Как оказалось, письмо нам с Брук прислал вовсе не шутник.
Маме удалось разыскать номер телефона единственной папиной сестры, Синтии, которую я не видела с детства. Раньше они с мамой хорошо общались, но разругались, когда отец нас бросил. Подробностей я не знаю, вроде связано с тем, что Синтия предпочла держать нейтралитет, что было весьма решительно с ее стороны, учитывая, что братец у нее настоящий подлец.
Однако маме удалось дозвониться до тети, и между ними состоялся весьма неловкий разговор: «Привет, я знаю, что мы десять лет не общались, но… в общем, не знаешь, правда ли, что твой брат неизлечимо болен, как он сам утверждает?»
Случись это несколько лет назад, я бы заставила маму выспросить все поподробнее. В курсе ли Синтия, где отец сейчас находится? Скучает ли он по нам? Создал ли новую семью? Однако в какой-то момент мне стало все равно. Причем не так, когда на людях притворяешься, а в душе по-прежнему переживаешь и, например, тайно следишь за своим бывшим в интернете. То, что отец забросил в нашу с Брук жизнь гранату, еще не означает, что во мне резко снова вспыхнет интерес к нему.
Да уж, граната, лучше не скажешь. Синтия подтвердила, что у нее самой все в полном порядке, а отец и правда ген-положительный. Это означает, что мы с сестрой с вероятностью 50:50 унаследовали болезнь, о существовании которой никогда даже не слышали.
Так как новость свалилась нам как снег на голову аккурат под Рождество, на прием к доктору удалось попасть лишь неделю спустя. Ожидая приема, мы пребывали в обескураживающем напряжении, которое постепенно распространилось по всему дому. Брук часами просиживала в интернете, скачивала статьи по теме, сохраняла их в отдельную папку, а потом тщательно изучала и конспектировала.
– Тебе бы тоже не помешало почитать, – заметила она однажды вечером, когда я протиснулась мимо нее на кухню за вторым пакетом попкорна с сыром. Некоторые люди теряют аппетит перед лицом потрясений и ужасных новостей, но я не из их числа.
Я бросила взгляд на веб-страничку с заголовком «Симптомы болезни Гентингтона» и схватила горсть разноцветных драже «M&M’s».
– Ну уж нет, благодарю покорно.
– Рано или поздно тебе все равно придется посмотреть правде в глаза, Эбби.
– Уже смотрю.
– Если ты что и смотришь, так только рождественские фильмы непрерывной чередой.
– Они помогают мне свыкнуться с этой новостью. – И ведь почти не соврала, потому что один фильм был о влюбленных, которые познакомились в онкологическом отделении.
Мне не требовались изыскания Брук, чтобы получить общее представление о том, что нас ждет, поскольку каждый день я узнавала подробности из обрывков ее разговоров с мамой. Болезнь Гентингтона, или БиГи, как ее теперь называет Брук, будто они уже стали лучшими друзьями, обычно проявляется в возрасте от 30 до 50 лет. Поначалу у человека начинают трястись руки – так сильно, что не может стакан удержать. Он вдруг забывает чье-то имя – или куда подевал ключи. В разговорах болтает всякий вздор, сам того не осознавая.
И со временем становится только хуже.
Скоро человек уже не в состоянии самостоятельно передвигаться, речь его становится невнятной, настроение меняется по многу раз на дню. Даже пищу нормально прожевать не получается без того, чтобы не подавиться. Наконец, он полностью утрачивает контроль над собой как человеческим существом и пребывает в таком состоянии до самой смерти.
И он умрет, будьте уверены! Потому что лекарства от этой болезни не существует. Симптомы проявляют себя все острее и, в конце концов, приканчивают бедолагу.
С вероятностью пятьдесят процентов я больна.
Орел или решка, как говорится.
– Шестой этаж, – объявила Брук, и мы вышли из лифта.
Мы в сверкающем новеньком медицинском центре, примыкающем к университетской больнице. Мы направляемся на встречу с нашим консультантом по вопросам генетики, доктором Джереми Голдом. Похоже, это первый шаг на пути к тому, чтобы как-то выбраться из этой переделки. Доктор должен сообщить нам, поражены мы или нет этим треклятым геном.
Двери открылись в просторный павильон, в котором еще не сняли рождественские гирлянды с огоньками. Странно, как это праздничные украшения, которые до Рождества кажутся красивыми и радостными, всего несколько дней спустя превращаются в печальные и подавляющие.
Посмотрев на себя в зеркало в лифте, я смело могла бы сказать то же самое о нас троих.
– Идем же, Эбби, – зовет мама, уже ушедшая вперед и теперь вынужденная остановиться, чтобы подождать меня. – Ты в порядке?
Я киваю и догоняю ее, а она обнимает меня рукой за талию. Кажется, она меня в сотый раз за день об этом спрашивает. Однако ее не в чем винить. Ради нас она пытается храбриться, но раскисает, когда думает, что мы не видим. Я хотела заверить, что ей не нужно притворяться ради меня, но потом сообразила, что это и ей самой тоже помогает.
Брук зарегистрировалась, и несколько минут спустя нас повели куда-то по узкому коридору. Доктор Голд стоял в дверях своего кабинета. Когда мы вошли, он каждой пожал руку.
Не такого я ожидала. Во-первых, мы попали не в кабинет практикующего врача, а в самый настоящий офис, где имелись даже небольшой удобный диванчик и кресло. Было так жарко, что я поспешила снять пальто и шарф.
– Ты в порядке? – снова спросила мама.
И доктор Голд оказался не таким, как я представляла. На нем даже не было белого халата. Одет он был в симпатичный свитер с V-образным вырезом и брюки, плотно облегающие ноги, из-под которых виднелись модные носки.
Как только мы сели, Брук поспешила достать из сумки ноутбук.
– Я принесла его с собой. Здесь все мои изыскания по теме.
Доктор откатил свой удобный эргономичный стул от стола и устроился напротив нас.
– Не сомневаюсь, что у вас возникло много вопросов. Здорово, что вы проделали подготовительную работу, почитали материалы. И все же позвольте начать, как говорится, с самого начала, чтобы быть уверенным, что добытые вами факты верны.
Мама с Брук одновременно кивнули.
– Будучи специалистом по генетическому консультированию, я предоставлю вам сведения, чтобы вы понимали, что такое болезнь Гентингтона и какое влияние может оказать на вас этот ген.
– Или, наоборот, не может, – не сдержавшись, добавила я.
– Разумеется, – с легкостью согласился он и принялся перечислять симптомы БиГи (ну вот, Брук и меня удалось убедить использовать это сокращение). Оказывается, это хуже, чем Амиотрофический латеральный склероз, болезнь Паркинсона и Альцгеймера, вместе взятые. В общем, воплотившийся в реальность худший ночной кошмар.
Я смотрела на доктора Голда, готовая мысленно унестись в дальние дали, но тут он склонил голову и уставился на меня.
– Что ты чувствуешь по поводу всего этого, Эбби?
– Э-э-э… Вообще-то, не знаю. – Я ощутила, как сидящая рядом Брук закатывает глаза. – Трудно понять, что я должна чувствовать, когда существует пятидесятипроцентная вероятность, что я не больна.
Все может окончиться… ничем. Незачем себя накручивать почем зря, пока не узнаем наверняка. Я не из тех, кто брызжет оптимизмом по поводу и без, но в глубине души надеялась, что мы с сестрой здоровы. Иное просто не укладывалось у меня в голове.
– Когда нам сделают тест, чтобы узнать, являемся мы носителями гена или нет? – перешла я к сути.
Доктор Голд побарабанил ручкой по своему блокноту, как будто он персонаж фильма и лишь играет роль врача.
– Мы не сможем сообщить вам результаты до тех пор, пока вы не пройдете серию консультаций.
– И сколько это займет?
– Шесть месяцев.
Погодите-ка, ЧТО? Я развернулась, чтобы разделить возмущение с мамой и Брук, но они, похоже, вообще не паниковали, что следующие полгода придется все это терпеть.
– А по-другому никак нельзя?
– Продолжительность периода рекомендована руководством, выпущенным Американским обществом борьбы с болезнью Гентингтона, – сообщила Брук таким голосом, будто делилась со мной пикантной новостью.
Мама мягко положила руку ей на плечо.
– Пусть доктор Голд ответит на вопрос.
Он кивнул.
– С тестированием спешить не нужно. Мы потому и проводим консультации в течение полугода, чтобы удостовериться, что вы готовы.
– Но… – я барахталась в море замешательства. – Я считала вас нашим генетическим консультантом. Зачем нам эти полугодовые консультации?
По лицу доктора Голда скользнула тень усмешки.
– Я поясню. Генетическое консультирование заключается не только в заборе ДНК и интерпретации результатов тестирования. Мы здесь, чтобы обсудить медицинские, эмоциональные и психологические последствия выяснения вашей потенциальной ген-положительности.
Он что же, в самом деле хочет сказать, что на протяжении шести месяцев мы будем регулярно собираться здесь, чтобы просто поболтать? Тут до меня, наконец, дошло.
Генное консультирование.
– Погодите-ка. У нас что – настоящие сеансы психотерапии будут?
Неподдельный ужас, прозвучавший в моем голосе, вызвал у доктора Голда улыбку, которую, как истинный профессионал, он тут же спрятал за легким покашливанием.
– В некотором роде да. Как я понимаю, ты ни с чем подобным прежде не сталкивалась?
Я вытерла вспотевшие ладони о джинсы.
– Нет. Когда мне исполнилось двенадцать и я только входила в пубертатный период, мама хотела меня отправить к психоаналитику, потому что опасалась, что из-за отсутствия отца я непременно превращусь в потаскушку с низкой самооценкой…
– Но я говорила об этом не в таких выражениях, – быстро перебила меня мама, чьи щеки разом сделались пунцовыми.
– Я не против терапии, – пояснила я. – Думаю, некоторым людям она может оказаться полезной. – Например, эмоционально неуравновешенным – вот им помощь не помешает. А не тем, кто будет вынужден ждать полгода, чтобы узнать, есть ли у них проблемы или нет.
– Разумеется, – согласился доктор. Я уже поняла, что это его любимое слово. – Речь не идет о терапии в традиционном понимании. Моя задача – познакомить вас с научными данными о болезни, а также о том, о чем обычно умалчивается, а по истечении отведенного времени вы твердо решите, хотите ли сделать тест.
Он в самом деле сказал «хотите ли сделать тест»?
Ну почему я хотя бы бегло не просмотрела записи Брук?
– Э-э-э… я думала, это обязательная процедура.
– Нет, только от вас зависит, делать ее или нет.
– Мы правда хотим, – заверила его Брук.
Доктор Голд переключил внимание на сестру.
– Разумеется. Но со временем вы можете изменить решение. Кроме того, каждой из вас предстоит решать только за себя. Именно такова цель наших консультаций. Рассмотреть, как может лично вас затронуть каждый из возможных сценариев развития событий: будь то отрицательный результат у обеих, или положительный у обеих, или положительный только у одной из вас.
Мама с Брук одновременно схватились за бумажные платочки, поскольку от этих слов дружно заплакали.
Я неловко отодвинулась в сторону, внимательно изучая свои руки. Я пока не пролила ни единой слезинки. Уверена, и мама, и сестра считают это обстоятельство странным. Мама завела руку за спину Брук и сжала мою ладонь. Я отреагировала ответным пожатием.
Доктор Голд прочистил горло.
– Должен заметить, что делать тест в восемнадцать-двадцать лет считается слишком рано. Обычно мы рекомендуем дождаться хотя бы двадцати пяти лет, прежде чем проходить эту процедуру.
– Почему? – одновременно спросили мы с Брук.
– Тест всегда можно пройти позднее. А вот отменить результаты уже не удастся.
Доктор посмотрел мне прямо в глаза. А мне-то не терпелось поскорее сделать тест и покончить с этой странной историей.
Что, если покончить с ней не удастся?
– Даже если вы примете твердое решение пройти через это, все же лучше выждать несколько лет, чтобы четко представлять, какими окажутся последствия для вашей жизни, карьеры, семьи…
– Если симптомы начнут проявляться лет в тридцать пять, не так уж долго и ждать придется, – внушительно, как заправский адвокат, заметила Брук.
– Сегодня уж точно никто никаких решений принимать не станет, – вмешалась мама.
Когда настало время уходить, мы с Брук поспешно схватили брошенные на диван пальто и шарфы, но мама осталась сидеть.
– Погодите-ка. Еще один вопрос. – Мама опустила взгляд на скомканный платочек, будто на нем было написано то, что она хотела сказать. – Я хотела узнать… что нам теперь делать? Куда идти? Как прожить завтрашний день – и все, что будет потом?
Доктор Голд подался вперед.
– Вам нужно уяснить важную вещь, Лесли. Это не только вас касается, а всех троих. К тому, как люди справляются с болезнью Гентингтонга, суждения «правильно-неправильно» неприменимы. – Он помолчал некоторое время, чтобы дать нам возможность осознать значимость сказанного. – Это касается всего: кому вы решите сообщить, хотите ли знать наверняка, как жить с болезнью – в случае, если она у вас есть. Это ваш и только ваш выбор. Ничего страшного, если время от времени вас захлестнет желание спрятать голову в песок. Притворитесь, что ничего особенного не происходит, если это поможет вам пережить день.
«Притворитесь, что ничего особенного не происходит».
Эта мысль мне по душе.
Возможно, не так уж и ужасна эта терапия.