«– Нет, спорить я не люблю.
-– Это хорошо.
-– Но могу укусить»
Р. Валиуллин «В каждом молчании своя истерика
Я вернулась домой в отвратительном настроении. По дороге Яна предложила заехать в какой-нибудь круглосуточный супермаркет и взять что-нибудь «для согрева», но я наотрез отказалась. Мне хватило того, что было в клубе. Перед глазами стояла Есения, а рядом с ней – папаша-сутенёр. Я решила, что это самое подходящее для него название. Он прекрасно вписался бы в эту роль, если уже этого ни сделал. Так или иначе, то, что происходит в их семье, не поддаётся логическому осмыслению. И возникает вопрос: на кой чёрт мне, вообще, это понадобилось?
Тут же сама себе даю ответ. Если бы Есения не обратилась ко мне за помощью, всё могло быть иначе. Я даже не заметила бы в толпе пьяных разгулявшихся людей девочку-подростка, которой по определению там не место. Конечно, незнание не освобождает от ответственности. Но я прекрасно могла сделать вид, что ни при чём.
Нет, не могла. Мой вечный синдром Спасателя. Именно он привёл меня в эту профессию. Именно он толкает порой на безрассудные действия. Именно благодаря ему я не могу в полной мере обрести себя. Меня слишком много для других. И сидящей рядом со мной и болтающей без умолку подруге этого не понять. Как не понять всем тем, кто причастен к моей судьбе, и кто считает себя наделённым правом что-то в ней решать.
Я вернулась домой в холодную пустоту. Странно было бы ожидать чего-то другого. Стоило мне сесть в кресло, как на колени прыгнул кот. Единственная моя отрада. Смешно до слёз!.. Психотерапевт без личной терапии. Сапожник без сапог. Хотя поглаживание кота – это терапия своего рода. Но не достаточная для того, чтобы почувствовать себя нужной кому-то по-настоящему.
Когда зазвонил телефон, я первым делом подумала, что это Дима. Ну, кто ещё мог сделать это после двенадцати ночи?
Номер оказался незнакомым.
– Алло?
– Доброй ночи, Елена Евгеньевна, – услышала я приятный, вкрадчивый голос, принадлежавший мужчине. – Я надеюсь, вы уже дома?
– Кто вы и что хотите?
Голос усмехнулся.
– Значит, вы меня не узнали? Сомневаюсь. При ваших интеллектуальных способностях и довольно устойчивому вниманию плюс, наверняка, отличной памяти, вряд ли можно пропустить столь значимый момент.
Я похолодела. Кончено, голос был мне знаком. Но сама идея, что этот человек мог позвонить мне глубокой ночью, грубо вторгаясь в моё личное пространство, казалась абсурдной. Мы едва знакомы, причём обстоятельства, при которых нам довелось встречаться, мягко говоря, были сомнительными. И теперь вдруг он звонит мне на мобильный, хотя я не давала ему своего номера. Узнать его, конечно, не трудно. Для меня и рабочий и мобильный – одно и то же. Но клиенты знают точно, когда и в какое время можно звонить. А лучше не звонить вообще. Предпочитаю получать письма и отвечать на них тогда, когда мне это удобно. С теми же, кто консультируется у меня регулярно, договорённости особые. Звонить или писать только в том случае, если встречу надо отменить. При этом должны быть веские причины. Иначе могу заподозрить сопротивление. А с ним мы вместе с клиентом нещадно боремся. Если ему не удастся перейти эту грань, дальше терапия станет невозможной. Препятствия нужно преодолевать. Но вначале понять, откуда они пришли и для чего.
Препятствием для расслабления и погружения в сон на этот раз был телефонный звонок и тот, от кого он исходил.
– Если Вы, Елена Евгеньевна, запамятовали, то могу напомнить, – довольно нагло продолжал голос. – Глеб Карамазов. Так лучше?
– Нет, – отрезала я.
– В таком случае могу предложить встретиться очно и переговорить. В какое время вам будет удобно?
– Вряд ли я найду для вас время, Глеб… как Вас по отчеству?
– Просто Глеб. Имени вполне достаточно.
«Наглец», – подумала я.
– Ну, так что вы мне ответите, Елена… Елена?
– Евгеньевна, – поправила я.
– Мне, знаете ли, удобнее будет называть вас именно так.
– А мне, знаете ли, совсем не удобно. Клиенты обращаются ко мне по имени-отчеству.
– Но я не ваш клиент, – напомнил он.
– В таком случае, на каких основаниях вы хотите со мной встретиться? Я принимаю только клиентов в рабочее время.
– Понимаю. В таком случае предлагаю нерабочее время.
– А в нерабочее время я занята своими личными делами. И очень не люблю, когда посторонние лица пытаются помешать мне.
Мне не хотелось дольше продолжать этот разговор, и я сбросила вызов. Отвратительный Глеб Карамазов! То, что это тёмная личность, было понятно с первого взгляда. Не может такой идеально сложенный снаружи мужчина быть абсолютно благополучным внутри. Я, конечно, не рентген, но видеть могу многое. То, как он обращается со своей якобы «дочерью», наталкивает на определённые подозрения. И где, собственно, находится её мать? Почему допускает, чтобы её несовершеннолетняя дочь работала по ночам в каком-то клубе? Может, она не в курсе? В любом случае, это всё очень странно. И мне, по большому счёту, не пристало ломать над всем этим голову. Девочка обратилась ко мне – да. Но заниматься с ней терапией я могу только с согласия родителей. И ещё я всегда могу отказаться.
Ложусь в постель и пытаюсь заснуть. Сон не идёт совсем. Рядом ложится кот, начинает мурлыкать. Он успокаивает меня. Живое существо рядом – это всегда приятно. А Дима так и не позвонил. Очередная трагедия? Не знаю, столько их уже было, что я потеряла счёт. Но его бы хотелось задержать. Он казался мне хорошим. Наверное, он такой и есть.
Каждый человек – это зеркало. И в каждом можно увидеть собственное отражение. Весь фокус в том, что отражаемся каждый раз по-новому. И даже глядя в глаза одному и тому же человеку, можно отыскать в них что-то новое, что раньше скрывалось. Привычка формирует образ. Но ведь он никогда не остаётся статичным. Кажется, я забыла об этом в контексте отношений с Димой.
* * *
Выходные прошли отвратительно. Я ходила по магазинам, перебирала вещи, выбрасывала ненужный хлам – словом, я делала всё, чтобы хоть чем-то себя занять, лишь бы не думать ни о чём.
«Ни о чём» – это означало о моих неудавшихся отношениях. Я чувствовала, что провалилась вновь. И каждый раз, беря в руки телефон, порывалась позвонить Диме, но тут же сама себя отговаривала. Не стоит этого делать. Если он сам решил уйти, значит, сам решит, возвращаться ему или нет. Сверхконтроль здесь неуместен. Он, вообще, неуместен, в принципе. Но пользуются им все, кому не лень. И я, в том числе.
О Есении и её папаше-сутенёре (мне понравилось называть его мысленно именно так) я почти забыла думать, как вдруг во время очередной консультации с клиентом, в дверь моего офиса постучали и, не дожидаясь ответа, бесцеремонно вошли. Клиент, молодой парень, ещё совсем юноша, с явным испугом в глазах обернулся (он сидел спиной к двери). Это было нарушением правил нашего взаимодействия, о которых я сообщала ему ещё на первой встрече. Все посещения строго по предварительной записи. Никаких вторжений. И теперь он едва не открыл рот от удивления. Потом перевёл недоумевающий взгляд на меня. Конечно, нить разговора порвалась. Теперь придётся начинать с начала или заходить с другого бока. Но не в этот раз. А другого может и не состояться. Этот паренёк и так боязлив. А теперь, когда его потребность в безопасности так грубо фрустрировали, как сможет он довериться мне снова? На это уйдёт много времени. Или (он вполне может принять такое решение) он найдёт себе другого терапевта. Либо откажется от терапии совсем. Что тоже не редкость.
– Елена Евгеньевна? – обратился ко мне клиент.
– Да, простите.
Я подняла глаза и столкнулась с наглым, самоуверенным взглядом Глеба Карамазова. Кто же ещё мог так бестактно ворваться в мой офис во время консультации, не предупредив заранее?
– Что вы хотели? – холодно спросила я.
– Нам нужно поговорить.
– Нам? Вы уверены, что именно такая формулировка правильная?
– Елена… – начал он.
– Евгеньевна! – напомнила я. – Что-нибудь ещё?
– Я подожду, когда вы освободитесь.
– В таком случае можете не ждать. Освобожусь я нескоро.
– И, всё-таки, я подожду, – и Глеб вышел в коридор, не забыв напоследок щедро одарить меня своей наглой и циничной улыбкой.
Конечно, мы не смогли продолжить консультацию. Клиент высидел время, но ничего ценного уже не сказал. Произошёл резкий откат. Он вернулся в безопасное для меня положение – младенца, который ещё даже звуков не произносит. Таким он и пришёл ко мне однажды. Таким уходит сейчас. А ведь мы работали почти два месяца! Мне не хотелось терять его. На горизонте маячили перспективы, и его эго вполне могло окрепнуть. Но когда объект становится небезопасным, приходится искать другой. Если он уйдёт, мне будет жаль. Жаль потерянного времени. И если бы в этом была лишь моя вина, я бы отнеслась спокойно. Ошибки допускает каждый, даже терапевт. Но здесь вмешалась третья сторона – та, которой быть просто не должно. О чём это может говорить? Несовершенство моей терапии?
Мы сами создаём вокруг себя пространство. Сами запускаем процессы, происходящие в нём. Логично предположить, что появление Глеба – результат моих преобразований среды. Я жаловалась на одиночество. Но вряд ли он способен его скрасить.
– Я могу войти?
В дверях снова показалась его фигура, как только клиент ушёл по истечении времени.
– Вы уже вошли. Незачем спрашивать второй раз.
Он снова улыбнулся и быстрыми шагами приблизился ко мне. Я встала. Мысль о том, что он будет смотреть на меня сверху вниз, вызывала тревогу и опасение.
– Надеюсь, я не слишком вас потревожил, – сказал он.
– Потревожил. А если быть точнее, вы вмешались в процесс терапии, тем самым, его нарушив и разорвав.
– Мало что в этом понимаю, – признался Глеб. – В любом случае мне хотелось с вами поговорить. И вам, я думаю, тоже будет полезно меня услышать.
– Вот как? – я скрестила руки на груди и потом осознала, что тело непроизвольно стало защищаться от этого казавшегося опасным человека.
– Да, – подтвердил он, не обращая внимания на сарказм, прозвучавший в моих словах. – Может, присядем?
– Такое впечатление, что вы – хозяин офиса.
– Знаете, это вполне можно осуществить. Я довольно давно и успешно занимаюсь бизнесом. У меня несколько крупных проектов, которые реализуются не только в нашем городе, но и за его пределами.
– Только не говорите, что это связано с ночными клубами.
Глеб усмехнулся.
– Нет, клубы я не держу. То место, где мы с вами встретились, принадлежит моему знакомому.
– И вы устроили туда работать свою дочь? Зачем? Если у вас, как вы говорите, прекрасно идут дела, деньгами вы обеспечены, зачем заставлять ребёнка работать, да ещё в таких сомнительных условиях?