– Нет, не успею. И я никуда не поеду. Все равно… Какой теперь смысл… А ты чего тут один?
– Я? Я играю. Репетирую и… немного сочиняю музыку. Дима об этом не знает. Так что ты меня не выдавай, хорошо?
– Хорошо. Я тебя не выдам.
– Ри, очень хорошо, что ты сюда пришла. Я давно хотел с тобой поговорить, да все не было подходящего момента…
– О чем?
– Поговори с Димой! Может, ты сумеешь как-то на него повлиять. Понимаешь, с ним происходит что-то не хорошее, и уже всем это заметно. Он стал совершенно другим. Психует, орет по малейшему поводу. Мы все привыкли к его истерикам, особенно в рабочей обстановке, но это нечто другое. Я никогда не видел его таким психованным! Иногда он выглядит просто больным. Пару дней назад он разбил один хороший инструмент. Просто взял гитару и расколотил о стену, представляешь? При чем по пустяку! Вчера он ударил одного человека, парня… Музыкант, зашел к кому-то из ребят. Так Димка выпихнул его за дверь и дал в морду. Парень хотел дать сдачи, но ребята его удержали, объяснили, что Дима в последнее время не в себе. И еще одна странная вещь – он дрожит от малейшего шума. Вздрагивает, если кто-то подходит к нему со спины. Не дай Бог тронуть его за плечо, если он отвернулся. Он устраивает дикую истерику, а потом выскакивает из студии, и насовсем. Вся работа коту под хвост. И никто не может с ним сладить. У ребят впечатление, что он чего-то жутко боится. А работы уже никакой нет. Он ничего не понимает, делает все не то… хватает не настроенный инструмент, потом от себя отшвыривает… Не поет… Даже не разговаривает… Либо молчание, либо крик. И ничего третьего. Мы сначала думали, что у него неприятности, связанные с тобой. Ведь все знают, как сильно от тебя любит. Мы думали, может, вы поссорились, или еще что… Мало ли как бывает в жизни. Пытались говорить с Вал. Евгом, но он ответил, что с Димой все в порядке, просто он переутомился на гастролях, и это скоро пройдет. Но все это прозвучало как-то неубедительно. А потом случилось самое страшное. Я никому об этом еще не рассказывал, только вот сейчас, тебе. Я случайно зашел в туалет, одна из кабинок была заперта. Когда я вошел в соседнюю, то услышал, как Дима разговаривает по мобильному телефону, в запертой кабинке. Знаешь, с кем он говорил? С Домиником!
Я почувствовала себя так, как будто мне на голову упала чугунная плита весом в тонну. И разом раскроила череп. Кажется, даже руки начали дрожать. Это было слишком ужасно, чтобы быть правдой! Так ужасно, что у меня захватило дух! Так ужасно, что… Я постаралась, чтобы голос не дрожал:
– Ты не ошибся? Может, ты просто не расслышал?
– Нет. Он называл его по имени – Доминик. Он несколько раз повторил это имя.
– О чем был разговор?
– Они договаривались о встрече. Дима нервничал…
– Что произошло потом?
– Я незаметно выскользнул из туалета, стараясь, чтобы меня не было слышно. Через несколько минут вернулся Дима, злой, как черт, бросил пару резких слов музыкантам, сел в машину и уехал. Больше он в студию не возвращался. Ребята подождали его некоторое время и разошлись. А я остался поиграть – время ведь оплачено. Ри, я не хотел тебя так расстроить, но… Но я должен был тебе это рассказать! Именно тебе, понимаешь? Ты знаешь, как я отношусь к Диме. Я восхищаюсь его талантом. Когда я это услышал… Я недолго здесь, но прекрасно знаю, кто такой Доминик и для чего к нему ездят… Ри, скажи, вы ведь не ссорились, правда?
– Правда.
– И ты не ушла от него?
– Нет.
– Тогда зачем? Почему? Я просто не понимаю… Ты не думаешь, что все может начаться сначала, Ри? Он ведь погибнет, после лечения… Я слышал, что он лечился… Ты ведь что-то сделаешь, правда? Ты ведь не дашь ему погибнуть? Ты не допустишь, чтобы он опять… Ри!
– О Господи, да ничего я не знаю! Я… мне… знаешь, мне пора идти.
Я выскочила из студии, пробежала несколько шагов и прислонилась к какому-то дереву, росшему во дворе. Ноги подкашивались и голова мутилась. Это было более, чем страшно! Более, чем больно! Более, чем… Доминик был самым страшным именем во всей эстрадной тусовке. Самым страшным чудовищем… Я боялась этого человека. Каждый раз, случайно сталкиваясь с ним, я намеренно отводила глаза.
Доминик был негром, черным, как смола, иностранцем по паспорту, но жил в России столько лет и так говорил на нашем языке, что все считали его русским. Доминик объездил весь мир, подолгу жил во Франции, Италии, Америке, Бразилии, Колумбии… В Москве у него был какой-то бизнес (точно не помню, какой) для прикрытия. Последним его гражданством было американское, и американский паспорт придавал ему большой вес. Доминик был очень богатым человеком, любителем красивых женщин с любым цветом кожи и постоянным посетителем светских тусовок. И Доминик снабжал разнообразными наркотиками желающих эстрадных звезд.
Клиентуру Доминика составляли те, чьими лицами пестрели журналы, плакаты, концертные афиши разных городов – медийные лица. Доминик был утонченным человеком, он тянулся к искусству и любил артистов. Он был уникальным торговцем – продавал наркотики только людям искусства. И только тем из них, кто мог очень хорошо платить. Расслабиться, снять напряжение, взбодриться, миновать депрессию или творческих кризис-за всем этим шли к Доминику звезды эстрады и кино. И очень скоро он захватил монополию в своей области. Вся эстрадная тусовка покупала наркотики только у него.
Димка звонил Доминику, договариваясь о встрече…. Нервничал (разумеется, Доминик прекрасно знал финансовое положение Димочки, знал, что мистер Дима на мели). Доминик согласился его принять – очевидно, в расчете на будущие гонорары, которые он заработает в компании с Викторовым (в эстрадной тусовке новости распространяются мгновенно). А Дима все еще не подписал официально с Викторовым контракт. Вместо этого он поехал к Доминику. Крепко прижавшись спиной к дереву, я закрыла лицо руками. Господи, что же он с собой делает…
Дима употреблял наркотики давно, но несколько лет назад, когда карьера его была в самом расцвете, на взлете, он прошел курс своеобразного лечения от наркозависимости в одной из дорогущих частных клиник. Господи, сколько денег и здоровья стоило это лечение – и ему, и мне… Чародею – профессору удалось поставить Диму на ноги (не буду здесь уточнять, что он ему вколол). После клиники Димку перекосило в другую сторону – в сторону алкоголя, он стал пить. Но не запоями, просто залпом. Коньяк – стаканами, как пьют обычную воду. Так сильно, что начал меня пугать. И вот теперь… Если опять добавятся наркотики, все это быстро сведет его в могилу. И что тогда будет со мной? И все из-за того, что один ублюдок застрелил другого ублюдка! Разумеется, страх и депрессия. Над Димой висит меч на ниточке – смерть Сергея Сваранжи. В любой момент ниточка может оборваться и… Что теперь делать?! Что мне делать?! Димка… Мой милый светловолосый Димка… Мой храбрый и смешной Димочка… Мой слабый и мечтательный… Мой задиристый и забавный… руки дрожали… Димкино лицо расплывалось в радужные круги, которые, просачиваясь, стекали между моих пальцев… Я оплакивала не только себя и его… Я оплакивала весь разрушенный мир, единственными средствами борьбы в котором оставались безнадежность и мои слезы… Почему единственными? А если? Резко оторвав руки от лица, я выпрямилась. В голове гулко зазвучали чужие слова о том, что мне самой захочется выяснить правду, что выяснение обстоятельств будет в моих интересах… Что расследование будет выгодно и Диме, и мне… А к Доминику поедет дура Розалия и ей подобные, а не мой Дима! А что, если… Слезы прошли. Я гордо подняла голову. Потом вздохнула (представив семейный скандал) и поехала домой.
Однако никакого скандала не было. Минут за десять до приезда Димы раздался телефонный звонок.
– Здравствуй, красавица, – сказал мужской сочный голос с едва уловимым не русским акцентом, – так я и знал, что рано или поздно тебе позвоню! Догадываешься, кто говорит?
– Догадываюсь. И как мне тебя называть, гад?
– Так же, как и все. У меня красивое имя – Доминик. Очень красиво!
– Мне не нравится. Я буду называть тебя на свой вкус – гад. Так что, гад, тебе нужно?
– Зря ты обижаешь меня, красавица! А я думал тебя пригласить в гости. Тебе ведь так трудно живется, милая. А я тебе помогу. Не хочешь расслабиться, солнышко? Насладишься и расслабишься… Забудешь обо всем…
– Убирайся к дьяволу, гад!
– Как хочешь. Ты ведь ко мне придешь. Рано или поздно – все приходят. Ты не выдержишь сама, не сможешь… Ладно. Если пока не хочешь общаться со мной, позови – ка мистера Фалеева.
– Его нет.
– Нет или ты не хочешь звать?
– Его нет. Что тебе от него нужно?
– Передай ему, что у меня нет для него ничего нового. Передай так, как ты слышала, милая. Ничего нового нет. Так и передай. А хочешь, я тебя успокою? Сразу улучшу твое настроение? Он ведь ничего у меня не покупал. И не собирался. Просто так приехал, поболтать об общих знакомых. Думаю, проблем у него слишком много, а ты не делаешь ничего, чтобы их облегчить. Но если он захочет, чтобы я помог, я всегда готов, ты знаешь…
Когда щелкнул замок и Дима вошел в комнату, я все еще стояла так, с трубкой в руке. Застывшая, как мраморное изваяние, у безмолвного телефона. Дима ворвался, как вихрь, раскрасневшийся, бурный… Попытался начать со скандала:
– А, ты здесь! Да ты… Да я… как ты посмела… я. я… я… – и осекся мгновенно, увидев мое лицо. Замолчал.
– Ри, что-то случилось?
Мне хотелось разбить об его голову телефон. Хотелось броситься ему на шею и заплакать. Я не сделала ни того, ни другого. Просто молча продолжала стоять.
– Ри, что-то случилось? Ты меня пугаешь! Что происходит?
Теперь в его голосе была уже настоящая истерика, а не скандал.
– Тебе звонили.
– Кто звонил? Что-то передали?
– Доминик.
Димка рухнул на стул, как подкошенный.
– Это совсем не то, что ты подумала, честно! Честное слово, я и не думал возвращаться к прошлому! Просто один из моих музыкантов задолжал ему большую сумму денег. Доминик стал угрожать неприятностями, и парень попросил меня помочь. Неужели ты думаешь, что я способен так… после всего, что было… Ри, неужели ты сомневаешься…
– Дима, заткнись.
– Ри, я никогда…
– Заткнись. Ты хоть понимаешь, кому врешь? Дима, я же знаю тебя, как облупленного! Знаю о тебе все! Почему? Почему ты это сделал?!
– Я еще ничего не сделал.
– Доминик так и сказал. Он просил передать, что у него нет для тебя ничего нового. Что ты искал? Что ты хотел принять?
– Ничего. Я уже все тебе сказал. Я… я не знаю, зачем туда поехал…. Больше не осталось никаких сил… думал, может, найдутся какие-то мягкие таблетки… чтобы все забыть… Что ты от меня хочешь? Ты хоть понимаешь, что у меня больше не осталось никаких сил? Я не могу жить нормально. Не могу работать. Я даже петь не могу! Когда я смотрю в окно, я не вижу ни дня, ни деревьев, ни окружающего пейзажа! Все, что я вижу, это возможность из него выброситься! Когда я смотрю на гитару, мне хочется разбить ее о стену! Когда я вижу людей, мне хочется вцепиться им в глотку, чтобы меня оставили в покое! Хоть это ты понимаешь? Ты понимаешь, что меня считают убийцей? За глаза и в глаза, абсолютно все? Шушукаются за спиной и делают ставки, посадят меня или не посадят. А Викторов пока не хочет подписывать со мною контракт. Сегодня мне об этом сказал Вал. Евг. А если Викторов в ближайшее время не подпишет этот контракт, все, что мне останется, это действительно выброситься из окна потому, что со мной будет покончено! От моей карьеры не останется ничего! А ты спрашиваешь, зачем…
– Прекрати истерику! Все не так страшно, как ты думаешь.
– Правильно. Все гораздо страшней.
– Доминик – не выход.
– А что – выход? Одной частью рассудка я понимаю, что схожу с ума, но другой…. Сделать ничего я не могу. Наверное, именно поэтому я куда-то падаю. Но пока еще не упал. Пока не упал.
Больше мы не говорили в тот день – до очередного отъезда Димы (студия, клубы, толпы людей, дела). А, собственно, что мы могли друг другу сказать? Ничего из того, что уже было сказано раньше.
Из прокуратуры Димы вернулся около одиннадцати часов утра. Я машинально взглянула на часы и все это так и отпечаталось в моей памяти. Мы оба чувствовали то, что в нашей жизни наступил перелом. Дима был бледен. Я догадывалась, что он вернется таким – белесым, как мел. Со странным лицом человека, еще не успевшего надеть привычную маску. Или потерявшим эту маску по дороге. А может она просто сама разлетелась на куски от непривычных обстоятельств и слов?
– Мне ясно дали понять, что я убил Сергея Сваранжи.
– Как это?
– Так и сказали. Вы, скорей всего, убили своего продюсера.
– А ты?
– А я сказал, что не убивал.
– Ты не должен был вести такой диалог без адвоката!
– Это не диалог, а монолог. Причем долгий и торжественный. Мне прочитали целую лекцию о том, сколько выгоды мне принесла смерть Сергея. При этом меня даже не захотели слушать. Я думаю, что это была самая обыкновенная психологическая атака. Запугивание. Как я отреагирую на это запугивание. Плюс психологический фактор: обыкновенный чиновник ставит на место звезду. Представляешь себе балдеж – обхамить и запугать того, кого ты видишь по телевизору? Этот мелкий серый чиновничек вовсю воспользовался своим правом. Пугал и хамил. Надо позвонить Вал. Евгу. Он обещал нанять мне крутого адвоката. Такого крутого, что даст им оторваться!
– Подожди со звонком, сначала расскажи. О чем тебя спрашивали?
– О тебе. Да, не удивляйся. О тебе. Этот тип считает, что ты изменяла мне с Сергеем. Они считают, что Сергей был очень богат и он тебе платил. Так же они считают, что Сергей был в тебя влюблен. Наверное, это правда. Наверное, Сергей всегда тебя любил…
– Почему ты так говоришь?
– Но мне все равно. Главное, что ты рядом. Знаешь, мне наплевать даже на то, если ты спала с Сергеем за моей спиной. Для меня это не имеет никакого значения. Я люблю тебя, а до остального мне дела нет…
– Дима, подожди! Что ты такое несешь?!
– Обидно только, что ты мне лгала. Ты ведь всегда говорила, что Сергей тебе противен.
– Но я тебе не лгала!
– Что бы ты теперь не сказала, я все равно буду сомневаться.
– Почему?
– Я видел фотографию. Следователь, этот самый серый хам Киреев, сказал, что это фотография из бумажника Сергея Сваранжи. Он все время носил ее с собой. Вряд ли кто-то станет носить в бумажнике снимок чужого ему человека. Поэтому они считают, что у меня был еще один мотив. Ревность. Знаешь, несколько дней назад, после концерта в клубе, один высокопоставленный бандит намекнул, что меня не посадят. Не посадят, если я откуплюсь. Я ведь звезда, правда? Значит, у меня должно быть очень много денег. Я просто отдам эти деньги и все пройдет. Как выразился тот тип «меня спокойно поймут». Представляешь? А если вдруг окажется, что таких денег у меня нет, что тогда? Мне почему-то не хочется обо всем этом думать.
– Дима, я не могла быть любовницей Сергея. Он встречался с другими женщинами. Кроме того, у него была постоянная женщина, к которой он долгое время ходил.
– Ничего подобного. В последнее время у Сергея не было постоянной женщины. Все свидетели утверждают это.
– Они ошибаются. Или не знают. Женщина была.
– Не морочь голову! Сергей был не из тех, кто мог иметь постоянную связь! Он не ужился даже со своей женой, с женщиной, подарившей ему единственного ребенка, Валю. В последние годы он вообще превратился в монстра. Впрочем, ну его к черту, этого Сергея, вместе с его постельными делами. Расскажи лучше про фотографию. Это ты ему подарила?
– Ничего я ему не дарила! Дима!
– А у меня твоей фотографии нет! Мне ты не подарила!
– Дима, я с тобой живу уже столько лет!
– Ну и что? Можно прожить с человеком долгие годы, и так и не узнать его до конца.
– О Господи… Что же мне делать, чтобы ты прекратил верить в эту ерунду!
– Ничего. Ровным счетом ничего. Просто будь рядом.
Но он был сломан. Я читала это по его глазам. Он был сломан, а я чувствовала себя так, словно сломали меня. Жестоко переломали по – живому.
Телефон Вал. Евга сначала не отвечал, затем отозвался на одной из шумных московских улиц.
– Ри, что ты хотела? Говори коротко, я очень занят.
– Задать один важный вопрос. Вы помните, как мы секретничали в машине?
– Хорошо, я понял. Через полчаса буду в офисе в «Белль». На третьем этаже. Подъезжай.
– Подождите! Я не помню код служебной двери. Вернее, я его вообще не знаю.
– Странно. А мне казалось, что ты знаешь.
– Откуда? Я ведь никогда не была в офисе Сергея. А как я пройду на третий этаж?
– Ровно через полчаса я открою тебе входную дверь.
Как угорелая, я влезла в первое попавшееся платье (не заметив на широкой юбке жирное пятно), комкая бумажку, на которой записала код служебной двери в клуб. Влетела в машину, нажала на газ…. И все равно я опоздала на двадцать минут, не рассчитав дорожных пробок. На лестничных пролетах служебного входа в бывший офис Сергея Сваранжи было прохладно и очень тихо. Гулко отражались мои шаги. Электронный замок действительно был открыт. Так же тихо и прохладно было на третьем. Я нерешительно остановилась возле входной двери, оглядывая помещение, где произошло убийство и где еще мне не довелось побывать. Интересно, где теперь будет обитать Вал. Евг.? По – прежнему в общем кабинете директоров или… Я не заметила, как открылась одна из дверей. Вал. Евг. Быстро шел навстречу мне по коридору.
– Ты опаздываешь!
– Попала в пробку, извините.
– Что ты хотела узнать? У меня очень мало времени!
– Мы будем разговаривать в коридоре?
– Любопытная, как все женщины! Скажи уж прямо, что хочешь зайти в тот кабинет.
– Хочу!
– Зачем?
– Ты не поверишь, но я никогда не была там, где произошло убийство. Он ведь не закрыт?
– Нет. Ладно, идем.
С отчаянно бьющимся сердцем я переступила порог. Комната как комната. Единственное несоответствие с рассказом следователя Киреева: теперь ролеты на окнах были подняты, и комнату заливал яркий дневной свет. Обогнув стол, Вал. Евг. уселся в кресло, как будто ничего не произошло. Я опустилась на диван возле стены. Подумав немного, Вал. Евг. вышел из-за начальственного стола и сел рядом со мной на диване.
– Я хочу узнать о женщине, с которой встречался Сергей.
– Но Сергей был одинок. Я уже говорил и тебе, и следователю, и Диме, что никакой постоянной подруги в жизни Сергея не существовало!
– Диме?
– Именно! Он извел меня расспросами буквально вчера. Не понимаю, что на вас всех нашло! Сваранжи грохнули из-за разборок в бизнесе, а вы ищите какую-то бабу!
– Откуда ты знаешь, что это разборки?
– Да все знают! Сергей был не из тех, кто придает большое значение бабам. Он их просто использовал, но чтобы кто-то из баб влиял на его жизнь…. Да это просто смешно предположить, зная Сергея! Я не понимаю…. И за этой нелепостью ты ехала сюда? Интересно, на что ты рассчитывала? Что я скажу что-то другое?
– Ты мог и не знать об этой женщине. Ведь ты не был его близким другом.
– Не смеши меня! Я был одним из самых близких людей Сергея. Если не знаю я, не знает никто, это я тебе говорю точно. Да я видел почти всех баб, с которыми Сергей трахался, чтобы убить время, или просто со скуки. А иногда я сам находил ему проститутку, если никуда не хотелось ехать и надо было убить один час. Так что я все о нем знаю. В последнее время Сергею вообще было не до женщин. Кажется, я тебе об этом говорил. Так что я могу точно ответить на твой вопрос: никакой постоянной женщины у Сергея не было.
– А мне казалось иначе…
– Ты ошибаешься! Я ответил? Ответь и ты на мой вопрос! Зачем тебе все это? Кто тебя спрашивал?
– Не меня. Диму. В прокуратуре. Следователь. Он сказал Диме, что у Сергея кто-то был.
– Ты, да? Это просто нелепость! Дима тоже попытался на что-то подобное намекать, но я ему быстро объяснил, что к чему. Этот тупой мент не знает, за что уцепиться, вот и придумывает всякие небылицы. Что Димка на них клюнул – понятное дело. Он глупый, не приспособленный к жизни, слабовольный, во все верит. Обмануть его ничего не стоит. Сергей его всю жизнь обманывал. Но ты? Как ты могла клюнуть на эту нелепость? Ты всегда казалась мне высеченной из кремня! Сильной, как скала. Ты ведь знаешь, что Сергей (не в обиду будь сказано) тобой даже не интересовался. Или потому, что он не интересовался тобой, ты и решила, что у него кто-то был?
– Не говори глупости! Просто я слышала слухи…
– Слухов много, но это не значит, что им нужно верить. По твоему тону я слышу, что ты мне не веришь. Но я тебе докажу! Ты знаешь, что Сергей приводил своих постоянных (в смысле, неделя и дольше) подруг сюда, в апартаменты при офисе?
– Слышала подобное.
– Если какая-то девчонка из варьете сохраняла для него интерес в течении двух – трех недель, он тащил ее только сюда. К себе домой он никогда никого не приглашал. Адрес своей последней квартиры он засекретил настолько, что его знает только Валентина. Где живет Сергей, не знал даже я. Итак, если б у него была подруга, он приводил бы ее сюда, в апартаменты. Правильно?
– Вроде бы.
– Я докажу тебе, что такой подруги у него не было. Идем.
Мы вышли из кабинета. Вал. Евг. вытащил из кармана связку ключей и открыл двери напротив. Мы вошли в большую светлую комнату с тремя окнами, убранную даже шикарно: мягкий уголок, персидский ковер, огромная плазма на всю стену, хорошая аппаратура. Большой бар с батареей бутылок, затененные лампы. Слева и справа виднелись две двери в другие комнаты.
– Это апартаменты Сергея, где он принимал своих дам. Подойди – ка к журнальному столику!
Я подошла и сразу поняла, что он хотел мне показать. Глянцевитую поверхность столика покрывал густой слой пыли. И пыли этой было явно не десять дней или неделя. Это был слой пыли за 2–3 месяца, не меньше. Я провела пальцем, оставив в пыли борозду. Потом подошла к дивану… Мягкий велюр покрывала точно такая же пыль. Я обернулась к Вал. Евгу:
– Ну и что? Это означает только, что у Сергея была плохая уборщица!
– Слева спальня. Зайдем туда.
Огромная круглая кровать занимала полкомнаты. Занавески были плотно задернуты. Вал. Евг. включил свет. Зеркальная стена возле кровати. Туалетный столик сбоку. При электрическом свете ярко блестела точно такая же пыль. Пыль на кровати, на зеркальной стене, на столике. Становилось ясно – несколько месяцев в этой комнате никто не спал. После этого Вал. Евг. повел меня в другую спальню. Там тоже была огромная кровать, только вот не круглая, а обыкновенная. Вместо зеркальной стены над кроватью были полки, на которых стояли 3 китайских вазы. Именно там, на полках, яснее всего была видна пыль.
– Теперь ты видишь, что здесь никто не был уже несколько месяцев. Самое меньшее – месяца два, три… – с каким-то самодовольством произнес Вал. Евг. Я удержала желание кое-что сказать (а сказать я хотела, что вместо помещения с дамой своих апартаментов Сергей мог ездить к даме домой, если она жила одна), внимательно посмотрев на его лицо. Я не знаю, откуда возникло у меня это чувство, но я вдруг ясно ощутила его присутствие! Я чувствовала, что Вал. Евг. безумно хочет, чтобы я поверила в то, что никакой подруги у Сергея не было! Почему? Для какой цели ему это нужно? Я не могла пока объяснить. Но я чувствовала внезапно появившимся инстинктом, что Вал. Евг. очень хочет уверить меня именно в этом. И даже вполне возможно, что сам он кое-что знал… Я поняла, что самым лучшим для меня будет промолчать о своих мыслях. Вал. Евг. проводил меня до самой двери на третьем этаже.
Мы мило распрощались, я вышла на улицу, села в машину и поехала в тот самый ночной клуб, в котором несколько дней назад вместе с Розалией Дима давал совместный концерт.
КОМУ: slavik@mail.ru
ОТ: Ri@gmail.com
ДАТА: 24 сентября 2010, 01.48
ТЕМА: Весточка от Ри.
ВЛОЖЕНИЕ: Письмо.
Славик, привет! Письмо получилось слишком длинным, поэтому отправляю его тебе вложением. Целую, я.
ПИСЬМО.
Привет, братик! Прости, что так долго не подавала о себе вестей. Не писала потому, что все плохо. Плохо у Димы, и у меня…
У Димочки очень плохое настроение. Буквально час назад мы приехали из одного небольшого городка, где давали «бесплатник» в честь дня города. Не поехать было нельзя – Вал. Евг. даже договорился с полицейскими, что нас выпустят из Москвы.
«Бесплатник» – это рекламная или политическая акция, на которой певец выступает, не получая никакого гонорара только потому, что у его крыши есть какие-то свои расчеты с той, местной крышей, которая и устраивает бесплатник. Это может быть акция какой-то очень крупной фирмы, может быть что-то политическое (выборы, день города, поддержка местного мэра и т. д.), а может быть какая-то отмывка денег со стороны тех, кто заваривает всю эту суматошную ерунду. Димочка ненавидит выступать в таких огромных бесплатных концертах (которые называет про себя «братская могила») не только потому, что не получает денег за свое выступление (а больше всего на свете Димочка ненавидит петь даром), а еще потому, что на такие концерты собирается очень большое количество самых разных артистов, и все артисты втихую ненавидят друг друга. Артисты ругаются между собой, и побеждает тот, у кого круче крыша. Тот, кому повезет (и чья крыша сумела отгрызть жирный кусок пирога) помимо бесплатника едет дополнительно с богатой гастрольной фирмой в дорогой ночной клуб или хороший зал. Остальные же гастролеры могут тусоваться в этом же самом городе, но в местах похуже. И в результате – срывать друг другу сбор. Бесплатник будет по следующему поводу: мэр одного из городов решил отпраздновать свой день рождения, который совпадает с днем города, таким бесплатным концертом. Своеобразной подачкой населению (то есть будущим избирателям). У этого мэра очень крутые связи в Москве. Человек, к которому он обратился, нажал на Вал. Евга, и тот не посмел отказать.
Братец, солнце мое, я тебе еще не надоела своим бесконечным нытьем? Если да – удали письмо из компьютера. Если нет – дочитай до конца. Хотя ничего нового о моей кошмарной жизни ты здесь не найдешь. Я по своей природе строгий консерватор и всегда цепляюсь за то, к чему привыкла. Я редко изменяю стиль письма, ответственных решений, и даже слова, произносимые мной в различные отрезки судьбы, и те слишком похожи друг на друга. Я редко изменяюсь… Но если уж решила что-то изменить – тогда держись! Ри живет в бардаке, но не помешало бы отправить ее в монастырь! Помимо бесплатника, Димочка дал еще один концерт в ночном клубе – договорился Вал. Евг. Не ехать же нам пустыми в Москву. Димочка не хотел, но согласился.
Я часто думаю: почему люди (особенно маленькие незрелые глупышки) бьются насмерть и платят такие деньги за билеты, чтобы хоть один раз увидеть это вздорное и противное существо со скверным характером, которое может действовать на нервы похуже плохой погоды или зубной боли? Это вредное, ревнивое, склочное, депрессивное существо, которое валяется на кровати в ботинках (в кровати, где предстоит еще спать мне), курит и пьет либо водку (в период депрессии), либо коньяк. Впрочем, я сразу же ловлю себя на мысли, что таким его вижу одна я. Для всех остальных это незабываемый соловей из райских садов. Яркий праздник для их беспросветных серых будней.
Представь себе гостиничный номер, по которому в бешеном всплеске эмоций прохаживается Димка. Дима ходит по комнате, как тигр в клетке, и курит, курит…. На столе вместо водки или коньяка – огромная коробка шоколадных конфет. Это что-то новенькое в репертуаре!
– Откуда конфеты? Кто их принес?
– Никто. Сам в буфете купил.
– Сам?
– Или Вал. Евг. Какая разница?
– Не знаю. Никакой, наверное. Что опять случилось?
– Ничего, я… Знаешь, я немного заснул и мне приснился плохой сон.
Это еще один и довольно существенный Димочкин недостаток. Дело в том, что Димочка видит сны. И было бы ничего, если б только видел! Вся беда в том, что он к ним тщательно прислушивается! Иногда доходит до абсурда. Однажды Димочке приснилось, что его забросали гнилыми помидорами. Он проснулся в панике и отменил концерт. Изредка его сны сбываются. Очень редко, но достаточно для того, чтобы удержать его самомнение на должном уровне. Поэтому Димочка всегда любит рассказывать о своих снах тем, кто готов его слушать.
– Какой же ты видел сон?
Димочка становится серьезным, подходит к окну, и я чувствую, что все стихи о луне и шутки закончились, что сейчас начинается просто жизнь, такая, как она есть на самом деле.
– Будет беда. С нами произойдет беда. Я это чувствую. И ты от меня уйдешь.
Я встаю и медленно подхожу к окну. На фоне освещенного окна теперь чернеют две сгорбленные спины. Двух людей, которые одиноки. Я смотрела на профиль Димы. Профиль человека, стоявшего перед миром, с обнаженной тонкой душой нараспашку, с душой, похожей на драгоценный камень, который разбивается о толпу, не способную ничего понять… Человека под непосильным грузом тяжести славы мирской и внутренней творческой боли… Он стоял у окна, а внизу был чужой город. Люди, машины, разноцветные яркие огни реклам, бездонное жерло, спешащее поглотить его целиком и переварить до косточки к утру. На его висках вились золотистые волоски, а чудные серые глаза (мои самые любимые глаза) смотрели прямо перед собой. И я поняла, что сейчас он – просто обычный мужчина, странник, не нашедший домашнего очага, одинокий и усталый перед слепым, побитым жизнью окном. Я обняла его, прижалась щекой к спине:
– Какая беда? Глупости! С нами ничего не случится! И я никогда от тебя не уйду.
Он не обернулся и ничего не сказал. Мучительными болезненными тисками сжалось сердце и я почти закричала:
– Почему ты молчишь? Говори! Какая беда? Ты боишься, что в Москве тебя арестуют? Расскажи мне все, чтобы прогнать беду! Я ведь люблю тебя! Скажи хоть что – то! Не молчи!