Солнце прожигало уже и так потемневшую, коричневатую траву. Он всматривался в даль и выискивал своими уставшими глазами маяк. Голос в трубке раз пятнадцать упомянул о маяке, но поблизости его не наблюдалось.
Нет ничего лучше, чем заблудиться не пойми где и потратить уйму времени впустую.
Вечерний просмотр хоккея уже плавно ускользал от него, и это его не радовало. Он все смотрел вперед. Маяк все не появлялся.
Заблудился.
Он понял это, когда проехал безжизненную заправочную станцию, когда вместо указателей (которые хоть как-то помогли бы ему сориентироваться) последние километра четыре встречались лишь голые сухие деревья и бесконечно гладкая черная дорога. Когда он выходил из машины в надежде все-таки отыскать маяк, в его голове все прочнее поселялась мысль о том, что он заблудился. И чем дольше он пытался вдали увидеть эту белую башню с красными полосами, тем быстрее мысль справлялась со своими конкурентами и занимала главенствующие позиции в его голове.
Он уже жалел, что устроился на эту работу, что ответил на этот звонок и что завел эту машину, которую и машиной-то назвать трудно. Он стоял напротив мертвой травы, в полнейшей глуши, под тучами, без еды, рядом со скучной дорогой и со своей не менее скучной машиной, которая уже начинала ныть, что у нее не хватает бензина и что в случае такого ужасного обращения с ней она просто возьмет и остановится. Даже если он будет материть ее самым нещадным образом.
Его взгляд был устремлен вперед, но маяк не вырисовывался вдалеке.
Срочно позвонить и выяснить, куда двигаться дальше.
Гудки были чересчур тихими (будто телефон тоже взбунтовался против него). Ему пришлось очень сильно прижать трубку к своему уху, чтобы хоть что-то расслышать. На другом конце невидимого провода послышалось характерное кряхтение, затем звук, похожий на щелчок, и раздался голос:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. Вы заказывали уборку сада. Скажите… у меня такая проблема, я заблудился… Вы тут говорили, что есть какой-то маяк, – на этих словах он развернулся в сторону прожженной травы. Повернулся достаточно быстро, но маяк так и не появился. – Ну вот и… что я вижу?
Он видел очень многое. Свой проржавевший автомобиль, деревья, согнувшиеся аркой, серую влажную дорогу, темное небо, маленькие белые полоски на дороге, которые почему-то прекращались в десяти метрах от того места, где он стоял. Солнце из-за туч казалось белым, но не белым, как снег… Хотя нет, оно, скорее, и выглядело как снег, как мартовский грязный снег. Снег, в который плевали, кидали окурки, который забрасывали мусором. От такого солнца бессмысленно ждать тепла.
Объектов было чересчур много, но все перечислять вряд ли имело смысл. Поэтому он решил остановится на деревьях, которые аккуратной аркой сплетались над его головой.
– Деревья вижу.
– Какие деревья?
Он недоумевал, чему радовался голос на другой стороне провода, и тут же вспылил:
– Да я почем знаю! Я не разбираюсь в деревьях!
Голос будто бы был готов к такому повороту событий и ответил чрезвычайно спокойно, тем самым обезоруживая оппонента:
– Вы поймите, что я не смогу вас найти, если вы мне не опишете, как выглядит хоть какое-нибудь рядом стоящее дерево.
Он понял, что таковы правила игры и, кроме как повиноваться, другого выхода не было. Все-таки не хотелось застрять здесь надолго. Атмосфера этого места не внушала ничего хорошего.
Его разболевшееся сознание, подпитанное энергетиком, было не способно к каким-либо действиям, особенно к воображению. Поэтому подключить ассоциативный ряд в данную секунду казалось практически невозможным.
– Я вижу дерево, и оно похоже на… чайку.
Дерево действительно было похоже на чайку, но еще больше оно походило на галочку, острый конец которой воткнулся в землю. Причудливость строения и развития данного растения на секунду увлекла его, но тут же мысль погибла, словно не успевший раскрыться бутон. Голос произнес:
– Я поняла, где вы. Буду через десять минут.
Она положила трубку. Все это начинало походить на шутку.
Ну не может девушка определить его местоположение по какому-то дереву. Но уверенность в ее голосе заставляла его относиться к этому немного серьезнее. Он надеялся, что она придет, хотя с большей радостью он бы развернулся и поехал обратно, домой. Но перспектива наказания за отказ от работы оставляла его без права выбора.
Он сел в свой автомобиль, откинулся назад и только решил вздремнуть, как в его голове незаметно и очень деликатно появилась мысль о том, что, быть может, он заблудился настолько, что и обратная дорога, в конечном итоге, приведет его к тупику и что его уже никто никогда не найдет.
Что же будет тогда?
Взгляд упал на секатор, валяющийся на переднем сиденье. Мысль о суициде всегда подкрадывается незаметно, но чаще всего в самые бессмысленные моменты. Сейчас эта мысль не произвела должного эффекта, но потайным течением она все равно медленно вкрадывалась в его сознание, затуманенное Морфеем.
Он спал и видел, как в голове рваными кадрами мигали красно-синие фары, попеременно разрывая и оглушая пространство. Полицейские машины стоят возле его ржавого автомобиля. Мелкий дождь не позволяет одному из полицейских зажечь зажигалку, что выводит его из себя. Дорога перекрыта. На переднем сиденье автомобиля сидит он с перерезанным горлом. Полицейские устало смотрят на суицидника, неторопливо разворачиваются в сторону кареты «скорой помощи» и качают головой.
Минус одна ненужная единица в этом городе. Рядом с ограждением внезапно образовалась толпа любопытных зевак, с абсолютно безразличными физиономиями, с вытянутыми вперед руками, с видеокамерами. Массовка.
Морфей сменил картинку, и в данную секунду он мчал по дороге. Мчал на большой скорости. Это был своего рода побег. Побег от всего. От этого леса, от этого города, от этих криков, от лживых обещаний, от чертовски везучих подлецов, от несправедливости, от бесхребетных поступков, от страдания, от сказочной тупости, от катастрофической упертости, от лжи в каждом слове и в каждой мысли, от мышечных спазмов на лице у его бывшей, от рассветов в пять утра, от обещаний вечной любви, от фразы «Давай начнем все сначала», от измены, от работы, денег, зависимости, от постоянной давящей пустоты и невозможности что-либо исправить. Он ехал очень быстро. Колеса не выдерживали подобного ускорения и отваливались на ходу… Вот только вместо остановки, вопреки всем законам физики, автомобиль несся вперед, и уже казалось, что он не едет вовсе, а летит. Летит в неизвестное, которое именовали счастьем и бесконечностью.
Его разбудил стук в стекло. Маленькая девушка с каштаново-рыжеватыми волосами, с глубокими страдающими глазами. В платьице. Она стучала уже достаточно долго. Он открыл дверь.
Она приехала сюда на стареньком, слегка заржавевшем велосипеде. Девушка была ниже его на голову. Тонкие губы. Платье, которое было когда-то кремового цвета. Такими же были когда-то и кроссовки. Он долго смотрел на слегка нескладное, но отдающее какой-то весенней теплотой существо. Наш герой не отличался особой влюбчивостью и сентиментальностью, но тут будто что-то переключилось у него в мозгу. Он не мог оторваться и продолжал смотреть на нее. Видимо, пытался найти изъяны в ее лице, которых не было.
Да. Он ею просто любовался, но для себя нашел оправдание, что на самом деле он просто внимательно изучает ее. Молчание прервалось звонким смехом. Она не могла понять, отчего этот молодой человек так пристально смотрит на нее. Было видно, что она ему понравилась, но она не могла до конца быть уверенной в этом.
– Вы совсем чуть-чуть не доехали, – произнесла она и вновь залилась ярким и беззаботным, каким-то слишком настоящим смехом.
Она не ошиблась. Он все продолжал своим чудным взглядом изучать ее лицо.
Он слегка отшатнулся и попытался было перевести свой взгляд на что-нибудь другое, но задача оказалась непосильной. Он не знал, какую альтернативу этому взгляду можно было придумать, и просто решил быть выше всего этого. Для пущего эффекта он воспользовался разницей в росте и глядел на эту девушку сверху вниз, приподнимаясь на носочках, едва заметно, чтобы стать еще выше. С каждой секундой неуверенность все быстрее занимала свободные клетки его тела. Молчание его убивало. Наконец, собравшись с силами, он выдавил сипло:
– Это у вас проблемы с садом?
– Да, у меня. Давайте я вам все на месте расскажу, – сказала она, села на велосипед и поехала вперед, в сторону заканчивающейся разделительной полосы.
Он спасен. Машина завелась с третьего раза и, недовольно дернувшись, тихо покатилась вслед за велосипедом.
Вскоре они сравнялись. Она ехала параллельно с его машиной и вдруг, задев зеркало бокового вида, упала на асфальт. Он выглянул в окно, они вновь столкнулись глазами, и ее глаза, показались ему до боли знакомыми. Он не знал, что делать в таких ситуациях, и просто оставался наблюдать за пострадавшей из открытого окна.
Она поняла, что помощи не дождется. Поднялась, немного расстроенная, говорила что-то про манеры, но потом обрадовалась непонятно чему и улыбнулась.
Искрящийся смех возобновил их путь, в котором она еще не раз сталкивалась с его машиной, а он, продолжая соединяться с ней глазами, все пытался понять, отчего ее лицо кажется ему таким знакомым.
Мрачный туннель из переплетенных сухих веток исчез, и солнце, вынырнувшее из-под грузных туч, внезапно ослепило его. Они опять столкнулись. Создавалось впечатление, что она ехала так близко к нему специально. Возможно, так и было на самом деле.
Справа, после армии голых стволов, возник одинокий дом. Он был небольших размеров, обитый деревянными досками. Вокруг больше ничего не было – дом стоял один.
Он почувствовал странный запах. Этот запах был уже знаком ему. Когда он сидел в машине, в ожидании хозяйки дома, то сразу почувствовал его. Запах дурманил своими едва уловимыми нотками ванили, возможно, смешанной с гранатом. Этот аромат никак не мог остаться незамеченным. И, выходя из машины, он вновь столкнулся с этим сладко-дурманящим шлейфом.
Он хотел было что-то узнать по поводу своей будущей работы, но она сама его перебила, при этом не забыв улыбнуться:
– По поводу сада… Его мы решили с ним сделать, как только поженимся… Это произошло, он отстроил забор и посадил розу в центр площадки. Мы очень много ссорились… И вот однажды он просто взял да уехал… Ну вы понимаете… Сказал, что устал. Я не останавливала.
Уголки губ слегка дернулись, вопреки ее воле. В этом месте почему-то было сыро.
Она продолжила, теребя в руках кончик платья:
– Я просто хотела отдать ему розу. Поскольку это было, наверное, единственным, что нас связывало… Если вы понимаете, о чем я. Но, зайдя в сад, я наткнулась на… В общем, зарос сад. Собственно, он ушел месяц назад. А сад я хочу снести, чтобы построить тут конюшню. Я безумно люблю лошадей, а вы любите?
При взгляде на ее неуклюжие движения, на неуверенность, которая словно корой облепила ее с головы до пят, щемило сердце. В таких случаях обычно начинают утешать, но у него это получалось как-то криво и нелепо.
– Ваш парень… Ну, то есть… бывший… он. Он ни черта не смыслит! Вот, – пробубнил он, а в голове все слышал: «позор», «он действительно думал так ее утешить?!», «молчал бы! Больше проку было бы».
Она посмотрела на него и слабо улыбнулась, будто услышав все те осуждающие голоса в его голове.
– Хотите воды?
Он кивнул.
Она было двинулась в сторону двери, как вдруг, словно ужаленная, развернулась и с нескрываемой радостью сказала:
– Я испекла печенье! Сама! Его только из духовки нужно достать. Хотите?
Но он отказался, сам не зная почему.
Дверь отворилась. Взгляду раскрылась теплая атмосфера дома. Коричневые дубовые полы музыкально скрипели под ногами, погружая его в состояние внутреннего спокойствия, давно забытое им. Какой-то отголосок прошлой жизни, легкие дуновения счастливых мгновений, которые жестко сменились грубыми остроконечными днями. Дом был прост, но выполнен с любовью. Каждый сантиметр дышал той энергией уюта, которую очень трудно отыскать в нынешние дни.
– Мы построили его вместе, – сказала она, почувствовав, что ему этот дом понравился.
Ее глаза медленно начали блестеть, и спустя мгновения воспоминание соскользнуло с века и помчалось вниз по бледной щеке. Она отвернулась.
– Прошу только об одном. Достаньте мне розу.
Доставая из багажника садовый нож, он почувствовал странное давление внутри своей грудной клетки. Несмотря на то что знал он ее от силы пятнадцать минут, он был уверен, что знал ее раньше. Будто ее образ въелся в его подсознание еще до их встречи. Она так легко и непринужденно обнажила глубокую рану, так тщательно прикрытую его напускным цинизмом и внешней непоколебимостью.
Бесконечные вопросы, воспоминания, предыдущие отношения – все мелькало перед его глазами в беспрерывном хаотическом потоке. Через сумрак бесчисленных событий неожиданно всплыли ее глаза. Почему он здесь? Почему она рассказала ему эту историю? Почему он, видя ее всего ничего, может запросто представить, как она рыдает навзрыд, заламывая руки, и бросает в спину уходящему молодому человеку истошный крик?
«Надо было скорее со всем этим заканчивать».
Подойдя к калитке, которая вела в сад, он обернулся, чтобы посмотреть на дом. Чья-то чужая жизнь. Чья-то разломанная судьба. Меньше всего он ожидал, что его, по сути, механическая работа может быть связана с чем-то сокровенным. Его это не вдохновляло, скорее вызывало желание побыстрее покинуть это место. В окне он видел ее силуэт и слегка дергающиеся плечи… Сжав в руке нож, он шагнул в сад и замер.
Перед ним расстилались заросли, которые были заметно выше его. Непроходимые, тесно сплетенные, пугающие своими ветками с россыпью иголок. Это не предвещало ничего хорошего. Насколько далеко расстилался этот растительный ад, трудно было представить. Пройти сквозь эти колючие ветки казалось непосильной задачей. Взмах ножа не произвел никакого эффекта, ветки были на удивление прочны и даже не думали поддаваться смертоносному лезвию, будто подтрунивая над ним.
«Быть может, сказать, что никакой розы там нет? Она все равно хочет избавиться от него? Так зачем ей возвращаться к тому, что приносит ей страдание?»
Ощущение тревоги росло с каждой секундой. Это начинало его раздражать. Дело тут было даже не во времени, которое он мог потратить здесь, по сути, впустую (даже несмотря на то, что это его работа), а в том, что все это было связано с чьими-то взаимоотношениями и судьбами.
Он глядел в сумрак, проблескивающий между зарослями. Весь этот сад сейчас представлялся ему как нечто большее, чем просто растения и кусты, которые запустили по вполне определенным причинам. Чем дольше он смотрел вглубь этого лабиринта витиеватых стеблей, тем больше все это напоминало ему колючую проволоку, ограждающую его от чего-то важного.
Дело безнадежное. Абсолютно бессмысленно пытаться пробраться в центр сада за розой, хоть она и дорога этой девушке. Нужно пригнать сюда тяжелую технику и сровнять все с землей, а потом уже можно строить все, что ее душе будет угодно. Это самое логичное. Пора уходить.
То, что он увидел в момент своего разворота, превратило его мышцы в цемент.
К дому подъехал старый автомобиль. Из которого выпорхнула она, а с водительского места медленно вышел молодой человек. Она прикрыла рот руками, будто не могла поверить в то, что происходит. Девушка изумленно смотрела на дом, а затем на мужчину, который, скрестив руки на груди, с гордостью смотрел на теперь уже их дом. Она обогнула машину и направилась к нему медленными шагами, тряся головой, что очевидно означало: «Я не верю! Это чудо! Это все сон!» Она обвила его шею руками и поцеловала его.
Его руки даже не пошевельнулись.
Холодная струя непонимания и паники пробежала по спине садовника. В его голове мелькнул резкий флешбэк точно таких же объятий ровно два года назад.
Возле подъезда. Абсолютно счастливые глаза. Губы, произносящие с таким трепетом: «Я тебя люблю». И он. Прекрасно интонируя, повторяет ее слова. Внутри пустота. Счастливые глаза кажутся ему чужими. Девушка обвивает его шею руками. Его же руки не обнимают ее.
Отшатнувшись к колючей изгороди, он судорожно начал глотать воздух. Легкие будто отказывались работать, не давая ему то впустить воздух, то, наоборот, задерживая выход углекислого газа наружу. Видение, перекрутившее его внутренности, маленькими шагами подбиралось к той части души, которая активно скрывала наверняка самую болезненную для него тему. Появившийся мираж вместе с чарующим ароматом данной местности был послан ему не случайно.
Все то, что так отчаянно он задвигал в самые дальние углы своей души, сейчас выходило наружу в виде отвратительных и удушающих фрагментов прожитой жизни. Шесть женщин, раздавленных его самолюбием и тупым непониманием. Калейдоскоп зареванных лиц, проклинающих его безэмоциональность. Предательство, заключенное в невозможности разобраться с самого начала в потенциальном различии двух душ.
Сколько раз он повторял, что был счастлив. Сколько раз он твердил на разные лады слова. Сколько раз он думал о том, что, наконец, обрел то самое счастье, ради которого стоит жить. Лица. Бесчисленные лица. Лица, которые верили его пустым словам. Лица, которые готовы были на многое ради того, что он обещал им. И проблема была в том, что, как только эти обещания появлялись на свет, он уже понимал, что всему этому не суждено было случиться.
Убийца женских душ, который своими поступками разламывал хребет эйфории и заоблачному счастью.
Оторвавшись от непроходимой стены, он выглянул из-за угла, и увиденное решило окончательно разорвать покров, скрывающий то, что так надежно он прятал после последних отношений под номером шесть.
В окне, в котором недавно он видел ее силуэт, скрестив руки на груди, стоял тот же самый человек. Теперь он стоял лицом к окну. Позади мелькали руки и заплывшее лицо той самой девушки, которая минуту назад была счастлива.
Полтора месяца назад. Номер пять бьется в истерике. Он же спокойно стоит и смотрит в окно. Очередная игра, очередное предательство, очередной спектакль, который он с таким удовольствием проигрывал. Ему нравилось слышать одни и те же реплики на разный лад.
Молодой человек стоит в окне и едва может сдержать улыбку.
Номер пять начинает бить его по спине. Он улыбается.
Это, безусловно, было видение. Он знал, что этого молодого человека не существует, что в доме сейчас находится лишь она. Видение, которое могло погубить его, обнажив самые скрытые тайны его души.
Голова кружилась. Воздуха не было. Собрав жалкий остаток сил, так нещадно выкачанных видением, он рванул в сторону колючей изгороди. С яростным криком он вонзился в растительный ад и через мгновение, истерзанный, был проглочен немым растительным лабиринтом.
Весь в крови от безжалостных колючек, беспощадно растерзавших его кожу, тем самым накрыв его лицо и руки алым покрывалом, он шел, держа в руках крохотную, почти завядшую розу. Обнаружив свою машину на месте, он выдохнул с облегчением. Видениям пришел конец. Больше они не будут его беспокоить, не будут терзать душу. Хотя терзать там нечего. Вся вывернута наружу, искореженная, нагая, она теперь с трудом собирала себя по кусочкам…
Дверь в дом была не заперта. Едва приоткрыв ее, он почувствовал странный запах сырости и старости, которого, безусловно, не было несколько часов назад. Пыль поднялась с пола и будто повисла в воздухе. Пол все так же мелодично скрипел, но сейчас как будто в минорных тонах.
На кухне ее не было.
На его голос никто не отзывался. Мертвая тишина. Впереди него была лестница, ведущая наверх. Справа – единственная дверь. Приступ паники не дал ему даже постучать, резким порывом его рука дернула за ручку.
На голых белых стенах висели морские пейзажи. Жалкие копии картин знаменитого художника. Даже запах походил чем-то на морской.
На полу, разрезая пространство по диагонали, ярко выделялась тень. От шеи и до ног. Он сделал осторожный шаг и заметил, что ноги у отбрасываемой тени не касались пола. Подавшись корпусом вперед, он смог увидеть силуэт того человека, чья тень повисла в воздухе. Тошнота моментально подлетела к его горлу и вылилась наружу едкой жидкостью.
В петле висела хозяйка сада.
Придя в себя, он с трудом смог проползти чуть дальше, чтобы увидеть эту ужасающую своей простотой и нелепостью картину. Крохотное тело висело, до пола недоставало совсем чуть-чуть. Посмотреть в ее лицо он не решился.
Она висела напротив окна, освещаемая вечерним солнцем.
Едва удерживая себя на ногах, он вяло, не чувствуя опоры, направился к выходу, как вдруг ему на глаза попалась красная папка, с такими обычно расхаживают следователи. Чтобы хоть как-то ответить себе на вопрос, что же все-таки происходит, он открыл ее.
Первое, что бросилось ему в глаза, это дата – 20 июля 1987 года.
Ниже прилагались фотографии ее тела, которое висело так же, как и сейчас. На заднем фоне были люди в одежде восьмидесятых годов.
От руки красивым почерком было выведено, что погибшей было двадцать лет. Причиной суицида стало расставание с ее молодым человеком.
Она обвивает его шею руками и целует его.
Его же руки не обнимают ее.
Далее прилагались фотографии разрушенного сада. И снова текст: «Было установлено, что сад разрушил молодой человек за четыре часа до гибели девушки. Молодой человек объяснил это тем, что хотел найти розу. И найдя ее, собирался отдать ей в знак того, что он больше не любит ее».
Он почувствовал, как в жилах стынет кровь.
«Также удалось найти предсмертную записку девушки:
«Если смотреть в окно, то можно увидеть маяк. И озеро. Небольшое. И если не видеть границы озера, то можно поверить в то, что у тебя под окном море. Я хочу на море. Мо. ре. Дай. те. беса. Небеса. Море шумит, и чайки тоже хороши».
Далее прилагалась фотография с видом из окна. Маяк и озеро.
Резким движением он развернулся и посмотрел в сторону окна.
Там не было маяка, не было озера.
Уже почти ничего не соображая, он перелистнул страницу. Он долго будто отупевшим взглядом смотрел в папку. Через несколько секунд она выскользнула из рук. Дверь захлопнулась.
Он сосредоточенно, будто утратив все свои эмоции, спустился к автомобилю. Осознание произошедшего не укладывалось в его голове. Видения приобрели катастрофический вид, и казалось, их единственной целью было свести его с ума. Бесконечные вопросы пробивали его тело, словно судорога. Окровавленное бледное лицо с трудом узнавало себя в зеркале заднего вида. Было видно, что сад, в котором он был всего несколько минут назад, окончательно разрушен. Становилось душно. И снова чувствуется этот чарующий запах.
Автомобиль завелся и резко рванул в сторону дороги.
Он ехал с огромной скоростью по длинному шоссе. Он не знал, что с ним происходило. Небо быстро потемнело, и начал накрапывать маленький дождик. Дворники размазывали грязь по стеклу, ухудшая видимость. Все казалось сном, хотя этого не могло произойти. Затянувшаяся галлюцинация рано или поздно должна была закончиться!
Перед его глазами вновь и вновь возникала последняя страница в папке, которая стала последним, что он увидел перед своим побегом.
Шесть фотографий. Все разбиты по номерам. Шесть разных девушек.
Те самые шесть девушек, с которыми он так любил проигрывать свои жалкие спектакли. Те шесть душ со сломанными судьбами.
Все они закончили свое существование точно так же, как и хозяйка сада.
Кошмарные галлюцинации заставляли его мчать на максимальной скорости. Его безумие достигло самого пика, так что вопрос о том, оказался ли он в 1987 году или же все это было видением, не нуждался в ответе, даже если бы он смог его найти.
Машина начала резко сбавлять ход. Он в бешенстве забарабанил по рулю с мольбой о продолжении движения, но машина сдержала свое слово и вскоре остановилась. Он проклинал сейчас все на свете. И уже вышел из машины, как вдруг тут же с криком запрыгнул обратно.
Он увидел ее. Насквозь промокшая, она стояла на дороге в своем платье прямо напротив его машины.
Сквозь размытое грязное стекло он увидел, как ее силуэт приближался к нему. На сиденье лежал нож. Странное свечение исходило изнутри ножа, будто бы требовавшее завершить весь этот бред. Незамедлительно он прислонил нож к горлу.
Силуэт все приближался к машине, он закрыл глаза. Из глотки выходил исключительно холодный воздух. Он хотел покончить с этим раз и навсегда, но тут услышал голос. Нож выпал у него из рук. Она сидела справа от него. Она убрала мокрые волосы со лба. И повторила:
– Не стоит.
Он был в кошмарном сне, который никак не заканчивался. Его губы занемели от холода. Призрак взял его за руку.
Он боялся повернуться. Но как только он пересилил себя и посмотрел ей в глаза, страх куда-то провалился. В глубокую бездну, которая образовалась в его душе. Он смотрел на нее и понимал, что не может отвести глаза.
– Ты настоящая?
– Нет. И ты это знаешь.
Вопросов становилось все больше, но вместо того чтобы накапливаться и давить на него, они выливались в определенный поток, который плавно покрывал все, что было вокруг. Этот поток покрыл и ее лицо.
Он спросил, глядя в ее бездонные черные глаза:
– А я… Настоящий?
К ее глазам подступили слезы. Она, качая головой, поджала губы и проговорила с горькой нотой в голосе:
– Нет.
Эта новость не удивила его. Он почувствовал, что рука его уже согрелась в ее руке. Он понимал, что он уже не тот, что раньше. Он какой-то другой, но какой именно, объяснить не мог.
Внезапно он почувствовал, что должен ей что-то сказать, но мозг запрещал ему это сделать, сознание и тело были не в ладу. Третьим, кто наблюдал за этим мысленным спором между телом и разумом, была душа.
– Я хочу быть с тобой.
Она улыбнулась и сказала очень тихо, так, что эти слова смешались с шумом дождя.
– Будешь.
Наступило молчание. Им овладело странное чувство того, что до этого ничего не было. Что вся его жизнь началась лишь в этой точке.
– Там, куда мы направляемся, будет тепло.
Он не стал спрашивать куда.
Она потянулась к нему. Правой рукой он почувствовал ее мокрое платье. Она поцеловала его одними губами, и он уловил вкус моря в этих губах. Она отпрянула от него, улыбнулась и сказала лишь одно:
– Я рада, что ты вернулся. Поехали.
Он уже не размышлял над ее словами. Как будто уже успел привыкнуть к тому, что не всегда определенный смысл заложен в ее словах. Он посмотрел на дорогу. И тут его осенило. Она была седьмой.
Это было очищение. Истерзанный, он познал на собственном теле всю ничтожность своих поступков и только в данный момент осознал масштаб боли, которую он так бездумно расплескивал по стенам комнат, в которых безудержно рыдали покинутые им женщины. Из его глаз крупными каплями, обжигая мелкие раны на его лице, полились слезы. Она посмотрела на него и с улыбкой повторила:
– Поехали.
Машина тронулась с места, несмотря на пустой бензобак. Она быстро набирала обороты. Колеса начали стучать, но скорость все возрастала и возрастала. В салоне становилось по-настоящему горячо, и тут автомобиль взмыл в воздух и полетел, словно ракета, оставляя за собой ярко-оранжевый след. Он летел быстрее мысли, быстрее слов, которые могли вылететь из его губ, но не вылетали. И вскоре автомобиль, словно яркая звезда, взлетел в небо и все поднимался и поднимался, пока не стал такой же яркой точкой, как и остальные. И не застыл в ожидании падения…
P.S.
Дорогу перекрыли. Сонные полицейские стояли, держа в руках натянутую ленту. Темноту ломало мигание красно-синего цвета с маячка машины «скорой помощи». Автомобиль моего героя стоял в центре. Пара патрульных машин припарковалась рядом. Следователь N стоял в сторонке, наблюдая за происходящим. Настроение его было испорчено из-за сорванного полового акта. Кто бы мог подумать, что его вызовут в три часа ночи. Медики отошли от машины, качая головами. Водитель мертв. N встал напротив машины. Перед ним сидел молодой человек с безжизненными глазами, с перерезанным горлом. Кровь была будто черная, хотя почти все здесь казалось черным из-за ночи. Горло перерезано садовым ножом. Следователь буравил взглядом мертвого, пытаясь выудить из того хоть какую-то информацию. Но вскоре он понял, что дело было безрезультатное.
Он достал старый диктофон с кассетой и нажал на кнопку.
– Автомобиль на трассе. Молодой человек. Самоубийство за рулем. Дело раскрыто.
Диктофон утонул в широких карманах бежевых брюк. Следователь пригляделся и через мутное окно увидел розу. Посмотрев на нее секунд тридцать, он снова достал диктофон и дополнил запись:
– Самоубийство на любовной почве.
Диктофон остался в его руках. Он отмотал запись на несколько секунд назад и услышал чей-то жутко старый голос, который говорил: «Автомобиль на трассе, молодой человек…» Он ухмыльнулся. В душе он был молодым, а вот на лицо уже старик. У врача он попросил сигарету. Закурил и ничего не почувствовал. N сплюнул. Слишком легкие. Он бросил сигарету на асфальт и затушил ее ногой.
Он посмотрел наверх. Наверху блестели звезды. Ни разу в своей жизни он не видел, как падает звезда. И сейчас ничего не падало. Он очень сильно расстроился. Пошел прочь – больше здесь ему делать нечего. И как только он отвернулся, одна из самых ярких звезд слегка задрожала, а потом и вовсе рванула вниз к земле, рассекая темно-синее небо.