моей голове кто-то. Но вопреки его крику я вдруг срываюсь с места и, незамеченная бабушкой, проскальзываю в дверь. Скорей за угол, пока не заметили. Пробежать вдоль забора… Я большая, меня он так сразу не проглотит, меня жевать надо. А её…
Пальма спит. Дрожащими руками отвязываю верёвку, тяну. Глупый щен совсем не хочет просыпаться! Она вовсе не понимает, с какой стати должна куда-то идти! Лапы путаются в поводке. Белыми дрожащими губами молю: