Как же сильно хочется исчезнуть отсюда. Я бросаю взгляд на море людей, сидящих на скамьях вокруг. Лица жителей моего маленького незначительного городка настолько знакомы, что кажутся визуальным белым шумом. И священник, как всегда, бубнит монотонным голосом:
– Уверуйте же: каждый день Господь дарует нам манну небесную. Все мы должны проложить собственный путь вниз с горы жизни. Выберем ли мы опасную тропинку через извилистый лес или предсказуемую и ухоженную трассу…
Нет.
Только не притча о лыжах. Я этого не выдержу.
Я начинаю вставать, готовясь тихо извиниться, когда чувствую, как знакомые, похожие на клещи, пальцы обхватывают руку.
Моя абуэла[1] шипит из-под черной кружевной вуали:
– Мигуэла, куда ты собралась?
– Мне просто нужно… немного подышать, – шепчу я в ответ.
Почему я не могу солгать и сказать что-то более убедительное? Что-то вроде: «мне нужно в туалет», или «сейчас то самое время месяца», или «у меня вот-вот случится нервный срыв»? Мой друг Барри считает забавным, что я не способна лгать, особенно когда бабушка смотрит на меня испепеляющим взглядом смерти.
– Я сейчас вернусь, абуэла. Te lo prometo[2] .
Испанский делает свое дело. Она отпускает меня, и я убегаю, в то время как взрослые по обе стороны прохода бросают в мою сторону неодобрительные взгляды.
Когда добираюсь до выхода, я смещаюсь влево, чтобы меня не было видно, и делаю глубокий вдох. Ноябрьский день не по сезону теплый, поэтому все двери открыты. Я вижу последние осенние листья, отчаянно цепляющиеся за голые ветви маленького деревца перед зданием церкви, как будто они боятся оторваться.
Облегчение волной разливается по телу. Не то чтобы я не была верующей… Просто иногда в нашей церкви и общине кажется, что все смотрят на меня в ожидании чего-то, и это угнетает. Я вытаскиваю книгу из рюкзака, который заранее спрятала под деревянной скамейкой, и устраиваюсь в углу. Всего несколько страниц, может быть, пару глав, а затем я вернусь и сяду рядом с бабушкой как порядочная девушка.
Я открываю книгу и улыбаюсь своей закладке: письму о зачислении в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса. Бабушка решительно настроена отправить меня в Колледж Сент-Майкл здесь, в Вермонте, поэтому я тайно подала заявление в университет своей мечты. Скоро я расскажу об этом, но пока письмо надежно спрятано в романе ужасов, потому что она ни за что на свете не заглянет туда.
Телефон вибрирует от сообщения. Групповой чат, в котором состою я и трое моих друзей. Мы назвали его «Воинство».
Рейдж: Куда ты убежала?
Барри: Да какая разница? Беги, Мика! Убегай!
Я улыбаюсь и пишу ответ.
Я: Тшш! Я читаю.
Рейдж: Но ты пропустишь вторую часть притчи!
Я: Ничего страшного, уверена, что Иисус не катался на лыжах.
Я провожу руками по чистой обложке книги, ощущая глянцевый рельефный череп в центре, наблюдая, как черные и красные чернила поблескивают на солнце. Данте Валгейт. Каждый выход его новой книги похож на Рождество независимо от месяца. Я открываю страницу, отмеченную закладкой, новый корешок потрескивает, как поленья в камине, и я продолжаю с того места, на котором остановилась за завтраком.
Я только начинаю погружаться в историю, когда в дверном проеме появляется тень и загораживает мне свет.
Кто-то смотрит на меня. Его раскаленный, как солнце в середине лета, взгляд прожигает мою макушку. Я провожу рукой по волосам, пытаясь смахнуть это чувство, как паутину. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на этого человека, и бросаю на него неодобрительный взгляд.
В дверном проеме, освещенный утренним светом сзади и золотистым мягким сиянием церкви спереди, стоит парень, заглядывающий внутрь с порога.
Христос на крекере, кто это, черт возьми?
Он примерно моего возраста, с волной черных как смоль волос, обрамляющих его бледное лицо, и такими темными ресницами, что создается впечатление, будто у него подведены глаза, как у пирата. И он одет в костюм! Никто в Вермонте не надевает костюмы, никогда. Это придает ему утонченный вид… Я бы сказала, светский. Да, он определенно не отсюда.
Боже, я пялюсь. Я опускаю взгляд на книгу у себя на коленях. Меня, словно магнитом, снова тянет поднять глаза, и я борюсь с этим так долго, как только могу. Когда я больше не в силах сопротивляться, то оглядываюсь и замечаю, что он смотрит на меня.
И не просто на меня, а словно внутрь меня.
И тогда жар ощущается уже не только на макушке, он рождается у меня в груди и распространяется по всему телу. Как в фильмах, когда взгляды главных героев встречаются и время вокруг них замедляется, пока звучит какая-нибудь глупая романтическая песня. В нашем случае вместо гитар слышен только отдаленный голос священника и беспрестанное сопение Джонни Пирсона со своего обычного места в заднем ряду. Я с трудом вспоминаю, как дышать, а мое сердце колотится о ребра.
Что-то хватает меня за плечо, и я вздрагиваю.
– Мигуэла, что ты делаешь? Немедленно возвращайся в церковь, – шепчет бабушка на испанском, поднимая меня на ноги своими костлявыми пальцами.
– Боже, абуэла, ты напугала меня.
– Мы уже много раз говорили о том, чтобы ты не разбрасывалась именем Господа так, словно оно не имеет никакого значения. – Она замечает книгу в моих руках. – Фу! Я должна была догадаться. Им следует сжечь все книги этого человека. А теперь убери ее и возвращайся. – Затем она бросает взгляд на дверь. – И на что ты так пристально смотрела?
Парень!
Я поднимаю взгляд, но незнакомец уже исчез. Огромный дверной проем пуст.
Черт возьми.
После мессы прихожане собираются на лужайке перед церковью. Бабушка разговаривает с соседями о запеканках, необычно теплой погоде и других умопомрачительно скучных вещах, когда кто-то хватает меня за шею.
Я собираюсь ударить напавшего – не зря же занимаюсь боевыми искусствами, – когда вижу лицо Рагуила, ухмыляющегося мне через плечо, волнистая копна оранжевых волос закрывает один из его голубых глаз. Его называют Рейджем[3] , что иронично, поскольку он самый дипломатичный и дружелюбный человек, которого я знаю.
– Тебе повезло, что я не перекинула тебя через плечо прямо на церковной лужайке, – спокойно говорю я.
Он обнимает меня за плечи и подмигивает:
– Да ладно, мы оба знаем, что ты этого не сделала бы, даже если бы могла.
– Надо же, спасибо, сэнсэй[4] . Где Барри?
Словно отвечая на мой вопрос, нескладная электронная версия «Red Solo Cup»[5] эхом разносится по улице. Все оборачиваются, когда самый большой и нелепый грузовик, который я когда-либо видела, подъезжает прямо к церковной лужайке. Он жемчужно-белый, с зеркально блестящей алюминиевой отделкой и шинами, которые кажутся выше меня. У него мигающая красная лампочка сверху и гораздо больше стоек на крыше, чем может понадобиться одному человеку. Пока мы глазеем на это, тонированное стекло со стороны водителя опускается, и я вижу лицо Барри, озаренное гордостью.
– Этот мальчик всегда такой незаметный, – слышу я голос бабушки, которая выглядывает из-за моего плеча.
– Да, Барри определенно любит эффектные появления, – улыбаясь, отмечает Рейдж.
Мы с ним подходим к грузовику.
– Барри! – Я пытаюсь перекричать громкий рев двигателя. – Что это за машина?
– Нравится? Она новая. Я назвал ее «Пегас». – Он с улыбкой похлопывает по приборной панели, как будто это собака.
Я смеюсь:
– Не думала, что ты любишь мифических существ.
– А кому не нравятся крылатые лошади? Да и я же твой друг, – подмигивает он.
Стоит сказать, что размеры Барри идеально подходят для нового грузовика. Он вырос на ферме и выглядит соответственно. Предплечья как стволы деревьев, загар ровно под рукава футболки, а на его лице постоянно играет улыбка пятилетнего мальчика, который только что украл у тебя последнее печенье. Рейдж выглядит стройным и стильным в своей воскресной одежде, но Барри?.. С закатанными рукавами и мятым галстуком он выглядит… совершенно неподходяще одетым для церкви. Я указываю на передвижной арсенал Барри за сиденьями:
– Смотрю, оружейная стойка тоже выросла. Ожидаешь неприятностей после мессы?
– Нет, но начался сезон охоты, милочка! Давай, Рейдж, язычница уже забронировала нам столик.
Я закатываю глаза.
– Ты знаешь, что Зи не нравится, когда ее так называют.
– Что ж, ты видишь ее здесь по воскресеньям, страдающей на мессе вместе со всеми нами?
Рейдж забирается на пассажирское сиденье и оглядывается на меня:
– Ты идешь? «МакКарти»? Красно-бело-синие блинчики?
У меня текут слюнки при мысли обо всей этой вкуснятине.
– Не могу. Мне надо на работу.
Бабушка с ее сверхострым старушечьим слухом широкими шагами подходит к грузовику.
– Ты же не собираешься опять работать в день Господень, Мигуэла?
Разве недостаточно того, что я одеваюсь в эту нелепую девчачью одежду и сижу в этой душной церкви по часу каждую неделю? Кроме того, что она знает о работе? Да, она волонтерит по всему городу, но каково это – быть рабом за минимальную зарплату? Она ничего об этом не знает. Я люблю бабушку, но это уже слишком.
– Собираюсь, абуэла. Я нужна им.
Она сощуривает глаза.
– Даже Бог отдыхал на седьмой день, m’ija[6] .
Что ж, тогда ему не следовало заражать Сару ротавирусной инфекцией. Хорошо, что я не сказала этого вслух, иначе это вызвало бы такую чертову бурю, от которой меня не спас бы никакой зонт.
– Сара заболела, я должна выйти за нее.
– Ох. Что ж, тогда это по-христиански. – С этими словами она бесцеремонно убирает прядь с моего лица.
Бабуля одобряет, что я делаю? Это все равно что увидеть единорога, скачущего галопом по главной улице. К счастью, она уходит и возвращается к компании взрослых.
– Ты начала статью про Реформацию? – спрашивает Рейдж, высунувшись из окна грузовика.
Я пристально смотрю на него:
– Ого. Пока нет, пап. Тем более сейчас выходные. Не напоминай мне о школе.
Рейдж улыбается уголком губ.
– Действительно, тебе ведь не нужно улучшать оценки. Но некоторые из нас еще не получили досрочное зачисление в университет мечты!
Его тон кажется каким-то резким. Рейдж ведет себя странно с тех пор, как я получила письмо из Калифорнийского университета.
– Тшш! – шиплю я и оборачиваюсь на бабушку, чтобы убедиться, что она – или кто-то другой – не услышала его слова. В маленьком городе трудно сохранять секреты.
Рейдж высовывается из окна и вытаскивает книгу из моего рюкзака, как будто нам все еще по шесть лет.
– Может быть, ты бы уже сделала задание, если бы не тратила все свободное время на чтение этого мрачного дерьма, – говорит он, листая страницы романа Валгейта.
Я вижу, как суперобложка уже скручивается в его руках. Я вырываю книгу и сильно бью Рейджа по руке.
Барри наклоняется и спрашивает:
– Ты придешь сегодня на ярмарку?
– Нет, боюсь, мой календарь полностью расписан.
– Уверен, так оно и есть. Я заеду за тобой в семь, – усмехается он в ответ.
– На этом монстре? Ни в коем случае. Если я пойду, то с Зи. – Я не собираюсь идти, но если скажу это прямо, мне достанется за это.
Барри пожимает плечами и выглядит слегка обиженным за свой новый грузовик.
– Как знаешь.
Я ударяю Рейджа кулаком, машу на прощание бабушке и ухожу в направлении книжного магазина. День солнечный и теплый, но легкий холодок свидетельствует о скором наступлении темноты. Я люблю начало ноября в Вермонте. Толпы туристов, разглядывающих листву, иссякли, а лыжники еще не приехали. Не успев пройти и квартала, я поздоровалась уже с полудюжиной человек. В Стоу все друг друга знают. Если услышишь сирену в течение дня, то к шести часам будешь знать, что произошло и где.
Когда я прихожу на работу, в книжном магазине уже много людей. Местные жители ищут увлекательное чтиво, чтобы было с чем посидеть на лавочках до того, как начнет падать снег. Я радуюсь, когда наступает послеполуденное затишье и удается навести порядок в магазине. Мне нравится расставлять книги по местам, нравится, когда все чисто и опрятно. Это нравится мне гораздо больше, чем общение с людьми. Тогда почему я работаю в магазине? У этого есть две причины: персонал и скидка.
Я упорядочиваю раздел «Биографии»: какой-то богатый белый парень из Коннектикута ранее устроил в нем хаос, пытаясь найти книгу о другом богатом белом парне.
Повернувшись к следующему книжному шкафу, я слегка подпрыгиваю, увидев кого-то, стоящего перед секцией фантастики и ужасов. Я могла поклясться, что была единственным человеком в магазине. Затем я приглядываюсь повнимательнее.
О. Боже. Мой.
Горячий парень из церкви!
Он переоделся в темные зауженные джинсы, накрахмаленные и приталенные, и легкий свитер, облегающий его грудь и плечи. Его волосы более взъерошены, как будто он часто проводит по ним рукой, и на нем австралийские ботинки «Бландстоун».
Я люблю парней в таких ботинках.
Мне стоит заговорить с ним, но как? Общение дается мне нелегко. Не говоря уже о том, что у меня было всего трое парней и я знала их всю свою жизнь, поэтому никаких представлений не требовалось.
Я притворяюсь, что хочу заняться сортировкой в разделе истории прямо рядом с ним, и, хотя продолжаю смотреть на полки, почти сразу снова чувствую жар его взгляда.
– Простите, вы работаете здесь?
О черт. Он заговорил со мной. У меня все сжимается внутри. Я медленно поворачиваюсь, прижимая книгу «Вермонт: Призрачная история» к груди, как щит.
– Да?
Это звучит как вопрос, словно я спрашиваю его, работаю ли здесь. Но затем я смотрю на него и забываю каждое глупое слово, которое когда-либо говорила.
У него огромные глаза, и вблизи кажется, что карий цвет движется, как будто его взболтали. И его кожа настолько идеальна, что, черт возьми, почти светится. Он буквально самый красивый человек, которого я когда-либо видела в реальной жизни, и в этот момент я понятия не имею, что делать со своими руками, как стоять, как даже дышать, поэтому просто немного раскачиваюсь взад-вперед. Внезапно холодая дрожь страха пробегает по спине, а затем она медленно сменяется теплом, как сухая ветка, которая попадает в пламя.
– У вас есть последняя книга Данте Валгейта «Последнее сошествие»?
Фанат ужасов во мне оживляется.
– Я только начала ее! Валгейт – мой любимый автор.
– Мне нравится все, что он написал. Но моя любимая книга – это «Смертельная комедия», – с улыбкой говорит он.
– Моя тоже! Однажды я даже отправила Вал-гейту на почту письмо, сказав, как сильно похожа на Марию из этой книги. Он так и не ответил. – Я небрежно пожимаю плечами, хотя в то время мое фанатское сердце было разбито. – Вы следите за списком рассылки?
– Я проверял его раз или два. По-моему, там слишком много троллей.
– Это точно, – киваю я.
Он все еще улыбается. Почему?
– Так… у вас есть эта книга?
– Ох! Точно! – Румянец вспыхивает на моих щеках. – Простите, но мы распродали все экземпляры в первый же день. Так что пока ждем новую поставку.
На самом деле в церкви я читала последний экземпляр из первой партии, но черта с два я скажу ему об этом. Не важно, насколько он горяч, я год ждала эту книгу, а прочитала пока только четверть.
– Они придут на следующей неделе, вы еще будете в городе? – Спокойнее, Мика, спокойнее.
– Черт. Я надеялся начать читать сегодня. Я взял с собой только три книги и уже прочитал их.
– Мне приходится брать с собой по шесть книг на каждую неделю каникул, – со смехом произношу я.
Он поднимает руки.
– Аналогично. Мои друзья никогда не понимают, почему я не могу почитать электронные книги, когда закончились бумажные.
– Фу! Электронные книги просто…
– Другие, – одновременно говорим мы и улыбаемся друг другу.
Он все еще смотрит мне в глаза, и у меня потеют ладони. Я осторожно вытираю их о рубашку и аккуратно откладываю книгу, которую все это время держала в руках, на полку. Потом я просто смотрю на корешки.
– Это тебя я видела сегодня утром в церкви? – выпаливаю я.
– Да. И я тоже видел тебя.
Эта улыбка. Всего лишь небольшой изгиб его полных губ, но от ямочек, которые появляются у него на щеках, мое сердце бьется быстрее.
– Я раньше не видела тебя.
– Я снял дом на Коттедж-Клаб-роуд на пару недель. Я здесь в отпуске…
– Ох… – Я прозвучала разочарованной. Я разве прозвучала разочарованной? Боже. Как унизительно. К счастью, он, кажется, не заметил.
– Я видел эту церковь на всех фотографиях Стоу, и мне просто было интересно, как она выглядит изнутри. Моя семья не особо верующая.
– Тебе повезло. Моя абуэла таскает меня туда каждое воскресенье. – Я смеюсь.
Он немного склоняет голову набок, как птица. Очень красивая птица.
– Абуэла?
– Прости, это бабушка по-испански. Я родилась в Пуэрто-Рико.
– И переехала в Вермонт? Небольшое изменение климата, да?
– О да. Так и не могу понять, почему бабушка захотела покинуть остров и переехать в это ледяное место.
– Вы переехали из-за родителей?
– Нет. Мама умерла, а отца я не знаю.
Что ж, это правда, но нет ничего лучше, чем вывалить на великолепного незнакомца свою печальную сиротскую историю. Мне действительно нужно поработать над техникой флирта.
– Мне жаль.
И по его выражению лица понятно, что он говорит искренне. Оно смягчается, а глаза становятся стеклянными. И все, чего мне теперь хочется, – развеселить его. Мне в голову приходит идея, и я прохожу через магазин и становлюсь за кассу.
– Ты можешь взять мой экземпляр.
Не понимаю как, но мне удается: он снова улыбается. Я опускаю руку под прилавок, куда засунула рюкзак, и слышу, как он подходит с другой стороны.
– Послушай, это правда мило, но я не могу забрать твою книгу.
Он облокачивается на потертую деревянную стойку, и когда я выпрямляюсь, мы оказываемся лицом к лицу. Близко. Наши носы почти соприкасаются. Я делаю глубокий вдох и чувствую теплый запах кофе, сандалового дерева и чего-то еще… Мне нравится его запах.
– Нет, правда, бери. – Я настроена серьезно, хотя никогда раньше не одалживала свои книги. Никогда.
Он опускает взгляд на протянутую книгу и улыбается, забирая ее у меня.
– Ладно. Но я возьму ее только потому, что, когда мне придется вернуть ее, снова увижу тебя.
Что надо сказать на подобную фразу? Спасибо? Ловлю на слове? Женись на мне? Вместо этого я спрашиваю:
– Как тебя зовут?
– Сэм.
– Сэм… – повторяю я, словно это священное слово. – Приятно познакомиться, Сэм. – Все вокруг расплывается: звуки, крики детей, проходящих мимо, уличное движение. Остаемся только я и Сэм.
Он продолжает улыбаться. Чего он ждет?
Ох! Он хочет узнать мое имя. Естественно.
– Я Мика.
– Как минерал?
– Нет, это сокращенно от Микаэла, точнее, Мигуэла по…
– По-испански, – заканчивает он с кивком. – Мне тоже приятно познакомится с тобой, Мика.
Затем он пожимает мою руку, его кожа оказывается на удивление мягкой. Он держит мою руку где-то на секунду дольше, чем я ожидаю, все это время глядя в глаза. Отпустив ее, он разворачивается и идет к выходу. Я дрожу, как будто он тянет за собой это теплое неконтролируемое чувство, возникшее у меня в груди.
Я смотрю ему в спину, пока он выходит через входную дверь на улицу, бережно зажав мою книгу под мышкой.
Боже, как я завидую этой книге.