Посвящается моей Маме.
Благодарю тебя за день рожденья,
За вешний ветер в волосах.
За первые шаги-сомненья,
За Солнца блики на глазах.
За колыбельную в ночи.
За первый поцелуй.
За сердце верное твоё,
Что дали жизнь мне и спасли.
Когда бессонными ночами,
Над колыбелью наклонясь,
Просила милости у бога,
Слезой от боли заслонясь.
За руки мягкие твои,
Что поддержали, помогли.
Направили мои шаги.
От всех невзгод меня спасли.
И за заботу, доброту.
За счастье, что живу,
Что вижу я рассвет, закат,
За Родину мою.
За грустные твои глаза
Когда я в юности моей,
Тебя так часто огорчал,
По глупости своей.
За чудный блеск в твоих глазах.
За милый звонкий смех
И радость за меня,
Когда ко мне пришёл успех.
Да разве в мире мера есть,
Твоей любви ко мне?
Душой и сердцем говорю,
За всё тебя благодарю.
Мне было восемнадцать,
Когда в деревне я оставил брата, мать.
И по веленью стариков,
Поехал в город счастье испытать.
Тюмень и Синяя Орда.
И первый паровоз.
Железная дорога в никуда
И жизни тысяча один вопрос.
Тюмень-Казань, как ехать долго.
Дорога здесь одна беда.
И наконец, за окнами вагона Волга,
Родная русская река.
Я начал жизнь в трущобах
Казанского двора,
Где каждый обитатель
Не знает, доживёт ли до утра.
А по утрам из каждого двора,
По зову пароходного гудка,
Бредёт на пристани усталая толпа.
Бреду и я, здесь самый молодой из обитателей Казанского двора.
На пристанях шум, гам и суета.
Подходят пароходы, баржи, катера.
Канаты, ругань, звон цепей
И начинается дневная суета.
И каждый день один урок.
С утра и до темна, не ешь, не пей.
Бери, неси, клади в амбар мешок
И марку-очередь не сбей.
И покатилась жизнь моя,
Как недозревшая Луна.
Чернее ночи каждый день,
Когда же кончится она?
И сколько будет пароходов, барж
На пристани чужой?
Когда наступит им конец?
Мне говорят-Зимой.
А вот стучится и Зима. Как буду жить?
Не знает, нет. Трущобный житель из Казанского двора.
Что должен написать домой,
О жизни городской?
Что с неба падает халва?
Любимая татарская еда.
Не знаю, нет сегодня слов. Зима.
Казанский двор в снегу.
Здесь снег не наш, мне не родной,
Какой-то грязный и чужой.
Когда отца арестовали,
Четыре года было мне.
Сестра и мать, беременная братом,
Вот, что тогда от нас осталось на Земле.
Полярный круг, зимой мороз все ночи, дни.
А летом только мошкара.
Как будем жить теперь одни,
Без нашего отца?
Кузнец был наш отец.
Кому он помешал?
Кто захотел семью из трёх детей,
Оставить без отца?
Пришёл донос на кузнеца,
Что где-то, что то он сказал,
И было быстрое решенье.
Арестовали моего отца.
И выстрадали мы сполна.
Найти ответ пытались,
Где сгинул наш отец?
В каком краю нашёл конец?
Ответа так и не нашли.
Да мы и были не одни.
Таких как мы, тогда хватало,
В любом краю нашей Земли.
Часами сидя за столом.
Мы с мамой, братом и сестрой,
Всё вспоминали нашего отца,
В надежде свидеться когда-то.
Теперь нет мамы, брата и сестры.
Они уж встретились с отцом,
Наверно за столом сидят,
И смотрят на меня.
Живи сынок, живи подольше там.
Успеем встретиться с тобой.
Мы дружно здесь теперь живём.
Мы встретились с отцом и обрели покой.
Я часто думал. Зачем, за что?
Страдало много так людей.
Мне говорят, такое было время.
И опускают вниз глаза.
И знаю точно я теперь,
Когда увижу там родных,
Найду всех тех,
Кто в те года, арестовал отца.
(Бог тебя хранит.)
Провожая меня, мать говорила всегда.
Ты не бойся нигде, ничего, никогда.
А если нагрянет большая беда,
Поможет Бог тебе всегда.
Считай ты родиной своей,
Леса и реки и ручьи.
И небо над твоей землёй,
Они радимичи твои.
Ты помни мать, отца, сестру и брата.
Село на кручах берегов.
И на ухоженных погостах,
Могилы милых стариков.
Не бойся нигде, ничего, никогда.
Иди вперёд до крови под ногтями.
И помни, ангелы хранят тебя.
Гордись хорошими делами.
И не сдавайся никогда.
Нигде, ни в чём и ни кому.
Тот, кто послал тебя сюда,
Один лишь он судья всему
Лишь он отмерил жизни путь.
И он судья в делах.
Не бойся нигде, ничего, никогда,
Тогда и он хранит тебя.
А души наших стариков
И всех радимичей твоих,
Будут молиться за тебя.
Да и за нас, за всех своих.
Не бойся нигде, ничего, никогда.
Не подведи всех нас.
И знай, тебя от забытья Он спас,
Когда привёл в наш мир в урочный час.
Воспоминания моего детства.
Город Салехард. Река Обь, приток Полуй. Школа на берегу Полуя.
Мы мальчишки ставили силки на куропаток и снегирей. Мы были глупые и голодные. Шли первые послевоенные годы.
Мне горько это вспоминать.
Моя печаль не излечима,
Как это птице рассказать,
Чтобы она меня простила
Мне часто снятся снегири.
Природы чудо, откровение. Не улетай ещё чуть-чуть,
Дай насладиться мне мгновеньем.
Комочек солнечных лучей
И красная манишка на груди.
Головка, хвостик чёрные пером блестят
И бусинки-глаза к себе Ваш взор манят.
Тебя я вижу дважды в год.
Один, когда мороз трещит Зимой.
Второй, ты раннею Весной,
К нам возвращаещся домой.
Как только встречу я тебя,
Слеза покатится из глаз.
Напоминанье чёрных дней,
Силки стоят на снегирей.
Мальчишки глупые гурьбой
Ловили в поле снегирей.
Силки кругом, во сне силки,
Прости меня, Снегирь, прости.
Зарок на жизнь я положил.
Не трогать птицу никогда.
Кто знает, что там впереди?
Быть может Снегирём и буду я.
Сидит в раздумье за столом.
Сидит который час
И руки сильные его
В волнении дрожат.
А на столе давно лежит,
Чурбак большой дубовый.
Что сделает он из него?
Сказать пока он не готовый.
Мученье лет, мученье дней.
Одно и тоже каждый раз,
Как трудно резать начинать,
Как будь то это в первый раз
Пришла уверенность к нему.
Увидел в чурбаке,
Всё то, что так давно,
Приснилося ему во сне.
Увидел поле, луг, туман.
Отца увидел, мать, а рядом мальчуган.
И говорят они ему,
Всегда во всём так трудно начинать.
Не бойся чурбака сынок, ему сказала мать.
Бери клюкарзы в руки.
А мы посмотрим, только знай,
Свою работу нам ты сдай.
И вот настал счастливый миг.
И первый стружки завиток, упал на стол.
Очнулся резчик и вздохнул,
Как будто ожил он.
Летают руки над столом,
Чурбак играет стружкой.
И режет, режет он его,
И резчик говорит с отцом.
Проходят дни, часы летят.
Не спит ночами резчик.
Чурбак исчез, родился мальчуган из сна.
И он узнал его, да это он.
Поставил мальчика на стол,
Любуясь новым превращеньем.
И видит в мальчике себя,
Себя и рядом мать с отцом.
И улыбаются они ему,
Смеются с ним они.
Похож, похож он на тебя,
Его узнали мы.
А перед ним опять лежит,
Другой большой чурбак.
И мучают опять сомненья,
Что сделать, зачем всё это, что потом?
Оценит кто мои мученья?
Родился я в таёжной деревеньке.
Жил с мамой, братом и сестрой.
Окончил школу, уехал в город.
Уехал я за собственной мечтой.
Не приняли меня в мой институт.
Не получил я нужный бал.
И вот я токарь, строгал метал.
Стране я самолёты строить помогал.
Призвали в армию меня.
Я был солдатом бравым.
Три года полных отслужил,
Но там всегда учиться я мечтал.
И документы сдал я в тот же институт.
Пришла удача, открылись двери храма.
Зубрил науки целый день,
Вставал утрами рано.
Работал грузчиком в порту.
С углём вагоны разгружал.
Пилил и лес на Ангаре.
Жил бедно, голодал
И вот конец, прошло шесть лет.
Шесть лет сплошная драма.
Держу диплом в своей руке,
И новая открылась панорама.
Работа, дружба, жизнь прошла,
Но мне пришла награда.
Есть дочь и зять, жена и будут внуки у меня,
А больше ничего не надо.
Я много видел стран в пути,
Большие города,
Но лучше Родины моей,
Не видел никогда.
Нет мамы, брата и сестры,
Но я пока живу.
Сейчас на пенсии сижу.
(На эту пенсию я также голодаю.)
И сторожем служу, в своём саду.
Замкнулся круг, идет пора
Уйти в небытие.
Но не забуду никогда
Мои прошедшие года.
На фотографии четыре человека.
Отец и мать, сестра и я.
И смотрим все мы в объектив,
Дыханье затая.
Отец косовороткою рубаха,
С большою бритой головой.
Его огромная рука,
Мою ладошку нежно обняла.
И под ремень косоворотка,
А брюки чёрный коверкот,
Из хромовых сапог легли на выпуск,
И на ногу заброшена нога.
Глаза открыты, нос прямой и губы сжаты.
Глядит фотографу в глаза,
Как будто видит там такое,
Что больше не увидит никогда
А мама, мама с краешку на стуле
Присела, смотрит прямо, не дыша.
И только нежная её рука прикрыла,
Вторую ручку малыша.
У мамы кофта чёрный бархат.
И змейкой пуговки бегут.
И тоже чёрные сапожки
И видно, что они ей ножки жмут.
А за спиной у мамы в белом платье,
Стоит моя сестра.
И смотрит не фотографу в глаза,
А смотрит на меня, на малыша.
А я стою в горох рубаха,
С одною лямкою штаны.
Здесь мне всего четыре года,
Вот, вот упасть штаны должны.
И это все здесь понимают
Вот, вот раздастся смех.
Фотограф нам кричит, снимаю,
И сразу поздравляет всех.
На фотографии четыре человека.
Отец и мать, сестра и я.
Теперь их нет, остались я да эта,
Единственная с ними фотография моя.