Вернувшись домой с купленным молоком, я чувствовала себя ничуть не лучше, чем когда уходила якобы для того, чтобы сбегать в магазин. Моя фантазия о том, как мы с Кэллумом бросимся в объятия друг друга, как только сможем, разрушилась в прах. Я сидела вместе со своей семьей, пока они все рассматривали фотографии, сделанные в Испании, стараясь не смотреть на те из них, где был изображен Макс. И все это время внутри у меня зияла пустота.
Это не было похоже на то чувство, которое я испытывала, когда считала, что Кэллум меня не любит, или когда Кэтрин украла мой амулет и я думала, что она отрезала меня от него навсегда. Теперь во всем оказалась виновата только я сама. Боль в глазах Кэллума была делом моих собственных рук, и я не смогу его винить, если он решит положить нашим отношениям конец. Ведь он чувствовал себя несчастным и без того, что ему сделала я. Я сказала, что мне нужно идти к себе и оставила своих весело болтающих родителей и брата, чтобы подняться в комнату. Там все еще царил полнейший беспорядок – перед отъездом я собирала свои вещи в спешке, и на полу кучками валялись предметы одежды, обувь и косметика, которые я достала из шкафа, но не сочла нужным взять с собой. Не думая о том, что делаю, я начала подбирать вещи с пола, находя пусть весьма слабое, но все-таки утешение в том, что навожу в своей комнате хоть какой-то порядок. У письменного стола я остановилась, чтобы убрать стоящее на нем зеркало на его обычное место, и вдруг увидела в нем фигуру в плаще с лицом, закрытым капюшоном, и ощутила покалывание в правой руке.
– Кэллум? – прошептала я так громко, как только посмела, почувствовав огромное облегчение. – Это ты? Я не ожидала, что ты вернешься так скоро.
Фигура в капюшоне осталась неподвижной, но по ощущению в моем запястье я сразу же поняла, что это не Кэллум.
– Оливия? Это ведь ты, да? Сядь и скажи мне, что ты тут делаешь. – Я постаралась сказать это как можно более бодрым тоном. Оливия была еще ребенком; когда она утонула в реке Флит, ей было не больше двенадцати или тринадцати лет. Ее очень легко расстроить, и она все никак не мжет прийти в себя после своего недавнего столкновения с Кэтрин.
Я уселась за стол и увидела в зеркале, как фигура в капюшоне медленно села рядом со мной, снова и снова смыкая кончики больших и указательных пальцев обеих рук, соединяя получившиеся кружочки и образуя из них что-то вроде звеньев цепочки – Оливия всегда повторяла и повторяла это движение, когда нервничала, так что мне приходилось смотреть на ее руки и перемещать запястье, чтобы не потерять возможность слышать то, что она говорит. Наконец она откинула свой капюшон. Я приготовила для нее приветливую улыбку, совершенно не ожидая, что выражение на ее маленьком личике окажется таким подавленным и безутешным.
– Оливия! Что стряслось? Что с тобой?
– Это из-за Кэллума. Ему очень плохо, Алекс. Что у вас случилось? Пожалуйста, расскажи мне.
– Что значит «очень плохо»?
– Я еще никогда не видела его таким. Он страшно подавлен. Я думала, Кэллум будет рад, что ты вернулась, потому что он все время только об этом и говорил, но вместо этого его настроение сейчас просто ужасно.
Меня опять охватило острое чувство вины.
– Это сложно объяснить, Оливия. Он неправильно понял ситуацию, вот и все.
Она сразу же уловила суть проблемы.
– Ты нашла себе кого-то другого, когда была в Испании? Ты его бросила?
– Нет, это вовсе не так, – быстро ответила я, гадая, когда она успела научиться схватывать суть дела буквально на лету. Ведь она же в конце концов всего лишь ребенок.
– Тогда, наверное, дело в том, что он думает, что это все-таки так.
Я поняла, что не могу объяснить ей, как все обстоит на самом деле; это было бы нечестно по отношению к Кэллуму.
– Я уверена, что он вовсе так не думает, Оливия. Вероятно, он просто не успел собрать сегодня достаточно нектара, потому что ждал меня в аэропорту. Ты же сама знаешь, как это бывает.
Оливия пожала плечами, неохотно соглашаясь с тем, что я, возможно, права. Ее нижняя губа задрожала.
– Пожалуйста, не расстраивайся, – сказала я, видя ее несчастное лицо. – Все далеко не так плохо, как ты думаешь. Да, кстати, а когда ты сама в последний раз собирала нектар?
– Ммм, собрала немного сегодня утром, – всхлипнула она, все еще стараясь удержаться от слез.
– И потом больше ничего? Ничего не собрала днем? – Она покачала головой, опустив глаза в пол.
– Этого недостаточно, – мягко напомнила ей я. – Тебе надо собрать еще нектара. Помнишь, что всегда говорил тебе Кэллум? Ты должна все время пополнять запас, хранящийся в твоем амулете, особенно когда изначально чем-то огорчена.
– Наверное, ты права. Ведь мне все еще приходится как-то существовать со всем тем, что осталось от Кэтрин.
– О, Оливия! А я-то надеялась, что ее воспоминания уже выветрились сами собой.
Она покачала головой.
– Это невозможно. Мне не избавиться от них никогда.
Когда Кэтрин впервые появилась в нашем мире и принялась всячески изводить меня, Оливия украла у нее кое-какие из ее самых важных воспоминаний. Это привело Кэтрин в еще большую ярость, и она пообещала мне, что превратит мою жизнь в ад. И ей удалось. Оливия знала, что это отчасти ее вина и что воспоминания, которые она украла у Кэтрин, носили жизненно важный характер – они могли бы помочь мне спасти всех Зависших. Но, после того как Оливия их забрала, они были утеряны навсегда. А вдобавок к тому они еще оказались перемешаны с такой злобой, что отравили саму Оливию, и с тех пор она была вынуждена все время бороться с нарастающей тоской, которая грозила поглотить ее целиком. Я чувствовала себя ответственной за эти муки, и мне очень хотелось хоть как-то ей помочь.
– Тебе надо пойти и заняться сбором нектара, Оливия, и думаю, будет лучше отправиться на его поиски прямо сейчас.
– Пожалуй, я могла бы это сделать, – согласилась она, но вид у нее при этом был почти недовольный.
– Полагаю, Кэллум сейчас в здешнем кинотеатре. Ты сможешь найти его там и позднее вернуться сюда вместе с ним. – Я улыбнулась ей, но только мельком, не желая, чтобы она вообразила, будто я весела.
– Хорошо, я сейчас пойду. Я понимаю, что мне надо пособирать еще нектара.
– Ты же вернешься сюда, да? Ты должна понять, что у нас с Кэллумом все в порядке. Между нами просто произошла небольшая размолвка, только и всего. Такое иногда случается. – Говоря это, я пожала плечами, пытаясь преуменьшить серьезность всей этой истории.
Она, не мигая, посмотрела на меня своими большими грустными карими глазами.
– Я не хочу, чтобы это случилось. Я хочу, чтобы вы с Кэллумом смогли жить долго и счастливо и забрали в свой мир и меня.
В груди защемило сердце.
– Я знаю, и мы с ним хотим того же. Нам просто надо отыскать верный путь в этот мир. А теперь, – продолжила я уже куда более бодрым тоном, – отправляйся, набери в свой амулет желтых огоньков. Увидимся позднее.
Когда ощущение покалывания в моем запястье прекратилось, я вздохнула с облегчением. Иметь дело с Оливией было нелегко, но то, что она сообщила, очень меня обеспокоило. Я не хотела, чтобы Кэллум так жестоко страдал, и на меня вновь нахлынуло чувство вины. Если бы в Испании я вела себя с Максом тверже, он не набрался бы такой самоуверенности. В который раз я вновь в деталях вспомнила те кошмарные минуты в аэропорту, когда сознавала, что рядом со мной находятся они оба. Бедный Кэллум! Я понурила голову, сгорая от стыда, когда подумала о том, что сказал тогда Макс. Все было бы не так страшно, если бы он не упомянул, что поцеловал меня. Если бы я сейчас закрыла глаза, то смогла бы ясно вспомнить каждую деталь наших с ним прогулок по пляжу, каждый взгляд, который он бросал на меня, каждое его прикосновение и, разумеется, тот факт, что я, пусть и всего на мгновение, ответила на его поцелуй, прежде чем оттолкнуть от себя. Это и было самым худшим, потому я знала – я была не вполне честна, когда сказала Кэллуму, что не делала ничего, чтобы поощрить Макса.
Это случилось только вчера, но теперь мне казалось, что это произошло давным-давно.
Я с нетерпением ждала возвращения Кэллума и Оливии, и мне казалось, что вечер тянется бесконечно. Я распаковала свой чемодан и достала из него вещи, которые надо было постирать просто для того, чтобы чем-то занять свои мысли, но делая это, я то и дело вглядывалась в каждую полированную поверхность в надежде увидеть Кэллума и Оливию вновь. Однако, по мере того как текло время, мне казалось все менее и менее вероятным, что они смогут прийти. Вечером, в определенный момент нечто в амулетах Зависших вынуждало их всех возвращаться в собор Святого Павла, где они проводили ночь в Галерее шепота. Поэтому они не могли уходить далеко от Лондона, и у меня не было никакой возможности осуществить мою любимую фантазию и погулять с Кэллумом по пляжу на берегу моря, разве что мне удастся с помощью моего плана вернуть его в мир живых.
Я посмотрела на часы, и у меня упало сердце. Вероятность того, что сегодня я вновь увижу Кэллума, таяла с каждой минутой, а мне совсем не хотелось, чтобы он провел ночь, изводя себя беспокойством по поводу моих чувств к нему. И я решила подождать еще пять минут и, если он за это время не появится сам, позвать его. Взяв в охапку свою грязную одежду, я спустилась на первый этаж, туда, где стояла стиральная машина. Мама сидела на кухне, разбирая гору почты, накопившейся за время нашего отсутствия.
– Привет, Алекс, какая же ты молодец! Ты принесла мне одежду для стирки самой первой. Если хочешь, можешь загрузить все в машину, чтобы я включила ее перед тем, как пойду спать.
– Да, здесь почти все светлых тонов. – Но, засовывая одежду в стиральную машину, я все же вытащила из вороха одну из футболок. – Мама, а как насчет вот этой? Ее можно стирать со всем остальным?
Мама подняла глаза от горы писем и посмотрела на футболку, сдвинув очки на кончик носа.
– Хмм, не уверена. Дай-ка мне посмотреть на этикетку. – Какое-то время она читала крошечные буковки на этикетке футболки. – Нет, я бы не стала так рисковать. Я точно не помню, сколько раз она уже была в стирке, и думаю, она еще может полинять. Мы же не хотим, чтобы это случилось опять, не так ли? – И она усмехнулась, глядя на меня. Не так давно одна из моих бирюзовых футболок оказалась в машине вместе с кучей белых полотенец, и в результате все они приобрели довольно приятный бледно-зеленый цвет.
– Думаю, я пораньше лягу спать, мамуля, ведь сегодня мы встали, едва рассвело. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, солнышко. Я загляну к тебе, прежде чем лечь спать. – Она снова начала перебирать почту, и мне пришлось опять повернуться к ней, когда она вдруг сказала: – Алекс, погоди, тут есть для тебя какое-то письмо. – Мама достала из той стопки писем, которая была поменьше, простой белый конверт и протянула его мне. – Выглядит интригующе, – заметила она с улыбкой, в который раз проявив свое обычное докучливое любопытство.
– Вероятно, оно от кого-то из толп моих поклонников, – ответила я, с небрежным видом беря конверт.
– От кого именно?
– Это тебя не касается!
Она рассмеялась и сгребла со стола целый ворох рекламных листовок, предлагающих доставку пиццы.
– Но попробовать все же стоило! Теперь ты не рассказываешь мне вообще ничего. – Она по-прежнему улыбалась, но я знала – ей до смерти хочется узнать, что у меня нового на личном фронте. Когда я была младше, то рассказывала ей все, и мне известно, что теперь ей не хватает этих моих рассказов. К тому же после моего знакомства с Кэллумом, я стала особенно скрытной, так что неудивительно, что она сходила с ума от желания хоть что-нибудь узнать.
Я бегом поднялась к себе, держа в руке нераспечатанный конверт. Он был изготовлен из плотной бумаги – настоящий качественный конверт, а не один из тех, которые заклеиваются сами. На его передней части были аккуратно выведены от руки мое имя и адрес. Я сбросила со своего кресла-футона все барахло и плюхнулась на него, поддев пальцем клапан конверта. Внутри находился листок такой же плотной бумаги, сложенный вдвое. Я развернула его на колене и тут же нахмурилась.
Алекс, пожалуйста, позвоните мне, как только сможете. Нам с вами надо кое-что обсудить, и это важно.
Под этими строчками был тем же аккуратным почерком написан номер мобильного телефона. Я перевернула листок. На другой его стороне ничего не было. Конверт также ничего не говорил о том, от кого пришло это письмо, а почтовый штемпель оказался смазан и не читался. Просто обращенное ко мне послание и телефонный номер. Ни имени отправителя, ни какой-либо иной информации, по которой я могла бы догадаться, кто это может быть.
Нахмурив лоб еще больше, я взяла свой мобильник и ввела в него телефонный номер, указанный в письме, чтобы проверить, не принадлежит ли он кому-нибудь из тех, кого я знаю, но оказалось, что этого номера нет в списке моих контактов. Правда, это было совсем неудивительно, поскольку примерно месяц назад я ухитрилась испортить свой прежний телефон и не смогла перенести в новый все номера, которые в нем были. Так что теперь в памяти моего мобильника содержались только те номера, по которым я звонила уже после того случая.
Мой большой палец застыл над кнопкой вызова, когда я взглянула на обозначение времени. Было уже слишком поздно, чтобы звонить человеку, который, вероятно, мне не знаком. Я стерла неизвестный номер и бросила телефон обратно на письменный стол, после чего уселась поудобнее и уставилась в потолок. Я побеспокоюсь о том, кому принадлежит этот номер, завтра, а сейчас мне нужно подумать о более насущных вещах, а именно о том, как перенести Кэллума в мир живых и спасти его от вечного прозябания в мирке Зависших.
Я погладила поверхность камня, вделанного в амулет, на миг вглядевшись в золотые крапинки в его глубине, которые улавливали свет. Было почти невозможно объяснить то чувство, которые он мне дарил, чувство могущества и силы. В порядке эксперимента я вытянула руку и сконцентрировалась на этом изящном браслете, вернувшись мыслями к тому, что я сделала с Лукасом. Тогда я мысленно направила заряд энергии из моего амулета в его собственный, когда они были совмещены. Сейчас я попробовала снова мысленно послать подобный заряд, думая о том, чтобы сконцентрировать энергию, необходимую для помощи Кэллуму: надо же перенести его в мир живых.
Мою руку начало медленно охватывать странное ощущение, и амулет начал светиться.
Ошарашенная, я опустила руку, тряся ею, как будто мне хотелось избавиться от надоедливой мухи. Странное свечение тотчас прекратилось.
– Ничего себе, – невольно пробормотала я вслух.
Я сидела, глядя на свой амулет, и на меня вдруг снизошло ни с чем не сравнимое чувство спокойствия. И вместе с этим спокойствием пришла четкая и абсолютная уверенность в том, что я могу спасти Кэллума и всех остальных Зависших. Я просто знала это, и все.
Я слишком беспокоилась о том, что случилось с Лукасом, поняла я. Возможно, мы так никогда этого и не узнаем и проведем всю оставшуюся жизнь, изводя себя сомнениями, все больше раздражаясь от собственного бессилия и так и не попытавшись вернуть Кэллума в мир живых. Но теперь я была твердо убеждена – я знала, что достаточно мне попытаться, и с Кэллумом случится то же самое, что и с Кэтрин. Единственная разница будет состоять в том, что вместо прямого использования силы моих воспоминаний, чтобы помочь ему освободиться, я пропущу эту силу через амулет.
Я почувствовала себя так, словно у меня гора упала с плеч. Решение было принято, и я невольно улыбнулась. Оставалось только выбрать время.
Я все еще сидела на своем кресле-футоне, глядя на амулет, когда покалывание в запястье известило меня о том, что Кэллум наконец пришел.
– Привет, – нерешительно сказал он.
– Ты все-таки пришел! А я уже собиралась позвать тебя, пока еще не поздно. – Я начала вставать, чтобы сесть за стол.
– Нет, не двигайся. Мы можем поговорить и здесь.
Я уселась поудобнее.
– Если тебе так хочется. Но я предпочла бы видеть тебя.
Кэллум кашлянул с несвойственной ему неловкостью.
– Скажи, сегодня вечером, недавно, ты что-нибудь делала со своим амулетом?
– А что? Ты что-то почувствовал?
– Примерно пять минут назад мой амулет несколько секунд светился. Думаю, с амулетами некоторых других Зависших произошло то же самое, так что я сразу поспешил к тебе, чтобы узнать, все ли в порядке. Ты что-то делала со своим?
Я не могла его видеть, но сам он наверняка видел мое лицо, которое – я это чувствовала – заливалось краской. Так что не имело никакого смысла врать.