Андрей Федоров, Владимир Новиков Вши
Мизери была прекрасна. Прореха на ее обтягивающих брючках – новомодная причуда – открывала обозрению кремовые трусики. Когда девушка делала удар, ложась грудью на столик для бильярда, мужчины позади нее замирали. Магия плоти тащила наружу их звериные душонки. А Мизери все знала и пользовалась: разрешала взглядам пастись в нужных местах – подальше от стола. И выигрывала очередную сотню.
Каттер только посмеивался. Молодец, девочка! Лихо обводит солдатню вокруг пальчика. Боевые ей можно будет не выдавать. Пустить на шоколад и табак. Какой прок от денег на горящем и жрущем людей поле?
Рядом громко посапывал Рич. Хоть и здоровяк, но пьет, как зеленый пацан. Заливает в себя все подряд, пока не свалится замертво.
Подошел и плюхнулся на стул Раско. От него разило потом и недорогими духами. Должно быть, снова обхаживал одну из местных дамочек. И что они в нем находят? Среднего роста, сутулый, вечно небритый. Говорят, рожа как у артиста…
«Артист» расстегнул китель почти до живота и спросил:
– Хобот опять вдрызг?
Каттер пожал плечами, мол, сам же видишь.
– Командир, давай его здесь оставим, – предложил Раско. – Очухается – в располагу сам приползет.
– Я, ты, Мак… Вон еще Мизери. Ниче, пупки не развяжутся. Ведь ты кто такой есть?
– Ну-у-у, – протянул Рич, – наверное, человек?
– Штурм-пику в клоаку! – Каттер ударил себя по левому предплечью. – Ты человек из моего взвода! Пещерные Крысы своих не бросают! Хоть в крови по колено, хоть в пьяных соплях…
– Да ладно, чего взъелся? Давай накатим. Эй, Мак! – окликнул Раско человека у барной стойки.
Тот нехотя поднялся и подошел к их столику.
– Чего?
– Выпей с нами, Макферсон. Чего ты вечно у бара? На Фила глаз положил? Я бы не слишком надеялся. У него жена и двое ребятишек.
– Да пошел ты… – беззлобно процедил Макферсон и собрался было уйти. Но Каттер вступился:
– Рядовой Раско, отставить подколки. А ты, Мак, не слушай.
Вокруг орали подгулявшие компании. Хохотали боевые подруги, покрикивал Фил из-за стойки:
– Четыре Везтбрема за одиннадцатый! Принимай! Ужин в кабинку для господ офицеров! Легче, братва, разбитая посуда – за ваш счет.
Мизери расправилась с очередным клиентом и присела рядом с похрапывающим Хоботом.
– Ну, теперь я вся вашенская, – проворковала она. – Чем будете угощать?
Каттер улыбнулся. Когда-то эта красотка уже была «вся его». Что она творила! Нет, что они творили! Правда, раз или два, да и то по пьяной лавочке. Ничего серьезного, зато теперь – друзья до гроба.
– Вся-вся? – поинтересовался Раско и описал ладонями в воздухе замысловатую фигуру. Как будто протирает одновременно два пыльных глобуса.
– А жена не заругает, герой? – хохотнула Мизери.
Раско поперхнулся. Все знали грозный нрав его супруги. Он боялся ее, как огня. Что не мешало ему регулярно ублажать доверчивых дурочек из гарнизона.
А позже, втроем, они тащили Рича. Тот глупо хихикал, собирая ногами мусор. Позади кавалькады неуверенной походкой шла Мизери и весело покрикивала:
– Эгей, мои хорошие! Поднажми! Пещерные Крысы своих не бросают!..
Металлический звон и грохот – надтреснутый хрипловатый голос войны…
Каттер теряет сознание, вновь находит его. Оно продирается сквозь багровую пелену и заставляет жить. Страшно, мучительно, назло врагам.
Вечер…
Небо получило коленом поддых, упало на землю и харкает кроваво-красным. Огромное вылизанное беспощадным пламенем поле. Раненое, ползущее умирать за горизонт.
Надрывные вопли солдат, пытающихся перекричать залпы орудий. Дым, ничего не видно. Живое и мертвое – черта с два отличишь! Макферсон рычит от ярости, стреляет. Люди стоят за правду – вот только у каждого она своя.
Где-то орет Мизери – не разобрать. Хотя…
– Каттер, только попробуй сдохнуть! Живи, живи!
Каттер не хочет сдыхать, но, похоже, его не спрашивают. Рядом разорвался снаряд. Или только кажется, что рядом? В ушах ровный гул, Мизери умолкла. Или Каттер больше ее не слышит. За серой пеленой виднеется размытый силуэт Тульи. Паренек-связист лежит не двигаясь. Мертв? Эх, только стал стравливать щетину… нет, пошевелился…
Встал в полный рост, опустил оружие. На лице грязь пополам с кровью. Еще страх и растерянность. «Черт, да он же смотрит на меня», – думает Каттер и хочет улыбнуться пареньку.
Мгновение, и звуки возвращаются.
Каттер закрывает глаза, уже можно…
Он бредил. Умирал и воскресал. Балансировал на грани, из-за которой не было возврата. В мозгу плясало адское пламя. Завывали сотканные из мрака силуэты, гротескные чудища. Они вопили-ревели-стенали на все лады, заглушая голоса мира. Но оставался один, он не давал сорваться в пропасть. Женский голос повторял раз за разом: «Только попробуй сдохнуть! Живи, твою мать, живи!»
Наконец пришла тишина. Не та, вечная, а обыкновенная, размеренная, с тихими голосами и мерным посапыванием.
Каттер открыл глаза. Вокруг – штукатуреные стены. Значит, не оставили в поле. Пещерные Крысы своих не бросают.
Тело едва слушалось, поначалу он мог лишь водить глазами из стороны в сторону. Красные простыни, грубые шерстяные одеяла… Это госпиталь. Хорошо. Живой.
С огромным трудом приподнял голову и увидел Мизери. Она спала, сидя на табуретке. Хорошенькое бледноватое личико, щеки слегка впали. На подбородке синяк, рука на перевязи.
– Миз? – позвал взводный и удивился: не голос, а писк!
Девушка рывком выпрямилась, мутным взглядом скользнула по Каттеру, потом кинулась ему на шею и заревела. Все тело разом взвыло от боли, и взводному тоже захотелось разрыдаться.
– Дура, убьешь! – просипел он, и Мизери отстранилась.
– Я думала, ты труп!
Каттер отдышался, затем спросил:
– Кто еще?
Мизери кулаком утерла слезы – Каттер сделал вид, что не заметил.
– Из нашенских? Мы с Ричем в порядке. Его в плечо навылет. Ходит уже. Раско – черт знает. Из него же слова нормального не вытянешь, все мать-перемать. Тулье досталось, но вчера в себя пришел. Вроде хромает по госпиталю. Фил здесь. Гелвин тоже. Мак… совсем плох. Если голову повернешь направо, увидишь.
Движение далось легче, чем ожидал Каттер. Макферсон лежал недвижим, укутан в бинты. Грудь почти не поднималась. Видать, шансов мало.
– А осталь… ные?
– Не знаю, Кат. Может, того… – она провела пальцем по горлу. – Или в другом крыле госпиталя. Никого больше не видела. В общем… позову Хобота и Раско. А ты тут полежи, никуда не уходи.
Ну, девка! Только слезы роняла и уже издевается!
Видимо, госпиталь располагался в брошенном здании школы. На стенах кое-где висели портреты и обрывки карт, встречались надписи, что такой-то любит такую-то, тот с тем-то друзья, а некто и вовсе дурак. Время здесь, казалось, застыло. Особенно для Каттера. Мизери с парнями приходили навестить и быстро исчезали. Он не осуждал – завидовал. Они могли спокойно ходить где вздумается, разговаривать, может даже выпивать. Хобот наверняка уже разведал. А вокруг Каттера стонали и ругались бойцы. Парни и девушки. Война жрет всех.
К концу второго дня он умудрился сесть, за что был обруган главным хирургом, суровым кряжистым мужиком по кличке Палач. Он осмотрел взводного и пообещал дать коляску, если тот полежит спокойно еще день.
– Не для того тебя штопал, чтобы ты себя угробил! – негодовал врач.
Каттер спорить не стал, повалился обратно на койку и вскоре заснул. А проснулся под вечер, когда медсестры загнали бойцов в палаты и принялись гасить свет. Койка Раско пустовала, видать его медсестра не нашла. Да и вряд ли найдет до утра – здесь-то ему жена не страшна. Свет погас, и через некоторое время бодрствующим остался только Каттер. Хобот храпел, как сатрык в норе. Тихо скрипнула дверь, и в палату вошел Тулья. Связист осмотрелся, шагнул в сторону Макферсона, в его руке тускло блеснуло. Термометр? Судно?