Варяг поднялся к себе на второй этаж. Взял в руки пульт охранной сигнализации. Все индикаторы показывали норму – значит, все в порядке. Охрана также была на месте. Варяг прилег на кровать и попытался читать газету. Было тревожно. В голове роились мысли. Какие-то беглые, ускользающие обрывки, полная сумятица. Что ж, сон в руку. Но что дальше? Главное – угадать момент, точно выйти на цель и не терять времени. С Сержантом срочно нужно что-то предпринимать. Ясно, будет кружить вокруг офиса, а скорее всего у дома. Охрана его вычислит.
Варяг поднялся, подошел к секретеру. Достал бутылку виски. Если бы кельты только и сделали, что изобрели виски, подумал он, их вклад в цивилизацию и так уже был бы достаточно велик. Он наполнил бокал с толстым дном ровно наполовину. Выпил одним махом и снова лег.
Сержант не шел из головы.
Это ж надо, сумел отыскать его, хотя никто, даже бывшие друзья, оставшиеся в России, сейчас и представить не могут, что он, Варяг, здесь, за тридевять земель. И в самом деле – конспирация, сопровождавшая его отъезд сюда, была предельной. Невольной «жертвой» ее стала Светлана, но так было нужно, слишком велик был риск.
Перед отлетом из России Владислав «по секрету», когда они остались вдвоем, сказал Светлане, что в Лондоне для них заказаны два билета в Монреаль. Он говорил ей, что обожает Канаду. Но не сказал тогда всей правды. О том, что из Монреаля они тут же отправятся в Сан-Франциско, промолчал.
В Монреале Светлана, ошалевшая от смены часовых поясов и пересадок, узнав, что теперь нужно лететь в США, спросила:
– А из Сан-Франциско – куда? В Шанхай?
– Светик, успокойся, – обезоруживающе улыбнулся Варяг.
– А из Шанхая – куда? – не унималась Светлана. – В Воронеж? У-у-у! Обманщик.
Варяг не случайно решил приобрести дом вблизи Сан-Франциско, уютно расположенный на побережье. Лучшие годы жизни он провел в переполненных камерах деревянных бараков, где целыми днями зэкам приходилось смотреть на стену с проржавевшей колючей проволокой. Теперь хотелось простора. Большой сад его нового жилища напоминал бухту, где он мог не только переждать надвигающийся шторм, но и набраться сил. Раньше, приходя домой, Варяг по-настоящему расслаблялся, гуляя по выложенным камнями дорожкам.
Но вот уже который день его не могли успокоить ни благоухание цветущего сада, ни прохлада бассейна, ни домашний уют, созданный руками Светланы. А тишина и вовсе действовала на него раздражающе. Света ощущала неожиданную перемену в любимом, робко подходила к нему, ласково обнимала, но он всякий раз мягко освобождался от ее объятий.
Варяг чувствовал угрозу.
Опасностью наполнилось все окружающее пространство, казалось, воздух наэлектризован до такой степени, что даже среди ясного неба можно было ожидать сверкания молний. И тогда Света, не выдержав гнетущего напряжения, спросила напрямик:
– Владик, что с тобой происходит? Последнее время ты какой-то… отчужденный.
Варяг долго молчал, глядя в окно.
– Не знаю… Это у меня бывает. Наваждение какое-то. Все будто бы хорошо. Но все-таки что-то не вяжется.
Чувство опасности у Владислава Геннадьевича было развито неимоверно. Оно было сродни инстинкту животного, уловившего в воздухе едва различимый незнакомый запах. Еще в России Варяга трижды пытались убить, но всякий раз, предупреждая фатальный исход, он успевал опередить убийцу.
Вот и сегодня он вышел из машины буквально за секунду до того, как ее разорвало на части.
Эту черту характера он выработал за долгие годы, проведенные в заключении, когда приходилось быть каждую минуту предельно осторожным. Любое опрометчивое слово, любой неверный жест в камере могли обернуться жестокой расправой, а то и резней.
Мир, в котором ему довелось прожить почти половину своей жизни, оказался очень сложным. А вор такого масштаба, каким являлся Варяг, должен обладать особым чутьем на людей. И на опасность.
Конечно, несколько последних лет сильно отличались от тех, которые он провел в лагерях. Но и в этих условиях Варягу постоянно приходилось быть начеку. Мир вокруг менялся сокрушительно быстро. Менялась и жизнь законных. Держать ситуацию под контролем становилось все сложнее и сложнее. Законники не сидели на одном месте, как это было раньше. Сейчас, в окружении многочисленной свиты, они с удовольствием раскатывали не только по своим владениям, с которых снимали дань, но охотно наведывались и к соседям, где подобные встречи напоминали официальные визиты. На этих светских раутах перемалывались косточки смотрящим, создавались новые союзы и даже кроились границы контролируемых ими суверенных территорий. Неугодному положенцу после состоявшегося обмена мнений чаще всего в качестве неприятного сюрприза подкладывали под водительское кресло взрывное устройство, способное разрешить не только любой спорный вопрос, но и избавить от возможного конкурента.
Мир становился все более тесным. Новые российские законники теперь так же легко разъезжали по всему свету, как некогда при «совке» это делала лишь партийная номенклатура. Западная публика удивлялась невиданному доселе размаху русской души. Вдруг выяснилось, что «новые русские» не умеют мыться в бане в отдельных номерах – тесно им там, а потому снимают всю баню целиком. Ужиная или обедая в ресторане, «новые русские» не ограничиваются отдельным столиком, а склонны заказывать сразу весь зал или даже ресторан. Когда русские ребята появляются в каком-либо публичном доме, все девушки знают: грядет потрясающий заработок, и оказывают «новым русским» самый радушный прием.
Живя за границей, Варяг часто был свидетелем того, как иной законный, хлопая швейцара по плечу, давал «на чай» стодолларовую купюру. Обалдевший от такой щедрости швейцар не мог знать о том, что давать на «гостинец» деньги меньшего достоинства среди братвы так же неуместно, как раскатывать по родной столице на стареньком «жигуленке».
Варягу нередко приходилось наблюдать за гуляющими в американском городе русскими законниками. Он ловил себя на том, что испытывает ностальгическую грусть по ушедшим временам. А отдыхающая братва вряд ли могла признать в нем, проходящем мимо элегантном незнакомце, живую легенду воровского мира.
Хотя однажды Варягу все же показалось, что на одной из оживленных улиц Сан-Франциско он выхватил в людской массе чей-то очень знакомый, умный, настороженный взгляд. Поток машин помешал тогда Варягу рассмотреть человека. Но это послужило для него первым сигналом.
В комнату вошла Светлана с подносом и прервала размышления Владислава:
– Владик, вот твое молоко и бисквит с цукатами, – сказала она с улыбкой, ставя поднос на низенький столик у окна.
Варяг встал с кровати, подошел к столику и опустился в кресло.
– Мне совсем не хочется есть, нет аппетита.
Светлана внимательно посмотрела на мужа.
– Все же что с тобой происходит? Ты опять сегодня стонал во сне… У тебя неприятности? Может, ты нездоров? Я должна знать. В конце концов, я медицинский работник и вижу: ты чем-то сильно обеспокоен и угнетен…
– Не стоит задавать лишних вопросов. Лучше иди ко мне, медицинский работник, я скажу тебе на ушко, что меня тревожит.
– Владик, я серьезно!
– Я тоже. Сынишка спит?
– Да, спит. И все же, скажи мне, что с тобой?
– Что со мной? Просто на сердце у меня одна длинноногая блондинка, и я хочу ее. Хочу ее. Сейчас.
– Как ты можешь, Владик? Я волнуюсь, а ты…
– Медицинский работник Игнатова, ваши препирательства непременно скажутся на моем здоровье, и вы об этом пожалеете!
– Да ну тебя! – засмеялась Светлана, игриво распахивая пеньюар и обнажая красивую грудь и изящный животик. – Я, конечно, слабая женщина, и мне хочется верить, что у тебя все в порядке.
Не отрывая влюбленного взгляда от Владислава, она медленно сняла трусики, сбросила на пол пеньюар и замерла, обнаженная. А он смотрел на ее стройное тело и думал о том, что никогда не покажется женщине скучным и унылым тот, кто хоть что-нибудь делает ради нее – будь это даже самая простенькая комедия. Стой на голове, болтай всякую чепуху, хвастай, как павлин, будь последним дураком или пошляком, но избегай одного – не будь деловит! Не будь рассудочен, тем более в эти минуты.
Светлана подошла к сидящему в кресле Владиславу. Привстав, он стащил с себя халат. Она села к нему на колени, положила ладони на плечи, а ногами обвила его за талию. Поерзав на сиденье, он слегка сполз, а она потерлась ягодицами о густую поросль вокруг его члена. Он стал ласкать ее, обхватил ладонями упругую грудь. Она наклонялась к нему, подставляя его губам набухшие от возбуждения соски, вздрагивала от прикосновения, снова поднималась. Ее пальцы нежно ласкали головку напряженного члена. Потом она погрузила его к себе внутрь, вздрогнув от наслаждения.
Через мгновение их тела совершали плавные волнообразные движения.
– Ты потрясающая, – шептал он, выходя и входя в нее. – Ты чудо!
– Любимый мой! Любимый мой! – повторяла она громким шепотом.
Закусив от удовольствия губку, запрокинув голову, то поднимаясь, то опускаясь над Владиславом, прогибаясь всем телом, Светлана постанывала, всхлипывала, а потом, забывшись, кричала:
– Милый, милый, милый! Сильнее, сильней! Ну же!..
Ритмические сокращения ее оргазма подвели к пику и его. Он яростно вбивал в нее всего себя. Светлана застонала, содрогнулась, замерла и вдруг расслабилась.
Расслабился и он. И стало спокойно. Мир преобразился. Из раскрытого окна доносились ночные приглушенные звуки. Резко пахло цветами.
Светлана медленно наклонилась к любимому. Долго целовала его губы, шею, грудь. Он обнимал ее сильными руками, целовал, гладил нежную кожу. Потом поднял ее на руки и отнес на кровать.
Они уснули в объятиях друг друга.