Стали дни скупы, однообразны,
С горьковатым привкусом полыни.
Все мечты нелепые напрасны,
Грёзы тоже лишние отныне.
Будет ночь пленённой птицей биться,
Утопая в нитях звёздной пыли.
В предрассветном сумраке приснится,
Будто Вы меня не разлюбили.
Людмила Цымбалова
Как милы Сергею роскошные русые кудряшки и трогательное в настороженной робкой застенчивости кукольное личико любимой. Её гибкий стан с выразительной талией, дурманящий запах, то ли обильно цветущих луговых трав, согретых полуденным солнцем, то ли соблазнительно спелой лесной ягоды. Дразнящий простодушной доверчивостью и беспредельным обожанием взгляд навевал сонмы грёз, отражающихся в бездонно серых глазах-омутах.
В её зачарованном взгляде невозможно было не утонуть.
Не было у парня в тот миг ни малейшего шанса выплыть из водоворота избыточной эмоциональной впечатлительности. Не было!
Трепетно напрягаясь всем телом, в блаженном экстазе зажмуривая глаза, пылко и требовательно прижимал восторженный мальчишка девочку к упругому торсу, опасаясь неумелой поспешностью спугнуть хрупкое, манящее восхитительными чувственными соблазнами счастье не только любить, но и обладать.
Разбуженная впечатлительным воображением и деликатными, но откровенно интимными знаками внимания, девушка, повинуясь неодолимому сенсорному импульсу, изобретательному воображению и первобытному инстинкту затрепетала в предвкушении восхитительного полёта и зависла в состоянии головокружительной романтической невесомости, не позволяющей милому нарушить законы интимной гравитации.
– Сегодня можно, – подумала девочка, – так будет правильно.
Даже если это коварное сладкое наваждение, кратковременный морок – неважно! Адреналин и гормоны знают своё дело.
Неистовый восторг накрыл Сергея с головой, ловко оторвал от земли, закружил, завертел.
Наслаждаясь неожиданным, но желанным моментом близости с невинной возлюбленной, юноша медленно провёл тыльной стороной руки по горячей от смущения и неловкости щеке девушки, провоцируя тем самым обоюдное пьянящее влечение.
Энергия прикосновения заставила подружку реагировать неожиданным, непривычно возбуждающим образом. Анжелика закрыла глаза, встала на цыпочки, неуверенно потянулась навстречу, позволяя кавалеру больше, чем всегда.
Трепетные тела пронзила череда соблазнительно волнующих, необыкновенно сладостных для всего тела разрядов.
Юноша, не понимая причины своей безрассудно дерзкой решительности, бесстыдно скользил руками и губами по желанному телу подруги, не ведая преград. Любимая напрягалась, вздрагивала, принимая довольно нескромные робкие ласки с видимым наслаждением.
Комната, окно, стол, стулья – всё кружилось в неторопливо обманчивом экзотическом танце, растворялось, плавилось в безумно ускоряющемся темпе, увлекая целомудренную парочку в страстный водоворот непредсказуемо значимых событий.
Резкий стук в дверь остановил стремительное вращение, наполненное невероятной новизны и сладости ощущениями, которые растаяли вместе с потоком возвращающегося сознания.
Девочка с недоумением смотрела на раскрасневшееся нагое тело, непристойно распластавшееся на основательно смятых простынях в странно расслабленной позе, на Сергея, опасно нависающего над ней, на убедительные улики свершившегося интимного слияния.
На полу красноречиво валялась скомканная одежда, тревожно сигналил о непоправимых последствиях излишне азартного сближения висящий на спинке стула бюстгальтер.
Анжелика была потрясена. Непостижимо: когда, как это всё произошло, ведь она лишь на мгновение зажмурилась, на секундочку провалилась в блаженное забытьё, доверилась!
Сколько прошло времени: мгновение, час, два? Как всё это объяснить маме!
Девушка в спешке подобрала разбросанные вещи, растерянно, безмолвно упрекая взглядом, посмотрела на друга, силясь задать какой-то весьма важный, но щекотливый и не до конца осознанный вопрос, на который уже не было времени.
Сергей взял любимую за худенькие плечи, чувственно прижал, с трудом сдерживая дыхание, не справляющееся с потребностью перевозбуждённого организма в кислороде, помог кое-как одеться.
Действия сладкой парочки выглядели комично. Искры остаточного напряжения ещё блуждали по воспалённой коже, руки не слушались. Истеричные спазмы готовы были проявиться сию секунду самым затейливым образом, – как же так!
Юноша неловко щёлкнул застёжкой бюстгальтера, нежно поцеловал любимую сзади в шею, пытаясь загладить вину, успокаивая тем самым и себя тоже.
Последний разряд прошил тело подруги, породив попутно тысячи слишком деликатных и сложных, чтобы немедленно осмыслить, вопросов, надежд и мучительных в откровенном неведении сомнений.
Земля не ушла из-под ног, небо не обрушилось, но это удивительное событие изменило их жизнь до неузнаваемости, чему поспособствовали со своей стороны родители, ставшие невольными свидетелями сокровенной интимной тайны, которую уже невозможно было скрыть: слишком много улик указывали на свершившееся деяние.
Взрослые не стали скандалить: что поделать – дети выросли. Семейное единение должно оказать на ретивых влюблённых целебное действие. Жизнь научит всему, в том числе разумной осторожности.
Чуда не случилось: Вселенная решила не спешить вознаграждать молодых прибавкой в семействе. Впрочем, и молодые не торопились расширять границы среды обитания.
Жизнь была или казалась им настолько восхитительной, яркой, что третий в ней был бы сейчас явно лишним.
Счастье и благополучие лились через край.
Анжелика с присущим ей усердием начала неутомимо наводить тщательный порядок в отношениях и в семейном гнёздышке, которое освободила для молодой пары одна из бабушек.
Кто в доме хозяин спорить не было смысла: конечно, она – женщина.
А ещё супруга безумно полюбила азартно и шумно выяснять отношения, особенно перед сном. Потом с наслаждением азартно и шумно мириться в постели.
Серёжка, пытаясь погасить воинственное настроение и вспыльчивый темперамент любимой, чувствовал себя виноватым, потому старался изо всех сил.
Наверно, чересчур ревностно, слишком последовательно и ретиво взялась Анжела внедрять в интимные отношения элементы семейной деспотии. Иначе, отчего любимый, не прожив с ней и года, украдкой сбежал к первой встречной: к кроткой, похожей на сушёную воблу непонятного возраста кобылице в очках на половину лица, которая до той поры незаметно жила в гордом одиночестве в соседнем подъезде?
То, что соперница была тщедушна, невзрачна, выглядела выцветшей квартирной молью, было обидно вдвойне.
– Поживём-увидим, – скрипела про себя Анжелика раздосадованная коварным вероломством пока ещё мужа, поскольку официально рвать отношения Сергей не спешил, вглядываясь в искажённое ущемлённым самолюбием отражение себя в зеркале, – вот мои неоспоримые аргументы: стройная осанка, упругая грудь изысканной формы, бархатистая кожа, томный взор. И вообще – я самая-самая! Разве можно такую разлюбить? Без боя не сдамся! На коленях приползёт.
Однако милый не торопился капитулировать. Воркование шествующей под ручку парочки предателей, которых Анжела с ненавистью разглядывала каждое утро и каждый вечер из своего окна, раздражала немилосердно. Сердце выло, брыкалось и корчилось, нещадно изводя желанием немедленно, очень-очень больно отомстить: не ему, Серёженьке, – ей, коварной змеюке обольстительнице.
– На чужой каравай позарилась, оторва. Ответит, по всей строгости… не знаю чего! Неповадно будет переманивать тщедушными телесами законного мужа. Ишь, острым задом как вертит, улыбается, словно дурочка с переулочка. Было бы, чем восхищать: попа с кулачок, грудь с горошину, три волосины на голове, и губы синие, как у утопленницы. Я тоже не лыком шита: заведу себе шикарного любовника с перспективными возможностями. Нам ли быть в печали – красивым бабам!
Желающих занять вакантное место активного спутника жизни в уютном гнёздышке, даже по её непростым правилам, оказалось достаточно. Кукольная внешность её добрую половину окружающего мужского населения располагала к интиму, и вообще: умела Анжела произвести своим появлением на публике неизгладимое впечатление.
В одного многообещающего воздыхателя Анжела даже влюбилась по-настоящему. Эмоциональными переживаниями обносило голову. В романтических грёзах чудились головокружительные приключения с пикантными подробностями в соблазнительных заманчиво ярких тонах.
– Вот оно счастье, не упустить бы! Куда моему Сергею до него. Пусть завидует.
Недотрогу изображать не стала, чтобы не спугнуть удачу. На первом же свидании позволила себя соблазнить, вывалив экспозицию из солидного арсенала страстных безумств, испытанных и усовершенствованных в пору непорочной влюблённости в собственного мужа, помноженную на иллюстрированную демонстрацию нерастраченного всуе эротического таланта.
В рот любимому заглядывала, покорность и смирение имитировала, как могла, даже кофе в постель носила и носки стирала.
Не помогло: прорывающееся сквозь флёр добродетельной скромности агрессивное начало то и дело вырывалось из вынужденного заточения. Запредельной сложности планов на будущее и непомерных требований претендент не выдержал, как и прочие, по разным причинам не окольцованные менее капризными подружками ветераны эротических баталий.
Кому захочется связать жизнь с женщиной, заурядный хозяйственный и нравственный потенциал которой помножен на весьма несимпатичные стервозные повадки!
Обидно! Но ведь она молода, привлекательна, перспективна.
– Что не так-то, – вопрошала себя прелестница, – какая есть, другой у меня для вас нетути.
– Хрен тебе, а не развод, котяра облезлый, – клокотала и булькала как закипевшее молоко Анжелика, – на коленях приползёшь, когда наиграешься. Вовек не прощу!
Это она о Сергее, который давно и прочно оброс хозяйством и счастьем с мягкой податливой женщиной, которая не давила, не выказывала превосходства, не пыталась улучшить его привычки, манеры и ум.
Скромная, но решительная, она глубоко вросла в его внутренний и внешний мир, слилась с единственным мужчиной в блаженном экстазе, когда общими становятся любые, даже незаметные для других движения души и тела.
Природный эгоизм, старательно выпестованный в смелых мечтах Анжелики, искал выход. Тщетно. Одержимость идеями мщения и неоспоримой исключительности высасывала жизненную энергию, лишала сокровенных желаний, творческого вдохновения и сил; неудачи на ниве матримониальных стратегий обусловили гнетущее состояние выученной беспомощности.
– Да пошли они все! Мне и одной неплохо. Велика радость – грязные портки стирать.
Сергей демонстративно (не иначе) прохаживался в обнимку с тщедушной пассией, коротышкой, одетой безвкусно, дёшево, почти бесцветно. Он был одухотворён и явно счастлив.
– Хоть бы для приличия бросил взор на окна законной супруги. Достойной, между прочим, быть любимой более других. Любящей тебя, негодяя, верной. Так нет же, словно меня нет, и не было никогда!
Ведь я ему тогда… в тот памятный день, самое ценное доверила. И что! Мерзавец, извращенец, ничтожество, эгоист! Как можно настолько не уважать себя, чтобы целовать это облезлое чучело… ба, да у неё животик растёт!
Вот ведь право слово зараза вероломная! О чём только думает, ловелас недоделанный! А если дети на неё будут похожи? На меня посмотри, недоумок, я твоё счастье, я! Ну, почему, почему всё ей, чем я-то хуже!
Анжелика наревелась до одури, до мучительно болезненных спазмов в горле, заснула прямо в одежде, выплёскивая досаду и ненависть в сновидении, сюжет которого затмил бы отвратительным безумием фильмы ужасов.
Когда “сушёная вобла” появилась во дворе с небесного оттенка детской коляской, Анжелика ощутила себя безнадёжно одинокой, несчастной и окончательно потерянной.
Это должна была быть её коляска, её сын! Озабоченная угасающими возможностями дама всё ещё надеялась на спасительное время, которое всё расставит по местам, на удачу, которая сама по себе решит все проблемы.
Мир постепенно сужался, растягивая одинокую неприкаянность на годы. Мрачные видения преследовали Анжелику повсеместно. Она научилась курить, обнаружила особую прелесть в обжигающе крепких и шипучих напитках.
Параллельные вселенные реального и вымышленного миров раздваивалась, петляли в промежутках между светом и тьмой, сталкивали поэзию ускользающей интимной романтики с достоверной драматической прозой реальной жизни.
Портрет Сергея времён беззаботной молодости занял удобное место на свободной стене. Его было очень удобно расстреливать разноцветными дротиками.
Но на ночь под подушку Анжела неуклонно клала нестиранную Серёжкину футболку, вдыхала перед сном неуловимый запах утерянного некогда безграничного счастья.
Любила она его, ненавидела? Кто знает! Ответить на столь сложный вопрос невозможно.
Были моменты, когда навсегда хотела уйти из неуютной по причине неприкаянности реальности: горсть таблеток в бокал шампанского и спать.
Но представив себя лежащей в неглиже с вывалившимся языком и пеной изо рта, пугалась, застывала в отчаянии, надолго проваливаясь в меланхолию, отягощённую бессонницей с ужасными галлюцинациями.
– Влюбиться что ли, – время от времени вопрошала она себя.
Нет, мужчины больше не привлекали, точнее, Анжела презирала их кобелиную сущность за свои же неудачи.
Иногда её посещали чудовищно нескромные видения, напоминающие о том удивительном дне, когда впервые решилась на безрассудный поступок, оказавшийся самым сладким в неприкаянной судьбе.
Прочие мужчины казались лишь жалким подобием Серёженьки, поскольку были лишены его очаровательного обаяния. К тому же каждый из них вынашивал корыстные цели, напрямую связанные с ней как незадачливой, но вполне привлекательной хозяйкой уютных квадратных метров.
– Нужно быть осмотрительней, осторожней. Заморочат голову, окрутят… того и гляди оттяпают приглянувшийся кусок жилой площади. Любит, не любит – поди догадайся.
Год или около того беспредельного счастья с Сергеем намертво отпечатался в памяти.
– Он ведь, подлец, пробудил склонную к дьявольским искусам физиологию, взрастил букет греховных, но сладких помыслов, возбудил вкус к ненасытным влечениям. И бросил. Бросил! Как ненужную вещь, как ветхий хлам!
Жить в окружении безрадостных воспоминаний и бредовых идей становилось тошно. Незаметно потускнела, выцвела живая эффектная внешность, квартира потеряла ухоженный вид.
Зато Серёжкина “моль” расцвела, похорошела. Округлилась, обзавелась удивительно ярким румянцем, особенным, озорным, зачарованным взглядом, на который как мотылёк на яркий свет летел сломя голову бывший муженёк. Пружинистая осанка и спокойная уверенность “засушенной воблы” не давали повода усомниться в прочности их отношений.
– Девочку родила, гадюка! Мою, между прочим, девочку. От моего личного мужа.
Всё же со временем Анжелика устала ненавидеть, уяснила, что вела себя тогда, в самом начале, крайне глупо, что разорила хрупкое семейное счастье собственными руками.
Была ведь любовь. Самая настоящая. Серёжка надёжный, верный. Был.
– Это я была, я, дурища! А у него всё в порядке. Он с этой… с молью бесцветной, вполне себе респектабельно выглядит. Отыграть бы назад, вернуться в блаженное вчера! Второй раз я бы своё счастье не упустила. Влюбиться что ли, назло всем!
Анжелика подошла к зеркалу, покрутилась, – а и влюблюсь!
Початая бутылка шипучки на несколько градусов подняла настроение. Бегущие сквозь толщу напитка весёленькие пузырьки будили восторженное воображение, взывали к конструктивному диалогу с внутренним собеседником, который, то давал советы, как исправить ситуацию, то отговаривал, аргументируя неизбежный провал авантюрной затеи, найти надёжного и верного спутника жизни списком неудачных попыток навести порядок в личной жизни.
Раздосадованная сумбурными рассуждениями, которые испортили остатки позитивного хода мыслей, Анжела, слегка пошатываясь, приподнялась в кресле, взяла из вазы красный дротик, – пусть провидение решает. Если в глаз попаду – начну новую жизнь. Как тогда. И не отговаривайте меня – я всё решила.