– Я-то сюда молодым прилетел, с первыми стройотрядами. Тут тогда и домов-то не стояло, в палатках жили…
Мы неспешно шли со стариком по главной дороге Славинска – Проспекту Труда. Не очень широкому, в три полосы, зажатому с обеих сторон одинаковыми блочными четырехэтажками с керамической плиткой на фасаде. Уже почти стемнело, потому на каждом доме горели старорежимные каплевидные фонари с выпуклыми плафонами. Я подобные видел последний раз в командировке, когда судьба занесла меня в далёкий провинциальный посёлок, название которого не задержалось в моей памяти. Свет от таких фонарей шёл не рассеянный, а направленный, отчего под ними образовывались равно очерченные круги света, не способные осветить расстояние в несколько метров в стороны. Сейчас, слава богу, ещё не наступила обещанная мне стариком непроглядная темень, небо ещё радовало призрачной серостью.
Вообще, довольно унылый и однообразный пейзаж открылся мне в Славинске. Словно вырвали кусок какого-нибудь спального района возле индустриальных кварталов и растянули на целый город. Впрочем, думаю, что и городок-то не шибко больше иного района мегаполиса.
Скажем честно, энтузиазма увиденное не прибавляло. Я уже всерьёз задумался над целесообразностью своего приезда, даже отчасти жалеть себя начал. Но делать нечего, так или иначе придётся ждать пару дней до прилёта вертолёта. Попробую конструктивно это время провести, разобраться по-быстрому что к чему – и ноги в руки, скорее домой! Я тут ещё и часа не провёл, а уже этот город недолюбливаю.
Проспект тянулся прямо от импровизированного аэродрома и стрелой утыкался куда-то в горы. Видимо, дорогу строили как основную магистраль для перевозки руды. Потому совсем неудивительно, что асфальт на проезжей части убит до такой степени, что многочисленные дыры даже не обозначают предупреждающими знаками. Могу поспорить, что местных автолюбителей тут немного, а те, кто есть, дорогу знают наизусть. Или после наступления тёмного времени суток вообще предпочитают сидеть дома. По крайней мере, к такому выводу я пришёл, когда за пройденный нами путь по проспекту проехало машины три, не больше. Они выныривали из сумеречного воздуха, покачивая тусклыми фарами отечественных ветеранов автопрома, и либо проезжали мимо, нещадно грохоча, либо сворачивали где-то вдалеке на одну из ещё более тёмных прилагающих улиц. Светофоров, к слову, я пока так и не увидел.
А ещё меня интересовало то, как я мог не услышать шум турбин взлетающего грузового вертолёта.
– Времена были тогда лихие…
– Нам ещё долго идти? – перебил я словоохотливого проводника.
– Да нет, тут всё недалеко. Городишко маленький. – Старик снизу вверх взглянул на меня. – А вы никак торопитесь куда? Бросьте, молодой человек, тут уже лет десять как никто никуда не спешит.
Я вздохнул, втянув носом прохладный вечерний воздух. Действительно, куда они тут могли друг от друга деться? Дальше гор не убежишь. Как тут у них с преступностью, интересно?
– Пусто у вас как-то на улицах, – решил всё же поддержать разговор я. – Все отдыхают после работы?
– Что вы, что вы, – покачал головой старик, – Какая работа? Нет тут работы. Последнюю штольню закрыли уже давно. Хозяева с последней шаландой улетели, а потом и рабочие стали уезжать. С семьями. Знаете, в былые времена детишек сколько тут было? А то ж молодые всё приезжали, тут и женились прямо. Тогда ещё молодым квартиры давали…
– Как нет работы? Совсем?
– Так, а откуда ж ей взяться? – удивился старик. – Выработку выбрали, старые штольни затопили или заколотили. Ходили ещё слухи, что тут магнитная аномалия какая-то, богатые залежи металлов под землёй. Да вот только их ещё замерять надо, пробы брать, геологические разведки проводить. Да что-то так никто и не занялся.
– И как тут люди живут?
– А я ж об чём и говорю! Не живут. Уезжают все, почти уехали. Тут на весь город сотня человек если наберётся, и то хорошо. Да и то, думаю, старики одни, как я. Ты, вон, на окна обрати внимание, огней почти нигде не видно. Каждый второй дом пустует. Брошенные квартиры в ином случае уже мародёры бы обчистили, да вот только награбленное не вывести никак, один вертолёт на всю округу летает, а через горы не пройти. В этом, можно сказать, Славинску повезло, расположение спасает… Кажется, пришли мы. Вот тут контора Сашки Савохина.
– Кого?
– Нотариуса. – Старик указал мне узловатой рукой на ламинированный листок, прикреплённый кнопками к двери двухэтажной пристройки. На листке было отпечатано: «Нотариальная контора».
Я взялся за холодный металл ручки и дёрнул. Безрезультатно. Дёрнул сильнее. Дверь хрустнула, но не поддалась. Я взглянул на часы. Плохо различаемый в сгущающихся сумерках циферблат показывал двадцать минут восьмого.
– Наверное, ушли, – предположил старик, до того молчаливо ждавший развития событий.
– Наверное… – пробубнил я, устало приваливаясь к двери. – Так это Савохин улетел или нет?
– Не знаю. Завтра видно будет.
Я кивнул. Конечно. Всё подождёт. Куда ж спешить-то? Человек летит хрен знает откуда, о его прилёте известно – и всем плевать! Конечно, ничего страшного. Подождёт до утра. Куда ж он денется? Ха-ха, странный горняцкий юмор…
– Вам есть, где на ночь остановиться, молодой человек? – осведомился старик.
Ладно, чего уж. Жалеть себя можно долго, вот только ничего уже не изменишь. Нужно как-то дальше.
– Игорь, – представился я, протянул собеседнику руку. Пора наводить мосты. Всё одно, кроме него, тут и помочь-то некому. – Нет, ночевать негде.
– Степанов Николай Семёнович, – официально произнёс старик, отвечая сухой ладонью на рукопожатие. – Очень приятно познакомиться.
– У вас тут гостиницы есть?
– Была раньше одна, да закрыли её давно. – Николай Семёнович потёр колючий подбородок и принял решение. – А знаете что, Игорь, давайте я вам в диспетчерской постелю. Там раскладушка есть, матрасы, подушки. Мне так или иначе до утра сидеть, смены ждать.
– А вы как же?
– У меня бессонница, молодой человек. Я иногда днём дремлю, а ночью как отрезает. Так что не переживайте. – Он махнул рукой и мы пошли по проспекту в обратном направлении. – А поутру я вас чайком напою, да и пойдёте свои дела решать…
По другую сторону стойки регистрации оказалось уютнее, чем в приёмном зале. Сразу в глаза бросалось то, что тут скорее не работали, а жили. Так обычно бывает в бытовках, где дежурят ночные сторожа. Эдакий одомашненный уют, посылы к хозяйственности. Чайники, электрические плитки, изрезанные доски для хлеба, чайные чашки с тёмными ободками, сточенный нож и многое другое. А также старые игральные карты с разлохмаченными уголками, сломанный приёмник без антенны, замусоленная книжка с потрескавшейся обложкой, старые газеты и журналы, какие-то листочки с написанными телефонами. Насколько я знаю, всё это пребывает в постоянном движении по замкнутому кругу, переходя с места на место. Каждый новоприбывший сотрудник собирает этот конструктор под себя, чтобы вот это не мешалось, а вот это, наоборот, чтобы было под рукой.
Я стоял возле стола, покрытого клеёнкой, держа в руках сумку, и размышлял, куда бы её поставить. Пальто я повесил на рогатую вешалку у входа в служебное помещение, от предложенных стариком тапок отказался.
– Вот так, – раздался металлический шум, и из большого стенного шкафа показалась спина Николая Семёновича. Он пятился, вытаскивал за собой растопыренную раскладушку из дюралевых трубок.
– Помочь?
– Нет, не надо, я сам.
Ну, сам так сам, я настаивать не стал. Определившись с местом для сумки, я водрузил её на табурет и прошёлся по комнате, освещённой жёлтым светом настольной лампы. Меня заинтересовали наклеенные на стену листы.
На куцых кусочках скотча, на ржавых кнопках или на маленьких гвоздиках тут располагалась целая стена истории. Вот календарь из 80-х с белыми котятами, сидящими в большой прозрачном бокале. Помню, я где-то такой уже видел. Рядом, на скрепке, маленький календарик с неизвестным мне депутатом на фоне государственного флага. Ему кто-то закрасил пару зубов, отчего улыбка политика вышла ущербной, как у пропойцы.
По соседству с беззубым народовольцем – чёрно-белая ксерокопия фотографии. На ней несколько человек в толстых ватных штанах и дутых телогрейках, обнявшись, позировали на фоне какого-то огромного агрегата с зубастым ковшом. Все были молодые, все широко улыбались. Тут же – приколотая фотография с уголком, на ней худой мужчина с нахмуренными бровями. Я с трудом узнал в нём своего нового знакомого. Это сколько же времени прошло?
Дальше – стенд, увешанный предписаниями, пожелтевшими инструкциями, графиками и списками. В самом низу – карикатура на тучного мужчину с торчащей во все стороны бородой, похожего на пьяного и злого Деда Мороза. В одной руке у него было нечто похожее на маленький молоток, а в кулаке другой он сжимал за горло какое-то обмякшее большеголовое существо с крупными глазами, перепончатыми лапами и подобием антенн на голове. Неровные каракули под ними гласили: «Карыч разбушевался».
– Вот тут и спать будете, Игорь, – сзади раздался довольный голос Николая Семёновича. Я повернулся к нему.
Между шкафом и стеной, в нише, старик соорудил целое гнездо. Из-за свисающих двух или трёх матрасов не было видно раскладушки, во главе лежала покрытая на вид чистой тряпкой подушка. Поверх всего – старое армейское одеяло синего цвета с двумя белыми полосками поперёк. А что, выглядит даже уютно.
– Спасибо, – поблагодарил я. – У вас во сколько пересменка?
– Ну, должна быть в девять, но сейчас с этим сложно. – Николай Семёнович с облегчением водрузился на свой скрипящий стул, протянул ноги. – Но к девяти я вас разбужу, на чай.
Он ещё что-то говорил, но я уже скидывал ботинки, ощущая как же устали ноги в туфлях. Мгновение размышлял, снимать ли брюки и насколько мне неловко. Подумал, что лучше немного смущения, чем мятые с утра вещи. Впрочем, смущать меня старик не стал – он уже отвернулся и чем-то шуршал на столе, бормоча под нос.
Скрипнув пружинами, я забрался под одеяло, спиной ощущая приятную прохладу простыни, с огромным удовольствием вытянулся. И словно провалился в яму, чуть моя голова коснулась подушки. Крепкий сон без сновидений – что ещё нужно для усталого путника?