Коробка

– Ну вот и всё. – Аманда открыла дверь, ведущую с веранды в дом. – Пошли спать. И ты, Харламовский, ты тоже!

Харламовский каркнул, спикировал с полки почти мне на голову, прихватив меня за волосы когтями, и растаял в темноте дома – внутри виднелись только блики садового фонаря, отраженные в большом окне. Аманда прошла вглубь и зажгла торшер. В стенной нише стояла черная железная кровать, на полу валялись деревянные ящики и матерчатые сумки. Кровать была завалена подушками и застелена темно-синим вязаным покрывалом, смятым посередине. Рядом с кроватью устроился на боку еще один деревянный ящик – на нем лежала стопка книг и стоял стакан с водой. На обложке верхней книги было написано: «Дневник садовода». На стене висели две картины в рамах. На одной были яблоневые ветки, на другой – тонкая веточка, примотанная шпагатом к другой, потолще.

– Так деревья прививают, – объяснила Аманда, поймав мой взгляд. – А Мельба опять валялась на моей кровати! – Она расправила смятое покрывало.

Я попытался погладить крутившуюся в ногах Мельбу, но та шмыгнула под кровать. Аманда зажгла люстру, открыла стоявший у входной двери массивный шкаф и закопалась в него с головой. Я оглядел просторную комнату – похоже, она служила одновременно и кухней, и столовой, и спальней, и мастерской. Перед окном в сад стоял рабочий стол с кастрюлями, стаканами, едой и инструментами. На одной половине стола лежали на разделочной доске лук, несколько морковок и полкочана капусты. На другой – обрезки досок, тиски, молоток и банка с гвоздями. В самом дальнем углу была раковина, а над ней голубой посудный шкафчик с полуоткрытой дверкой – видно, петли разболтались. Посреди комнаты темнела дровяная печь с длинной серой трубой. Пространство от трубы до входной двери занимал обеденный стол из широких досок, окруженный разномастными стульями и табуретками. На стульях лежали картонные коробки, на столе стояли большая корзина яблок и пустые стеклянные банки.

Аманда, ворча, вытащила из шкафа серый матерчатый тюк с толстыми шнурками. С тюком в обнимку она подошла к лестнице в углу комнаты, ведущей на антресоль, забросила наверх тюк, залезла сама и прицепила шнурки к крючкам на стене и перилах антресоли.

– Будешь спать здесь. – Аманда встряхнула тюк. – Этим гамаком не пользовались лет сто. Надеюсь, не порвется.

Да уж, я тоже на это надеялся. Обидно было бы свернуть себе шею, едва выбравшись с Керамической улицы. Но вообще даже интересно. Бессонными ночами я перепробовал много разных мест для сна, от широкого подоконника в зале до коврика под дверью, но в гамаке спать еще не приходилось.

– Скоро утро. – Аманда расправила гамак. – Давай укладываться. Завтра у нас будет много дел.

Тут только я осознал, как устал. Как будто от слов Аманды, особенно многообещающего «у нас», внутри меня щелкнул какой-то замочек, на который была заперта моя усталость. Я так широко зевнул, что качнулся и наступил на хвост путавшейся под ногами Мельбы. Кошка испуганно вскочила на стол и спряталась за корзиной с яблоками. Аманда слезла с антресоли, достала из ящика под кроватью круглую подушку и цветастое сине-зеленое одеяло и сунула их мне.

– Ну всё, спокойной ночи. – Она кивнула в сторону лестницы.

– Спокойной ночи, – ответил я, хотя было уже почти утро.

Неся под мышкой подушку и одеяло, я вскарабкался на темную антресоль, тоже забитую вещами: сломанные стулья, свернутые матрасы, лампы, картонные коробки, корзинки и тюки. Все было покрыто слоем пыли. Похоже, сюда никто не поднимался годами. Я положил подушку и одеяло в гамак и посмотрел из-за перил вниз. Аманда погасила люстру и легла в кровать, вскоре свет погас и в нише. Я полез в гамак, но в темноте не разобрал, где у него край, и рухнул через него на груду вещей. Груда угрожающе накренилась, и, прежде чем я успел увернуться, с вершины ее прямо на меня с грохотом свалилась картонная коробка. Я только чудом ее поймал.

– Спасите! – заорал я.

– Поосторожнее там, – сонно пробормотала Аманда. Конечно, откуда ей знать, что эта коробка чуть не раздавила меня в лепешку.

Зато Харламовский не спал. Он взлетел на перила антресоли и внимательно уставился на меня черными глазками.

– И нечего таращиться, – буркнул я, опуская коробку на пол.

Харламовский надменно задрал клюв и улетел по своим делам. Я сел рядом с коробкой и заглянул внутрь. Там оказался какой-то странный прибор и еще что-то, в темноте было не разобрать. Я достал из кармана пижамы фонарик и посветил. И разглядел сбоку на коробке записку с обтрепавшимися краями: «Вещи Попова. Не выбрасывать».

Загрузка...