Расследования Арсена Люпена - читать онлайн

Отрывок из неизданных мемуаров арсена люпена

Перечитывая книги, где рассказывается – так правдиво, как только это возможно, – о некоторых моих приключениях, я заметил, что каждое из них явилось следствием некоего неожиданного порыва, толкавшего меня на завоевание какой-нибудь женщины. Так, дама из «Полой иглы»[1] хотя и меняла свой облик, но все же оставалась женщиной, которой я пытался завладеть. С другой стороны, поскольку обстоятельства всегда вынуждали меня изменять имя и внешность, мне всякий раз казалось, что я начинаю новую жизнь, до которой еще никогда никого не любил и после которой никогда уже никого не полюблю.

Так что, окидывая мысленным взором прошлое, я не ощущаю себя тем Арсеном Люпеном, который некогда припадал к ногам графини Калиостро, или Сони Кришнофф, или Долорес Кессельбах, или Барышни с зелеными глазами; это был не я, а Рауль д’Андрези, герцог де Шармерас, Поль Сернин или барон де Лимези. Мне кажется, что все эти господа не похожи ни друг на друга, ни на меня. Они то забавляют меня, то раздражают, то вызывают улыбку, то терзают, словно я вовсе не был причастен к их разнообразным любовным приключениям. Из множества этих авантюристов, походящих на меня, как незнакомые мне братья, мне, возможно, ближе всего барон д’Эннери, джентльмен-мореплаватель и джентльмен-детектив, герой «Таинственного особняка», стремившийся завоевать сердце обольстительной Арлетт, юной парижской манекенщицы.

Глава 1 Регина, актриса

Эта идея – поистине очаровательная! – нашла самый горячий отклик в нашем щедром Париже, который охотно сочетает свои утехи с благотворительными акциями. Она заключалась в том, чтобы представить публике Гранд-опера́, между двумя балетами, двадцать красивых женщин – артисток или светских дам, – облаченных в наряды от самых знаменитых кутюрье. Зрителям предстояло выбрать путем голосования три самых эффектных туалета, а весь сбор от этого вечера было решено распределить между тремя ателье, где их создали.

Награда: двухнедельное пребывание некоторого количества мидинеток на Ривьере. Этот замысел тут же получил восторженные отклики публики. За каких-нибудь два дня все места в зрительном зале, вплоть до самых неудобных, были раскуплены. А в вечер представления перед театром собралась огромная, возбужденно гомонившая элегантная толпа, которая изнемогала от возраставшего с каждой минутой нетерпения.

По правде говоря, и само это событие, и толки вокруг него объяснялись в основном жгучим интересом зрителей к одной юной особе, дававшей обильную пищу для сплетен.

Все знали, что очаровательная Регина Обри – среднеразрядная певичка из какого-то театрика, но притом писаная красавица – явится перед публикой в платье от кутюрье Вальмене и в роскошной тунике, украшенной чистейшей воды бриллиантами.

Всеобщий интерес подогревало и еще одно обстоятельство, связанное с прелестной Региной: ее вот уже много месяцев преследовал своими ухаживаниями господин Ван Хубен, богатейший торговец драгоценными камнями. Так уступила ли она наконец страстной любви того, кого величали Королем бриллиантов? Все как будто указывало на это. Накануне представления очаровательная Регина заявила в своем интервью: «Завтра я буду усыпана бриллиантами. Прямо сейчас четверо мастеров, выбранных Ван Хубеном, трудятся в моей комнате, прикрепляя их к лифу и к серебристой тунике. Руководит работой сам Вальмене».

И вот теперь очаровательная Регина восседала в своей ложе бельэтажа, ожидая выхода на сцену, а зрители сплошным потоком дефилировали перед ней, как перед статуей святой.

Девушка и впрямь заслуживала этого лестного определения – «очаровательная», которое неизменно сопутствовало ее имени.

Любопытная особенность: ее лицо, сиявшее благородством и непорочной чистотой, свойственными античной красоте, в то же время отличалось и всеми достоинствами, какие ценились в современной женщине, – тонкостью черт, живостью и прелестным лукавством.

Соболья пелерина облекала ее легендарные плечи, скрывая загадочную тунику. Она улыбалась публике – счастливая, прелестная. Все знали, что двери ложи, выходящие в бельэтаж, охраняют трое детективов, мускулистых и мрачных, как английские полисмены.

В ложе Регины стояли двое мужчин; первый из них, Ван Хубен, тучный лощеный господин, напоминал своими неестественно красными щеками и буйной шевелюрой живописного фавна. Никто не знал подлинного происхождения его богатства. Будучи некогда скромным продавцом искусственного жемчуга, он предпринял долгое путешествие, из которого вернулся совершенно преображенным – богатым и могущественным торговцем алмазами, – и никто так и не проведал, каким образом совершилась эта метаморфоза.

Второй кавалер Регины держался в тени. О том, что он молод, худощав и при этом могуче сложен, можно было только догадываться. Это был знаменитый Жан д’Эннери, который тремя месяцами ранее совершил – в полном одиночестве – кругосветное плавание на моторной лодке. Неделю назад Ван Хубен, познакомившись с ним, представил его Регине.

Первый балет прошел при общем невнимании публики. Во время антракта Регина, готовясь уже выйти на сцену, болтала с мужчинами в глубине своей ложи. Она обращалась с Ван Хубеном довольно резко, почти бесцеремонно, а с д’Эннери, напротив, весьма любезно, как женщина, старавшаяся понравиться.

– Регина, дорогуша, – сказал ей Ван Хубен, которого это явно раздражало, – берегитесь, как бы вам не вскружить голову этому мореходу. Вы должны понимать, что после года одиночного плавания мужчина легко воспламеняется!

Ван Хубен всегда громко смеялся над собственными остротами, даже самыми вульгарными.

– Милый мой, – отозвалась Регина, – если бы вы первым не хохотали над своими шутками, я ни за что не догадалась бы, что вы стараетесь быть остроумным!

Ван Хубен вздохнул и сказал с наигранным огорчением:

– Д’Эннери, послушайте моего совета: не теряйте голову из-за этой женщины. Я свою уже потерял и теперь несчастен, как груда камней… драгоценных камней, – закончил он с улыбкой, отвесив неуклюжий поклон.

Тем временем на сцене началась демонстрация туалетов.

Каждая из конкуренток показывала свой наряд около двух минут: прохаживалась взад-вперед, садилась, разворачивалась во все стороны, как это делают манекенщицы в салонах готового платья.

Близился черед Регины. Девушка встала.

– Мне почему-то страшновато, – проговорила она. – Если я не получу первый приз, то застрелюсь, ей-богу застрелюсь. Месье д’Эннери, за кого вы болеете?

– За самую прекрасную, – ответил тот, поклонившись.

– Но что вы скажете о моем наряде?

– Наряды мне безразличны. Главное для меня – красивое лицо и грациозная фигура.

– Что ж, – ответила Регина, – в таком случае вы можете восхищаться очарованием юной особы, которой сейчас аплодирует зал. Это манекенщица модного дома «Черниц»; в газетах писали, что она сама придумала свой наряд и доверила его шитье своим подружкам. Она просто прелесть, эта девочка!

И в самом деле, юная манекенщица – тоненькая, изящная, с благородной осанкой – являла собой олицетворенную грацию, а платье, облегавшее ее хрупкую фигурку, – очень простое, но безупречно скроенное – свидетельствовало о тонком вкусе и богатом воображении его создательницы.

– Это Арлетт Мазаль, не так ли? – спросил Жан д’Эннери, просматривая программку.

– Да, – ответила Регина.

И добавила, без малейшей неприязни и зависти:

– Будь я в жюри, я не колеблясь присудила бы Арлетт Мазаль первое место.

Ван Хубен немедленно вознегодовал:

– А как же ваша туника, Регина? Чего стоит дешевая тряпка этой манекенщицы в сравнении с вашей туникой?!

– Цена здесь не имеет никакого значения…

– Нет, Регина, цена – это главное! И именно поэтому я заклинаю вас: будьте осторожны!

– Чего же я должна остерегаться?

– Воров. Не забывайте, что ваша туника украшена вовсе не персиковыми косточками!

И он расхохотался над собственной шуткой. Однако Жан д’Эннери поддержал его:

– Ван Хубен прав, и нам следовало бы проводить вас до сцены.

– Ни за что! – возразила Регина. – Я хочу, чтобы вы смотрели на меня из ложи, а потом рассказали, какой эффект я произвела на зрителей и не выглядела ли на сцене Гранд-опера неуклюжей гусыней.

– К счастью, – заявил Ван Хубен, – за безопасность здесь отвечает бригадир Бешу.

– О, так вы знаете Бешу?! – с искренним удивлением воскликнул д’Эннери. – Того самого Бешу, полицейского, который стал знаменитым благодаря своему сотрудничеству с таинственным Джимом Барнеттом, владельцем агентства «Барнетт и К°»?..

– Ах, прошу вас, только не говорите при нем об этом проклятом Барнетте! – вмешалась Регина. – Он буквально заболевает при одном упоминании об этом субъекте. Похоже, что Барнетт сыграл с ним не одну злую шутку!

– Ну как же, я слышал эти истории… О человеке с золотыми зубами, а еще о знаменитой дюжине «африканок» Бешу![2] Так, значит, это именно он организовал охрану ваших бриллиантов?

– Да. Сам он куда-то уехал дней на десять. Но нанял вместо себя за большие деньги трех бывших полицейских – тех бравых молодцов, что дежурят вон там, за дверью.

Д’Эннери заметил:

– Найми вы даже целый полк, его все равно не хватило бы, чтобы предотвратить некоторые уловки мошенников…

Тем не менее Регина храбро вышла из ложи и направилась в сопровождении своих охранников за кулисы.

Поскольку ей достался по жребию одиннадцатый номер, а после десятого был объявлен короткий перерыв, то ее выходу предшествовало лихорадочное возбуждение публики. В зале царила напряженная тишина. И внезапно это безмолвие разрешилось восторженной овацией: Регина вышла на сцену.

В сочетании безупречной красоты и утонченной элегантности таится загадочная власть, которая приводит публику в экстаз. Очаровательную Регину Обри и изысканную роскошь ее наряда отличала гармония, потрясавшая зрителей еще до того, как они успевали осознать тайну этой красоты. Но главное их внимание захватил блеск драгоценностей. Туника, расшитая серебряными нитями, была стянута на талии широким поясом, неким подобием корсета, сделанного, казалось, из сплошных бриллиантов. Они так переливались, так ослепительно сверкали, что чудилось, будто их лучи образуют вокруг девушки легкое, трепещущее, разноцветное пламя.

– Черт возьми! – воскликнул Ван Хубен. – Да они еще прекраснее, чем я думал, – все эти удивительные камешки! А как они идут этой маленькой плутовке! Все-таки есть в ней что-то аристократическое! Ну просто императрица, ей-богу!

И добавил, хихикнув:

– Открою вам один секрет, д’Эннери. Знаете, почему я осыпал Регину всеми этими блестящими камешками? Во-первых, она получит их в подарок в тот день, когда согласится отдать мне свою руку… левую, разумеется, – сказав это, он прыснул со смеху, – а во-вторых, потому, что это заставило меня нанять для нее почетную охрану, которая заодно докладывает мне, что она делает и с кем встречается. Не подумайте, что я опасаюсь влюбленных соперников, – просто я из тех людей, кто хочет все знать и все видеть… буквально все, понимаете?

И он снисходительно похлопал по плечу своего спутника, словно говоря: «Так что, мой милый, и не надейся встать между нами!»

Но д’Эннери поспешил его успокоить:

– На мой счет, Ван Хубен, вы можете не волноваться. Я никогда не флиртую с женами или подругами моих друзей.

Ван Хубен скептически покривился. Жан д’Эннери взял с ним, по своему обыкновению, тон легкой насмешки, за которой могло скрываться что угодно. И богач, решив добиться полной ясности, придвинулся к нему вплотную и сказал:

– Остается лишь понять, считаете ли вы меня одним из своих друзей…

Но д’Эннери неожиданно схватил его за руку, шепнув:

– Молчите…

– А? Что такое?

– Я слышу что-то странное.

– Где?

– За кулисами.

– И в чем же там дело?

– Да в ваших бриллиантах!

Ван Хубен испуганно вздрогнул:

– Что с ними?

– Прислушайтесь.

Ван Хубен навострил слух:

– Я ничего не слышу.

– Может, я и ошибся, – признался д’Эннери. – Однако мне почудилось, будто…

Договорить он не успел. Зрители в первых рядах партера и в ближайших к сцене ложах пришли в смятение; они пристально вглядывались в сцену и в кулисы, словно там происходило нечто необычное – возможно, как раз то, что встревожило д’Эннери. Некоторые даже вскочили на ноги, явно чем-то напуганные. По сцене промчались два человека во фраках. И внезапно раздались громкие вопли, а один из рабочих сцены испуганно прокричал:

– Пожар! Пожар!

Из-за кулисы на сцену вырвались багровые языки огня; повалил дым. С обеих сторон выбежали участницы показа и рабочие сцены. Какой-то человек, находившийся в их гуще, держал в руках меховую пелерину, пряча в ней лицо и вопя во весь голос вместе с остальными:

– Пожар! Пожар!

Регина бросилась было к нему, но силы оставили ее, и она в полуобмороке упала на колени. Незнакомец набросил пелерину на девушку, поднял ее и унес за кулисы, замешавшись в толпу.

Однако за миг до этого, а может быть, даже еще до появления на сцене незнакомца Жан д’Эннери ловко вскочил на бортик ложи и властно крикнул, заглушив вопли зрителей, охваченных паникой:

– Не бойтесь! Это было подстроено!

И, указав на человека, уносившего Регину, приказал:

– Задержите его! Задержите!

Увы, было слишком поздно, и этот инцидент остался почти незамеченным. Публика в партере начала успокаиваться. Однако на сцене все еще царила суматоха, а вокруг стоял такой гомон, что никакой приказ не мог быть услышан.

Д’Эннери соскочил из ложи в партер и подбежал к сцене. Одним прыжком он буквально взлетел на нее и вслед за толпой паникеров добрался до служебной двери театра, выходившей на бульвар Османа.

Но что же дальше? Где искать Регину Обри? И к кому обратиться, чтобы найти ее?

Он стал расспрашивать окружающих. Но никто ничего не видел. Зрители, охваченные паникой, думали только о себе; таким образом, похитителю удалось без всяких затруднений, оставшись неузнанным, унести девушку со сцены, пробежать с ней по коридорам и лестницам и выбраться на улицу.

Д’Эннери взглянул на толстяка Ван Хубена – тот натужно пыхтел, и по его лицу текли размытые потом струйки румян.

– Итак, девушку похитили! – сказал д’Эннери. – И все из-за ваших чертовых бриллиантов… Этот тип наверняка затащил ее в какой-нибудь заранее приготовленный автомобиль.

Ван Хубен извлек из кармана револьвер.

Но д’Эннери схватил его за руку, чуть не вывернув ее:

– Надеюсь, вы не собираетесь застрелиться?

– Конечно нет, черт возьми! – ответил тот. – Но его я точно убью!

– Кого это «его»?

– Вора. Его найдут! Его необходимо найти! Я переверну небо и землю!

Он выглядел вконец растерянным и, на потеху публике, волчком вертелся вокруг собственной оси.

– Мои бриллианты!.. Я этого так не оставлю!.. Они не имеют права!.. Государство ответит мне за это…

Д’Эннери не ошибся. Похититель, неся на плече сомлевшую и прикрытую меховой пелериной Регину, пересек бульвар Османа и направился к улице Могадора. Там его ожидал автомобиль. Едва он подошел, как задняя дверца машины распахнулась и женщина в плотной кружевной мантилье, скрывавшей ее лицо, протянула к нему руки. Похититель передал ей Регину, сказав:

– Готово дело!.. Настоящее чудо!

Захлопнув дверцу, он сел за руль, и машина рванула с места.

Обморок, в который испуг поверг актрису, был недолгим. Она очнулась, как только почувствовала, что пожар… или то, что она приняла за пожар… уже далеко, и первым ее побуждением было желание поблагодарить своих спасителей. Однако она обнаружила, что ее голова окутана тканью, мешавшей ей и видеть, и свободно дышать.

– Что случилось? – прошептала она.

В ответ раздался очень тихий голос – женский вроде бы:

– Не двигайтесь. Если вы позовете на помощь, вам придется плохо, моя красавица.

И Регина тотчас ощутила сильную боль в плече.

– Это еще пустяки, – сказала женщина, – всего лишь легкий укол ножа. Но я могу вонзить его и поглубже.

Регина постаралась не шевелиться. Однако теперь, когда ситуация более-менее прояснилась, она смогла собраться с мыслями и даже начать рассуждать. Вспомнив языки пламени, она сказала себе: «Меня похитили… похитил мужчина, который воспользовался общей паникой… и увез меня с помощью своей сообщницы».

Она осторожно нащупала пальцами свободной руки свой бриллиантовый корсет: камни были на месте.

Автомобиль мчался на полной скорости. Регина в темноте, под окутывающей ее накидкой, даже не надеялась определить, куда ее везут. Она чувствовала только, что машина часто и резко сворачивает, для того, несомненно, чтобы запутать и возможных преследователей, и саму жертву похищения.

Как бы то ни было, автомобиль ехал без остановок. Они все еще находились в Париже, потому что сквозь ткань девушка смутно различала регулярные вспышки света – по-видимому, от уличных электрических фонарей.

Когда женщина чуть ослабила свою хватку, накидка, в которую закутали Регину, слегка сползла, и девушка увидела два пальца руки, сжимавшей мех ее пелерины; на одном из них, указательном, было кольцо с тремя жемчужинами, расположенными треугольником.

Поездка длилась около двадцати минут. Наконец автомобиль сбавил скорость и остановился. Со скрипом распахнулись тяжелые створки ворот… машина въехала в какой-то внутренний двор.

Женщина плотно окутала тканью голову Регины и помогла ей выйти.

Они по шести каменным ступеням поднялись на крыльцо. Пересекли вестибюль с плиточным полом и по устланной ковровой дорожкой лестнице – выщербленные перила, двадцать пять ступеней – взошли на второй этаж.

И тут мужчина, в свой черед и тоже тихо, прошептал Регине на ухо:

– Мы на месте. Я не сторонник насилия и не причиню вам никакого вреда, если вы добровольно отдадите мне вашу бриллиантовую тунику. Вы согласны?

– Нет! – резко возразила Регина.

– Нам ведь нетрудно завладеть ею, мы могли сделать это еще в автомобиле.

– Нет! Нет! – повторила Регина с лихорадочным волнением. – Только не эту тунику! Ни за что!

На это мужчина ответил:

– Я все поставил на карту, чтобы завладеть ею. И я ее получил. Так не сопротивляйтесь же!

Но актриса сжалась, всем своим видом выражая решительный протест. Мужчина шепнул, вплотную приблизившись к ней сзади:

– Я могу справиться и сам!

И Регина ощутила, как жесткая мужская рука вцепилась в ее корсаж, царапая нежные плечи.

Тут девушка по-настоящему испугалась:

– Не прикасайтесь ко мне! Не смейте… Ладно… берите ее, я согласна… только не трогайте меня, слышите?!

Мужчина чуть отодвинулся, по-прежнему стоя за спиной Регины. Меховая пелерина скользнула вниз; ткань с головы упала. Актриса в изнеможении опустилась на стул. Теперь она видела и комнату, куда ее привели, и женщину в мантилье, скрывавшей лицо; незнакомка, одетая в коричневое платье, отделанное черными бархатными лентами, принялась расстегивать корсет Регины, расшитый бриллиантами, и ее серебристую тунику.

Комната, ярко освещенная электричеством, оказалась просторной гостиной – с креслами и стульями, обитыми голубым шелком, с длинными, под потолок, гобеленами, с изящными белыми консолями и стенными панелями в стиле эпохи Людовика XVI. Над огромным камином висело зеркало, а на каминной полке красовались две бронзовые позолоченные вазы и часы с колонками из зеленого мрамора. На стенах виднелись четыре бра, а с потолка свисала массивная люстра со множеством граненых хрустальных подвесок.

Регина машинально запечатлевала в памяти все эти подробности, пока женщина снимала с нее тунику и пояс; теперь грудь и спину девушки защищал лишь простой корсаж с серебристой строчкой, оставлявший обнаженными ее плечи и руки.

Регина посмотрела на паркет в шашечку, сложенный из планок разных пород дерева… на табурет красного дерева…

Раздевание закончилось. И тут же внезапно погас свет.

В темноте она услышала:

– Прекрасно! Вы вели себя вполне разумно. Сейчас мы отвезем вас обратно. И я даже оставлю вам вашу меховую пелерину.

Девушке вновь обмотали голову тонкой тканью – вероятно, кружевной: такую мантилью она успела заметить на женщине. Затем ее усадили в автомобиль, и он помчался куда-то, то и дело резко поворачивая.

– Ну вот мы и прибыли, – вскоре прошептал мужчина, открывая дверцу и помогая Регине выйти. – Как видите, все это было не так уж страшно и вы вернулись без единой царапины. Но я настоятельно вам советую ни словечка не проронить о том, что вы видели или случайно угадали. Ваши бриллианты были похищены. Это всё! Остальное забудьте. Мое почтение!

И машина стремительно унеслась прочь.

Регина сняла с головы ткань и увидела перед собой площадь Трокадеро. Несмотря на то что дом ее был совсем близко (он находился в самом начале авеню Анри Мартена), она добралась до него с огромным трудом. Ноги у нее подкашивались, а сердце билось так сильно, что ей больно было дышать. Регине чудилось, что она вот-вот потеряет сознание и рухнет на мостовую. Но в тот момент, когда силы совсем оставили ее, она увидела, как кто-то бежит ей навстречу, и буквально упала в объятия Жана д’Эннери, который усадил ее на скамейку пустынного проспекта.

– Я ждал вас, – нежно сказал он девушке. – Я был уверен, что похитители привезут вас домой, как только завладеют бриллиантами. Да и к чему им было бы держать вас у себя – это слишком опасно. Ну же, отдохните несколько минут… и, умоляю вас, не плачьте больше!

Однако Регина по-прежнему горько рыдала, охваченная чувством внезапного облегчения. Она доверяла этому человеку, которого едва знала.

– Я так перепугалась, – лепетала она. – И мне до сих пор страшно… Да еще эти бриллианты…

Минуту спустя он подвел ее к дому, посадил в лифт и проводил до самых дверей квартиры. Их встретила перепуганная горничная, прибежавшая из Опера, и остальные слуги. А скоро подоспел и Ван Хубен с выпученными глазами:

– Мои бриллианты… вы ведь привезли их, не так ли, Регина?.. Я уверен, что вы смогли спасти их, спасти даже под угрозой смерти! О, мои бриллианты!..

Увидев же, что драгоценный корсет и туника исчезли, он впал в неистовую ярость. Жану д’Эннери пришлось даже прикрикнуть на него:

– Уймитесь, наконец! Разве вы не видите, что мадам нуждается в отдыхе?

– Мои бриллианты! Они похищены!.. О боже, если бы там был Бешу! Мои бриллианты!..

– Я верну их вам, обещаю. А пока дайте ей покой!

Тем временем Регина, лежавшая на диване, содрогалась от рыданий.

Д’Эннери начал осыпать ее лоб и волосы легкими, почти воздушными поцелуями.

– Какая дерзость! – вскричал Ван Хубен. – Что это вы себе позволяете?!

– Не волнуйтесь, – отвечал Жан д’Эннери. – Нет ничего более успокаивающего, чем такой вот легкий массаж. Он приводит в порядок нервы, нормализует кровоток в сосудах, приятно согревает. Это напоминает пассы магнетизеров.

И он, под разъяренным взглядом Ван Хубена, продолжил свои «пассы». Регина постепенно приходила в себя и, казалось, с удовольствием переносила эту необычную процедуру.

Глава 2 Арлетт, манекенщица

Это было неделей позже, в конце рабочего дня. Клиенты великого кутюрье Черница уже начинали покидать просторные демонстрационные залы на улице Мон-Табор, и теперь Арлетт Мазаль и ее подружки, сидевшие в комнате манекенщиц и почти не занятые показом моделей, могли наконец обратиться к своим любимым делам, а именно – погадать на картах, поиграть в белот и погрызть шоколад.

– Подумать только, Арлетт! – воскликнула одна из девушек. – Карты сулят тебе только приключения, счастье и богатство!

– И они говорят правду, – подтвердила другая, – ведь удача выпала Арлетт еще на том конкурсе в Опера. Подумать только: Первая премия!

На что Арлетт возразила:

– Я ее не заслужила. Регина Обри была куда лучше меня.

– Что за глупости! Ведь почти все зрители проголосовали за тебя!

– Да эти люди сами не знали, что делали. Когда начался пожар, три четверти зрителей выбежали из зала. Так что это голосование не в счет.

– Ну уж, Арлетт, вечно ты тушуешься! Да эта Регина Обри наверняка завидует тебе до смерти!

– А вот и ошибаетесь, вовсе нет! Она приходила ко мне, обняла и поздравила от всего сердца!

– Вот еще – наверняка притворялась!

– Да с чего бы ей мне завидовать?! Она такая хорошенькая!

В это время служанка принесла девушкам вечернюю газету. Арлетт развернула ее и объявила:

– Ага, вот уже пишут о начале следствия: «Похищение бриллиантов…»

– Ну-ка, прочти нам, Арлетт!

– Вот слушайте: «Таинственное происшествие в Гранд-опера находится пока еще на начальной стадии расследования. Наиболее вероятная гипотеза, принятая в прокуратуре, а также в префектуре, сводится к тому, что это злостное преступление имело целью похищение бриллиантов у Регины Обри. В настоящее время следствие не располагает даже приблизительными сведениями о человеке, похитившем прекрасную манекенщицу, поскольку он скрывал свое лицо. Предполагают, что этот субьект проник в Опера под видом поставщика с огромными букетами цветов, которые он разложил за кулисами.

Костюмерша смутно припомнила, что видела его, и сообщила, что молодой человек носил светлые замшевые гетры. Букеты наверняка были пропитаны каким-то специальным горючим веществом. Преступнику оставалось только воспользоваться паникой, неизбежно возникшей после начала пожара, которую он предусмотрел, чтобы вырвать из рук костюмерши меховую пелерину манекенщицы и осуществить свой план. Больше нам пока нечего сообщить нашим читателям, поскольку Регина Обри, уже не раз опрошенная следователем, заявила, что не может описать ни маршрут автомобиля, ни внешность похитителя и его сообщницы, если не считать нескольких второстепенных мелких подробностей, ни тот загадочный особняк, где пленницу лишили ее драгоценного наряда».

– Ох, как бы я перепугалась! Подумать только: совсем одна в этом доме, с негодяем и его сообщницей! – воскликнула одна из девушек. – А ты, Арлетт?

– Я тоже. Но я все-таки стала бы отбиваться… В такие моменты я бываю храброй. И только потом падаю в обморок.

– Ну а ты-то – ты видела этого типа там, в театре?

– Видела? Да ничего я не видела!.. Разве что тень, которая несла другую тень… в тот момент я понятия не имела, кто это. Мне нужно было лишь одно – выбраться оттуда живой и невредимой. Вы только представьте себе – такой пожар!

– Значит, ты так ничего и не заметила?

– Ну, кое-что все же заметила – лицо Ван Хубена за кулисами.

– А разве ты его знала?

– Нет, но он вопил во весь голос: «Мои бриллианты! Бриллианты на десять миллионов! Какой ужас! Это катастрофа!» – и при этом подпрыгивал так, словно пол обжигал ему ноги. А окружающие умирали со смеху.

Девушка встала и начала подскакивать на месте, подражая комичным прыжкам Ван Хубена. Сейчас она, в своем простеньком платьице из черной саржи, небрежно стянутом на талии пояском, выглядела такой же грациозной и элегантной, как и в роскошном туалете на показе в Опера. Ее высокая изящная фигурка безупречного сложения выглядела подлинным шедевром создавшей ее природы. Тонкое благородное лицо, матовая кожа, чудесные волнистые белокурые волосы…

– Станцуй, Арлетт, станцуй, раз уж ты встала!

Девушка не умела танцевать. Но она принимала разные кокетливые позы и делала причудливые па, которые казались еще более соблазнительными, чем ее выходы на показе моделей. Это было забавное прелестное зрелище, никогда не надоедавшее ее подружкам. Все они искренне восхищались ею и считали Арлетт избранной натурой, достойной жизни в роскоши и увеселениях.

– Браво, Арлетт! – восклицали девушки. – Ты просто чудо!

– Ты наша лучшая подруга – ведь теперь, благодаря тебе, три из нас поедут отдыхать на Лазурный Берег!

Арлетт присела рядом с ними, разрумянившись от возбуждения, с блестящими глазами, и сказала полудоверительно тоном, в котором звучали волнение и веселость, но также и грусть с примесью иронии:

– Я ничуть не лучше вас, не такая ловкая, как ты, Ирэн, не такая серьезная, как Шарлотта, и не такая благородная, как Жюли. У меня, как и у вас, есть ухажеры… которые не ждут от меня большего, чем я могу им дать… но которым я все же даю больше, чем мне хотелось бы. И я знаю: когда-нибудь все это кончится плохо. Ну да и как иначе?! На таких, как мы, не женятся. Мужчины видят нас в этих роскошных нарядах и робеют.

– О, тебе-то нечего опасаться, – проговорила одна из девушек. – Ведь карты предсказали тебе богатство.

– Откуда оно возьмется? От какого-нибудь старого богатея? Нет, никогда! И все же я мечтаю об удаче.

– О какой?

– Сама не знаю… У меня в голове такая путаница. Мне хочется счастья в любви, но хочется и денег.

– И то и другое вместе? Черт возьми, да для чего же это?

– Любви – для счастья.

– А денег?

– Сама не знаю для чего. Есть у меня мечты, есть амбиции, я вам о них уже рассказывала. Мне хотелось бы разбогатеть… даже не ради себя… ради других… ради вас, мои милые… Я мечтаю…

– Ну же, говори, Арлетт!

Девушка ответила, понизив голос и улыбнувшись:

– Это глупо… такие детские мечты. Мне хотелось бы иметь много-много денег, но не для себя, а просто чтобы я могла ими распоряжаться. Например, стать начальницей, директрисой большого дома моделей, где все было бы по-новому, где всем было бы хорошо… где работницам давали бы приданое… да-да, чтобы каждая из вас могла выйти замуж по своему выбору.

И девушка рассмеялась над своей несбыточной мечтой. А все прочие призадумались. Одна даже прослезилась.

Арлетт продолжала:

– Да-да, настоящее приданое, и притом наличными… Я не очень-то ученая… У меня даже школьного аттестата нет… Но все же я записала эти свои планы, пусть даже с грамматическими ошибками. По этим планам каждая из девушек по достижении двадцати лет должна получить приданое… а потом деньги на первого ребенка… а потом…

Но тут открылась дверь и директриса позвала:

– Арлетт, к телефону!

Девушка вскочила, побледнев от страха.

– Наверно, мама заболела! – пролепетала она.

В доме моделей Черница все знали, что служащих зовут к аппарату только в исключительных случаях – из-за чьей-то болезни или кончины. Знали все и то, что Арлетт обожает свою мать, что она была незаконной дочерью и что две ее сестры, бывшие манекенщицы, уехали за границу со своими кавалерами.

Арлетт со страхом направилась к двери, среди всеобщего молчания.

– Поторопитесь! – приказала директриса.

Телефонный аппарат находился в соседней комнате. Остальные девицы, скучившись у приоткрытой дверной створки, жадно слушали прерывающийся голос девушки:

– Мама, верно, заболела? У нее плохо с сердцем? Но… кто у аппарата? Это вы, мадам Лувен?.. Я не узнаю ваш голос… Доктор? Как вы сказали? Доктор Брику, улица Мон-Табор, дом номер три-бис?.. А вы его предупредили? Я должна приехать вместе с ним? Хорошо, я сейчас же буду.

Не говоря ни слова, дрожащая Арлетт выхватила из шкафа свою шляпку и убежала. Ее подруги кинулись к окну и увидели, как девушка мчится по улице, вглядываясь при свете фонарей в номера домов. Не добежав до перекрестка, она остановилась на левом тротуаре, вероятно перед домом 3-бис. Там стояло авто, а рядом, на тротуаре, ожидал какой-то человек; издали девушки могли различить только его фигуру и туфли со светлыми гетрами. Завидев девушку, он снял шляпу и заговорил с ней. Она села в машину, мужчина также. И автомобиль поехал в дальний конец улицы.

– Странно, – сказала одна из манекещиц, – я прохожу по этой улице каждый день и никогда не видела ни на одном доме таблички врача. Доктор Брику в доме три-бис – ты такого знаешь?

– Нет. Но может, эта медная табличка прибита под навесом, за воротами?

– Как бы то ни было, – вмешалась директриса, – нужно это проверить по телефонному справочнику… и посмотреть «Весь Париж»…

Девушки побежали в соседнюю комнату и начали лихорадочно перелистывать два толстых телефонных справочника.

– Если доктор Брику или какой-нибудь другой врач и проживает в доме номер три-бис, то у него нет телефона, – объявила одна из манекенщиц.

А другая сказала, следом за ней:

– Доктор Брику не значится ни в справочнике «Весь Париж», ни на улице Мон-Табор, вообще нигде!

Девушки заволновались, пришли в смятение.

Каждая высказывала свое мнение. Эта история казалась им крайне подозрительной. Директриса сочла нужным поставить в известность господина Черница, и тот вскоре возник в дверях. Это был совсем молодой человек, бледный, неуклюжий, одетый, как портье; держался он невозмутимо, словно точно знал, что нужно предпринять в том или ином случае.

– Нечего тут раздумывать, – заявил он. – Нужно идти прямо к цели и поменьше рассуждать.

Он хладнокровно снял трубку, попросил соединить его с нужным номером и, когда ему ответили, произнес:

– Алло!.. Это квартира мадам Регины Обри? Будьте добры, передайте мадам, что с ней хочет говорить Черниц, модельер Черниц… Благодарю.

Прошло несколько секунд, и он заговорил снова:

– Добрый день, мадам… да, это Черниц, кутюрье. Хотя я не имею чести быть с вами знакомым, я все же счел себя вправе обратиться к вам в данной ситуации. Дело вот в чем. Одна из девушек, которая работает у меня манекенщицей… Что-что? Да, речь идет именно об Арлетт Мазаль… О, вы слишком любезны; ну а я со своей стороны могу сообщить, что голосовал за вас… За наряд, что был на вас в тот вечер… А теперь я, с вашего позволения, перейду к делу. У нас есть все основания полагать, мадам, что Арлетт Мазаль только что была похищена, притом, несомненно, тем же субъектом, что и вы. И я счел, что вы и люди, которые вас опекают, заинтересованы в том, чтобы их посвятили в это дело… Алло?.. Ах, вы ждете бригадира Бешу? Прекрасно… Конечно, мадам, я сейчас же выезжаю к вам, чтобы сообщить все необходимые подробности.

Кутюрье Черниц положил трубку и направился к выходу со словами:

– Вот что нужно было сделать! Только так, и не иначе.

Для Арлетт Мазаль события развернулись точно таким же образом, как и для Регины Обри. На заднем сиденье, в глубине авто, находилась та же женщина. Пресловутый врач представил ее как мадам Брику.

Лицо женщины скрывала плотная вуаль. Впрочем, на улице уже стемнело, а Арлетт думала только о своей матери. Она тут же начала расспрашивать «врача», даже не глядя на него. На это он отвечал хриплым голосом, что одна из его пациенток, мадам Лувен, позвонила ему, прося срочно приехать к ее захворавшей соседке, а по дороге захватить и дочь больной. Больше он, по его словам, ничего не знал.

Автомобиль промчался по улице Риволи и свернул к площади Согласия. Когда они пересекали эту площадь, женщина накинула на голову девушки покрывало, туго стянула его вокруг шеи и уколола ее кинжалом в плечо.

Арлетт отбивалась как могла, но к ее страху примешивалась радость: теперь девушка понимала, что болезнь матери была лишь предлогом для похищения, которое не имело отношения к ее семье. Поэтому она в конце концов затихла и только следила за ходом машины. Очень скоро она отметила все то же, что и Регина. Такая же быстрая езда в пределах Парижа. Те же внезапные, резкие повороты. Правда, она не разглядела руку своей охранницы, но зато увидела ее туфлю с очень острым носком.

Ей удалось также расслышать несколько слов, которыми обменялись сообщники; мужчина говорил очень тихо, в полной уверенности, что пленница не может его расслышать. Однако она уловила и запомнила целую фразу.

– Ты не прав, – сказала женщина, – ты допустил ошибку. Тебе следовало, задумав это предприятие, выждать несколько недель… После нашего дела в Гранд-опера прошло слишком мало времени.

Эта фраза многое объяснила девушке, значит ее похитила та же пара, о которой Регина Обри сообщила полиции. И виновником пожара в Гранд-опера был именно этот псевдоврач. Но почему они напали на нее, ведь она-то ничем ценным не владела – ни бриллиантами, ни другими украшениями?! Эта мысль успокоила девушку. Ей нечего было бояться – как только похитители поймут, что совершили промах, ее сразу отпустят.

Но тут раздался скрип тяжелых двустворчатых ворот.

Арлетт хорошо помнила обстоятельства похищения Регины и догадалась, что машина въезжает в мощеный двор. Ее вывели из авто перед самым крыльцом. Она сосчитала ступени, их было шесть. Потом плиточный пол вестибюля…

В эту минуту девушка вдруг почувствовала себя такой сильной, что начала действовать крайне неосторожно, подчиняясь только голосу инстинкта.

Пока мужчина отворял дверь вестибюля, его сообщница поскользнулась на плиточном полу и на одно мгновение выпустила плечо Арлетт.

Девушка, не раздумывая, сорвала с головы покрывало, кинулась вперед, взбежала по лестнице и ворвалась в салон – у нее даже хватило присутствия духа, чтобы тщательно запереть за собою дверь.

Электрическая лампа под плотным абажуром бросала круглое пятно света, слабо озарявшего комнату. Что делать? Куда бежать? Арлетт попыталась открыть одно из двух высоких окон в глубине салона, но ей это не удалось. Теперь девушка не на шутку испугалась: она понимала, что пара злодеев вот-вот окажется здесь, если начнет осмотр особняка с гостиной, – с минуты на минуту они могли накинуться на нее.

И в самом деле, она услышала, как хлопнула дверь. Спрятаться… непременно спрятаться! Встав на спинку кресла у стены, она легко перебралась на широкую каминную полку с зеркалом и прошла по ней из одного конца в другой. Там, рядом с камином, высился огромный книжный шкаф. Девушка храбро оперлась ногой о бронзовую вазу, и ей удалось взобраться на верх шкафа, ухватившись за его карниз. Когда двое сообщников ворвались в комнату, Арлетт уже лежала на шкафу, наполовину скрытая этим широким карнизом.

Похитителям стоило лишь поднять глаза, чтобы заметить ее, но они этого не сделали. Они обследовали нижнюю часть салона, заглядывая под диваны и кресла и отдергивая портьеры. Арлетт видела их силуэты в большом зеркале, стоявшем напротив шкафа. Но лица ее похитителей оставались неразличимыми, а слова – едва разборчивыми, так как они переговаривались шепотом, почти неслышно.

– Ее здесь нет, – сказал наконец мужчина.

– Может, она спрыгнула отсюда в сад? – предположила женщина.

– Это невозможно. Окна закрыты наглухо.

– А в алькове?

Слева, между камином и одним из окон, находилось тесное помещение, выполнявшее роль алькова, отгороженного от комнаты раздвижной ширмой.

Мужчина заглянул туда:

– Нет, никого.

– Ну и что мы предпримем?

– Не знаю, но дело серьезное.

– Почему?

– Что, если она сбежит?

– Но как она может сбежать?

– Да, действительно! Вот ведь мерзавка! Если я ее поймаю, пускай пеняет на себя!

И они вышли, погасив свет.

Каминные часы пробили семь – тоненько, пронзительно, словно кто-то ударял палочкой по металлу.

Арлетт слышала их звон в восемь часов, потом в девять и в десять… она по-прежнему лежала не двигаясь, не осмеливаясь слезть вниз. Страх перед похитителями сковывал ее, повергал в дрожь.

И только после полуночи, когда девушка слегка успокоилась и поняла, что пора действовать, она покинула свое убежище. Но тут одна из бронзовых ваз на камине пошатнулась и упала на пол с таким грохотом, что девушка застыла от ужаса. Однако в гостиную никто не вошел. Она вернула вазу на место. В комнату лился яркий лунный свет. Подойдя к окну, Арлетт увидела сад и длинный газон, обсаженный кустами. На сей раз ей удалось приоткрыть оконную створку.

Выглянув наружу, девушка заметила, что в этом месте земля была выше, чем в других, примерно на пол-этажа. Не колеблясь, она перебралась через оконную раму и спрыгнула на гравий, даже не ушибившись.

Дождавшись момента, когда луну затмило облако, Арлетт пересекла лужайку и подбежала к темной череде кустов. Пригнувшись, девушка пробралась за ними к садовой стене – увы, ярко освещенной луной и слишком высокой, чтобы через нее можно было незаметно перелезть. Зато справа за кустами стоял небольшой павильон, с виду необитаемый. Его ставни были плотно закрыты. Арлетт подкралась к нему и увидела рядом, в стене, дверь, запертую на замок. Однако в замке торчал ключ.

Отодвинув засов, девушка повернула ключ и потянула дверь на себя. Бросив взгляд через плечо, она увидела тень бежавшего к ней человека, но все-таки успела отворить дверь и выскочить на улицу.

Там было безлюдно. Пробежав с полсотни метров, Арлетт обернулась и заметила своего преследователя. Испуг подстегнул девушку; несмотря на то что ее сердце колотилось как сумасшедшее, а ноги подгибались от усталости, она мчалась вперед с ощущением, что никто не сможет ее догнать. Увы, это было не так: силы внезапно покинули ее и она чуть не упала. На ее счастье, по соседней очень оживленной улице, до которой она как раз добралась, проходили люди. Затем рядом с ней остановилось такси. Дав водителю адрес, она захлопнула дверцу машины и увидела в окне, при свете фонаря, своего врага, который садился в другой таксомотор, тотчас помчавшийся следом.

Улицы… снова улицы… Гнался ли за ней похититель? Арлетт не знала, да и не хотела этого знать. На какой-то маленькой площади, куда внезапно выехало такси, стояли машины. Девушка постучала в стекло, отделявшее ее от шофера:

– Остановитесь здесь. Вот вам двадцать франков и поезжайте вперед как можно быстрее, чтобы сбить со следа человека, который гонится за мной.

Выскочив из такси, Арлетт села в другую машину и дала шоферу свой адрес:

– Монмартр, улица Вердрель, пятьдесят пять.

Теперь девушка была вне опасности, но до того измучена, что лишилась чувств.

Очнулась она на диване в своей маленькой спальне; рядом с ней стоял на коленях какой-то незнакомый господин. Мать девушки неотрывно, с тревогой смотрела на нее. Арлетт попыталась ей улыбнуться, но этот человек сказал:

– Не расспрашивайте ее, мадам, еще не время. Нет, мадемуазель, не говорите ничего. Сначала выслушайте меня. Ваш патрон господин Черниц сообщил Регине Обри, что вы были похищены при таких же обстоятельствах, как и она сама. Полиция тотчас начала расследование. Я узнал от Регины Обри, которая числит меня своим близким другом среди нескольких других, об этом происшествии и тотчас приехал сюда. Ваша матушка и я целый вечер ждали на улице, возле дома. Я очень надеялся, что похитители отпустят вас, как отпустили Регину. Я спросил вашего шофера, где вы сели к нему в машину. Он сказал: «На площади Победы». Но никаких других сведений у нас не было. Нет-нет, не вставайте, вы всё расскажете нам завтра.

Девушка застонала, взволнованная воспоминаниями, мучившими ее как страшный сон. Закрыв глаза, она прошептала:

– Там идут по лестнице…

И в самом деле, кто-то позвонил в дверь. Мать вышла в прихожую, и оттуда донеслись два мужских голоса. Один из них объявил:

– Ван Хубен, мадам. Я Ван Хубен, тот самый, связанный с делом о бриллиантовой тунике. Я узнал про похищение вашей дочери и тотчас отправился на охоту вместе с бригадиром Бешу, который только что вернулся из поездки. Нам пришлось обойти несколько комиссариатов – и вот мы здесь. От вашей консьержки нам стало известно, что Арлетт Мазаль вернулась домой, и мы с Бешу пришли расспросить ее обо всем случившемся.

– Но, месье…

– Это чрезвычайно важно, мадам. Дело вашей дочери совпадает с делом о похищении бриллиантов. Орудовали одни и те же бандиты… нельзя терять ни минуты…

С этими словами богач, не дожидаясь разрешения, вошел в комнатку вместе с бригадиром Бешу. Зрелище, которое он там увидел, поразило его до глубины души. Его друг Жан д’Эннери стоял на коленях у диванчика, на котором лежала девушка, и деликатно, осторожно целовал ее лоб, веки и щеки.

Ван Хубен пробормотал:

– Это вы, д’Эннери?.. Вы!.. Что вы здесь делаете?

Д’Эннери вскинул руку, призывая его к молчанию:

– Тише! Не шумите… я успокаиваю это юное создание… Это самый эффективный способ. Вы видите, как она успокаивается?

– Но…

– Завтра… всё завтра… Мы соберемся у Регины Обри. А до тех пор пускай больная отдыхает… Не будем терзать ее нервы… Итак, завтра днем…

Ван Хубен остолбенел от изумления. Да и мать Арлетт Мазаль ничего не понимала. Однако самым пораженным и озадаченным выглядел бригадир Бешу.

Бригадир Бешу, низкорослый, бледный и худой человечек с мощными руками, претендующий на элегантность, стоял, изумленно пялясь на Жана д’Эннери так, словно ему привиделся жуткий призрак. Непонятно было, знает он д’Эннери или нет: судя по его виду, он пытался определить, не кроется ли под этой улыбчивой личиной кто-то другой, напоминавший ему, Бешу, самого дьявола.

Ван Хубен представил их друг другу:

– Бригадир Бешу… Господин Жан д’Эннери… Да что это с вами, Бешу? Похоже, вы уже знакомы с этим господином?

Бригадир попытался заговорить. Он явно хотел что-то спросить, но буквально онемел и только изумленно глядел на этого человека, который невозмутимо продолжал свое странное лечение.

Глава 3 Д’эннери, джентльмен-сыщик

Назначенное совещание состоялось в два часа пополудни в будуаре Регины Обри. Прибыв туда, Ван Хубен увидел д’Эннери, который расположился в этой комнате удобно, как у себя дома, и любезничал с хозяйкой – прекрасной актрисой – и с Арлетт Мазаль. Казалось, вся троица была в прекрасном настроении. При взгляде на веселую, оживленную, хотя и чуточку утомленную Арлетт никто не сказал бы, что предыдущую ночь она провела в смертельном страхе. Девушка не спускала глаз с д’Эннери. Она, так же как Регина, соглашалась с каждым его словом и охотно смеялась над его шутками.

Зато Ван Хубен сидел с мрачным видом, совершенно убитый потерей своих бриллиантов; внезапно он разъяренно вскричал:

– Дьявольщина! Как я погляжу, эта ситуация представляется вам, всем троим, очень забавной?!

– А почему бы и нет? – ответил д’Эннери. – Не вижу в ней ничего страшного. Если вдуматься, все обернулось вполне благополучно.

– Ну еще бы! Это ведь не у вас украли бриллианты! А что касается мадемуазель Арлетт, то все газеты нынче только и пишут что о ее похищении. Какая реклама для нее! Выходит, один только я и пострадал в этом чертовом деле!

– Арлетт, не обращайте внимания на то, что говорит Ван Хубен, он человек неотесанный, и его слова не имеют никакого значения.

– А хотите, я расскажу вам кое-что, что таки имеет для вас значение, дорогая Регина? – буркнул Ван Хубен.

– Ну, говорите.

– Так вот. Этой ночью я застал вашего милейшего д’Эннери на коленях перед мадемуазель Арлетт, когда он испытывал на ней свой личный метод врачевания – тот самый, который так помог вам десять дней назад.

– Да они оба мне уже об этом рассказали.

– Ах вот как? И вы не ревнуете?

– С какой стати?

– Черт возьми, да разве д’Эннери с вами не флиртовал?!

– Признаюсь, очень даже флиртовал, так и что с того?

– Ага, значит, вы признаётесь?

– Д’Эннери изобрел прекрасный метод врачевания и прибегнул к нему. Разве это не был его долг?

– И вдобавок удовольствие!

– Что ж, тем лучше для него.

Ван Хубен жалобно вскричал:

– Ох, и везет же этому чертяке д’Эннери! Он вертит вами как хочет… да и всеми остальными женщинами тоже!

– Как и всеми мужчинами, Ван Хубен! Потому что вы, несмотря на свою неприязнь к нему, все же надеетесь, что он отыщет ваши бриллианты.

– Ну уж нет, я твердо решил обойтись без его помощи, особенно теперь, когда в моем распоряжении есть бригадир Бешу, так что…

Ван Хубен не договорил: услышав шаги и обернувшись, он увидел на пороге упомянутого Бешу.

– Ах, вот и вы, бригадир!

– Да, я только что вошел, – ответил тот, кланяясь Регине Обри. – Дверь была приоткрыта.

– Значит, вы слышали мои слова?

– Слышал.

– Ну и что вы скажете о моем решении?

Бригадир Бешу сохранял мрачную мину и воинственную осанку. Он смерил Жана д’Эннери таким же испытующим взглядом, как и накануне, после чего по-военному отрапортовал:

– Господин Ван Хубен, хотя в мое отсутствие дело о ваших бриллиантах было поручено одному из моих коллег, я, несомненно, буду участвовать в этом расследовании, а потому уже сегодня получил приказ провести осмотр квартиры мадемуазель Арлетт Мазаль. Однако я обязан предупредить вас, причем самым решительным образом, что не потерплю никакого сотрудничества, явного или скрытого, ни с кем из ваших друзей.

– Ну, ясно! – со смехом сказал Жан д’Эннери.

– Да, все предельно ясно!

Д’Эннери, обыкновенно невозмутимый, сейчас не скрывал своего удивления:

– Черт возьми, месье Бешу, кажется, я не внушаю вам симпатии.

– Да, и я это подтверждаю, – резко ответил тот.

Он подошел к д’Эннери и без обиняков спросил его:

– Вы уверены, месье, что мы прежде никогда не встречались?

– Конечно встречались – двадцать три года назад на Елисейских Полях. Мы с вами играли тогда в серсо… Я сделал вам подножку, вы упали и, насколько я могу судить, до сих пор не простили мне этого. Дорогой Ван Хубен, месье Бешу совершенно прав: наше сотрудничество никак невозможно. Итак, я возвращаю вам свободу и буду работать один. А вы можете уходить.

– Уходить… нам? С какой стати? – удивленно переспросил Ван Хубен.

– Проклятье, да мы же с вами в квартире Регины Обри! И это я вас сюда пригласил. Однако, раз мы не сработались, прощайте! Счастливого пути!

С этими словами он уселся на диван между двумя молодыми женщинами и сжал руки Арлетт Мазаль:

– Милая Арлетт, теперь, когда вы уже пришли в себя, не будем терять времени даром; расскажите мне, что с вами стряслось. И не пропускайте ни одной мелочи.

И добавил, заметив, что Арлетт колеблется:

– Не заботьтесь об этих двух господах, считайте, что их здесь уже нет, что они ушли… Итак, милая Арлетт, рассказывай. Я имею право обращаться к тебе на «ты», поскольку мои губы уже познакомились с твоими щечками, мягкими, как бархат, и это дает мне все права влюбленного.

Арлетт зарделась. Регина со смехом побуждала ее говорить. Ван Хубен и Бешу, желавшие присутствовать при этом рассказе и воспользоваться полученными сведениями, замерли на месте, точно две восковые фигуры. И Арлетт поведала о случившемся – так подробно, как просил ее этот человек, которому ни она, ни все остальные ни в чем не могли отказать.

Д’Эннери внимательно слушал ее, не прерывая. А Регина согласно кивала:

– Да, верно… крыльцо с шестью ступенями… Да, вестибюль с черно-белым плиточным полом… А на втором этаже, напротив лестницы, гостиная с мебелью, обитой голубым шелком.

Когда Арлетт договорила, д’Эннери сперва прошелся взад-вперед по комнате, заложив руки за спину, а потом прислонился лбом к оконному стеклу и застыл в долгих раздумьях. Наконец он пробормотал сквозь зубы:

– Да, сложное дело… очень сложное… И все же некоторые подробности проливают свет… свет, который указывает на выход из этого туннеля.

Он снова уселся на диванчик и сказал молодым женщинам:

– Видите ли, когда мы имеем дело с двумя столь схожими приключениями, с действующими лицами, применяющими столь схожие методы… ведь речь явно идет об одной и той же парочке преступников… необходимо для начала определить, в чем отличие первого похищения от второго, а выяснив это, удержать в памяти все подробности, чтобы прийти к окончательному выводу. Итак, хорошенько проанализировав эту историю, я бы заключил, что главное кроется в различии мотивов, которые руководили преступниками при вашем похищении, Регина, и при твоем, Арлетт.

Он секунду помолчал, а затем рассмеялся:

– Тот вывод, что я сейчас сформулировал, на первый взгляд кажется пустяковым или, самое большее, банальным, однако, смею утверждать, он чрезвычайно важен. Примите его во внимание – и ситуация мгновенно прояснится. Вы, прекрасная моя Регина, были похищены – вне всякого сомнения! – из-за бриллиантов, потерю которых так горько оплакивает наш бравый Ван Хубен. Этот факт вряд ли можно оспорить, и я совершенно убежден, что Бешу, будь он сейчас здесь, согласился бы со мной.

Означенный Бешу не произнес ни слова, ожидая продолжения этой речи, а Жан д’Эннери повернулся к другой девушке:

– Что же касается тебя, прелестная Арлетт, чьи щечки нежнее бархата, то вот тебе вопрос: почему эти злодеи решили похитить тебя? Ведь все твои богатства легко уместятся в одной руке, не правда ли?

В ответ Арлетт, с ее «щечками нежнее бархата», только молча показала обе ладони.

– Пустые! – воскликнул он. – А стало быть, гипотеза грабежа отпадает и мы можем принять только следующие варианты: любовь, месть или же такая комбинация, которая может либо помочь преступникам осуществить некие планы, либо серьезно помешать им в этом. Итак, прости меня за нескромность, милая Арлетт, и отвечай без всякого стеснения. Любила ли ты доселе кого-нибудь?

– Мне кажется, нет, – ответила девушка.

– Любил ли кто-нибудь тебя?

– Не знаю.

– Однако же с тобой наверняка кто-нибудь флиртовал, не правда ли? Какой-нибудь Пьер или Филипп?

На это девушка наивно возразила:

– Нет, их звали Октав и Жак.

– И что же, они были приличными молодыми людьми, эти Октав и Жак?

– Да.

– И они не могли бы участвовать во всех этих приключениях?

– О нет, конечно не могли!

– Но тогда…

– Что «тогда»?

Д’Эннери нагнулся к ней и тихо, со свойственной ему мягкой настойчивостью, прошептал:

– Подумай хорошенько, Арлетт. Нам важны не внешние, ясные обстоятельства твоей жизни, не те, что поразили тебя, не те, о которых тебе приятно или неприятно вспоминать, а такие, которые почти не затронули твое воображение и потому улетучились из твоей памяти. Тебе не вспоминается что-то особенное, необычное?

Девушка улыбнулась:

– Да нет же, ничего такого… Совсем ничего…

– И все-таки… Ведь не может быть, чтобы тебя похитили просто так, без всякой причины. Этому наверняка что-то предшествовало, и ты могла заметить это, но не придать значения… Постарайся же вспомнить!

Арлетт добросовестно старалась помочь Жану д’Эннери, пытаясь выудить из памяти мельчайшие эпизоды своей жизни, которых тот добивался от нее, а он все уточнял и уточнял свои вопросы:

– Ты когда-нибудь чувствовала, что кто-то бродит вокруг тебя в темноте? Ощущала легкую дрожь, словно коснулась чего-то невидимого и загадочного? Я имею в виду не реальную опасность, а одну из тех неясных угроз, когда человек говорит себе: «Боже, что это?.. Что происходит?.. Что со мной будет?..»

И вот тут-то Арлетт вдруг встрепенулась, а ее взгляд словно упал на что-то, невидимое всем остальным. Жан вскричал:

– Ага, вот оно! Какая жалость, что здесь нет Бешу и Ван Хубена… Ну-ка, рассказывай, прекрасная моя Арлетт!

И девушка задумчиво сказала:

– Да, был однажды некий господин…

Д’Эннери, обрадованный ее словами, поднял девушку с кушетки и принялся вальсировать с ней по комнате.

– Ну вот мы и добились своего! И начало звучит прямо как в сказке! Итак, жил да был однажды некий господин… Боже, до чего ты прелестна, Арлетт – бархатные щечки! Ну, так что же стряслось с этим твоим господином?

Девушка села и медленно заговорила:

– Как-то днем, три месяца тому назад, этот господин пришел со своей сестрой на демонстрацию новых моделей, устроенную с благотворительной целью. Я не обратила на него внимания, но одна подруга сказала мне: «Знаешь, Арлетт, ты, кажется, очаровала кое-кого… бесподобный мужчина, такой шикарный – и прямо пожирает тебя глазами; наша директриса говорила, что он занимается благотворительностью. Учти это, Арлетт, тебе же сейчас очень нужны деньги…»

– «Нужны деньги»? – прервал ее д’Эннери.

– Дело в том, что мои подружки все время подшучивали надо мной, – объяснила девушка, – потому что я хотела завести в нашем ателье кассу взаимопомощи – ну чтобы девушки могли получить из нее приданое, если захотят выйти замуж. Так вот, часом позже, когда я была уже на улице, я увидела, что этот важный господин поджидает меня; он пошел за мной следом, и я подумала: а что, если мне привлечь его к этому делу? Но, увы, когда я подошла к метро, он от меня отстал. Однако назавтра случилось ровно то же самое… как и в последующие дни. К сожалению, из моей затеи ничего не вышло, потому что неделю спустя он исчез. Но вот миновало несколько дней, и однажды вечером…

– Ты сказала «вечером»?..

Арлетт понизила голос.

– Ну да, вечером: иногда после ужина и уборки я прощалась с мамой и уходила к подруге, которая живет на Монмартре – вон там, на холме. И, возвращаясь от нее, я непременно сворачивала на одну темную улочку, где почти не бывало прохожих, особенно если я шла по ней часов в одиннадцать. Именно там я трижды замечала тень мужчины, который прятался под навесом у парадного. Первые два раза мужчина не шевелился. А на третий вышел из своего укрытия и попытался преградить мне дорогу. Я закричала и кинулась бежать. Однако за мной никто не гнался. С тех пор я больше никогда не ходила по той улице. Вот и всё.

Девушка умолкла. Было видно, что ее рассказ ничуть не заинтересовал Бешу и Ван Хубена. Зато д’Эннери спросил:

– А почему ты вспомнила об этих двух мелких происшествиях? Тебе кажется, что между ними есть какая-то связь?

– Да.

– Какая же?

– Я совершенно уверена, что господин, который шел за мной от нашего дома моделей, и тот, что прятался под навесом, – один и тот же человек.

– Чем же ты можешь это доказать?

– Я успела заметить, что тот человек на Монмартре носил то ли ботинки, то ли туфли с желтыми гетрами.

– Совсем как господин с Бульваров? – взволнованно спросил Жан д’Эннери.

– Да, – ответила Арлетт.

Ван Хубен и Бешу были совершенно сбиты с толку. А Регина поинтересовалась испуганно:

– Арлетт, неужто вы не помните, что человек, который напал на меня в Опера, носил такие же гетры?

– Да, в самом деле! – воскликнула Арлетт. – А мне и в голову не пришло их сравнивать!

– Как и тот, что вчера… ну, фальшивый доктор Брику…

– Верно! – кивнула девушка. – И как я не подумала об этом сходстве! Но теперь мне это ясно вспоминается.

– Арлетт, миленькая, сделай еще одно усилие. Ты ведь не назвала нам имя того господина. Оно тебе известно?

– Да.

– Так как же его зовут?

– Граф де Меламар.

Регина и Ван Хубен вздрогнули, Жан едва сдержал изумление, Бешу пожал плечами, а Ван Хубен воскликнул:

– Да это просто нелепо! Граф Адриен де Меламар – похититель моих бриллиантов?! Кстати, я знаю его в лицо! Мне как-то довелось сидеть с ним рядом на заседании благотворительного комитета. Это настоящий аристократ, которому я счел бы за честь пожать руку. И чтобы граф де Меламар украл мои бриллианты?!.

– Но я вовсе ни в чем не обвиняю графа! – растерянно воскликнула Арлетт. – Я только назвала его имя.

– Арлетт права, – поддержала ее Регина. – Ее спросили, и она ответила. Совершенно очевидно, что граф де Меламар, судя по тому, что известно о нем и о его сестре, никак не может быть человеком, который подстерегал вас на улице, или тем, кто похитил меня и вас.

– А он, случайно, не носит гетры? – спросил Жан д’Эннери.

– Не знаю… или, может быть… иногда.

– Почти всегда! – уверенно объявил Ван Хубен.

После такого решительного заявления наступила мертвая тишина. Потом Ван Хубен продолжил:

– И все же это какое-то недоразумение. Я повторяю: граф де Меламар – настоящий аристократ.

– Что ж, давайте посмотрим на него, – решительно сказал д’ Эннери. – Ван Хубен, разве у вас нет друга, который служит в полиции? Его, кажется, зовут Бешу. Он поможет нам попасть в дом графа.

Бешу возмутился:

– Уж не воображаете ли вы, что можно ворваться в дом к порядочным людям – вот так, запросто, не проведя предварительного следствия, без всяких оснований, без ордера на обыск – и подвергнуть их допросу, наслушавшись чьих-то дурацких сплетен?! Да-да, именно дурацких! Все, что я тут услышал за последние полчаса, верх глупости!

На что д’Эннери пробормотал:

– Подумать только: а я еще когда-то играл в серсо с этим болваном! Позор мне!

И обратился к Регине:

– Дорогая моя, прошу вас, откройте телефонный справочник и найдите там номер графа Адриена де Меламара. Постараемся обойтись без господина Бешу.

Минуту спустя Регина Обри передала ему трубку, и он проговорил:

– Алло, это квартира графа де Меламара? У аппарата барон д’Эннери… Это граф де Меламар?.. Прошу меня извинить, месье, но две или три недели назад я прочел в газетах ваше объявление о похищенных у вас вещах, как то: ручка от щипчиков, серебряная розетка от подсвечника, плакетка и половина шелкового синего шнура от сонетки… мелочи, не имеющие никакой ценности, но дорогие вам по некоторым особым причинам… Я не ошибся, все правильно, месье?.. В таком случае, если вам будет угодно меня принять, я смогу сообщить вам некоторые полезные сведения… Сегодня в пять?.. Прекрасно… Да, еще одно слово: не позволите ли вы мне захватить с собой двух дам, чью роль я вам, конечно, разъясню? Вы очень любезны, месье, я бесконечно вам благодарен.

Д’Эннери повесил трубку и сказал:

– Будь здесь месье Бешу, он убедился бы, что войти в дом к незнакомым людям проще простого. Регина, вы нашли в справочнике адрес графа?

– Улица д’Юрфе, дом номер тринадцать.

– Ага, стало быть, Сен-Жерменское предместье[3].

Регина спросила:

– А все эти вещи… где они?

– У меня в кармане. Я купил их в тот день, как прочел в газете объявление о пропаже, да притом всего за тринадцать франков пятьдесят сантимов.

– Так почему же вы не отослали их графу?

– Потому что это имя – Меламар – что-то мне смутно напоминало. Кажется, давно, еще в девятнадцатом веке, было какое-то судебное дело, связанное с этой фамилией. Да мне и некогда было с этим разбираться. Но мы скоро увидимся с графом. Регина, Арлетт, я назначаю вам встречу без десяти минут пять на площади Пале-Бурбон. Итак, расследование начинается!

И расследование действительно началось, притом вполне успешное. Д’Эннери хватило получаса, чтобы разведать нужный адрес и найти дверь, в которую можно было постучаться. В этом темном деле возникла некая фигура, и тайна обрела реальные очертания… но какую же роль сыграл в этой истории граф де Меламар?

Регина уговорила Арлетт остаться у нее обедать. Что касается д’Эннери, тот ушел через пару минут после Ван Хубена и Бешу. Однако он натолкнулся на обоих на площадке третьего этажа: Бешу во внезапном приступе ярости как раз схватил Ван Хубена за шиворот со словами:

– Нет, я не позволю вам идти путем, который неизбежно приведет вас к катастрофе! И я не хочу, чтобы вы стали жертвой этого самозванца! Да знаете ли вы, кто он – этот человек?

Д’Эннери подошел к ним:

– Совершенно ясно, что речь идет обо мне, и господину Бешу не терпится вывалить на вас все, что он знает.

И он вновь вручил Ван Хубену свою визитную карточку, прибавив:

– Барон Жан д’Эннери, мореплаватель.

– Что вы такое болтаете?! – вскинулся Бешу. – Вы вовсе не барон д’Эннери, и вообще не д’Эннери, и никакой не мореплаватель!

– Ах вот как? Очень любезно с вашей стороны, месье Бешу. Так кто же я, по-вашему?

– Ты Джим Барнетт! Джим Барнетт собственной персоной!.. И ты можешь сколько угодно маскироваться, можешь не носить ни своего парика, ни потрепанного редингота – я все равно распознаю тебя даже под маской светского человека и спортсмена. Это ты! Ты – Джим Барнетт из агентства «Барнетт и К°», Барнетт, с которым я сотрудничал в двенадцати делах и который двенадцать раз провел меня![4] Господин Ван Хубен, я надеюсь, вы не станете доверять этому проходимцу?!

Ван Хубен в полном изумлении посмотрел на Жана д’Эннери, который преспокойно закуривал сигарету, и спросил его:

– Месье, верно ли это обвинение господина Бешу?

Д’Эннери усмехнулся:

– Возможно… откуда мне знать?! Все мои документы, доказывающие, что я барон д’Эннери, в полном порядке, однако я не уверен, что у меня не найдутся также документы на имя Джима Барнетта, который был самым близким моим другом.

– Но это кругосветное плавание на моторной лодке… вы действительно его совершили?

– Вполне вероятно. Тут мне несколько изменяет память. Но вам-то какое дело до этого? Ваша главная задача – вернуть себе бриллианты. Так вот: если я и есть тот самый прославленный Барнетт, как утверждает ваш друг-полицейский, тогда обращайтесь в агентство «Барнетт и К°». Это самая надежная гарантия успеха, дорогой мой Ван Хубен.

– Ну да, самая надежная гарантия, что вас обворуют, господин Ван Хубен! – буркнул Бешу. – Он, разумеется, преуспеет в этом расследовании! Мы с ним сотрудничали двенадцать раз, и все двенадцать раз ему удавалось распутать дело, поймать преступников и разыскать их добычу. Но во всех двенадцати случаях он ее прикарманивал – всю или хотя бы добрую часть. О да, он разыщет ваши бриллианты, не сомневайтесь, но он же и уведет их у вас из-под носа, и вы даже следа их не найдете. Он ведь уже прибрал вас к рукам, так что вы не сможете от него отделаться. Вы небось свято верите, что он работает на вас, господин Ван Хубен? Нет, он работает на себя! Кто бы он ни был – Джим Барнетт или барон д’Эннери, аристократ или сыщик, мореплаватель или бандит, – он руководствуется только своей выгодой. И если вы позволите ему расследовать дело о бриллиантах, можете заранее с ними распрощаться, месье!

– Ну уж нет! – возмущенно вскричал Ван Хубен. – Раз так, то давайте бросим розыски. Если я найду свои бриллианты лишь для того, чтобы у меня их увели из-под носа, то уж извините, не выйдет! Занимайтесь своими делами, д’Эннери, а я займусь своими – сам, лично.

В ответ д’Эннери весело расхохотался:

– Суть в том, что в настоящий момент ваши дела интересуют меня куда больше, чем мои собственные!

– Но я вам запрещаю…

– Что вы мне запрещаете? Этими бриллиантами может заниматься кто угодно. Они пропали, значит я имею полное право разыскивать их, как и любой другой. И потом, как хотите, но это дело меня чрезвычайно интересует. А женщины, которые в нем замешаны, такие хорошенькие! И Регина, и Арлетт – обе совершенно очаровательны! Так что открою вам секрет, мой дорогой друг: я не оставлю это дело до тех пор, пока не завладею вашими бриллиантами!

– Ну а я, – прошипел Бешу, вне себя от злости, – не оставлю это дело, пока не засажу тебя в камеру, Джим Барнетт!

– Что ж, значит, мы оба позабавимся. Прощайте, друзья мои! Желаю успеха! И – кто знает? – возможно, мы еще когда-нибудь встретимся.

И д’Эннери, с сигаретой в зубах, удалился легкой танцующей походкой.

Арлетт и Регина вышли из такси на маленькой тихой площади Пале-Бурбон, где их уже поджидал д’Эннери. Обе девушки были бледны.

– Скажите, д’Эннери, – спросила Регина, – а вы не думаете, что граф де Меламар – это тот самый человек, который похитил нас обеих?

– Откуда такая мысль, Регина?

– Не знаю… Какое-то предчувствие. Мне немного боязно. Вот и Арлетт тоже робеет. Не правда ли, Арлетт?

– Да, мне что-то не по себе.

– Ну что вы! – воскликнул Жан. – Даже если это тот самый человек, не думаете же вы, что он вас съест?

Старинная улица д’Юрфе была сплошь застроена особняками восемнадцатого века, на фронтонах которых значились исторические имена: особняк Ла Рошфор, особняк д’Урм… Все они были похожи один на другой: унылые фасады, низкие окна первого этажа, высокие ворота, а за ними – жилое здание, расположенное в глубине скверно вымощенного двора. Особняк Меламара ничем не отличался от всех прочих.

В тот самый момент, когда д’Эннери уже собирался позвонить в дверь, рядом затормозило такси, откуда выскочили Ван Хубен и Бешу – оба довольно растерянные, но отчаянно храбрившиеся.

Д’Эннери возмущенно скрестил руки на груди:

– Ну, это уж откровенное нахальство! Что они себе воображают, эти двое?! Совсем недавно смотрели на меня как на последнее отребье, а теперь снова тут как тут!

Он повернулся к ним обоим спиной и позвонил. Минуту спустя отворилась дверь, вделанная в створку ворот, и из нее выглянул старик-лакей в коричневой ливрее и в штанах до колен, хилый и сгорбленный. Д’Эннери назвал себя, и тот ответил:

– Господин граф ожидает вас, месье. Если месье соблаговолит…

И он указал на центральное крыльцо под полосатой маркизой, в дальнем конце двора. Внезапно Регина пришла в смятение и пролепетала:

– Боже мой, шесть ступенек… у этого крыльца шесть ступенек!

И Арлетт повторила, словно эхо, таким же испуганным шепотом:

– Да, шесть ступенек… То самое крыльцо… И тот самый двор… Возможно ли. Это здесь… здесь!

Глава 4 Бешу, полицейский

Д’Эннери подхватил обеих девушек под руки и слегка встряхнул, проговорив:

– Спокойно, черт возьми! Если вы вздумаете от всего падать в обморок, нам тут нечего делать.

Дряхлый дворецкий шествовал впереди, слегка в стороне от гостей. Ван Хубен, который беззастенчиво прорвался во двор вместе с Бешу, шепнул ему на ухо:

– Вот видите, мой нюх меня не подвел! Нам повезло попасть сюда!.. Следите, не появятся ли где-нибудь бриллианты… И не спускайте глаз с этого д’Эннери!

Они пересекли двор с выщербленными плитами. Справа и слева громоздились голые стены соседних особняков. Здание в глубине двора и его высокие окна с частыми переплетами выглядели весьма внушительно.

Все поднялись по шести ступеням крыльца.

Регина Обри прошептала:

– Если пол в вестибюле замощен черно-белой плиткой, я наверняка лишусь чувств.

– Вот уж чего нам точно не надо! – возразил д’Эннери.

Пол в вестибюле был действительно вымощен черно-белой плиткой. Однако д’Эннери так свирепо стиснул плечи обеих девушек, что они удержались на ногах, хотя и с большим трудом.

– Черт возьми, – со смехом пробормотал д’Эннери, – этак мы ничего не добьемся.

– Дорожка на лестнице… – прошептала Регина. – Это она.

– Да, – простонала Арлетт. – И перила тоже…

– Так, а что еще? – спросил д’Эннери.

– А вдруг мы узнаем и гостиную?

– Ну, сначала нужно в нее попасть, а я не думаю, что граф, если он виновен, соблаговолит впустить нас туда.

– Тогда как же быть?

– Тогда мы его заставим. Ну же, Арлетт, смелее! И что бы ни случилось, молчите!

В этот момент к визитерам вышел сам граф Адриен де Меламар. Он провел их в комнату на первом этаже, обставленную красивой мебелью эпохи Людовика XVI и, вероятно, служившую ему рабочим кабинетом. Это был человек лет сорока пяти, с седеющими волосами, внушительной осанкой и холодным неприятным лицом. Взгляд у него был какой-то странный – несколько рассеянный и неприязненный.

Он поклонился Регине, едва заметно вздрогнул при виде Арлетт, но вообще держал себя учтиво, хотя и слегка высокомерно, как это свойственно знатным особам.

Жан д’Эннери представился и отрекомендовал обеих своих спутниц. Однако он ни словом не обмолвился ни о Бешу, ни о Ван Хубене.

Этот последний поклонился графу явно более подобострастно, чем следовало бы. И объявил с наигранно любезной улыбкой:

– Ван Хубен, торговец драгоценными камнями… Тот самый Ван Хубен, у которого похитили бриллианты в Гранд-опера. А это мой сотрудник, бригадир Бешу.

Граф, явно удивленный таким вторжением, промолчал.

Он лишь слегка поклонился и стал ждать объяснений.

Ван Хубен, бриллианты из Гранд-опера, Бешу… – казалось, все это не имеет к нему никакого отношения.

Но тут непринужденно взял слово прекрасно владевший собой д’Эннери.

– Господин граф, – сказал он, – случай творит многие чудеса. И вот сегодня, например, сложилось так, что я пришел оказать вам маленькую услугу… Кстати, просматривая старинный справочник знатных особ, я обнаружил, что мы с вами некоторым образом состоим в родстве. Моя прабабушка по материнской линии, урожденная Сурден, была замужем за одним из Меламаров, из младшей ветви Меламар-Сентонж.

Лицо графа прояснилось. Его явно интересовали вопросы генеалогии, и он завел с Жаном д’Эннери оживленную беседу, в результате которой их родство заметно упрочилось. Арлетт и Регина мало-помалу успокоились. А Ван Хубен шепнул Бешу:

– Это что же, он и впрямь состоит в родстве с Меламарами?

– Так же как я – с папой римским, – буркнул Бешу.

– Но в таком случае он дерзкий нахал!

– Погодите, это еще только начало.

Тем временем д’Эннери продолжал, все более и более непринужденно:

– Мне не хотелось бы злоупотреблять вашим терпением, месье и дорогой мой родственник, поэтому, если позволите, я сейчас же расскажу вам, как мне помог случай.

– О, прошу вас, месье!

– Однажды утром в метро я увидел ваше газетное объявление. Должен признать, что оно чрезвычайно поразило меня самим своим содержанием и незначительностью предметов, о которых вы сообщали. Половина шелкового синего шнура от сонетки, медная плакетка, ручка от щипчиков… эти мелочи вряд ли заслуживали объявления в газетах. Впрочем, спустя несколько минут я наверняка выбросил бы все это из головы, если бы…

Жан помолчал, а потом продолжил:

– Вы несомненно слышали, дорогой кузен, о рынке под названием «Барахолка» – об этой живописной ярмарке, где торгуют различными вещицами и где царит самый что ни на есть забавный кавардак. Лично я часто находил в этом скопище множество хорошеньких мелочей и уж точно никогда не жалел о прогулках там. К примеру, нынче утром я углядел на «Барахолке» старинную фаянсовую кропильницу Руанской фабрики – надтреснутую, склеенную, но совершенно очаровательную… Затем супницу, наперсток – короче говоря, прелестные находки! И вдруг мне попался на глаза, прямо на тротуаре, в куче всякого дешевого старья, обрывок синего шнура… Да-да, милый мой кузен, обрывок шелкового шнура от сонетки, потертый и выцветший. А рядом с ним я увидел медную кованую плакетку и ручку от серебряных щипчиков…

Поведение графа де Меламара резко изменилось. Он взволнованно воскликнул:

– Возможно ли! Это именно те вещи, что я разыскивал! Но куда же мне обратиться, месье? Как их получить?

– Да очень просто: попросить у меня.

– Как?! Значит, вы их купили? По какой цене? Я заплачу вам вдвое… нет, втрое дороже! Ничего не пожалею…

Но д’Эннери успокоил его:

– Мой дорогой кузен, позвольте мне подарить вам эти мелочи… Я купил их всего за тринадцать с половиной франков.

– И они находятся у вас дома?

– Гораздо ближе – вот здесь, у меня в кармане. Перед этим визитом я заехал к себе, чтобы привезти их сюда.

Граф Адриен с нескрываемой жадностью вытянул руку.

– Одну минуту, – весело произнес Жан д’Эннери. – Я хотел бы получить за этот подарок маленькое вознаграждение… о, совсем скромное! Надо вам сказать, что от природы я ужасно любопытен… просто крайне любопытен. И мне хотелось бы увидеть то место, где находились эти вещицы до похищения… а заодно узнать, отчего вы так ими дорожите.

Граф колебался. Эта нескромная просьба ясно свидетельствовала о некой коварной уловке. Но в конце концов он уступил:

– Это нетрудно, месье. Будьте любезны подняться со мной во второй этаж, в гостиную.

Д’Эннери бросил взгляд на девушек, словно желая сказать: «Вот видите, человек всегда достигает того, чего хочет!»

Впрочем, приглядевшись к своим спутницам, он заметил, как исказились от страха их лица. Гостиная была для обеих местом тяжелых испытаний, и возвращение туда почти наверняка сулило им мучительное подтверждение их подозрений. Ван Хубен также это понял; зато бригадир Бешу заметно оживился и приблизился к графу.

– Извините, – сухо сказал ему хозяин дома, – но я пойду первым, чтобы указать вам дорогу.

Все вышли из комнаты и пересекли прихожую с плиточным полом.

Лестничная клетка наполнилась звонким эхом шагов. Поднимаясь наверх, Регина считала ступени. Их было двадцать пять… Двадцать пять! То самое число. У нее потемнело в глазах, и она пошатнулась.

Все бросились к девушке. Что случилось? Ей дурно?

– Нет, – прошептала Регина, не открывая глаз. – Нет… просто голова закружилась… Извините меня…

– Вам нужно присесть, мадам, – сказал граф, распахнув дверь гостиной.

Ван Хубен и д’Эннери расположились на диване. Но тут в комнату наконец вошла Арлетт. Увидев обстановку, она вскрикнула и, потеряв сознание, упала в кресло. Поднялась несколько комичная суматоха. Мужчины растерянно суетились, а граф кричал:

– Жильберта!.. Гертруда!.. Подайте скорей нюхательные соли… эфир! Франсуа, позовите Гертруду!

Франсуа подоспел первым. Это был тот самый привратник – и он же дворецкий; за ним его жена Гертруда, такая же старая, как муж, но еще более морщинистая. Следом за ними вошла женщина, которую граф назвал Жильбертой и которой сказал взволнованно:

– Сестра, этим юным дамам дурно!

Жильберта де Меламар (после развода она вернула себе девичью фамилию) была высокой темноволосой женщиной с величественной осанкой и правильными чертами гладкого, далеко еще не старого лица, хотя в ее одежде и манерах и проглядывало что-то старомодное. Она держалась не так чопорно, как брат, но ее черные и очень красивые глаза смотрели серьезно и невозмутимо. Д’Эннери заметил, что коричневое платье графини отделано черными бархатными вставками.

Хотя сцена, которую она застала, была совершенно необъяснимой, она полностью сохранила хладнокровие. Смочив одеколоном лоб Арлетт, женщина приказала Гертруде присматривать за бедняжкой, а сама подошла к Регине, над которой хлопотал Ван Хубен. Жан д’Эннери небрежно отстранил богача, желая наблюдать за тем, что вот-вот должно было случиться. Жильберта де Меламар нагнулась к девушке и спросила:

– Как вы себя чувствуете, мадам? Вам уже лучше?

И она поднесла к носу Регины флакон с солями.

Та приоткрыла глаза, посмотрела на незнакомую даму, перевела взгляд на ее коричневое платье, отделанное черными бархатными лентами… потом на ее руки… и вдруг выпрямилась, вскричав с невыразимым ужасом:

– Кольцо!.. Кольцо с тремя жемчужинами! Не прикасайтесь ко мне! Вы – та самая женщина, что совсем недавно… Да, это вы… я узнала ваше кольцо… вашу руку… и эту гостиную – мебель с голубой шелковой обивкой… паркет… камин… ковры… табурет красного дерева… О, оставьте… не прикасайтесь ко мне!

Она пробормотала еще несколько бессвязных слов и снова потеряла сознание. Арлетт же, которая в этот момент как раз очнулась, узнала остроносые туфли, замеченные ею в автомобиле, услышала звонкие удары стенных часов и простонала:

– О боже, это тот самый звон… и та же самая женщина… Какой ужас!

Изумление окружающих было так сильно, что все замерли.

Эта сцена наводила на мысли о водевиле и со стороны казалась смешной; и действительно, тонкие губы Жана д’Эннери изогнулись в улыбке. Происходящее его явно забавляло.

Тем временем Ван Хубен забрасывал вопросами Бешу и д’Эннери – сам он не знал, что и думать. Бешу же внимательно разглядывал брата и сестру, изумленных не меньше всех прочих.

– Что все это значит? – пробормотал наконец граф. – О каком кольце идет речь? Уж не бредит ли эта юная дама?

И тут в дело вмешался д’Эннери, притом так весело, словно не придавал странной сцене никакого значения:

– Дорогой кузен, вы выразились совершенно правильно – смятение обеих моих подруг объясняется лихорадкой, сопровождаемой подобием бреда. Это имеет некоторое отношение к доводам, которые я намерен вам привести и о которых сообщил вам при нашем знакомстве. Не угодно ли вам выслушать меня, чтобы прояснилось то маленькое дельце с вещами, найденными мною на рынке?

Граф Адриен не ответил. Он выказывал явные замешательство и тревогу, бессвязно бормоча:

– Что все это значит?.. И что мы должны думать? Мне трудно представить, будто…

Он отвел сестру в угол комнаты, и они начали взволнованно обсуждать что-то. Однако Жан решительно прервал их беседу. Он подошел к хозяевам, держа в руке медную кованую плакетку в виде двух мотыльков с распростертыми крылышками.

– Вот ваша плакетка от замочной скважины, дорогой мой кузен. Полагаю, именно ее не хватает на одном из ящиков этого секретера? Она так похожа на две остальные.

И он сам приладил медную пластинку на место, да так, что ее гвоздики точно вошли в свои прежние дырочки. Вслед за тем Жан д’Эннери вынул из кармана обрывок голубого шнурка, который идеально подходил к медному колокольчику, – вторая половина этого шнурка, только разлохмаченная в месте обрыва, до сих пор свисала с него.

– Ну вот, теперь здесь все в порядке, дорогой кузен, – сказал д’Эннери. – Осталась только эта подвеска – куда мы ее денем?

– Она вон от того канделябра, – мрачно ответил граф Адриен. – Их было шесть, а теперь, как видите, осталось пять… и все они похожи как две капли воды. Недостает только ручки от этих щипцов; ее отвинтили, как вы могли заметить.

– А вот и она, – сказал Жан, который, словно фокусник, извлек названный предмет из своего бездонного кармана. – Ну-с, а теперь, дорогой мой кузен, надеюсь, вы соблаговолите сдержать слово – не правда ли? – и объяснить нам, почему эти вещички так дороги вам и почему они не находятся на своих обычных местах?

Действия посетителя позволили графу несколько оправиться; будто позабыв и про обвинения Регины, и про стоны Арлетт, он ответил сухо, явно желая поскорее отделаться от любопытного гостя:

– Я очень дорожу всем, что получил в наследство от своих предков, и потому мы с сестрой храним как святыню даже самые мелкие вещички – как вы их назвали.

Объяснение прозвучало не очень-то правдоподобно. И Жан д’Эннери не отступился:

– То, что вы дорожите ими, дорогой кузен, вполне мне понятно – я и сам весьма привязан к семейным реликвиям. Но почему они вдруг исчезли?

– Понятия не имею, – ответил граф. – Просто однажды утром я заметил пропажу подвески. Исчезла также и медная плакетка. Тогда мы с сестрой тщательно осмотрели дом и заметили пропажу части голубого шнура и ручки от щипцов.

– Иными словами, произошла кража?

– Несомненно! Притом всех этих предметов разом.

– До чего же странно! Воры могли похитить вот эти бонбоньерки, или эти миниатюры, или каминные часы – все они стоят довольно дорого. Отчего же они забрали самые что ни на есть дешевые мелочи? Отчего?

– Понятия не имею, месье!

Граф проговорил это отрывисто и раздраженно. Расспросы были ему неприятны, а визит многочисленных незнакомцев явно представлялся бессмысленным.

– Вы, вероятно, желаете, дорогой кузен, – сказал заметивший это д’Эннери, – чтобы я объяснил причины, по которым позволил себе привести сюда двух моих подруг, а также причины их недавнего волнения?

– Нет, – сухо отрезал граф Адриен. – Это меня не касается.

Он явно хотел положить конец всей этой истории и даже шагнул к двери. Однако там он столкнулся с Бешу, который преградил ему путь и торжественно заявил:

– Еще как касается, господин граф! Есть вопросы, которые необходимо прояснить безотлагательно, и они будут прояснены!

Бригадир выглядел вполне внушительно и вдобавок своими длинными мощными руками загораживал выход.

– Да кто вы такой?! – напыщенно вскричал граф.

– Я бригадир Бешу, из сыскной полиции Сюртэ.

Граф де Меламар изумленно вздрогнул:

– Вы полицейский?! Но по какому праву вы находитесь здесь, в особняке Меламаров?!

– Я был представлен вам только по фамилии – Бешу, господин граф. Однако все, что я недавно увидел и услышал, обязывает меня сообщить мое звание: бригадир полиции!

– Все, что вы увидели… и услышали?.. – пробормотал граф де Меламар, заметно побледнев. – Но позвольте, месье, я не допущу…

– А вот это меня нисколько не волнует! – рявкнул Бешу, который явно позабыл о правилах вежливости.

Граф подошел к сестре, и они коротко и сердито переговорили о чем-то. Жильберта де Меламар была взволнована не меньше брата. Стоя рядом, они словно бы сплотились в напряженном ожидании вражеской атаки.

– Надо же, как развоевался наш Бешу! – шепнул Ван Хубен Жану.

– Да, я видел, как он все больше распалялся. Я его знаю, этого молодца! Сперва он артачится и ничего не желает замечать, а потом вдруг вскипает.

Арлетт и Регина также встали и приблизились к Жану, надеясь на его защиту.

А Бешу между тем продолжал:

– Я вас долго не задержу, господин граф, но у меня есть несколько вопросов, на которые я прошу ответить безо всяких уверток. В котором часу вы вчера вышли из дому? И тот же вопрос я адресую мадам де Меламар.

Граф молча пожал плечами.

Но его сестра, более сговорчивая, сочла разумным ответить:

– Мы с братом вышли отсюда в два часа и вернулись в половине пятого, к чаю.

– А после этого?

– После этого мы были дома. Мы никогда не выходим по вечерам.

– Ну, тогда я задам свой следующий вопрос, – иронически сказал Бешу. – Я очень хотел бы знать, чем вы занимались здесь, вот в этой комнате, вчера, между восемью вечера и полуночью.

Граф де Меламар злобно топнул ногой и жестом приказал своей сестре молчать. Бешу понял, что теперь никакая сила в мире не заставит хозяев дома заговорить, и это привело его в такой гнев, что он, будучи совершенно уверен в собственной правоте, без обиняков обрушил на них обвинения, ни о чем больше их не спрашивая; сперва он изъяснялся сдержанно, но затем уже едва не кричал:

– Господин граф, вчера, во второй половине дня, ни вас, ни вашей сестры здесь не было; в это время вы находились на улице Мон-Табор, перед домом номер три-бис. Там, выдав себя за доктора Брику, вы похитили девушку, посадив ее в свой автомобиль. Ваша сестра окутала ее голову накидкой, и вы привезли жертву сюда, вот в этот особняк. Когда же девушке удалось бежать, вы кинулись за ней в погоню, но, к счастью, не догнали. Вот она – стоит перед вами!

В ответ граф – с искаженным лицом, сжав кулаки – выкрикнул:

– Да вы явно не в себе! Вы сумасшедший! Вы все тут сумасшедшие!

– Я не сумасшедший! – заорал в ответ полицейский, который мало-помалу начинал вести себя как герой мелодрамы самого вульгарного толка, что очень веселило Жана д’Эннери. – Я говорю вам чистую правду! Хотите доказательств? Извольте! У меня их множество! Мадемуазель Арлетт Мазаль, здесь присутствующая, которую вы подстерегали у дверей ателье Черница, может засвидетельствовать все сказанное. Она забралась на ваш камин. Она спряталась на этом вот книжном шкафу. Она опрокинула вот эту вазу. Она отворила вот это окно и пробежала через этот сад. И она готова поклясться во всем этом жизнью своей матушки. Не правда ли, Арлетт Мазаль, вы согласны поклясться во всем этом жизнью вашей дорогой матушки?!

Д’Эннери шепнул на ухо Ван Хубену:

– Похоже, он совсем рехнулся. По какому праву он изображает из себя следователя? И притом такого жалкого следователя. С какой стати он говорит за нас всех?!. Да если бы еще и говорил!..

И в самом деле, Бешу уже не говорил, а почти рычал, стоя лицом к лицу с графом, чей блуждающий взгляд выражал беспредельный ужас.

– И это далеко не всё, месье! Далеко не всё! Есть еще кое-что! Эта дама… вот эта дама, – и он указал на Регину Обри, – вы ведь ее знаете, не так ли? Это именно она была похищена в один из вечеров в Гранд-опера – и кем же, спрашиваю я? Кто привез ее сюда, вот в эту гостиную, обстановку которой она сейчас узнала… не правда ли, мадам?.. узнала вот эти кресла… этот табурет… этот паркет… Ну, так кто же привез ее сюда? И кто снял с нее бриллиантовую тунику? Да не кто иной, как граф де Меламар! И его сестрица Жильберта де Меламар! Где доказательства? Да, к примеру, вот это кольцо с тремя жемчужинами! Так что доказательств даже слишком много. Это дело решит суд, месье, и мое начальство…

Договорить ему не удалось: граф де Меламар, вне себя от ярости, схватил его за горло и принялся душить, бормоча ругательства. Бешу вырвался, погрозил ему кулаком и продолжил свою грозную обвинительную речь. Воодушевленный очевидностью фактов и ролью, сыгранной им в этом деле, а главное, своим быстрым успехом, который наверняка оценят по заслугам и полицейское начальство, и публика, Бешу совсем «взбесился», как выразился д’Эннери. Впрочем, он и сам это наконец почувствовал; он умолк, вытер пот со лба и, овладев собой, произнес с большим достоинством:

– Я признаю, что превысил свои полномочия. Это дело не в моей компетенции, а потому я сейчас же позвоню в полицейскую префектуру. А вы будьте любезны подождать, пока я не получу соответствующие инструкции.

Граф рухнул на стул и сжал голову руками, как человек, уже не надеющийся оправдаться. Однако Жильберта де Меламар ринулась к Бешу и преградила ему путь. Она задыхалась от ярости:

– Полиция?.. Сюда явится полиция… в наш особняк?! Ну нет… нет! Даже не надейтесь, этого не будет… Все эти события… Вы не имеете права… Это преступление!

– Сожалею, мадам, – ответил Бешу; одержанная победа отчего-то сделала его учтивым.

Однако графиня вцепилась ему в плечо и принялась умолять:

– О месье! Поверьте, мы с братом стали жертвами ужасного недоразумения! Мой брат не способен на такое низкое деяние… Прошу вас…

Но Бешу был неумолим. Углядев в прихожей телефонный аппарат, он подошел к нему, позвонил в Сюртэ и вернулся в гостиную.

Спустя тридцать минут, в течение которых Бешу со все возраставшим возбуждением чванился своей победой перед д’Эннери и Ван Хубеном, а Регина и Арлетт взирали на графа и его сестру со страхом и жалостью, в особняк прибыл шеф сыскного отделения с группой агентов, а следом явились следователь, судебный секретарь и прокурор. Рапорт Бешу произвел настоящую сенсацию.

Начался предварительный допрос. Первыми на него призвали старика-консьержа и его жену. Они жили в дальнем крыле дома и занимались только своими прямыми обязанностями. А к вечеру уходили к себе в спальню или на кухню; окна двух этих помещений смотрели на переднюю часть сада. Затем настал черед обеих девушек, которые подробно рассказали о пережитых приключениях. Арлетт точно указала путь, каким воспользовалась для побега, и описала, даже не выходя из дома, тропинку, кусты, садовую стену, уединенный флигель и пустынный проулок, ведущий к более оживленной улице. После этого все сомнения в ее правдивости отпали.

К показаниям девушек добавилось открытие, сделанное Бешу и заставившее собравшихся окончательно увериться в истинности происшествий. Бдительно изучая содержимое книжного шкафа, Бешу приметил серию старинных фолиантов ин-кварто с ветхими переплетами. Они показались ему подозрительными, и он стал внимательно обследовать их, один за другим. Оказалось, что под обложками нет страниц, – вместо них в каждом томе было пустое пространство, нечто вроде тайника.

В одном из этих тайников он обнаружил серебристую ткань, в другом – что-то вроде корсета.

Увидев их, Регина воскликнула:

– Боже, да это же моя туника! И мой пояс!

– Но на них нет бриллиантов! – так отчаянно, словно его ограбили во второй раз, возопил Ван Хубен. – Мои бриллианты… куда вы дели мои бриллианты, месье?! Ну, берегитесь, я их вытащу из вас, чего бы мне это ни стоило!

Граф де Меламар наблюдал за всем этим совершенно бесстрастно, но с каким-то странным выражением лица. Когда следователь обратился к нему, предъявив тунику и пояс со следами срезанных бриллиантов, он только покачал головой и судорожно усмехнулся. Потом он оглядел комнату и спросил:

– А что, разве моей сестры здесь нет?

Старая служанка ответила:

– Мадам, кажется, ушла к себе.

– Так передайте ей от меня прощальный привет и посоветуйте следовать моему примеру.

С этими словами он выхватил из кармана пистолет, приставил его к виску и нажал на курок. Д’Эннери, настороженно наблюдавший за графом, рванулся к нему и толкнул под руку. Пуля ушла в сторону окна, разбив одно из стекол. Полицейские кинулись к хозяину дома, а следователь произнес:

– Вы арестованы, месье. А теперь пусть сюда приведут мадам де Меламар.

Однако поиски графини оказались безуспешными: ее не нашли ни в спальне, ни в будуаре. Полицейские обыскали весь особняк. Каким образом ей удалось ускользнуть? И кто был ее сообщником?

Д’Эннери, крайне встревоженный, продолжил поиски: он опасался ее самоубийства. Увы, все его усилия пропали втуне.

– Ну и бог с ней, – шепнул Бешу Ван Хубену, – вы все равно скоро получите свои бриллианты, господин Ван Хубен. Ситуация складывается крайне благоприятная, я отлично потрудился.

– Но и д’Эннери тоже, нужно признать, – заметил банкир.

– Да он чуть было не сдался! – возразил Бешу. – Ему не хватило упорства, а вот мое обвинение позволило поставить точку в этом деле.

Несколько часов спустя Ван Хубен возвратился в свои роскошные апартаменты на бульваре Османа. Он поужинал в ресторане вместе с бригадиром Бешу и теперь привез его на машине к себе домой, чтобы еще раз обсудить сложившееся положение вещей, тревожившее их обоих.

– Что это? – спросил он вдруг, прервав беседу. – Я слышу какие-то звуки в глубине квартиры. Слуги спят вовсе не там.

И он, следом за Бешу, прокрался по длинному коридору к небольшой комнате, имевшей отдельный выход на главную лестницу.

– Тут я принимаю некоторых своих друзей, – шепнул богач.

Бешу прислушался:

– Да, там и в самом деле кто-то есть.

– Странно! Ключ ведь только у меня.

Бешу с револьвером на изготовку и Ван Хубен ворвались в комнату, и хозяин квартиры тут же невольно воскликнул:

– О боже!

На что Бешу отозвался не менее сердитым «Черт подери!».

Стоя на коленях перед женщиной, лежавшей на диване, Жан д’Эннери, следуя своему успокаивающему методу, осыпал легкими поцелуями ее лоб и волосы.

Приблизившись, они узнали Жильберту де Меламар, которая лежала с закрытыми глазами, смертельно бледная; ее грудь судорожно вздымалась.

При виде незваных посетителей разъяренный д’Эннери резко вскочил:

– Опять вы?! Черт подери, да от вас нигде нет покоя! Что вам обоим здесь нужно?

– Как это – что нам нужно?! – возопил Ван Хубен. – Это моя квартира!

Ему вторил возмущенный до крайности Бешу:

– Ну и наглец! Значит, это ты помог графине сбежать из особняка?

Д’Эннери, внезапно успокоившись, сделал шутовской пируэт:

– Ей-богу, Бешу, ничего-то от тебя не скроешь. Ну что ж, признаюсь: да, это я.

– Но как ты посмел?!

– Дружище, ты же забыл поставить своих агентов в саду. Вот я и посодействовал даме в побеге, назначив ей встречу на соседней улице. Когда полицейские покинули дом, я встретился с нею, доставил сюда и с тех пор помогаю ей успокоиться.

– Но кто же вас впустил, черт подери?! – вскричал Ван Хубен. – Для этого нужно было иметь ключ!

– Вовсе нет. У меня есть отмычка, которая шутя открывает любые двери. Таким манером я частенько навещал вас без приглашения, дорогой друг. Вот и в этот раз я подумал, что для мадам де Меламар не найти лучшего приюта, чем эта уединенная комнатка. Ну кто может заподозрить, что господин Ван Хубен укрывает у себя графиню де Меламар?! Разумеется, никто! Включая и самого Бешу! А значит, она сможет преспокойно жить здесь, пользуясь вашим гостеприимством, до тех пор, пока не прояснятся все обстоятельства этого дела. Горничная, которая будет ей прислуживать, подумает, что это ваша новая подруга, поскольку Регина для вас потеряна.

– Да я ее арестую! – заорал Бешу. – Я сейчас же извещу полицию!

Д’Эннери громко расхохотался:

– Ну и умора! Послушай, ты же знаешь так же хорошо, как и я, что ее нельзя трогать. Она неприкосновенна.

– Так вот как ты думаешь!

– Конечно, черт возьми. Поскольку я ее опекаю.

Бешу ехидно поинтересовался:

– То есть ты защищаешь воровку?

– Воровку? Ты в этом уверен?

– Еще бы! Это сестра человека, которого ты сам велел арестовать!

– Гнусная клевета! Не я велел его арестовать, а ты, Бешу!

– Да, но по твоей указке! И вообще – он несомненно виновен!

– С чего ты это взял?

– Любопытно! А ты разве больше так не думаешь?

– Конечно нет! – ответил Жан д’Эннери с нескрываемым сарказмом. – Во всем этом деле есть удивительные несообразности. Неужели граф, такой знатный господин, может быть вором? И неужели эта гордая дама, у которой я осмеливаюсь целовать лишь лоб и волосы, воровка? Поистине, Бешу, я начинаю думать, что ты слишком поспешил с выводами и по недосмотру угодил в очень скверную историю. А ведь именно тебе придется нести за все это ответственность!

Бешу слушал и бледнел – его уже обуревал страх. А Ван Хубен, которого терзали ужасные сомнения, думал о том, что его бриллианты снова исчезли во тьме.

Тем временем Жан д’Эннери, вновь почтительно опустившись на колени перед графиней, шептал ей:

– Вы ведь не виноваты, мадам, не правда ли? Разве может дама вашего круга быть воровкой?! Прошу вас, откройте мне правду о себе и о вашем брате!

Глава 5 Враг ли это?

Нет ничего более скучного, чем подробный рассказ о судебном расследовании, особенно если речь идет о нашумевшей истории, которая обсуждается всем светом и о которой каждый имеет свое мнение – иногда более, а иногда менее верное. Суть же данного повествования заключается как раз в освещении фактов, оставшихся неизвестными ни широкой публике, ни представителям правосудия; словом, мы намерены поведать о действиях Жана д’Эннери, иначе говоря – Арсена Люпена.

Итак, напоминаем, что расследование дела ни к чему не привело. Дряхлая супружеская пара графских слуг вознегодовала, поняв, что кто-то посмел заподозрить их хозяев, коим они служили уже двадцать лет; впрочем, доказать невиновность оклеветанных брата и сестры им тоже не удалось. Гертруда покидала кухню лишь по утрам, когда ходила за покупками. А когда кто-нибудь звонил у дверей – что случалось чрезвычайно редко, ибо гости в особняк почти не наведывались, – Франсуа натягивал свою ливрею и шел отворять.

Тщательное обследование двора показало, что никакого потайного входа туда не существует. Тесная каморка, прилегающая к гостиной и прежде служившая альковом, ныне использовалась как туалет. Словом, нигде ничего подозрительного, ничего загадочного. Во дворе никто не жил. Там даже не было гаража для автомобиля. Было установлено, что граф умел водить машину. Однако, если это и так, где он ее держал? Где находился гараж?

Что же касается графини де Меламар, то ее местонахождение по-прежнему было неизвестно, а граф хранил упорное молчание, не отвечая ни на какие вопросы, даже на те, что могли показаться самыми мелкими и незначительными.

Однако был некий факт, который со временем стал доминирующим во всем этом деле и крайне заинтересовал как представителей правосудия, так и прессу и общественность. Вот он – этот факт, сразу привлекший внимание Жана д’Эннери и им же проверенный. Мы обнародуем его без всяких комментариев. В 1840 году Жюль де Меламар, прадед нынешнего графа, самый известный представитель рода Меламаров, наполеоновский генерал, посол в период Реставрации, был арестован за кражу и убийство и скончался от удара в тюремной камере.

Следователи сузили круг поисков. Изучили архивы. Разыскали кое-какие мемуары. И в конце концов обнаружили документ чрезвычайной важности. В 1868 году сын того Меламара и дед нынешнего графа Адриена – Альфонс де Меламар, ординарец Наполеона III, – также был уличен в краже и убийстве и застрелился в своем особняке, на улице д’Юрфе.

Император приказал тогда замять дело.

Слухи об этом двойном скандале произвели оглушительный эффект. Нынешняя драма получила единственно возможное объяснение: во всем была виновата наследственность. Граф и его сестра, хотя и не имели большого состояния, жили вполне обеспеченно. Они владели особняком в Париже и замком в Турени, занимались благотворительностью и вообще творили добрые дела. А следовательно, инцидент с похищением бриллиантов в Гранд-опера был вызван не преступной жадностью, но атавизмом: тяга к воровству попросту была у них в крови. Брат и сестра унаследовали ее от своих предков. Разумеется, преступление они совершили ради того, чтобы вести жизнь неизмеримо более роскошную, чем позволяли их доходы, либо же уступили неодолимому искушению, однако руководила ими главным образом наследственная тяга к преступлениям.

Вот почему граф Адриен, как и его дед Альфонс де Меламар, решил покончить жизнь самоубийством.

Очередной атавизм.

Впрочем, однажды граф все же соизволил заговорить. Он категорически отрицал, что имеет какое-либо касательство к бриллиантам, похищению девушек, тунике, обнаруженной в книжном шкафу его особняка, и всем прочим загадочным обстоятельствам, связанным с ночными происшествиями.

Еще он объяснил следователю, почему его так заинтересовала Арлетт Мазаль. По его словам, у него когда-то была связь с замужней женщиной, которая родила от него дочь; он очень любил эту девочку, но несколько лет назад она умерла. Граф безумно горевал о ней, а Арлетт очень на нее походила, и потому он дважды или трижды невольно шел за ней, думая о покойной дочери. Однако он решительно отказывался признать, что как-то попытался преградить ей путь на пустынной улице.

Так миновали две недели. И все это время бригадир Бешу с ожесточенным упорством вел поиски бриллиантов, развив бурную, но совершенно бесполезную деятельность. Ван Хубен, который ходил за ним по пятам, горестно стонал:

– Пропали!.. Я вам говорю: они бесследно пропали!

В ответ Бешу потрясал сжатыми кулаками:

– Ваши бриллианты все равно что у меня в руках! Я нашел Меламаров, и вот так же я отыщу ваши драгоценности.

– А вы уверены, что вам не нужна помощь д’Эннери?

– Абсолютно уверен! Лучше уж всё потерять, чем обратиться к этому типу!

Однако Ван Хубен не сдавался:

– Напрасно вы упрямитесь! Мои бриллианты поважнее вашего самолюбия.

Впрочем, банкир и сам не упускал случая поторопить Жана д’Эннери, с которым встречался чуть ли не ежедневно. Приезжая в свою квартиру, он всякий раз заставал его в уединенной комнате, где скрывалась Жильберта де Меламар. Жан, сидя подле графини, утешал ее, обнадеживал, обещал спасти ее брата от смерти и бесчестья, однако же не мог добиться от нее хотя бы словечка, могущего пойти на пользу расследованию.

А если Ван Хубен, вновь вернувшийся к Регине Обри, приглашал ее в какой-нибудь ресторан, там неизбежно оказывался и д’Эннери, который немедленно начинал флиртовать с нею.

– Оставьте нас в покое, Ван Хубен, – говорила ему тогда красавица, – я уже видеть вас не могу с тех пор, как случились все эти истории!

Однако Ван Хубен не унимался и, отведя д’Эннери в сторонку, спрашивал:

– Так как же обстоит дело с моими бриллиантами, дорогой друг?

– Послушайте, у меня полно и других занятий. Регина и Жильберта отнимают все мое время – одна днем, другая вечером.

– Ну а утром?

– А утром – Арлетт. Она очаровательна, эта девочка, – тонкая, умная, чуткая, жизнерадостная и трогательная, простодушная, как дитя, и загадочная, как истинная женщина. И притом такая непорочная! В первый день мне удалось расцеловать ее в обе щеки, но, увы, это был единственный раз! Ван Хубен, признаюсь вам: из всех этих дам я предпочитаю Арлетт.

Д’Эннери не лгал. Его короткая симпатия к Регине давно перешла в дружеское чувство. А с Жильбертой он виделся только в силу надежды – пока тщетной! – вызвать ее на откровенность. Зато, неизменно встречаясь по утрам с Арлетт, он неустанно восхищался ею. Эта девушка обладала особым шармом, в котором прирожденная душевная чистота соединялась с практическим жизненным опытом.

Все ее несбыточные мечты, направленные на то, чтобы помочь подругам, казались вполне осуществимыми, когда она с улыбкой рассказывала о них.

– Арлетт, Арлетт, – говорил он, – я не знаю никого более светлого, чем ты… но и более темного.

– Это я-то темная? – удивлялась девушка.

– Да, временами. Ты понятна мне, но есть в тебе некая неразрешимая загадка. Я не заметил этого во время нашей первой встречи, но теперь вижу, что ты таишь в себе чистое сердечное чувство.

– Не может быть! – со смехом восклицала девушка.

– Да, сердечное… Ты любишь кого-нибудь?

– Люблю ли я кого-нибудь? Да я всех люблю!

– Нет-нет, – возражал он, – в твоей жизни появилось что-то новое.

– Вот это верно: новое появилось! Похищение, страхи, следствие, допросы, множество людей, которые мне пишут, слишком много шума вокруг меня! Есть от чего потерять голову такой скромной манекенщице, как я!

Но Жан лишь недоверчиво улыбался, смотря на девушку со все возрастающей нежностью.

Тем временем официальное следствие совершенно застопорилось. С момента ареста графа де Меламара прошло уже двадцать дней, а опросы случайных свидетелей и обыски так ни к чему и не привели. Все следы оказывались ложными, все гипотезы – недоказуемыми. Следствию не удалось даже разыскать шофера, который привез Арлетт, сбежавшую из особняка Меламаров, на площадь Победы. Ван Хубен места себе не находил. Он уже не видел никакой связи между арестом графа и похищением бриллиантов и, нимало не стесняясь, подвергал сомнению профессиональные качества Бешу!

И вот как-то днем оба позвонили в дверь дома возле парка Монсо. Слуга проводил их в комнату.

– А ну убирайтесь! – воскликнул при виде их д’Эннери. – Ван Хубен, Бешу, я смотрю, у вас совсем нет гордости!

Незваные гости признались ему, что совершенно растеряны.

– Это одно из тех дел, которые никак не распутать, – уныло сообщил бригадир Бешу. – Такое невезение…

– Тупицам вроде тебя вечно не везет, – заметил д’Эннери. – Ну да ладно, так и быть, я тебе помогу. Но только при условии беспрекословного повиновения, понятно? Как те граждане Кале – с веревкой на шее и в рубище![5] Согласен?

– Лично я согласен! – воскликнул Ван Хубен, страшно обрадованный добрым обращением д’Эннери.

– Ну а ты, Бешу?

– Давай, командуй, – мрачно ответил тот.

– Ты забудешь о префектуре и о судейских, объявишь, что эти люди ни на что не способны, и возьмешь на себя обязательства…

– Какие еще обязательства?

– Обязательства честного сотрудничества со мной. На какой стадии сейчас следствие?

– Завтра состоится очная ставка графа с Региной Обри и Арлетт Мазаль.

– Черт возьми, нам нужно поторопиться. От публики ничего не скрывали?

– Почти ничего.

– Ну, рассказывай.

– Меламар получил письмо, его нашли у него в камере. В нем говорится: «Все уладится. Я это гарантирую. Держись стойко». Я провел расследование и быстро выяснил, что записка была передана графу через рассыльного, который носит заключенному еду из ресторана. Парень подтвердил, что тот отправил через него ответную записку.

– Ты сможешь точно описать адресата?

– Конечно.

– Прекрасно! Ван Хубен, ваше авто здесь?

– Да.

– Поехали.

– Куда?

– Скоро увидите.

Они сели в машину, и д’Эннери сказал:

– В этом деле есть один пункт, который ты, Бешу, счел незначительным, а я – самым важным. Что означает объявление, данное графом в газеты за несколько недель до начала нашего следствия? Какую цель он преследовал, сообщая о потере этих грошовых мелочей? И с какой стати воры вздумали похищать это дешевое барахло, когда в особняке на улице д’Юрфе было полно ценных вещей? Ответить на этот вопрос можно было только одним-единственным способом – порасспросив добрую женщину, которая продала мне эти бросовые вещички за скромные тринадцать с половиной франков. Что я и сделал.

– И каков результат?

– Отрицательный – до сегодняшнего дня, но только что, как я надеюсь, ставший положительным. Торговка с блошиного рынка, к которой я наведался уже назавтра после известных событий, прекрасно помнила ту особу, которая продала ей все это барахло за сто су; это старьевщица, которая иногда приносит ей подобные мелочи. Ее имя? Адрес? Моя торговка их не знает. Но она уверяла меня, что месье Граден – антиквар, который привел к ней эту женщину, – мог бы их указать. Я поспешил к месье Градену, на левый берег Сены. Увы, он был в отъезде. Но сегодня наконец антиквар возвращается.

Они приехали к господину Градену, который, не колеблясь, ответил им:

– О, это наверняка матушка Трианон – мы все зовем ее так из-за лавки «Малый Трианон», которую она держит на улице Сен-Дени. Странная особа, угрюмая, необщительная, торгует всяким барахлом, но тем не менее продала мне как-то очень интересную мебель… уж и не знаю, где она ее раздобыла. Там, наряду с прочим, был превосходный, весьма красивый мебельный гарнитур красного дерева, бесспорный Людовик Шестнадцатый, подписанный Шапюи, великим мастером-краснодеревщиком восемнадцатого века.

– И вы его уже перепродали?

– Да. Отправил в Америку.

Трое мужчин вышли от антиквара сильно заинтригованные. Подпись мастера Шапюи стояла на большинстве предметов мебели графа де Меламара.

Ван Хубен довольно потер руки:

– Судьба к нам явно благосклонна; я уже начинаю думать, что мои бриллианты спрятаны в каком-нибудь потайном ящичке «Малого Трианона». И в таком случае, д’Эннери, я надеюсь, что у вас хватит порядочности…

– Преподнести их вам?.. Ну разумеется, дорогой друг!

Авто затормозило поблизости от «Малого Трианона»; Ван Хубен и д’Эннери вошли в лавку, оставив Бешу за дверью. Лавка представляла собой длинное узкое помещение, битком набитое грошовыми безделушками, треснувшими вазами, выщербленным фарфором, облысевшими мехами, рваными кружевами – словом, всем тем, что обыкновенно продают старьевщики. Мамаша Трианон, тучная женщина с полуседыми волосами, сидела у задней стены, беседуя с каким-то посетителем, который сжимал в руке графин без пробки.

Ван Хубен и д’Эннери принялись медленно бродить по лавке, изображая праздных любителей старины. Д’Эннери искоса поглядывал на господина, который явно не походил на человека, желающего что-нибудь купить. Это был высокий мускулистый блондин с открытым лицом, лет тридцати на вид, в элегантном костюме. Он поговорил с хозяйкой еще минуту, а затем поставил на стол графин без пробки и направился к двери, на ходу рассматривая безделушки и бросая пристальные взгляды на новых посетителей.

Ван Хубен даже не заметил этого молодого человека; немного помедлив, он направился к матушке Трианон, полагая, что может завязать с ней беседу, ибо д’Эннери явно не собирался этого делать. Подойдя к торговке, он спросил ее вполголоса:

– Скажите, вам, случайно, не доводилось перепродавать некоторые вещи, которые были у меня украдены? Например…

Д’Эннери, опасаясь, что его спутник может допустить оплошность, попытался знаком отвлечь его, но Ван Хубен продолжил:

– …например, медная плакетка от замка, половина голубого шелкового шнура от сонетки…

Торговка насторожилась и бросила взгляд на блондина, который резко обернулся и нахмурил брови.

– Да нет, месье, – сказала она. – Поищите-ка лучше на развалах… Может, там вы их и найдете.

Незнакомец выждал немного, снова пристально взглянул на женщину, словно предостерегая ее от излишней болтливости, и наконец вышел.

Д’Эннери поспешил за ним следом. Тот окликнул такси, сел в него и, нагнувшись к шоферу, тихо назвал нужный адрес. Однако именно в этот момент мимо машины проходил бригадир Бешу.

Д’Эннери не двинулся с места, боясь, что незнакомец заметит его. Но как только такси отъехало, он кинулся к Бешу:

– Ну что, ты слышал адрес?

– Да. Отель «Конкордия», предместье Сент-Оноре.

– Значит, ты его сразу приметил?

– Я узнал его даже через стекло машины. Это он!

– Кто – он?

– Тот тип, которому удалось передать письмо в камеру графа де Меламара.

– И он же болтал с женщиной, которая торговала вещами, украденными из особняка графа! Черт возьми, какое удачное совпадение, да, Бешу?!

Однако радость д’Эннери была недолгой. В отеле «Конкордия» никто не видел человека, отвечающего указанным приметам. Они немного подождали, и в конце концов Жан, сгоравший от нетерпения, объявил:

– Молодчик наверняка дал шоферу фальшивый адрес. Он просто хотел, чтобы мы поскорее покинули «Малый Трианон».

– Зачем ему это?

– Да чтобы выиграть время. Давай-ка вернемся туда.

Д’Эннери не ошибся. Приехав на улицу Сен-Дени, они нашли лавку запертой: ставни были закрыты, двери перегорожены железным шкворнем и закрыты на замок.

Соседи ничего не смогли им сказать. Да, они знали мамашу Трианон, но бесед она ни с кем из них не вела. Минут десять назад они заметили, что торговка уходит, как и всегда по вечерам, вот только нынче она закрыла магазин на два часа раньше обычного. Куда она ушла? Они не знали, где она живет.

– Ладно, я это выясню, – буркнул Бешу.

– Ничего ты теперь не выяснишь, – возразил д’Эннери. – Мамаша Трианон явно подчиняется этому субьекту, а он, судя по всему, знает свое дело и умеет не только парировать удары, но и наносить их. Ты уже чувствуешь, что на тебя нападают, Бешу?

– Да. Но я не уверен, что он умеет защищаться.

– Лучший способ защиты – нападение.

– А что он может нам сделать? И на кого нападет?

– На кого нападет?

Д’Эннери задумался, а потом, спустя буквально несколько секунд, бросился к автомобилю Ван Хубена, оттолкнул шофера, сел за руль и так яростно рванул с места, что вскочившим следом за ним в машину Ван Хубену и Бешу пришлось вцепиться в дверцы, чтобы не попа́дать друг на друга. Проявив чудеса ловкости, он мчался по улицам, не обращая внимания на красные сигналы светофоров, и в рекордно короткое время добрался до Внешних бульваров. Улица Лепик круто шла вверх.

Остановка перед домом Арлетт. Стремительное вторжение в каморку консьержки.

– Арлетт Мазаль?

– Ее нет дома, месье д’Эннери.

– Давно она ушла?

– Да всего четверть часа назад, не больше.

– Одна?

– Нет.

– С матушкой?

– Нет. Мадам Мазаль вышла за покупками и еще не знает, что мамзель Арлетт уехала.

– Уехала… с кем?

– С каким-то господином – он приехал за ней в автомобиле.

– Высокий, белокурый?

– Да.

– Вы его уже здесь видели?

– А как же, он всю эту неделю приезжал к ним после ужина.

– Вам известно его имя?

– Да, это месье Фажеро, Антуан Фажеро.

– Благодарю вас, мадам.

Д’Эннери не скрывал растерянности и гнева.

– Я должен был это предвидеть, – пробормотал он, выходя из каморки привратницы. – На сей раз он обошел нас, этот негодяй! Ведь это всё его козни. Но горе ему, если он посмеет посягнуть на нашу малютку!

Бешу возразил:

– Похоже, у него иная цель, ведь он уже бывал здесь, значит она поехала с ним по доброй воле.

– Может, и так, но что, если за этим кроется какой-то коварный замысел? И почему она не рассказала нам об этом знакомстве? И что ему от нее надобно, этому Фажеро?.. Я должен позвонить… Скажите, мадам дома? Это говорит д’Эннери.

– Нет, месье, мадам только что уехала, – ответила горничная Регины Обри.

– Одна?

– Нет, месье, вместе с мадемуазель Арлетт, та заехала за ней.

– А она собиралась куда-то ехать?

– Нет. Мадам решила ехать неожиданно. Правда, мадемуазель Арлетт звонила ей сегодня утром.

– И вы не знаете, куда направились обе дамы?

– Нет, месье.

Итак, за каких-нибудь двадцать минут обе женщины, которых однажды уже похищали, опять исчезли, причем при обстоятельствах, грозивших им новой западнёй… если не чем-то еще более ужасным.

Глава 6 Тайна меламаров

Жан д’Эннери быстро овладел собой – по крайней мере, внешне. Ни малейшего признака гнева. Ни единого проклятия. Но какая ярость бушевала в его душе!..

Он взглянул на часы:

– Семь вечера. Давайте поужинаем. Вот, кстати, какое-то кафе. А в восемь часов приступим к делу.

– Почему же не прямо сейчас? – спросил Бешу.

Они уселись в углу, среди мелких служащих и нескольких таксистов, и только тогда д’Эннери ответил на вопрос бригадира:

– Почему? Да потому, что я сбит с толку. Я действовал наугад, вслепую, пытаясь парировать удары со стороны противника. Но каждый из них обессиливал меня, и теперь слишком поздно что-либо предпринимать. Сперва я должен осмыслить ситуацию, понять, что происходит. Зачем этот Фажеро увез Регину и Арлетт? От такого человека можно ожидать чего угодно, и это меня отнюдь не успокаивает.

– А ты думаешь, что через час?..

– Бешу, всегда нужно давать себе некий запас времени. Это нас обязывает найти решение проблемы.

И в самом деле, похоже было, что д’Эннери ничто не заботит, – он ел с большим аппетитом и беззаботно рассуждал о всяких пустяках. Однако все его жесты выдавали внутреннюю нервозность, и чувствовалось, что его мозг продолжает напряженно работать над загадкой. Интуиция подсказывала сыщику, что положение крайне серьезно. Около восьми вечера, собираясь выйти, Жан сказал Ван Хубену:

– Позвоните графине и узнайте, что нового.

Минуту спустя Ван Хубен вышел из телефонной кабины, расположенной в кафе, со словами:

– Ничего нового – так сказала горничная, которую я приставил к графине. С ней самой все благополучно, она ужинает.

– Пошли!

– Куда? – спросил Бешу.

– Сам не знаю. Нужно пройтись. И нужно действовать. Да, Бешу, нужно действовать, – настойчиво повторил д’Эннери. – Как подумаю, что эти две бедняжки попали в лапы такому мерзавцу…

Они спустились пешком с Монмартрского холма и направились к площади Оперы; по пути Жан изливал свою ярость в коротких фразах:

– Этот Антуан Фажеро – серьезный противник!.. Ну ничего, он мне за это дорого заплатит!.. Пока мы тут пыхтели над разгадкой, он действовал… да еще как энергично!.. Чего он хочет? Кто он такой? Друг графа, как об этом свидетельствует письмо, переправленное в тюрьму? Или, напротив, недруг? А может, сообщник или соперник? Однако интересно другое: с какой целью он выманил из дому этих двух женщин? Их ведь уже похищали, сперва одну, затем другую… Так чего он добивается, похищая их вместе? И почему Арлетт скрывала его от меня?

Потом он надолго замолчал и погрузился в размышления, иногда разъяренно топая ногой и распихивая прохожих, которые не уступали ему дорогу.

Внезапно Бешу спросил его:

– Ты знаешь, где мы находимся?

– Да. На мосту у площади Согласия.

– А значит, недалеко от улицы д’Юрфе.

– Верно. Недалеко от улицы д’Юрфе и от особняка Меламаров.

– Так что же теперь?

Д’Эннери схватил бригадира за плечо:

– Бешу, наше дело из разряда тех, где нет обычных подсказок и улик: ни отпечатков пальцев, ни следов обуви – словом, никаких обычных примет… ничего… ровно ничего! Нам осталось только строить гипотезы да руководствоваться интуицией, что гораздо важнее. Так вот, именно сюда, почти без моего участия, меня направила моя интуиция. Именно здесь все произошло, именно в этот дом доставили сперва Регину, а потом Арлетт. Вот почему сейчас у меня в памяти, помимо моей воли, всплыла прихожая с плиточным полом, лестница в двадцать пять ступеней, гостиная…

В этот момент они проходили мимо палаты депутатов.

Бешу воскликнул:

– Что за нелепица! Подумай сам: зачем этому типу повторять то, что до этого совершил другой, да еще в гораздо более опасных для него обстоятельствах?!

– Вот это меня и тревожит, Бешу! Если уж ему приспичило так рисковать ради достижения своих целей, то какими же грозными должны быть его намерения?!

– Да, но в особняк так запросто не проникнешь! – возразил Бешу.

– Не волнуйся за меня, Бешу! Я обследовал этот дом сверху донизу – и днем и ночью, – а старик Франсуа ровно ничего не заметил.

– Но он – этот Антуан Фажеро, – каким образом он может пробраться туда, да еще привести с собою двух женщин?!

– Очень просто: именно при пособничестве того самого Франсуа, – с усмешкой ответил д’Эннери.

По мере приближения к особняку он прибавлял шагу, словно его взгляд на происходящее становился все зорче, а события, которые ожидали его там, внушали ему сильную тревогу. Миновав улицу д’Юрфе, он обогнул дома, окружавшие особняк, и свернул в пустынный проулок, где за стеной находился графский сад. Рядом с заброшенным павильоном виднелась дверца в стене, через которую сбежала Арлетт.

К великому изумлению Бешу, у д’Эннери оказались ключи от этой дверцы. Он отворил ее. Перед ними в полумраке простирался сад; сквозь ветви деревьев можно было различить темную, без единого огонька, глыбу дома. Вероятно, оконные ставни были плотно закрыты. Тем же путем, что Арлетт, только в обратном направлении, они прошли вдоль темной череды кустов и оказались в десятке шагов от особняка; вдруг чья-то рука грубо схватила д’Эннери за плечо.

– Эй, кто это? – прошептал он, готовясь к обороне.

– Это я, – ответил голос.

– Кто «я»?.. Ах, это вы, Ван Хубен?.. Что вы здесь делаете, черт возьми?

– Мои бриллианты…

– Ваши бриллианты?

– Похоже, вы готовы их разыскать. Так вот, поклянитесь мне…

– Да оставьте вы нас в покое! – раздраженно прошипел д’Эннери и так свирепо оттолкнул Ван Хубена, что тот повалился в кусты. – И не смейте идти за нами, вы нам мешаете… Лучше посторожите-ка здесь, в саду…

– А вы мне клянетесь?..

Д’Эннери двинулся дальше в сопровождении Бешу. Ставни на окнах гостиной были закрыты. Тем не менее он вскарабкался на балкон, присмотрелся, прислушался и спрыгнул наземь.

– Там горит свет. Но разглядеть ничего нельзя и услышать тоже.

– Значит, все напрасно?

– Молчи, болван.

Из сада вела низенькая дверца в подвал. Д’Эннери спустился на несколько ступеней, включил карманный фонарик, перешагнул через груду цветочных горшков и ящиков и бесшумно пробрался в вестибюль, освещенный одной-единственной электрической лампой. Никого. Он начал крадучись подниматься по парадной лестнице, знаком приказав Бешу не шуметь. На верхней площадке была дверь в гостиную, а слева другая, ведущая в будуар, которым давно не пользовались; д’Эннери знал это, поскольку вел розыски и там. Войдя, он прокрался в темноте вдоль стены к двустворчатой двери, разделявшей эти помещения; обычно ее держали закрытой, но он отпер ее отмычкой совершенно бесшумно. Ему было известно, что эта дверь невидима с другой стороны: там ее прикрывал гобелен, подбитый с изнанки холстом. Этот холст, с пролысинами во многих местах, позволял разглядеть смежную комнату.

Внезапно они услышали скрип паркета: кто-то молча расхаживал взад-вперед по комнате. Д’Эннери сжал плечо Бешу, словно хотел через это касание передавать ему свои впечатления.

Внезапно гобелен слегка вздулся – видимо, от сквозняка. Они подождали, пока его колебания не прекратятся, а затем приникли к пролысинам и – увидели.

Сцена, свидетелями которой они стали, ничуть не побуждала соглядатаев с боем врываться в комнату. Арлетт и Регина, сидевшие рядышком на диване, спокойно смотрели на высокого светловолосого мужчину, который бродил по комнате.

Это был тот самый человек, которого они встретили в «Малом Трианоне» и который передавал письмо графу де Меламару.

Все трое молчали. Обе молодые женщины вовсе не выглядели испуганными. Антуан Фажеро держался не воинственно, не угрожающе… его даже нельзя было назвать мрачным. Казалось, все они чего-то ждут. Их настороженные взоры то и дело обращались к двери, выходившей на лестничную площадку; более того – Антуан подошел к ней, приоткрыл и вслушался.

– Вы точно уверены? – спросила его Регина.

– Абсолютно! – объявил он.

Арлетт же добавила:

– Слуга дал твердое обещание, мне даже не пришлось его уговаривать. А что, если он не расслышит звонок?

– Но ведь наши голоса он услышал. К тому же во дворе с ним вместе дежурит его жена, а двери я оставил открытыми.

Д’Эннери опять стиснул плечо Бешу. Оба спрашивали себя, что тут происходит и кто этот таинственный гость, чьего визита так ждут Регина и Арлетт. Антуан Фажеро сел рядом с манекенщицей, и они принялись тихо, но оживленно переговариваться. Казалось, они довольно неплохо знакомы. Он выглядел увлеченным и находился к девушке гораздо ближе, чем позволяли приличия, однако это ее как будто ничуть не волновало. Внезапно они отпрянули друг от друга, и Фажеро быстро вскочил. Внизу дважды звякнул колокольчик. Затем, после короткой паузы, двойной звон повторился.

– А вот и сигнал, – произнес Фажеро и бросился к лестнице.

Прошла минута. Во дворе звучали два голоса.

Вскоре Фажеро вернулся в гостиную вместе с жещиной, которую д’Эннери и Бешу мгновенно узнали: это была графиня де Меламар. Д’Эннери так свирепо сжал плечо Бешу, что тот едва сдержал стон. Появление графини поразило обоих мужчин. Д’Эннери ожидал чего угодно, но только не того, что она покинет свое убежище и явится на встречу, назначенную этим незнакомцем.

Графиня была бледна и чуть дышала; руки у нее подрагивали. Она угрюмо оглядывала комнату, где не бывала с самого начала этой драмы, и обеих женщин, чье ужасное свидетельство заставило ее спасаться бегством и обрекло на разлуку с братом. Наконец она сказала своему сообщнику:

– Благодарю вас, Антуан, за вашу преданность. Я принимаю ее в память о нашей былой дружбе… однако же на многое не надеюсь.

– Доверьтесь мне, Жильберта, – ответил тот. – Как видите, мне удалось вас разыскать.

– Но каким образом?

– Через мадемуазель Мазаль; я побывал у нее дома и склонил на вашу сторону. И она же по моей просьбе расспросила Регину Обри, которой Ван Хубен доверил сведения о вашем убежище. Это именно Арлетт Мазаль нынче утром позвонила вам от моего имени, чтобы уговорить прийти сюда.

Жильберта кивнула в знак благодарности и сказала:

– Антуан, я приехала втайне от человека, который защищал меня до сих пор и которому я обещала ничего не предпринимать без его ведома. Вы с ним знакомы?

– С Жаном д’Эннери? Лично нет, но мне рассказывала о нем Арлетт Мазаль, которая тоже сожалеет, что действовала в обход его. Но так было нужно. Я опасаюсь буквально всех.

– О, только не этого человека, Антуан!

– Именно его – притом более, чем кого-либо другого. Я только что повстречал д’Эннери у перекупщицы, которую разыскивал несколько недель и у которой находились вещи, украденные здесь, в доме вашего брата. Так вот, он явился туда вместе с Ван Хубеном и полицейским агентом Бешу. Я сразу почувствовал на себе его враждебный, подозрительный взгляд. Мало того, он даже попытался проследить за мной. С какой же целью?!

– Но он мог бы вам помочь…

– Ни за что! Сотрудничать с этим авантюристом, взявшимся неизвестно откуда… с этим донжуаном… с сомнительным двуличным типом, который всеми вами командует? Нет, нет и нет! К тому же мы с ним преследуем разные цели. Моя заключается в том, чтобы установить истину, его – в том, чтобы в ходе расследования прикарманить бриллианты.

– С чего вы такое взяли?

– Догадываюсь. Его роль в этом деле мне совершенно ясна. Кроме того, по некоторым моим сведениям, точно так же о нем думают Бешу и Ван Хубен.

– Вы заблуждаетесь! – возразила Арлетт.

– Возможно, но я предпочитаю действовать так, словно это правда.

Д’Эннери слушал, затаив дыхание. Этот человек питал к нему такую же сильную, инстинктивную неприязнь, как и он к нему. И однако, д’Эннери не мог не заметить искреннюю преданность графине, написанную на лице Фажеро. Что же такого произошло в прошлом между ним и Жильбертой? Может, он когда-то был влюблен в нее? И какими средствами теперь, в настоящем, ему удалось завоевать симпатию Арлетт и добиться от нее повиновения?

Графиня де Меламар долго молчала. Наконец она прошептала:

– Так что же я должна делать?

Он указал ей на Арлетт и Регину:

– Уговорить их обеих отказаться от обвинения. Мне удалось благодаря своей уверенности заронить в них сомнение в вашем участии и устроить эту встречу. Теперь вы, и только вы можете довершить мои усилия.

– Но каким образом?

– Рассказав всю правду. В этой и без того темной истории есть факты, которые делают ее еще более загадочной, и правосудие опирается именно на них, чтобы вынести неумолимый приговор. Ну и имеется кое-что еще… да вы и сами знаете.

– Нет, я ничего не знаю.

– Вам известны некоторые вещи… известны причины, что побудили вас и вашего брата, хотя вы оба невиновны, не защищаться от выдвинутых обвинений.

Графиня возразила с горечью:

– Всякая защита бесполезна!

– Но я и не прошу вас защищаться, Жильберта! – пылко вскричал он. – Я только хочу знать причины, мешающие вам оправдываться. Ни слова о недавних событиях? Хорошо, пусть так. Но в ваших мыслях, в глубине вашей души таятся факты, которые тщетно выведывал у вас Жан д’Эннери! Я многое угадываю, Жильберта, и многое мне доподлинно известно, поскольку я бывал в этом доме, и потому тайна Меламаров мало-помалу открывалась мне; кое-что я мог бы объяснить и сам, однако это ваш долг, Жильберта, ибо один только ваш голос сможет убедить Арлетт Мазаль и Регину Обри.

Опершись локтями на колени и сжав голову руками, графиня прошептала:

– К чему все это?!

– К чему, Жильберта?! Я знаю из надежного источника, что завтра состоится очная ставка обеих девушек с вашим братом. И если их показания будут не слишком уверенными, то какие улики останутся у правосудия?!

Однако графиня сидела неподвижно, молча. Все эти аргументы, вероятно, казались ей неубедительными и бесполезными. В конце концов она прошептала:

– Нет-нет… это не поможет… остается только молчание.

– И смерть! – добавил он.

Графиня подняла голову:

– Смерть?

– Жильберта, я связался с вашим братом. Я написал ему, что спасу вас обоих, и он мне ответил.

– Он ответил вам, Антуан?! – воскликнула графиня, и ее глаза заблестели от волнения.

– Вот его записка. Всего несколько слов… читайте.

Графиня узнала почерк брата. Она прочла: «Благодарю. Буду ждать до вечера вторника. Если нет…»

Графиня, на грани обморока, прошептала:

– Вторник… Но это же завтра…

– Верно. И если завтра вечером, после очной ставки, Адриена де Меламара не освободят или не пообещают освободить, то Адриен де Меламар умрет в своей камере. Так разве вы не считаете, Жильберта, что эта попытка стоит его спасения?

Услышав эти слова, графиня содрогнулась от ужаса и спрятала лицо в ладонях. Арлетт и Регина глядели на нее с горячим участием. У д’Эннери сжалось сердце. Ведь он и сам столько раз пытался разрушить эту стену упрямства и сопротивления!

Но теперь женщина наконец сдалась. И прошептала сквозь слезы:

– Нет никакой тайны Меламаров… Поверьте: я вовсе не пытаюсь скрыть некие проступки, якобы совершенные нашими с Адриеном предками в девятнадцатом веке. И мы с братом также ни в чем не виноваты. Ни я, Жильберта де Меламар, ни Адриен, ни Жюль и Альфонс де Меламары не сделали ничего дурного, но доказательств этого у меня нет. А те, что есть, обличают нас всех, и ничто, ничто не свидетельствует в нашу пользу… Одно лишь я могу заявить твердо: мы ничего ни у кого не крали!

Ни Адриен, ни я не привозили сюда этих молодых женщин… и мы не похищали бриллианты и не прятали тунику… Мы в этом уверены. Как уверены и в том, что нечто подобное случилось с нашим прадедом и его сыном. Вся наша семья знала об их невиновности. Это святая правда, которую поведал нам отец и которую он услышал из уст тех, кого облыжно обвинили… Честность и порядочность – незыблемый закон рода Меламаров… Проследите всю историю нашего семейства, и вы не найдете в ней ни единого низкого поступка. Да и зачем Меламарам совершать какое-то бессмысленное преступление? Ведь они были богаты и знатны. А нам с братом – к чему бы нам, без всякой на то причины, осквернять историю нашего рода?!

Графиня умолкла. Она говорила с таким искренним отчаянием, с таким трогающим за душу волнением, что обе девушки готовы были прослезиться.

Арлетт с горестным видом подошла к ней и спросила:

– Так в чем же тут дело, мадам?.. В чем дело?

– Да в том, – ответила графиня, – что мы стали жертвами чьих-то загадочных происков… чьих-то злых козней. В театрах иногда представляют, как судьба преследует то или иное семейство в течение многих поколений. И именно так, вот уже три четверти века, она безжалостно гонит и нас. Вероятно, Жюль де Меламар мог или хотя бы желал защитить свою честь, невзирая на тяжкие обвинения, ему предъявленные. Увы, к несчастью, он, в припадке возмущения и гнева, скончался в тюремной камере от удара. А двадцать пять лет спустя его сын Альфонс уже даже и не пытался бороться с правосудием, предъявившим ему другие, но столь же тяжкие обвинения. Затравленный, всеми преданный, отчаявшийся и подавленный собственным бессилием, он вспомнил о горестной судьбе своего отца и покончил с собой…

Жильберта де Меламар умолкла. И снова Арлетт, потрясенная всем услышанным, обратилась к ней:

– А что было дальше, мадам?.. Умоляю вас, продолжайте!

И графиня негромко заговорила:

– Тогда-то в нашей семье и родилась эта легенда – легенда о проклятии, что довлеет над этим мрачным особняком, где жили отец и сын и где оба они услышали несправедливые обвинения, в конце концов их погубившие. Доказательства казались неопровержимыми. Бабушка, овдовев, была совершенно раздавлена горем и, вместо того чтобы отстаивать честь оклеветанного супруга, укрылась в деревне у родственников, где и растила нашего будущего отца. Она внушила ему ужас перед Парижем и заставила поклясться, что ноги его не будет в особняке Меламаров; там же, в провинции, она его женила и таким образом уберегла от катастрофы, которая грозила его уничтожить.

– Грозила уничтожить? – переспросила Арлетт. – А что вам об этом известно?

– Да, именно так! – вскричала графиня. – Он наверняка был бы уничтожен, как и его родные, ибо в этом доме таится смерть. Здесь злой рок Меламаров завладевает нами, терзает нас. Мы с братом восстали против него, осмелились вернуться в Париж… и стали его новыми жертвами. Судьба беспощадна к нам. Когда мы, решившись отринуть прошлое, радостные и полные надежд, приехали в столицу и переступили порог дома на улице д’Юрфе, то почти сразу, едва ли не с первых дней, ощутили некую мрачную угрозу. В особенности тревожила она моего брата. Я вышла замуж, потом развелась, была то счастлива, то несчастна, то весела, то печальна. Однако Адриен был все время угрюм. Его уверенность в грядущих бедах была такой неодолимой и мучительной, что он решил никогда не жениться, дабы, прервав род Меламаров, прервать и череду несчастий. Он хотел быть последним из рода Меламаров. Он боялся, так боялся!

– Боялся… чего? – спросила Арлетт дрожащим голосом.

– Того, что должно было произойти… и что действительно произошло по истечении пятнадцати лет.

– Однако ничто не предвещало?..

– Заговор созревал в тени. Вокруг нас плелась тайная сеть. Дом словно бы сжимали невидимые тиски. И внезапно произошла атака.

– Атака?!

– Несколько недель назад случилось одно событие – вроде бы мелкое, но чреватое угрозой. Как-то утром мой брат заметил, что пропали некоторые вещицы… пустяки, ерунда… шнур от сонетки, розетка от подсвечника, – однако воры выбрали то, что было на самом виду, явно желая показать, что роковой час пробил…

Графиня умолкла на миг, а потом договорила:

– …что роковой час пробил и нас вот-вот поразит молния!

Эти слова графиня произнесла с каким-то мистическим ужасом. Ее глаза испуганно блуждали по комнате. Чувствовалось, что она, как и ее брат, была истерзана предчувствием несчастья…

Графиня снова заговорила, и в ее словах звучал ужас. Они выдавали всю ее беспомощность перед тем, что было названо «молнией, которая вот-вот поразит Меламаров».

– Адриен пытался бороться. Он поместил в газете объявление о пропавших вещах. Таким образом он, по его словам, надеялся «умилостивить судьбу». Если бы пропавшие вещи вернулись в особняк, на те священные места, которые они занимали вот уже полтора века, то зловещее проклятие, довлеющее над родом Меламаров, утратило бы силу. Напрасные надежды. Как можно противостоять судьбе, если вы давно уже прокляты?! И вот однажды две женщины, которых мы никогда в жизни не видели, вошли сюда и обвинили нас в деяниях, о которых мы понятия не имели…

Все было кончено. Защищаться, протестовать не имело смысла, не правда ли? В третий раз Меламары были атакованы и осуждены – совершенно внезапно, непонятно за что. Мы блуждали в потемках точно так же, как Жюль и Альфонс Меламары. И наши с братом испытания закончатся тем же… самоубийством, смертью… Такова наша история. Когда злой рок обрушивает на людей подобные испытания, им остаются только молитвы и смирение. Борьба бесполезна, она станет почти богохульством, поскольку судьба уже вынесла свой приговор. Но сколько же страданий, сколько горя вынесло наше семейство за прошедший век!..

Жильберта закончила свое странное повествование и тотчас впала в оцепенение, владевшее ею с самого начала этой драмы. Однако ее рассказ обо всех этих причудливых, темных обстоятельствах, выглядевших на первый взгляд совершенно фантастическими, вызвал у слушателей искреннее сочувствие к ее горю. Антуан Фажеро, который не проронил ни слова, пока графиня говорила, подошел к ней и благоговейно поцеловал ее руку.

Арлетт плакала. Регина, хотя и менее впечатлительная, также была взволнована.

Глава 7 Фажеро, спаситель

Жан д’Эннери и Бешу, скрытые за драпировкой, не шевелились. Лишь изредка железные пальцы д’Эннери больно сжимали плечо бригадира. Наконец Жан шепнул на ухо своему соседу:

– Ну, что ты об этом думаешь? Похоже, дело-то проясняется!

На что бригадир ответил:

– Чем больше оно проясняется, тем больше запутывается. Что толку в том, что теперь нам известна тайна Меламаров? Мы все равно ничего не знаем ни о двойном похищении, ни о бриллиантах.

– Верно, дружище. У Ван Хубена нет пока никаких шансов на удачу. Однако подождем еще немного: господин Фaжеро готов действовать.

Так оно и было: Антуан Фажеро отошел от Жильберты и взглянул на двух девушек. Теперь ему предстояло подвести итог всему сказанному и объявить о своих дальнейших планах. Он спросил:

– Мадемуазель Арлетт, вы верите тому, что рассказала Жильберта де Меламар?

– Да, верю.

– А вы, мадам? – спросил он у Регины.

– Да.

– Стало быть, вы обе готовы поступать согласно вашей убежденности?

– Да.

Он продолжал:

– В таком случае мы должны стремиться к одной-единственной цели: освободить графа де Меламара. И это в ваших силах.

– Поясните! – попросила Арлетт.

– Все просто: смягчите ваши показания, обвиняйте графа не столь решительно; таким образом вы зароните сомнения в точности вашего рассказа.

– Однако, – возразила Регина, – я абсолютно уверена, что меня привезли именно в эту гостиную, и не смогу этого отрицать.

– Разумеется. Но вполне ли вы уверены, что вас привезли сюда именно граф и графиня Меламар?

– Я ведь узнала кольцо мадам.

– А как вы сможете это доказать? В данном случае правосудие опирается лишь на первоначальные гипотезы, и у следствия нет дополнительных улик по этому делу. Судья, как нам известно, колеблется. Вот если бы вы неуверенно сказали: «Это кольцо похоже на то, которое я видела. Только жемчужины были расположены на нем как-то иначе…» Тогда ситуация изменится коренным образом.

– Но ведь графиня де Меламар должна будет присутствовать при допросе.

– Да, она будет там присутствовать, – ответил Антуан Фажеро.

Это явилось полной неожиданностью для всех. Жильберта вздрогнула:

– Я… на допросе?.. Разве это необходимо?

– Необходимо! – властно ответил Антуан. – Теперь уже невозможно прибегать к уверткам или скрываться от следствия. Ваш долг – противостоять обвинению, отстаивать каждую мелочь, отринуть страх, который вас парализовал, и сподвигнуть вашего брата на борьбу. Сегодня вы переночуете в этом особняке; вы займете свое законное место так, словно Жан д’Эннери не заставлял вас покинуть его – грубейшая ошибка с его стороны! – и, когда будет оглашаться обвинение, предстанете перед судьей. Победа вам обеспечена, однако за нее нужно бороться.

– Но ведь меня могут арестовать! – воскликнула графиня.

– Нет!

Это слово было брошено так решительно, а лицо Антуана Фажеро выражало такую уверенность, что Жильберта де Меламар покорно склонила голову в знак согласия.

– Мы вам поможем, мадам! – пообещала Арлетт, вдохновленная этой уверенностью; доводы, изложенные Антуаном, воодушевили девушку; ее ясный и светлый ум подсказывал ей, что он прав. – Но достаточно ли будет одной нашей доброй воли для оправдания графа? Ведь нас обеих действительно привезли в этот дом, и мы обе узнали эту гостиную, а в библиотеке при обыске нашли серебряную тунику. Разве судья согласится с тем, что госпожа де Меламар и ее брат невиновны в преступлении или хотя бы не являлись сообщниками похитителя? Они ведь жили в этом доме, не покидали его в те роковые часы и неизбежно должны были присутствовать при обеих сценах.

– Они ничего не видели и не могли видеть, – возразил Антуан Фажеро. – Вы не слишком хорошо знакомы с расположением комнат особняка. Апартаменты графа и графини находятся на втором этаже, их окна смотрят в сад. В правом крыле, опять же окнами в сад, расположены комнаты слуг… Внизу и в середине сада – никого нет, как и во дворе и в службах дома. Таким образом, преступники были свободны в своих действиях. Они орудовали именно здесь, и вас недаром привезли именно сюда, в эту гостиную, откуда, к счастью, вам удалось бежать!

Однако Арлетт все же возразила:

– Это маловероятно!

– Вы правы, маловероятно, но возможно. И вот еще что: мы имеем три тайны, связанные с одними и теми же обстоятельствами. Нельзя исключить того, что Жюль де Меламар, Альфонс де Меламар и Адриен де Меламар погибли… или оказались на волосок от гибели… как раз потому, что особняк Меламаров был построен именно таким образом.

Арлетт слегка пожала плечами:

– Если ваша гипотеза верна, то что же, выходит, будто один и тот же заговор был составлен трижды, только всякий раз с новыми участниками, отлично знавшими расположение здешних комнат?

– Да, злоумышленники всякий раз были новыми, однако они хорошо ориентировались в доме и стремились добиться своего. Смотрите! Существует некая тайна Меламаров, неотделимая от страха и бессилия, которые терзают несколько поколений этого семейства. А другая сторона обуяна алчностью и страстью к грабежу, и страсть эта передается от отцов к сыновьям.

– Но почему эти люди приехали именно сюда? С таким же успехом они могли сорвать с Регины бриллиантовую тунику прямо в автомобиле! Зачем им понадобилось везти пленницу через весь город?

– Да, это неосторожно, но зато при таких обстоятельствах они надеялись остаться безнаказанными и не попасть под подозрение.

– Но ведь меня не обокрали… да и что им было взять? У меня ведь ровно ничего нет.

– А может, этот человек в вас влюблен?

– И по этой причине привез меня именно сюда?

– Ну да – чтобы потом обвинить в этом других.

– Вы находите такой мотив убедительным?

– Нет.

– Тогда что же?

– Тогда остается предположить ненависть, возможное соперничество двух знатных семейств, одно из которых по какой-то неведомой причине решило погубить другое.

– Но ведь история такого соперничества была бы известна и графу, и графине!

– Нет. И это незнание фатальным образом способствует падению рода Меламаров. Целый век семьи-соперницы следуют параллельным курсом. Только одна сторона ничего не подозревает, а вторая – строит козни и действует. И в результате Меламары начинают думать, будто на них ополчился какой-то злой дух, тогда как на самом деле это просто череда людей, которые – по традиции или по привычке – уступают искушению, творят, пользуясь любым удобным случаем, свои черные дела и умышленно оставляют на месте преступления улики, обличающие других… взять хотя бы эту серебристую тунику. Меламаров, разумеется, обвиняют в похищении людей, а жертвы – на этот раз Арлетт Мазаль и Регина Обри – узнаю́т место, где их держали взаперти.

Однако Арлетт это объяснение не удовлетворило.

Несмотря на то что оно выглядело вполне убедительным и даже странным образом соответствовало рассказу Жильберты, в нем все-таки была некая несуразность и оно разбивалось о множество контраргументов, оставляя при этом в тени более весомые доводы; словом, его трудно было принять безоговорочно. Но все же это была хоть какая-то версия, и ее явно не следовало сразу сбрасывать со счетов.

– Ну хорошо, – сказала девушка. – Однако то, что вы предполагаете…

Но Антуан тут же поправил ее:

– То, что я утверждаю.

– Пусть так. То, что вы утверждаете, правосудие может принять или отвергнуть, только если судью поставить в известность об этих событиях. Но кто же ему все это сообщит? У кого хватит уверенности и дара убеждения, чтобы заставить суд выслушать нас, а затем еще и поверить?

– У меня! – отважно заявил он. – Только я один и могу это сделать. Завтра я представлюсь судье как старинный друг мадам де Меламар и с полной откровенностью добавлю, что был бы счастлив сменить это звание на другое, более соответствующее тем чувствам, которые я к ней питаю. Я скажу, что после того, как она отказалась стать моей женой, я предпринял многолетнее путешествие и вернулся в Париж именно в тот момент, когда ее постигли эти тяжкие испытания. А еще я поясню, что поклялся доказать ее с братом невиновность и что, обнаружив место, где она скрывалась, уговорил ее вернуться в отчий дом.

Когда же судейские чиновники убедятся в правдивости ваших с Региной Обри измененных показаний, я оглашу признания Жильберты, раскрою тайну графов Меламаров и приведу следствие к желанному результату. В своем успехе я не сомневаюсь. Но, как видите, мадемуазель Арлетт, первый шаг – за вами и за Региной Обри, и вы должны на него решиться. Если вы до сих пор колеблетесь, если находите в моих речах противоречия или недомолвки, то взгляните на Жильберту де Меламар и спросите себя: может ли эта женщина быть воровкой?

Арлетт не сомневалась ни секунды. Она объявила:

– Я завтра же дам требуемые показания!

– И я тоже, – подхватила Регина.

– И все-таки, месье, – задумчиво проговорила Арлетт, – я опасаюсь, что у вас ничего не выйдет… и мы обманемся в наших ожиданиях.

Однако Антуан уверенно возразил:

– Ручаюсь, что все у нас получится. Может, Адриен де Меламар и не покинет тюрьму к завтрашнему вечеру, но полиция наверняка не осмелится арестовать госпожу де Меламар, а у ее брата наверняка достанет храбрости дождаться часа своего освобождения.

Жильберта протянула ему руку:

– Спасибо, Антуан. Как жаль, что я отвергала вас прежде. Прошу, не держите на меня зла!

– Я никогда не держал на вас зла, Жильберта; я безмерно счастлив, что могу помочь вам, и делаю это в память о прошлом. Впрочем, я поступаю так еще ради справедливости и потому, что…

Ненадолго замолчав, он продолжил, понизив голос:

– Видите ли, иногда мы действуем с бóльшим одушевлением, если знаем, что за нами наблюдают определенные люди. Тогда эти наши поступки – вполне, впрочем, естественные – могут даже перерасти в подвиг, благодаря которому мы надеемся заслужить доверие и благосклонность тех, кто стал его свидетелем.

Тирада была произнесена Антуаном обычным тоном, без всякой аффектации; последние слова предназначались Арлетт. Однако д’Эннери, лишенный возможности видеть лица всех участников данной сцены, ошибочно счел, что она была обращена к Жильберте де Меламар.

Правда, в какой-то миг он заподозрил истину, и это стоило Бешу невыносимой боли в плече, которое стиснула рука его сообщника. Бригадир и вообразить не мог, что человеческие пальцы способны уподобиться железным клещам. На его счастье, это «пожатие» продолжалось недолго.

Антуан Фажеро вызвал звонком чету старых слуг и подробно разъяснил, какие роли им предстоит сыграть завтра и как нужно отвечать на вопросы следователя. Подозрения д’Эннери полностью рассеялись.

Они выждали еще несколько минут. Но, судя по всему, разговор уже закончился.

Регина предложила Арлетт подвезти ее домой.

– Ну, пора и нам, – шепнул д’Эннери. – Этим людям больше нечего сказать друг другу.

И он направился к выходу, крайне раздосадованный всем, что услышал от Антуана Фажеро и Арлетт. Пересекая будуар и вестибюль, он не крался на цыпочках, а шагал как обычно, словно хотел, чтобы его услышали и он смог бы сорвать на ком-нибудь свое раздражение.

И, едва ступив на садовую дорожку, он сорвал его на Ван Хубене, который вылез из кустов с требованием вернуть ему бриллианты. Что ж, Жану пришлось мощным толчком отшвырнуть его обратно. А минутой позже не повезло и Бешу, решившему поделиться своим мнением о Фажеро:

– Вообще-то, этот тип не так уж неприятен.

– Ты идиот! – рявкнул д’Эннери.

– Почему сразу идиот? Разве в нем нет определенной искренности? Его гипотеза…

– Дважды идиот!

Бригадир дрогнул, оглоушенный этим хлестким заявлением:

– Да, я, конечно, помню нашу с ним встречу в «Трианоне», помню его сговор с хозяйкой и ее поспешное бегство. Но разве ты не думаешь, что всему этому может сыскаться объяснение?

Д’Эннери даже спорить не стал. Едва они вышли из сада, как он оставил своих спутников и помчался к вовремя подвернувшемуся такси. Ван Хубен, уверенный, что сыщик уносит его бриллианты, попытался было его задержать, но получил от Бешу такой удар, что немедля отказался от своего намерения.

Десять минут спустя Жан д’Эннери уже лежал на своем диване. Это была его привычная тактика в часы лихорадочных поисков, когда он плохо владел собой и боялся совершить какую-нибудь глупость. Прислушайся Жан к своей интуиции, он проник бы тайком к Арлетт Мазаль, потребовал бы от девушки объяснений и предостерег ее от Антуана Фажеро. Однако нынешняя «вылазка» окончилась ничем, так что теперь нужно было воскресить в памяти все подробности недавней тайной встречи и составить себе ясное мнение об услышанном – мнение, к которому не примешивались бы такие банальные факторы, как уязвленное самолюбие и глухая ревность.

– Этот тип всех их держит в руках, – сердито бормотал Жан. – Не будь нашей с ним встречи в «Трианоне», я бы тоже, пожалуй, мог присоединиться к этой компании… Но до чего же она нелепо звучит – вся его история! Хотя… может, судья и клюнет на нее. Судья… но не я! Сплошь пустые россказни! Однако чего же он все-таки добивается? Почему так предан Меламарам? И по какой причине решился выйти из тени и вести себя так нагло, словно ему нечего опасаться? Ведь правосудие может заняться им, выяснить обстоятельства его жизни… а он тем не менее рвется в бой…

Недовольство Жана объяснялось в основном тем, что Антуан очень ловко втерся в доверие к Арлетт, сблизился с ней, прибегнув к маневрам, которые он, д’Эннери, никак не мог разгадать, и теперь оказывал на девушку загадочное влияние, несравнимое с влиянием самого Жана; в результате Арлетт начала действовать самостоятельно, не только не спрашивая мнения д’Эннери, но даже наперекор ему. Это-то и было для него самым унизительным.

На следующий день, уже под вечер, появился сильно взволнованный Бешу:

– Готово дело!

– Что случилось?

– Судья купился на эту уловку!

– Так же, как и ты.

– Как и я? Как и я… Да нет же! Просто, мне кажется…

– Просто тебя обвели вокруг пальца вместе с остальными, и Фажеро вертит вами как хочет… Ладно, рассказывай.

– Ну, все прошло, как и было намечено…

Очная ставка. Допрос. Арлетт и Регина дружно опровергают все свои прежние показания, чем приводят следователя в крайнее недоумение. Но тут появляются графиня и Фажеро, и спектакль продолжается.

– При участии Фажеро в качестве актера?

– Да, и притом актера весьма талантливого. Какое красноречие! Какое мастерство!

– Ладно, можешь не трудиться, я его уже слышал, этого краснобая, – первостатейный жулик!

– Да нет же, уверяю тебя…

– Короче, что решил судья? Прекращение дела за отсутствием состава преступления? Графа освободят?

– Завтра или послезавтра.

– Какая это оплеуха тебе, бедный мой Бешу! Это ведь ты был инициатором его ареста. Кстати, как там держалась наша Арлетт? Она все еще очарована этим Фажеро?

– Я слышал, как она объявила графине о своем отъезде, – сказал Бешу.

– Об отъезде?

– Да, она решила отдохнуть у одной из подруг, за городом.

– Прекрасно! – ответил Жан, по всей видимости обрадованный этой новостью. – Ну, будь здоров, Бешу. Постарайся раздобыть сведения об Антуане Фажеро и мамаше Трианон. А теперь дай мне поспать.

Этот «сон» вылился у д’Эннери в недельное курение сигарет и был прерван сперва Ван Хубеном, который, угрожая убийством, снова потребовал вернуть ему бриллианты; затем Региной, которая молча сидела рядом, потому что ей не разрешалось прерывать его размышления ни единым словом; и, наконец, Бешу, который вызвал его к телефону и зачитал следующее сообщение:

– «Фажеро. Согласно паспорту двадцать девять лет. Родился в Буэнос-Айресе, родители – французы, ныне покойные. Последние три месяца проживает в Париже, в отеле „Мондьяль“ на улице Шатодена. Профессии не имеет. Есть несколько знакомств в мире скачек и среди автомобилистов. Сведения о личной жизни и о прошлом отсутствуют».

Целую неделю д’Эннери не выходил из дому. Он размышлял, время от времени весело потирая руки или с озабоченным видом расхаживая по комнате. И вот в один прекрасный день снова зазвонил телефон…

Это был Бешу, говоривший довольно бессвязно:

– Приезжай!.. Нельзя терять ни минуты! Встречаемся в кафе «Рошамбо», в начале улицы Лафайет… Крайне срочно!..

Итак, битва начиналась, и д’Эннери отправился по указанному адресу – радостно, как человек, у которого прояснились мысли, а происходящее вокруг приобрело четкие очертания. Войдя в кафе «Рошамбо», он подсел к Бешу, который, приникнув к окну, что-то высматривал на улице.

– Надеюсь, ты не побеспокоил меня по каким-нибудь пустякам? – спросил Жан.

Бешу в случае успеха всегда раздувался от важности и начинал изъясняться высокопарно; вот и теперь он торжественно начал:

– Согласно моим предположениям…

– Только не надо ораторствовать, старина. Начинай с фактов.

– Итак, лавочка мамаши Трианон упорствовала и долго оставалась запертой…

– Лавочки не упорствуют. Советую тебе изъясняться телеграфным стилем. А еще лучше – попроще, как негры в наших колониях.

– Итак, лавочка…

– Это ты уже говорил.

– Ну что ты меня прерываешь на каждом слове?!

– Начинай прямо с конца.

– А если с конца, то знай, что аренда «Трианона» оформлена на некую мадемуазель Лоранс Мартен.

– Ну вот видишь – все твои длинные предисловия были ни к чему. Так, значит, эта самая Лоранс Мартен и есть наша перекупщица?

– Нет. Я был у нотариуса. Наша матушка Трианон – точно не эта самая Лоранс Мартен.

– Значит, у нее был субарендатор или какой-то сменщик?

– Верно; и, скорее всего, это была субарендаторша… думаю, что это сестра Лоранс Мартен…

– Ну и где она проживает, эта дама?

– Невозможно установить. Магазин сдан в аренду на двенадцать лет, и адрес нынешней хозяйки оказался ложным.

– Как же она оплачивает эту аренду?

– Через какого-то древнего старичка, который вдобавок еще и хромает. Словом, я совсем было запутался, как вдруг сегодня утром мне помогли некоторые обстоятельства.

– К счастью для тебя. Итак?

– Итак, сегодня утром я узнал в префектуре, что некая дама предложила заплатить муниципальному советнику господину Лекурсе пятьдесят тысяч франков, если он изменит содержание отчета, который он должен регулярно предоставлять начальству. Месье Лекурсе – а он человек довольно сомнительной репутации и пытается после одного недавнего скандала себя реабилитировать – тотчас известил об этом полицию. Передача денег от этой дамы должна состояться прямо сейчас, в кабинете месье Лекурсе, где означенный господин ежедневно принимает своих избирателей. Двое агентов уже дежурят в соседней комнате с целью зафиксировать факт взятки.

– Эта дама назвала свое имя?

– Нет, но опять же помог случай: когда-то давно месье Лекурсе состоял с ней в близких отношениях, о чем она не вспомнила.

– И это Лоранс Мартен?

– Она самая, Лоранс Мартен.

Д’Эннери возликовал:

– Превосходно! Итак, сообщничество между Фажеро и мамашей Трианон ведет нас к Лоранс Мартен. А все, что обличает господина Фажеро, мне крайне приятно. Где расположен кабинет муниципального советника?

– В доме напротив, на антресольном этаже. В комнате всего два окна. Еще там есть приемная, выходящая, как и кабинет, в вестибюль.

– Это все, что ты хотел мне сообщить?

– Нет. Но время не терпит. Уже без пяти минут два и…

– Ну, говори же! Надеюсь, это не касается Арлетт?

– Увы, да.

– Вот как?! И в чем же дело?

– Вчера я ее заприметил, твою Арлетт! – объявил Бешу с легкой ухмылкой.

– Не может быть! Ты же сам мне доложил, что она уехала из Парижа!

– Она из него не уезжала.

– Ты ее где-то встретил? Ты уверен, что это она?

Бешу не ответил. Внезапно он вскочил со стула и приник к окну:

– Внимание! Вот она – Мартенша…

И в самом деле, на другой стороне улицы дама, вышедшая из такси, расплачивалась с водителем. Это была рослая, крикливо одетая женщина, на вид лет пятидесяти, с жестким, увядшим лицом. Она вошла в дом, дверь которого была широко открыта.

– Это точно она! – объявил Бешу и двинулся к выходу.

Но д’Эннери схватил его за руку со словами:

– Над чем это ты потешаешься?

– Ты что, рехнулся? Ни над чем я не потешаюсь.

– Да нет, ты только что смеялся над Арлетт!

– Проклятье! Пойми же, что нам нужно спешить!

– Нет, я тебя не отпущу, пока ты мне не ответишь!

– Ну ладно, так и быть. Твоя Арлетт ждала кое-кого на улице, рядом со своим домом.

– Кого ждала?

– Фажеро.

– Ты лжешь!

– Да я видел его, как тебя сейчас! Они ушли вместе.

Наконец Бешу удалось вырвать руку, и он пересек улицу. Но в дом не вошел. Он явно колебался.

– Нет, – сказал он Жану. – Давай подождем здесь. Лучше проследить за Мартеншей, на тот случай, если она избежит ловушки там, наверху. Ты согласен?

– Да плевать мне на нее! – выкрикнул д’Эннери, распаляясь все сильнее. – Сейчас речь об Арлетт. Ты поднимался к ее матери?

– Черт возьми!

– Послушай, Бешу, если ты мне не ответишь, я предупрежу Лоранс Мартен. Так ты виделся с матерью Арлетт?

– Арлетт и не думала покидать Париж. Каждый день она выходит из дому и возвращается только к ужину.

– Ложь! Ты говоришь это, чтобы посмеяться надо мной… Я знаю Арлетт… Она не способна…

Прошло семь-восемь минут. Д’Эннери молчал; он шагал взад-вперед по тротуару, расталкивая прохожих. А Бешу стоял неподвижно, не спуская глаз с подъезда. Внезапно он увидел выходившую оттуда женщину. Она смерила обоих мужчин взглядом и весьма поспешно, явно встревоженная, направилась в другую от них сторону. Бешу последовал за ней. Дойдя до лестницы, ведущей в метро, женщина торопливо сбежала по ней и успела пробить свой билет ровно в тот миг, когда из туннеля вынырнул поезд. Бешу был еще слишком далеко. Поначалу он хотел позвонить на следующую станцию, но, побоявшись зря потерять время, отказался от погони.

– Ну что, провалилось дельце-то? – сказал он, подойдя к д’Эннери.

– Черт подери! – усмехнулся тот, наслаждаясь растерянностью Бешу. – Ты сделал ровно обратное тому, что надлежало сделать.

– А что мне надлежало сделать?

– Сразу же войти в кабинет господина Лекурсе и лично произвести арест Мартенши. А ты вместо этого морочил мне голову рассказами про Арлетт, отвечал на мои вопросы, рассуждал о том о сём и в итоге понесешь ответственность за то, что произошло там, наверху.

– Да что же там произошло?!

– А вот это мы сейчас узнаем. Но, честно говоря, ты наворотил таких дел, что!..

Бешу поднялся по лестнице, вошел в кабинет муниципального советника и обнаружил там полный кавардак. Двое инспекторов, коим было поручено наблюдение за порядком, вопили и метались по комнате как безумные. Консьержка дома кричала и звала на помощь. В коридоре столпились жильцы с верхних этажей. А у стены лежал на диване господин Лекурсе – с простреленной головой и окровавленным лицом, в агонии. Через минуту он скончался, не вымолвив ни слова.

Инспекторы торопливо изложили Бешу ситуацию. Они слышали, как Мартен повторяла свои условия, связанные с каким-то докладом, как пересчитывала деньги… полицейские уже готовы были ворваться в кабинет, когда месье Лекурсе, спеша скорей покончить с этим делом, опрометчиво взялся за телефонную трубку. Почуяв опасность, посетительница закрыла дверь на засов, так что полицейские тщетно ломились в комнату. Тогда они решили отрезать ей путь к бегству, пройдя через вестибюль к другой двери. Однако и она тоже оказалась запертой. Инспекторы принялись рвать ее на себя – и тут прогремел выстрел.

– Однако эта женщина – Мартен – к тому времени была уже на улице, – заметил Бешу.

– И значит, убийца не она? – сказал один из инспекторов. – Но в таком случае кто же? Разве что старик, которого мы видели в вестибюле, – он сидел там на скамейке. Он просил месье Лекурсе о приеме, но тот собирался его впустить только после той женщины.

– Наверняка ее сообщник! – заключил Бешу. – Однако каким же образом он заблокировал вторую дверь? На ней нет ни задвижки, ни замка!

– С помощью железной скобы, подсунутой под створку. Она-то и мешала двери открыться.

– Но куда он подевался, этот старик? Его кто-нибудь потом видел?

– Я видела! – объявила консьержка. – Когда я услышала выстрел, то выскочила из привратницкой. Гляжу, какой-то старик спускается по лестнице. Увидел меня и спокойно сказал: «Похоже, там, наверху, случилась заваруха. Вам лучше бы пойти туда». А может, он сам и стрелял? Но как его заподозришь – дряхлый такой старикашка, еле ходит, да еще и хромает вдобавок…

– Хромает?! – вскричал Бешу. – Вы уверены?

– Еще как уверена – он подволакивал ногу!

Бешу пробормотал:

– Значит, это точно сообщник Лоранс Мартен. Увидел, что ей грозит опасность, и устранил месье Лекурсе.

Д’Эннери слушал этот разговор, одновременно бегло просматривая картонные обложки досье, сваленных грудой на письменном столе. Он спросил бригадира:

– Ты, случайно, не знаешь, о каком деле шла речь и что именно Лоранс Мартен хотела получить за свои деньги?

– Нет, не знаю. Месье Лекурсе никак его не называл. Я только понял, что речь идет о докладе, который господин муниципальный советник должен был изменить в чью-то пользу.

Д’Эннери начал изучать этикетки на папках с делами… Доклад о рынках в этом квартале… Доклад об удлинении улицы Вьей-де-Марэ… Доклад о…

– О чем ты думаешь?! – спросил Бешу, который нервно метался по кабинету. – Мерзкое преступление, верно?

– Какое преступление?

– Да это убийство!

– Я тебе уже говорил, что мне в высшей степени плевать на всю эту историю! Ну что мне за дело до убийства какого-то взяточника и до твоих дурацких расследований?!

– Однако, – возразил Бешу, – если убийца – Лоранс Мартен, то Фажеро, которого ты считаешь ее сообщником…

Д’Эннери прервал его, разъяренно прошипев сквозь зубы:

– Фажеро тоже убийца… Фажеро – бандит… Если Фажеро когда-нибудь попадет ко мне в руки, его останется только пожалеть – а он непременно попадет, это так же верно, как то, что мое настоящее имя…

Но тут он осекся, надел шляпу и проворно вышел.

Такси доставило его на улицу Вердрель, к Арлетт. Было без десяти три.

– Ах, это вы, месье д’Эннери! – воскликнула госпожа Мазаль. – Давненько мы вас не видели! Арлетт будет очень огорчена…

– А разве ее нет дома?

– Нет. Она каждый день прогуливается как раз в это время. Странно даже, что вы не встретили ее внизу.

Глава 8 Мартены, поджигатели

Арлетт и ее матушка были очень похожи между собой. Конечно, возраст и житейские заботы наложили свою печать на лицо мадам Мазаль, но некоторые сохранившиеся следы былой свежести и энергии указывали на то, что в юности она была гораздо красивее своей хорошенькой дочери.

Чтобы вырастить троих детей и забыть о печалях, доставленных ей поведением двух старших, она всю жизнь трудилась c утра до ночи и до сих пор занималась починкой старинных кружев – тонкой работой, которую женщина выполняла так искусно, что это приносило ей некоторый доход.

Войдя в маленькую квартирку, сияющую чистотой, д’Эннери спросил:

– Как вы думаете, она скоро вернется?

– Ох, не знаю. С тех пор как началась эта история, Арлетт мне совсем не рассказывает, чем занимается. Она боится меня волновать, и ее очень огорчает поднявшаяся вокруг нее шумиха. Впрочем, сегодня она мне сказала, что идет навестить одну заболевшую манекенщицу – молодую девушку, которая написала ей письмо; его доставили нынче утром. Вам ведь известно, что Арлетт очень отзывчива и всегда готова помочь своим подругам!

– А далеко ли живет эта девушка?

– Я не знаю ее адреса.

– Какая жалость, мне так хотелось поболтать с Арлетт!

– Нет ничего проще: она, верно, бросила это письмо в корзинку со своими старыми бумагами и еще не успела их сжечь… Ну-ка, посмотрим… Кажется, это оно… Да, так и есть! Теперь я вспомнила – эту девушку зовут Сесиль Эллюэн, она живет в Леваллуа-Перре, на бульваре Курси, дом 19. Арлетт собиралась быть у нее к четырем часам.

– И наверно, вместе с месье Фажеро?

– Да что вы! Арлетт не любит ходить куда-то с мужчиной. К тому же месье Фажеро и без того частенько нас навещает.

– Ах вот как… значит, частенько… – сдавленно пробормотал д’Эннери.

– О, почти каждый вечер. Они обсуждают то самое дело, которое задумала Арлетт, – ну да вы сами знаете: кассу приданого для девушек. Месье Фажеро предлагает ей солидный капитал. Вот они и сидят рядышком… выписывают разные цифры, строят планы.

– Так он, стало быть, богат, этот месье Фажеро?

– Очень богат.

Мадам Мазаль говорила вполне искренне. Ясно было, что дочь, желая избавить ее от волнений, умалчивала о деле Меламаров. И д’Эннери продолжил свои расспросы:

– Значит, очень богат и, верно, очень мил?

– Очень! – подтвердила мадам Мазаль. – И он так к нам внимателен!

– Уж не пахнет ли тут свадьбой? – спросил д’Эннери с кривой усмешкой.

– Да что вы, месье д’Эннери, как можно?! Арлетт бы никогда в жизни…

– Кто знает?!

– Нет-нет! К тому же Арлетт не всегда с ним любезна. Ох, она так изменилась, моя малышка Арлетт, с тех пор как начались все эти происшествия! Стала такой нервной, раздражительной. А вы знаете, что она поссорилась с Региной Обри?

– Не может быть! – воскликнул д’Эннери.

– Да-да, и притом без всякой причины… хотя, может, причины и были, да мне-то она ничего не рассказывает.

Эта ссора очень заинтриговала д’Эннери. Что же между ними произошло?

Они еще немного поболтали, однако вскоре д’Эннери, которому не терпелось начать действовать, откланялся. Ехать за Арлетт было еще рано, и потому он сел в такси и отправился к Регине Обри. Он застал молодую женщину в дверях: она выходила из дому и на его расспросы удивленно ответила:

– Я – и поссорилась с Арлетт? Господи, разумеется, нет! Возможно, это она на меня обиделась…

– Но что случилось?

– Как-то вечером я зашла к ней – повидаться. У нее сидел Антуан Фажеро, друг Меламаров. Мы поболтали. Но Арлетт обращалась со мной непривычно холодно. И я ушла, так ничего и не поняв.

– Это все?

– Все. Только имейте в виду, д’Эннери: если вы хоть немного привязаны к Арлетт, остерегайтесь Фажеро. Он выглядит влюбленным, и Арлетт, кажется, тоже неравнодушна к нему… Ну, прощайте, Жан.

Таким образом, куда бы д’Эннери ни пошел, он всюду слышал о неких особых отношениях, связывающих Арлетт и Фажеро.

Пробуждение оказалось жестоким. Он вдруг понял, что Антуан Фажеро завоевал сердце Арлетт, и одновременно осознал, что эта девушка занимает в его мыслях – мыслях д’Эннери – весьма важное место.

Но вот вопрос: если Фажеро действительно ухаживает за Арлетт и влюблен в нее, то любит ли она Фажеро? Мучительный вопрос… Даже то обстоятельство, что он вообще мог возникнуть, оскорбляло, по мнению д’Эннери, честь девушки, а для него самого было невыносимым унижением. Его раненая гордость протестовала, но справиться со своими чувствами он не мог.

«Без четверти четыре, – сказал он себе, выходя из такси неподалеку от места, где надеялся встретить Арлетт. – Интересно, будет ли она одна? Или с ней придет Фажеро?»

Бульвар Курси был проложен в Леваллуа-Перре совсем недавно, в стороне от рабочего поселка, среди пустырей, тянувшихся вдоль Сены; там еще сохранилось множество мелких заводиков и частных строений. Между двумя длинными кирпичными стенами проходила узкая грязная аллейка, в конце которой виднелся дом номер 14; цифры были жирно выписаны черной краской на полуразрушенном заборе.

Несколько метров дорожки, заваленной старыми шинами и автомобильными шасси, вели к деревянному коричневому строению, напоминавшему гараж, с внешней лестницей, поднимавшейся к мансардам; на фасаде виднелись всего два окошка.

Под лестницей, на двери, было написано одно слово: «Стучите».

Д’Эннери стучать не стал. По правде говоря, он колебался. Ему казалось, что разумнее дождаться Арлетт здесь, снаружи. Вдобавок его удерживало некое смутное опасение.

Это место выглядело очень странно, и не менее странным казалось то, что молодая девушка – пресловутая «больная подруга» – может жить над этим заброшенным гаражом; внезапно у него возникло предчувствие какой-то ловушки, грозившей Арлетт: ему представилась зловещая банда, которая участвует в этой интриге и творит свои темные дела – чем дальше, тем наглее. В начале дня – попытка подкупа судебного чиновника и его убийство. И вот теперь – хитрость, чтобы заманить Арлетт в ловушку.

Исполнители – Лоранс Мартен, мамаша Трианон и тот хромой старик. Предводитель шайки – Антуан Фажеро.

Все это представилось д’Эннери так ясно, что его колебания мигом исчезли, и он, уже не думая, что сообщники могли засесть наверху (благо оттуда не доносилось ни звука), решил, что проще всего войти внутрь и самому устроить там засаду.

Он осторожно попробовал приоткрыть дверь. Она не поддалась, и это подкрепило его уверенность, что там никого нет.

Достав отмычку, он смело, уже не боясь возможной схватки, отпер несложный замок, приоткрыл створку и заглянул в щель. В самом деле, никого.

Какие-то инструменты. Груда деталей. И штабель из нескольких десятков канистр с бензином.

Словом, самая обыкновенная автомастерская, с виду заброшенная и превращенная в склад горючего. Он приоткрыл дверь пошире. Теперь в щель прошли плечи. Еще шире… И тут внезапно на его грудь обрушился мощный удар. Это оказалась стальная рука, прибитая к стене и снабженная пружиной; как только дверная створка приоткрывалась на определенную ширину, механизм действовал с беспощадной силой.

Д’Эннери пошатнулся и на несколько секунд потерял способность дышать и двигаться. Всего на несколько секунд – но этого времени хватило его противникам, притаившимся за штабелем канистр. И хотя это были две женщины и старик, им удалось стянуть ему веревками руки и ноги, засунуть в рот кляп и крепко привязать к железному верстаку.

Д’Эннери не ошибся в своих опасениях: эта ловушка предназначалась для Арлетт, но он глупейшим образом угодил в нее первым. В женщинах он признал мамашу Трианон и Лоранс Мартен. Что касается старика, тот уже не хромал, однако нетрудно было заметить, что он слегка припадает на правую ногу и, видимо, при случае умеет притвориться инвалидом. Это и был убийца муниципального советника.

Вся троица не выказала ни малейшего волнения. Шайка явно давно промышляла разбоем, и, судя по тому, как ловко сообщники отбили неожиданный набег д’Эннери, они посчитали его появление мелким, незначительным инцидентом.

Мамаша Трианон наклонилась над ним, а затем отошла к Лоранс Мартен. Женщины торопливо переговорили между собой, и д’Эннери уловил несколько слов:

– Ты полагаешь, что это тот самый?

– Да, именно он заявился ко мне в лавку.

– Значит, Жан д’Эннери… – пробормотала Лоранс Мартен. – Этот субьект опасен для нас. Возможно, он был вместе с Бешу на улице Лафайет. К счастью, мы были настороже и я услышала его шаги. Могу поклясться, что у него тут назначено свидение с малюткой Мазаль!

– И что ты намерена делать? – шепнула перекупщица в полной уверенности, что д’Эннери ее не услышит.

– Ну, тут и говорить не о чем, – глухо вымолвила Лоранс.

– Да неужто?..

– Черт возьми, он сам виноват!

Женщины переглянулись. На лице Лоранс читалась непоколебимая мрачная решимость. Она добавила:

– А какого черта он вмешивается в наши дела, этот молодчик?! Сперва заявился в лавку, потом на улицу Лафайет… а теперь сюда. Ей-богу, он знает о нас слишком много и наверняка продаст. Ладно, спросим у папаши.

Впрочем, мнения того, кого Лоранс Мартен величала «папашей», не стоило и спрашивать. Было ясно, что этому дряхлому злодею со свирепым дряблым лицом и потухшими глазами придутся по душе самые чудовищные решения. По его действиям и пока еще непонятным приготовлениям д’Эннери стало ясно, что «папаша» с первой же минуты приговорил пленника к смерти и убьет его так же хладнокровно, как он прикончил господина Лекурсе.

Впрочем, перекупщица, явно куда менее жестокая, чем их главарь, шепотом заступилась за пленника. Однако Лоранс даже не стала ее слушать и свирепо вскричала:

– Что еще за глупости! Вечно ты предлагаешь полумеры. Это необходимо! Или он, или мы!

– Но его можно было бы держать тут как пленника.

– Ты с ума сошла! Такого типа – и как пленника?!

– Но тогда… Как же?..

– Да так же, как девчонку, черт побери…

Но тут Лоранс насторожилась и выглянула наружу через щель, зиявшую в деревянной стене:

– Вот она!.. Идет по аллее… Ну-ка, приготовьтесь каждый к своей роли, слышите?

Все трое смолкли. Д’Эннери прекрасно видел их лица, выражавшие одинаковую свирепую решимость. Ясно было, что эти люди готовы к любому преступлению.

Теперь Жан уже не сомневался в том, что эти две женщины – сестры, а старик – их отец. И это особенно страшило пленника. Старик производил впечатление не живого человека, а скорее автомата, бездушной машины, действующей по задуманной программе. Его лицо казалось составленным из острых углов и глубоких трещин. На нем не отражались ни жестокость, ни злоба – просто эдакий грубо обтесанный камень.

И тут в дверь постучали – как и призывала надпись на створке.

Лоранс Мартен, караулившая у порога, открыла и, еще не впустив гостью, воскликнула елейным голоском:

– Мадемуазель Мазаль, это вы? Как мило с вашей стороны озаботиться и прийти! Моя дочь там, наверху, она так больна, бедняжка! Вы ведь подниметесь к ней, не правда ли? Ах, как же она вам обрадуется! Вы же работали вместе в ателье Люсьен Удар два года назад. Неужто не помните? А вот она вас не забыла… да-да, не забыла!

Арлет что-то ответила, но д’Эннери не разобрал ее слова. Она выглядела свежей, беззаботной и не проявляла ни малейшей боязни. Лоранс Мартен подошла к лестнице, чтобы проводить гостью наверх. Перекупщица крикнула:

– Тебе помочь?

– Не стоит, – ответила та тоном, ясно означавшим: «Мне никто не нужен, сама управлюсь».

Послышался скрип ступенек. Каждый шаг приближал Арлетт к опасности, к смерти.

Тем не менее д’Эннери пока еще не испытывал сильного страха за девушку. Тот факт, что его не убили сразу, на месте, говорил о том, что осуществление преступного плана требовало некоторой отсрочки, а всякая отсрочка сулит хотя бы призрачную надежду на спасение.

Сверху послышались звуки шагов… потом внезапно раздался душераздирающий крик… за которым последовало несколько стонов, постепенно стихавших. И наконец воцарилась тишина. Борьба была недолгой. Д’Эннери догадался, что Арлетт связали и заткнули ей рот кляпом, как и ему самому. «Бедная девочка!» – подумал он.

Спустя несколько минут послышался скрип ступеней и в гараж спустилась Лоранс Мартен.

– Готово дело! – объявила она. – Все прошло легко. Девчонка почти сразу сомлела.

– Тем лучше, – ответила перекупщица. – Только бы она не очнулась слишком быстро. А так она все увидит лишь в самый последний момент.

Д’Эннери содрогнулся. Эти слова ясно свидетельствовали о страшной участи, подготовленной сообщниками, и о страданиях, грозивших пленникам. И его догадка тотчас получила подтверждение, потому как Лоранс неожиданно возразила:

– Что это вы задумали? Девчонка не должна страдать. Почему бы не покончить с ней одним махом? Как ты думаешь, папа?

И она спокойно показала сообщникам веревку.

– Нет ничего легче. Обмотаешь ей шею – и дело с концом… или, может, ты хочешь перерезать ей горло? – предложила она, протянув старику маленький кинжал. – Я-то за это не возьмусь. Такие вещи хладнокровно не делаются.

Мамаша Трианон и ее отец промолчали; до самой последней минуты никто из злодеев не произнес больше ни слова.

Старик самолично взялся все устроить, и его действия свидетельствовали о жуткой, беспощадной угрозе для пленников; д’Эннери уже понял, какая страшная смерть уготована ему и девушке.

Старик расставил в два ряда вдоль стен канистры; судя по тому, с каким усилием он их поднимал, они были доверху наполнены горючим. Затем, раскупорив несколько из них, он облил бензином стены и пол, оставив сухим лишь трехметровый проход к двери. Таким образом, он мог пройти в середину мастерской, туда, где им был составлен штабель из оставшихся канистр.

В одну из них старик опустил конец длинной веревки, которую держала Лоранс Мартен. Остальную ее часть они вдвоем уложили на пол, протянув от штабеля до двери. Затем старик растрепал конец веревки, вынул из кармана спичечный коробок и поджег этот импровизированный фитиль. Когда огонь занялся, поджигатель поднялся на ноги.

Все это было проделано тщательно и аккуратно; человек, который за свою долгую преступную жизнь наверняка совершил множество злодейств такого же рода, явно получал удовольствие не столько от самого деяния, сколько от безупречного его исполнения. Это был в некотором роде «перфекционист».

Итак, теперь троице сообщников оставалось только преспокойно удалиться. Что они и сделали, старательно заперев за собой дверь. Они «запустили механизм», и их дьявольский замысел неизбежно должен был осуществиться. Ветхое строение сгорит, как сухая стружка, Арлетт бесследно исчезнет, и никто никогда не сможет узнать, чьи обугленные кости лежат среди куч пепла. Да и кому придет в голову, что это был не просто пожар, а поджог?!

А фитиль тем временем горел…

Д’Эннери прикинул: катастрофа должна была произойти минут через двенадцать-пятнадцать.

Он с первой же секунды начал мучительную работу по своему освобождению – изгибался, сжимался, напрягал мускулы. Однако узлы были завязаны таким образом, что каждое усилие только еще крепче затягивало веревки, которые больно врезались в руки. Несмотря на сверхъестественную ловкость, несмотря на многие упражнения, которые он проделывал в предвидении подобных обстоятельств, д’Эннери почти утратил надежду освободиться. И если ему не поможет какое-нибудь чудо (увы, невероятное!), неминуемо начнется пожар.

Д’Эннери ощущал отчаяние, причем вполне объяснимое: во-первых, он глупо попал в ловушку и теперь не может из нее выбраться; во-вторых, несчастную Арлетт ждет страшная гибель; но главное – он так ничего и не понял во всей этой мрачной истории. Бесспорная связь Антуана Фажеро с троицей сообщников имела, судя по всему, прямое отношение к странным событиям последнего времени, но почему Фажеро, предводитель банды, которому старик служил как простой исполнитель, заказал это чудовищное убийство? Неужто его планы, доселе основанные на любовной победе над девушкой, изменились до такой степени, что он приговорил ее к смерти?!

А фитиль все горел. И узкая змейка огня неумолимо подползала к цели по веревке, которую невозможно было отвернуть в сторону. Арлетт там, наверху, потерявшая сознание и, конечно, беспомощная, была обречена. Она придет в себя лишь в тот миг, когда ее охватят первые языки пламени.

«Еще семь минут… еще шесть минут…» – с ужасом думал д’Эннери. Наконец ему каким-то чудом удалось ослабить один из узлов своих пут. При этом кляп выпал у него изо рта. Теперь он мог бы закричать. Мог бы окликнуть Арлетт и поделиться с нею всем пылом своих чувств, которые влекли его к ней, рассказать о своей искренней любви, о которой вплоть до этого самого мига, когда жизнь их обоих могла вот-вот прерваться, он даже не подозревал. Но к чему слова? К чему объявлять беззащитной девушке о страшной угрозе и жуткой реальности?!

И все же он не хотел терять надежду.

…Чудеса происходят, когда это необходимо. Сколько раз он, окруженный беспощадными врагами, обессиленный, обреченный на гибель, спасался – внезапно, каким-то поразительным образом!.. У него есть всего три минуты. Может быть, меры, принятые стариком, не так уж надежны? Может быть, фитиль погаснет, подобравшись к самому жерлу металлической канистры, которой он почти уже касался?

Жан изо всех сил напряг мускулы, пытаясь разорвать свои безжалостные путы. Сейчас его последней надеждой было это нечеловеческое напряжение рук и грудной клетки. А вдруг веревки лопнут? Вдруг случится чудо?.. И оно случилось – спасение пришло с той стороны, откуда пленник никак его не ждал. Снаружи, со стороны дороги, внезапно послышались торопливые шаги и чей-то голос позвал:

– Арлетт! Арлетт!

Зов звучал очень тревожно, человек явно спешил на помощь, и его голос придал пленнику мужества, суля скорое освобождение. Кто-то начал ломиться в дверь.

Поскольку отворить ее было невозможно, неведомый спаситель принялся колотить в нее и ногами, и кулаками. Наконец одна из филенок провалилась внутрь, оставив вместо себя дыру, в которую можно было просунуть руку, чтобы отпереть замок.

Увидев эту шарившую руку, д’Эннери закричал:

– Нет, так не откроете! Вышибайте дверь, защелка поддастся. Скорее!

И в самом деле, защелку выбили, половинка двери рухнула, и кто-то ворвался в гараж.

Это был Антуан Фажеро.

Он с первого же взгляда оценил опасность ситуации и, бросившись к канистре, пнул ее в сторону как раз в тот момент, когда горящий конец веревки уже добрался до горлышка. Растоптав огонь, Антуан из предосторожности отставил соседние канистры подальше.

Жан д’Эннери с удвоенными усилиями пытался освободиться от своих пут. Он не хотел быть обязанным Фажеро, не хотел, чтобы тот наклонился и разрезал веревки. И все же, когда Фажеро подошел к нему, пробормотав: «А, это вы?!» – Жан, уже сбросивший путы, поневоле сказал:

– Благодарю вас. Еще несколько секунд, и все было бы кончено.

– А где Арлетт?

– Наверху.

– Она жива?

– Да.

И они оба, в едином порыве, взбежали по лестнице.

– Арлетт, Арлетт, я здесь! – крикнул Фажеро. – Не бойтесь, все хорошо!

Дверь мансарды оказала не больше сопротивления, чем дверь внизу, и мужчины вместе ворвались в тесную каморку, где увидели девушку – привязанную к кровати и с кляпом во рту.

Когда пленницу освободили, она со страхом посмотрела на них обоих, и Фажеро объяснил:

– Нас известили – меня и его по отдельности, – и мы тут же бросились сюда… увы, слишком поздно, чтобы схватить этих негодяев на месте преступления. Они не слишком жестоко обошлись с вами? Вы, верно, перепугались?

Этими вопросами он отвлекал Жана и Арлетт от темы готовившегося жуткого убийства и чудесного спасения, ибо то и другое наверняка было делом его рук.

Арлетт не ответила. Она вздрогнула и закрыла глаза.

Однако спустя примерно минуту она все же прошептала:

– Да, я очень испугалась… Очередное нападение… Господи, кто же это на меня так ополчился?

– А кто заманил вас в этот гараж?

– Женщина… я видела только одну женщину. Она привела меня в эту мансарду, повалила на пол…

И тут девушка – несмотря на испуг, по-прежнему терзавший ее, хотя она и была под защитой двоих мужчин, – твердо добавила:

– Это была та же самая женщина, что в автомобиле… Да-да, я совершенно уверена, что это она… Я запомнила ее манеру держаться, ее хватку, ее голос… да, та самая, что в первый раз… женщина… женщина…

Внезапно Арлетт умолкла: она была обессилена, ей требовалась передышка. Мужчины ненадолго оставили ее, выйдя на узкую площадку перед мансардой; там они и стояли, лицом к лицу.

Никогда еще Жан так сильно не презирал своего соперника.

Мысль о том, что Фажеро спас их обоих, Арлетт и его, не давала ему покоя.

Он не мог снести это позорное унижение. Антуан Фажеро был главной фигурой во всех последних событиях, и события эти оборачивались в его пользу.

– Слава богу, она спокойнее, чем я думал, – полушепотом сказал Фажеро. – Она не поняла, какая опасность ей грозила, и не должна об этом узнать.

Он говорил так, словно находился с д’Эннери в дружеских отношениях и был уверен, что каждый из них знает все то, что известно другому.

И при этом – ни малейшей демонстрации превосходства, которая напоминала бы об оказанной помощи. Он держался очень просто, с полным самообладанием, и на его губах играла легкая благожелательная улыбка. Ничто не свидетельствовало – по крайней мере, со стороны Фажеро – о том, что между мужчинами существует соперничество. Однако Жан, с трудом скрывавший свой гнев, немедленно затеял словесную дуэль, будто перед ним стоял настоящий противник. Он резко спросил, схватив Антуана за плечо:

– Может быть, объяснимся? Раз уж представился такой случай.

– Согласен, но только тихо. Шумная перепалка не пошла бы нервам Арлетт на пользу; к тому же она могла бы счесть, что вы зачем-то ищете со мной ссоры…

– Нет, никаких ссор! – заявил д’Эннери, хотя агрессивный тон явно противоречил его словам. – Я добиваюсь… я хочу лишь одного – ясности.

– Ясности… о чем это вы?

– О вашем поведении.

– Но оно вполне ясно. Мне нечего скрывать, и если я согласен отвечать на ваши вопросы, то только потому, что мои чувства к Арлетт напоминают мне о ваших дружеских чувствах к ней. Итак, спрашивайте!

– Хорошо. Первый вопрос: что вы делали в лавке «Трианон», когда я впервые увидел вас там?

– Вы это прекрасно знаете.

– Я? Но… откуда?

– От меня.

– От вас? Да я разговариваю с вами впервые в жизни!

– Однако вы не впервые меня слышите.

– Где же я мог вас слышать?

– В особняке Меламаров тем вечером, когда вы проследили за мной вместе с Бешу. Во время признаний Жильберты де Меламар и моих объяснений вы оба прятались за гобеленом. Я заметил, как он всколыхнулся, когда вы пробирались в соседнюю комнату.

Д’Эннери слегка смутился. Похоже, от этого типа ничто не ускользает. Но все-таки продолжил, еще более едким тоном:

– Так какую же цель вы преследуете?

– Ту же, что и вы. Это подтверждают факты. Я, подобно вам, хочу разоблачить преступников, которые похитили бриллианты, пытаются сжить со свету моих друзей Меламаров и ополчились на Арлетт Мазаль.

– И в числе этих преступников находится перекупщица?

– Да.

– Тогда отчего же вы там, в лавке, посмотрели на нее так многозначительно, что она тотчас насторожилась, увидев меня?

– Это вы расценили мой взгляд как предупреждение. На самом деле я просто следил за ее реакцией.

– Возможно. Однако она тут же заперла лавку и исчезла.

– Потому что таким образом она разом отделалась от всех нас.

– Значит, по-вашему, она сообщница злодеев?

– Да.

– Но разве отсюда не напрашивается вывод о ее причастности к убийству муниципального советника Лекурсе?

Антуан Фажеро вздрогнул от изумления. Похоже, он не знал об этом преступлении.

– Что вы сказали? Господин Лекурсе убит?

– Да, самое большее три часа назад.

– Три часа?.. Месье Лекурсе мертв? Но это ужасно!

– И вы, конечно, очень хорошо его знали, не так ли?

– Только по имени. Но мне было известно, что наши враги намеревались явиться к нему, чтобы купить его услуги, однако их истинные намерения мне были неясны.

– И вы уверены, что действовали именно эти люди?

– Уверен.

– Стало быть, они располагали большими деньгами, раз намеревались предложить ему пятьдесят тысяч франков?

– Черт возьми, да они могли выручить такую сумму, продав один-единственный бриллиант!

– Вам известны их имена?

– Нет, я их не знаю.

– Что ж, тогда я вам кое-что сообщу, – объявил д’Эннери, внимательно следя за выражением лица своего собеседника. – В банду входит сестра перекупщицы, некая Лоранс Мартен, на чье имя и оформлена аренда лавки… А также старик, совсем дряхлый и хромой.

– Да, все верно, все так! – взволнованно ответил Антуан Фажеро. – Стало быть, вы здесь встретили именно эту троицу? Это они вас связали?

– Да.

Фажеро нахмурился и прошептал:

– Какое невезение! Меня известили слишком поздно… иначе я наверняка схватил бы их.

– Ничего, ими займется правосудие. Бригадир Бешу теперь знает преступников, и они от него не уйдут.

– Тем лучше, – ответил Фажеро, – ведь эти трое – форменные бандиты; если их не посадят, они когда-нибудь смогут… убить Арлетт!..

Все, что он говорил, звучало в высшей степени правдоподобно. Он уверенно отвечал на любой вопрос, и между происходящими событиями и его естественной, убедительной манерой объяснять их не было ни малейшего противоречия.

«Вот же мошенник!» – думал д’Эннери, упорно пытаясь поймать собеседника на лжи, хотя его и сбивали с толку искренность и убедительность Фажеро. В глубине души он подозревал, что все это новое приключение с Арлетт было задумано Фажеро и троицей его сообщников именно для того, чтобы выставить Антуана спасителем в глазах девушки. Но все-таки – к чему эта инсценировка? И почему Арлетт не стала ее испуганной и благодарной свидетельницей? И еще вопрос: почему Фажеро, встретившись с ней, так деликатно умолчал о своем вмешательстве? И Жан внезапно спросил:

– Вы ее любите?

– Безумно! – с жаром ответил тот.

– А сама Арлетт – она вас любит?

– Мне кажется, да.

– Что заставляет вас так думать?

– О, она дала мне наилучшее доказательство своей любви.

– Какое?

– Мы обручены.

– Вот как?! Вы… обручены?

Д’Эннери понадобилось невероятное усилие, чтобы произнести эти слова с внешним спокойствием. Но удар был сокрушительный. Он невольно сжал кулаки.

– Да, обручены, – повторил Фажеро. – Со вчерашнего вечера.

– Странно, мадам Мазаль, с которой я недавно виделся, ничего мне об этом не сказала.

– Она ничего и не знает. Арлетт пока не хочет ей говорить.

– Однако… это была бы такая приятная новость…

– Да, но Арлетт хочет подготовить к ней свою матушку постепенно.

– Иными словами, помолвка произошла без ее ведома?

– Да.

Д’Эннери нервно расхохотался:

– Ну надо же! А мадам Мазаль считает, что ее дочь не способна даже назначить свидание молодому человеку! Какое ее постигнет разочарование!

На это Антуан Фажеро отвечал с полной серьезностью:

– Наши свидания проходили в таком месте и в присутствии таких особ, что это вполне успокоило бы мадам Мазаль, будь она с ними знакома.

– Ах вот как? И кто же эти люди, позвольте узнать?

– Это Жильберта де Меламар и ее брат, а встречались мы в их особняке.

Д’Эннери не мог опомниться от изумления. Граф де Меламар покровительствовал любовным встречам господина Фажеро и Арлетт! Да ведь Арлетт была незаконным ребенком и к тому же манекенщицей и младшей сестрой двух других манекенщиц с очень скверной репутацией! Чем же объясняется эта поразительная снисходительность?!

– Стало быть, Меламарам все известно? – переспросил Жан.

– Да.

– И они одобряют вашу помолвку?

– Всецело.

– Ну что ж, примите мои поздравления. Поддержка таких важных особ говорит в вашу пользу. Впрочем, граф вам многим обязан, и вы так долго были другом дома…

– Есть еще одна причина, которая способствовала нашей дружбе, – пояснил Фажеро.

– Могу я узнать какая?

– Разумеется. Граф и графиня де Меламар, как вы понимаете, хранят ужасные воспоминания о постигшей их драме. Проклятие, которое довлеет над их родом уже более века и которое, как им кажется, не исчезнет, пока они будут жить в этом доме, привело их к вынужденному решению…

– К какому же? Они больше не хотят там жить?

– Мало того, они не хотят сохранять за собой особняк Меламаров. Это он навлекает на них несчастья. Брат и сестра продают его.

– Возможно ли!

– И это уже почти свершилось.

– Так они нашли покупателя?

– Да.

– Кто же это?

– Я.

– Вы?!

– Да. Мы с Арлетт решили поселиться в доме Меламаров.

Глава 9 Помолвка арлетт

Похоже, Антуан Фажеро стал для Жана источником постоянных сюрпризов. Его отношения с Арлетт, их неожиданная помолвка, симпатия, которую Меламары выказывали к ним обоим, необъяснимая продажа Антуану их особняка – все это напоминало театральные эффекты, которые тем не менее преподносились ему как самые обычные факты повседневной жизни.

Итак, в продолжение тех дней, когда Жан д’Эннери сознательно держался в стороне, чтобы хладнокровно оценивать ситуацию, серьезность которой, как выяснилось, он не вполне сознавал, его соперник умело воспользовался предоставленной ему отсрочкой и, что называется, перенес свои позиции на передний край. Однако вот вопрос: был ли Фажеро действительно соперником и вело ли их любовное состязание к настоящей битве?

Д’Эннери пришлось смириться с мыслью, что у него нет никаких веских доказательств вины Фажеро и что он руководствовался единственно своей интуицией.

– Ну-с, и скоро ли состоится подписание договора о продаже? – спросил он намеренно шутливым тоном. – И когда будет свадьба?

– Через три-четыре недели.

Д’Эннери безумно хотелось схватить за горло этого наглеца, который устраивал свою жизнь к собственному удовольствию, не подчиняясь воле его, д’Эннери. Но тут он увидел Арлетт: девушка уже собралась с силами и вышла из мансарды – все еще бледная и дрожащая, но вполне владевшая собой.

– Давайте уедем отсюда, – сказала она. – Я не хочу оставаться здесь ни минуты. И не хочу знать, что здесь произошло. Главное, чтобы об этом не узнала мама. Вы объясните мне все позднее.

– Согласен, пусть так и будет, – ответил д’Эннери. – Однако теперь мы должны защищать вас от нападений врагов много лучше, чем доселе. А для этого есть лишь одно средство: посвятить нас – господина Фажеро и меня – в суть дела. Надеюсь, вы согласны, месье? Если мы объединимся, Арлетт окажется вне опасности.

– Разумеется! – воскликнул Фажеро. – И вы можете быть уверены, что лично я уже недалек от разгадки!

– Что ж, вдвоем мы раскроем тайну куда быстрее. Я расскажу вам все, что знаю, и, надеюсь, вы не скроете от меня того, что известно вам.

– Согласен! – воскликнул Фажеро и порывисто протянул Жану руку, которую тот крепко пожал.

– Я плохо о вас думал, месье, – сознался д’Эннери. – Но человек, которого избрала Арлетт, не может быть недостоин ее.

Итак, союз был заключен. Никогда еще д’Эннери не пожимал чью-то руку с большей неутоленной ненавистью и желанием отомстить, однако никогда еще его противник не принимал его комплименты так искренне и сердечно.

Они втроем вышли из гаража. Арлетт была пока слишком слаба, чтобы идти пешком, и потому попросила Фажеро найти такси. Воспользовавшись тем, что они остались наедине, девушка сказала:

– Друг мой, меня мучит совесть. Я совершила много поступков, не уведомив вас, и среди них есть тот, о котором вам неприятно будет узнать.

– Ну отчего же неприятно, Арлетт?! Вы помогали мне спасать господина де Меламара и его сестру, и это сблизило нас, не правда ли? Да, Антуан Фажеро начал ухаживать за вами, и вы согласились обручиться с ним. Это ваше право.

Девушка промолчала. Уже смеркалось, и д’Эннери неясно видел ее прелестное лицо. Он спросил:

– Вы счастливы, не так ли?

Арлетт кивнула:

– И я была бы совсем счастлива, если бы вы остались моим другом.

– Признаюсь, Арлетт, чувство, которое я к вам питаю, нельзя назвать чисто дружеским.

Поскольку девушка не ответила, он настойчиво спросил:

– Вы ведь понимаете, какое чувство я имею в виду, не правда ли, Арлетт?

– Понимаю, – прошептала она, – но не верю в него.

И, увидев, что д’Эннери рванулся к ней, живо добавила:

– Нет-нет, не будем больше говорить об этом!

– Ах, как вы суровы, Арлетт! Я ведь признавался вам в своих чувствах с первой же нашей встречи! И я до сих пор ощущаю, будто вас окружает какая-то тайна… и она непостижимым образом примешивается к другим странностям, превращающим это дело в нечто совершенно загадочное.

– Вы ошибаетесь, у меня нет от вас никаких тайн, – возразила девушка.

– О нет, одна есть… но я избавлю вас от нее так же, как избавлю от ваших врагов. Теперь я уже знаю их всех, видел, как они действуют, прослежу за ними… И один из этих злодеев – самый опасный, самый коварный…

Д’Эннери был уже готов обвинить Фажеро, хотя и чувствовал, что Арлетт угадывает его мысли. Но все-таки он не стал этого делать, ибо ему пока не хватало доказательств. Вместо этого он горячо произнес:

– Развязка уже близка, но я не должен ее торопить, Арлетт. И прошу вас обещать мне только одно: зовите меня, когда сочтете это необходимым, и поспособствуйте тому, чтобы я был принят, как приняты вы, у графа и графини де Меламар.

– Обещаю вам это.

Фажеро уже подходил к ним.

– И последнее, – сказал Жан. – Вы ведь по-прежнему питаете ко мне дружеские чувства?

– Да, самые сердечные!

– Тогда до скорой встречи, Арлетт!

В конце аллеи ожидало такси.

Фажеро и д’Эннери снова обменялись рукопожатием, и Арлетт уехала со своим женихом.

– Давай-давай, дружок! – пробормотал Жан, глядя на удалявшееся такси. – Я одолевал типов и похитрей тебя и клянусь Господом Богом, что ты не женишься на девушке, которую я люблю, никогда не поселишься в особняке Меламаров и непременно вернешь мне бриллиантовую тунику!

Десять минут спустя Бешу застал д’Эннери на том же месте в глубокой задумчивости. Бригадир спешил к нему в сопровождении двух своих подчиненных.

– У меня свежая информация! Лоранс Мартен должна была приехать сюда с улицы Лафайет… она арендовала тут что-то вроде склада!

– Ты молодчина, Бешу, – проронил д’Эннери.

– Почему это?

– Да потому, что рано или поздно достигаешь своей цели. В данном случае, увы, справедливо второе… но все же ты здесь.

– Что это значит?

– Ничего. Кроме одного: ты должен ходить за этими людьми по пятам, не отставая ни на шаг, – ясно, Бешу? Только так мы сможем разузнать об их главаре.

– А у них, стало быть, есть главарь?

– Да, Бешу, и он владеет ужасным оружием.

– Каким?

– Внешностью порядочного человека.

– Ты имеешь в виду Антуана Фажеро? Значит, ты все-таки подозреваешь этого типа?

– Более чем подозреваю, Бешу!

– Ну так слушай: я, бригадир Бешу, здесь присутствующий, объявляю тебе, что ты жестоко заблуждаешься. Я никогда не обманываюсь, глядя в лицо человеку!

– Даже в мое? – с ухмылкой бросил д’Эннери и ушел.

Убийство муниципального советника Лекурсе и обстоятельства этого злодеяния потрясли город. А уж когда публика из откровений Бешу узнала, что это преступление связано с украденными бриллиантами, что лавка перекупщицы, которую разыскивала полиция, принадлежит арендаторше – мадемуазель Лоранс Мартен и что месье Лекурсе вызывал к себе эту самую Лоранс Мартен, интерес общества, на какое-то время затухший, вспыхнул вновь.

Теперь все судачили исключительно о Лоранс Мартен и о хромом старике – ее сообщнике и убийце чиновника. Причины совершенного злодеяния оставались необъяснимыми, ибо пока еще было совершенно неизвестно, на какой вариант постановления хотела повлиять Лоранс Мартен, предлагая чиновнику крупную взятку. Дело выглядело безнадежно запутанным; вдобавок в нем фигурировали опытные преступники; никто не сомневался в том, что они же имели прямое отношение и к похищению бриллиантов, и к таинственному заговору против графа де Меламара и его сестры.

Лоранс, хромой старик, перекупщица – вся эта преступная троица в какие-нибудь несколько дней стала широко известна всему Парижу. Казалось, арест злодеев предрешен.

Д’Эннери каждодневно виделся с Арлетт в особняке Меламаров. Жильберта была восхищена мужеством, с каким Жан помогал девушке спастись, и, разумеется, не забыла о его роли во всей этой истории. В результате благодаря рекомендациям Арлетт в особняке его всегда ждал самый радушный прием.

Брат и сестра словно заново вернулись к жизни, хотя их решение продать семейное гнездо и покинуть Париж было незыблемым. Они оба с одинаковым нетерепением ждали дня сделки, считая своим долгом откупиться от враждебной судьбы, пожертвовав фамильным домом.

А пока та горечь, что оставили по себе длительные тревоги, постепенно рассеивалась – и все благодаря юной девушке и их другу Фажеро. Арлетт дарила этому старинному зданию, практически заброшенному и много лет пустовавшему, свою грацию, свою молодость, сияние своих белокурых волос, душевное равновесие и искреннюю восторженность. Она без всяких усилий завоевала любовь и расположение Жильберты и графа, и д’Эннери понял, почему в своем стремлении сделать ее счастливой брат и сестра поощряли намерения Фажеро, в котором они видели своего спасителя. Что же до самого Фажеро, неизменно веселого, бодрого, пылкого и беззаботного, то он оказывал на них обоих самое благотворное влияние – так же, как и на Арлетт. Он производил впечатление прямодушного человека, не имеющего задних мыслей и относящегося к жизни с полным доверием.

С каким тоскливым вниманием д’Эннери изучал Арлетт! Несмотря на их откровенный разговор возле гаража в Леваллуа, обоим все еще мешало непонятное напряжение, которое Жан даже не пытался разрядить. Он с тревогой видел, что девушка вовсе не полнится естественным счастьем невесты, чья свадьба уже не за горами.

Арлетт действительно смотрела на свое будущее не как хозяйка семейного очага. Особняк Меламаров вовсе не представлялся ей супружеским кровом, ибо она уже относилась к нему как к благотворительному заведению. Когда она говорила о доме с Фажеро – а это было постоянной темой их бесед, – становилось ясно, что там, согласно планам Арлетт, разместятся административный совет Благотворительного центра и большая читальня. Такова была мечта Арлетт, манекенщицы модного дома «Черниц», – и эта мечта теперь обретала реальные очертания. Зато о более привычных для молодой девушки мечтах никогда и речи не было.

Фажеро нередко посмеивался над ее проектами.

– Я женюсь на благотворительности, – говорил он. – Я не муж, а распорядитель фонда.

Распорядитель! Это словцо довлело над всеми мыслями д’Эннери, касавшимися Антуана Фажеро. Неясные проекты, покупка особняка для благотворительных целей, переделка дома под новые нужды – все это предполагало наличие огромного состояния. Откуда же оно взялось, это богатство? Судя по сведениям, полученным бригадиром Бешу в аргентинском консульстве и в дипломатической миссии, семейство Фажеро поселилось в Буэнос-Айресе лет двадцать назад, а спустя десять лет родители Антуана скончались. Однако у этих людей не было ни гроша; им даже пришлось вернуть на родину своего сына Антуана, в ту пору еще подростка. Так каким же образом этот Антуан, которого Меламары недавно полагали едва ли не нищим, столь внезапно разбогател? Может, все дело в недавнем похищении роскошных бриллиантов Ван Хубена?

Двое мужчин практически не расставались. Каждый день они пили чай у Меламаров. Оба были бодры, веселы и остроумны, демонстрировали окружающим свою взаимную симпатию, то и дело переходили на «ты» и неустанно восхваляли друг друга. Но каким зорким оком д’Эннери смотрел на своего соперника! И как ясно ощущал иногда на себе пристальный взгляд Фажеро, который буквально пронизывал его насквозь! При этом они никогда не говорили о делах. Ни слова о сотрудничестве, которое провозгласил д’Эннери и которое он, несомненно, отверг бы, если бы его предложил соперник. На самом деле это была безжалостная дуэль с невидимыми наступлениями, коварными увертками, ложными выпадами и одинаковой скрытой яростью с обеих сторон.

Как-то утром д’Эннери заприметил возле сквера Лаборда Ван Хубена и Фажеро, которые шли бок о бок и выглядели закадычными друзьями. Они прошествовали по улице Лаборда и остановились перед закрытой лавкой. Ван Хубен ткнул пальцем в вывеску «Агентство „Барнетт и К°“», после чего парочка удалилась, оживленно обсуждая что-то на ходу.

«Прекрасно! – сказал себе Жан. – Значит, эти два жулика столковались между собой. Ван Хубен предает меня и рассказывает Фажеро, что д’Эннери – не кто иной, как экс-Барнетт. А отсюда вывод: проныра Фажеро очень скоро выяснит, что Барнетт и Арсен Люпен – тоже одно лицо. И конечно, выдаст меня. Так кто же возьмет верх – Люпен или Фажеро?»

Тем временем Жильберта готовилась к отъезду. В четверг, 28 апреля (а нынче было 15-е) Меламары собирались покинуть особняк. Граф де Меламар должен был подписать договор о продаже, а Фажеро – выдать ему чек. Арлетт объявит новость своей матушке, в газетах напечатают объявление о помолвке, и в середине мая состоится свадьба.

Прошло еще немного времени. Взаимная ненависть д’Эннери и Фажеро была так сильна, что иногда их мнимая дружба не выдерживала этого испытания. Бывало, что молодые люди не могли справиться со своими истинными чувствами и становились в позицию соперников. Однажды Фажеро имел наглость пригласить на чай к Меламарам Ван Хубена, и тот демонстрировал Жану неприкрытую холодность. Он вновь завел речь о бриллиантах и объявил, что Антуан Фажеро напал на след похитителя; при этом его тон был настолько угрожающим, что д’Эннери подумал: уж не собрался ли Фажеро объявить вором его, д’Эннери?

Это противостояние не могло длиться вечно. Д’Эннери, чьи подозрения день ото дня крепли, назначил час развязки. Однако не опередит ли его соперник?

Но тут произошел драматический инцидент, который показался Жану дурным предзнаменованием.

Он подкупил портье отеля «Мондьяль-Палас», где остановился Фажеро, и узнал от него – а также заодно и от Бешу, чья бдительность не ослабевала, – что Фажеро никогда не получает писем и никого у себя не принимает. И вот в одно прекрасное утро портье сообщил д’Эннери, что ему удалось подслушать несколько слов из очень короткого телефонного разговора, состоявшегося между Фажеро и какой-то женщиной. Они назначили встречу на половину двенадцатого ночи в сквере Марсова Поля, «на том же месте, что и в прошлый раз».

Около одиннадцати часов Жан д’Эннери уже прохаживался у подножия Эйфелевой башни. Ночь была безлунная и беззвездная. Он долго искал, но так и не нашел Фажеро. И только ближе к полуночи вдруг заметил на скамейке какую-то темную фигуру… похоже, то была женщина, уткнувшаяся головой в колени.

– Послушайте, мадам, – окликнул ее Жан, – нельзя спать прямо на улице… Смотрите, вот и дождик накрапывает.

Женщина не шевелилась. Он нагнулся, включил электрический фонарик и увидел тронутые сединой волосы и мантилью, свесившуюся до самой земли. Жан приподнял женщине голову, но она тотчас бессильно упала на грудь. Однако он успел узнать лицо, покрытое мертвенной бледностью, – это была та самая перекупщица, сестра Лоранс Мартен.

Скамейка находилась в стороне от центральной аллеи, посреди зеленого газона, недалеко от военной школы. И по дороге как раз проезжали двое мотожандармов, которых он остановил свистком и позвал на помощь.

«Глупо, конечно, что я этим занимаюсь, – сказал он себе. – Какое мне до нее дело?!»

Но тут подъехали жандармы, и он показал им убитую. Женщину слегка выпрямили и обнаружили рукоятку кинжала, вонзенного в грудь, пониже плеча. Ее руки уже похолодели. Смерть, вероятно, наступила тридцать-сорок минут назад. Песок вокруг ног жертвы был взрыхлен, – похоже, что она отбивалась. Однако начавшийся дождь, притом довольно сильный, уже смыл все следы.

– Нужна машина, чтобы доставить тело на пост, – сказал один из жандармов.

Жан предложил свою помощь:

– Перенесите труп поближе к дороге. А я скоро вернусь с авто – стоянка находится тут, недалеко.

И он побежал к метро. Но вместо того чтобы сесть в такси, он отправил к жандармам шофера.

А сам быстро зашагал в противоположную сторону, сказав себе: «Не стоит слишком усердствовать. У меня обязательно спросят имя, потом привлекут к расследованию. Сколько волнений для такого мирного человека, как я! Но какой же мерзавец прикончил эту перекупщицу? Антуан Фажеро, которому она назначила встречу? Или Лоранс Мартен, решившая избавиться от своей сестрицы? Как бы то ни было, ясно одно: между сообщниками вспыхнула распря. Такая гипотеза объясняет и поведение Фажеро, и его планы… словом, всё!»

Назавтра дневные газеты сообщили, всего в нескольких строчках, об убийстве пожилой женщины в сквере около Марсова Поля. Однако вечерний выпуск стал настоящей сенсацией! Убитой оказалась та самая торговка с улицы Сен-Дени – иными словами, сообщница Лоранс Мартен и ее папаши… А в кармане жертвы обнаружили клочок бумаги, на котором неуклюжим, явно измененным почерком было написано: «Арсен Люпен».

Кроме того, мотожандармы рассказали про человека, находившегося возле трупа и сбежавшего с места преступления. Теперь все сомнения отпали: Арсен Люпен был замешан в деле о пропаже бриллиантов!

Это звучало абсурдно. Парижане тут же вспомнили, что Арсен Люпен никогда никого не убивал, а многие вдобавок заявили, что его имя мог нацарапать на бумажке кто угодно. Однако какое предупреждение для Жана д’Эннери! И каким угрожающим был сам факт упоминания о Люпене! Ему недвусмысленно сообщали:

Прекрати свою игру. Оставь меня в покое. Иначе я тебя выдам, ибо у меня в руках все доказательства того, что под именем д’Эннери скрывается Барнетт, а под именем Барнетта – Люпен.

Более того, к делу можно было привлечь бригадира Бешу… Да-да, того самого Бешу, вечно подозрительного, с трудом переносившего превосходство д’Эннери, – уж он-то, Бешу, не упустит такой прекрасной возможности взять реванш!

И так оно и случилось. Под предлогом продолжения следствия о похищении бриллиантов Антуан Фажеро привел к Меламарам Бешу (точно так же, как до этого навязал им Ван Хубена) – и неловкие, скованные манеры бригадира при его встрече с д’Эннери не оставили никаких сомнений: Бешу считал д’Эннери Люпеном! Один только Арсен Люпен был способен на трюки, которые Барнетт устраивал на глазах у Бешу; один только Арсен Люпен мог обвести Бешу вокруг пальца; отсюда вывод: Бешу должен был без промедления, с санкции начальства префектуры, подготовить арест Жана д’Эннери.

Ситуация, таким образом, с каждым днем усложнялась.

Фажеро, которого, судя по всему, смутило и озаботило убийство на Марсовом Поле, держался по обыкновению спокойно, однако – вольно или невольно – обращался с Жаном д’Эннери слишком развязно. Чувствовалось, что он торжествует, как человек, которому достаточно шевельнуть пальцем, чтобы одержать победу.

В субботу, за несколько дней до подписания договора о продаже особняка, он без обиняков спросил д’Эннери:

– Ну-с и что вы думаете обо всем этом?

– О чем «этом»?

– Ну, об этом очередном фокусе Люпена?

– О, я отношусь к гипотезе об его участии довольно скептически.

– Но против него имеются неопровержимые улики; похоже, за ним уже идет усиленная слежка и его арест – вопрос нескольких часов.

– Трудно ручаться. Это довольно скользкий тип.

– Ну, скользкий или нескользкий, однако на сей раз ему не выпутаться.

– Уверяю вас, я нисколько за него не тревожусь.

– Заметьте: я тоже. Я говорю как сторонний зритель. На его месте…

– На его месте?..

– Я сбежал бы за границу.

– Это не в духе Арсена Люпена.

– Ну, тогда я пошел бы на сделку.

Д’Эннери удивился:

– С кем? И по поводу чего?

– С обладателем бриллиантов.

– Ей-богу, – со смехом воскликнул д’Эннери, – с учетом того, что известно об этом Люпене, я сказал бы, что условия такой сделки нетрудно предугадать.

– А именно?

– «Всё – для меня. И ничего – для других».

Фажеро вздрогнул, заподозрив в его словах некий намек:

– Вот как? Что вы хотите этим сказать?

– Я просто назвал условие, типичное для Люпена, с его-то привычками. Люпену – всё, остальным – ничего.

Фажеро в свой черед весело рассмеялся; при этом его лицо было таким безмятежным, что д’Эннери всерьез разозлился. Ничто не было ему так противно, как показное благодушие Антуана, – а ведь именно оно располагало к нему окружающих. На сей раз это его лицемерие проявилось в тот самый момент, когда Фажеро посчитал себя достаточно сильным, чтобы позволить себе такую провокацию. Д’Эннери решил, что пора уже «обнажить шпагу», и внезапно сказал, сменив шутливый тон на враждебный:

– Не будем тратить лишних слов, объяснимся коротко. Трех или четырех фраз нам вполне хватит. Я люблю Арлетт. Вы тоже. Если вы будете настаивать на свадьбе, я вас уничтожу.

Антуан был поражен этим выпадом. Тем не менее он возразил, не теряя самообладания:

– Я тоже люблю Арлетт и женюсь на ней.

– Стало быть, вы не уступите?

– Не уступлю. С какой стати я должен подчиняться приказам, которые вы не имеете никакого права мне отдавать?!

– Прекрасно. Тогда назначим день нашей встречи. Подписание контракта должно состояться в ближайшую среду, не так ли?

– Да, ближе к вечеру, в половине седьмого.

– Я буду там присутствовать.

– На каком основании?

– Граф де Меламар и его сестра уезжают на следующий день. Мне хочется попрощаться с ними.

– Вы наверняка будете желанным гостем.

– Так значит, до среды?

– До среды.

После этой стычки д’Эннери не стал терять времени даром. В его pаспоряжении было всего четыре дня, и он твердо решил любой ценой избегнуть риска. А потому попросту исчез. Его никто и нигде не видел. Двое инспекторов Сюртэ дежурили под его окнами. Двое других следили за домом Арлетт Мазаль. Еще одна пара караулила у дома Регины Обри. И это не считая тех, кто поджидал его на улице, куда выходил сад Меламаров. Но Жан д’Эннери был неуловим.

На самом деле все эти четыре дня он либо укрывался в одном из своих надежно обустроенных убежищ, которыми владел в Париже, либо же, преобразив свою внешность – так ловко, как умел только он один, – лихорадочно готовился к финальному сражению, сосредоточив все свое внимание на последних, еще не разгаданных деталях и действуя сообразно с результатом своих изысканий. Никогда еще он так ясно не сознавал необходимость быть готовым к схватке с противником: следовало предусмотреть любые, даже наихудшие, случайности.

Две ночные вылазки позволили Жану раздобыть некоторые недостающие сведения. Теперь его острый ум отлично различал все подробности и всю психологическую подоплеку этого дела. Он разузнал то, что являлось истинной тайной рода Меламаров, – графу и графине была известна лишь внешняя канва этой давней истории. Он разведал загадочную причину, которая вдохновляла недругов графа и его сестры. А главное, теперь он ясно видел роль, что сыграл во всем этом Антуан Фажеро.

– Готово дело! – воскликнул он, проснувшись в среду утром. – Но мне необходимо узнать, не говорит ли мой противник то же самое и не рискую ли я столкнуться с опасными препятствиями, о которых пока не подозреваю. Ладно, будь что будет!

Встав пораньше, он позавтракал и прогулялся. Его все еще одолевали раздумья. Перейдя на другой берег Сены, он купил свежую газету, машинально развернул ее и… остолбенел при виде броского заголовка над колонкой статьи.

Остановившись, он внимательно прочел:

На означенной полосе, в рубрике «В последний час», действительно нашлось продолжение статьи, подписанной следующим образом: «Наш постоянный читатель».

Д’Эннери яростно скомкал газету. Он не сомневался, что выводы «постоянного читателя» исходят от Антуана Фажеро, который дергал за все ниточки этого спектакля, а заодно руководил бригадиром Бешу.

– Негодяй! – яростно прошептал он. – Ну, ты мне за это дорого заплатишь!

Ему было не по себе: теперь его ограничили в передвижениях и он напоминал загнанного зверя. Ему чудилось, что все встречные смотрят на него с подозрением, словно полицейские.

Может, ему и впрямь следует бежать, как посоветовал Фажеро?

Он заколебался, перебирая три способа бегства, имевшиеся в его распоряжении: аэроплан, автомобиль и, наконец, самый доступный и близкий – старая баржа, пришвартованная к берегу Сены.

«Нет, все это слишком глупо, – сказал он себе. – Человек моего склада не может дрогнуть, он должен действовать. Самое обидное то, что мне непременно придется расстаться с этой красивой фамилией – д’Эннери. А жаль! Она звучала так весело, так по-французски! Кроме того, нужно будет распроститься со званием джентльмена-мореплавателя».

Рассуждая так, он машинально, по привычке оглядывал улицу д’Юрфе перед особняком Меламаров. Ни души. Ни единого полицейского. Он обошел участок сзади – тоже ничего подозрительного. И подумал: «Одно из двух: либо Фажеро и Бешу поджидают меня внутри, либо они сочли меня слишком трусливым, чтобы встретить опасность лицом к лицу (а это наверняка было тайной надеждой Фажеро)».

Эта мысль обожгла д’Эннери: он не хотел, чтобы его посчитали трусом. Ощупав карманы и убедившись, что он не забыл по рассеянности револьвер или нож – орудия убийства, которые, впрочем, Жан считал бесполезными, – он направился к воротам в садовой стене.

Последние колебания: уж очень эта мрачная преграда, скрывавшая за собой службы, напоминала тюремную. Однако перед его мысленным взором встал образ Арлетт, с ее улыбкой – чуточку наивной, чуточку грустной… Так неужели он оставит эту девушку на произвол судьбы и даже не попытается спасти ее?!

И он шутливо обратился к самому себе:

«Нет, Люпен, не надо никаких уверток! Будь честен с собой! Чтобы защитить Арлетт, тебе вовсе не обязательно лезть в эту мышеловку и рисковать своей драгоценной свободой. Тебе достаточно просто передать графу короткую записочку, в которой ты откроешь ему тайну Меламаров и роль, которую Антуан Фажеро сыграл в этой истории. Всего четыре строчки! Всего четыре! Однако же, откровенно говоря, ничто не мешает тебе позвонить в эту дверь – ведь тебя это наверняка развлечет. Ты же обожаешь опасности. И стремишься к борьбе. Тебе хочется сойтись с этим Фажеро лицом к лицу. Да, возможно, ты погибнешь, ибо злодеи уже готовы к встрече. Но тебе все равно не терпится испытать судьбу и атаковать врага на его территории – одному и с улыбкой на губах…»

И он нажал на звонок.

Глава 10 Удар кулаком

– Здравствуй, Франсуа! – сказал он бодро, войдя во двор.

– Добрый день, месье, – ответил старый слуга. – Месье совсем нас забыл, столько дней прошло…

– Ах боже мой, верно! – воскликнул Жан, который часто вел шутливые беседы с Франсуа и надеялся, что старика еще не успели настроить против него. – Ты совершенно прав! Но семейные дела, знаешь ли… на меня тут свалилось наследство дядюшки, который жил в провинции… что-то около миллиона.

– Примите мои поздравления, месье!

– Ба, я еще не решил, стоит ли мне его принимать.

– Да как же это возможно, сударь?!

– О господи, да ведь там одних долгов на миллион.

Жан был очень доволен своей невинной выдумкой, которая позволяла ему свободно фантазировать. Но тут он приметил, что тюлевая занавеска на одном из окон особняка слегка отодвинулась и тут же вернулась на место, впрочем не так быстро, чтобы он не успел различить за ней лицо бригадира Бешу, который дежурил на первом этаже, в комнате, служившей приемной для посетителей.

– Я гляжу, бригадир все еще на своем посту, – сказал Жан. – Неужели из-за расследования по поводу бриллиантов?

– Точно так, сударь. Я тут слышал, что скоро у нас будут новости. Бригадир оставил здесь троих своих людей.

Жан обрадовался: надо же – трое дюжих молодцов, целая гвардия, вот удача-то! Подобные предосторожности наверняка помогут ему. Не будь здесь представителей власти, его план мог и провалиться.

Он взошел по шести ступеням крыльца и поднялся по лестнице. В гостиной собрались граф с сестрой, Арлетт, Фажеро и Ван Хубен, также явившийся проститься с хозяевами особняка. Атмосфера была вполне мирной: казалось, все присутствующие прекрасно ладят друг с другом, и д’Эннери даже слегка заколебался, хотя и знал, что ему вполне хватит двух-трех минут, дабы посеять в комнате раздор и смятение.

Жильберта де Меламар встретила гостя весьма любезно. Граф с приветливой улыбкой протянул ему руку.

Арлетт, сидевшая в сторонке, подошла к нему – она была счастлива его увидеть. Похоже, никто из этих троих не знал о последних событиях, не читал заметку в газете, лежавшей у него в кармане, и не подозревал о брошенном ему обвинении и предстоящей схватке. Зато Ван Хубен пожал ему руку чрезвычайно холодно. Этому субъекту явно все уже было известно. Ну а Фажеро, сидевший в простенке между двумя окнами, вообще не двинулся с места и продолжал листать альбом, который держал на коленях. Он так явно выражал свою неприязнь к Жану д’Эннери, что тот решил ускорить события и воскликнул:

– Господин Фажеро настолько поглощен своим счастьем, что даже не видит меня… или не хочет видеть!..

«Господин Фажеро» дал понять каким-то неопределенным жестом, что не намерен затевать поединок здесь и сейчас. Однако Жан не хотел с этим соглашаться: ничто не могло помешать ему произнести подготовленные слова и совершить задуманное. Как и все великие полководцы, он полагал, что нужно брать инициативу на себя, заставать противника врасплох и смело бросаться в атаку, нарушая вражеские планы. Неожиданное нападение – это уже половина победы.

Вот почему, как только д’Эннери объяснил причину своего долгого отсутствия и расспросил графа с сестрой о предстоящем отъезде, он схватил Арлетт за руки и произнес:

– Милая Арлетт, скажи, а ты счастлива, совершенно счастлива, без всяких задних мыслей и сожалений? Счастлива так, как ты того заслуживаешь?

Это обращение на «ты», весьма неуместное в подобной ситуации, шокировало окружающих. Все поняли, что д’Эннери поступил так намеренно и что настроен он отнюдь не миролюбиво.

Фажеро побледнел и встал, застигнутый врасплох этой нежданной вражеской атакой, совершенной тогда, когда он сам готовился к нападению, но только в заранее намеченную минуту.

Граф и Жильберта, донельзя изумленные, вздрогнули. У Ван Хубена вырвалось ругательство. Все трое не сводили глаз с Арлетт, не осмеливаясь, однако, вмешаться. Но сама девушка вовсе не выглядела оскорбленной. Она весело смотрела на Жана, явно видя в нем близкого друга, которому дозволены особые привилегии.

– Да, я счастлива, – ответила она. – Теперь все мои мечты сбудутся, и благодаря этому многие мои подруги смогут выйти замуж по любви.

Однако д’Эннери начал боевые действия вовсе не для того, чтобы порадоваться этому благостному ответу. И он продолжал:

– Арлетт, милая, я веду речь не о твоих подружках, а о тебе самой, о твоем будущем браке со своим избранником. Так ты счастлива?

Девушка залилась румянцем и промолчала.

Зато граф воскликнул:

– Я, признаться, удивлен вашими расспросами, месье. Разве это не личное дело Антуана и его невесты?

– Да, и это просто непостижимо… – начал было Ван Хубен.

– Однако еще более непостижимо, – мягко прервал его д’Эннери, – то, что наша милая Арлетт жертвует собою ради осуществления своих благородных планов и потому выходит замуж без любви. Ибо таково истинное положение дел, и вы, господин де Меламар, должны о нем узнать, пока еще не слишком поздно. Арлетт не любит Антуана Фажеро. Она питает к нему разве что симпатию, да и то не слишком горячую, – не правда ли, Арлетт?

Арлетт снова покраснела и, не возразив, опустила голову. Граф, скрестивший руки на груди, был вне себя от возмущения: отчего вдруг этот д’Эннери, всегда корректный и сдержанный, решился совершить такую грубую бестактность?!

Но тут Антуан Фажеро бросился к Жану; сейчас он уже не выглядел прежним милым и беззаботным молодым человеком: настала минута, когда под воздействием ярости, а может, и потаенного страха его лицо исказилось от злобы.

– По какому праву вы вмешиваетесь?..

– Я вмешиваюсь лишь в то, что касается меня.

– Чувства Арлетт ко мне вас не касаются!

– Разумеется, но сейчас на карту поставлено ее счастье.

– И вы уверены, что она меня не любит?

– Конечно уверен!

– И чего же вы добиваетесь?

– Я хочу расстроить эту свадьбу.

Антуан содрогнулся от ярости:

– Не слишком ли много вы себе позволяете?.. Но знайте: раз уж на то пошло, я буду бороться… бороться беспощадно! Вы еще об этом пожалеете…

Он рывком выхватил газету, торчавшую из кармана д’Эннери, развернул ее, сунул под нос графу и объявил: «Вот, прочтите это, дорогой друг, и вы узнаете, что собой представляет этот субьект. Читайте заметку на первой полосе… Обвинение неоспоримо…»

После чего, в яростном исступлении, так непохожем на его обычную сдержанность, он сам торопливо, запинаясь, прочел вслух то, что сообщал «наш постоянный читатель».

Граф и его сестра слушали в полном смятении. Арлетт испуганно смотрела на Жана д’Эннери. Но тот даже глазом не моргнул и только вставил между двумя фразами:

– Не трудись читать это по бумажке, Антуан. Тебе ничего не стоит пересказать этот прекрасный обвинительный документ без нее, поскольку ты сам же его и сочинил.

Однако Фажеро все-таки дочитал заметку напыщенным тоном, злорадно указывая на Жана:

В комнате воцарилась испуганная тишина. Это неожиданное обвинение привело в ужас графа и Жильберту. А Жан по-прежнему улыбался: «Ну же, зови его сюда, своего бригадира Бешу! Ибо вы должны узнать, господин де Меламар, что месье Антуан привел сюда Бешу и его альгвазилов[6] именно ради меня. Я ведь заранее объявил о своем визите, а все знают, что я верен своему слову. Так входи же, старина Бешу! Ведь это ты топчешься там, за гобеленом, в точности как Полоний[7]. Поверь, такие прятки недостойны полицейского твоего ранга!»

Край гобелена отогнулся, и Бешу вошел в комнату с решительным видом человека, готового продемонстрировать свое могущество… впрочем, лишь в нужный момент.

Ван Хубен, пыхтя от нетерпения, кинулся к нему:

– Ответьте на вызов, Бешу! Задержите его! Это он украл бриллианты и должен понести за это кару! Так арестуйте его, вы же здесь командуете!

Но тут вмешался граф де Меламар:

– Минутку! Я требую, чтобы у меня в доме все происходило спокойно и в законном порядке!

После чего обратился к д’Эннери:

– Так кто же вы, месье? Я не прошу вас опровергать высказанные обвинения; просто ответьте, должен ли я по-прежнему считать вас бароном Жаном д’Эннери или…

– …или взломщиком Арсеном Люпеном, не так ли? – со смехом прервал его д’Эннери и повернулся к Арлетт. – Сядь, пожалуйста, милая моя Арлетт, ты так взволнована. Не тревожься. Садись! И что бы ни случилось, будь уверена, что все кончится благополучно, ибо я тружусь ради тебя.

Затем он снова обратился к графу:

– Господин де Меламар, я не отвечу на ваш вопрос, ибо в данном случае самое важное узнать не то, кем являюсь я, а то, кем является Антуан Фажеро, здесь присутствующий!

Граф удержал Фажеро, готового кинуться на обвинителя, призвал к молчанию Ван Хубена, упорно толкующего о своих бриллиантах, и подал Жану знак говорить.

– Если я пришел сюда, – начал тот, – хотя ничто меня к этому не обязывало, причем пришел, имея в кармане газету с заметкой, которую я прочитал, и зная, что Бешу по наущению Фажеро будет поджидать меня здесь с ордером на мой арест, – то лишь потому, что нахожу опасность, грозящую мне, куда менее страшной, чем та, что грозит нашей милой Арлетт, а также вам, господин граф, и вам, мадам де Меламар. Кто я такой – это касается только Бешу и меня. И этот вопрос мы решим с ним вдвоем, приватно. А вот кто такой Антуан Фажеро – это вопрос, который требует незамедлительного ответа.

На сей раз графу де Меламару не удалось удержать Фажеро, который закричал во весь голос:

– Кто я такой?! Ну, говори же! Смелее! Так кто же я, по-твоему?

И Жан начал перечислять, мерно, словно мысленно загибая пальцы:

– Ты украл бриллиантовую тунику…

– Это ложь! – тут же прервал его Антуан. – Я – похититель бриллиантов?!

Но Жан преспокойно продолжал:

– Ты похитил Регину Обри и Арлетт Мазаль.

– Еще одна ложь!

– Ты стянул вещи из этой гостиной.

– Ложь!

– Ты сообщник старьевщицы, которую убили на Марсовом Поле.

– Опять ложь!

– Ты подельник Лоранс Мартен и ее папаши.

– Ложь!

– И наконец, ты представитель того неумолимого рода, который вот уже три четверти века преследует семейство Меламар.

Антуан дрожал от ярости и отвечал на каждое обвинение все громче и громче:

– Это ложь!.. Ложь!.. Ложь!..

Когда же д’Эннери договорил, он с угрожающим видом надвинулся на него и хрипло пробормотал:

– Ты лжец!.. Болтаешь все, что на ум пришло… потому что ты влюблен в Арлетт и подыхаешь от ревности… Вот откуда твоя ненависть, а еще оттого, что я с самого начала разгадал твою игру. Ты боишься. Да-да, боишься, так как знаешь, что у меня есть доказательства… все нужные доказательства, – тут он ударил себя по нагрудному карману, где обычно хранил бумажник, – доказательства того, что агентство «Барнетт и К°» – это Арсен Люпен!.. Да-да, Арсен Люпен!.. Арсен Люпен!..

Он кричал все громче и громче, вне себя от ярости, словно его приводил в бешенство сам звук этого имени, и все сильнее сжимал плечо д’Эннери.

Однако тот, не отступив ни на шаг, учтиво попросил:

– Нельзя ли потише, Антуан, ты нас совсем оглушил. Хватит! Уймись!

И умолк. Но его противник по-прежнему вопил во весь голос.

– Жаль, тем хуже для тебя, – сказал Жан. – Предупреждаю в последний раз: сбавь тон. Иначе с тобой случится нечто очень неприятное… Ты упорствуешь?.. Ну что ж, ты сам этого хотел и не станешь отрицать, что доселе я проявлял поистине ангельскую кротость. А теперь – внимание!..

Мужчины стояли почти вплотную друг к другу. Кулак д’Эннери со скоростью снаряда мелькнул в узком пространстве между ними и врезался в подбородок Фажеро.

Фажеро зашатался; у него подогнулсь ноги, как у раненого зверя, и он рухнул на пол. В общей суматохе, в шуме негодующих криков граф и Ван Хубен попытались схватить Жана; тем временем Арлетт и Жильберта хлопотали вокруг Антуана. Однако д’Эннери решительно отстранил всех четверых и, не давая никому подойти к поверженному противнику, приказал Бешу:

– Помоги мне! Ну же, мой старый боевой товарищ, давай шевелись! Ты ведь много раз видел меня в деле и прекрасно знаешь, что я никогда не действую вслепую, а если и колочу посуду, то по очень важным поводам. В данной ситуации мы с тобой заодно, так что помоги мне, Бешу!

До этой минуты бригадир наблюдал за схваткой как бесстрастный арбитр, считающий нанесенные удары и выносящий нужные решения. События разворачивались таким образом, что Бешу понимал, к чему они приведут: любой результат окажется в его пользу и в конце истории он получит обоих противников связанными по рукам и ногам. Поэтому зря д’Эннери взывал к «старому боевому товарищу»: тот оставался совершенно равнодушным. Бешу твердо вознамерился выказать себя человеком здравомыслящим.

Он только спросил у д’Эннери:

– Ты знаешь, что внизу дежурят трое жандармов?

– Знаю. И рассчитываю, что ты прикажешь им арестовать всю эту банду мошенников.

– А может, и тебя в придачу? – ухмыльнулся бригадир.

– Ну если тебе так угодно. Сегодня все козыри у тебя. Давай разыгрывай партию и не жалей никого. Это твое право и твой долг!

В ответ Бешу сказал – так, словно это был результат его раздумий, тогда как в действительности он подчинялся воле д’Эннери:

– Господин граф, в интересах правосудия я прошу вас проявить терпение. Мы незамедлительно выясним, справедливы ли выдвинутые против Антуана Фажеро обвинения. И я в любом случае беру на себя полную ответственность за исход этого дела.

Его слова предоставили д’Эннери свободу действий. И он мгновенно использовал ее с весьма коварной целью. Выхватив из кармана флакончик с коричневатой жидкостью, он вылил половину ее на приготовленный заранее компресс. По комнате распространился едкий запах хлороформа. Д’Эннери прижал ткань к лицу Антуана Фажеро и обмотал его голову шнуром, чтобы импровизированная маска не упала.