В 2018 году, сразу после новогодних каникул, я отправилась к гинекологу с целью провести полное обследование, так как планировала беременность. Это был уже не первый в моей жизни подобный обход – восемью годами ранее, ещё при первом замужестве, я также ходила по врачам чтобы понять почему не получается забеременеть. Особой паники никогда и не было, ибо не сильно-то мы с мужем старались – что с первым, что со вторым…
Я была помешана желанием стать матерью – это, можно сказать, прививалось мне с детства, мол, вырастешь – выйдешь замуж, родишь деток. С моим взрослением от всех родственников и просто взрослых женщин я слышала рассказы, как две капли воды похожие друг на друга: “Мы встретились и сразу полюбили друг друга, чуть позже он взял меня в жёны и появился сыночек/дочка”, или тоже самое, но чуточку иначе: “Мы влюбились и узнали, что у нас будет маленький, тогда мы решили пожениться!” Но и также были разговоры о том, что встречались девушки, которые по каким-то причинам не рожали в первый год после свадьбы и их считали дефективными, бесплодными, больными и несчастными, о них все беспокоились, их жалели и сетовали на всякого рода фамильные несчастья и сглазы. Как говорила моя бабушка: “В наше время не было такого, чтобы по врачам с этими вопросами ходили – все так беременели”. Именно так в моём подсознании сформировался некий сценарий счастливой и гармонично правильной жизни – влюбиться, выйти замуж, родить. Родить обязательно в первый год замужества, ну или выйти замуж, что говорится “по залёту”, но только по любви – странная схема, конечно, но уж какая сложилась, я её себе сознательно не выбирала и не анализировала тогда.
Выйдя замуж в первый раз, я столкнулась с суровыми реалиями, что долго и счастливо не всегда идёт по плану. Мой новоиспеченный супруг после свадьбы ушёл в пьяный загул и не особо разделял моей тяги к потомству. Порой он не стеснялся поднимать на меня руку и провоцировать на скандал. Что ж… Я проглатывала это всё, потому что мне было стыдно сказать кому-либо, особенно родным, что моя сказка “Долго и счастливо” трещит по швам с самого начала. Ещё задолго до замужества я знала, что за человек передо мной, но я категорически сопротивлялась снимать свои розовые очки. Причиной этому были всё те же разговоры про историю любви женщин постарше – “встретились, влюбились, поженились, родили детей…”.
Вступив в отношения с первым супругом, в возрасте четырнадцати лет, я где-то в глубине своего разума и душой понимала, что это не тот человек, которого я вижу рядом всю свою жизнь. Но мне было стыдно поначалу прекратить отношения с ним из-за осуждения со стороны окружающих, в первую очередь, я боялась осуждения от бабушки, что будет считать меня гулящей, падшей и всё в таком духе. На примере моих бабушек и мамы я видела, что нужно держать семью на себе любой ценой, что мужики слабые и любители бухать, гулять, распускать руки на жён… А женщины сильные – они стойко переносят все тяготы и лишения семейной жизни, держат дом в чистоте и уюте, готовят вкусно из любых продуктов, стирают мужьям носки и укладывают их пьяных спать…
Мама была для меня безоговорочным примером лучшей жены и матери, к которому нужно стремиться. Самая обычная женщина, работающая по графику, которая так же как и все устаёт от работы и ежедневных обязанностей. Которая хочет отдохнуть в выходной день и иногда, задвигает домашние дела на задний план, но в основном каждый выходной день она суетилась по хозяйству – стирка, готовка, полная уборка, обязательная глажка сухого белья, а в весенне-осенний период ещё и работа на дачном участке. Она с детства училась сама держать дом, так как её мама, моя бабушка, после смерти мужа была вынуждена работать с раннего утра и до позднего вечера, дабы прокормить детей. Поэтому моя мама, будучи девчонкой, сама училась готовить у матерей своих подруг, пока её сверстницы играли во дворе, училась экономить продукты из-за нехватки средств на питание и могла из простой картошки сварганить что-то поистине вкусное и сытное, как она сама это называла “из говна конфетку слепить”. Из своих детских воспоминаний, я помню фрагментарно те счастливые и тёплые моменты, когда вся семья в сборе, вкусный ужин, несмотря на всю простоту и скудность продуктов, чистый дом… А ещё помню скандалы родителей, когда почему-то уходил отец, или мама хотела уйти из дома со мной на руках, но после они говорили, что “Милые бранятся – только тешатся” и “Муж и жена – одна сатана” – мол, ничего страшного в прошлом скандале не было и, не смотря на все крики и склоки, всё хорошо. И помню период, когда мама прощала отцу измены, принимая его обратно в семью после некоторого отсутствия. Прощала до тех пор, пока не перегорела, судя по всему, окончательно и не сломалась сама. Со временем из весёлой и хозяйственной женщины, она превратилась в собственную тень, притупляя свои страдания алкоголем. В апреле 2005 года, когда мне было почти шестнадцать лет, её не стало. Тогда, я злилась на неё, что она ушла так рано и не внимала нашим уговорам изменить свою жизнь. Я обижалась на неё за то, что она оказалась слабой и сдалась так просто из-за "каких-то размолвок" с моим отцом…
Лишь не так давно я осознала, что в тот период ей больше всего нужна была поддержка моральная и физическая, что всё то, что происходило с ней тогда – это были мольбы о любви и помощи, она просила, чтобы её услышали, но вместо этого она получала критику и осуждение, обиды и ультиматумы…
У меня складывалось такое мировоззрение, что семья и жизнь в браке это реально тяжёлый труд, где ты впряглась, в прямом смысле этого слова, в отношения, терпишь и прощаешь все поступки мужа – развод это позор женщине! Наши предки жили этими убеждениями в свои времена. Мужчина – добытчик и “голова” семьи, а женщина создаёт уют в семейном гнезде, и является “шеей”, которая направляет голову в нужную сторону. Если мужчина уходит к другой – виновата жена, ибо что-то не додала; если мужчина плохой хозяин и гвоздя в доме не забьёт – виновата жена, ибо не вдохновляет его на свершения; если мужчина пьёт – виновата жена, ибо пилит, видать мужа, что он в бутылку лезет. Развод раньше, в послевоенное время особенно, воспринимался как нечто безнравственное, аморальное и мог стоить человеку карьеры и работы – людей исключали из партии и предавали публичному осуждению, что в советское время было равносильно полному жизненному краху. Именно в то время росли и воспитывались на этих убеждениях и страхах мои бабушки и этими же устоями взращивали моих родителей и меня, соответственно. Коллективное бессознательное… Я с пелёнок знала, что развод это ужасно и постыдно, что он разрушит мою жизнь, знала и верила в это, хотя ни одного живого подтверждения тому, что человека "заклевали" после развода передо мной никогда не было, зато очень много примеров, когда люди буквально ненавидят друг друга и мучаются в одной квартире, дабы сохранить брак… Придерживаясь всех этих установок, я тянула свои отношения годами – шесть лет до замужества, хотя расставания всё же случались, но я возвращалась обратно по первому зову, ибо “это уже родной человек, столько лет вместе – ЖАЛКО потраченные годы – надо тянуть дальше, нельзя сдаваться” и ещё два с половиной года при замужестве терпела всласть. У меня внутри копились обиды на того супруга, ненависть и отвращение, а также жалость к себе и ему. Я хотела всё бросить и развестись уже через месяц после свадьбы, но мне было жалко его, и в голове были мысли – ну кому ж я буду нужна разведёнкой? Разведёнка это позорно! Надо тащить, нельзя показать, что на мне схема “долго и счастливо” дала сбой. Родители вложились в нашу свадьбу – я не могу вот так их подвести.
Приблизительно через год после замужества, муж внезапно бросил пить и даже сам пошёл в клинику, чтобы его закодировали от алкоголя. Это было странно, ибо, сколько я его знаю – дальше разговоров о том, чтобы бросить пить, дело не заходило. Я в общем, не была никогда категоричной в отношении к алкоголю – мне не нужно было, чтобы он бросал наотрез, я просто не понимала его перевоплощений: если мы где-то отдыхали вместе с ним и он выпивал, вне зависимости от выпитого, он оставался адекватным человеком – никаких сцен и ругани, всё весело, но спокойно. Но стоило ему где-то встретиться с друзьями и я реально боялась его возвращения домой – он специально провоцировал скандал, специально подначивал меня на то, чтобы я его в сердцах ударила, чтобы сорваться на меня и ударить в ответ, а то и не провоцировал – просто говорил гадости и морально уничтожал…
Завязав с пьянками, супруг с головой ушёл в рыбалку, если ранее его интересовала только летняя ловля, то теперь он полюбил ещё и зимнюю и демисезонную рыбалку и всё свободное время проводил с друзьями рыболовами на реках. Тогда-то и начались первые сознательные измены. Измены пошли с моей стороны. Под словом «измены» я не имею в виду, что я пустилась во все тяжкие налево – совсем нет. Я находила развлечения в общении с другими мужчинами, которым я была интересна. Мужчинами, которые интересовались моей личностью, моими увлечениями, с которыми можно было просто болтать ни о чём, и просто чувствовать себя нужной и интересной. Так я познакомилась с одним фотографом из Москвы. Он был полной противоположностью моего мужа – высокий и подтянутый, молодой и позитивный. Совсем, от слова вообще – не курит и не пьёт. С ним всегда есть о чём поговорить и он рассказывал мне много увлекательного и нового абсолютного из разных тем и направлений, казалось, что он знает всё и обо всём, а если и не знает чего-то – то сейчас найдёт это в интернете и будет знать. Общаясь с ним, я чувствовала себя, точно маленькая несмышлёная девочка, которой так хотела быть в тот период, просто потому, что до чёртиков устала тащить весь быт на себе. Мы просто общались на темы фотографии и выбора фотоаппарата, ему было интересно, что рассказываю о себе я, а я зачитывалась тем, что пишет он. Я не строила никаких планов, не думала ни о каких встречах, но за регулярным общением – мы списывались в течение всего дня, несколько недель подряд, родился взаимный интерес и желание личной встречи.
Я совершенно не оправдываю себя за тот период, да и за последующие, но пойти на измену – в объятия чужого мужчины, меня подвигло отсутствие интереса со стороны супруга к моей персоне – близость становилась всё реже, комплименты перестали произноситься, совместное время вытеснила рыбалка, а дома не было забито ни гвоздя. Сбылось моё желание, чтобы муж бросил пить и бить меня, но исполнилось оно очень радикально – уводя его на реки и пруды по уши в рыбалку. Были перепробованы практически все меры с моей стороны по отвоёвыванию мужа – вкусные ужины и романтические вечера, эротические практики, попытки вызвать ревность даже были, долгие диалоги и уговаривания… Но ничего не принесло результатов, и я пошла туда, где я была интересна, желанна, туда, где меня ждали, где мне были искренне рады.
Спустя несколько встреч я поняла, что не могу больше обманывать мужа, хотя он даже не замечал ничего – ни мой странный рабочий график без выходных, ни ранние подъёмы с долгим пребыванием в душе, ни постоянные переписки в телефоне, но я так больше не могла. Перемены во мне и моём поведении видели все, даже коллеги на работе шутили о том, как я постоянно глупо улыбаюсь, пока что-то набираю в телефоне. Все кругом знали о том, что что-то со мной происходит. Все, только не он. От всей той лжи и недоговаривания я чувствовала себя грязной, будто меня реально облили густой тягучей жижей с ног до головы… И я решилась на развод. От разговора с мужем о разводе, я ожидала всего, что угодно: от нового избиения, до слёзных причитаний о перемирии, ибо в его мире и восприятии всё было ровно и нормально в наших отношениях. Но он принял эту новость спокойно и пошёл к друзьям пить коньяк. Даже не попытавшись что-то обсудить. Я ожидала в этом подвоха, но подвоха не было, зато у него появился отличный предлог снова начать пить.
Мы вместе подали заявление на развод, и довольно нормально общались какое-то время, он думал, что это какая-то моя игра, или что-то в этом духе, что я сама приду потом обратно, как это было неоднократно ещё до нашего замужества. Что-то в его поведении тогда изменилось в какую-то лучшую сторону, он “проснулся” и начал проявлять внимание ко мне, что вводило меня в эмоциональные и психологические качели. Я начинала сомневаться в правильности своего решения, всё чаще рассматривала варианты вернуться назад, и одна такая попытка была – она-то меня пробудила, наконец, и поставила на нужную дорогу в то время.
Долго переваривая всё, что я натворила тогда, одним прекрасным утром, когда я уже переехала к фотографу в Москву, я поняла, что так нельзя, что нужно вернуться обратно к мужу – десять лет отношений, как никак, родной город, все мои близкие и друзья там… И я вернулась обратно, думая, что мне станет легче, надеясь на то, что станет легче. Я вернулась, но меня хватило ровно на сутки. Несмотря на то, что мой бывший всячески “плясал” передо мной, я понимала, что здесь стало ничуть не лучше. Тут я задыхаюсь ещё сильнее, чем было раньше… Дом стал холодным и серым, кругом много пыли и запах сырости – интересно, я ощущала его ранее, или он появился недавно?… Всё чужое и какое-то ненастоящее. Я сидела на диване, оглядывая пространство квартиры и мне было противно и неуютно находиться в этих стенах. Дом, в который я когда-то заходила с предвкушением счастья, сейчас пожирал меня. Даже нет, не пожирал – наоборот, этот дом не воспринимал меня. Я отсутствовала лишь пару недель, а стала для этого места незнакомкой. Словно, уезжая, я сама забрала с собой тепло и Душу этой квартиры и не привезла обратно. Хотя я знала, что здесь по-прежнему живёт бывший муж – было стойкое ощущение, что место очень долгое время пустовало без людей. В квартире не было жизни, а само пребывание здесь было невыносимым.
Я сбежала, в прямом смысле этого слова, обратно в Москву, стараясь как можно скорее забыть ощущения и эмоции, полученные в этот короткий визит.
Первое время жизни с новым избранником я погрузилась в жуткую депрессию. Новый город, в котором у меня нет никого, кроме этого человека. Я всю свою жизнь была довольно замкнутой, и для меня на тот период было невозможным пойти гулять в одиночестве, а вместе с новым мужчиной получалось гулять крайне редко – у него работа по графику 5/2, а я только в поиске нового места. Дом в шаговой доступности от метро Сокольники в довольно тихом и спокойном районе. Квартира была на первом этаже с решётками на окнах. Внутри она нуждалась в ремонте – обои, мебель были ещё откуда-то из 90х, всё казалось каким-то устаревшим и унылым, а за окнами росли пышные кусты сирени. Они были посажены так близко к дому, что ветви буквально облепляли окна, из-за чего в течение всего дня комната была погружена в сумерки, что только дополняло ощущение запертости, серости и одиночества. Я находилась дома практически весь день и вся эта гнетущая обстановка очень давила на меня, буквально разъедая изнутри… Были слёзы, были сомнения, были страхи… Я не знала, что делать с моими чувствами и эмоциями и просто вверила себя в руки мужчины, полностью возложив на него ответственность за себя и свою жизнь, стараясь его слушать во всём, идеализируя его, желая угождать ему во всём, чтобы быть для него самой идеальной и хорошей, потому что благодаря ему меняется моя жизнь! Потому что именно так меня учили с детства: “с милым рай и в шалаше”. Стойко терпеть все тяготы и лишения во имя большой и чистой – главное, что мы по уши влюблены и счастливы, а остальное отремонтируем, улучшим и преобразим. И всё постепенно становилось сказочно и прекрасно!
Мне было с ним интересно, он учил меня новому, мы гуляли по красивым местам, не было больше тех пьяных склоков, что сопровождали меня в первом браке, я видела и чувствовала его большую любовь ко мне, и жизнь окрашивалась в новые краски! Только жизнь была уже не моя, а любое моё собственное желание встречалось либо критикой, либо негативом, либо отсутствием встречного интереса… Он знал больше меня и всегда знал как лучше и как правильно, так что он поучал меня практически во всём. Некоторые общие точки соприкосновения у нас конечно были, в то время, когда он не пытался меня переубедить или перевоспитать. Он заботливый и старательный, во всем мне пытается угодить, но и тут же, я – уже не я, а максимально адаптированная под его предпочтения девушка. Менялось во мне всё – взгляды, манера поведения, манера речи, выбор одежды – если ему не нравился мой внешний вид, а мне нравился – я выбирала что-то одно, либо угодить ему, и чувствовать себя не в своей тарелке, либо угодить себе, и наблюдать недовольство весь день. Во многом, даже в большинстве своём, все подобные перемены под его влиянием были к лучшему и я благодарна за каждую из них, но с каждым годом я чувствовала себя всё больше самозванкой…
Спустя полтора-два года мы переехали в просторную трёшку в совершенно другом районе, ближе к области. Квартира на четвёртом этаже с большими светлыми окнами и хорошим видом. Вместе начали делать ремонт, подбирая всё так, чтобы обоим нравилось. Это был свежий виток отношений, который, как мне казалось, я так долго ждала. Но постепенно мне становилось неуютно уже и в новом доме… Я понимала, что устала подгонять себя под тот образ, который он для меня подобрал. Мы перестали гулять вместе, как то было раньше, потому что “Куда тут гулять?” – спальный район и до самой Москвы нужно либо на электричке, либо на машине. Но графиг работы у нас разный и он заканчивал раньше меня на два часа, а поэтому ему было неохото ждать меня с работы, чтобы потом ещё куда-то гулять, да и ехать до дома, чтобы вернуться обратно – не было смысла. Мы всё больше сидели вечерами дома.
У нас всё чаще стали случаться бытовые ссоры и разногласия, я всё чаще рвалась в родной город, чтобы погулять и пообщаться с подругами, чтобы выпить с ними вина и потанцевать до утра; чтобы покурить без опасения и чувства стыда и вины – чтобы делать всё то, что мне нельзя делать при нём, делать всё, что он мне запретил, за что он меня осуждает и на что обижается. Чтобы побыть самой собой без масок…
Но, как ни странно, летом 2016 года мы решили пожениться. К сожалению, это решение было принято больше от непонимания, куда движутся наши отношения, от моего непонимания. Всё было хорошо, многие считали нас идеальной парой, кто-то завидовал тому, что всё у нас гладко, а я не понимала, куда мы идём. Шёл третий год отношений, мы живём вместе, а он не делает предложения – почему? Мне стало страшно, что он просто ждёт более подходящий вариант для себя, а я упускаю лучшие годы на непонятное ожидание. Всё внутри меня сотрясалось от ужаса, что “часики то тикают”. Тогда я затеяла разговор, полный слёз в скандальной манере на тему “Кто я для тебя и почему ты не делаешь предложение?” – можно сказать проще – вынудила подать заявление в ЗАГС. И снова всё стало как по волшебству! Скромная свадьба 26 августа 2016 в кругу самых родных, без катания и тамады, без выкупа и торта, а после отпуск на море для нас двоих. Большего и желать не нужно.
Несмотря на всю мою большую любовь к новому мужу, в глубине души я согласилась с тем, что это моя “золотая клетка”, которую я сама себе и построила и вместо того, чтобы чётко следовать этому сценарию, или выйти из отношений, я, конечно же не представляла себе жизни без него и продолжала жить с любовью в сердце и во лжи со взаимными упрёками, обидами и злобой. Временами у нас идиллия, а временами мне приходилось подолгу самой налаживать контакт и делать так, как хочет он, чтобы мы помирились. На меня давило то, что я перепрошила себя под его ожидания и стараюсь соответствовать, в то время, как его я принимаю таким, какой он есть. Меня злила эта несправедливость. Тогда я не понимала, что именно я делаю не так и как всё исправить.
Под всеми этими эмоциями 15 июля 2017 года у меня родилось стихотворение:
Для тебя я – марионетка,
Просто кукла с красивым телом.
Словно птица в закрытой клетке,
Что в день солнечный прилетела.
Поначалу всё было сладко,
Прикормил добротой голубку.
Отчего же сейчас так гадки
Твои стали ко мне поступки?
Поначалу со мной был добрым,
Был так нежен и мил со мною.
Только болью сменились вскоре
Мысли, связанные с тобою.
Ты уже моих песен не слышишь,
Не любуешься мной ясным утром.
Мною больше, увы, не дышишь.
Не врагом ты мне стал, и не другом.
Не могу я сломать свою клетку,
Разорвать я не в силах оковы.
На душе моей сделал метку,
Чтоб была я всю жизнь с тобою.
В этом стихотворении сложно не заметить намёка на то, что мой избранник явный абьюзер, который искусно манипулирует мной и моими чувствами, а сама я пребываю в роли жертвы, которая выбрала этот сценарий сама и просто плывёт по такому течению. Но в то время я этого не видела. Я написала стихотворение, которое просто кричало о том, что нужно бежать и “спасаться”, но в тот период я того не понимала. Я всё чаще и чаще занималась самобичеванием, если мой благоверный обижался на меня.
Чувство вины перед ним, за то что я что-то от него прошу, а просила я помощи по дому – хотя бы помыть посуду к моему приезду, чтобы я быстрее приготовила ужин и мы чуть больше времени провели вместе. Конечно, в 90 % случаев мои просьбы не были услышаны, и вечерами мы из-за этого ссорились. Он переставал со мной разговаривать, а я корила себя за эмоции, за сказанные слова, за то что я никчёмная хозяйка и жена, раз прошу мужа о помощи по дому, да и вообще я тварина такая – обидела этого святого человека… И я шла мириться сама и просила меня простить, забыв о том, что он проигнорировал мою просьбу. Я шла просить прощения, засунув поглубже, свою обиду и чувство самоуважения.
Большинство моих стихов говорят со мной. В момент вдохновения я пишу “на автопилоте”, точно записывая чужие слова и мысли под диктовку. Многие стихи просто идут потоком из головы – лишь успевай записывать. И именно они оказываются пророческими, предупреждающими. Жаль только до меня это доходит с задержкой, когда уже всё описанное произошло и прояснилось… О том, что мной умело манипулировал супруг я узнала лишь после развода, когда пошла в психологию и активно копалась в себе с целью самопознания, в поисках ответов. Сам он, скорее всего, о своём абьюзивном поведении и не подозревает до сих пор.
Так вот, в январе 2018 года, когда я отправилась к гинекологу на осмотр с мыслями, что наконец-то забеременею, и исполнится мой жизненный сценарий “долго и счастливо”, врач обнаружил кисту на правом яичнике. Сказать, что у меня сразу же возник шок? – не скажу, ибо никакого шока не было. Я знала, что киста – это: а) не смертельно и б) излечимо. Мой мозг понимал, что киста, даже если её будут удалять операбельно, и случится какое-то фиаско вплоть до удаления яичника – одно яйцо у меня останется и с одним люди тоже рожают. Так что я максимально спокойно готовилась к обходу на анализы, но в голове уже засела мысль “А вдруг?” – вдруг не смогу забеременеть, вдруг не смогу родить – что тогда? Муж меня бросит? Я останусь одна? Я стану старой девой?
Не придумав ничего лучше, я решила спросить его в лоб все свои “А вдруг?”, на что получила вполне успокаивающие ответы, хотя моя внутренняя собака-подозревака ждала подвоха. На какое-то время я решила притормозить свои мысли и решать проблемы по мере их возникновения, что давалось сложно, ибо моя природная пунктуальность не давала мне комфортно плыть по течению, мне всегда было нужно всё быстро и чётко. Но наша российская медицина меня оттормаживала и замедляла.
Когда я сдала первую кровь на анализы, и мне сказали, что результат будет готов через три – пять рабочих дней, а по факту пришлось приходить и на шестой, и на восьмой, и на четырнадцатый, и на двадцатый день… Чтобы потом поехать за результатами самой и в прямом смысле слова выплакивать их у медсестёр – меня начало подшатывать морально такое положение дел, и я всё больше и глубже впадала в состояние потерянности и безысходности. Каждый визит к врачу сопровождался разными сюрпризами: то врач внезапно ушёл в отпуск, то потеряли результаты, то очередь на четыре часа… Муж меня, конечно подбадривал, но чаще я слышала “критику” в свой адрес, мол “чё ты ноешь, чё ты орёшь? Что это изменит? Значит надо подождать, или пиши жалобы…” – легче мне от этого не становилось, и ещё больше росла обида в его адрес. Мне всё больше казалось, что он меня не понимает и не поддерживает, хотя это было не так на самом деле, но обида – слепа, она застилает глаза и разум, мешая видеть очевидную реальность.
Я не помню, как именно, когда и почему, но в какой-то момент я всё же смогла поплыть по течению – старалась смотреть на всё проще и с пофигизмом наблюдателя. Так, к примеру, я максимально комфортно и позитивно прошла крайне неприятные процедуры – гидро- и колоноскопию, которые все боятся и противятся, но об этом более подробнее я расскажу во II Главе.
В этом мне также очень помогала моя близкая подруга Катя. С ней мы дружим с детства. Уже никто из нас и не помнит, как именно получилось так, что мы с ней отделились от общей стайки всех подружек и стали больше времени проводить вместе. Но постепенно она стала для меня тем человеком, который знает всё обо мне и даже чуточку больше, а для неё таким человеком стала я. У нас с ней сформировалась какая-то особая кармическая связь, точно мы знали друг друга из прошлых жизней и были очень близки. Несмотря на разногласия в некоторых моментах, мы практически бесконфликтно решали любые вопросы и никогда не ссорились так, чтобы прям серьёзно. Мы безумно разные по отдельности, как внешне, так и характерами, интересами и предпочтениями, но стоит нам оказаться вместе, или просто созвониться, как мы превращаемся в один какой-то общий живой организм, где наши противоположности гармонично друг друга дополняют. Мы понимаем друг друга с полу интонации, даже, не то что с полуслова. Уже тогда она изучала психологию и разные методики работы с подсознанием. Поэтому, в случае новой волны нестерпимой обиды, душевной боли и прилива водопада слёз – я звонила ей и просто слушала её голос – буквально за несколько секунд паника стихала и я могла трезво соображать и действовать – словно тучи внутри меня разогнали и вышло долгожданное солнце.
За период январь – май я уже имела такой большой пакет всевозможных анализов и обследований, что любая бабушка в поликлинике позавидует! У меня были все исследования крови, мочи и кала, УЗИ брюшной полости, органов малого таза, вен нижних конечностей и молочных желёз, был МРТ и онкомаркеры. Но, ни один, ещё раз повторю – НИ ОДИН из результатов не щёлкнул в моей голове столь страшным словом “РАК”. Для меня все эти скачки от врача к врачу были не более, чем просто подготовка к лёгкой лапароскопии для удаления небольшой, ну или уже большой, кисты – так положено, вроде как и значит – так надо. Даже в клинике, куда меня направили на консультацию к онкохирургам, меня заверили, что никакой онкологии нет, что всё вполне себе обычно и просто, но раз уж я пришла именно к ним – они возьмут меня на лечение.
Всю эту ситуацию я видела и воспринимала так, как сама того хотела.
Какие-либо симптомы заболевания у меня отсутствовали. Боли, возникающие внизу живота, как правило, тянущего или ноющего характера, очень напоминали простой ПМС, или овуляцию. Единственное, что вызывало недопонимание у моего гинеколога – месячные шли на удивление регулярно и стабильно. Как раз где-то в октябре-ноябре 2017-го года я установила на мобильник приложение, помогающее отслеживать “эти дни” и каждый месяц они приходили точно в “запланированный” день, но при образовании кистозных опухолей, возможны задержки, свидетельствующие о нарушении менструального цикла. Её недопонимание прибавляло мне уверенности и спокойствия – “значит не всё так страшно!” – думала я и с чувством лёгкости плыла дальше по своему течению прямиком в неизвестность.
17 мая 2018 года я приехала на госпитализацию. Даже, поселившись в палате онкогинекологического отделения, меня не посещали мысли про то, что онкология и я это теперь как что-то такое общее – что это имеет ко мне какое-то отношение. Врачи и медсёстры в клинике вели себя позитивно и легко, мне говорили, что рака никакого нет и вообще операция плёвая, а так как она плёвая и не связана с раком – меня отложили на операцию в общей очереди, которую я ждала три недели: сперва две недели в порядке общей очереди, но за сутки до назначенной операции, точно по графику, пришли они – менструальные монстры, благодаря которым меня передвинули ещё на неделю ожидания.
Примерно в этот период, пока я лежала в ожидании своей очереди, у меня в голове сформировался следующий образ всего происходящего – снежный комок, который катится с высокой горы. С каждой секундой этот комок всё больше и больше “обрастает” снегом, становясь всё больше и опаснее. И тогда я чувствовала себя, словно я где-то у подножия той горы и с ужасом жду что же в меня в итоге прилетит… Но этот образ был где-то глубоко в моём подсознании, можно даже сказать, что “за семью печатями” и показывался он мне лишь в минуты самого большого отчаяния – крайне редко. Я не задерживала на нём своё внимание, даже отмахивалась от него с мыслями: “да не – это бред какой-то”.
Тем временем уже наступило лето, и находиться в больнице становилось всё более скучно, ибо все знакомые и друзья уже вовсю жарили шашлыки, а кто-то даже начал купаться. Всё, что я тогда очень хотела – уже поскорее пролечиться и вернуться домой.
В нашем сквере под окном
Отцвели на днях тюльпаны…
Одного мы тут все ждём:
Что наступит день тот самый —
Что отпустят нас домой,
На совсем уж – без возврата.
Вновь увидимся с роднёй,
Кот мурчать будет мордатый…
В нашем сквере под окном —
Дуб раскидистый высокий,
Каждый куст уже знаком,
Прудик есть, хоть неглубокий.
И в тени, под трели птиц,
Все мечтают здесь о доме,
Тут не видно грустных лиц —
Лишь надеждой воздух полон.
В нашем сквере под окном,
Пахнет скошенной травою.
Здесь мечтают об одном —
Выйти полностью здоровым!
Операцию я ждала не как что-то страшное и опасное, наоборот – для меня это уже стало точно долгожданное свидание! Даже принудительное клизмирование накануне не омрачало моего “предвкушения” скорейшей свободы. В назначенный день я проснулась около пяти утра и пошла в душ готовиться. Утро операции можно назвать пародией на “утро невесты” – водные процедуры, белые чулки-утяжки, заплетание волос в косу… романтика, одним словом. Во мне не было страха и тревог, даже лёгкого переживания не ощущалось, а когда вкололи сильный узбагоин, или что-то в этом роде – так вообще стало забавно смотреть на всё происходящее, точно я – героиня какого-то дешёвого российского сериала с НТВ, где сэкономили на графике и спецэффектах.
Операционная палата совсем не оправдала моих ожиданий – она была зелёного цвета с высокими потолками и большими окнами, два или три операционных стола и огромное количество всякой аппаратуры и лампочек (ну если я правильно всё помню, ибо я была уже под медицинским уколом, если вы понимаете). У меня же в голове почему-то был образ кипельно белых стен, что будет лишь один стол и лишь одна команда врачей. Видать, отложилось из зарубежных сериалов про хирургию…
Люди, точнее врачи, медсестры и медбратья не обращали на меня вообще никакого внимания – всё настолько было доведено до автоматизма, что наблюдая со стороны, я вспомнила свой офис и своих коллег утром – как мы приходим на работу, делимся какими-то новостями, подтруниваем друг над другом… Один медбрат достал торчащую из-под моей подушки карту и скинул с меня простыню, оставив меня лежать в одних чулках на каталке. Мне стало смешно от механики его движений – ни один мускул на его лице не дрогнул, когда перед ним открылось моё обнажённое стройное тело. Следом зашла полная медсестра и также – даже не глядя на меня, она накинула простыню обратно одним лишь взмахом руки.
“Спасибо” – хихикнула я. Там было очень холодно, да и не комильфо лежать в таком виде, когда рядом столько людей.
На каталке я лежала минут пятнадцать, или даже больше, пока меня не подвезли к операционному столу и не попросили перепрыгнуть с каталки на стол. Вот тут мне стало не по себе, ибо катетер, торчащий у меня из уретры, с мешком на длинном “проводе”, доставлял не столько дискомфорта, сколько неприятных мыслей о том, что он может выскочить при любом неосторожном движении, и причинить мне реальную физическую боль. Я замялась и произнесла вслух что-то вроде: ”а я думала вы сами меня переложите?”, на что получила вполне адекватный и спокойный ответ кого-то из медперсонала – “сама-сама, нам тебя обратно перекидывать, а вас сегодня много – можно спину сорвать”. И я полезла сама, максимально осторожно, точно кошка по карнизу двадцатого этажа, широко растопырив пальцы на руках и ногах и, скорее всего, с безумно выпученными глазами. Я старалась не делать никаких резких движений, и просчитать каждое действие. Оказавшись на операционном столе, очередная мысль в моей голове “я это не так себе всё представляла” вновь вызвала улыбку.
Слева от меня были какие-то непонятные аппараты и провода с датчиками, надо мной одна большая и пара маленьких ламп, холодная поверхность стола не даёт лечь расслабленно и, самое главное – я в сознании! Я всегда думала, что человек уже в отключке до того, как попадёт на операционный стол. Ко мне подошёл анестезиолог и просто положил мне на лицо маску с кислородом. Он сказал, что нужно просто глубоко дышать, а на меня накатила паника – “Чёрт! маска не плотно сидит! Чувак! А если меня не вырубит?? Может, прижмёте хотя бы?” – все эти мысли просто взрывали мне мозг, но я молчала и старалась реально глубоко дышать. Так смешно – я всегда думала, что наркоз имеет какой-то особенный запах, что вдыхая его, ты понимаешь, что скоро заснёшь на время, но нет – никакого запаха, никакого вкуса не ощущалось. Мои глаза таращились на врача в ужасе и надежде, что он наконец-то закрепит маску, но он лишь слегка прижал её рукой и…
И я чувствую, как земля уходит из-под ног. Мои глаза закрыты, или вокруг просто слишком темно? Меня кто-то держит под руки и слишком кружится голова… Где и самое интересное – как я смогла тааак напиться? Я даже не понимаю где и с кем нахожусь, но понимаю, что состояние у меня очень неадекватное. Нужно присесть хотя бы на корточки. Я сажусь и чувствую, как меня силой поднимают обратно. Как много голосов, но ни одного знакомого… Попытка открыть глаза – в них точно песок, солнце нещадно выжигает мои глаза и я резко их закрываю – так то лучше. Но все эти люди настаивают на том, чтобы я смотрела на них. Да что им нужно?! Я вновь открываю глаза, на этот раз более медленно и осторожно – врач-анестезиолог… Как??? Я начинаю вспоминать где я, помню, что только что этот же врач слегка прижал ко мне маску, а теперь уже он хочет, чтобы я открыла глаза – прошла всего секунда. Что-то пошло не так? Или всё уже закончилось? Немного осмотревшись, я поняла, что я уже на кушетке, а не на операционном столе. Надо мной висят часы – я помню, что видела их, пока лежала на этом месте в ожидании операции. Надо узнать сколько сейчас времени, чтобы понимать что в итоге происходит, но вокруг меня врачи и сёстры – за их колпаками ничего не видно…
Всё тело дрожит. Мандраж такой, словно мне очень-очень холодно. Но холода я не чувствую, не ощущаю и боль, а дрожь не унимается. Стараясь успокоиться и расслабиться, я делаю глубокий и медленный вдох носом – тело успокаивается, но на выдохе меня начинает колбасить с новой силой. Ещё пара подобных попыток не увенчались успехом, и я решила оставить это дело – само пройдёт. Постепенно приходя в подобие сознания и ясности ума, я поняла, что врачу нужно вынуть дыхательную трубку из моего горла, о существовании которой я и не подозревала вообще, ибо перед началом операции мне никакую трубку не вставляли. Он попросил меня просто слушать его голос и смотреть на него – окей, это не вопрос! Я так всё лечение прохожу – делаю, что велят врачи. Один миг и трубки как не бывало – я и не думала, что она настолько длинная, мне показалось, что если её приложить к руке – то как раз по локоть, даже длиннее. И снова странность – все, кому операцию уже провели, жаловались на болезненное изъятие этой трубки, но я не почувствовала вообще ничего… Словно наблюдала за процессом откуда-то со стороны.
Согласно медицинским правилам, некоторое время после операции пациент лежит прям в операционной палате под наблюдением, на всякий случай, а уже потом его перевозят в послеоперационную. Мой таймер был запущен. Спать хочется просто безумно, в глазах песок и крайне больно смотреть на свет, который точно специально бьёт мне в глаза через окно напротив. Любая попытка закрыть глаза тут же пресекается – врач должен видеть, что ты подаёшь признаки жизни! Любая попытка прикрыть глаза рукой – также пресекается – причина та же… Мне удалось уговорить анестезиолога на компромисс: я закрою глаза, но шевелю пальцами на руке, чтобы он видел, что я жива и что я не сплю. Но счастье от комфорта длилось недолго – буквально через пятнадцать секунд мимо проходящая медсестра горланит мне на ухо, что нужно глаза открыть. У меня не было ни сил, ни желания что-то ей объяснять о нашей договорённости с врачом, я просто открыла глаза и старалась моргать медленнее. Состояние на девять из десяти походило на самое паршивое похмелье – во рту всё пересушено и хочется не столько пить, сколько промочить всё нёбо и глотку, так, чтобы влага как можно дольше не проскальзывала в желудок, и хорошенько смочила каждую клеточку. Голова мутная – ты вроде бы здесь, но, в тоже самое время – где-то в ста местах одновременно. Какие-то левые мысли и образы, не связанные с происходящим, воспоминания, фантазии, отрывки из фильмов… Глаза режет, а руки ватные и не слушаются. Полный набор неприятных ощущений, при которых от тебя вообще ничего не зависит – просто лежи и слушайся. Смирись.
Я пыталась сфокусироваться на часах, чтобы понять сколько времени прошло с начала операции. Получалось это так себе. Я не соображала в каком порядке цифры на циферблате, не понимала где короткая, а где длинная стрелка, и вообще мне казалось, что цифры меняют своё положение с каждой новой попыткой. Когда в конечном итоге я поняла, что на часах что-то около 11:15 у меня возникла новая проблема – я вообще не помнила во сколько меня забрали и это существенно осложняло и портило весь мой идеальный план. Но я продолжала таращиться в эти часы и фокусировать своё внимание, пробуждать память и выстраивать логическую цепочку. И знаете что? – это шикарный способ скоротать время, не думать о результатах самой операции и абстрагироваться от болевых и неприятных ощущений! А ещё это прибавляет тебе ясность ума, чтобы можно было скорее вернуться из мира наркозных грёз в явь – в момент “здесь и сейчас”. Так что, если у тебя, мой дорогой читатель, планируется операция – пользуйся лайфхаком!
В послеоперационной палате я себе накануне присмотрела классное местечко и мечтала лечь именно туда.(Да, это было суровое время и я развлекалась как могла и радовалась даже таким мелочам, как уютная послеоперационная койка). Дело в том, что в палате четыре койки по обе стороны палаты – две у окна и две у двери. Те койки, что справа от входа хорошо видно из коридора (дверь в палату всегда открыта, на всякий случай) и напротив входной двери маленькая комната-часовня, на двери которой хороших размеров православный крест. Те койки, что слева – из коридора не так видно – не со всех сторон, а часовня для лежащего в палате остаётся где-то в стороне общего обзора. В тот период, да в общем-то и сейчас, я остаюсь далека от церкви, от заповедей, крестов и причастия – у меня есть вера в высшее Божество, но от религии я немного в стороне. Это личное моё мировоззрение и мне комфортнее общаться с Создателем в любой точке нашей Земли. Так вот, я очень хотела занять местечко у окна слева, чтобы и светло, и от часовни подальше. Когда меня завозили в палату, я очень просила сестёр положить меня именно на ту кровать. Но что-то пошло не так и мне выделили почётное место у окна. Напротив креста.
В послеоперационную не разрешено брать телефон, как минимум первые сутки, там нет телевизора, соседи по палате не разговорчивые – максимум, что слышно – стоны от боли, похрапывание и посленаркозный бред. Так что переключиться и отвлечься там не на что, кроме как на сон.
Сразу после операции мне не было дела не до чего особо, я больше мечтала о питье, но пить нельзя… Мне смочили кусок ваты, или марли и обтёрли губы. Не помогло. Я попросила оставить мне воду, чтобы я могла сама протирать рот и нёба по мере необходимости и мне оставили бутылку с водой на тумбочке. Когда я проснулась спустя некоторое время, и мой рот по ощущениям был похож больше на кусок резины – я вспомнила про воду и марлю, вот только дотянуться до неё я не могла. Орать я не любитель, да и во рту так сухо, что мне кажется голоса бы не было… Я решила спать дальше – тут даже стараться не пришлось, засыпаешь сразу, стоит чуть медленнее моргнуть и на какую-то секунду дольше задержать глаза в закрытом положении.
Большой плюс утренней операции – ты не маешься в ожидании, не накручиваешь себя мыслями, не успеваешь проголодаться (ни есть, ни пить в день операции нельзя). Большой минус – ты устаёшь ждать нового утра. Врач приходит к тебе через сутки на утренний обход, а до этого момента, я лежала в одной и той же неудобной позе на спине просто потому, что боялась случайно вырвать тот самый катетер и ещё дренаж, который у меня появился после операции и торчал не внушающей доверия трубкой из левого бока. Сутки проходят как в бреду: проснулась – заснула – проснулась – увидела крест – кого-то нового завезли – заснула и так по кругу. Я ждала, когда уже наступит утро и теряла счёт времени. Тогда я представила себе, как люди сходят с ума, когда находятся в похожих условиях, где нет понимания о том, сколько часов уже прошло и сколько ещё это будет продолжаться. Где ты боишься, либо не можешь пошевелиться, где ты не можешь говорить, или говорить тебе не с кем. Есть только ты, то что ты чувствуешь физически, твои мысли, твоя боль и твои страхи…
Наступил новый день и, вслед за утренними уколами и процедурами в мою унылую палату вошёл он – самый обаятельный доктор на моей памяти! Я так долго ждала этого момента, мне не терпелось услышать хорошие новости, сопровождающиеся его лучезарной улыбкой. Но что-то утро в тот день у меня не задалось… Док был напряжённый и не приветливый. Он спросил, когда приедет ко мне родня и меня пробило холодком – “Зачем родня? Я хорошо себя чувствую, что не так?” – спросила я, а он ответил, что когда приедут есть к ним разговор. Сказать, что я офигела – вообще ничего не сказать. Мне стало страшно и крайне мерзко внутри… “Зачем?! Муж во Франции, в командировке… Что случилось? Вы что – всё мне там вырезали?” – озвучила я свои самые страшные опасения и, услышав их сама, почувствовала, как уходит из под ног (ну из под тела в данном случае) земля.
– Ничего пока не вырезали. Родители, братья и сёстры есть? – сказал он тоном учителя, а у меня в голове билось барабанами это мерзкое слово “пока”…
Врач сказал, что все разговоры только с родственником, но я в полном порядке и могу уже сейчас переходить обратно в свою палату и питаться обычной пищей, после чего пошёл дальше совершать обход. Гнев, страх, обида, боль, чувство собственной беспомощности охватили меня. Я попросила соседок по палате принести мне халат и тапочки, после чего встала и, словив “вертолёты” от слабости, по стенке поплыла в свою палату, благо она была за стеной. В голове никак не укладывалось “преображение” моего врача. Ещё вчера он был душевным и общительным, мягким и чутким. Его ждали в каждой палате, ибо его внутренний свет и спокойствие настолько освещают всё вокруг, что любые тревоги улетучиваются. А сегодня он мрачнее тучи. От него веет холодом и строгостью. Кажется, что это вообще другой человек… Мне теперь было некомфортно рядом с этим врачом, я ощущала в себе то противное чувство некой виноватости, словно он так себя со мной ведёт, потому что я что-то сделала не то, словно я плохая. И, понимая мозгами, что никакой моей вины перед ним нет и быть не может, я пришла к выводу, что что-то не так с моим лечением. Но легче мне от этого понимания совсем не стало.
На тот момент, моим самым близким человеком был никто иной, как муж. Да, у меня были от него тайны и я не всегда была с ним честна, также и конфликты были, но он тогда был первым человеком, к кому я обращалась в сложный момент. Как никак “Муж и жена – одна сатана” и держаться надо друг за друга. Звонить ему я не могла – он в другой стране и со связью было не особо. Тогда я взяла сигареты и пошла на курительный этаж написать ему сообщение. Да, едва выйдя из послеоперационной я пошла курить, хотя слабость была ужасная. Я этим не горжусь, но мне это было нужно. Тогда мне было абсолютно пофиг, что нет и восьми утра, вроде бы, что я лохматая и не умытая, что на мне белые компрессионные чулки, измазанные кровью и марганцовкой и больничный халат, а ещё из под халата свисает дренаж с мутной жидкостью. Мне было пофиг, что я ещё не завтракала и толком воды не попила… Тогда мне было плевать и что врачи могут заругать и что вообще это вредно. Весь мир остановился и жизнь вместе с ним. Я буквально летела вниз с высоты, не зная – есть ли за спиной парашют.
Не помню в деталях и последовательности как именно, но я договорилась с сестрой мужа, чтобы приехала она, а ещё я созвонилась со своим родным братом Семёном. Дальше оставалось смириться и ждать, когда они приедут. А время, точно предатель, стояло на месте, не желая приблизить для меня момент Х.
Машка – сестра мужа приехала первая, она живёт в Москве и это оказалось проще и быстрее. Она старше моего супруга на несколько лет и полная его противоположность. Больше она походила на меня по характеру и манерам – простая и весёлая, тоже, как и я с вредными привычкам – не может отказать себе в кофе с сигареткой, любит выпить в приятной компании под вкусный ужин, готовая на риск и авантюры. У неё уже двое взрослых самостоятельных детей, но по ней самой вообще не скажешь, что она типичная мать, да и вообще не подумаешь, что ей уже под сорок. Лёгкая на подъём и очень человечная. Мы с ней как-то сразу нашли общий язык и никогда не конфликтовали. Поэтому у меня не было ни капли сомнения, чтобы вызвать её, как своего родственника.
Заведующий отделением и мой лечащий врач завели её в кабинет и о чём-то общались минут пять или десять за закрытыми дверями. Я, подобно нашкодившей школьнице, ходила по коридору и ждала, когда меня вызовут.
Неизвестность хуже всего, а в таких моментах особенно. Не знаешь, что делать и в голове миллионы вариантов того, что же будет дальше, но ни один из них неправильный… После позвали меня и наконец-то дали мне частицу информации. Как оказалось, в процессе плёвой лапароскопической операции врачи увидели, что киста – это не киста, а самое настоящее новообразование, похожее на рак. Но мне это преподнесли мягко, как пятилетней девочке, мол: “Образование больше, чем ожидалось, сейчас передали частицы этого на гистологию и ждём результаты, чтобы понимать как лучше это вылечить.” А мне нужно будет пройти консультацию у химиотерапевта – но это так, на всякий случай, скорее химия не потребуется. Один яичник придется удалить, в худшем случае – оба и лишь в самом-самом крайнем случае, ещё и матку. Не так уж и страшно – правда? А что тогда за тайны такие от меня, почему только через родственников? – не понятно… Я предпочла не вникать во все процессы и продолжать делать всё, что говорят. Для себя я держала самый лучший сценарий и больше не впадала в ту панику, какая была в самом начале обследования. Хотя внутри всё разрывалось. Даже если так случится, что маловероятно, что мне удалят всё – можно найти маму суррогатную, чтобы у любимого был СВОЙ ребёнок, а я буду любить их обоих не смотря ни на что!
Какую-то дополнительную уверенность в лучшем варианте событий мне тогда вселил и сам заведующий. Пока мы сидели в коридоре с Машей и болтали на нейтральные темы, он вышел из кабинета и как-то особенно похвалил наши волосы. Тогда и у неё и у меня были очень длинные, почти до поясницы, натуральные волосы – не крашенные, не нарощенные – своя такая русская коса до пояса, и он это подметил, сказав, что очень мы похожи с ней, точно родные, а ещё, что ему очень нравятся длинноволосые девушки. Я гордилась своими волосами, даже фанатела от них и эти его слова так тронули моё сердце, что я расслабилась ещё больше – значит точно химии не будет! Но только сегодня, буквально в этот самый момент, пока я пишу эти слова до меня дошло – он так просто проверил мою реакцию, не рассказала ли мне сестра всю ситуацию, что со мной происходит…. Если бы она тогда сказала мне, что у меня точно рак, что точно будет химия и все эти разговоры лишь для того, чтобы я не ударилась в панику – на его комплимент к волосам я бы 100 % не улыбалась в тот момент, как наивная дура, а, скорее всего, закатила бы истерику.
Машка уехала дальше по своим делам, а я осталась в клинике в приподнятом настроении, даже скорее, в лёгком и спокойном. Как выяснилось потом – она сразу позвонила моему мужу и рассказала всё, что услышала за закрытыми дверями. А вот уже что он там решил для себя в этот момент – для меня осталось тайной и по сей день.
Чуть позже приехал мой родной брат Семён. “Сёмни” – называла я его, когда была маленькая. Он старше меня на пять лет и эта разница в возрасте окончательно стёрлась где-то после двадцати. Пока я была маленькая, нам было сложно уживаться вместе – это был какой-то опасный коктейль из безумной братской любви и какой-то лютой ненависти. Мы могли ораться и драться, швыряя в друг друга тяжёлые предметы – швыряла по большей части я, ибо он старше и просто сильнее меня физически, он мог скрутить меня в какой-то рогалик, чем обездвиживал и успокаивал. Причин для склоков было не так много, чаще, конечно – это просто его желание побеситься и подраться, как с братиком, поэтому он меня нарочно выводил на истерики, чтобы так поиграть. Или же мои отказы слушаться его, как старшего – сказал, что нужно вынести мусор, а я не хочу, так слово за слово и понеслось. Но всегда у нас была прочная семейная связь. Он оберегал меня, как маленькую сестрёнку всегда и везде, а для меня он был первым самым близким человеком – ближе отца и матери, тот случай, когда “как за каменной стеной” это про моего брата.
Новость о приезде брата врачам не особо понравилась, заведующий достаточно резко отреагировал и сообщил мне, что это последний родственник, с которым он общается на эту тему – "Пусть там дальше сами между собой передают всю информацию." – сказал он мне, не желая ничего слушать. Говорил же он с Сёмкой, снова за закрытыми дверьми. И снова после разговора никаких напряжённых моментов. Я выдохнула окончательно, думая и полагая, что все эти консультации у химика и дополнительные анализы – не более, чем формальность. Брат шутил и рассказывал хорошие новости из дома. И я радовалась тому, что скоро всех своих родных увижу, а эти больничные кошмары закончатся.
Когда меня выписали из больницы, на три недели до готовности гистологии – я чувствовала какую-то особенную лёгкость и подъём энергии. Мне казалось, что я родилась в рубашке, или типа того, мне было несколько жаль женщин из клиники, у которых уже подтвердили рак, я была счастлива, что мне он не достался. Почему я его упёрто не замечала? – я не знаю. Уже всё указывало на диагноз, но смысла в нём я тогда не улавливала.
На консультацию к химику мы поехали втроём – я, супруг и его мама. Очень прекрасная женщина, скажу я вам – воплощение самой идеальной свекрови. Она никогда не встревала в наши отношения, никогда меня ничему не переучивала и не поучала, всегда с ней было о чём интересно поболтать в непринуждённой обстановке, и если она могла чем-то помочь – она всегда помогает, без лишних слов.
Врач-химиотерапевт, изучая мою историю, что-то долго говорил о препаратах, о продолжительности курсов, давал рекомендации по питанию и режиму дня, а также отметил, что пока мои точные результаты гистологии не готовы – это просто общие рекомендации, возможно они не пригодятся на деле. Но необходимо сделать мне московскую регистрацию подходящего округа, чтобы я могла, если это потребуется, пройти все курсы в их клинике, иначе, по закону – после одного курса меня переведут по месту прописки, а это уже клиника в Балашихе, что нам не особо улыбалось. Как-то так повелось думать, что в Москве лечат лучше и врачи более квалифицированные и препараты качественнее, чем в областных клиниках… Сама я тогда смотрела на это пофигистически и не видела никакой разницы между клиниками.
С пропиской проблем не возникло – мы тут же отправились в МФЦ Некрасовки, чтобы прописать меня в квартиру к свекрови. Я помню чувства, которые тогда захлестнули меня – это как, если любимый мужчина делает вам неожиданно предложение руки и сердца – счастье, волнение, восторг, трепет… По всему телу – от макушки и до пят! Хотя это был мой второй брак – предложения мне не делали ни разу, всё всегда было как-то сухо и обоюдно, точно решили купить новый диван вместе – ничего волшебного. А когда мы вышли из кабинета химика и свекровь сказала, что мы едем меня прописывать к ним в квартиру – я ощутила, что меня действительно любят и ценят, что я действительно член их семьи!
Она также говорила о том, что если потребуется – если мне будет тяжело переносить лечение и летнюю жару, то можно меня переселить к ней, так как там свой дом с участком, а это значит, что свежего воздуха больше, чем в городе, плюс в комнате есть кондиционер и все необходимые условия для хорошего восстановления.
Три недели до готовности результатов пролетели быстро и без каких-либо особенностей, самые обычные три недели лета. В назначенный день, я позвонила в клинику, узнать свои результаты, мне сообщили, что они готовы, но по телефону мне ничего говорить не будут – “приезжайте и врач вам всё расскажет”. Это не сильно тронуло меня в тот момент, надо – значит надо.
У мужа тогда не было командировок никаких и, вроде бы он даже взял отгул на работе, чтобы лично меня сопровождать. На нужном нам этаже больницы, все точно вымерли – ни одного свободного врача и, даже более того – ни одного знакомого. Один мужчина-врач в ординаторской взял мои данные и велел ждать – надо, значит надо.
Сейчас я уже не помню точно какие именно эмоции у меня были в момент ожидания, но всё, что происходило в этот и все последующие дни – одно сплошное безумие в моей голове. Как бы проще описать… Сегодня, анализируя всё то, что происходило тогда со мной, вспоминая свои чувства, ощущения, как я видела всю ситуацию теми глазами, о чём думала… я ловлю себя на мысли, что это всё происходило не совсем со мной – всё воспринималось очень не естественно, нереально, точно через какой-то очень мягкий фильтр, а порой вообще со стороны наблюдателя – как будто смотришь фильм, или тебе это снится. Ты знаешь, что всё это не по-настоящему, что просто нужно досмотреть и всё закончится, это не имеет отношения к тебе – это всё, как какой-то поганый квест, с дешёвыми актёрами, который ты начала уже полгода назад и никак не дойдёшь до финиша.
Тогда у меня было некое состояние, словно временами вместо меня в моём разуме и теле был кто-то другой – такой сильный и смелый, ловкий и умелый, бесстрашный и выносливый, позитивный и беззаботный – тот, кому “море по колено”. А временами включалась я и мир облачался в серые смрадные тона, сразу становилось одиноко и паршиво… Но, быть может, всё было ровно также, но наоборот – где мне настоящей “море по колено”, а временами просыпалась внутренняя жертва – кто знает, кто знает…
Когда врач вышел из ординаторской и пригласил меня, муж, естественно, вскочил вместе со мной, только врач запретил ему идти с нами, под предлогом, что я выйду и всё расскажу сама. “Надо – значит надо”. Мы зашли в кабинет, больше напоминающий класс английского языка, что был у меня в школе – очень узкий и давящий тесным пространством. Много безликих рабочих мест с компьютерами, порядка шести – десяти столов, напоминающих всё те же школьные парты. Безликих – потому что они все одинаковые, ни на одном столе нет ничего личного от его хозяина, ни цветов, ни фоторамок, ни кружек с надписями. В моём офисе было больше жизни на столах коллег, а здесь точно нет никакой разницы кто куда сядет – а может так и есть?
Мы присели и врач начал что-то долго и очень умными фразами объяснять – какие-то аббревиатуры, сокращения, медицинские коды и слова на латыни. Я смотрела на него и не понимала ни слова. “Скажи что я должна делать дальше. Какой следующий шаг?” – крутилось у меня в голове, а на лице сияла наиглупейшая улыбка.
– Анализы нехорошие, у вас рак, примерно между второй и третьей стадией, готовьтесь к операции – будет удаление яичников – это 100 %, на счёт матки посмотрим по ситуации, максимально стараемся сохранить всё что можно, но это уже будет видно на самой операции, но крохотные шансы на сохранение есть. Вы можете не говорить мужу о масштабах операции… – продолжал врач, пока у меня в голове бомбил протест – в смысле не говорить мужу?
Доктор мне объяснил, что большинство пар после такой операции распадаются и они рекомендуют всем пациенткам не сообщать ничего своим мужьям во избежании развода. Это шло вразрез моему понимаю о замужестве, о наших отношениях с супругом и я не могла представить и понять – как такое можно скрывать? Тем более от любимого человека? В смысле “не говорить”? А когда после лечения не будет беременности – я как буду ему в глаза смотреть, что я буду говорить тогда?
То есть вы понимаете приоритет моих волнений после монолога доктора? – словосочетание “у вас рак” не вызвало никаких эмоций, а вот “не говорить мужу” – целая буря вопросов и негодования. Не то чтобы я была святой и примерной женой, к сожалению – далеко не святой и совсем не примерной, я много о чём ему врала и много чего не говорила, но скрывать такое… Это было уже слишком.
В конечном итоге это был уже мой выбор и док отдал мне первую больничную выписку “Выписной Эпикриз”. Я вышла в коридор, не зная что сказать супругу. Я понимала, что шансов завести своих детей у меня уже не осталось, но ещё есть какой-то шанс, пусть и крошечный – выносить самой. Муж выхватил мои выписки и начал их изучать и гуглить, а у меня стоял в горле ком, ком той самой удушающей боли, которая режет горло изнутри. Давящая тоска по не случившемуся материнству… Я попросила его купить мне сигареты, ибо как взять себя в руки сейчас другим способом – я не понимала, а он и не возражал. Тогда он ещё мог шутить и в киоске высматривал мне сигареты с надписью “рак”, мол это будет забавно, но я прикол не оценила. Тогда я впервые отчётливо потеряла прочную связь с реальностью и понимаю сейчас, что в то время я не понимала всей серьёзности ситуации, я переживала за репродуктивную функцию своего организма, но совершенно не думала, о возможности своей смерти.
Кто-то внутри меня тогда шепнул два слова: “Игра началась”, но я не знала правил этой игры, я пошла играть вслепую… Я стояла позади машины, затягиваясь ментоловой сигаретой и в голове у меня был целый рой мыслей – было странно курить при муже, было странно переваривать разговор с врачом, варианты обзавестись ребёнком без яичников, как рассказать помягче родным… Но ни одна из тех мыслей не была связана с раком, не была связана со смертью и с концом чего бы то ни было. Я была уверена, что я не одна – мой муж, моя опора и защита рядом и всё остальное не имеет никакого значения. Я даже рассматривала варианты счастливой бездетной жизни, что можно жить в своё удовольствие, реализуя свои мечты и планы, путешествовать когда и куда хочется… Но игра уже началась…
Моя свекровь подарила мне карманную икону Божьей Матери Семистрельной, которая помогает в выздоровлении. Икона эта с тех пор всегда со мной, пусть я и не вижу её регулярно, она есть у меня, даже когда я про неё забываю. Также свекровь тогда настояла, чтобы мы поехали в один чудотворный монастырь, который дарует исцеление. Я верю в высшие силы и божество, люблю храмы, монастыри и церкви за их архитектуру и это неземное спокойствие, царящее внутри святых стен, поэтому для меня поездка была просто отличной идеей развеяться, провести совместный досуг и посетить красивые места с возможностью получить чудотворное исцеление. А почему бы и Да?!
Приехав в то место я на какое-то время ощутила себя той девушкой, которая впервые, в 2013 году шла на свидание. Я вновь была счастлива и беззаботна. На территории храма росло много разных цветов и какой-то особенный, я бы даже сказала – ангельский запах, запах лёгкости, чистоты и нежности. В тот день, стоя перед иконой я попросила сына…
Я с детства мечтала о том, что мои дети будут похожи на нас с братом: старший сын и младшая дочка. Конечно, мне было не принципиально, но эта мечта казалась мне вполне реальной и осуществимой. С годами, когда первые попытки забеременеть были безуспешны, я уже загадывала сына и дочь на новый год под бой бой курантов, на день рождения, задувая свечи, даже на рождественские святки во время гаданий. А вот, стоя перед иконой – впервые.
– Господи, пошли мне радость материнства… Подари мне долгожданного сына… – шептала я мысленно, глядя на икону.
У меня было стойкое предчувствие, что моя молитва будет услышана и моё желание будет исполнено. Я верила в это всем сердцем! Почему я не помолилась тогда о здоровье? – возможно потому, что знала, что буду здорова, а может и потому, что знала и то, что об этом молятся мои родные.
Позже Семён порекомендовал ещё один монастырь, а знакомая третий… В отпущенные мне три недели до очередной госпитализации я не работала и времени свободного было больше, чем предостаточно, чтобы погулять по красивым местам и соприкоснуться с божественным, а вот мой супруг от этих рекомендаций был не в восторге: “Ну давай ещё все монастыри по округе объедем?” – сказал он на очередное предложение. А почему бы, собственно и нет? – на войне, как говорится все средства хороши. Если истинно всем сердцем верить – чудо имеет свойство сбываться. Но в итоге мы больше никуда не ездили – нашлись какие-то дела и заботы важнее.
Память… Память такая непостоянная штука, особенно после шести курсов химиотерапии. Уже не первый раз я возвращаюсь в эту часть, чтобы вспомнить хоть что-то ещё, что было в эти три недели, но там пустота и лишь некоторые обрывки каких-то моих слёзных срывов, когда настроение за секунду могло скакнуть совершенно в другую сторону и вместо веселья внезапные слёзы.
Меня часто что-то раздражало, любое упоминание о детях, или о чьей-то беременности вызывало резкую боль в груди – “у меня этого никогда не будет”. Я злилась в те моменты на себя и на всё подряд, не понимая за что мне это всё и чем я могла так провиниться. Я становилась всё большей затворницей – мне не хотелось ни с кем видеться, кроме узкого круга избранных людей, я начала отдаляться от многих. Супруг часто предлагал мне повидаться с его компанией друзей, чтобы как-то разрядить обстановку, но это было выше моих сил. Я отказывалась не потому, что мне не нравились те люди, вовсе нет – я отказывалась потому, что там были дети и видеть счастливых родителей для меня на тот момент времени, было точно капать кислотой в глаза – невыносимо больно. Врачи и родственники выдавали мне успокоительные таблетки всё большей силы воздействия, подруги и друзья отвлекали шутками и вином, но ни у кого, особенно у меня самой не возникало и мысли, что можно обратиться к психологу. И ведь действительно – смотря зарубежные фильмы про онкологию, в тот момент, когда главному герою, или героине ставят диагноз – ему сразу дают направление к психологу, или уже подключают психолога в работу. У нас такого нет. Тебе надо – иди и спроси. Никто из лечащего персонала ни разу не поинтересовался как моё психическое состояние, никто не предложил мне психологическую помощь. Врачам было важнее как функционирует моё тело – мне измеряли давление и температуру, делали перевязки и регулярно спрашивали про стул.
Всё, что было у меня – мои собственные копания в себе и подруга, чьих рекомендаций и советов я тогда не особо понимала. Как пример, однажды Катюха мне сказала, что у всего есть своя выгода – даже в моей ситуации есть выгода для меня. Я тогда решила, что она несёт какую-то чушь и очень взбесилась – какая может быть от этого всего мне выгода? В том что мне вырежут всё что можно, что я никогда не смогу родить и обнять своего ребёнка – какая выгода мне от этого? Но, как оказалось выгода действительно есть. Я обнаружила её уже в 2019 году, после лечения – моя история, мой опыт, что я прожила в тот год, моя внутренняя трансформация себя, как личности, мой шаг в психологию и эта книга – это и есть моя “выгода”, которой бы не было, не случись заболевания, запустившего череду событий… И была ещё одна выгода, о которой ты уже очень скоро узнаешь.
Мне всё меньше хотелось находиться дома – Душа просилась куда-то, где нет рамок и переживаний, где тебе не напоминают про диагноз и рекомендации врачей, где тебя принимают такой, какая ты есть и можно просто расслабиться и быть собой, без чувства вины за внезапные истерики, или слишком чёрный юмор по отношению к себе.
Есть всем известные пять стадий психологической реакции на заболевание, установленные Е. Кюблер-Росс, которые проходит большинство больных:
1. Отрицание или шок
2. Гнев
3. Торг
4. Депрессия
5. Принятие
1. Фаза отрицания заболевания. Она очень типична: человек не верит, что у него есть потенциально смертельная болезнь. Больной начинает ходить от специалиста к специалисту, перепроверяя полученные данные, делает анализы в различных клиниках. В другом варианте он может испытывать шоковую реакцию и вообще больше не обращается в больницу. В этой ситуации нужно эмоционально поддержать человека, но не нужно менять эту установку, пока она не мешает лечению.
2. Фаза протеста или дисфорическая фаза. Характеризуется выраженной эмоциональной реакцией, агрессией, обращенной на врачей, общество, родственников, гневом, непониманием причин болезни: «Почему это случилось именно со мной?» «Как это могло произойти?». В этом случае необходимо дать больному выговориться, высказать все свои обиды, негодование, страхи, переживания, представить ему позитивную картину будущего.
3. Фаза торга или аутосуггестивная. Для этой стадии характерны попытки «выторговать» как можно больше времени жизни у самых разных инстанций, резкое сужение жизненного горизонта человека. В течение этой фазы человек может обращаться к богу, использовать разные способы продлить жизнь по принципу: «если я сделаю это, продлит ли мне это жизнь?». В этом случае важно предоставить человеку позитивную информацию. Так, хороший эффект в этот период дают рассказы о спонтанном выздоровлении. Надежда и вера в успех лечения являются спасательным кругом для тяжело больного человека.
4. Фаза депрессии. На этой стадии человек понимает всю тяжесть своей ситуации. У него опускаются руки, он перестает бороться, избегает своих привычных друзей, оставляет свои обычные дела, закрывается дома и оплакивает свою судьбу. В этот период у родственников возникает чувство вины. В этой ситуации нужно дать человеку уверенность, что в этой ситуации он не один, что за его жизнь продолжается борьба, его поддерживают и за него переживают. Можно вести разговоры в сфере духовности, веры, а также психологически поддерживать и родственников пациента.
5. Пятая стадия – это наиболее рациональная психологическая реакция, хотя до нее доходит далеко не каждый. Больные мобилизуют свои усилия, чтобы несмотря на заболевание, продолжать жить с пользой для близких.
И хочу я вам сказать, что так оно и есть! Не прям в таком порядке и не совсем так как описано выше – у каждого всё проходит очень индивидуально, но есть. У меня отрицание длилось на протяжении всего лечения, но я не бегала по разным врачам и клиникам, не прекращала лечение, моё отрицание было всё на том же подсознании: “Какой рак? У меня? Да не… Ну, а если и у меня – это не моё! Это не смертельно! Нам тут не до шуток каких-то – у меня вся жизнь расписана и помирать я не собираюсь” – и это меня, наверное и спасало во многих смыслах, ибо, если бы я ещё приняла тот факт, что болезнь смертельна – я бы не вывезла.
Фаза гнева тоже имела место быть, но она у меня включалась тогда, когда я понимала, что от меня что-то скрывают или стараются переубедить меня в чём-то, что мне ещё не совсем понятно. Срывы были больше из жалости к себе самой, что у всех вокруг всё хорошо, а мне одной плохо и никто этого не понимает. Меня пытаются как-то приободрить, даже не представляя, что происходит у меня внутри. Именно это и бесило.
Торг… Это моя поездка в монастырь и не более того. Особо здесь я не задержалась, так как не видела ничего смертельного. Но обдумывала варианты завести ребёнка в новых условиях, что тоже так или иначе – торг.
Депрессия ходила за мной по пятам, пытаясь завладеть моим разумом, на протяжении всего года. Я впускала её на порог и мне это не нравилось, поэтому я тут же искала способы от неё избавиться. И это лучшее, что можно с ней сделать.
А вот принятие нашло меня само и очень круто изменило всю жизнь и смысл жизни – стоило избавиться от депрессии окончательно, как открываются новые горизонты. Но об этом дальше.
В конце июня 2018 я вновь вернулась в больницу. Мне казалось, что я уже приняла тот факт зачем и для чего я здесь, но не тут то было. Едва я зашла в палату, как меня встретил новый срыв. В палате были две женщины среднего и пожилого возраста, та что старше спросила меня, ну как это полагается при знакомстве в подобных местах – какой диагноз, какая операция. Кода диагноза я не знала, ибо муж держал от меня в страшной тайне всё это дело, но своими словами ситуацию описать я смогла. На что последовал следующий вопрос – “а детки есть?”. И тут открылся тот канал, который, как мне казалось, я уже иссушила. Горло перетянуло, точно колючей проволокой и я поняла, что говорить не могу, но слёзы всё ещё сдерживаю – я отрицательно покачала головой и почувствовала волну успокоения, но! Есть такие люди, которые просто не могут вовремя замолчать. Эта женщина, оказалась из их числа и с причитанием продолжила: “Ох, как жалко! Молоденькая ж совсем!” – вот тут то меня и прорвало. Я сразу схватила из сумки сигареты и телефон и побежала на улицу, уже не в состоянии сдерживать слёзы. Набрала номер Кати и начала всхлипывать ей в трубку. Меня трясло так, точно сейчас, в ту самую секунду, я увидела что-то очень ужасное, слёзы лились ручьями, а слов не находилось… Она что-то говорила мне спокойным ровным голосом и я успокоилась также быстро, как и завелась. После чего мы ещё некоторое время с ней поболтали и я вернулась в палату. Поднимаясь на свой этаж я предвкушала, как та женщина продолжит что-то выспрашивать и я поставлю её на место, но, к счастью, никто не акцентировал на мне больше внимания и никаких расспросов не было.
Уже весь знакомый персонал больницы, встречаются и знакомые лица среди пациентов и я чувствую себя там уже совсем, как дома. Так странно… Общество бабулек и медсестёр мне было приятнее, чем общество родного мужа, хотя я скучала по нему в стенах больницы, мне было спокойнее, что здесь его нет. Вся больница у меня ассоциировалась с каким-то летним лагерем, где всё по расписанию, но при этом куча свободного времени. Больше всего мне нравилось сидеть в сквере и наблюдать за голубями, да выискивать белок в ветвях деревьев. Я ощущала себя свободной, хоть и находилась за забором. Соседка по палате – та самая женщина, что встретила меня вопросами в первый день, оказалась очень приятной и мудрой женщиной на деле, с отличным чувством юмора! Мы часами разговаривали с ней обо всём, что только можно. Позже она ставила меня в пример другим девушкам, рассказывая им о моей стойкости, внутренней силе и мудрости. Не сказала бы я, что тогда у меня была мудрость какая-то, но было приятно. Я понимала, что своим примером могу приободрить других – важно лишь оставаться собой и не впадать в депрессивное состояние, не поддаваться общему гнетущему состоянию.