Здравствуйте! Когда вы дочитаете эту надпись до конца, повреждения вашего организма, вызванные ионизирующим излучением, примут необратимый характер.
Спасибо!
В Бельбеке[3] Рощина встретили по-деловому – без помпы, суеты или проволочек. Хотя совсем без проволочек не обошлось: таможенный контроль вцепился в него, будто стая голодающих энцефалитных клещей в заблудившегося нудиста.
Ему доводилось слышать невероятные истории об особенностях украинской таможни, но столкнулся с ними на своей шкуре впервые. В любом случае это произошло до знакомства с водителем, присланным за российским гостем, так что к самой встрече отношения не имело.
Ехали молча. Рощин не любил вести пустые разговоры со случайными людьми, водитель тоже в душу не лез. Судя по всему, он был не посвящен в дело, иначе бы еще по дороге начал выдавать вводную информацию.
Остановив машину перед зданием характерно казенного вида, водитель сообщил:
– Вот. СБУ[4]. Здесь вас ждут. Вещи куда отвезти?
Вещей у Рощина было немного – кейс и сумка, заполненная дальневосточной корюшкой и бутылками с настоящим армянским коньяком. Собственно, из-за содержимого сумки ему и пришлось задержаться на таможенном контроле – в Украину легче плутоний[5] ввезти, чем спиртное и непотрошеную рыбу. Бродить с такой сумкой по логову законности было бы не слишком удобно. Рощин продиктовал водителю адрес. Предупреждать-звонить не стал – он знал, что по этому адресу его давно уже ждут с нетерпением. Для начала дождутся сумку, а там и сам доберется.
На входе у Рощина потребовали документы. Он беспомощно полез в карман, заподозрив, что здесь произошла накладка и его никто и не думает встречать. Местные служивые наверняка не станут трепетать при виде его корочек. Это тебе не Россия, и что такое Двенадцатое ГУМО[6], здесь знают так же хорошо, как павианы квантовую физику. И куда ему дальше надо продвигаться, вряд ли подскажут. И очень хорошо, если не пошлют подальше, – после незабываемого общения с местными таможенниками он был готов к любым сюрпризам от здешних существ в форме.
Рощин ошибся – служивые, изучив его документы, бурной радости не изобразили, но всеми дальнейшими действиями наглядно доказали, что его здесь все же ждут. Через пару минут появился майор Деверев – тот самый, с которым он общался по телефону перед вылетом. Уже на ходу он сжато проинструктировал важного гостя:
– Здесь у нас власти нет – все основывается на личных контактах. И вообще отношения к нам сложное – верховная власть спит и видит, как бы вывести отсюда наш флот побыстрее, – для НАТО место освободить. Статус у Севастополя, конечно, особый, вот только в этом деле работает СБУ, и мы никаким боком в него влезть не имеем права. Вы представить не можете, что нам пришлось проделать, чтобы организовать вашу встречу со следователем. По закону нам просто надо ждать результатов расследования, но не факт, что дождемся. Здесь ведь волшебная страна – пропадают даже уголовные дела, заведенные по факту убийства, не говоря уже о таких мелочах.
– Мелочах? Если дело мелкое, то почему им СБУ занимается?
– Да тут один интересный тип замешан – на его машине эти ребята разбились. Интересен он как раз для СБУ. Но я вам этого не говорил. И вообще при разговоре держитесь аккуратнее – наверняка все писать будут. Не ляпните лишнего ненароком.
– Эти ваши личные контакты… Реально будет с задержанными пообщаться?
– Будем надеяться. Все, что могли, мы уже сделали. Если вас в чем-то попросят пойти навстречу, рекомендую соглашаться. Взамен отблагодарят чем смогут, здесь о взаимной выгоде не забывают. Сегодня нам припекло, завтра – они на поклон пойдут. Так и живем…
Рощину неоднократно доводилось бывать в кабинетах крупных милицейских чинов и даже шишек из ФСБ. В кабинете представителя СБУ он находился впервые, но разницы не ощутил. Та же специфическая казенщина. И манера приветствовать, не выходя из-за стола, протягивая руку издалека, кое о чем говорила. Эх, ну до чего же был не прав Хрущев, подаривший Крым украинцам! Ведь никак не надавить теперь…
– Грищенко Игорь Анатольевич, – представился хозяин кабинета.
– Рощин Сергей Павлович.
– Не тот ли Рощин, что в Балаклаве прославился по той же атомной части?
Рощин ни на секунду не усомнился, что Грищенко ответ знает, так что к вопросу можно относиться как к элементу стандартного местного приветствия.
– Нет, не тот. И даже не родственник. В России полтора миллиона Рощиных – просто однофамилец.
– Это хорошо, – улыбнулся эсбэушник. – Тот ваш однофамилец плохую там о себе память оставил при ликвидации арсенала. Дел наделал…
– Не он один. Безъядерный статус дался Украине нелегко – все ведь в дикой спешке делалось, на нервах, при давлении с верхов нешуточном.
– Да, естественно. Проблем тогда хватало… как и сейчас… Ну так что – к делу?
– Можно.
– Да вы присаживайтесь. Как я понимаю, вас очень интересуют стволы, которые изъяли у задержанных? Примчались вы быстро – запрос-то этим утром давали.
– Стволы? Мне сообщили об одном пистолете – его номер прошел в запросе от вас. Мы этот пистолет очень давно ищем – если бы не сотрудничество, так бы и не узнали.
– Да, в запросе мы передали только один номер, но пистолетов все же имеется два. Вам, думаю, надо самому на это чудо взглянуть.
Грищенко подвинул к краю стола два пакета с пистолетами:
– Можете развернуть – все пальчики и образцы уже сняты. Даже рекомендую развернуть – сквозь пленку видно хорошо, но без нее вам ЭТО гораздо больше понравится.
Следователь явно пытался Рощина заинтриговать, и у него это неплохо получалось: тот начал ощущать приближение новых сложностей в этом и без того непростом деле. Или, наоборот, мига триумфа. Но во второе верилось слабо.
Развернув первый пистолет, Рощин бегло его осмотрел, удовлетворенно произнес:
– Да, это наш ствол. Номер сходится.
– Вы на второй посмотрите. Хорошенечко посмотрите, – с непонятным намеком попросил Грищенко.
Игнорировать просьбу Рощин не стал. Развернул. Посмотрел. Посмотрел внимательно. С трудом удержал руки на месте – те неудержимо потянулись протирать глаза. Грищенко, добродушно улыбнувшись, уточнил:
– Так что – это тоже ваш?
– Похоже, тоже мой… – растерянно произнес Рощин. – Оба мои. Номера ведь одинаковые. Что за бред – кому понадобилось номер набивать такой же? Я понимаю, когда номера вытравляют, чтобы скрыть происхождение ствола, но это…
– Номер заводской – наши эксперты следов перебивки не обнаружили. Да вы посмотрите внимательно, как я просил. Вот видите царапину на рукояти? А теперь на второй взгляните – та же царапина. И вот это сравните, и здесь вот. Можете разобрать, осмотреть внутренности. Но можете и не разбирать: эти пистолеты – точная копия друг друга, их уже много раз до мелочей осматривали. И дело даже не в номерах – у них все одинаковое. Они полностью идентичны. Царапины, потертости, следы коррозии, даже частицы мусора в механизме и стволах – все совпадает. До молекулы совпадает… наверное…
Рощин, не переставая изучать пистолеты, с каждым мгновением выглядел все растеряннее и растеряннее. К такому он готов не был. Может, «хохлы» решили пошутить над российским «гостем»? Бред – не нужно им это. Тогда что здесь происходит?
Грищенко, озвучивая его мысли, продолжил:
– Вы, похоже, удивлены. Как и мы. Мы, кстати, надеялись, что вы нам проясните, откуда взялись эти пистолеты-близнецы.
Рощин напрягся. Рассказать? Это в общем-то не гостайна, но информация не для всех. Не рассказывать? Тогда вряд ли ему позволят переговорить с задержанными. А без этого разговора он ничего не узнает – местные службисты в таком же недоумении, как и он. Ему не хотелось даже думать, что он станет объяснять по возвращении. Сказку о пистолетах, будто вышедших из-под ксерокса, начальство воспримет негативно. Странная информация и бесполезная – ответов ведь нет. Выслушав столь удивительные новости, озлобленное руководство начнет на практике ему доказывать все плюсы и минусы нетрадиционной сексуальной ориентации. Ему нужно обязательно добиться от местных содействия, значит, придется делиться. Пусть не все, но кое-что рассказать можно.
– Этот пистолет пропал семь лет назад. Пропал с нашего объекта. Если точнее – на объект было совершено разбойное нападение. Погибло несколько наших солдат и офицер. Этот «макаров»[7] был у убитого офицера. При нападении было похищено и другое армейское имущество. С тех пор это дело так и висит – ни малейших следов не нашли. Этот – первый.
– «Макаров»? – хмыкнул Грищенко. – Не думал я, что ваши бойцы охраняют ядерные арсеналы с таким старьем.
– Это был не арсенал. Ядерного оружия или его компонентов на объекте не было. Вспомогательное хозяйство и склады с разным хламом. Но все же это был наш объект. И находился он внутри охраняемого периметра. Солдат убили холодным оружием – те не оказали сопротивления. Простые срочники. Но вот на периметре стояли те еще волкодавы – мимо них не проскочить. Однако они ничего подозрительного не заметили. Также электронные средства охраны не сработали. Незадолго до случившегося объект использовался как пункт складирования компонентов ядерного оружия для дальнейшей отправки на утилизацию – его уничтожали по международному договору. Все это уже прекратилось, но охрана оставалась серьезной. Сами понимаете, что такое ЧП не могло не наделать шума.
– То есть, если бы нападение произошло на полгода раньше, эти ребята могли бы получить доступ к…
– Да, именно так. У них был шанс получить то, с помощью чего, при наличии специалистов и вполне доступного оборудования, можно было сделать взрывное устройство. Очень серьезное устройство. Хотя это маловероятно – материалы находились за вторым периметром, в спецскладе, в тяжелых контейнерах, под усиленной охраной. Но вы должны понимать – это все равно серьезное ЧП.
– Я что-то подобное и подозревал. Вы ведь не из военной прокуратуры и не из конторы. Двенадцатое ГУМО… Что там еще пропало, кроме пистолета? Может, у нас где-то тоже всплывало.
– Ничего серьезного. Но если б всплыло, об этом бы стало известно.
– А все же? Если это не атомные материалы, то, надо понимать, меры секретности в таком деле недраконовские. Вы мне шепнете – я вам помогу. Сами ведь понимаете.
– Понимаю. Но вам это ничем не поможет. К примеру, при том нападении пропал бронетранспортер. Бесследно пропал – семь лет уже ищем, и все без толку.
– Прелестно, – восхитился Грищенко. – И охрана периметра этого не заметила?
– Именно так.
– Из охраняемого бокса в районе склада для хранения частей ядерных боеголовок пропал БТР[8]… Совсем пропал… И в ту страшную ночь даже собака не гавкнула… Теперь я понимаю ваш необычный интерес к этому пистолету…
– Я седьмой год занимаюсь этим делом, сталкивался и с другими подобными случаями, но не на наших объектах. У меня нет доказательств, но я почти уверен, что здесь действует целая шайка. Это профессионалы. Они всех в тупик ставят. Меня в холодный пот бросает при мысли о том, что им захочется украсть у нас что-то по-настоящему серьезное. Мы не понимаем, как им противостоять, – они будто невидимки. Пропадало оружие, боеприпасы, военная техника, документация. У нас, конечно, частенько воруют – куда ж без этого, но здесь не воровство – здесь мистика какая-то. То, что они делают, невозможно. Тот бронетранспортер был похищен зимой. Утром на свежевыпавшем снегу не было следов. На единственной автодороге их тоже не было. Охрана ничего не заметила. Ворота бокса не открывались – пломбы не тронуты, причем эксперт поклялся мамой, что, судя по следам коррозии, никто их не открывал несколько месяцев. Бронетранспортер попросту испарился. А он ведь большой. И тяжелый. Мне было нелегко докладывать об этом начальству…
– Да уж… Сочувствую… Вот взгляните – это номер автомата, изъятого из машины задержанных. Никто из ваших еще не откликался, но, думаю, он тоже может быть из России. Вам про него рассказали?
– Нет, мне сообщили только про пистолет. Один пистолет. Но сейчас проверю.
Рощин полистал записную книжку, уже через минуту удовлетворенно кивнул:
– АК-74М, похищен шесть лет назад при убийстве часового. Судя по почерку, могли работать те же ребята – аналогичные фокусы с бесследным исчезновением с закрытой территории. Я, собирая данные по всем аналогичным случаям, записывал все номера пропавшего оружия и техники. Пистолет еще мог быть совпадением, но в сочетании с автоматом… Думаю, вы задержали тех, кого мы так давно ищем. Вот только бред с двумя «макаровыми» у меня в голове не укладывается…
– У меня тоже, – признался Грищенко. – Да и не только у меня…
– Поговорить с задержанными возможно?
– Вообще-то это как бы нельзя, но… Думаю, и вам и нам совместно провести допрос будет полезно.
– Когда?
– С одним можно прямо сейчас – его уже доставили из клиники. Второй все еще в первой больнице – травматологическое отделение. При нем дежурят наши люди.
– Ранены при задержании?
– Нет, все обошлось тихо. Задержали их вообще случайно. Машина, на которой они ехали, попала в аварию. Разбилась всмятку. Водитель погиб сразу, один из пассажиров истек кровью, не дождавшись помощи, – в салоне его зажало. Двое выжили. Один из них отделался царапинами, врачи уже разрешили его допрашивать. Со вторым дело похуже – остался в травматологии, под охраной. У него сложный перелом ноги и сотрясение мозга. Ну и еще по мелочам. Пока что врачи его нам не отдают.
– Понятно. Ну так что там насчет первого? Поговорим?
– Почему бы и нет. Правила для того и созданы, чтобы их иногда нарушать – для общей пользы. Но, если вам нетрудно, для начала свяжитесь со своими – передайте данные по задержанному. По документам он ваш гражданин, но не знаем, можно ли этому верить. Пальчики его, кстати, в базах не значатся. Думаю, у вас есть способы получить информацию о человеке быстрее, чем по нашим каналам, – так что выручайте. Услуга за услугу.
Семь лет назад неустановленное количество неизвестных лиц, проникнув на территорию охраняемого объекта неведомым способом, непонятно как похитили вполне определенное количество воинского имущества. При этом погибли военнослужащие. Происшествие было признано самым угрожающим со времен 1991 года (с точки зрения обеспечения сохранности атомного вооружения и компонентов атомных боеприпасов). Случай, разумеется, не попал в прессу и вообще огласку получил лишь в очень узком кругу. Но внимание ему уделяли повышенное, и даже семилетний срок не сильно унял любопытство ответственных лиц. Рощин уже не мог точно сказать, сколько раз за эти невеселые годы ему ставили скипидарные клизмы повышенного литража. Применяли их главным образом из-за того, что в его отчетах было слишком много слов «неустановленные», «неизвестные», «непонятные».
Командование требовало ясности, а Рощин ничем здесь помочь не мог. В итоге клизмотерапия не прекращалась.
Спускаясь в комнату для допросов, Рощин немного волновался. Пока что зловещий призрак двухведерной клизмы не уходил – после отчета о находке чудесным образом клонированного пистолета («неизвестные лица непонятным способом с неведомыми целями создали неустановленное количество точнейших копий похищенного оружия»), в скипидар, пожалуй, добавят мелких гвоздей и патефонных иголок. Но если задержанный прольет свет на загадки этого таинственного дела, возможно, клистир вообще отправят на склад за ненадобностью.
Задержанный Рощина разочаровал. Рощин, годами ломая голову над случаями удивительных похищений тяжелой бронетехники и новейшего вооружения со строго охраняемых объектов, подсознательно ожидал увидеть сверхловкого ниндзя с головой Эйнштейна и бицепсами чемпиона мира по культуризму. Но все оказалось несколько не так.
В школьные годы через парту от Рощина сидел Толик Чугаев. Сейчас таких мальчиков принято называть «ботаниками» или кем-то в этом роде, но тогда все было не так. Толик являлся носителем не слишком гордого прозвища Сопля, и по упрощенной подростковой классификации человечества его относили к низшему классу – «человек морально опущенный» (сокращенно – чмо). И ведь было за что. Постоянно шмыгающий нос, бегающие глаза, патологическая трусоватость, нулевая физическая подготовка. Уличался в случаях стукачества, однажды был застигнут мастурбирующим на стопке матов в спортзале, неоднократно пытался заглянуть в девчачий туалет на втором этаже, используя для этого крышу пристройки (откуда однажды упал, сломав при этом запястье). Ходили невероятные слухи, что в летнем лагере он, как стукач, по приговору «пацанского суда» был, как говорится, «опущен», что не прибавило ему авторитета. Вид у этого порочного пацана был под стать характеру – лицо хорька, щедро усыпанное перезрелыми гнойными прыщами, близорукие глазки крота, кривые зубы, сутулый, болезненно худой, но при этом с выпирающим животом. Мускулатуры не имелось вообще – кожа местами к костям прилипла. Толик был глуповат, хотя и начитан, умел грамотно подлизаться к учителям, вследствие чего не имел проблем с положительными оценками. Злопамятность его поражала, как и неблагодарность. Били его частенько, невзирая на последующие неприятности (стукачом он был неисправимым).
Толик ухитрился дурацки утонуть в теплый летний день, плавая на виду у сотен людей в хорошо прогретом городском водохранилище. Рощин подозревал, что ему в этом помогли «верные друзья» – слишком многие его не любили, а милиция и в те патриархальные годы не старалась копать слишком глубоко.
Но если бы Чугаев не погиб в юном возрасте, он, достигнув отметки сорок пять – сорок семь лет, наверное, выглядел бы точно так же, как этот задержанный. Все как у подростка, только жизнью потаскан чересчур, чуток растолстел и прыщи исчезли (хотя не все). Правую щеку закрывает пластырь, на шее корсет – последствия аварии. Глаза его… Одного взгляда хватило, чтобы Рощин понял: этот человек незаметно пробраться через охраняемый периметр не способен. Стопроцентно. Мелковат душой он для такого дела – обгадится еще на дальних подступах к объекту. Шестерка? Случайно замешан? В любом случае он хоть что-то знать должен. Пусть даже сущую мелочовку – малейшая информация по этому делу бесценна.
Грищенко, включив диктофон, допрос начал гротескно-стандартно:
– Имя, фамилия, отчество.
Задержанный, звякнув цепью наручников, криво усмехнулся:
– У вас мой паспорт лежит – вот там и посмотрите. Или в вашей «самостийной Украине» по-русски уже читать не умеют?
Грищенко спорить не стал – раскрыл паспорт, поморщился:
– Махров Эдуард Витальевич. Уважаемый человек. Известный борец за экологию и права животных. Успешный бизнесмен. Щедрый спонсор многих «зеленых» организаций. В прошлом научный сотрудник, защитил диссертацию по теме «Электромагнитные методы исследования ореолов загрязнения подземных вод с использованием многочастотных сигналов». Кристально чистая биография, если не считать неподтвердившихся подозрений в связях с «экотеррористами»[9]. Спутники ваши, за исключением водителя, люди такие же уважаемые. Как это вас, таких исключительно положительных, занесло в такую грязную историю? Оказались в машине, набитой оружием, с человеком, по которому давно тюрьма рыдает, он ведь на воле надолго не задерживался. Только не рассказывайте мне, что он таксистом подрабатывал и вас в библиотеку подвезти взялся. Вы пистолет скинули, но след оружейной смазки на одежде остался, да и запасную обойму позабыли бросить.
– А я и не отрицаю, – улыбнувшись, ответил задержанный.
– Вы признаете, что пистолет ваш? – оживился Грищенко.
– Да, признаю. Могу расписаться в этом, если ручку дадите.
– Дам. Позже. Скажите – а откуда к вам попало это оружие?
– Из воинской части. Оно российское. Его сняли с тела убитого солдата или офицера. Мы предпочитаем российское или американское вооружение – оно обычно поновее и в хорошем состоянии. Украинский хлам у нас не котируется. Извините за неполиткорректную прямоту – из песни слов не выбросишь.
Рощин насторожился – слишком как-то легко все идет. Этот хорек хладнокровно колется с первых секунд допроса и при этом нагло ухмыляется. Грищенко, наверное, тоже в недоумении – ему небось всю стратегию дознания это прыщавое чмо поломало.
– Это вы убили военнослужащего?
– Я что, похож на убийцу? Нет, конечно. Это сделала обычная элитная свинка. Спецотряд для захвата шаблонов.
– Свинка? Расскажите о нем подробнее. Это кличка?
– Вы что, всерьез можете поверить, что кто-то по кличке Свинка мог убить вооруженного солдата? Свинок у нас много, и рассказывать я о них не буду. Сами все узнаете. Придет время – придут и свинки.
Грищенко покосился на Рощина, качнул головой, изображая сокрушенный жест. Тот и сам стал подозревать, что с головой у задержанного имеются определенные проблемы, но тем не менее он информацию все же выдавал – грех прекращать допрос. А следователь и не помышлял о прекращении:
– Назовите место, где эта ваша свинка совершила нападение на военнослужащего.
– Откуда мне знать? Слишком много таких мест было – я не могу помнить, что и откуда притащили. Где-то в России.
– Махров, не работайте под дурака. Вы уже достаточно наговорили – говорите уже и дальше. Хуже точно не будет.
– Вам свинки неинтересны? Вам интересно только место, где они прихватили эту железяку? Да вы смешны. Этих железяк у меня миллионы – вот что вам должно быть интересно. И не надо меня обвинять непонятно в чем, я действительно не знаю, что это за место было. Некоторые объекты выбирал я, некоторые – другие наши люди, всего не может помнить никто. Свинки оружие разное уже несколько лет таскают. Танки, бронетранспортеры, переносные зенитные ракетные комплексы, крупнокалиберные пулеметы, а уж разных автоматов-пистолетов не сосчитать. Даже гаубица самоходная была и бронекатер. Мы уже начали испытывать нехватку ресурсов – обычного железа не хватает все это нарабатывать. Приходится возиться с некондиционными рудами из ваших отвалов или вообще телепортами хватать породу простую – пусть в ней даже считаные проценты железа. Наладили доступ к железомарганцевым конкрециям на дне океана, миллионами тонн выдираем торф из сибирских трясин. И все это уже далеко не первый год. И вы всерьез думаете, что при таких масштабах я могу помнить, откуда взялся оригинал вот этого несчастного пистолетика?
– Что значит оригинал? – не удержавшись, встрял Рощин.
– В энциклопедии на букву «О» посмотрите – там все написано достаточно подробно и простенько. В расчете на дебилов. Вы, надеюсь, все поймете.
– Считайте, что посмотрел. И «оригинала пистолета» там не нашел.
– Конечно, не найдете – там такого нет. Вы можете копии делать только текста с бумаги, а я могу копировать все – дайте только шаблон и сырье. Мой ксерокс вашим не чета – ему любой предмет по зубам. Ваши технологии и близко к подобному еще не подобрались. Максимум – могут делать бронзовый макет копируемого предмета. Ни о какой внутренней структуре или полной аналогии не может быть и речи. Вам до такой технологии еще не один век расти.
Грищенко, недовольно покосившись на Рощина, перехватил инициативу в свои руки:
– Так вы признаетесь, что замешаны в многочисленных нападениях на военные объекты с целью хищения вооружения?
– Да, признаюсь. Давайте ручку – все подпишу. Будете гордиться моим корявым автографом. Жаль, что недолго.
– Расскажите об остальных членах вашей группы. Сколько их? Фамилии и адреса.
– Сколько? Всего у нас сейчас около шестидесяти серьезно посвященных и еще человек четыреста, которые не знают всего, вроде тех же операторов «глаз». Есть еще сотни три помощников, используемых почти втемную, – знают лишь о мелочах. Ну и свинок у нас миллионов четыреста.
– Не понял?
– А чего тут непонятного? Шестьдесят человек посвящены почти во все, четыреста помощников и опытных техников, сотни три разного сброда, занимающегося сбором информации, составлением алгоритмов обучения и прочими мелочами, и около четырехсот миллионов свинок. – Последнюю цифру задержанный произнес с огромным удовольствием, явно смакуя. – Я вообще-то хотел довести их число до шестисот шестидесяти шести миллионов – знаковая цифра, библейская, но вряд ли это теперь получится. Есть еще и бонус в виде разных грызунов или огненных шагателей, но мы пока не знаем их боевых возможностей. Может, они окажутся бесполезными… Вы ведь меня не отпустите сейчас, после допроса?
– А сами как думаете?
– Думаю, что нет. Раз так, то до библейского числа мне уже не добраться… Пройдет несколько часов – и свинки потянутся к портальным тупикам. Первым умрет Гриша, если уже не умер, потом… потом умрет человечество… Это будет кардинальная санация планеты. Уничтожение… Свинки тоже потери понесут – без этого не обойтись. Не добраться мне теперь до шестисот шестидесяти шести… Гришу тоже жалко – светлая голова. Без него бы всего этого не было. Но он слишком наивен и много ошибается – оставлять его сейчас нельзя… Не туда его заносит… не туда… Вредно для дела… Да и побаиваюсь я его временами – с ним что-то не то. Со всеми, кто слишком много работал с артефактами, что-то не то… Но с ним особенно. Сильное воздействие на психику, а может, и не только на психику. Мне иногда страшно – я ведь тоже слышу голоса. И вижу знаки… Но я сопротивляюсь этому, а он нет. Он почти безумен! И безумен искусственно!
– Махров! Еще раз повторяю – не стройте из себя дурака. Отвечайте по существу. Фамилии и адреса. И адреса мест, где вы держите похищенное оружие. Если вы начали сотрудничать со следствием, не останавливайтесь – это глупо. Сотрудничество вам зачтется – обещаю.
– Я? Со следствием? Сотрудничаю? Смешно. Да я здесь просто развлекаюсь. Странно, но чувствую себя почти как бог. Я ведь знаю будущее, а вы нет. Завтра я буду на вершине мира, а вы все сгниете. Интересная ситуация. Забавная. Не так ли?
В своем безумии задержанный был неподражаем – Рощин, глядя в его глаза, не замечал ничего, кроме подтверждения истинности каждого слова. Махров действительно верил во все, что говорил. Действительно полный псих. Это даже не последствия аварии – на ровном месте такое вдруг не появляется. Но у этого психа была информация. В его бреде присутствовали крохи истины. Особенно Рощина зацепило упоминание самоходной гаубицы. В российской армии воровали много и охотно, но чтобы утащить такую машину прямо с позиции на полигоне – это был нешуточный скандал. Естественно, следов не осталось. Орудие испарилось. Как испарялось все, до чего добирались хитрые руки этой удивительно неуловимой шайки.
– Махров, хватит здесь комедию ломать. Фамилии. Адреса.
– Явки и пароли, – противно прыснул задержанный. – Завтра четыреста миллионов моих свинок наведаются в гости. В гости к человечеству. Они будут повсюду – ни одного уголка не обделят вниманием. Двадцать лет мы собираем информацию по военным объектам – если и пропустили что-то, то немногое или мелочь. Армию накроют сразу – вряд ли более одного процента боеспособных военнослужащих сумеют пережить первый день. А потом возьмутся за города – главные рассадники человеческой грязи. Города за день не уничтожить – с ними повозиться придется. Но ничего, мы ведь никуда не торопимся. Свинки придут в каждый дом, в каждую квартиру. И здесь их тоже будет немало. Придут прямо сюда и поубивают к чертям всех. Кроме меня. Я ведь избранный – они ведь за мной придут. Все, уводите меня отсюда. Устал я на вас смотреть… покойнички. Больше ничего говорить не буду. Скучно стало. Вы – унылые.
– Так мы и развеселить можем – нам это недолго.
– Чем? Пригрозите мне незабываемой ночью, проведенной в камере для гомосеков? Не смешите. Я при аварии головой ударился – мне нужен покой и ласковая медсестра. Если на мне царапина лишняя появится, представляете, какой скандал может подняться? «Украинские фашисты пытают известного эколога и борца за сохранение дикой природы!» Ваше руководство с вами потом такое сотворит, что гомосекам и не снилось. И вообще – все, что я здесь нес, это параноидальный бред искалеченного человека.
– Слишком у вас интересный бред… – Грищенко поднял трубку внутреннего телефона: – Уведите его.
Дождавшись, когда за конвоирами закрылась дверь, повернулся к Рощину:
– Ну как?
– Похож на психа, но в этом деле он замаран по уши. Гаубицу увела та же шайка – с тем же почерком. Я могу даже номер машины дать. Он этот эпизод упоминал. Ну и остальное добро тоже.
– Что – они и танки угоняли в неведомые дали? Он ведь про них говорил?
– Бывало и такое.
– Да уж… дела у вас… Сейчас мы его до вечера помаринуем, а потом я за него серьезно возьмусь. Есть у нас тут один старичок – расколоть кокос об матрас может, дай только пару часиков и подготовленного клиента. Подготовкой займусь. Не слезем с него, пока не пойдет информация. А она пойдет.
– Мне можно будет при этом присутствовать?
Увы, в глазах Грищенко ответ прочитался еще до того, как сорвался с губ. Сотрудничество – это хорошо, но пора российскому гостю и честь знать.
– Нежелательно. Со мной – одно дело, а с дедушкой… Но я вам сообщу, если он начнет разливаться соловьем. А там, наверное, все равно россиянам его передавать придется – запрос, думаю, сделаете. Если на Украине за ним ничего серьезного нет, то он – ваш. Убийства солдат у вас же были. У нас мы можем пришить ему лишь хранение огнестрела – несерьезно.
– Не удивлен, если и на вашей земле они отметились в чем-нибудь похуже, чем хранение оружия.
– Запросто. Надо поднять инфу по пропажам вооружения – может, найдем их следы. Но каково загибает, а? Четыреста миллионов свинок. Мне многое доводилось слышать, но такое… Крут этот Махров – психиатрам очень понравится.
Игорь Анатольевич Синельников, или в прошлом просто Синий, открыв дверь, стиснул Рощина в объятиях. Дружеских, разумеется, объятиях. И хотя Рощин не видел его уже десять лет, показалось, что не прошло и дня. Изредка бывает, когда между людьми возникает чувство полного единства. Какого-то сродства, не оставляющего места для неловкости в любой ситуации. И все между ними естественно – без глупых стандартных церемоний. Можно не видеться годами, но помнить друг о друге с теплом, звоня не только чтобы поздравить с днем рождения, а и без всякого повода. «Серега! Вечер добрый! Я тут футбол посмотреть решил, но как глянул на игру, от ужаса полез за водкой. Первую рюмаху уже накатил за упокой этих педерастов, что в чистом поле всей толпой мяч найти не могут, а вторую – за твое здоровье пью. Если у тебя что-то есть, а у тебя не может не быть, наливай и себе – чокнемся о трубки. Мы ведь не алкаши сам-на-сам пить?!» Вот так и жили старые друзья – их разделяли границы и тысячи километров, но ощущения разлуки не было. Они не просто поддерживали связь – они оставались вместе.
Но встрече все же были рады безумно.
– Пусти! Отожрался на хохляцком сале, боров! Ребра же трещат! Да и соседи могут увидеть – представляешь, что о тебе подумают?
– Уж соседи меня за педика точно не примут – я ведь о-го-го! От меня не успевают жен, дочерей и даже бабушек прятать! Ведь если найду – то все, не уйдет.
– Десять лет тебя не видел, а врешь все так же. От тебя не то что бабушки сбегут – даже жена ушла. С немцем своим.
– Не ушла она – отпустил! Практически выгнал! Не путай! Освободила мне душу – теперь могу заниматься облагораживанием местной генетики без малейших угрызений совести! Заходи давай, чего стесняешься, будто монашка на панели!
– Да ведь ты сам не пускаешь – небось не хочешь кормить. Не зря про вас, хохлов, говорят, что вы жадные: сам теперь убедился!
– Проходи, сейчас я тебе докажу всю глубину твоих русофильских заблуждений. Ничего для тебя не пожалел – горбушку черствого черного хлеба уже от плесени отчистил, кильку в томатном соусе тоже открыл. Но только ты ее много не ешь – на завтра еще надо оставить.
– Сам ею давись, – уже разуваясь, хмыкнул Рощин. – У меня корюшка есть – полсумки. Не какая-нибудь питерская, в балтийской моче выловленная. Настоящая – дальневосточная, икряная. Йодом отдает – все как положено. Ты, кстати, обещал мне какое-то уникальное пиво. Только мне много нельзя – завтра в СБУ ваше топать опять, неохота туда с термоядерным выхлопом приходить.
– Ха! СБУ? Знаешь, для чего там, на входе, охрана стоит? Чтобы не пропускать бродячих животных и тех, кто без перегара туда ломится. Так что мы сейчас будем доходить до кондиции всерьез – готовься.
Ни Рощин, ни Синельников алкоголиками не были, несмотря на армейское настоящее первого и прошлое второго. Употребляли, конечно, но очень аккуратно и только с поводом. В жизни Синего, правда, был период, когда он пил помногу и что угодно. Было это давненько, еще в армейские его годы. В принципе в том месте, куда он тогда попал, не пить было невозможно. Хорошо, что это не вошло в привычку на всю оставшуюся жизнь. Ну а с Рощиным вообще все просто – с его службой квасить можно начинать, лишь получив генеральские погоны. Раньше нежелательно – чревато. Так что весь диалог друзей был не более чем исконно русским ритуалом завышения своих возможностей и намерений.
Хотя повод сегодня был. Причем неслабый: десять лет не виделись.
Квартира у Синего была маленькой, однокомнатной. Относительно чистая и неплохо обставленная, но женской руки в ней не ощущалось. И вообще единственный след слабой половины человечества, обнаруженный Рощиным, – это кружевные трусы (приличного размера), явно не первый день сохнущие на трубе в ванной. Умывшись, Сергей, вытирая руки, через дверь крикнул:
– Синий, у тебя тут какой-то любовник свои трусы забыл. Размер явно не твой – под пышный зад. Не знал, что тебе толстенькие парни нравятся.
– Хватит подкалывать, кацап-фетишист! Выдвигайся сюда! Я тут уже третий час слюной истекаю!
На столике, для такого случая поставленного в центр комнаты, Рощин не обнаружил обещанного черствого хлеба и кильки, удушенной в томатном соусе. Зато здесь было множество других, истинно мужских блюд. Сало соленое и копченое в глубокой тарелке присыпано ледком, небрежно порезанная колбаса двух сортов, огромная тарелка салата, банка оливок и куча других мелочей вроде кетчупа и горчицы. Главное украшение стола – целый противень отбивных. Ну и без спиртного не обошлось – запотевшая поллитровка водочки и пяток бутылочек обещанного пивка.
Печень нехорошо насторожилась: плохое сочетание.
– К тебе должен в гости прийти табор цыганской родни? – уточнил Рощин. – Если нет, то дело плохо – мы же это за неделю не прикончим.
– Ха! Неделю? Да не нервничай – в морозилке у меня еще снаряды есть. Под такую закуску можно по ведру легко выдуть, и утром будешь как свежий огурчик. Ну или малосольный. Я тут на днях курил на балконе и слышал, как внизу молодежь больная стонет. Выпили, мол, вчера на четверых три пузыря, и им теперь плохо очень. Водка, мол, паленая попалась. Морально и физически опущенное поколение – закусывать водку жареным картоном и запивать газировкой, после чего наивно верить, что утро у тебя будет добрым.
– Картоном?
– Ну, этими… как их. Во! Чипсами! Мать твою – ты что, болтать сюда пришел, или как? Ну, давай тяпнем – за встречу!
Водка была не ледяная – холодная как раз в ту меру, когда ощущается вкус, но отврат еще не вызывается. Занюхав хлебом, Рощин навернул салата и потянулся за отбивной.
– Наша водка, хохляцкая, – жуя, сообщил Синий. – Это тебе не российская сивуха, из опилок выгнанная. Радуйся, кацап, – где бы ты еще настоящей водки попил.
Синельников был таким же украинцем, как Рощин египтянином. Родился, правда, в Украине, здесь, в Крыму. Но еще в нежном возрасте был отсюда вывезен вслед за отцом – тот, будучи военным, постоянно кочевал по тогда еще единой стране. Рощин был больше украинцем, чем он, – благодаря матери, что родом из Тернопольской области. Так что показной национализм Игоря был столь же шуточным, как и большинство подколок в их диалоге.
– Спасибо пану, бедное российское быдло твою милость не забудет: лежа под забором, воздавать тебе хвалу буду. Игорь, как тебе здесь – не тесновато? Не жалеешь, что из двушки съехал?
– Жениться я больше не собираюсь – так на фига мне двушка? В два раза больше уборки. Плюс завтра на тачку глянешь, что за доплату взял, – тебе, пан нищий офицер, такая и не светит.
– Ничего – дотяну до генерала, выкуплю ее у тебя: для личного дворника сойдет.
– Ха! Сережа! Ну не смеши! До генерала! Язык у тебя не шершавый и очко неразработанное – не светят тебе генеральские лампасы при таких раскладах! Так что и не мечтай. И вообще – дергай ты давай оттуда. Хватит в солдатиков играть: набегался уже, не маленький. Пенсия у тебя армейская будет – не пропадешь. Я вот ушел и ни разу еще не пожалел. Надо жить в свое удовольствие. Ты что, жрать сюда пришел? В России вообще кормить перестали? Пора по второй. Пей, кацапчик, покуда пан добрый. Давай – за нашу искреннюю и великую дружбу! Чтоб мы пореже били друг другу морды, чтоб ты почаще давал в долг и мы вообще были не разлей вода!
Вторая пошла еще лучше первой – здоровенные мужики поспешно уполовинили салат, заедая щедрые порции горючего.
– Помидорчики местные, первые, – проинформировал Синий. – Не Турция какая-нибудь магазинная. Ох и хороши! Серега, а ты как – надолго к нам?
– А что?
– Да мне же надо тебе культпрограмму организовать. Море само собой, бабы разнообразные, шашлычок можно легко устроить на диком пляже. Да много чего можно – вопрос сроков.
– Да я и сам не знаю. Дело слишком мутное, и не Россия здесь – трудновато приходится. Завтра, думаю, решать вопрос будем.
– Что же тут случилось, раз ты соизволил сам приехать? У нас тут не Россия, у нас тишина и благодать: муха прожужжит – уже происшествие значительное. Но тебя ведь по мелочам гонять не стали бы?
– Извини, Игорек, если я тебе это расскажу, то вынужден буду потом придушить в туалете – ради сохранения государственной тайны.
– Все, блин, молчу! Не зря ваших долбанутых ребят порядочные бойцы глухонемыми прозвали: время у них спросить – и то не ответят! Ну что – пора наливать. А то едят.
– Не части́.
– А ты на салат не налегай – чай не корова, чтобы за траву так трястись! Для кого я над отбивными полдня корячился?! Вот их и лопай – под них как раз ведро и пойдет легко. Сто лет его не видел, а он – «не части»! Обидеть норовишь…
Бутылка ушла быстро – под хорошую закуску и сумбурный разговор, перемежаемый подколками. На второй бутылке разговор пошел уже нормальный – вдумчивый, без натужного юмора. Мужчины не стали обсуждать своей личной жизни – оба давно холостякуют, все у них одинаково, разве что Синего начальство не гоняет, будто мальчика, через всю страну. Знакомым косточки тоже не особо перемывали – только пару раз вспоминали сослуживцев, раскиданных жизнью по всему шарику. Зато охотно обсудили разнообразные политико-экономические явления, касающиеся их стран. При этом пришли к единому мнению: наверх пробралось слишком много морально-физиологических уродов и откровенной голубизны, и пока их не перевешают на фонарях, порядка не будет.
На третьей бутылке Синий стал намекать, что вешать или расстреливать можно начинать прямо сейчас. Ведь оба они офицеры, причем Рощин действующий – ему все карты в руки.
В начале четвертой бутылки Синий, развивая тему расстрелов, вспомнил, что Рощин не простой офицер – он служит в ведомстве, занимающемся ядерным вооружением. Этот факт существенно облегчит любое мероприятие по зачистке правящей верхушки. Игорь, уже легонько запинаясь, заявил, что если на Киев сбросить крупнокалиберную бомбу, то невиноватые при этом не пострадают. Там, мол, все давно прогнило и подготовлено к выжиганию термоядерной плазмой. Рощин, несмотря на то что «устал с дороги», моментально насторожился и поспешил перевести разговор в другое русло: «во избежание».
Поговорили о футболе. Потом о работе (Игоря работе). О бабах тоже поговорили. Даже промелькнула мысль их найти, причем немедленно. Но как-то сама собой угасла.
Салат прикончили давно, но отбивные еще оставались, как и куча закуски попроще. Рощин, допив последнюю рюмку, прикинул диспозицию и понял – хватит. Не такие уж они алкаши, чтобы четвертую бутылку добивать: завтра об этом могут пожалеть. Он и так маху дал – чуть ли не литр в себя употребил. Что бы ни говорил Синий про ведро – сказки все это. Хорошо бы до утра хоть немного проспаться. Хватит, пора заканчивать.
Рощин, неуверенно закинув в рот оливку, попросил высшие силы, чтобы раньше полудня его никто не побеспокоил. Встанет-то он с утра как огурчик – не пацан ведь с газировкой на закусь, проверено. Но уж очень не хотелось светиться в СБУ с таким жутким перегаром.
Небрежно умылся. Стараясь не разбрасывать деталей гардероба, разделся. Упал на диван. Отрубился.
До начала стадии «Шок» оставалось четыре с половиной часа.