Время появления русского космизма как самоназвания философской школы – вопрос дискуссионный. Часть исследователей считают, что его возникновение – результат моды на всё космическое, которое охватило СССР после полёта Юрия Гагарина. Лидеры ЦК КПСС были заинтересованы в том, чтобы у такого грандиозного технологического прорыва, как полёт человека в космос, было надёжное идеологическое обоснование, приемлемое не только для народов нашей страны, но и для западных стран. В таком контексте русский космизм превращался в мощную традицию, которая зародилась в российской культуре ещё во второй половине XIX века.
Однако большинство историков философии считают, что концепция «русского космизма» сформировалась ещё у Николая Фёдорова (1829 – 1903), ну а то, что она довольно долго не превращалась в единую школу, объясняют наличием большого количества течений, дисциплин и концепций, которые, так или иначе, использовали слово «космизм». Как только эмоции остыли, а время стёрло прижизненные противоречия авторов, появилась возможность объединить всё это многообразие одним термином.
На сегодняшний день к русскому космизму в философии относят уже упоминавшегося нами Николая Фёдорова, Николая Умова, Николая Холодного, Александра Сухово-Кобылина, Константина Циолковского, Владимира Вернадского, Пьера Тейяр де Шардена, Александра Чижевского. В историческом дискурсе сразу вспоминается имя Льва Гумилёва с его теорией пассионарности и этногенеза. В искусстве сторонниками этого направления были Велимир Хлебников, Александр Блок, Андрей Белый, Михаил Врубель, Александр Скрябин, Иван Ефремов. С позиций оккультного и мистического знания к русскому космизму тяготели Елена Блаватская, Макс Теон, Елена Рерих, Анни Безант, Пётр Успенский и др.
Пожалуй, самая распространённая презентация русского космизма включает в себя перечисление известных фамилий с кратким анализом их идей. Безусловно, подобная стратегия уже несколько приелась, поэтому в данном контексте мы решили порассуждать о генезисе русского космизма как большого многомерного философского события.
На наш взгляд, можно выделить пять общих черт русского космизма: преобладание целого над частями (т.н. холизм); телеология; идеализм; антропология, утверждающая эволюцию человека; публицистский и художественно-мистический способ философствования. Анализ генезиса космизма предполагает уточнение этих понятий.
Холистическая позиция характерна для всех идеалистических учений. Сторонники этой концепции, например, Платон или Аристотель, утверждали, что в мире всё взаимосвязано, так как всё общее господствует и повелевает над частным. Любая отдельность обязательно зависит от общей структуры мира. Таким образом, что само бытие и самостоятельность частного – иллюзия, которую необходимо преодолеть. Считается, что холизм архетипичен русской ментальности. Поэтому в нашей культуре он получил ряд новых уникальных определений, таких как «соборность», «общинность», «всеединство», «русская идея», «империя» и т.д., противостоящих западному индивидуализму. Именно из холистических воззрений следуют «русские» идеи о гармоничном соответствии микрокосма и макрокосма, примата общего над частным, доминирования общества/государства над человеком.
Как правило, холизм тесно связан с телеологией, учением, полагающим разумную целесообразность мира. В отличие от причинно-следственной связи, на которой настаивает наука, телеология пытается разглядеть за всеми событиями мира последовательность каких-либо целей, в конечном итоге стремящихся к достижению одной общей цели. Как правило, но не всегда, такой целью является Бог (Абсолют) или реализуемая им Идея. Природа, история и человек в этой конструкции вынуждены соответствовать устройству всего бытия. Из этого тезиса становится ясно, почему космисты толерантно воспринимали и Гегеля, и Маркса. Идеи этих мыслителей ложились на благодатную почву нашей традиции подозрения к частной свободе, примату социально-исторического детерминизма и веры в счастливое будущее человечества.
Для российской культуры гегельянство и марксизм задавали более-менее приемлемый понятийный горизонт мышления, но были чужды на уровне традиций и практики. Тезис о российском скепсисе по отношению к различным вариантам объективного идеализма может показаться излишне субъективным и противоречащим фактам. Ведь мы знаем, что после 1917 года Россия была первой в мире страной, чьей официальной идеологией был марксизм. Тем не менее, мы полагаем, что для культурной и интеллектуальной элиты России марксизм, с его европейским понятийным аппаратом, был лишь вовремя подвернувшимся способом модернизации. Именно об этой интерпретации марксизма писал Николай Бердяев в работе «Истоки и смысл русского коммунизма». Он полагал, что на самом деле, за языковой ширмой марксизма творилась иная история и продолжалась иная, более древняя и более русская, традиция, необходимым элементом которой был, в том числе, русский космизм. И западный философский дискурс это принципиальное различие всегда чувствовал.
Может быть, поэтому, а может быть, и нет, но среди профессоров философии считается, что относиться к русскому космизму критически, серьёзно, не полезно. Дело в том, что различные учения русского космизма, как правило, используют публицистический, художественный или даже мистический язык описания. В этой связи ошибочно считается, если к холизму, телеологии и идеализму добавить ещё два-три дополнительных понятия, такие, например, как «человек», «космос», «деятельность», – то их взаимная игра породит бесконечно дифференцированную совокупность «космизмов» в философии, религии, науке, искусстве. На наш взгляд, если бы это было истиной, то на выходе получились различные варианты философии Гегеля. Наша гипотеза как раз состоит в том, что русский космизм – уникальное философское учение, которое не сводится к гегельянству и прочим философемам исторического детерминизма. Специфика философии космизма не удерживается в этой строгой понятийной сетке и куда-то «испаряется». По всей видимости, для понятийного осмысления русского космизма ещё не пришло время.
Ещё одна особенность космистов в том, что его представители слабо «верили» в силу понятий. Скорее они исходили из некоего иррационального «зова», как сказал бы Шопенгауэр, воли Абсолюта, которая лишь нехотя излагается на языке понятий. В контексте космизма эта воля интерпретировалась либо как иррациональный проект будущего, либо как угроза и вызов безопасности человечества. Честно говоря, сложно представить кого-либо из авторов-космистов, которые философствовали бы спокойно и аргументировано, что называется, с учебником и утверждённым ректоратом планом лекций. Скорее для них подходит темперамент ницшеанского толка, когда теоретизирует оторванный от общества одиночка, пишущий харизматично, страстно и с почти полной уверенностью быть не понятым современниками. Поэтому, наверное, пока довольно трудно представить системное изложение идей русского космизма с академической кафедры.
В этой связи тема неакадемичности космизма, пожалуй, одна из самых принципиальных. На наш взгляд, понимание специфики космизма как философской школы невозможно без анализа мест его генезиса. Что удивительно, но космисты не были «профессиональными философами». Они не преподавали философию студентам. Не пытались получать научные звания и регалии. Чаще всего это были странные для современников отшельники и мечтатели, живущие вдалеке от внимания публики и борьбы за славу. Не менее поразительно, что в отличие от большинства западных философов почти все они относились к философии как способу жизни. То есть они жили так, как писали и верили. Уверен, что можно написать целую книгу о местах, где появлялись концепции русского космизма: провинциальные библиотеки и рабочие мастерские, эмигрантские кафе и камеры ГУЛАГа, сельские домишки и университетские курилки. Очень похоже, что именно интеллектуальная маргинальность, почти фанатичная любовь к делу своей жизни, социальная неустроенность и самоостракизм являются принципиальными чертами космистов.
В этом, скорее всего, проявляется антизападность философского подхода космистов. Гипотетическому адепту западной философии, пытающемуся размышлять о русском космизме, остаётся только удивляться. Что это, собственно говоря, такое, эмпиризм или рационализм? Есть ли в его контексте диалектика субъекта и объекта? Мыслимо ли развитие этой школы и вообще, насколько возможна история русского космизма? Наконец, какова методология философии русского космизма и как верифицировать/фальсифицировать его заключения? На эти и многие другие вопросы у представителей космизма не то чтобы нет ответов. Для них характерна иная интуиция, которую они, чаще всего, и не пытаются философски понятийно прояснить. Они просто ставят в центр своего мышления человечество и постулируют его коллективную свободу за рамками истории (но не спешат расстраивать нас фактом, что эта свобода очерчена красными флажками онтологии!).
Поэтому особое место в философии русского космизма занимает антропология. По большому счёту, именно человек – главный предмет вопрошания этой школы. Если попытаться свести антропологическую проблематику к отдельной формуле, то она звучит так: природная эволюция человечества – частный случай радикальной духовной и космической эволюции.
Данный тезис есть некий третий путь схватывания человеческой природы, отличный как от религии, так и от фактов позитивной науки. Попробуем это показать. Для начала рассмотрим различие антропологических представлений религии и русского космизма в его мистических вариациях. Одновременно понимая, что в ряде текстов христианство и философия космизма переплетаются до смешения и дополнения друг друга, как в работах Фёдорова.
Религия настаивает на догмате совершенной природы человека, постоянной и неизменной, находящейся в сложных личностных отношениях с Богом. Каждый человек – уникальное бессмертное творение, способное к самостоятельному духовному развитию, целью которого является возвращение к первоисточнику. В контексте духовно-мистических учений целого ряда русских космистов, таких, например, как Елена Блаватская и Елена Рерих, вместо духовного возвращения – космическая эволюция. Человеческий дух тоже бессмертен, но общая траектория движения не назад, а вперёд, в процессе которой человечество радикально себя меняет. При этом духовная эволюция – результат трёх факторов: формирование личного духовного потенциала, рост коллективных знаний и драматическое влияние Космоса. Результат подобной духовной эволюции – превращение земного Человека в Богочеловека или Сверхчеловека.
Однако, как мы понимаем, футуро-мистическое мировоззрение космистов противоречит формулам философии религии и религиозных догматов, и при этом само может быть принято только на веру. Так как эмпирически зафиксировать собственные (индивидуальные) и коллективные трансформации, о которых писала Блаватская и её ученики, объективировать их, не представляется возможным.
Другой стороной антропологии космистов является вера в науку как базовый инструмент космической эволюции человечества. Подобные идеи характерны для Циолковского, Вернадского, Чижевского и многих других. Они полагали, что земная часть истории человечества рано или поздно должна остаться в прошлом, а будущее людей связано со звёздами. При этом их рассуждения носили вполне материалистический характер и сводились к тому, что ресурсы планеты Земля ограничены. Поэтому будущее человечество должно «сбежать» с неё к звёздам. В отличие от духовно-мистических учений отрицалось индивидуальное бессмертие человека, но верили или хотели верить в бессмертие человеческого вида.
Позитивная наука, в этом контексте, накапливая знания и улучшая жизнь людей, одновременно улучшает их природу. Как результат научно-технического развития, человек становится сильнее, умнее и моральнее.
Сегодня этот сциентистский оптимизм космистов если не разрушается, то уж точно не всегда подтверждается фактами. Разве не делает наука человечество в целом более хрупким? Сложная техника порождает сложнейшие проблемы, которые со временем могут превратиться в неразрешимые. Тема «технологического апокалипсиса», наверное, составляет тысячи футурологических сценариев и книг. А современное гуманитарное мышление уже давно видит в науке – технологии «двойного назначения», склонные и к добру, и к злу одновременно. В этом ряду – и термоядерное оружие, и комплекс экологических катастроф, и распространение техногенных заболеваний, и безудержный рост потребления, и растущая инфраструктурная зависимость. Да и весь наш исторический опыт разве не говорит о том, что рост науки и знания не сказывается на улучшении природы человека? Напротив, рост мощи человечества увеличивает количество зла, как об этом правильно писал Ницше, и что подтвердила печальная история XX века с его «фашизмами», «сталинизмами» и «исламизмами».
Анализируя антропологическую проблематику русского космизма, отметим, несмотря на то, что идеи космистов частью не доказуемы, а частью опровергнуты практикой, но их гуманистический и творческий потенциал актуален до сих пор. Он служит стимулом и надеждой для многих сотен миллионов людей. В конце концов, главное призвание любой философии в том, чтобы люди не забывали об удивлении и мечте, пусть и весьма отдалённой. К тому же, мы видим, что мечты космистов понемногу начинают сбываться: человечество вырвалось в космос, расшифровало геном человека, придумало умные машины, которые в миллиарды раз быстрее, чем человек, обрабатывают информацию. Кто знает, быть может, тот мир и тот новый человек, о котором грезили космисты, уже на пороге?
Завершая наш короткий разговор о русском космизме, отметим, что Россия XXI века настойчиво ищет свою национальную, культурную и философскую идентичность. Этот поиск начался очень давно и неизвестно, закончится ли он вообще. Ясно одно, русский космизм, и как философская школа, и как одно из уникальных проявлений мировой культуры, будет жить и развиваться.