Мрачные дни стоят… И холодные. Ноябрь. За плечами – два года утомительной работы в поездках по всему свету. Греция, Южная Африка, острова Тенерифе, Малайзия, Филиппины, Китай, Боливия, Канада. Мне удалось повидать много интересных мест, изучить непохожие друг на друга формы жизни, познакомиться с представителями других культур и мировосприятия, только я до сих пор не перестал чувствовать себя затворником, желающим поскорее отойти от дел и спрятаться где-нибудь на чердаке старого дома на пустынном морском берегу. Мне никогда не хотелось быть тем, кем видели меня окружающие люди, и делать что-либо из того, чем они вынуждены заниматься по причине страха перед неизведанным. Я люблю природу, но вырос в мегаполисе. Меня привлекает снег, но в моей стране его почти не бывает. Мне нравится исландский язык, но я едва на нём говорю. Почему же мятежный дух не принимает сложившуюся вокруг действительность, предпочитая ей несбыточные мечты? Ведь я обычный человек. Но переживают ли подобное мои знакомые?
Странные порывы теребят душу – когда-нибудь оставить всё, как есть, и отправиться пешком к заснеженным вершинам на линии горизонта. Того, к которому ещё следует добраться. Не вспоминать ни о чём, ни о ком. Просто идти и наслаждаться тем, что дышишь воздухом. Безграничной свободой? Нет, самим собой. Гармонией и покоем внутри. Огромным пустым пространством, где не встретится ни одного путника. Ах да, кажется, я забыл представиться. Меня зовут Йоав. Йоав-Марк. И я исследователь, который готовит к выпуску свою очередную научную работу.
Сегодня вечером мне никто не мешал, какая радость. Я снова мог читать до полуночи, потому что завтра встану не раньше восьми и поеду на встречу с известным профессором. Вообще-то он такой же учёный, как и я, но его достижения в области биологии поражают. Том посоветовал держать язык за зубами по поводу всей этой «христианской галиматьи», какую я нередко вплетаю в оживленные диалоги, но во мне ещё не умер дух проповедника, чтобы я смущенно молчал там, где могу поделиться очень многим. На ум вдруг пришла Бети, а ведь мы с ней не общаемся уже почти девять месяцев. Прежде казалось невозможным, чтобы кто-то из нас был способен прервать отношения – да и к тому же на столь длительный срок. Ссорились ли мы?.. За все года, проведенные вместе, не возникало причины для конфликта, размолвки или вражды. Думаю, ей просто никогда не изменял здравый подход, правильное мышление. Когда мы познакомились и много лет спустя, я замечал лишь то, что сближало нас, объединяло перед лицом проблем, – общую страсть к науке, литературе, музыке «кантри» и красивым пейзажам. Она была насквозь пропитана духом классической эпохи, от неё веяло стариной, пожалуй, как нафталином от залежавшегося белья в платяном шкафу. Однако вопреки этому обстоятельству её неподдельный интерес ко всему необычному, свежему, утонченному вызывал у меня вящий восторг. Но все же на подсознательном уровне я сделал для себя важный вывод: главное в духовном развитии личности – не бесконечное чтение абы каких произведений, не количество изученных книг, а их высокая ценность, качественное значение в мировом наследии. Листать дамские моралистические романы, восхищаться тяжеловесной безвкусной бульварщиной в кино и проглатывать один за другим лишенные исторической правдивости и огня подлинного искусства сериалы… Всё это не могло не настораживать моего чутья ещё в прошлом.
Будучи пятнадцатилетним, испытывая тоску по настоящим достижениям человеческой культуры, я обращался к любому источнику, хранившемуся у нас в доме: начиная с Ирвинга, Диккенса, Уайльда, Шоу, Стокера, заканчивая Гюго, Дюма, Бомарше, Дрюоном и Гёте с Шиллером и Чеховым. Но и тогда весь романтический флёр, пышная красочность, идеалистические мотивы в произведениях данных авторов меркли для меня перед скупым, очень чётким и словно нехотя выведенным слогом Ремарка, Кафки или Пруста… Под жёсткими, беспощадными фразами героев Лондона и, безусловно, литература прошлых столетий навсегда потеснилась в моей памяти после того, как я взял в руки совершенно абсурдный, дикий, заполняющий мысли словно вязкая, тёмная, бесформенная субстанция, роман Майринка – гимн оккультизма и каббалистики. Именно его я считаю истинным образцом большого творчества, книгой, способной перевернуть сознание. Она становится частью жизни, пронизывает её. Это великолепное и бешеное погружение в никуда. По силе воздействия с ним сравнится разве что…
Я отвлёкся и не дописал. Если бы Бети сейчас узнала, что я думаю о ней, она бы скорее всего рассмеялась. Но многое мне пришлось вспомнить только потому, что я закончил ознакомление с её любимой повестью, хотя должен был заниматься своим исследованием. О, представляю, как бы она восхищалась главным героем, ужасным и отвратительным, с его идеальным вкусом и манерами. Как желала бы встретиться с ним наяву. Увидеть хоть на мгновение – жестокого, кровожадного, завораживающего, но пустого и презирающего всякое истинное знание подобно ей самой. События в жизни этого типа просто мелькают; он не останавливается на деталях, никогда не видит их, любой подтекст ему чужд. Так и для Бети – прошла мимо, забыла, не обратила внимания. Задела кого-то и даже не подумала, наивно спрашивая у меня, насколько она умна, гораздо лучше других, и нравится ли мне наше общение, которого уже давно нет. Оказывается, у неё отсутствует тонкая, едва уловимая душевная организация, умение воспринимать мир посредством расширенных ощущений, особая чувствительность каждой поры на теле, а ведь я всегда придерживался иной точки зрения, считал её несомненно более развитой и даже совершенной… Да и повесть посвящена вовсе не тому, что Бет пыталась мне преподнести.
Я разглядел в персонажах вынужденных жертв обстоятельств, обреченных на существование, которое им в тягость, но ведь иначе таким людям просто не выкрутиться. Они ничего не могут сделать против своей природы, и совсем никто не спешит им на помощь. Это герои с душевным дисбалансом, развившимся в виду наличия глубоких нравственных потрясений. Энн пишет совсем о других вещах, недоступных поверхностному восприятию Бет. Одиночество, борьба, неминуемый крах, которые не с кем разделить, никому не понять. Её повесть посвящена вселенскому холоду, и даже Бог – а мы знаем и почитаем Его – порой обрекает нас на бесконечное и непостижимое мучение.
Том позвонил очень поздно. Я с трудом дотянулся до телефона.
– Как продвигается твоя работа, мистер гений? Я слышал, на кафедре она должна произвести настоящий фурор.
– Ты так считаешь?
– Ну, Гай сказал, эти твои выводы облечены в любопытную форму, а при твоём утонченном подходе ты мог бы изложить их даже стихами.
– Мог бы, – просто согласился я, взглянув на часы.
– Ничего себе! Тогда я обязательно приду послушать. Вдруг у нас будет свой Элиот?
– Перестань ёрничать, Том. Всё и так выходит слишком неискренне.
– Что ты имеешь в виду?
– Моё исследование.
– Не понял. В каком смысле?
– В прямом. Посмотри, сколько вокруг одинаковых людей… Где же отличия? Любим одно и то же, стремимся к аналогичным вещам, даже представления о счастье не поддаются разграничению. Говорю с приятелями и сомневаюсь, не штампуют ли нас в низкосортном цеху?.. Ты уверен, что человечество ещё не превратилось в роботов?
– Марк, ты столько путешествовал, чёрт возьми! Что ты вообще городишь? Считаешь, племена зулу слеплены из того же теста, что и native americans? Не неси чепуху!
– Погоди, погоди, Том! Я ведь о другом толкую.
– Ну?
– Они да, согласен. Они ещё сохраняют самобытность в тех местах, что мы посетили. Пока. Да и то уже давно залезли в футболки и плюются пивом.
– Ну и что с того?
– А то, что я убежден: наша уникальность заложена в мышлении, в умении нестандартно воспринимать этот мир, не пытаться всеми силами походить на уже имеющийся шаблон. Выпадать из общего строя. Это же имеет первостепенное значение!
– Послушай…
– Нет, послушай ты. Мне, например, чтобы быть собой, не нужно быть кем-то другим. Почему же, если человек хочет оставаться таким, каков он есть, его начинают переделывать, навязывая комплекс неполноценности?
– Сайс точно говорил, что ты ошибся направлением. Тебе бы в философы податься!
– Не надо осмеивать серьёзные вещи. Я заблуждаюсь, по-твоему?
– А ты правда близок с пастором или нет?
– Кто тебе сказал?
– Ну, слухами земля полнится.
– Я посещаю его проповеди.
– Так ведь и что, церковь тоже так считает, а? Мне казалось, она всегда обезличивает своих прихожан, объединяет вас в массу, чтобы создать ощущение единства. Которого, конечно, на самом деле нет.
– Христианство – оплот человеческой индивидуальности. Предельно важна личная вера, личные отношения с Богом.
– То есть эгоизм.
– Да нет же! Я не говорю об эгоизме.
– Постой, а если он начнёт исповедовать другие постулаты, ты уйдешь из своего храма?
– Я уйду откуда угодно. Сохранение чистоты веры – главная задача любого из нас. Как мы будем распространять евангельскую весть, если сами погрязнем во лжи?
– Марк, ты же учёный! Не понимаю, неужели ты и теперь после всего полагаешь, что Вселенная создана каким-то крутым парнем?
– Полагаю.
– Ты знаешь моё отношение к этому. Не хочу продолжать бессмысленный разговор. Тебе не переубедить меня.
– Я и не пытаюсь.
– Давай сменим тему.
– Честно говоря, я уже собирался ложиться…
– Да брось! Сегодня в час вечеринка. Гай устраивает. Как тебе такое?
– Ну…
– Успеешь выспаться! Там будут подружки Салли. Целая толпа. Все с истфака. Классные девчонки!
– Ты знаешь, что Бети вышла замуж?
– Какая?.. А! Знаю, конечно. Это ж ещё летом было. Она меня приглашала, да, но я отказался. Зачем мне ходить на их свадьбу? Я тогда готовился к экспедиции.
– Как и я…
– Забудь ты её, Марк! Тоже мне, королева нашлась. Пустышка!
– И всё-таки мы встречались, Том…
– Ой, да брось! Я подыщу тебе кого-нибудь. Красивую блондиночку, а? С большим размером! Они все залипают на скромных ботанов в очках. А тут ещё местная знаменитость!
– И ты туда же.
– Ну, а что? Сядет к тебе на колени и начнёт лепетать: «Вау, Марк, ты такой умный, а я такая дура. Расскажи что-нибудь о своей биологии. А лучше покажи.» – он дико рассмеялся в трубку.
– Мне нужно отдохнуть, Том. Спасибо за заботу. Но впереди важный день, ты уж прости.
Я прилег на диван, не погасив ночника. Луи встретил человека, который видел его почти насквозь, понимал без слов на каком-то высшем, недоступном уровне – возможно, даже лучше, чем тот был способен постичь самого себя, но фраза «я разглядел твою слабость и бездействие» мгновенно разрушила всю картину. Он очень схож со мной, у нас поразительно много общих черт, словно Энн давным-давно знает меня. Поэтому Бети и без ума от её повести. То есть, прежде была… А мы с тем персонажем действительно связаны. Хотя и не вынесли бы присутствия друг друга в одной комнате, даже на одной земле. Очень странно. Будто смотришь на себя в зеркало, но как бы со стороны и люто ненавидишь своё отражение. Ибо оно, точно так же, как и ты, не понимает ничего до конца, не различает необходимых предметов в дали, не может сломать надуманных граней. А уж насколько там точно, правдиво описана любовь!.. Куда же Бет смотрела, когда читала? При всей её огромности, невероятности, красоте и силе любовь не значит ровным счётом ничего. Она обречена. Это лишь тлен, который сам себя обманывает, но его конец неминуем. Оттого она и ведома смертным. Истинное бессмертие не идет с ней под руку. Конечно, я размышляю сейчас о земных чувствах, не о любви Бога. Люди столетиями ищут смысл своего существования, говорит Энн, но истина кроется в том, что у человечества нет никакого смысла. Глубокой памятью обладает только вечность, а всё людское предаётся забвению. В нашем мире мыслителя не утешит ничто: любая радость обратится печалью, а счастье – тоской. Всё, что он может сделать на отведенном ему пути, – либо измождать себя путешествиями, выпивкой, женщинами, постоянной работой, завистью, депрессиями и попасть, наконец, в тупик (все окружающие погрязли в этом), либо день изо дня проводить в служении Богу, как отважился мой пастор. Многие из нас встают на путь служения, но не все выдерживают его, потому что это путь скорби. Подлинная радость наступает только при встрече с Творцом: тогда и лишь тогда мы обретаем свой истинный дом. А здесь не остаётся ничего, кроме скорби. И я понимаю, почему моя жизнь, молитвы и размышления печальны, а радость так мимолетна и так ничтожна по сравнению со светом, который дарит Господь… Одиночество, боль и великодушие – самое высокое, чего может достигнуть человек.
Повесть, сочиненная Энн много лет назад, взбудоражила моё скромное представление о грядущем дне. Я ждал от него утешения, но он приносил мне очередную невозможность нормально мыслить. Если бы кто-нибудь знал, как я устал от самого себя, от собственного безволия… И даже Бети, её казавшиеся такими искренними порывы – лишь тень воспоминаний, призрак минувшей любви, которая рассеялась привычным забвением и пустотой. Интересно, случалось ли вам мертвенно-бледной ночью грезить о странах, которые существуют лишь в воображении, и тосковать по людям, чья реальность никогда не пересекается с вашей? Проснуться и изменить каждую мысль, каждое слово вокруг себя? Не боятся ограниченного восприятия, просто жить и радоваться, отчаянно цепляясь за уходящий день, и встречать новый рассвет, будто только что появились на планете?.. Но я слишком слаб, чтобы принять решение. Впереди ждут блестящая карьера, множество наград, большие открытия. Успех, слава, достижения. Я всеми силами стремлюсь к признанию, но нужно ли оно мне? Хочу ли я стать другим, когда уже являюсь собой? Не знаю. Я ни в чем не уверен.
Том говорит, надо брать от жизни больше, окунуться с головой в её прелести и не размышлять о завтрашнем дне, которому, вероятно, вообще не суждено наступить. К чему излишние заботы, когда всё решится как-нибудь само? Но я не пытаюсь становиться похожим на него или кого-то другого. Наверное… только отказавшись от сигарет, понимаешь, каким изумительным может быть свежий воздух вокруг. Решив не бросать кубики сахара в чай, узнаешь его истинный вкус. Не опускаясь до сквернословия – хотя бы в одной беседе, постигаешь чистоту речи и красочность языка. Всё дурное портит истинное. Всё, к чему мы так привыкли, но от чего давно следует уйти. Какой долгий и холодный вечер. Какие яркие звезды за окном. Нужно спать, спать… Засыпай, усталый город… Сон, приходи ко мне…
***
Разговор с профессором сложился удачно. Он похвалил мою работу, высоко оценив затраченные на неё средства (а спонсировали меня регулярно, хотя речь шла не только об этом). По его словам, когда исследование будет готово к публикации, свежий взгляд на старые вопросы внесет свои коррективы в общую парадигму и окажет существенное влияние на дальнейшее развитие антропологии и науки в целом. Никто ещё до меня не находил столь масштабного решения ключевых проблем взаимосвязи отдельных областей знания и не пытался собрать воедино целый комплекс различных подходов, иногда враждовавших друг с другом. Подобный отзыв, очень лестный, казался в контексте нашего времени чем-то невероятным, но, возможно, я заслужил его, потому что отдавался этому без остатка: научные изыскания длились почти всё свободное время, отнимая даже намёк на какую-либо жизнь вне своих правил.
Чтобы отметить успех, я зашёл в студенческое кафе и заказал две порции эспрессо – единственную доступную радость для подающего надежды молодого учёного. За чашкой ароматного напитка со мной разговорились старые знакомые: они держали путь в кампус и собирались подкинуть меня до ближайшего пригорода, где я жил вместе с родителями, но сейчас те гостили в коттедже у дяди и планировали вернуться домой не раньше будущего года. На очередном светофоре у нас заглох мотор, и ребята позвонили некой Ани, снимавшей комнату в соседнем квартале, чей парень как раз гнул спину в автосервисе и, к счастью, вызвался нам помочь. На улице было холодно, мы стояли в подъезде. Женщина любезно пригласила нас подняться и выпить горячего чаю. Мои ребята, согревшись, быстро покинули уютную кухню, потому что приятель хозяйки уже поджидал нас внизу – а он не любил опаздывать. В отличие от них я никуда не спешил и мог позволить себе ненадолго задержаться, обнаружив у Ани целую коллекцию разнообразных фильмов на этническую тематику. Мы перекинулись парой слов, и я спросил, возможно ли с моей стороны как-нибудь заехать к ней и присмотреть себе парочку дисков для работы? Не поделится ли она ради будущего науки каким-нибудь весьма редким и ценным экземпляром? Получив согласие, через два дня по пути в библиотеку я заглянул к ней домой. Женщина как раз отошла минут на десять в расположенный на первом этаже магазин, и дверь мне открыла неизвестная девушка. Встретившись взглядом, мы пару мгновений молчали. Возможно, она тоже предполагала увидеть здесь кого-то другого.
– Я подруга Ани, – пояснила незнакомка, отойдя вместе со мной к стеллажам.
Её стройная фигура и роскошные светло-каштановые волосы производили впечатление, но мне некогда было отвлекаться на подобные вещи. Пока я внимательно изучал корешки боксов, девушка прислонилась к ближайшей стене и с интересом рассматривала меня, хотя в плане внешности рядовым ботаникам похвастаться особо нечем. После продолжительной паузы, вызванной моей сосредоточенностью при ознакомлении с очередной аннотацией, она, наконец, полюбопытствовала, чем же я таким занимаюсь. Пришлось пояснить, что готовлю исследование, которое включает не совсем стандартный подход к распределению знаний в современной антропологии. Гостья назвала это занимательным и посоветовала мне отыскать какой-то документальный фильм, но я не счёл его полезным, и информация вскоре вылетела у меня из головы. Хозяйка комнаты ещё не вернулась, и мы расположились на диване, ожидая её прихода.
– Ты не покажешь мне экземпляр? Я хочу взглянуть.
Мне не понравилось резкое «ты», прозвучавшее слишком рано, но из вежливости я сделал вид, что ничего не заметил.
– Вот.
– «Йоав-Марк», – прочитала девушка. – Это имя?
– Имя.
– И что оно значит?
– Особенно ничего. Йоав – полководец Давида, Марк написал Евангелие.
Она на миг задумалась.
– У тебя религиозная семья?
Я пожал плечами.
– Скорее, просто традиция. Но сам я верующий. По крайней мере мне так кажется.
– Тебе нравится твоя работа?
– Да, – произнёс я твёрдо, но после всё-таки добавил, – наверное. Я занимаюсь разнообразием видов ещё со времен первой практики. Можно сказать, это труд всей моей жизни.
– Ты молодец, – очаровательно улыбнувшись, она вернула мне текст. – А меня зовут Кэти. Раз уж ты не спрашиваешь, представлюсь сама.
– А, ну да… Извините. Очень приятно, Кэти. Где вы работаете, чем увлекаетесь? – я старательно подчеркнул своё обращение к ней.
– Пишу статьи. Веду колонку в нескольких журналах.
– Научных?
– Нет-нет.
– А каких?
– Тебе они неизвестны.
– Вообще я… Не успеваю читать что-то постороннее, не связанное с моей деятельностью. Слишком много информации и выступлений.
– Думаю, при таком графике… Впрочем, нет.
– Что?
– Да нет, ничего, – собеседница мило улыбнулась.
– Что? Что вы хотели сказать?
– Ладно, забудь.
– Нет, раз уж… Но…
– Просто сделала вывод, что при такой загруженности у тебя, вероятнее всего, и девушки сейчас нет.
Я усмехнулся. По правде говоря, её не слишком-то касалась моя личная жизнь.
– Знаешь, нам пришлось расстаться, – отвечая уже на «ты», я хотел изменить ход беседы. – К сожалению, мы перестали понимать друг друга.
– Ну… Может быть, она ещё к тебе вернётся.
– Да нет. Всё кончено.
– Ты уверен?
– Ага. Она… Как сказать? Вышла замуж. Вот и всё.
– Извини, Марк. Я не хотела тебя огорчать.
Мы взглянули на часы. Ани куда-то запропастилась, а мне совсем скоро нужно было идти – когда мы с ребятами собирались в библиотеке, отлынивающих умников никто не жаловал.
– Её так нет. Может, позвоним?
– Ты торопишься?
– М, немного.
– Подожди ещё пять минут. Я сделаю тебе бутерброды, хочешь?
– Ну-у-у… – протянул я неуверенно. – Стоит ли?
– Горячие, с сыром и оливками. Будешь?
Сняв очки, я потер глаза и кивнул. Мы прошли на кухню.
– Пока готовится, расскажи ещё что-нибудь о себе. Ты путешествовал?
– Да, но по работе. У нас организуют экспедиции.
– Куда же?
– Много куда. В Китай, например.
– Мне нравится культура Азии! Я даже читала однажды «Бардо тодол».
– Ого, не думал, что такое кого-то интересует. Ну, и как? Увлекательна ли, по-твоему, тибетская философия?
– У людей должны быть представления о загробном мире, чтобы подготовиться к смерти и не бояться внезапного ухода.
Я молчал пару минут, поскольку мне показалось, что девушка сама не раз задумывалась о подобных вещах. Ароматный хлеб уже лежал на столе.
– Спасибо. Я к такому не привык.
– Это же совсем не сложно, Марк. Правильно запекать мясо или готовить тесто куда труднее.
– Нет, я кое-что могу, конечно, но не привык, чтобы кто-то делал для меня даже бутерброды.
– Приезжай ко мне в гости, – она улыбнулась. – Ты любишь пиццу? Могу состряпать домашнюю.
– Кто не любит пиццу? – я пожал плечами, доедая кусок.
– Тогда заглядывай как-нибудь.
– Что ж, хорошо.
Посмотрев на быстро исчезающие продукты, Кэти усмехнулась.
– По-моему, ты не очень-то собираешься…
– М-м, просто я не мастер напрашиваться домой к мало знакомым людям да ещё и есть за чужой счёт.
– Ладно. Взамен ты расскажешь мне о своём университете и поездках. Идёт?
– Тебе будет скучно. Я же не Индиана Джонс.
– Тогда ты можешь просто пригласить меня потом в кафе, м?
– Ну… Ну, пусть так, – сдался я, не находя новых отговорок.
– Значит, в четверг?
– Пфф, я не могу. Конференцию никто не отменял.
– А на выходных?
– В субботу у меня лекции, потом нужно готовить материалы. Я обещал составить список литературы с библиографическими описаниями, так что…
– А в пятницу?
Я пытался припомнить, какие дела занимали мое единственное реальное «окно» на неделе, но кроме привычной писанины и болтовни с Томом за полночь на ум не пришло никаких соображений. Я быстро вытащил ежедневник и уставился в него. Девушка разглядела жирный прочерк после шести вечера, и когда я заметил это, мне пришлось кивнуть.
– Ну, ладно. Только на час, не больше.
Появления Ани мы так и дождались. Диски я всё же утянул, оставив залог и номер телефона, а вечером, зарядив, наконец, мобильный, она перезвонила мне, когда я возвращался домой после горячих дебатов. Мы разрешили все наши вопросы, я извинился, что приехал не слишком вовремя, и обещал через две недели поставить фильмы на их прежнее место в идеальной сохранности. Не знаю, из любопытства ли, но Ани поинтересовалась насчёт своей давней подруги, которую охарактеризовала как милую девушку с неординарным мышлением. Я ответил, что некоторые её познания всерьёз удивили меня – и удивили приятно, к тому же она любезно позволила мне перекусить. Ани рассмеялась, заметив, что Кэйт вообще отличная хозяйка, и если бы я общался с ней дольше, то обязательно попробовал бы её коронные блюда. Впрочем, это дело моё, конечно. А уж о современной живописи она способна говорить часами, излагая факты настолько увлекательно, что я со своими папуасами буду нервно покашливать в сторонке. Хм…
Я решил, что Кэти действительно можно назвать симпатичной. Во всяком случае она вела себя открыто и доброжелательно. Да уж и если сравнивать с Бети, в подружке Ани таилось нечто весьма – как бы это назвать? – женственное, вернее притягательное, завораживающее и, к тому же, лишенное высокомерия. Мне понравилась её улыбка: она, почему-то, казалась ослепительной, хотя и скромной. Не знаю… Может, мне и впрямь следовало пригласить её в кафе, чтобы рассмотреть получше? Как и любой учёный, я не слишком-то хотел тратить время на занудных людей, предпочитая в общении либо преданных поклонников научной среды, либо её противников, но никак не равнодушных – они не представляли для меня никакого интереса.
И всё же на протяжении нескольких дней образ Кэти не шёл из головы. Я привёл в порядок костюм – не строгий деловой, а более подходящий для свиданий, в котором я иногда ходил с Бет по театрам, купил бисквитный торт с заварным кремом, надеясь, что девушка в отличие от подобных мне любит сладкое, и по дороге даже выбрал приличный букет. Адрес она прислала накануне, решив уточнить, не забыл ли я о своём обещании. Часов в шесть мы встретились у неё дома. Кэти не ожидала, что новый знакомый окажется таким внимательным, но у меня за плечами уже имелся один долгий неудачный роман – всё-таки я считал те отношения самыми серьёзными в жизни, поэтому теперь вести себя, как придурок, было не очень-то правильным. В распоряжении девушки находилась целая половина дома с отдельным входом и двумя этажами. После съёмной комнаты Ани и многих других знакомых я не планировал застать нечто подобное. Мы посидели в гостиной, везде чувствовался шикарный аромат свежей выпечки. Узнав, как у меня дела, Кэти предложила начать с рыбы и немного выпить, но я признался, что наша церковь не одобряет алкоголя, да и я сам отношусь к нему крайне негативно, однако если она хочет, то может открыть вино потому, что это её очаг и её право. Гостеприимная хозяйка вернула бутылку на место и накормила меня своими изысканными блюдами – пожалуй, я ещё никогда не ел такого сочетания продуктов, но попробовать тянуло абсолютно всё.
– Завтра утром придут друзья, Марк, поэтому не нужно думать, что ты повлиял на мои финансы, – она улыбнулась, глядя в сторону. – Я часто готовлю, поэтому… Мне совсем не трудно угостить тебя.
– Ты делаешь всё потрясающе. Наверное, заканчивала курсы, да? Здесь точно видны профессиональные навыки.
– Представь, нет. Но когда-то я работала в столовой. Твои похвалы очень приятны, спасибо.
– Тебе спасибо. Я даже не знаю, как благодарить. Вообще-то домашняя кухня самая лучшая, но в походных условиях питаешься не ахти.
– А ты не боишься путешествовать?
– Я ведь там не один. С нами полно инструкторов, охрана, гиды. Даже иногда солдаты. Хотя… Хотя я часто переживаю из-за дороги. Мы же перемещаемся на всём, что движется, понимаешь? Поезда, самолёты, паромы, корабли, автобусы… Я ездил на верблюде, на слоне, даже на черепахе катался – правда, в бассейне.
Девушка медленно подняла глаза.
– Должно быть, ты скучаешь по тем местам.
– Нет, не скажу… Знаешь, пусть исследование и близится к завершению, но я так и не отыскал «философского камня», который хочу найти. Что-то в моей работе не складывается. Её превозносят, одаривают комплиментами, это ведь престиж университета, только всё зря. И кто спорит – они тоже неправы. Мне кажется, нам всем есть, о чём сказать, но никто не замечает деталей. Нечто ценное ускользает из виду.
Кэтрин склонила голову набок.
– Ты не хочешь посидеть в гостиной?
– Ага, идём.
Поднявшись из-за стола, я с трудом добрался до дивана.
– Ох…
– Тебе нехорошо?
– Извини, по-моему, я переел сегодня.
Она снова улыбнулась.
– Думаю, тебе нужно взять паузу, Марк. Или нет… Йоав? – присаживаясь, спросила хозяйка.
– Обычно так меня зовут родители, а друзья и коллеги привыкли к более простому варианту. Но, боюсь, перерыв мне вряд ли поможет.
– Послушай, Йоави: значит, надо посмотреть на всё с другой стороны.
– Я уже смотрел со всех сторон, Кэти. Такое чувство, будто наука живёт отдельно от людей. Мы все знаем о Вселенной, о галактиках, но часто ли задумываемся над этим? Почему не мыслим в масштабах мира? Каждый заперся в своей конуре и боится поднять лицо к небу… Ведь пространство вокруг нас так огромно!
– Выходит, пока не время обнаружить то, что ты хочешь найти, – заметила она, поправив пряди. – Впрочем, вопрос можно поставить и по-другому.
– Как?
– Готов ли ты увидеть это?
– Конечно, Кэйт. Я бы тогда постиг нечто, действительно важное. И смог бы донести своё открытие людям.
Она ласково и загадочно взглянула на меня, и мне вдруг стало от чего-то неловко. Мы немного поговорили о Китае и Филиппинах, а потом я попытался расспросить её о той периодике, для которой она печатала статьи, только девушка всячески отнекивалась, и узнать что-либо толком не удалось. Зато она поведала о живописи (Ани оказалась совершенно права) и даже продемонстрировала несколько своих полотен. Правда, ей пришлось объяснить, что же на них изображено, поскольку такой дилетант, как я, не понимал современного искусства в том объёме, который здесь требовался; однако, разглядев скрытые символы и познакомившись с их значением, я нашёл творчество Кэти весьма талантливым. Она была гораздо умнее, нежели чем Бет или многие мои приятели, и знала такие подробности, например, об автомобилях или гольфе, что я даже терялся от её эрудиции. Вдобавок девушка, как и все художники, в совершенстве овладела искусством наблюдения. Природа наградила её тонким вкусом и проницательностью. Но кроме этого я неожиданно поймал себя на мысли, что Кэтрин ещё и очень красива, необычайно женственна, и от неё исходит какое-то мягкое, удивительное тепло. Возможно, именно так я и представлял когда-то ту девушку, которая… Которую…
В кармане зазвонил телефон, и я вздрогнул. Оказывается, уже шёл девятый час: Том заехал за мной и крайне возмутился, обнаружив, что его «лучший приятель шляется не пойми-где» – да, он всегда оставался крайне щедрым на подобные комплименты. Я отвечал ему скупыми, натянутыми фразами. Делиться подробностями, что меня пригласила на ужин едва знакомая, но весьма хорошенькая особа, конечно, было бы невежливо, тем более в её присутствии. Я никогда не хвастался такими вещами, предпочитая держать личную жизнь в секрете. Даже родители виделись с Бети всего пару раз, хотя мы дружили восемь лет, прежде чем надумали встречаться. Пройдоха Том, тем не менее, всё равно заподозрил по моей напряжённой интонации нечто сомнительное и пожелал удачного вечера, напомнив о завтрашних лекциях. Я выключил трубку – мне не понравилось, что нам мешают, – и с нетерпением принялся слушать Кэтрин. Здорово, когда человек умеет быть интересным, открытым, наполняет истории красочными описаниями. Ей не составило труда вникнуть в суть непростой научной работы и подсказать пару любопытных идей – с такой лёгкостью, что я снова удивился.
– Йоави, можно спросить?
– Конечно, спрашивай.
– Когда тебе страшно, как ты преодолеваешь это?
– Хм, сложный вопрос… Пожалуй… Расскажу тебе случай, связанный с первой поездкой, не против? Нам тогда нужно было миновать шведские берега и выйти в Северное море. Я всегда боялся глубины, особенно после того, как чуть не утонул в одиннадцать лет. Да и сейчас она пугает меня. Есть в ней что-то отталкивающее, неприятное, правда?
– И всё же ты решился.
– Да. Накануне днём я читал молитвы и открыл Библию. Мне на глаза совершенно не преднамеренно… Попалась одна страница, повествующая о Спасителе, который шёл к лодке прямо по воде, а Пётр вместо того, чтобы верить, усомнился в чуде. И тогда я понял… Отдай свой путь в руки Господа и не терзайся ни о чём. Именно это и возвращает мне смелость, когда, казалось бы, её неоткуда черпать.
Девушка взглянула на меня.
– Нелегко, наверное, жить, имея убеждения, которые для большинства ничего не значат.
– Но ведь… Я и здесь не один, Кэти. Всё-таки у нас есть свой приход, можно обратиться за поддержкой в общину. Люди, которые верят, дадут хороший совет. Несколько раз в трудных ситуациях я консультировался с пастором, и он направил мои мысли в нужное русло. В итоге я принимал решения, о которых не жалею.
Она внимательно выслушала, не перебивая.
– То есть, этот человек оказывает на тебя большое влияние?
– Большое или нет, но мы с ним общаемся. Роль пастора не так мала, как кажется. Я бы и сам иногда хотел им быть. Знаешь, проповедовать где-нибудь, помогать людям…
– Скажи тогда, пожалуйста, Марк, – с интересом произнесла девушка. – А как он относится к…
– К кому? К моим знакомым?
– Нет. К двум… Двум мужчинам, которые встречаются. Или женщинам.
Я озадаченно посмотрел на неё.
– Вашу церковь посещают такие люди?
– Если они и есть, то исповедуются пастору, а не мне. Мы не касаемся деликатных тем, прихожане не вмешиваются в личное пространство кого бы то ни было.
– Понимаю. Они просто не афишируют своих отношений.
– Да, по крайней мере в нашем храме дела обстоят именно так. Это не препятствие для принятия в общину, у любого найдутся грехи, но далеко не все их замечают. Впрочем, я верю, что каждый из нас работает над собой.
– А в университете?
Я улыбнулся, не догадываясь, зачем ей узнавать, числятся ли в нашем штате геи. Вероятно, она приняла меня за одного из них?
– Не знаю, не спрашивал. Меня мало заботят чьи-то привязанности. И потом, Кэти, я стараюсь ко всем относиться одинаково хорошо, – на самом деле, здесь мне пришлось солгать: с отцом мы не общались много лет, а между мной и мамой несмотря на всю нашу привязанность друг к другу нередко вспыхивали конфликты, заканчивающиеся руганью, но с остальными я вёл себя вполне доброжелательно. – Какое для нас имеет значение, с кем встречается тот или иной человек? Я… Доверяю Библии, она является моим мировоззрением. И могу сказать, что сам вовсе не чист перед Богом, чтобы осуждать других и взвешивать чужую вину и ошибки. Вправе ли я решать за кого-то? Не думаю.
Наконец, Кэтрин перевела не слишком интересную для меня тему, и мы сразу же обсудили, когда увидимся с ней в кафе.
Я подумал, что в воскресенье после полудня, когда закончится проповедь, мы встретимся на углу и зайдём сначала в галерею, где девушка хотела представить мне пару картин, а потом, нагулявшись в парке, выпьем по чашке горячего кофе с рогаликами. Так, собственно, всё и сложилось. Только теперь дарить цветы я уже не счёл подходящим, и в знак благодарности принёс коробку конфет – Кэти нравился белый шоколад. На выставке было тихо и малолюдно. Моя спутница вела захватывающий рассказ о новых веяниях в современном искусстве, и я, вдохновленный полученными знаниями, даже увидел на одном из полотен знакомый мне лес, тянувшийся возле старого дома, где прошло далёкое теперь детство. Пожилая дама в шляпке, очутившаяся возле нас, обратила на Кэтрин пристальное внимание (я даже хотел спросить, не виделись ли они прежде), а потом, перейдя в другую часть зала, несколько раз обернулась в мою сторону.
– Э-э… Здрасьте! – произнёс я, заметив её очередной взгляд, но старуха, усмехнувшись, быстро зашагала к выходу, что-то шепча себе под нос.
Поправив очки, я посмотрел на девушку и рассмеялся.
– Странная публика!
Однако курьёзная ситуация, которой вряд ли следовало придавать значение, сменилась продолжительным безмолвием: я даже забеспокоился, не скучно ли Кэти общаться со мной. Мы зашли в кафе и сели в самом углу: прогуляться по парку она уже не захотела. Впрочем, через некоторое время мне всё-таки удалось её отвлечь. Я заметил привычную улыбку, и на сердце сразу стало легко.
Рогалики тем временем исчезали один за другим, тут явно требовалась добавка. Девушка в отличие от меня ела очень медленно, тщательно разжевывая каждый кусочек и запивая его крошечным глотком свежеприготовленного капучино, а я с нескрываемым удовольствием наблюдал за ней, стремительно опустошая тарелку. Вернувшись через пару минут с шоколадными маффинами, я уже намеревался присесть обратно, как вдруг за столиком нас будто бы случайно обнаружила деятельная Ани, и я, несколько сконфуженный, предложил ей место рядом с собой. Устроившись, словно у себя на кухне, женщина весело рассказывала о том, как порвала с прежним ухажером из автосервиса и теперь созрела обзавестись «нормальным порядочным мальчиком» – ну, похожим на меня, наверное. Закончив усердно жевать, я молча достал салфетку, не вмешиваясь в продолжавшийся исключительно женский диалог. Моя спутница иногда отвечала на реплики подруги, но в основном трещала только Ани. Я терпеливо дожидался, когда она вспомнит о своих делах и покинет нас. Наконец, немного погодя, Кэти засобиралась на улицу и, извинившись, ненадолго оставила меня в компании болтливой приятельницы.
– Не скучайте, я быстро. – кивнула она, слегка проведя ладонью по моему плечу.
Когда девушка скрылась из виду, Ани бросила на меня многозначительный взгляд.
– Поделитесь… Как вас? Я что-то забыла.
– Марк.
– Ах да, Марк, извините.
– Ничего.
Она попробовала кофе и сморщила лицо.
– Что ж, так вы… Ухаживаете теперь за Кэйт?
Последовавшее смущение определённо выдавало мои симпатии. Отпираться не имело смысла. Кажется, я и впрямь собирался за ней приударить.
– Ну…
Собеседница испытующе смотрела в мои глаза.
– А вы… Вы против этого? У неё что, кто-то есть?
Неловкий момент удалось перевести в чуть-чуть иное русло.
– Да нет, Марк. Она свободна, насколько мне известно. Просто я не хочу, чтобы вы обижали её.
– Обижал? Постойте, Ани, вам кажется, я веду себя с ней…
– Нет-нет, – перебила она. – Всё в порядке. Только в дальнейшем… – пауза затянулась, и я так и не разгадал её опасений, – будьте с ней честным.
Мы встречались около двух недель почти каждый вечер, прежде чем я понял, что… Больше не могу без неё. После столь долгого напряжения – ослепляющая вспышка, пламя, молния – и чувство, несравнимое ни с каким иным на нашей планете. Я думал о ней постоянно, каждую минуту. Наше знакомство длилось целую вечность. Умалчивая о своих переживаниях, я боялся, что сойду с ума, хотя сейчас… Сейчас всё складывалось не так, как прежде. Мои эмоции отличались зрелостью, взвешенностью. Ещё совсем недавно я размышлял о нас с Бети, выискивая причины для расставания, награждая её незаслуженными эпитетами, разочарованно признавался себе, что по-прежнему скучаю по ней и вернулся бы – ей лишь стоило позвать меня вновь, но при этом я умудрялся избегать всякой ответственности, и моя связь с ней никогда не была ни прочной, ни осознанной. Мне даже не хватило сил самостоятельно уйти от неё. «Ты знаешь, в чём твоя проблема, Марк? – говорила она. – Ты слишком умный. Настолько, что не понимаешь своих мыслей. Ты не представляешь, что тебе нужно. И до тех пор, пока это не изменится, никто, слышишь? Никто не сможет находиться рядом с тобой.»
Сейчас я знал очень многое. Промедление мучило меня. Но окунуться с головой в свои запрятанные чувства – всё равно, что прыгнуть с огромной высоты в чёрную гладь мирового океана. Нужно справиться с собой, переиначить мысли, забыть на несколько часов, чтобы трезво оценить риски, но как? Я ложился спать, вставал утром, жил и думал – и каждое мгновение в моём сердце находилась Кэйт. Ничто не помогало отвлечься от неё. Случались, конечно, моменты, когда время, возможности и всё прочее играло мне на руку, чтобы поделиться с ней самым главным. Всего несколькими фразами, парой слов. Казалось бы, чего же ждать? Надо сделать это, решиться. Пути могут разойтись, а понимание затеряется в лабиринтах мыслей. Мне нужно объясниться с Кэти… Но который день я молчал и внимательно следил, чтобы не выдать себя каким-нибудь жестом, а мой голос не дрожал от волнения. Разум находился в постоянном забытье, словно окружающее меня пространство не являлось настоящим, и если бы я прикоснулся к нему, к его частям, они растаяли бы подобно иллюзиям сна. Только ждать, ждать и верить. Нельзя испортить наших чудесных отношений. А ведь я любил её. И уже давно.
В ателье тем временем для нас изготовили совместное фото (селфи мне не нравилось), и через пару часов я загорелся идеей поделиться им с мамой. Та сразу же осведомилась, что это за симпатичная особа находится рядом со мной, и не планирую ли я представить её своим близким. Конечно, такие мысли уже появлялись в заоблачных грёзах, но пока что мы с Кэйт всё ещё не обсуждали чего-то серьёзного. Я не знал, испытывает ли она по отношению ко мне настоящие чувства, а спросить её никак не отваживался. Страх потерять самого дорогого человека вынуждал меня ограничиваться сдержанными подарками и уместными комплиментами. Я вроде бы и ухаживал за ней, однако скованно и очень неловко. Кстати, впервые после разрыва с Бет мне удалось переступить порог театра: наблюдая за происходящим на сцене, я понимал теперь значительно больше, нежели прежде, потому что новая спутница терпеливо доносила до меня всю многослойность современных пьес. То же самое касалось и музыки, которую я надолго забросил ввиду переживаний, связанных с прошлым неудачным романом. Нередко после шести, сидя в гостях у Кэти, я включал свой любимый диск Райана Адамса с каверами Тейлор Свифт, и мы с ней, слушая какой-нибудь мелодичный трек, иногда даже решались потанцевать, хотя я совершенно не умел двигаться.
Наконец, ноябрь перевалил за середину, начался пост и в один из тихих вечеров, когда я проводил девушку до дома, на крыльце она обняла меня и поблагодарила за всё, сказав, что я особенный человек в её жизни, что она очень дорожит мной и не представляет, как раньше мы совсем не знали друг о друге, пока коллекция документальных фильмов в комнате Ани случайно не познакомила нас. Я взволнованно кивнул – эти слова выглядели так, словно она прощается со мной на долгое время, чтобы уехать подобно мне в экспедицию, – и в связи с очевидной недосказанностью, помедлив, когда Кэти уже повернулась к двери, чтобы открыть её, я всё-таки набрался смелости и потянул девушку к себе. Она взглянула на меня, и я тут же горячо коснулся её губ. Всё произошло так быстро, так неожиданно и совсем иначе, чем было с другими: теперь прежние воспоминания совершенно погасли, и ничто не связывало меня с моим прошлым. Я впервые осознал, что действительно способен на глубокое чувство, что моя дорогая Кэтрин – сокровище среди всех женщин Земли, и другую, подобную ей, я уже никогда не встречу. Может быть, когда-нибудь она даже согласится выйти за меня – кто знает, что случится на нашем пути? Ведь в жизни иногда происходят такие хорошие вещи… Вдруг я нравлюсь ей, и она захочет видеться со мной каждый день?
Я заметил, что девушка плачет, и крепко обнял её. Постояв с минуту, она отдалилась и, вытирая слёзы, шепнула:
– Уходи.
Подняв руку, я провел ладонью по её мокрой щеке, но она резко отпрянула к двери.
– Уходи! Слышишь?
– Кэти, я…
– Уходи! Уходи, пожалуйста!
– Но…
– И не звони больше! – отчаянно воскликнула она и хлопнула дверью.
Мои ноги словно приросли к крыльцу. Я смотрел на дом, на ближайшее окно и ничего не понимал. В глазах у меня была темнота.
***
После нашего расставания с Кэйт прошли две мучительные недели. Трудно объяснить, что мне пришлось пережить за это время. Да и нужно ли? Я почти не спал – вроде бы и ложился, но сон бежал от меня; похудел на тринадцать фунтов – при моей-то обычной худобе, бросавшейся в глаза; не мог заставить себя что-либо делать, хотя сроки, как всегда, поджимали. Несколько дней – исключительный случай! – я не выходил на работу и получил направление к психотерапевту. Пастор дважды просил меня открыть ему, колотя в дверь, но я сделал вид, будто уехал вслед за родителями к дяде. Наверное, он звонил им, но они часто отправлялись на прогулку в лес, и застать их на месте было довольно сложно. Том, Гай и другие ребята, а также профессор и руководство университета пришли к выводу, что на фоне стресса у меня развилась пневмония, и даже посетили все окружные больницы, пытаясь найти обо мне хоть какие-нибудь сведения. Но я был непреклонен. Я молчал. Мне стало абсолютно всё равно, что происходит вокруг. Единственная вещь, которая поддерживала меня по-настоящему в этот сложный период, – крепкая молитва. Я плакал, очень много плакал, прислоняясь к мокрому стеклу. Рана, нанесенная Кэти, нестерпимо разъедала меня изнутри, особенно душу. Я не мог смириться, не мог взять себя в руки. Шатаясь по комнате, сутками гадал над причиной её поведения, пытался объяснить себе, что же сделал не так, чем оттолкнул её в один миг. Где скрывалась моя ошибка?.. И могла ли она решиться на зло ради моего же блага? Допустить мысль о том, что Кэтрин тяжело больна и не хочет, чтобы я наблюдал за её страданиями… Да как же? Слишком пафосная история для нашей обычной жизни. Это ведь не сочинение классического периода, не драма на большом экране. Мы простые люди и всё-таки способны на понимание, верно? Всё, что оставалось делать часами напролет, – молиться. Лишь бы с ней ничего не случилось. Большего ведь я не прошу. Нужно как-то пережить свои проблемы…
Потеряв счёт дням, в один из вечеров я всё-таки сумел выбраться из квартиры: страшный, небритый, зашёл в церковь, где никогда прежде не появлялся (вроде, она принадлежала католической епархии), послушал мессу – к счастью, здесь не встретилось знакомых лиц, и потащился обратно, едва не угодив под колеса мчавшейся мимо машины. Возле мусорных баков я заметил стайку бедняков, после чего приблизился к ним и отдал все, что оказалось у меня в карманах. На следующий день я вернулся к обычным серым будням, только теперь они стали ещё более невыносимыми. Я мечтал, чтобы кому-то другому – Тому, Стиву, Сэми, Иви, но никак не мне – выпало занимался разнообразием видов. Текст исследования казался ужасным. Он не выражал ничего настоящего, ничего особенного. Безумно хотелось разорвать его на тысячу фрагментов и вышвырнуть в окно, чтобы грязные автомобильные шины прокатились по ним тысячу раз, а потом дождь унес всё это безобразие в канализацию. Какая тут научная степень? Если я не постиг самого себя, а должен писать об отдаленных уголках планеты. Горе-исследователь! Я никто. Никто. Действительно никто. Ничего по-крупному не добился, не сделал, а мелкие победы людей не интересуют. Пришлось выдохнуть, собраться с мыслями, выпить кофе, принять душ.
Первого декабря я заснул в четыре часа дня. Едва перед глазами всплыли какие-то туманные образы, тут же раздался телефонный звонок, и голову резко сдавило от внезапного пробуждения. Я нащупал аспирин возле пустой чашки и хрипло ответил:
– Да?
– Добрый вечер. Это Марк? – спросил женский голос.
– Да.
– Извините. Я, наверное, не вовремя.
– Что вы хотели? С кем я… С кем я говорю? – таблетка упала мне на язык.
– Это Ани. Вы меня не узнали?
Я взял да и бросил трубку. Мне не нужны были разговоры с ней! Через пять минут, впрочем, она перезвонила. Я долго глядел на мигающий экран, потом всё же поднес мобильный к уху.
– Марк, не скидывайте, пожалуйста!
– Ну и что вам нужно?
– Я планировала поговорить с вами.
– У меня голова болит. Давайте ближе к делу.
– Это не телефонная беседа. Вы встретитесь со мной?
– Зачем? Мне ничего не надо.
– Думаю, кое-что вас всё-таки беспокоит.
Я продолжительно выдохнул.
– Сегодня в девять сойдёт?
– Хорошо. Где вам удобно?
– Возле театра у сквера.
Я успел выспаться, оделся получше (не мог же мой внешний вид показать, насколько всё плохо) и пришёл точно к назначенному часу. Ани спокойно поинтересовалась, как обстоят дела, будто бы ничего не происходило, видел ли я те документалки из её собрания, представил ли свою научную работу и прочее. Она была неплохо осведомлена о моей жизни, видимо, нашёлся человек, многое поведавший на сей счёт… Наконец, когда я уже начал терять терпение, женщина перевела разговор на мои отношения с Кэтрин. Она допустила некоторые ремарки, но я не сообразил, каким образом они связаны с темой нашей беседы.
– Знаете, – отозвался я, трактуя намёки превратно, – никто не обижал Кэйт, если вы подчеркиваете мою вину.
– Вы тут ни при чём, Марк. Упаси Господи обвинять вас в каких-то поступках!
– А что же тогда?
– Вы правда не понимаете?
– Что тут понимать? Думаю, у неё просто появился другой, вот и всё.
– Нет, дело не в этом.
– Тогда… Тогда приятель сказал, я ей не по вкусу.
– То есть?
– Не такой, как она изначально рассчитывала. Не слишком м-м… Богат. Не слишком интересен. Что ж, если разочаровал, то… Увы.
– Марк, вы должны простить нас. Думаю, по большей части ответственность за случившееся лежит на мне.
Я внимательно слушал её, ни о чем не догадываясь.
– Вы хороший человек. И, естественно, любая женщина желает, чтобы её лучшая подруга была счастлива, и поэтому вопреки намерению Кэтрин я подталкивала её на дружбу с вами. Она молчала, а потом уже не могла открыться.
– Что-то я до сих пор не понимаю, куда вы клоните.
Мы стояли в парке возле скамеек: сегодня выдалась тёплая погода, почти как весной, и мне захотелось присесть, потому что услышанное далее никак не вязалось с действительностью.
– Марк… по документам она была Кит. Киттсби.
– И какая здесь разница? Сейчас ведь у неё другая фамилия.
– Это имя, вот в чем дело. Кэтрин долгое время носила имя «Кит». Теперь-то вам становится ясно, что произошло?
– Не вполне, – признался я. – Вы говорите загадками. Позвали для разговора, а теперь пускаете в ход шарады.
– Вы будто с Луны упали, мой милый! – воскликнула Ани. – Я же только что вам всё разжевала. Кэтрин была мужчиной, Китом. Теперь она стала женщиной. Ну, то есть почти. Там есть ещё кое-какие нюансы, она сама вам расскажет, если захочет.
Я удивлённо взглянул на Ани и после паузы громко рассмеялся.
– Стоило с вами увидеться ради такого! Да вы прямо мастер!..
Несмотря на продолжительный хохот, лицо собеседницы оставалось предельно серьёзным.
– Вы ведь не считаете, что я… Начну верить в какие-то глупости? Кэйт – потрясающая! Она… Знаете, даже…
Ани молчала, наблюдая за моим поведением.
– …Тут и говорить не о чем. Не с завязанными же глазами я с ней встречался! Сколько раз мы сидели рядом, ну это же чепуха!
Женщина вздохнула.
– Тогда спросите у неё. Только не вздумайте унижать. Вы и представить не можете, насколько ей трудно.
Я снова рассмеялся, но уже не так весело. Ани медленно направилась по дорожке в сторону ярко освещённой улицы. Опомнившись через минуту, я нагнал её и раздражённо выкрикнул, что она слишком глупо шутит, что нельзя заниматься клеветой и распространять подлую ложь за спиной близкого человека, но подруга Кэйт больше не проронила ни слова.
Тем вечером я уже не заснул. Да и на другой тоже. В голове постоянно крутились слова этой странной интриганки – они абсолютно не походили на правду, никаким образом! И в то же время… Я тщательно вспоминал все обстоятельства нашего с Кэйт расставания, проведенных вместе дней и долгих бесед. Какая деталь, какая мелочь ускользнула у меня из-под носа? Ведь я часами смотрел на неё, показывал фото, сделанные во время путешествий, прогуливался по музеям и на улице, сидел рядом в театре. Мы постоянно находились с ней в тесном контакте. Как же могло сложиться, что всё это время Кэтрин обманывала меня, и она вовсе не та, за кого себя выдаёт? Помню, тогда при первой встрече её голос на кухне показался мне немного резковатым, однако данное ощущение быстро прошло. К тому же она всегда говорила тихо, нежно, по-особому выразительно, извлекая звук из глубины, но он нисколько не портил общего впечатления, наоборот, придавал ей своеобразный шарм – и вряд ли бы я когда-нибудь заподозрил нечто неладное. А волосы? А руки? Да, крупноваты, но у моей бабушки, выросшей на ранчо и ухаживавшей за лошадьми, они вряд ли когда были миниатюрнее. Что касается роста, Кэйт всё-таки пониже меня, хоть и не намного, а поскольку во мне около шести футов, значит она вполне вписывается в нормальные рамки. Я достаточно занимался биологией, анатомией, когда-то сталкивался с описанием подобных случаев, но всё это лишь теория, далёкие от реальности примеры. Когда такое происходит с тобой – дело меняется. Мне никогда не доводилось напрямую видеть аналогичные или хотя бы близкие к ним ситуации, я не посещал гей-бары, среди моих родственников и друзей никто не собирался менять пол, вряд ли кто-либо из них вообще задумывался о чем-то похожем. Наводить справки на кафедре мне даже и в голову бы не пришло, ведь мало ли Том с приятелями начнут распускать слухи о неожиданных пристрастиях парня, который «готовится потрясти научное сообщество». Дутой славы хватало и без их стараний. Я не стремился к скандалу, потому что работал и жил в консервативных кругах, чьи представители не особо радовались тенденциям всеобщей терпимости. Хотя открытых гомофобов тоже не наблюдалось, но… Не от того ли, что «чужаки» в наших рядах мудро сохраняли молчание?
Я не знал, что и думать. Если Ани всё-таки сказала правду, значит Кэйт целенаправленно вводила меня в заблуждение и оправдывать её нельзя! Видя, что нормальный, приличный парень неравнодушен к ней, она проигнорировала вероятные последствия, чтобы в итоге заставить его страдать ещё больше. Ведь признайся она тогда, я бы, наверное, вряд ли ещё застал её где-нибудь в другом месте. Что мешало ей откровенно поговорить со мной? У неё было столько возможностей для беседы… Какой дурацкий, чудовищный маскарад! Разве можно им заниматься? Впрочем, припоминая наш диалог, думаю, Кэти всё-таки мучила совесть, её терзали неподдельные страхи и отсутствие полного доверия ко мне. Может, она решила, что я испытаю фатальный ужас и побью её, как делают всякие отморозки? Пожалуй, я и впрямь мог поступить подобным образом. Хотя нет, нет, конечно. Но и сейчас я шокирован до предела, а что произойдёт, если мне предстоит убедиться, что она – действительно мужчина? Наверное… Наверное… Боже, я не знаю! Теперь, после трезвых рассуждений многое становилось ясным. А именно, почему она промолчала. Ведь у неё найдётся десяток веских причин ни о чём не рассказывать мне. Но вот если Ани солгала, что тогда? Ради чего и… Почему нашлась столь глупая оболочка для сокрытия истины? Гораздо легче выдумать иные вещи, чем подобное бредовое объяснение. Скажи: «Она нашла другого.» И всё, точка!
Я очень расстроился из-за услышанного в парке. Профессор, увидев моё состояние, велел немедленно сесть на больничный, чтобы набраться сил перед важными мероприятиями. Впереди появилось пять свободных выходных – невиданная прежде роскошь, которая вовсе не прельщала. Думаю, старик слишком переоценил мой вклад в развитие науки, однако в виду его расположения я пользовался особыми привилегиями, не доступными большинству обычных ребят. Вечером, в сотый раз обдумав слова Ани и прокрутив в голове наше расставание с Кэйт, я нанял такси и приехал к её дому. Постоял немного, глядя на зажжённый свет, и вскоре ушёл. Мне нужно было узнать правду, но я слишком боялся, что окажусь не готов. Через сутки поступил точно так же – добрался до соседней улицы, побродил немного, огорченно вздохнул и, не найдя в себе смелости, побыстрее перешёл на другую сторону. На третий вечер я замёрз и поравнялся с окном – хозяйка заметила, что кто-то околачивается возле её жилища, после чего приблизилась сбоку к раме и отдернула кружевную тюль. Я испугался, опустил глаза и не видел, смотрела она на меня или нет. Потом отошёл в сторону, долго топтался на месте, но всё-таки дёрнул дверное кольцо.
– Кто там? – раздался знакомый голос.
– Это… Марк.
Тишина. Я уже посчитал, что она не откроет.
– Заходи.
Яркий свет заставил сощуриться.
– Ты не убить меня пришел?
– Нет, – я в смущении уставился на свои ботинки.
– Тогда располагайся.
Кэйт вовсе не горела желанием пристально изучать мой внешний вид. Когда я заметил, что она тоже смотрит куда-то вниз и поглядывает на своего гостя лишь мельком, мне сразу стало легче. Я представлял на её месте парня, но фантазия у меня, очевидно, не дотягивала до нужного уровня. Мы побеседовали немного о делах, о работе. Всё нейтрально, очень сдержанно и предельно холодно. Повернули друг к другу лица только пару раз. На сердце лежала горечь. Не знаю, как ей, но мне было больно от этого. Я крайне разочаровался – в ней или в себе, не понял даже… Воспринимать Кэтрин иначе, как Кита, не получалось. Мне оказалось не под силу увидеть в интересной, опрятной, ухоженной даме загримированного типа с длинными волосами, разговаривающего фальцетом и носящего юбку. Что-то здесь не складывалось.
К концу долгих вымученных посиделок в гостиной, когда мы сторонились и пугались самих себя, я пришёл к выводу, что Кэти есть и всегда оставалась настоящей леди. Это очевидно. С этим нельзя поспорить. Я не могу объяснить, как такое происходит, но говорю правду. И, глядя на неё, видел стопроцентную женщину. Только имеет ли теперь какой-то смысл моё искреннее наблюдение? Ведь мне по-прежнему было горько, тяжело и страшно, когда я задумывался о нашей ситуации. Ничего не спросив у девушки, я тем не менее чувствовал, что Ани сказала правду. Хотя моё сердце и глаза не видели этого. Уходя, я немного задержался в коридоре.
– Знаешь, она ведь раскрыла мне кое-что, но… Без нашего общения многое потеряло смысл.
– Извини, – помолчав, Кэйт незаметно смахнула слезу.
Она тоже страдала из-за происходящего. Вряд ли я мог понять её переживаний. Эгоизм слепит хуже солнца.
– Можно… М-м… Придти завтра? – спросил я неуверенно.
– Если хочешь.
– А ты откроешь дверь?
– Конечно, Йоави.
Том засыпал меня вопросами, почему в итоге Кэйт порвала наши отношения, и не потребовал ли я от неё объяснений. Он утверждал, что все девчонки одинаковые, от них нет никакого проку, поэтому влюбляться серьёзно – тупое дело, а у нас вообще самая крутая работа на свете, так что мы обязаны закрутить шашни в каждой стране, которую посетим, и желательно – сразу с несколькими. «Прикинь, какое разнообразие тёлок, а?» – часто говаривал он, стараясь как-то подбодрить меня. «Да мы ещё оставим такое наследство, что тайские короли нам позавидуют! Везде появятся маленькие засранцы похожие на твоего другана, вот увидишь!» После подобных изречений я ещё больше замыкался в своих мыслях, и насчёт Кэтрин он не узнал ни слова.
Так и не справившись до конца с неловкостью, я всё же снова приехал к ней в гости и даже, переступив через себя, смог подарить девушке симпатичного медвежонка с конфетами внутри. Она всё прекрасно понимала, не пытаясь давить, не устраивая истерик, не мучая откровениями. В столь странной и сложной ситуации нам обоим было крайне необходимо время. Через пару дней после долгого перерыва я снова заметил на её губах тёплую, открытую улыбку, в которой по-прежнему читалась скромность. Мне стало больно до слёз, потому что я любил её и не представлял, как жить с этим дальше. Наверное, через неделю или даже две после возобновления наших встреч, когда я более-менее привык к шоку в своих мыслях, мне удалось собраться с духом, чтобы попросить Кэти рассказать, как же всё произошло.
– Ты умный человек, у тебя огромные познания, Марк. Разве в науке нет разделов, посвящённых данной теме?
– Мне нужно услышать твою историю. Книги не раскрывают особенностей каждого отдельного индивидуума.
– Ты способен представить меня в мужском виде?
– Честно? Нет. Я даже пытался, но никак не укладывается в голове.
– Почему же? Могу показать фото, какой я когда-то была.
– Наверное, оттого, что в тебе нет ничего от парня.
– Ты просто не замечаешь, для тебя нет особой разницы, большие ли у меня уши, руки, плечи, достаточно ли миловидное лицо.
– О, ну что ты? Даже мама, видя нас на фото, спросила, кто эта красавица рядом со мной.
– Правда?
– Да, поверь. Все замечают. В кафе на тебя обращали внимание.
– Скорее всего не из-за внешности, Йоави. Они решили так: почему урод в юбке сидит рядом с нормальным парнем? Пусть валит отсюда.
Мне стало неприятно от её слов.
– Я не хочу, чтобы ты говорила подобные вещи, Кэйт. Обещай, что я больше не услышу такого, пожалуйста.
– А кто я, по-твоему, скажи? Да, прошло немало дней. Я принимаю препараты, посещаю косметолога, разных специалистов. Они проделали огромную работу, равно как и я сама. Похожа ли я теперь на женщину?
– Ты и есть женщина.
– Пожалуй, похожа, – девушка оценила своё отражение.
– Что смотреть туда? Много там увидишь? – я забрал зеркало из её рук и отложил на столик. – Нужно исходить из вещей, доступных нашему пониманию: из твоего характера, поведения, мыслей, которыми ты делишься, из твоих личностных качеств, жестов. Взгляни. Ты утонченная, чувствительная. Ты женственная, нежная, заботливая. Ты отличная хозяйка, следишь за домом, за внешним видом. У тебя очаровательная улыбка! Мужчины… Мужчины не бывают такими, Кэти.
– Значит, ты разглядел во мне женщину, Йоави.
Расстроенная моей небольшой речью, она чуть запрокинула голову, чтобы удержать слёзы.
– Давным-давно, когда только познакомился с тобой. Я и теперь не сомневаюсь в этом.
– Ты не обманываешь самого себя?
– Нет. Нет, я уверен.
– Но биологически моя природа осталась прежней. Основной этап ещё только предстоит пройти.
Я молча кивнул.
– Подготовка занимает много месяцев, – продолжала девушка. – Ани не сказала тебе?
– Она не уточняла подробностей, но я понимаю, что процесс перемены пола длителен. Можно сказать, своего рода эволюция.
– Тебе плохо, когда ты вспоминаешь обо всём?
– Я стараюсь не зацикливать свои мысли, Кэти. Внешне… Даже если у тебя и присутствуют ещё физические особенности мужчины, ты умело скрываешь их. А я… Я не извращенец какой-нибудь, чтобы взять и заглянуть тебе под одежду.
Том на моём месте скорее всего так и бы и поступил, но не я.
– Спасибо, Йоави. Ани и ещё одна подруга, видевшая тебя, сказали, что ты… Скромный и порядочный. И таких, наверное, больше нет. Я призналась им, что… Ты мне очень нравишься. Но… я не смогу встречаться с тобой, не смогу поцеловать, потому что ты натурал и к тому же придерживаешься консервативного подхода. Ты никогда не примешь меня.
Девушка с трудом договорила сквозь слёзы. Я не догадывался, насколько трудно ей далось знакомство, общение и, конечно, расставание со мной.
– Кэти, не переживай, – сев ближе, я обнял её, что вышло гораздо проще, чем можно было представить. – Видишь, хоть я и недоумеваю до сих пор, однако по-прежнему нахожусь здесь, рядом. Пройдёт месяц, другой. Удастся привыкнуть, надеюсь. Я никогда не сталкивался с такими вещами. Конечно, мне тяжело осознавать, что женщина, которая… Которую я… – тут пришлось перевести дух, чтобы собраться с мыслями. – В общем, которую я полюбил, вовсе не женщина. Похожее даже не представить. Но всё же ты такая, какая есть. Что бы там ни произошло, в любом случае ты не перестаешь быть человеком.
В глазах у меня стояли слёзы. Девушка долго молчала. Я тоже не знал, что ещё добавить.
– А как бы ты поступил на моём месте, Марк? – тихо спросила она, откинувшись на спинку дивана.
Я пожал плечами.
– Представь, здесь у тебя любящее женское сердце, – приложив руку к моей груди, Кэтрин усмехнулась. – Ты замечаешь, что дисбаланс между внешним и внутренним содержимым слишком велик, он не позволяет тебе нормально жить, радоваться каждому дню, просто чувствовать себя таким, какой ты есть. И знакомый парень, который станет тебе чрезвычайно дорог, без которого ты не сможешь провести и минуты, никогда даже не взглянет в твою сторону. Считаешь, я… Поступаю неправильно?
– Если б такое случилось со мной…
Продолжительная пауза заставила её вновь спросить:
– Ты не знаешь?
– Я бы, наверное, умер от тоски. От бесконечной боли внутри… Но всё же тянул бы как-нибудь свой век, потому что ценю то, что дано Богом. Важно не полученное нами, Кэти, а как мы этим распорядимся.
– И ты навсегда отказался бы от счастья, от нормальной жизни? Ведь близкий человек не увидел бы в тебе… Тебя самого. Только ложную внешность, не соответствующую действительности.
– Я бы старался помогать ему, делать ради него всё, что в моих силах. Даже если бы он так и не узнал, какую роль я играю в его судьбе.
– Ты осуждаешь меня…
– В церкви говорят, что медицина должна исправлять врожденные аномалии, когда существует угроза жизни, и оказывать своевременное лечение. Я родился, уже имея гемолитическую анемию и, если бы не врачи, долго бы не протянул… Но ведь хирургия вмешивается не только в экстренных случаях, когда речь идёт о главном. Она влияет и на качество жизни. Почему, если у ребёнка есть лишние пальцы на руках, мы берёмся удалять их?
– Чтобы он нормально развивался.
– Да. Мы стремимся помочь природе. Медицина и биология борются с тем, что человечество само же и натворило, потому что очень многое зависит от генетики, которую мы губим с каждым годом всё больше. Твоя ситуация мне кажется аналогичной. Когда иного выхода нет, нужно оперативное лечение.
– А пастор? Он говорит тебе другое?
– Мы с ним не обсуждали это, Кэти. Не из-за моих страхов или опасений, просто… О чем здесь беседовать? Это другое. Слишком личное.
– Сегодня Ани звонила… Она переживает за меня. Знаешь, мы с ней ходили по магазинам, и она помогала мне подбирать одежду, косметику. Все происходило у неё на глазах…
– Она хорошая подруга.
– Верно. У меня не доставало знаний и опыта, потому что до двадцати всё приходилось скрывать. Особенно на службе.
– Ты и в армии была?
– Ага. Вот, посмотри. Узнаешь?
Я с волнением взглянул на несколько снимков из альбома – юноша в форме возле боевой техники и он же, начищающий до блеска тёмный автомобиль. Черты его ангельского, полного доброты лица показались мне знакомыми, но… Не больше.
– Можно решить, что у тебя есть брат, – я улыбнулся, вернув фото.
– Ани тоже так говорит, – кивнула девушка. – Мы с ней поболтали насчёт пересадки волос и сделали вывод, что к концу будущего года, возможно, я уже буду ходить без парика. Хотя сомневаюсь.
– А, ясно. По правде сказать, я как-то и…
Она махнула рукой.
– Мужчины вообще в этом плане невнимательны. Да и к чему тебе думать, искусственная у меня шевелюра или нет?
– Вроде поддельных зубов, – я рассмеялся и указал на один из них во рту. – Вот ненастоящий сидит, а скажешь? Свой я потерял на судне. Буквально раскрошился.
– Зато у меня натуральная грудь, – тоже смеясь, произнесла Кэтрин. – Не такая выдающаяся, как у некоторых, но хоть что-то. Я пока хочу воздержаться от синтетики.
– Вряд ли она нужна тебе.
– Ты думаешь?
– Ну, тётки со здоровенным бюстом по телеку… Не знаю, – я улыбнулся, почесав затылок. – Это далеко не всегда красиво. И для здоровья не супер.
– Но у Бет наверняка не было проблем с размером…
– Ты же её не видела, Кэти. Она обычная девчонка. В подростковом возрасте доставала всех своими комплексами, рыдала по углам. А потом пришло время, и она просто перестала париться, достаточно ли у неё стройные ноги и гладко ли выбриты подмышки. «Блин, Марк! – сказала она мне. – Я ношу свитер и не вылезаю из джинсов. Кто посмеет упрекнуть меня, когда все вокруг одеваются точно так же?»
Девушка улыбнулась и покачала головой.
– У тебя водилось много подружек?
– Серьёзно было только с Бет. В семье думали, что мы поженимся… Но, к счастью, у нас не сложилось. Мы совершенно не подходим друг другу.
Я взглянул на Кэтрин.
– А ты встречалась с кем-нибудь?
– Женщинам моего рода сложно завязать нормальные отношения. Мне нравились парни, сколько себя помню. Я украла у соседской девочки куклу Кена и представляла, что мы гуляем с ним по парку. Наблюдала за тем, как одеваются взрослые леди, как хорошо они выглядят. Как готовят и ждут мужей с работы. Читала книги. Поговорить обо всём начистоту мне было не с кем.
– А потом?
– Потом я пробовала встречаться с ребятами из клуба. В то время мне предложили написать статью в журнал для квиров, и я согласилась.
– Да, ты говорила.
– Наша дружба складывалась не слишком удачно… Среди геев я не ощущаю себя своей, не нахожу комфортной среды. Понимаешь? Всё-таки они чужие для меня.
– Ну… Они же не в восторге от женщин, – кивнул я, улыбнувшись.
– Да. Они не воспринимали меня, как мне бы того хотелось. И вдобавок я убеждена: когда бородатый парень надевает платье, это неправильно. Будь или мужчиной, или девушкой, но не чем-то средним.
– Я тоже категоричен на этот счёт, Кэйт. Люди будут судить о тебе по всяким клоунам, по газетной шумихе, но им и в голову не придёт, что человек, изменивший пол, рассуждает о гендерности совершенно консервативно.
– Так и есть.
– А ты сталкивалась с проблемами в армии?
– Да, но страшных случаев удалось избежать. Мне повезло. Пожалуй, самое неприятное случилось в прошлом году, когда здесь появились хулиганы и разбили окна на первом этаже. Они измазали краской дверь, кричали гадости до приезда полиции. Я очень испугалась, Марк. Хорошо, что они не успели забраться в дом, иначе меня могли убить. Ты ведь не знаешь, что многих девушек вроде меня убивают.
– Господи… Что же за подонки?
Я невольно обнял её, шокированный столь ужасными подробностями.
– Увы, но неприятный случай может произойти в любой момент. Вспомни, как в галерее на нас пялилась старуха. Мне было так стыдно перед тобой…
– Не представляю, что случится, если я вдруг потеряю тебя.
– Просто не думай об этом, Йоави, – она погладила мою руку. – Ботаников ведь тоже не очень любят, правда?
– Да уж!.. – выдохнул я. – В школе со мной никто не общался, и по сей день не могу сказать, что у меня есть близкие друзья. Я всегда шёл сам по себе. Учёба, книги, кружки. Потом университет… Мне классно общаться с профессорами, которым под восемьдесят. У нас общий язык, общее стремление сделать мир лучше благодаря науке. Я не понимаю, как можно пойти и напиться где-нибудь, валяться на скамейке, словно бродяга… Как вести себя хуже скотины, а потом гордиться собой…
– Тебя били когда-нибудь за то, что ты не похож на других?
– Да, всего пару раз. Но я отделался скорее испугом.
Мы некоторое время молчали, погруженные воспоминания. Наконец, я улыбнулся и взглянул на девушку.
– Эй… Не грусти.
Заметив сумки под лестницей, я вспомнил, что хотел спросить ещё в начале.
– Скажи, а ты… Правда собираешься продавать жилье?
– Да. На операцию ведь нужно много денег. Мы договорились сделать её в январе.
– Так скоро?!
– Ага.
– А клиника хорошая?
– Я считаю её надёжной, да. Врачи уже знают меня, я ведь хожу туда на консультации и осмотры.
– Надо с ними переговорить. Я хочу удостоверится. Может, на работе кого спрошу… Важно, чтобы этим занимался высококлассный специалист, а не какой-нибудь сомнительный тип.
– Нет, не надо. Зачем, чтобы на кафедре кто-то шептался за твоей спиной? Том и другие коллеги… Они наверняка не отнесутся лояльно к таким вопросам.
– Ладно. И когда ты поедешь туда?
– На будущей неделе.
– Позвони мне, мы отправимся вместе.
– Ты уверен, что тебе необходима беседа с моим хирургом? Он хороший специалист, я доверяю ему.
– Ну… Поддержка всё равно не помешает. М?
Поправив её прядь, я взглянул на окно. Стоял поздний вечер, на улице не было ни души.
– Тебе много нужно вещей?
– Для чего?
– Чтобы какое-то время пожить у меня. Поедешь со мной?
Девушка растерялась. Она торопливо прошлась по гостиной, не ожидая услышать подобного предложения.
– Кэти, ты мне дорога. Ты, знаешь… Ты всё для меня. Я не хочу больше оставлять тебя здесь одну.
Мне действительно стало страшно за её жизнь. Она продолжительно обняла мои плечи, прижалась лицом к шее. Я понимал, что девушке трудно согласиться, но всё же смог уговорить её.
Мы оказались дома уже за полночь. Я предоставил ей комнату родителей, где ещё сохранялся порядок, помог разобрать чемодан и вскоре уснул прямо за столом, потому что день был сложным и я очень устал. Утром меня разбудил звонок Тома. Он сообщил, что днем нужно предоставить отчёт о проведенном семинаре, но я вообще не знал, что буду говорить перед собранием. Отложив телефон, я с трудом потянулся и увидел Кэтрин. Она надела мамин передник и уже вовсю убирала наш захламленный коридор, где мы не наводили порядок, наверное, год. Пройдя на кухню, я остолбенел. Здесь уже висели новые занавески, мебель кругом блестела от чистоты, а в духовке запекалось неизвестно откуда взявшееся мясо. На стуле лежала гора наглаженных рубашек и новые отпаренные брюки, которые я искал две недели.
– Мне что-то так стыдно, – пробормотал я, усмехнувшись. – Ты просто золото, Кэйт. Я… Застигнут врасплох. Ты вообще спала сегодня?
– Немного. Будильник был на шесть. Я боялась, что не успею привести себя в порядок. Ты не представляешь, сколько мне нужно сделать утром, чтобы нормально выглядеть.
Я приготовил кофе, слушая её.
– Обычная женщина может себе позволить практически не использовать макияж. Ну по минимуму. К тому же, она не переживает из-за парика, из-за других вещей… Никогда не входи ко мне без стука, хорошо? Я не хочу, чтобы ты видел меня другой. И потом я всё утро думала, что случится, если приедут твои родители. Вряд ли нам удастся их долго обманывать.
Я поцеловал её щеку.
– Кэти, во-первых, сейчас они слишком заняты здоровьем отца. Он всю жизнь занимался дальнобоем, курил. У него больные лёгкие. Ему нет смысла возвращаться сюда. А мама… она видела тебя на фото.
– Фото ни о чем не говорит, Марк.
– В любом случае она не будет шокирована, обнаружив здесь девушку. Я поговорю с ней по скайпу и улажу проблему хотя бы на время. – я отпил кофе. – В соседнем подъезде наш знакомый сдаёт маленькую студию. Там неплохо. Он планировал подыскать нового жильца, так что мы сможем видеться с тобой постоянно. Январь уже не за горами.