Und ich warte, und ich warte…
Auf etwas.
(Из текста известной песни).
I
Возле Зеленого моста по нечетной стороне Невского проспекта, но не у дворца Строгановых, где, обычно, почти шоколадного цвета подернутый уже старостью мужчина ничем не примечательной наружности всегда в одной и той же белой униформе предлагает бесплатно посетить музей шоколада, а с другой стороны реки, у дома, где, кроме прочего, колышутся флаги с вывеской отеля “Taleon Imperial”, стоял, замерзая в своей обыденности, человек, раздававший листовки. Человек этот может и был чем-то примечателен, но, вы, господа, думаю, согласитесь, что примечательность эта, если она и имелась, вряд ли кому-то бросалась в глаза, коль скоро большинство прохожих не слишком вглядывается в фигуры тех, кто отовсюду протягивает к ним свои руки, пытаясь что-то вручить, причем относится это, как мне представляется, в том числе и к тем немногим, кто принимает предлагаемую печатную продукцию. Особенно сложно заключить что-либо о том, кто пытается тебе что-то вручить, тогда, когда персонаж этот выглядит, скажем, как гипертрофированный плюшевый пончик или странного телосложения зебра.
Наш теперешний герой как раз был одет в костюм чего-то среднего между пломбиром в шоколаде и забрызганным мазутом ластиком – сразу и не разберешь, да и от воображения слишком зависит. Какие-то детали его обмундирования, призванные подчеркнуть что-то очень важное в предлагаемом продукте или услуге (он ведь, вполне возможно, зазывал людей в булочную или парикмахерскую – мало ли что такое может предложить вам бесформенный кто-то на осенней улице), были слабо различимы на фоне общей потертости и запыленности костюма, да они и вряд ли имели смысл. Сам же человек внутри этой бесформенной формы был вполне скрыт, а на свет Божий выступали лишь руки, державшие листовки, да ноги в грязных кроссовках, совершавшие спорадические движения по тротуару.
Лица прохожих примелькались нашему герою примерно в той же степени, что и он сам этим прохожим – многих он видел в первый и последний раз, но, тем не менее, не обращал на них никакого внимания даже и от скуки. Кстати, а было ли ему скучно? Он занимал весьма оживленный участок Невского проспекта, причем работал гипертрофированным пломбиром сравнительно недавно, а потому еще неизвестно, успела ли наблюдаемая через прорезь для глаз картина ему надоесть. Все, что он делал, это стоял изо дня в день на одном и том же месте и протягивал хоть с каким-то усердием имевшиеся у него буклеты прохожим, приговаривая, иногда (не слишком, конечно, разборчиво) что-то вроде:
– Приходите!.. Приглашаем вас!.. Заходите!..
Совершенно заунывное занятие, не требующее ни действительного физического, ни, тем более, интеллектуального напряжения, и вряд ли у кого способное вызвать симпатию. Оживленное уличное движение с людьми и частыми автомобильными гудками могло, пожалуй, создать предпосылки для обращения человека, занимавшегося подобной деятельностью, мыслями к самому себе, внутрь, ведь обнаружить что-либо интересное в таком обычном месте обычной осенью около часа дня не так-то просто. О чем думал наш трудящийся в тот момент? На этот вопрос ответить непросто, зато совершенно точно можно сказать, что он, обращая иногда внимание на лица своей целевой аудитории, смотрел, как правило, не на них, а сквозь них, не оставляя в своей хотя бы и краткосрочной памяти образы этих людей. Многие из них, вероятно, ходили здесь часто и даже в одно и то же время, но наш герой работал пока слишком недолго, чтобы кого-то заприметить даже и случайно.
Иногда в сознании нашего персонажа мелькали мимолетные мысли, касательно проходящих мимо людей или проезжавших автомобилей. Например, кто-то слишком быстро шел, а на каком-то мужчине средних лет слишком несуразно смотрелась его куртка (он прошел мимо в сторону Большой Морской, и лица его наш герой не видел, но затылок представился внушительным), тогда как такси слишком резко притормаживало в пробке – да мало ли чего еще такого! Среди прочего со стороны Большой Морской прошла, не обратив внимания на не слишком настойчиво протянутую в ее сторону руку с листовкой, женщина с сигаретой в изумрудного цвета пальто, которая вроде как никуда совершенно не спешила, хотя и явно не прогуливалась, и могла, в общем-то, взять одну несчастную бумажку. Наш персонаж усмехнулся про себя, проводив ее, хотя совсем недолго, взглядом. Действительно: любой труд должен быть оценен, а люди неблагодарны!
В четвертом часу наш герой, оказавшийся, по снятии с себя костюма пломбира или ластика, совсем молодым человеком лет явно около двадцати, причем скорее даже чуть менее, нежели чуть более, ждал кого-то на набережной возле Экономического университета, облокотившись на холодный поручень ограды и глядя в сторону выхода из здания сквозь равномерно распределенных вдоль тротуара курящих бесцветных студентов. Он явно кого-то выискивал, и этим кем-то оказалась направившаяся прямо к нему девица, наружности незаметной. Она была низкого роста, ниже даже нашего трудящегося, хоть тот и сам-то Голиафом далеко не вышел, с редкими, выкрашенными в цвет белой краски на квартирных трубах отопления, волосами и лицом совершенно заурядным, причем разукрашенным таким образом, будто целью своей она ставила создать недостатки даже там, где их нет, а не сгладить реально существующие или же выделить достоинства, не факт, что там даже присутствующие, хотя это все, наверное, вопрос вкуса. В кроссовках, недоуменно-смешных намеренно коротких джинсах и чрезвычайно объемной куртке это создание бросилось на шею к подавшемуся вперед молодому человеку, ее ожидавшему:
– Привет! Освободился же, а говорил, что долго будешь!
– Я потому и написал, что смогу подойти. Я хочу есть. Пошли!
В такой ситуации, господа, идти куда бы то ни было, иначе как взявшись за руки, почти не представляется возможным, ведь создается явственная угроза потерять друг друга или, может, упасть в Мойку (да, хоть это и странно, но в Мойку, случается, падают, да и не только в нее одну), а потому и наши герои отрывистый свой разговор продолжили именно в таком походном ордере.
– Ну, как сегодня? – спросила неизвестная нам пока девица – студентка, вероятно, не более чем второго курса.
– Никак, а как еще? Постоял. Что-то раздал. Что-то заплатили. Что еще может быть? – отвечал наш герой так, что можно было подумать, будто вопрос ему крайне неприятен.
– Говорила тебе, что надо устраиваться все-таки в общепит или на доставку в крайнем случае! – заметила его спутница несколько поучительно.
– Насть, ну чего ты опять? Я же пробовал – так? Попробую еще куда-нибудь, а пока-то надо как-то жить. Там что?
– На учебе? Да ничего особенного, еще не перестали обсуждать, будешь ли ты восстанавливаться.
– Да уж, восстановишься тут! – покачал головой молодой человек, как мы теперь можем заключить, чем-то провинившийся перед образованием и наукой бывший студент.
– Надо, Паша, надо, ведь иначе придется тебе и вправду работать, – заключила именованная Анастасией, взглянув на тезку апостола со смесью укора и риторического вопроса.
Дальше представленная нашему вниманию парочка, кое-как отобедав в заведении всемирно известной компании, гуляла некоторое время по городу, не слишком себя утруждая дальними переходами, и будучи занятой не самым содержательным разговором. Из этого последнего, как, впрочем, и из общего, уже несколько прояснившегося, контекста, следовало, что некто Павел был до самого недавнего времени студентом Санкт-Петербургского экономического университета, учился с некой Анастасией на одном потоке. Слово «учился» здесь, правда, весьма громкое, коль скоро молодой человек не смог себя затруднить даже на столько, чтобы не то что бы закончить весенний семестр первого курса без долгов, но и даже в начале осени постараться их вовремя ликвидировать. Нет, господа, не подумайте, что он себя не уверил в том, будто сделал все, от него здесь зависевшее, а нам с вами не следует, конечно, огульно осуждать его, но что-то все-таки подсказывает, что в большинстве случаев его ситуация оказывается вполне исправимой. Так это или не так было на сей раз, разобраться может и получится, но не сейчас.
Впрочем, следует сразу отметить, что и спутница его не относилась к числу людей усердных в самом широком смысле этого слова. Она училась постольку-поскольку, но здесь-то и претензии предъявлять грех, а вот в том, что касается жизни в принципе, она проявляла безалаберность вероятно даже и непростительную. Конечно, каждый волен сам выбирать, как и зачем красить волосы или, положим, ходить ему, несколько подпрыгивая, или не ходить, но все-таки какая-нибудь мысль за решениями человека стоять должна, пусть даже и самая простая, пусть даже и прихоть, но – самое главное – что-то осознанное, ведь пытаясь отдавать себе отчет в подоплеке своих же действий жить, кажется, гораздо интереснее. Снова, как и выше, не будем спешить с выводами, но заметим лишь, что на первый взгляд казалось, будто означенная Анастасия ни о чем существенном совершенно никогда не задумывалась.
Кроме всего вскользь упомянутого ничего примечательного из очерченной встречи двух персонажей почерпнуть было невозможно, а на следующий день наш тезка апостола снова занимал прежнюю свою позицию. Иногда выглядывало солнце, и в эти моменты что-то даже будто начинало радовать бывшего студента в его нынешнем положении, в целом же, однако, ничего необычного не происходило, и весь ход событий – если унылое течение такой работы вообще можно назвать «ходом» – не предвещал ничего радужного или даже просто цветного.
И все же именно вот тут-то, утрамбовывая гранитные плиты тротуара подыстёршимися уже подошвами своих кроссовок, наш герой совершенно неожиданно для себя, а сразу же еще и с большей неожиданностью мгновенного осознания этого факта, натолкнулся блуждающим туманным взором на вчерашнюю прохожую в изумрудного цвета пальто. Сейчас Павел уже специально задержал на ней взгляд, протянув, машинально, и руку с листовкой. Женщина эта шла в том же направлении, что и днем ранее, да и, вероятно, в то же время. Так же она и курила. Так же шла – не быстро и не медленно. У нашего трудящегося даже успела промелькнуть мысль, будто он где-то видел раньше такой именно оттенок зеленого, как у ее пальто, будто он может подобрать точное сравнение, но он не смог определить источник этой подспудной уверенности, а в следующую секунду его внимание уже переключилось снова на ничего не значащее пространство улицы.
Когда же через несколько часов Павел сидел в ресторане одной всемирно известной компании и ел, его мысль, обычно отвлеченная или безнадежно-необременительная, как бы то ни было удивительно, вернулась к сегодняшней встрече. Он подумал, что, вероятно, многих людей на улице он видел или, скорее, мог увидеть не впервые, но почему же тогда только одна она привлекла его внимание настолько, что внимание это в принципе смогло сфокусироваться, и что зрительный его анализатор смог выделить из всего потока один объект, не понятно, стоивший ли того? Герой наш удивился даже таким своим странным размышлениям, но удивление то было вполне мимолетным, ибо гораздо больше заняла его мысль, возникшая при взгляде на улицу, где некоторые прохожие съеживались от ветра, что пора бы понять, как одеться потеплее, если погода установится в явившемся теперь духе. А кстати говоря, если бы кто-нибудь из вас, господа, увидел Павла в тот момент, то он бы, пожалуй, задался вопросом, чего же ждет этот молодой человек, закончивший уже свою шикарную трапезу? Неужели снова вчерашнюю девицу?
II
Девица вчерашняя в свою очередь какими-либо выдающимися событиями истекшие сутки не отметила, не отстав в этом роде от своего кавалера. Знаете, господа, есть что-то такое очень забавное в подобного сорта людях. Вот названная Анастасия – студентка и бездельница – что она в своей жизни себе представляла? Она жила в общежитии, где обстановка и атмосфера так и благорасполагают к подвигам интеллектуальным и физическим. Она и совершала свой подвиг, не слишком усердно взрезая базальт тяжелой науки, а иногда – к слову сказать, не слишком часто, – пытаясь растворить его в различных спиртосодержащих жидкостях сомнительного свойства.
На этом моменте придется, господа, остановиться поподробнее, хотя и против воли. Знаете, дело тут было ведь невероятно банальное и неинтересное, а было оно весной того года, в осень которого разворачивались теперь здесь описываемые события. Я хочу сказать, что обратившая на себя наше внимание девица, сошлась со своим Айвенго в пломбирно-плюшевой броне именно в процессе неудачных химических опытов по растворению базальта тогда, когда наш рыцарь числился еще в том же, что и она, воинстве. Учились герои наши на одном потоке, но по достоинству друг друга смогли оценить лишь в процессе возлияний.
Вы, конечно, вообразите себе сейчас красочные римские пиры в виллах предместий Вечного Города или где-нибудь в Кампанье, где журчат фонтаны, воду и вино мешают в огромных кратерах, кипарисы слегка шуршат хвоей на ветру, а возлежащие у капища чревоугодия мужчины ведут ленивую беседу на философские и не слишком темы, и друзья познаются в вине, а после всего этого, ввечеру, отправляются патриции к своим матронам. Так вот пока ваше сознание услаждается уже картиной сией и воображаемыми звуками классической латыни, распеваемой поставленными голосами ораторов, я возьму, да и уничтожу весь ваш этот благостный мираж, сказав, что ничего такого и в помине не было! Просто Павел и Анастасия сошлись – и все тут!
Вообще за такими процессами, доложу я вам, наблюдать бывает весьма занятно, но вполне скучно. Вот бросалась девица наша на шею своему Ланцелоту днем. А что: думала ли она о нем к вечеру? Конечно, скажут иные, ведь писала же какие-то содержательные сообщения с помощью известного средства их доставки! Но как же узнать, в каком случае прикосновения пальцев к экрану соответствуют мыслям действительным и ими сопровождаются? Один известный поэт однажды рассказал придуманную им историю, снабдив своих героев именами реальных композиторов, и в истории той был некто, кто тоже прикасался кончиками пальцев к предметам – клавишам инструмента – однако же особенного какого-то чувства или, пуще того, любви в том не подразумевалось. А что же с нашей героиней?
Жила она, надо сказать, в не самом худшем из возможных общежитий, более того – во вполне приличном. Условия быта нашей Анастасии не слишком способствовали обстановке разврата не то что физического, но даже и морального, а потому вероятно и человеку не столь утонченному, как она, не захотелось бы при первой возможности бежать из логова сего, почему, собственно, героиня наша и оставалась дома в день теперь описываемый. Так же, как и вчера вечером она оставляла отпечатки своих пальцев на экране телефона, тогда как объект ее знакоизлияний завидел того, кого сам ожидал.
– Привет! – сказал подсевший к нему персонаж. Это был того же возраста юноша, роста приличного, телосложения нескладного, с бороденкой детской, несуразной.
– Привет, Егор! – отвечал ему Павел. – Ты не будешь есть?
– Я заказал. Рассказывай давай!
– А нечего мне рассказать. Что может рассказать пломбир в шоколаде? – спросил наш герой, попытавшись изобразить ироничную усмешку.
Собеседник посмотрел на него чуть из-под бровей с понимающим недоверием:
– Что, совсем мрак?
– Ну…
– Сейчас, заберу заказ, – перебил Егор едва начинавшего что-то из себя выдавливать Павла. – Теперь продолжай, – сказал он, вернувшись с подносом.
– Ну вот, например… Знаешь, много ведь одних и тех же людей по улицам ходит… – наш герой медлил, задумываясь, почему же на настойчивую просьбу товарища «что-то рассказать», ему захотелось рассказать именно это, но тут же, уверив себя, что факт сий обусловлен тем исключительно, что ничего другого хотя бы отдаленно интересного в голову не приходило, продолжил: – Так вот как-то быстро начинаешь замечать одних и тех же людей.
Егор жевал, наклонившись над столом и вопросительно смотрел на Павла.
– Правда? Так уж сразу за несколько дней нашел постоянных клиентов?
– Смешно ему! – ответил Павел, наклоняясь, зачем-то, навстречу собеседнику. – Заметил вот два дня подряд одну девушку…
– А, вон куда тебя потянуло!.. – товарищ его явно был в настроении поскабрезничать. – А как же Настя?
– Да ну тебя! Сам же спросил и не слушаешь. Стану я рассказывать! – трудящийся отстранился.
– Говори, чего же гнешься?
– С Настей все нормально у меня. А эту я заметил, потому что у нее пальто такого цвета… знаешь… это называется «изумрудный», наверно, а мне кажется, что я видел где-то уже. Ну… цвет такой, а не другой. Именно такой.
Собеседник, явно уделявший больше внимания еде, чем словам своего друга, ответил с нотками разочарованного-безразличия:
– В каком-нибудь Эрмитаже, если был там когда-нибудь.
– Точно! Ты про те вазы большие? Я там был, когда приехал поступать.
– И ты поэтому запомнил? – поинтересовался Егор, снова взглянув в глаза товарищу. – Только за цвет пальто?
– Да что ж тебя теперь заело? Говорю же! Что мне тебе рассказывать? Как глупо я в костюме мороженого выгляжу?
– Не волнуйся! Сейчас вот я тебе кое-что сообщу смешное…
Дальше разговор пошел уже в обыденном, читателю не интересном, русле, но герой наш был, вероятно, удовлетворен тем, что ему, с одной стороны, подсказали, где он мог бы видеть означенный оттенок и какие ассоциации мог выстроить, а с другой стороны – достаточно быстро сменилась тема. Однако он не отдавал себе отчета в том, нашел ли он ответ на вопрос – это раз, и почему все-таки захотел рассказать именно об этом, причем сразу же – это два. Что-то как будто боролось внутри него. Мы же пока отойдем немного в сторону от ведущих беседу молодых людей и сообщим некоторую информацию о вновь явленном персонаже.
Этот самый Егор жил в Санкт-Петербурге от рождения, был на год старше Павла, а учился в другом университете, в самом Государственном. Внешность его мы уже слегка обрисовали, а добавить к портрету стоит разве что его странную манеру одеваться, совокупляя в одном костюме вещи, между собой не стыкующиеся совершенно, как то: пальто и оборванные снизу широкие джинсы. Господин этот имел, кстати, привычку при приветствии сжимать руку резко, отрывисто и сильно, но – быстро, будто спеша ее выдернуть. Ходил он, заметно загребая правой ногой, а говорил весьма протяжно: то ли слащаво, то ли с ленью.
У сего господина в родственниках числилась еще представляющая определенный интерес сестра, которая именовалась Елизаветой и в то время, как брат ее разговаривал с Павлом, пила пиво в компании своих коллег возле метро «Василеостровская». Госпожа эта обиталась в десятом классе, училась хорошо, виды на жизнь имела, с наркотиками пока не связывалась. Она вообще была особа легкомысленная, но весело или по-настоящему сейчас судить не будем. Упомянуть же Елизавету пришлось именно теперь по той причине, что, во-первых, «кое-что смешное», что сообщил Егор Павлу касалось именно ее, а во-вторых, вечером, когда Егор вернулся домой, обругав, правда, лишь мысленно, по пути многих людей в метро (он ехал как раз около шести, так что кандидатов было хоть отбавляй), он застал поджидавшую его родственницу.
Состоявшийся далее разговор с этим созданием, которое, как оказалось (хотя то и не удивительно) зашло домой ненадолго, чтобы отправиться гулять еще до того, как родители вернутся с работы, и которое явно было навеселе, мы дословно здесь приводить не будем. Заметим только то, что, не будучи сам строгих правил, брат относился к сестре с каким-то благим и добрым сожалением или чувствовал себя непроизвольным и не слишком успешным наставником, хотя у него никто никаких существенных советов не просил, а скорее пытался – весьма неуклюже – его использовать в личных корыстных целях. Он же думал иногда о том, что было бы неплохо как-то сохранить Лизу хотя бы в ближайшее время. Кто знает, может быть так проявляло себя чувство ответственности или привязанности? Однако, как неизменно оказывалось после очередной ее выходки, Егор ничего для обеспечения этой сохранности не делал. Вот и теперь она ушла, получив от него деньги «на такси», и по умолчанию было понятно, что ждать сие творение домой раньше одиннадцати вряд ли стоит, хотя календарь сообщал, что сегодня не суббота и даже не пятница. Кого это останавливало когда-либо, тем более – в школе?
III
Назавтра около часу дня Павел уже точно знал, чего он ждет. Он намеревался увидеть ту же госпожу в изумрудном пальто, но намеревался пока все же из любопытства, а может еще из чего-то весьма невинного, но уже по крайней мере ждал. Ожидание это подспудно нервировало, что, как мы прекрасно знаем, часто бывает, и наш герой старался вручать свои листовки более активно, нежели обычно, убегая, хотя и неосознанно, таким образом от тревоги.
Госпожа в пальто появилась. Она была точно та же, что и в прошлые дни: с сигаретой и маленькой дымчатого цвета сумочкой и таких же замшевых сапожках (хотя наш трудящийся в первый раз только обратил внимание на эти последние два предмета). Чем-то она приковывала к себе внимание, и Павел на этот раз совершенно механически проследил за ней взглядом более долгим и скрупулёзным. Кроме прочего, когда она, как раз проходя мимо него, подносила сигарету ко рту, он заметил и кольца на пальцах, но не уловил не только никаких деталей, но даже и того, сколько их. Его костюм испачканного ластика успешно скрывал выражение лица Павла, которое в тот момент было, смею предположить, весьма размытым. Мало того, он не сразу даже понял, что кто-то постучал ему сначала по спине, а потом и по левому плечу, пока герой наш стоял вполоборота и смотрел в сторону Зеленого моста вслед девушке в изумрудном пальто.
– Ку-ку, мороженое!
Павел обернулся. Его звал Денис – сомнительный субъект из хостелоподобного общежития (или общежитиеподобного хостела), в котором наш герой жил после отчисления из университета.
– Давно не виделись. А ты здесь что? – спросил он своего соседа по жилищу еще рассеянно, но может быть с некоторой неприязнью в голосе.
– А я здесь – то! Эту в зеленом приметил, да? – голос у новоявленного господина был из гудящих гортанной хамоватостью, одет этот персонаж был гораздо более нелепо и унизительно, чем даже Павел в костюме пломбира, а его самодовольно-наглая ухмылка вкупе с отвратительной вонью дешевых сигарет, им употребляемых почти взамен пищи, дополняла картину.
Павел был не из тонких натур, как вы, господа, могли уже заключить, но даже и ему мгновенно стало сначала неуютно, а потом и мерзко, хоть он то, конечно, и не сразу осознал.
– Тебе-то какая разница? Мало ли кто тут каждый день ходит! – уже раздраженно ответил Павел, думая, как бы оборвать разговор с этим, невесть откуда свалившемся, господином.
– А, так каждый день! – тот рассмеялся зло с прихрипом. – Я тут тоже каждый день хожу, а ты слепой!
– Чего?
– Ты работай… Работай давай! Я завтра к тебе пораньше подойду, – сообщил Денис, издевательски как-то подмигивая и бросая окурок мимо урны.
– Зачем ты тут сдался? – Павел был готов уже послать незваного товарища куда-нибудь в надежное место.
– Помогу тебе. Увидимся! – он пошел прочь.
Нашему трудящемуся произошедшая сцена не слишком понравилась, если не сказать – слишком не понравилась. Господин, вызвавшийся ему в «помощники» (какая вообще, к черту, «помощь»?), был ему неприятен. Он ночевал с ним в одном помещении, хотя этот самый Денис не всегда проводил ночи там, где будто бы был должен, а на эту свою жизнь зарабатывал не очень-то понятно, чем. Вроде как и в доставке еды даже работал, но у Павла сложилось впечатление, что личность это порочная и чем-то не гнушающаяся. Оставался только вопрос: чем? Анастасия, видевшая сего Дениса лишь однажды, но слышавшая кое-что из рассказов своего кавалера, каждый раз напоминала Павлу, что было бы неплохо как можно скорее найти иное место жительства или, по крайней мере, свести взаимодействие с подобными людьми до минимума. Он и так не слишком часто общался с описываемым теперь господином, и тем хуже было то, что тот застал сегодня нашего трудящегося ровно в этот, а ни в какой другой момент, да мало того еще и вполне понял, на кого именно обратил внимание Павел.
Однако медаль случившегося предательски показывала и свою вторую сторону. Ведь не мог же этот тип просто так сказать, что придет помочь? Не мог, пожалуй. А как вы думаете, господа, мог он знать что-то такое особенное? Что-то ведь он мог предложить Павлу? И почему именно только завтра, а не сейчас же? Наш герой задавался всеми этими вопросами, хотя и пытался делать вид, что обдумывает, как бы увильнуть от неминуемой будущей встречи с сомнительным персонажем, не увиливая при этом от встречи с девушкой в пальто и сапожках. О, что за крамольная мысль!
Именно, друзья мои, крамольная, ибо в четыре часа Павел, заслуженно покинув свой пост, гулял снова, как и третьего дня, с Анастасией. Та выглядела все так же нелепо, хотя и несколько другим манером, так же вешалась иногда на шею и лезла целоваться, а наш Айвенго в этот раз отвечал вяло, думая, как бы рассказать ей о сегодняшней встрече с Денисом, ничего лишнего не сболтнув при этом. Он, конечно, был далек от мысли, что в такой щекотливой ситуации замалчивание подробностей или их выдумывание иными, нежели они были на самом деле, может сыграть как минимум не лучше, чем их настоящее приведение, которое можно было бы обратить даже в шутку или каламбур. Больше того, он был далек и от мысли о щекотливости своего положения, ибо как можно определить новое место свое в пространстве, когда не знавал и старого? Думается мне, что чтобы понимать свое текущее состояние, свои мысли и желания, Павел должен был их с чем-то сравнить, да вот только раньше-то он как-то и не слишком примечал, а мнение Анастасии ему узнать почему-то хотелось, и, значит, говорить нужно было теперь, когда как раз следовало бы сначала подумать.
Наконец, когда они стояли на светофоре возле памятника Кутузову у Казанского собора, решив не слишком кривить, а просто недоговаривать, Павел начал:
– Слушай, Насть, ко мне сегодня Денис подходил…
– Этот скользкий тип? Когда?
– Когда я работал. Около часу дня… – тут наш герой выпалил сразу, будто набравшись силы: – Я тогда увидел женщину, которая уже проходила вчера мимо меня. Ну, люди одни и те же ходят – обеденное время или что-то такое… Так вот, я посмотрел как раз в ее сторону, а он тут меня дергает…
– Правильно, нечего на баб засматриваться! – рассмеялась девица.
– Это да, – поспешил подтвердить Павел, благословляя что-то или кого-то за то, что все пока шло гладко, – Но ты слушай! Он заметил, на кого я обратил внимание, и сказал, что завтра придет и… поможет, – закончил наш герой, выдыхая.
– Что сказал? Поможет?
– Да.
– Он пьяный был что ли? Или он просто несет чушь?
– Не знаю, Настя, только пока я с ним в одном помещении ночую… Не понимаю, как от него отделываться!
– Интересно ты попросил меня помочь, – ответила Павлу спутница. – А я-то что? Не я с ним говорила. И вообще!..
– Да все понятно! – отрезал Павел, которому вдруг почему-то совсем опротивела эта тема. – Я разберусь.
– Он явно с языком без костей, – продолжала, тем не менее, да еще и вон в каких выражениях, Анастасия. – Или это шутки какие-то. Там, где их нет. Откуда он узнал, что ты там… работаешь?
– Он и не знал, – отрицательно помотал головой бывший студент. – Я ему не говорил, это точно.
– Уверен?
– Такому типу все рассказывать? Ты его рожу видела?
– Твоя не лучше.
– Ага, конечно! – покачал головой Павел, внутренне уже жалея, что разговор застрял на этой неприятной теме.
– Шучу. Но как он тогда увидел тебя там? – спросила Анастасия.
– Сказал, что каждый день там ходит мимо.
– Правда? Избегай его, по возможности.
Кавалер не ответил, рассчитывая, наконец, уйти от наболевшей темы и попытаться вообще отвлечься. К счастью, спутница его восприняла все это достаточно поверхностно, а того только и не хватало еще, чтобы она стала к чему цепляться. Хотя, господа, как вы думаете, могла ли особа, подобная сией Анастасии, к чему-нибудь уцепиться? Мнится мне, что в той неопределенности, в которой пребывали герои нашего рассказа, натура куда более проницательная и настороженная вряд ли усмотрела бы чего-то глубокого или вызывающего опасения, а разве могла себе такое позволить рядовая студентка второго курса рядового университета, гораздо более занятая внешними проявлениями мнимого нонконформизма, а еще – поисками дешевых кроссовок и маникюра, чем размышлениями о чертогах разума своего возлюбленного, если этот последний, конечно, мог так именоваться, что само по себе тоже очень сомнительно. Да уж, господа, негодный попался вам повествователь – слишком уж во всем сомневается!
Но – тут уж поверьте! – в чем ваш рассказчик не сомневается, так это в том, что на следующий день после двенадцати (было, кстати, пасмурно, и моросил дождь) Денис составил Павлу компанию, как и обещал. Он просто появился снова откуда-то совершенно внезапно, сказал, что постоит рядом и завел какой-то пустой разговор о бытовых вещах, текший, впрочем, очень вяло. Павел испытывал смешанные чувства – он метался мыслью. Ему было противно это общество, но он, почему-то, не мог прогнать незваного гостя, причем герой наш старался не думать о том, зачем тот сюда пришел. А время неминуемо приближалось к часу появления девушки в пальто, тогда как трудящийся надеялся, что, может, сегодня она не пройдет, хотя тут же, подспудно, ему было интересно узнать, какие виды имеет этот мерзкий Денис с его наглым лицом и развязной манерой держаться (громкие слова, ведь никто еще не решился утверждать, что он мог именно «держаться»).
Павел заметил госпожу в пальто (сегодня она была еще и в платке) на этот раз издалека. Она шла, кажется, чуть быстрее, чем обычно, что, вероятно, объяснялось не самой приятной погодой, и практически не отнимала свою неизменную сигарету от губ. Наш герой почувствовал, как он сразу же разволновался, и теперь нужно было не выдать это волнение своему непрошенному компаньону. Тот, однако, был не менее наблюдателен, чем Павел.
– Ага, вот и она!.. – проскрипел он, пока женщина проходила мимо. – Пойду за ней. Я напишу тебе позже. Или позвоню. Жди! – бросил Денис, уже направляясь вслед за нашей героиней.
Трудящийся растерялся – он не успел понять, что происходит и лишь протянул было руку, чтобы остановить своего «помощника»:
– А… – но тот уже пошел.
Какие только сочетания цензурных и нецензурных ругательств не проносились в голове Павла в течение следующих нескольких десятков минут, а может даже и часа! Он был бессилен что-либо сделать, тогда как Денис что-то затевал. Зачем он пошел следить за ней? Почему сказал, что напишет или позвонит? Это все очень дурно пахло. Очень дурно! Или как иначе? Павел ничего не понимал, а тем более – не знал, что теперь предпринять. Он, кажется, оказался уже втянут в какую-то историю, но с другой стороны – откуда такие странные предчувствия? Ведь Денис явно не знал эту девушку. Павел ее тоже не знал. Больше того, он по-прежнему не понимал, чем она его самого заинтересовала, а теперь еще вот обнаружилось, что его сосед по жилищу проявил к ней интерес буквально сразу же, и интерес очень странного рода. Загадочный, заговорщический интерес, в котором Павел должен был зачем-то непременно участвовать. Но самым страшным было то, что его в это же время разбирало, отказывая ему в признании себя, темное, нехорошее любопытство, мол, что же из этого выйдет? Об этом думать было уж точно невозможно, и он некоторое время просто бессвязно, бестолково и беззвучно матерился, а новости от Дениса не заставили себя долго ждать. Тот писал: «Будь к семи часам на «Маяковской». Выход на Марата. Не опаздывай».
IV
Без десяти минут семь наши герои встретились в вестибюле станции «Маяковская». Павел вел себя как классический древний римлянин: покорился року и собирался стоически принять удары судьбы, если таковые последуют, хотя сам он, конечно, в силу субъективно-объективных причин не сравнивал себя с Гракхами, Цицероном, Катуллом или Августом. Павел и Денис стояли в стороне от потока людей, сходящих с эскалатора, и преимущественно молчали. Единственное, что еще до того Павел спросил у своего «помощника» в текстовом сообщении, зачем ему ехать на «Маяковскую», и что тот собирается делать. Ответ был получен расплывчатый: «Покажу тебе кое-что смешное».
Госпожа в изумрудном пальто появилась около пяти минут восьмого и целеустремленно проследовала в направлении выхода на улицу Марата. Наши мужчины отправились, держа дистанцию, за ней (тут только Павел обратил внимание, что его спутник был в другой куртке и других джинсах, нежели днем, хотя до того он даже и не подозревал, что у его соседа есть еще хоть какая-то одежда, кроме той, в коей этот последний обыкновенно ходил). Они вышли на Марата и перешли ее на светофоре, затем направились по Невскому и, пройдя два дома, свернули на Пушкинскую. Там людей было гораздо меньше, чем на проспекте, и они тут же перешли на другую сторону Пушкинской, где девушка зашла в табачный магазин. Наши наблюдатели остановились в стороне. Денис тяжело опустил руку на плечо Павлу:
– Не делай выходок, понял?
Тот машинально кивнул – ставки уже были сделаны, да вот только он не знал, что и на что поставил.
– Мы просто пройдем за ней, кое-что проверим. Не делай резких движений. – сказал Денис и, помедлив, добавил: – Иначе мне придется. Пошли!
Они продолжили свой путь вслед за неизвестной героиней. Погода к этому времени наладилась: совсем не было осадков, да и ветер лишь слабо напоминал о себе. Однако было, конечно, уже темно. Сердце Павла билось часто. Он совершенно ничего не соображал, понятия не имел, что происходит, и зачем они здесь, ему лишь казалось, что его партнер знает точку назначения – так будто бы получалось из анализа сказанного им. Но герою нашему было не до анализа. Он видел перед собой только ее силуэт.
Знаете, господа, зрелище это сильно било по бывшему студенту. Он вряд ли отдавал себе тогда в этом отчет, но выходило так, будто каждый удар каблука ее сапог по тротуару, удар совершенно неслышный в действительности, звонким цоканьем отдавался в голове его, разлетаясь сразу же молниями и по всему телу. Он видел только фигуру в полутьме под фонарным светом. Фигуру, лишь движущуюся фигуру… Но как она двигалась! Любые оформленные мысли выветрились из его головы окончательно и как-то сразу. Даже о существовании подле себя главного виновника всего происходящего (хотя Павел не отдавал себе отчет в том, что и где происходит) он вспомнил только на пешеходном переходе через кузнечный переулок, когда Денис попал в его поле зрения. Проще говоря, наш трудящийся потерялся совершенно и вполне. Что же с ним такое приключилось? И почему так внезапно, в такой важный момент?
Пошли по Коломенской, снова перешли улицу. Павел взглянул на секунду на своего спутника, и ему показалось, что тот выглядел уже будто чем-то удовлетворенным. На Коломенской было совсем уж пустынно, и какие-то одиночные прохожие виделись лишь совсем далеко. Девушка в пальто, которая за всю дорогу ни разу не обернулась и не делала никаких неожиданных движений, свернула вдруг в какой-то двор. Тревога Павла превратилась в кошмарное предчувствие неизвестной еще катастрофы в тот самый момент, когда они, сбавив шаг по инициативе Дениса так, будто он точно знал, что это можно допустить без ущерба для дела (какого же дела все-таки?), увидели ее входящей в дверь лестницы под аркой. Наши герои остановились неподалеку.
– Мы пришли, – заявил Денис, недобро улыбаясь.
Павел, собрав в себе остатки силы духа, спросил подрагивающим голосом:
– Куда… пришли?
– Через несколько минут она выйдет, а потом мы сразу зайдем обратно. Встанешь у двери. Внутри. Потом поменяемся. Не делай глупостей, понял? Не вздумай даже дергаться. Но ты не из дураков, иначе – зачем ты мне тут? Я же понял, что тебе нужно, – сказал Денис, глядя Павлу прямо в глаза.
«Приехали!» – подумал Павел, но отступать было некуда, да и поздно.
Девушка в изумрудном пальто действительно вышла из той самой двери минуты через две-три, но сразу же была встречена «помощником» нашего бывшего студента: Денис шагнул ей навстречу и, левой рукой прижимая ее к себе, а правой – зажимая ей рот, втолкнул обратно на лестницу, а Павел, действуя уже абсолютно машинально, вошел за ним.
Дверь закрылась. Они оказались на тесной лестнице, где, вероятно, располагалось мало квартир. Вид у всего помещения был жалкий: ремонт давно не делался, лампочка светила тускло, а стены и потолок представляли собой убогие остатки былого благополучия. Это все Павел, однако, припомнил уже потом, а тогда впечатление сложилось если только молчаливое.
– Ну что, что у тебя в сумке, а? – говорил Денис в лицо женщине хрипло-свистящим полушепотом; ответа он, однако, явно не ждал. – Знаешь, какие у тебя перспективы? Знаю, что знаешь!
Та смотрела на своего душителя растерянно и тяжело вздыхала, будучи прижатой к стене. Платок съехал с ее головы, и волосы частично сбились вперед, слегка прикрывая лицо, которое Павел не мог разглядеть в подробностях в полутьме лестницы, когда еще и отвратительная ладонь его «помощника» грубо сжимала ее рот, хотя та будто и не собиралась ни кричать, ни сопротивляться. Наш бывший студент не заметил, как его напарник освободил левую руку и что-то достал из кармана. Это был перочинный нож, немедленно приставленный к горлу жертвы.
– Хочешь, чтобы все обошлось? А?
Женщина стала активно кивать.
– Конечно, ты же не дура! Да?
Она попыталась что-то сказать.
– Отпускаю, отпускаю… Не вздумай заорать, – прохрипел Денис, отнимая ладонь от ее губ.
– Да… Что вам… нужно? – спросила девушка очень тихо, не контролируя еще дыхание.
– Умница! – улыбнулся Денис, не отводя, однако, ножа от ее горла. – Нам на двоих. Ну и… обслужить, конечно, – сказал он, все так же мерзко улыбаясь и указывая глазами вниз, а затем добавил: – Можешь и себе оставить. Но это только если хорошо обслужишь. По настроению.
– Да… Ладно… – она спешила со всем согласиться.
– Поднимемся вверх на следующую площадку. Лишний звук – порежу. Ты оставайся тут пока, – эта последняя инструкция была адресована уже Павлу.
Девушка в пальто и ее мучитель поднялись на один пролет, причем шла она сама, впереди, но он не убирал нож. Она остановилась и повернулась. Павел видел ее лицо теперь в другом свете: тонкий нос, очерченный подбородок, где-то в тени – глаза и немного размазанную вокруг губ помаду. Господа, герой наш едва не бросился в эту секунду на своего подельника! Но что он мог сделать? Женщина же, кажется, немного пришла в себя.
– Можно я покурю сначала? – спросила она все так же тихо, но уже не столь отрывисто, как говорила до того.
– Да, конечно! – ответил Денис.
Она накинула сумочку на плечо, достала из кармана сигареты и закурила. Огонек зажигалки блеснул бликом на стекле пустой бутылки, стоявшей на краю ступеньки следующего лестничного пролета. Сердце Павла билось неимоверно. Его сосед стоял к нему почти спиной, держа в правой руке нож, поэтому его лица не было видно. Нашему бывшему студенту казалось, что он вот-вот потеряет сознание, хотя он и не знал, как это происходит, да и был, к тому же, как-то странно сосредоточен.
Девушка частично отерла размазанную помаду пальцами. Сделала одну короткую затяжку. Вторую – подлиннее. Стряхнула пепел. Все время она смотрела на своего мучителя или по крайне мере куда-то около него. Тут она вдруг улыбнулась весьма дружески, если не сказать, обольстительно, и поманила Дениса:
– Иди сюда!.. Ну… Расслабься ты со своим ножиком!
То, что произошло дальше, мелькнуло перед Павлом молниеносно, но так ярко и отчетливо, будто происходило не на полутемной лестнице богом забытого дома на Коломенской, а при самом ярком дневном свете, и будто герой наш не был черт его знает, как растерян, а наоборот, находился на пике контроля за своей концентрацией и вниманием.
Денис сделал движение навстречу его поманившей, которая, в этот момент, поднесла сигарету к губам и затянулась в третий раз. Затянулась глубоко, сама подаваясь тут же вперед, и вдруг, когда огонек сигареты был особенно ярким, рывком ткнула ее в глаз своему оппоненту. Он взревел, выронил нож, хватаясь руками за лицо, а она, оттолкнув его в сторону, бросилась вниз, хватая по пути пустую бутылку с лестницы. Эта бутылка и пришлась аккурат по голове многострадальному Павлу (он был, правда, в капюшоне), причем он не успел даже отшатнуться, а тем более – попытаться остановить девушку. Она же, не теряя времени, выбежала на улицу еще до того, как матерящийся на все лады «помощник» сам попытался спуститься, дабы что-то еще успеть спасти, а может и просто механически, не останавливая поток своих хриплых воплей.
V
Господа, вы часто думаете о пожаре Александрийской библиотеки? Я, признаться, не слишком, поскольку печаль непреодолимую вызывает у меня мысль эта. Сколько книг! Сколько книг! Сколько достижений Античности кануло в Лету и теперь все еще продолжает переизобретаться? И что сейчас? Разве люди много читают? Разве люди разбираются в сути вещей? Читают-то, может, и много, но разбираются ли? Что читают?
Не будем драматизировать: конечно, что-то в этом мире еще есть. Повествователь ваш, как вы уже, вероятно, заметили, страшный консерватор и ретроград по меркам нынешним, но даже такой черствый человек – поверьте хоть раз! – приходит в умиление, когда видит, как кто-то читает Канта, а не ленту в какой-нибудь известной социальной сети. Но наблюдать-то мы можем лишь в пространстве общественном, скажем, в транспорте. А что происходит дома по вечерам, за закрытыми дверями? Сколько образованных людей было раньше, а сколько сейчас? Самое-то главное ведь не количество, а качество. Не сколько, кто-то читает, а что, и даже как.
Наша героиня жила в совершенно обычной квартире в относительно спальном районе. На часах было уже около десяти вечера, и она сидела за столом на кухне – как ни покажется вам странным, читала и курила в полной тишине. На столе перед ней лежала раскрытая бумажная (неужели и тут консерваторы?) книга, зажигалка и пачка сигарет, а пепел она стряхивала в не самую тривиальную пепельницу, стилизованную под шляпу-треуголку, где, кроме прочего, покоилось уже и несколько свежих окурков. Поодаль, уткнувшись, обиженно, экраном в столешницу, покоился телефон, и ничто, кроме монотонного шума холодильника и щелканья часов на стене, не нарушало почти совершенной тишины, разве иногда откуда-то от соседей доносились некоторые звуки, вроде хлопающей входной двери. Девушка была явно сосредоточена на своем занятии.
В это время в дверь позвонили, однако даже мелодия звонка не сразу заставила ее оторваться. Она прикрыла книгу, заложив ее закладкой с изображением Данте и Вергилия и, притушив сигарету, направилась к двери. Взгляд в глазок позволил установить, что в дверь звонит мужчина, которого она опознала, как соседа сверху, хотя и не была с ним лично знакома, но видела неоднократно, несмотря на то, что тот, кажется, жил на этом месте не так давно. Девушка открыла.
– Добрый вечер! – приветствовала она его голосом негромким и каким-то глубоким, немного даже улыбаясь, но почти только лишь глазами.
– Здравствуйте! – ответил ей тоже молодой еще мужчина умеренно высокого роста, с лицом открытым, но будто бы несколько уставшим, одетый по-домашнему или почти по-домашнему в незамысловатую рубашку и брюки без ремня. – Я ваш сосед сверху. Извините, что так поздно беспокою, я хотел…
– Проходите, чего же вы стоите за дверью? – пригласила девушка, отступая на шаг и приоткрывая дверь.
– Нет, я только… – замялся было ее гость, но, решив, видимо, не быть грубым, переступил через порог. – Я только хотел сказать, что… Понимаете, я не слишком чувствителен в этом смысле, но вентиляция работает неплохо, и я обычно ничего против не имею, но вы сегодня как будто…
– Слишком много курю? – закончила она его фразу. Она стояла перед ним в легком домашнем халате, опершись плечом на стену, темно-каштановые волосы были собраны в пучок на затылке, и смотрела вроде бы прямо в глаза, хотя мужчина больше глядел в сторону.
– Да!.. а… Как вас зовут? – спросил посетитель, взглянув ей в глаза.
– Виктория. Можно, конечно, Вика. А вас? – она протянула руку.
– Григорий. Гриша. Очень приятно, хоть познакомились! – он пожал ее руку, едва касаясь, точно боясь нарушить что-то, повредить нечто очень тонкой работы.
– Ваше имя сейчас нечасто встречается, – заметила Виктория.
– Да, кажется, – согласился ее собеседник.
– Так вы говорите, что я сегодня много курила?
– Больше обычного.
– Это правда, – кивнула она. – Простите, я буду чаще выходить на балкон.
Григорий отрицательно помотал головой:
– Совершенно необязательно выходить на холод – заболеете! Вы можете курить в квартире, просто… Проветрите сейчас, что ли… – тон его был не в меру даже спокойным, будто он должен был извиняться, а не она.
Девушка улыбнулась теперь уже по-настоящему:
– Конечно! Еще раз извините, что потревожила вас таким образом, – тут она, сделав небольшую паузу, добавила: – Может хотите чаю? У меня есть пирожные. Хотя уже почти ночь…
– Нет, что вы! Большое спасибо за приглашение! – энергично, но с какими-то странными нотками ответил Григорий. – Я и так уже слишком вас занял своими капризами. Я лучше пойду к себе.
Виктория пожала плечами:
– Заходите как-нибудь вечером, если пожелаете.
– Да, хорошо. Спокойной ночи!
– И вам!
Она закрыла дверь и вновь осталась одна. Она чему-то глубоко вздохнула, немного откашлялась; прошла на кухню и открыла там окно, затем, взяв из пачки новую сигарету, несмотря на то, что потушенная ею при появлении гостя была только начата, и зажигалку, вернулась в прихожую, накинула там на плечи известное уже нам изумрудное пальто и вышла курить на балкон.
Из открытых створок понесло промозглой свежестью и приглушенными звуками отходящих ко сну улиц. Дым, выпускаемый изо рта, мгновенно сносился ветром, а сигарета то и дело норовила потухнуть, оказавшись им благоразумно задутой. Виктория вспомнила случившееся с ней за несколько часов до того на той лестнице на Коломенской. Что же это были за два дилетанта, один из которых явно чувствовал себя неуютно там внизу, около двери? Другой же – этот самоуверенный балбес с ножичком – как минимум знал, за чем она приходила. Интересно, значило ли это, что тот, к кому она приходила был с этим в сговоре? Или это было бы совсем уже запутано, да и глупо как-то? А еще – грубо, натужно. А вы как думаете, господа?
Теперь еще ход событий нарушил сосед сверху. Странный он был какой-то: говорил точно конь у яслей, не создавая, в то же время, общее впечатление застенчивого или мнительного человека, избегал взгляда, отказался зайти на чай. А зачем она его, собственно говоря, приглашала? Вряд ли она отдавала себе в этом отчет, но ей, видимо, хотелось с ним поговорить, а он отказался. Может, он не выносит запаха сигарет и поэтому не хотел пройти? Но тогда он не стал бы говорить, что она вполне может курить у себя дома, или это из банальной вежливости? Нет, тут что-то другое! Наверное, посчитал ее слишком легкомысленной. Тут Виктория усмехнулась: интересно, часто ли в наше время незнакомые мужчины из соседей наведываются в гости к незнакомым женщинам в десять часов вечера, те их приглашают пить чай, а эти первые соглашаются?
Как вообще мужчина может рассматривать такое приглашение, а, господа? Джентльмены, вы как бы подобное восприняли? Смею ли я надеяться, что среди моих читателей нет людей, которые всерьез считают, что если девушка вечером приглашает ранее незнакомого соседа пить чай с пирожным, то за этим не стоит ничего, кроме чая с пирожным? Вы не подумайте, друзья мои, что я против идиотских банальных сцен, что я против поверхностности и дешевой похоти – я всеми руками за! Каждый может и должен представить себе, что такое приглашение на чай – это приглашение в постель, и я готов стоя аплодировать тем, кто скажет мне, будто не верит, что это не подразумевалось, ну или, хотя бы не подразумевалось что-то около того. Браво, господа! Истинно говорю вам: встаю и хлопаю в ладоши! Ваше сладострастие и звенящая пошлость похвальны и всеобъемлющи!
Ну так неужели же действительно есть такие мужчины, которые думают, что пирожное – это вовсе не пирожное? Неужели есть женщины, которые вот так, приглашая на чай, отдают себя в руки первому встречному, не влюбляясь в него, скажем, с первого взгляда, ведь, если влюбляясь, то зачем всякие извороты с чаями и прочими? Как же низко ставят себя мужчины и какими же мерзкими представляют себе женщин, если так думают, и если такое случается! Как же легко женщины сами подают повод к такому мнению, если действительно кто из них так делает! Какое это неуважение к себе и, как следствие, к остальным людям!
Так думала, меланхолически склонив голову набок и вертя пальцами потухший окурок наша героиня – натура, как вы видите, пока загадочная и отчего-то много курившая в этот вечер.
VI
Собираясь на работу следующим утром, Виктория еще раз вспомнила о событиях предыдущего дня. Она ведь, как-никак, сделала, возможно, кого-то немного более слепым, чем он был до того. Ей, конечно, не было жалко этого персонажа нисколько, но какое-то смутное беспокойство она испытывала. Может, это от того, что она могла встретить его снова, когда придет в следующий раз, да не одного и не двух, а с действенной подмогой? А придет ли она в следующий раз? Ох, господа, как она хотела бы не идти туда больше никогда! Эта лестница на Коломенской была сущим злом, злом большим и сильнейшим, чем Люцифер, более коварным, чем Мефистофель и совершенно хладнокровным, даже методичным. Наша героиня подумала, что было бы неплохо кому-нибудь рассказать о том, что с ней произошло. Но кому и как? Кому-нибудь на работе? Но ведь никто не знает… Она подумала про вечернего гостя – еще менее знакомого человека, чем кто бы то ни было. Интересно, он зайдет?
С такими мыслями Виктория отправлялась на работу. День, однако же, двигался совершенно обычным чередом до некоторого момента. Она шла с обеда обычным своим маршрутом по Невскому проспекту, как вдруг, не доходя до Зеленого моста, она буквально наткнулась на нечто бесформенное. Ей навстречу шагнуло что-то в форме грязного пломбира в шоколаде или чего-то вроде того и, когда она попыталась пройти мимо, взяло ее за руку со словами:
– Девушка, постойте пожалуйста!
Она удивленно посмотрела на странного персонажа и, выдохнув в его сторону дым, спросила:
– Что?!
– Я должен вам кое-что сказать, кое-что важное… Я должен вам помочь! – тараторил пломбир, не отпуская ее. – Нужно отойти с тротуара, я сниму этот дурацкий костюм и…
– Мне помочь? Что за чушь?! Вы кто? – спрашивала она.
Они сделали несколько шагов в сторону, к стене, где новый герой отпустил ее и частично расстегнул свой чехол так, что стало видно его лицо:
– Вы не узнаете меня? – спросил Павел дрожащим голосом, глядя ей в глаза.
– Нет, – ответила Виктория, подспудно будто бы догадываясь, кто может быть перед ней, но тут же прогоняя саму мысль за ее нелепостью.
– Хорошо! – выдохнул собеседник, улыбаясь. – Вы меня вчера ударили бутылкой по голове.
– Хотите повторения? К сожалению, бутылки под рукой нет.
– Слушайте! Случилось не то, что должно было… – Павел все пытался что-то сказать, блуждая взглядом.
– Да ладно тебе! Ты же не против, что я к тебе на «ты» – вчера ведь вечером обстановка была достаточно интимной, как мне кажется? – нашу героиню разбирал смех, так что она с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться в лицо ему в почти истерическом припадке. – Говори короче: как вы узнали?
– В том-то и дело, что я не знаю! Я сам до сих пор не знаю. Я не хотел этого, а он шел так, будто точно знал, куда вы идете.
– А ты якобы не знаешь и сейчас этого?
– Нет! – энергично замотал головой Павел, стараясь придать своим словам максимальную убедительность. – Я хочу вам помочь… Правда…
– Ты – мне? – усмехнулась Виктория. – Ты вчера себе-то не мог помочь! Где же твой напарник? Давайте, на Невском, чего вам?!
Надо сказать, господа, что она не отдавала себе тогда отчета, зачем ей с ним говорить. Наша новая знакомая испытывала смешанное чувство гротескного презрения и некоторого любопытства. Она не была склонна воспринимать всерьез угрозу, гипотетически исходившую от этого жалкого раздатчика листовок и его где-то обивающегося напарника, хотя это ощущение превосходства было, возможно, лишь мимолетным, ведь прошлым вечером их намерения выглядели серьезными. Сейчас же ореол испуга окружал этого странного персонажа в костюме мороженого еще более явно, чем на той темной лестнице.
– Да послушайте же вы! – с мольбой уже простонал наш трудящийся. – Сейчас он в больнице. Пошел узнавать, что делать с глазом – так он написал мне. Я его не видел с вечера – мы сразу пошли в разные стороны. Я боюсь, что он может захотеть… отомстить, когда поправится. Вы…
Виктория перебила его:
– Если еще раз кто-то из вас появится, у него в глазу окажется что-нибудь поопаснее сигареты! – отрезала она, презрительно бросая окурок в Павла и уходя.
Несмотря на столь бравурное поведение, наша героиня испытывала некоторые сомнения насчет сложившейся ситуации, которая усугублялась щекотливостью причины ее появления на Коломенской. Ей нужен был чей-то совет или даже какая-нибудь деятельная помощь, хотя ни в том, ни в другом она не была до конца уверена.
Вечером же, возвращаясь домой около половины седьмого, она обнаружила в своей двери свернутый пополам листок бумаги, на который можно было бы подумать, как на очередную рекламу ремонта или интернета, а то и доставки пиццы, если б только подобные же квиточки торчали и из других дверей. На поверку сие оказалось запиской со словами:
«Зайду к Вам около восьми часов, если Вы не против. Если против – сообщите».
Дальше шел номер телефона и подпись: «Григорий». Виктория улыбнулась.
Господа, я уверен, что подавляющее большинство, если не все из вас уделяют огромное внимание своему внешнему виду. А как часто, расчесываясь или вычищая брюки, вы задумываетесь, зачем вы это делаете? Зачем вам ножницы, щипчики, крема, туалетная вода, кельнская вода? Зачем вообще существует зеркало? Конечно, иногда ответ очевиден, ведь значительная часть этих процедур направлена на соблюдение гигиены, уход от которой влечет неблагоприятные последствия, причем не только чисто косметического характера, однако – как курьезно! – привнесение дополнительных запахов, как всем хорошо известно, набрало особенную популярность именно тогда, когда от нежелательных запахов не слишком-то и стремились избавляться.
А как, господа и дамы, многие из вас ходят в рубище или прикрывшись пальмовыми листьями (хотя рубище, безусловно, лучше)? Уверен, что немногие. А много ли средь вас эпикурейцев? Надеюсь, что это так, однако разум против этой надежды. Наша героиня, например, не занимала себя подобными мыслями, потому что была увлечена выбором между теми или другими вещами, которые все должны были быть не слишком «домашними», но и не слишком «не домашними», чтобы это не выделялось, представляясь любому созерцателю нелепостью. Единственное, что было в этом процессе понятно сразу, так это то, что сегодня она не могла встретить своего гостя в виде, подобном вчерашнему. Одежда и парфюмерия есть инструменты соблазнения, они служат ублажению органов чувств – своих и чужих, – они служат Эпикуру. Не стоит, однако, думать, что это только так, и что все здесь – поверхностно (хотя ваш несчастный повествователь суть человек до крайности поверхностный и бренный разумом), поскольку услада глазу не отменяет услады разуму, а если кто так не считает, то он, конечно, имеет право на свое мнение.
Итак, без десяти минут восемь она курила на кухне в ожидании посетителя. Она пыталась читать, но это не выходило, ведь сейчас ее больше занимали мысли о том, стоит ли, в случае успешного развития событий (а успешное – это какое?), рассказывать Григорию о случившемся с ней происшествии, и как это делать, ведь не может же он узнать все? Почему-то ей априори казалось, что этот человек может заслужить ее доверие.
Григорий позвонил в пять минут девятого. Он был только с улицы и держал в руках коробку с зефиром в шоколаде. Ему открыла женщина в бордовом платье с узким поясом и короткими рукавами и черных туфлях на плоской подошве. Волосы были, как и днем ранее, собраны на затылке, а губы, чуть подкрашенные неяркой, под цвет платья, помадой, улыбались:
– Здравствуйте, Григорий!
– Добрый вечер, Виктория! Как видите, решил злоупотребить вашим предложением и зайти на чай.
– Почему же «зло»? Проходите!
– Да, спасибо! – он вошел. – Я вот кое-что принес.
– Зачем же? Я же говорила, что у меня есть пирожные. Раздевайтесь скорее, там есть свободные плечики, – сказала она, указывая на шкаф в прихожей. – Пойдемте на кухню.
Повесив пальто, как ему и было указано, в шкаф, Григорий прошел вслед за ней. Кухня эта была не большой, но и не слишком маленькой; все ее убранство составлял гарнитур, аккуратный круглый стол с тремя тонкими светлыми деревянными стульями с высокими спинками, холодильник и круглые настенные часы с замком Шамбор. Григорий сразу почувствовал крепкий запах табака, но ничего не сказал.
– Присаживайтесь, я заварю чай, – пригласила она. – С добавками или без? Есть несколько вариантов, правда, всякий чай – черный.
– Без.
На столе стояли чайные чашки, чайник и сахарница с кубиками тростникового сахара. Рядом с салфетницей лежали сигареты, зажигалка и уже знакомая читателю пепельница, сразу привлекшая внимание гостя:
– Необычная у вас пепельница… – заметил он.
– Я купила ее в сувенирном магазине, представляете? Очень органично выглядит, когда кладёшь сигарету.
Дальше они пили чай и говорили о ничего не значащих вещах. Среди прочего выяснилось, что она работает в какой-то компании на Большой Конюшенной, а он как будто бы занимается организацией концертов классической музыки (чему Виктория не очень-то поверила). Было обнаружено также отношение собеседников к погоде (некоторые считают, что сие есть дурной признак для любого разговора), а вот вопросы, касающиеся личной жизни, не звучали. Зефир и пирожные были найдены, что неудивительно, очень вкусными. Григорий, сначала казавшийся несколько будто стесненным, сидел уже в чуть расслабленной позе, откинувшись на спинку стула, но по-прежнему практически не глядя в глаза собеседнице в те моменты, когда он что-то говорил, и наоборот, периодически пересекаясь с ней очень внимательным и каким-то, как ей казалось, странным, медленным взглядом, когда говорила она. Он заметил на подоконнике достаточно внушительных размеров книгу, но не мог видеть ее названия, а потому спросил:
– Вы что-то читаете?
– Да, это «Унесенные ветром», – ответила девушка.
– Ничего себе!.. И как вам? – интонация нашего героя выражала настоящий интерес.
– Я только недавно начала… Пока не могу ответить. А вы?
– Я?
– Вы читаете книги?
Григорий улыбнулся несколько смущенно:
– Да, читаю, но я, знаете… В последнее время как-то не очень много читал, да и была это книга, связанная… с архитектурой концертных залов и акустикой.
– Наверное, очень пригодилась вам в работе, – заключила Виктория, немного напрягшись.
– Да, пригодилась.
Ей хотелось все-таки рассказать ему о вчерашнем происшествии и о сегодняшнем продолжении, и она старался скрыть внешние признаки волнения. Девушка взяла сигареты:
– Вы не против, если я закурю, или нам лучше выйти на балкон?
– Нет, пожалуйста.
– Спасибо! – она щелкнула зажигалкой. – Вы не курите?
– Я воздержусь, – ответил он (возможно, он не курил, а возможно – считал невежливым принимать от девушки сигареты).
– Как хотите. Берите, если что. Знаете, Гриша, я вам сейчас кое-что расскажу, и мне нужен ваш совет.
– Да, я слушаю.
– Я вчера вечером была на Коломенской после работы… по своим делам. И на лестнице на меня напали двое мужчин. Молодые, пожалуй, моложе вас.
Он перебил ее:
– Вчера? Так а что же вы мне сразу не сказали? Когда я вечером заходил?
– Подождите, я расскажу… Один был с ножом, а другой – не знаю, он у двери стоял. Так получилось, что я смогла ткнуть того, который с ножом, горящей сигаретой в глаз… Не специально, а чтобы убежать, понимаете?
– Да, конечно, о чем вы?! Он вас не поранил?
Виктория отрицательно помотала головой:
– Нет, он сразу выронил нож. А еще там была пустая бутылка на ступеньке – я схватила ее и ударила второго по голове. Он был в капюшоне, я его лица не разглядела, и я… убежала.
– Вика, вы все сделали правильно, – лицо собеседника было очень серьезным, точно он уже про себя что-то решил. – А первого вы запомнили?
Наша героиня откинулась на спинку. Ей теперь казалось, что все идет хорошо:
– Думаю, я бы его узнала, но подождите – это еще не конец истории. Сегодня я шла с обеда, а там – может, и вы знаете? – возле Зеленого моста на Невском раздают какие-то листовки всегда. Так вот, один из этих ряженых взял меня за руку и не отпустил, пока я не согласилась его выслушать. Понимаете, Гриша, это оказался тот, которого я ударила по голове!
Ее собеседник рассмеялся:
– Видите: он жив и здоров! Это наверняка какой-нибудь студент, не так ли? Что же он сказал?
Виктория выдохнула:
– Он странно сказал… Сказал, что не хотел вчера мне никакого зла, но что второй, когда вылечится, может быть захочет отомстить.
Григорий некоторое время молчал. Он смотрел куда-то в сторону, немного блуждая глазами, причем Виктории показалось, что он думает совсем не о том, как ей помочь.
– Вы хотите узнать, что, по-моему, вам следует делать?
– Ну, у меня есть некоторые мысли… – потянула наша героиня, чтобы не казаться совсем уж беспомощной, ведь она такой и не была в сущности или, по крайней мере, не желала быть, а тем более – выглядеть.
– Не хотите обратиться в полицию? – уточнил он, едва не рассмеявшись.
– Ну вот вы и сами смеетесь! Вы же понимаете, что если что, то на мне же еще будет превышение самообороны. Или мало ли что… – так она сказала, убеждая себя в истинности подобных причин. Думаю, никто из вас, господа, не поспорит, что они весьма сильны, но не стоит и забывать, что у нее была еще одна, гораздо более весомая. Однако, она не могла рассказать об этом своему новоиспеченному товарищу.
– Да, лучше быть поаккуратнее… А как вы думаете, вы ему сильно глаз прижгли?
– Я не знаю.
Наш герой еще некоторое время молчал, что-то обдумывая. Виктория смотрела на него: у него было ничем вроде бы не примечательное лицо, гладко выбритое и с немного островатым подбородком. Сколько ему было лет? Трудно сказать, но, пожалуй, он не выглядел старше ее, а если вдруг и был, то совсем не намного – на чистую формальность. Он был одет тщательно и упорядоченно причесан.
– Вика, а как они вас выследили? Вы не замечали их за собой?
– Я не оборачивалась. Наверное, пошли от метро.
– Очевидно, что они сначала заметили вас днем там, где вы сегодня встретили этого с листовками, – Григорий помедлил. – Только вот… как они вышли на вас вечером? Как узнали, где вас ждать? Нужно это понять.
– Гриша, вы правы, но я не могу этого понять! – она действительно не понимала.
Наш герой барабанил пальцами по столу.
– А они могли как-то узнать сразу… догадаться о вашем пункте назначения? Ну, по каким-нибудь признакам? – тут он посмотрел ей в глаза так, что ей показалось, будто он понял, в чем дело. – Это, конечно, очень невежливо с моей стороны, но не могли бы вы сказать, куда ходили? Может, это какое-то место, где вас могли видеть ранее?
Девушка внутренне сжалась при этих словах. Она должна была бы сказать правду, но не могла, а потому сообщила полуправду:
– Мне нужно было кое-что забрать у знакомого. Нет, они не должны были никак это знать. Тот, которого я ударила по голове, точно ничего не знает. Он сам мне сегодня сказал, да и он испуган. Как будто.
– Хорошо, – сказал Григорий, вставая, – Вы же не работаете в выходные? Значит, у нас есть два дня на раздумья. У вас есть мой номер телефона – наберите мне сейчас, я запишу ваш. В случае чего, сообщайте сразу же в любое время дня и ночи. Думаю, что в ближайшие дни опасаться точно нечего. Вообще мне кажется, оба злоумышленника испуганы и стоят друг друга.
– Вы уходите? Хорошо, мне нужен был ваш совет. Спасибо вам, Гриша! Заходите… когда захотите или сможете.
– И вы заглядывайте, если пожелаете, – он пожал, так же осторожно, как и днем ранее, протянутую на прощание руку. – Спокойной ночи!
Она снова улыбнулась так, будто и не было разговора о вещах тревожных:
– И вам!
Виктория закрыла дверь и вернулась на кухню. Она села за стол на свое прежнее место и смотрела прямо перед собой, подперев голову руками. Она ощущала причудливую смесь запахов одеколона и табака, а еще – опустошенность, щемящую опустошенность. Так было каждый вечер. Пустота наваливалась будто физическая или, по крайней мере, она приходила вместе с физической пустотой. С физической пустотой и темнотой. Сейчас вот только что здесь был Григорий – едва знакомый ей мужчина, крайне вежливый и какой-то задумчивый, несколько в чем-то может быть странный; кто он? А тем не менее и того было достаточно: он ушел, и стало пусто.
Что могла она делать этими чудовищными вечерами, кроме как смотреть кино и сериалы, читать, курить и пить? Как вообще может человек переживать эту борьбу с ничем, с пустотой, с ледяным вакуумом вокруг и внутри себя? Мне думается, господа, что, если кто из вас когда-либо сталкивался с этим чудовищным чувством, он уже ни с чем его никогда не спутает и уж точно не пожелает кому-либо его испытать на себе. Наша героиня испытывала какой-то страх или просто отсутствие чего-то, что должно было бы быть, будто бы усталость или неспособность что-либо делать. Она не хотела этого, но не могла с этим справиться, да и не знала, как. Она отнесла в комнату книгу, пепельницу, зажигалку и сигареты, вернулась за коньяком и села в кресло читать.
VII
Описание этого дня было бы неполным, если бы мы не рассказали здесь о встрече Павла с Егором, которого он захотел непременно видеть, собираясь ему все рассказать, так как никого более рассудительного среди друзей нашего трудящегося, вероятно, не было, хотя он сам был далек от умозаключений по поводу способностей своих товарищей, а просто предложил Егору встретиться, не задумываясь о том ни на минуту.
Они, как и в прошлый раз, должны были зайти в заведение общественного питания одной всемирно известной компании, но только теперь наш бывший студент ждал нашего другого (пока не бывшего) студента у входа, не слишком как-то желая обедать (или ужинать, хотя время, вообще-то, полдничное). Он не мог стоять на месте: он ходил туда-сюда, мял в руках перчатки, то и дело доставал телефон и смотрел на время. Наконец, радостная физиономия его друга образовалась перед ним:
– Привет! Пойдем? Есть хочу!
– Ну пойдем.
Павел прожевывал провизию очень быстро и не заводил главного разговора, пока и его потенциальный слушатель ел. Они перебрасывались фразами по поводу вещей незначительных вроде закулисных жалоб Егора на его преподавателей, несуразного обновления для одного известного приложения и детских пьяных выходок его необыкновенной обыденной сестры. Наш трудящийся, как вы понимаете, решил, что серьезные вещи не сочетаются с процессом утоления голода, либо же от них может случиться несварение на пустой желудок. Когда же они оба закончили непосредственно трапезу (если то действо можно назвать столь громким словом), трудящийся наконец перешел к делу, о котором его собеседник пока и не подозревал, ибо не был натурой проницательной до такой степени, чтобы по одному только виду напротив сидящего распознавать, что того что-то тревожит, а может просто слишком много внимания обращал на себя, так что за собственным счастьем насыщения плоти не видел товарища.
– Егор, я тебе сейчас кое-что расскажу, – начал Павел. – Ты выслушай сначала, по возможности без остроумных своих замечаний. Я серьезно сейчас.
Егор изменился в лице и как-то вздрогнул:
– Хорошо, я слушаю, – тон его был вполне серьезным.
Павел начал говорить быстро, но фразами очень отрывочными и короткими:
– Я тебе рассказывал на днях, что видел несколько раз одну и ту же женщину в изумрудного цвета пальто. Так вот. С ней случилась неприятная история. Или не с ней?.. В общем, так получилось, что Денис (этот мой сосед непонятно на что живущий) увидел, что я ее заметил. Я ничего не мог сделать, понимаешь? Он пришел на следующий день. И он стал за ней следить. Это было вчера. Не знаю до сих пор, как и что ему удалось, но он написал мне. Написал, чтобы я был на «Маяковской» вечером, около семи. Я и приехал. Я не знаю, зачем, но я же не мог ему позволить одному. Мало ли, что могло быть! Так вот. Она скоро появилась, и мы пошли за ней. Денис еще сказал, что мы только «кое-что проверим» или как-то так. Будто он знал, куда она идет. На Коломенской она под аркой в лестницу зашла. Ты слышишь? – наш герой говорил очень тихо, нагнувшись вперед. – Мы ждали на улице. Потом Денис ее туда втолкнул, когда она выходила. Не было никого рядом, понимаешь? Я не знал, что делать. Он хотел, чтобы она нас… его… или нас… обслужила, чтобы он ее отпустил после этого. И еще сказал, чтобы она нам что-то дала, что… у нее в сумке будто было. У него был нож… Короче!.. Да… Я сбиваюсь! Я хотел сказать, что так получилось, что она его обманула, эта женщина… или девушка. Она как бы согласилась на все и попросила только возможности покурить. И тогда она ему в глаз сигарету воткнула, он заорал и нож выронил. А меня бутылкой пустой по голове ударила, которая там стояла… Не голова, а бутылка. И убежала, слышишь?
Повествователь откинулся на спинку стула, показывая, что рассказ окончен. Егор не смог не рассмеяться, негромко и не слишком весело, но развязка истории товарища его явно позабавила.
– Ну и насильники из вас, клоуны!
– Да какие насильники! – бывший студент был будто на грани истерики. – Я вообще до сих пор не понимаю, что произошло. Я сегодня ее видел и сказал ей, что хочу помочь, и что этот второй – чтобы он провалился! – может захотеть отомстить. И вообще, как это? Он что, знал, куда она идет? О чем он говорил? А она мне сегодня даже и не поверила… Не то что не поверила, но как бы и сама погрозила… Что это все такое, Егор? Куда мне деваться? Я чувствую, что тут что-то криминальное!
– Ты чувствуешь? Вы на человека напали с ножом, а ты чувствуешь! – воскликнул Егор. – Да подожди ты, Паша! Ты говоришь, что он что-то говорил ей про ее сумку?
– Да. Спрашивал как бы, что в сумке, и просил «нам на двоих» или что-то в этом роде. По-моему, говорил еще, что «может себе оставить».
Собеседник кивал головой, он несколько изменился в лице:
– Пойдем на улицу.
Как только они вышли, Егор негромко, будто опасаясь быть услышанным и вмиг всеми понятым, произнес:
– Наркотики. Это были наркотики.
– Что? – испуганно посмотрел на него Павел. – Какие наркотики?
– Паша, ты совсем наивен или прикидываешься? Неужели ты по всему этому не понял, что она ходила в наркопритон или как это назвать – не знаю?! Он тем и шантажировал ее, что знал это. Мне кажется, что сомнений быть не может, – заключил товарищ нашего трудящегося.
– Да нет… Не может быть… Егор, ты с чего взял? Хотя так странно… – бывший студент растерялся не на шутку. Сердце его билось часто, а мысли мелькали как картинки в калейдоскопе: чего только он уже не успел себе представить при слове «наркотики». Так вот с чем и с кем связан его сосед? Нашего героя буквально бросало в дрожь при этой мысли.