в которой караван собирается в поход, а Щавель использует ситуацию в своих интересах
– Батя, зачем он так? Эльфы же хорошие!
Жёлудь был пьян и чуть не плакал.
– Эльфы разные, сынок, как люди, только сильнее. – Щавель вёл парней к постоялому двору не самой короткой дорогой, чтобы выветрился хмель и остатки морока. – Кто знает, какие козни они плетут… В большом городе всё иначе. Тут свои расклады, другие законы, иные боги. Может быть, он хотел накормить своего Хранителя чувствами толпы благородных людей.
– Ктулху фтагн! – ухмыльнулся Михан. – Мне понравилось.
– Кто бы сомневался, – обронил Щавель. – Только когда ты кормишь своего Хранителя, нещадно коверкая речь, это остаётся между вами, а когда эльф, да ещё бард, оглашает символ веры на чистом Изначальном языке, только сильные могут не подпасть под затмение разума. Такое делать нельзя. Если бы не заготовленная вода, гости впали бы в ярость берсерка.
– Я видел кровь, – признался Михан. – Разом всё сделалось красным, захотелось плясать, убивать и… Воистину фтагн!
– Что с эльфами будет? – спросил Жёлудь.
– Проведут дознание. Купца, скорее всего, отпустят, – рассудил Щавель. – Движущегося навстречу судьбе менестреля Эльтерриэля, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра, мы навряд ли когда увидим.
– Движущегося навстречу судьбе менестреля Эльтерриэля, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра, убьют? – голос Жёлудя дрогнул.
– Движущийся навстречу судьбе менестрель Эльтерриэль, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра, прилюдно творил злые козни. Ты знаешь, как подобает поступать со злокозненным колдуном.
– Может быть, эльфы заплатят выкуп и увезут движущегося навстречу судьбе менестреля Эльтерриэля, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра, далеко-далеко, в Серебристые гавани?
– Вряд ли, – уронил Щавель хладный камень безнадёги. – Движущийся навстречу судьбе менестрель Эльтерриэль, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра, творил смертоносное колдунство пред лицом светлейшего князя, светлейшей княгини, пред всеми боярами и собранием достойнейших людей Великого Новгорода. За такое подобает наказывать смертью. Продать злокозненного колдуна значит согласиться получать оскорбление за деньги. Никто из благородных не отважится на такое. Лишиться чести мало чем лучше смерти. Как потом жить среди людей? Обесчещенный будет словно Лузга, которого ты сегодня видел. Червь, которому дозволено подъедать за нормальными людьми.
– Ты его давно знаешь, дядя Щавель? – осторожно поинтересовался Михан и на всякий случай уточнил: – Обесчещенного Лузгу.
Они долго шагали в молчании по малолюдным улочкам, опустевшим к позднему вечеру. Парни уже не здоровались с каждым встречным, обвыклись, да и приветливость как-то смыло кровавым цунами эльфийского колдовства.
Щавель подумал, что удобнее случая ознакомить парней с историей Лузги не представится. Пока они пьяные, запомнят не всё, а быть в курсе дела полезно. С этим спутником придётся топать до самой Орды и обратно. Уместнее ведать, чем не ведать.
– Я знаю Лузгу около двадцати лет, – сказал Щавель. – Я тогда служил в войске светлейшего князя и водил свою тысячу против Орды. В ту пору был ещё хан Ирек, который посылал конных автоматчиков на запад, север и юг. Тогда они чуть не взяли Нижний Новгород и стояли под стенами рыбинской цитадели. Басурман мы прогнали, но светлейший князь явил величие мудрости и наводнил Орду своими лазутчиками. То были самые разные люди. Лузга был сподручным светлейшего князя. Не товарищем, как я, но близким человеком, сидевшим по левую руку. Лузга устроился в самом Белорецке. Он переслал оттуда много сведений, пока псы хана Керима не устроили облаву. Они что-то пронюхали. Лузга ликвидировал своих связников, чтобы его не выдали под пытками, был арестован и осуждён за убийство. Он отсидел восемь лет среди уголовников в Белорецке. Работал в железных цехах Орды. Своими руками делал огненное оружие и с тех пор разбирается в нём, но столько лет в заточении… Не прошло даром. Лузга свихнулся.
– Можно было выкупить, – сказал Жёлудь.
– Нет. Предложить выкуп – значит признать, что Лузга наш лазутчик, иначе зачем за него торговаться? А с лазутчика семь шкур спустили бы, выяснили всю подноготную и предали жуткой смерти. Мы не могли его выкупить даже как дальние родственники. Лузга убежал, когда выдался случай. Он добрался до Великого Новгорода, но это был уже не тот человек. Он стал рабом. Сам себя им считает и не желает ничего иного. Князь держит его при себе из милости. Лузга блюдёт в порядке стволы на оружейном складе, но он… лишний человек. Кто знает, что с ним сотворили в местах лишения свободы? Надёжных доказательств нет, но есть подозрения, так что будьте с Лузгой настороже, парни. Из одного котла не ешьте, из одной кружки не пейте. Впрочем, он сам всё это понимает и знает своё место.
– Лузга с нами пойдёт? – изумился Михан.
– С нами. Ему известен путь до самого сердца Орды.
Утром Щавель повёл ватагу в кремль и увлёк за собою доктора. Почтенный Альберт Калужский не имел чётких планов на будущее, а повадки странствующего лекаря заставляли держать нос по ветру.
К удивлению Щавеля, его пропустили к светлейшему, не отобрав ножа. Цербер в тамбуре настоял на том.
– Эльфа пытали всю ночь, – под глазами князя залегли тени, но привычка подолгу не спать брала своё, он выглядел бодрым. – Подвешивали его за яйца, ковыряли в заднем проходе калёной кочергой и даже обрили уши, а он, зараза, молчал.
– С кочергой совершенно напрасно, – заметил Щавель. – Эльфу только в кайф. Заговорил в итоге?
– Только когда мы не давали ему читать, – похвастался князь. – Иоанн молод, а сметлив!
– Начитан, – поправил Щавель. – Как объяснил движущийся навстречу судьбе менестрель Эльтерриэль, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра, своё странное поведение на пиру?
– Сказал, что хотел как лучше. Дескать, желал произвести сильное впечатление на почтеннейшую публику и завоевать победу своему хозяину.
– Заказчику, – уточнил Щавель. – У эльфов нет хозяев. Что ж, произвёл. Сильнее всех впечатлился Штефан. С убийцей лепилы что будешь делать? На тяжёлые работы?
– К чему с албанским сатрапом ссориться? Пока в темнице сидит. Заплатит компенсацию в казну за нарушение порядка да пусть в Новгороде не показывается. Дело помощнику передаст. Зачем бизнес губить?
– Ты мудр, светлейший, – признал Щавель. – Как поступишь с движущимся навстречу судьбе менестрелем Эльтерриэлем, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра?
– Палач отрубил ему голову. Я судил прямо в темнице. Учитывая непреднамеренность причинения тяжкого вреда, я позволил приговорённому встретить восход солнца.
– Как поступишь с заказчиком, идущим в ногу со временем купцом Галантериэлем, отмеряющим полною мерою? – бесстрастно спросил Щавель.
– Купец Галашка будет изгнан из Новгорода до наступления темноты и лишён права торговать в пределах княжества на год… – Лучезавр запнулся. – Ты его знаешь?
– Он родственник моей супруги, – обронил Щавель. – Но это не имеет значения.
– Вот как, – молвил князь. – Ближе к делу тогда, а то мне сейчас с караванщиком тереть. У тебя нож какой?
– Булатный.
– С собой?
Щавель отогнул полу безрукавки.
– Воткни его к вуду-пиплу, буду знать, что с тобой случилось в далёких землях, если заржавеет, – велел князь и направился к шкафу с расходными реликвиями. – Вчера дары не раздал из-за этого проклятого барда!
– Менестреля, – Щавель отошёл в козырный угол и глубоко всадил свой заслуженный нож в дубовую панель. Африканская маска, тёмная, блестящая от наслоений засохших приносов, поглядывала на него пустыми глазницами из-под тяжёлых деревянных век.
– Вот, держи.
Князь протянул товарищу старинный нож в новеньких кожаных ножнах. Рукоять пожелтевшего рога завершалась скошенным вниз навершием из полированной стали. Длинный нижний конец гарды был отогнут под указательный палец, короткий верхний оканчивался завитком.
– Достану? – спросил Щавель, принимая подарок.
– Конечно! – сказал князь.
Щавель вытянул нож. Клинок был не попорчен временем и владельцами. Длиною в полторы ладони, он имел долу возле обуха и короткую пятку.
– Работа мастера Хольмберга из Экильстуны, – разглядев клеймо, Щавель обрадовался как ребёнок.
– Легендарная шведская сталь, – подтвердил Лучезавр. – Не ржавеет, не тупится, если меру знать. Не ломается от пустяковых нагрузок.
Щавель распустил мошну, выудил монетку, протянул князю.
– Суеверный ты. – Князь принял символический выкуп. – Носи на здоровье!
– Лучше перебдеть, чем недобдеть, – заметил Щавель. – Кстати, по поводу убитого доктора в караван. При мне есть целитель по прозванию Альберт Калужский, он лечит солями и по разговорам лепила сведущий. Хочу взять его с собой.
– Альберт Калужский? – удивился князь. – Коли он пойдёт, бери с собой непременно. Долю посули прежнюю, начальник каравана знает. Сейчас явится Карп, поставлю его в известность. Да он, наверное, уже заждался в приёмной. Иди в канцелярию, получишь карту и требования на склад и в арсенал, если имеешь нужду в оружии.
– Имею, – сказал Щавель.
В приёмной и в самом деле восседал знатный работорговец, выпятив косой могучий живот. Они сдержанно поздоровались, и Щавель подумал, что стычка за власть в походе неминуема.
В канцелярии Щавель решительно нырнул в конторское болото. Клерк изучил предъявленную грамоту, сверился с учётным журналом и составил требования в секретную часть, на вещевой склад, в арсенал, а также выписал разовый пропуск на трёх сопровождающих лиц. Секретная часть располагалась за стенкой. Клерк-секретчик, проверив грамоту и требование с ещё не просохшими чернилами, выдал под расписку пергаментный свиток. Щавель развернул карту западных владений Орды и приграничных земель, подивился тонкому рисунку. Раб-картограф постарался на славу, начертив столько мелких деталей, что карту можно было читать долго и с упоением, как хорошую книгу. Об особой её значимости свидетельствовали семь дырочек в нижнем правом углу. Сквозь дырочки хитроумным зигзагом был продёрнут шнурок, что говорило посвящённым о высокой должности владельца карты. Шнур был искусного плетения и пёстрой боярской расцветки. Он был завязан узлом доверия и скреплён висячей свинцовой печатью с номером учётчика. Вверху карты рукой князя было начертано: «Выдано Щавелю в служебное пользование под его личную ответственность».
Щавель оценил чёткую работу сложного бюрократического механизма. Убрал карту за пазуху в особый карман и вышел из кремля к ожидающим его спутникам.
– Ты нанят, – сообщил он доктору. – Поступаешь в моё распоряжение. По возвращении из похода получишь долю врача. Служи исправно и будешь вознаграждён достойно.
– А мы? – У Михана спёрло в зобу. – Мы как?
– Сомневаешься в чём-то?
– Есть децел, – признался молодец. – Вдруг князь отказал.
– Был о тебе разговор. Этого дурака в красном платке с собой не берите, наставлял меня светлейший, ибо дурь показать он горазд. Возможно, по молодости лет. Подождём, говорит князь, годков десять, посмотрим, если не поумнеет, то никогда в войско не возьмём.
Зрачки Михана расширились.
– Еле уболтал светлейшего князя включить тебя в отряд. Пока на нижних основаниях: убирать, готовить, ночную стражу нести.
– Спасибо, дядя Щавель, – пролепетал молодец. – Век помнить буду.
– Я запомню, – сказал Щавель.
– Не могу я домой вернуться ни с чем, пустобрёх, скажут…
– Хорош ныть, – оборвал Щавель, уже недовольный своей шуткой. – Ты на службе. Теперь пошли на склад. От щедрот светлейшего князя Великого Новгорода нам положена одёжа и оружие.
На вещевом складе их встретил заносчивый ключник с бородою лопатой.
– Одень нас по-походному, – Щавель бросил на стол требование, не удостоив завсклада приветствием.
– Одевай тут всяких… – Ключник смерил взглядом просителей с головы до ног, как помоями облил.
– Не блатуй, Никишка, – негромко сказал Щавель.
В глазах завсклада вспыхнуло удивление, он всмотрелся и сбледнул с лица.
– Прости, боярин, не признал, – ключник склонил голову, согнуться в поклоне мешало пузо, – не гневайся…
– Делай дело, – приказал Щавель.
Прогнав из кладовой досужего раба, дабы не позориться, ключник самолично приодел командира и его людей, выдал каждому по добротной вместительной котомке из кордуры. Прочная синтетическая ткань была легче кожи, так же крепка, но боялась огня. Впечатлённый давешним торгом, Щавель брал с запасом. В Орду переться – все ноги стопчешь. Потому, углядев сундук с греческими берцами, зацепил себе и молодцам по паре. Заморская обувь, хоть и тяжёлая, сносу не имела, в отличие от кожаных подмёток сапог домашней выделки.
– Дозволь спросить, лесной человек, – пропыхтел доктор, когда гружённая скарбом ватага покинула склад. – Откуда ты знаешь почтенного ключника Никифора?
– С невольничьего рынка, – ответствовал Щавель. – Я купил Никишку для хозяйственных нужд: полы мыть, посуду. Когда отъезжал селиться в Тихвин, дал ему вольную и при войске пристроил, а он, смотри-ка, выслужился как. Важный стал, стервец.
– Дух с него ядрёный пошёл, – ухмыльнулся Жёлудь.
– Помнит, знать, – отметил Щавель. – А вообще, парни, никогда не давайте воли рабам, чтобы не пришлось жалеть.
– Вот эльфы покупают с торга рабов, особливо семьями, и сразу отпускают. Да и ты выписывал вольную, батя.
– То забота эльфов. У них свои понятия и свой ответ. А у меня в ту пору не было мудрого наставления, какое имеется у вас. Знал бы, не отпускал. Потому что рабская суть есть пресмыкание перед сильным и попрание слабых, а также злобная зависть и ненависть к своему хозяину, пускай и хорошему. И вообще ко всем, кто выше стоит. Раба из себя не выдавишь, даже по капле, хоть каждый день тужься. Не бывало таких рабов, что становились бы милостивыми господами. Если кость стала чёрной, её ничем не отмоешь.
Они шли мимо служебного хода, когда во двор вывалил Карп. Щавель немедленно развернул к нему ватагу.
– Познакомься со своим новым лекарем, знатным лепилой Альбертом Калужским, сведущим в солях, – представил доктора Щавель. – Знакомься и ты, Альберт, с начальником каравана Карпом.
– Очень приятно, – ладошка целителя утонула в лапе работорговца.
– Долю в рабах от общего дела получишь драгоценными металлами, – поставил условие начальник каравана. – Остальное, что утащишь, твоё.
– Своих рабов я хотел бы получить живыми, – упёрся лекарь.
– Чтобы погубить их? – недобро зыркнул караванщик. – Новгороду рабочих рук не хватает, а ты взялся опыты над людьми ставить! Получишь за рабов по розничной цене.
– Это мой сын Жёлудь, стрелок, а это Михан, вольный боец. Они пойдут со мной в головном дозоре, – пресёк раздор Щавель.
– По-за Клязьмой ещё лучников тебе добавлю, – громко окая, известил Карп и утопал на конюшню.
– Характер показывает, – пробормотал Альберт Калужский.
– Обломаем, – сказал Щавель. – Ты в моём подчинении – и помни это.
– Я понимаю, – закивал доктор. – Но с рабами как быть?
– Тебе действительно живые рабы нужнее серебра и золота? – поинтересовался Щавель и, получив утвердительный ответ, спросил: – Вздумал хозяйством обзавестись или, в самом деле, для опытов?
– Ну-у… надо проверить некую перспективную теорию, – замялся доктор. – Не крепив горькой солью практики высокомудрые гипотезы древних, не добьёшься величия.
– Чую, твои гипотезы хуже симпозиумов, но ты однозначно прославишься, – предрёк Щавель. – Останешься в памяти потомков великим целителем или тебя сожгут за погань колдовскую.
Альберт захихикал.
– Иди в канцелярию, – распорядился Щавель, – жди свою грамоту. Оформишь портрет, получишь требование на медицинский склад. Бери запас на семьдесят рыл до Великого Мурома. Туда пройдём без боёв, но учитывай стёртые ноги и дрисню, впрочем, не тебя учить. Тащи на конюшню, найдёшь, где формируют обоз, и грузись, а мы подойдём.
В арсенал пустили одного Щавеля, да и то придирчиво сверив грамоту с личиной предъявителя. Сидевший за столом стражник в мятой синей форме был немолод и своё дело знал крепко.
– Где найти Лузгу? – спросил Щавель.
– Боярин имеет нужду в огнестреле? – заинтересовался страж.
«Не боится узнавать. Случись что, напишет в отчёте о постороннем, сующем нос не в своё дело», – оценил Щавель качество поставленной службы и пояснил:
– Я по личному делу.
– Придётся обождать здесь, его сейчас вызовут, – вежливо, но непреклонно ответил стражник, зацепил проходившего мимо работника и услал за поручением.
О проходе Щавеля вглубь арсенала, пусть даже в бронную, речи более не шло. Стражник задержал любопытствующего посетителя, невзирая на его звание.
Торчать под его пристальным взором пришлось недолго. Лузга объявился споро. Был он одет в синий комбинезон, собран и деловит.
– Пропусти со мной, – попросил он.
Стражник умакнул перо в чернильницу, вывел запись в гроссбухе, придвинул Лузге. Лузга накарябал пояснение. Страж набросал на бланке данные из грамоты, протянул разовый пропуск Щавелю.
– Идём, – Лузга потянул толстую, ладно пригнанную дверь, обитую железными полосами.
Они окунулись в атмосферу неслышной снаружи складской работы: по коридору сновали умельцы, из помещений доносился стук, бряканье, клацанье. Тревожаще и вкусно пахло начищенной сталью и оружейным маслом, доносило похабную вонь керосина.
– Строго у вас тут, – одобрил Щавель.
– Наш солнечноликий сам не свой до огнестрельного оружия, – съязвил Лузга. – Спит и видит захват кремля вооружёнными соратниками. Да ты сам знаешь, как оно бывает. Собрались молодцы на Софийской стороне, подвезли телегу стволов, построились и вперёд, прокладывать в царство свободы дорогу.
– Ты об сём только со мной треплешься или со всеми подряд? – спросил Щавель.
– Одичал ты в своей деревне, – зыркнул на него Лузга. – Здесь столица, и речи здесь столичные, окстись!
– Что, неужели светлейшему не доносят?
– Наушничают, козлы, – не стал отрицать Лузга.
– Смотри. Познакомишься с чёрными врачами.
Лузга гмыкнул и торопливо пригладил с боков ирокез.
– Щас тебе ружейку покажу, – увлёк он Щавеля в проём.
В большой комнате за длинным столом копошились бабы в комбинезонах и косынках, сноровисто протирая ветошью детали. Ближайшая к вошедшим некрасивая грудастая девка закончила собирать облезлый добела АК-74. Нажала на спусковой крючок, кинула вверх флажок предохранителя, отложила почищенный калаш в сторону.
– Бабы? – не поверил глазам Щавель.
– Как в Орде! – похвастался Лузга. – Они усерд нее мужиков на тупой работе. Стволы начищают на совесть. В каждую щель залезут, никакой тебе халтуры. Молодец, Наталья! – похлопал он по заду некрасивую девку и деловито увлёк спутника в дальний край комнаты, где помещался зарешёченный проход.
– Неплохо устроился, гарем по месту работы организовал, – отдал должное Щавель. – Сам придумал?
– Ну, а кому ещё дотукомкать? – оскалился Лузга. – Чай, в Белорецке никто больше не обучался.
– Чего ж тогда плачешь, раз наука из Орды на пользу пошла?
– Я давно не плачу, я радуюсь, – Лузга оскалил зубы ещё пуще, сдвинул губы, посуровел.
Он стукнул кулаком в решётку:
– Отпирай, Степан!
Пожилой усатый страж выполз из полутьмы. На боку у него Щавель с изумлением узрел оттопыренную кожуру. Впервые за много лет он видел вооружённого короткостволом человека.
Внутренний стражник оказался не в пример покладистее наружного. Должно быть, справедливо полагал, что, если через внешний пост пропустили, значит лицо доверенное. Он вставил ключ в замок, провернул дважды, распахнул решётку. Гладкое движение хорошо смазанных металлических частей ласкало слух.
Лузга ступил за порог, потянулся направо к полкам. Достал фонарь с клеймом в виде мифической птицы Гру, хранительницы тайн, запалил фитиль, задвинул стекло.
– Пошли, чего покажу, – позвал он.
В помещении не было окон. «От пожара заложили, – сообразил Щавель. – Чтобы тяги не было». Лузга подвёл его к пирамиде, повесил фонарь на крюк, достал калаш:
– Зацени.
– Что в нём такого диковинного? – судя по нетронутому воронению, калаш был изготовлен недавно, либо им не пользовались. – Добыли под стенами кремля или доискались допиндецового схрона?
– Отобрали у басурман под Казанью, там Орда часто шарится. Казанские нам прислали пяток и себе оставили. Диковинного в нём то, что он сделан не позднее трёх-четырёх лет назад. Но главное, что он заточен под натовский патрон пять-пятьдесят шесть на нитропорохе.
– Что за зверь?
– Он длиннее нашего патрона пять-сорок пять, заряд поболее… У нас чёрный порох, у них синтетический, оттого на стволы идёт сталь другая. Да что тебе объяснять, валенок чухонский! Этот патрон шведы используют. Он в наш калаш не пролезет, а вот этот натовские патроны хавает. Непростые это патроны. Порох в них серьёзный, дыма почти не даёт, зато силы в нём немерено, пуля летит быстрее, по отлогой траектории, оттого дальше. Такие калаши делали на Руси до Большого Пиндеца, но этот свежий.
– Как определил?
– На клейма смотри, – Лузга поднёс оружие к лампе. – Видишь, полумесяц рядом с номером? Это печать Орды, сам такие ставил. У старых калашей имеется клеймо в виде треугольника со стрелкой, здесь этого нет. Ну и номер. Очень далеко ушёл от тех, что при мне набивали. Верняк, при хане Беркеме калаш изготовили.
– Под шведский патрон, значит… – пробормотал Щавель. – Что говорит светлейший?
– Что нужно Щавеля в Орду послать. Пусть с производством ознакомится, – ухмыльнулся Лузга. – На промке Белорецкого комбината.
Щавель перевёл взгляд со зловещих клейм на глумящегося Лузгу. Лузга сник.
– Да чё ты бычишь? Зачехли рога… Князь тебя за этим в Орду посылает. Разведать вопрос варягов в Белорецке. Он тебе сам не говорил?
– Говорил, – обронил Щавель. – В связи с этим пойдём, поможешь оснаститься стрелковым припасом. Волос драконовый, стрелы осадные, наконечники запасные и далее по списку. В Орду идём. Путь не близкий.