Работа с рекламой в автобусах


Мне вновь пришлось искать работу, так я и оказалась в центре трудоустройства, и как раз когда просматривала последние вакансии, одновременно размышляя, где бы мне поужинать по пути домой, кто-то окликнул меня по имени. Узнав голос госпожи Масакадо – той самой кадровички, сотрудницы центра, которая устроила меня на работу с видеонаблюдением, – я решила вести себя как можно вежливее, обернулась, поклонилась, заверила, что очень рада видеть ее, а сама все это время жалела, что она меня заметила.

– Я слышала, вы не стали возобновлять контракт с компанией наблюдения?

– Нет, то есть да, не стала…

– Ее сотрудник, который связался с нами, казался чрезвычайно разочарованным. Он говорил, что это было очень обидно, ведь они так долго искали и наконец нашли человека, прекрасно подходящего для этой работы.

– Вот как…

Я понимала, что, в сущности, ничего не ответила, и чем дольше отмалчивалась – причем госпожа Масакадо перешла к другим, более насущным вопросам, на что я просто вынудила ее, – тем более виноватой себя чувствовала. Стоя перед ней, я слушала, с одной стороны, голос интуиции, внушающий, что мне было бы гораздо легче, если бы она просто оставила меня в покое, а с другой стороны – голос более здравого смысла, втолковывающий, что она, возможно, поможет мне найти другую работу, так что лучше взять себя в руки. Пока я судорожно искала, чем бы оправдаться за то, что я не стала возобновлять контракт, госпожа Масакадо воспользовалась моим замешательством, чтобы провести меня в консультационную кабинку в углу, осведомившись: «Нам будет лучше присесть, ведь правда же?»

Она приготовила мне чашку чая, затем надела очки-хамелеоны, висевшие у нее на шее, и принялась просматривать – видимо, запись наших разговоров. В безропотном ожидании того, что она собиралась мне сказать, я задалась вопросом, сколько ей лет. Судя по морщинкам на лице и руках – за шестьдесят. Манеры у нее были удивительно мягкие, она совершенно не производила впечатление человека, всю жизнь трудившегося в поте лица, но когда я объясняла, с какими проблемами, связанными с людьми, я столкнулась на прежней работе, госпожа Масакадо посочувствовала мне и сказала:

– Да, люди – это же самое важное, правда? Можно смириться даже с недостаточно высокой зарплатой, если тебя устраивают люди, с которыми работаешь.

Этими словами она дала мне понять, что в сфере труда у нее имеется более чем солидный опыт.

– Здесь говорится, что в качестве основания для ухода вы сослались на личные причины.

– Да, это так.

В Интернете я читала, что ссылаться на «личные причины» допустимо в самых разных обстоятельствах. Даже когда подаешь полноценное заявление по собственному желанию, сообщалось в статье, добрые старые «личные причины» выручат тебя в большинстве случаев. В чем бы ни было дело – в наличии босса, отпускающего язвительные замечания по твоему адресу каждые полчаса, в том, что тебя обвинили в исчезновении документа, упомянутого в должностной инструкции, но никогда не существовавшего, в том, что твои коллеги распускают про тебя мерзкие слухи или на тебя возложили вину за несостоявшуюся сделку только потому, что ты отказалась сходить выпить с сотрудником компании-клиента, – словом, какой бы ни была конкретная ситуация, «личные причины» – то, что тебе нужно. И все же в моем случае «личные причины» на госпожу Масакадо не подействовали.

– Вы не могли бы объяснить подробнее? Возможно, это поможет мне подыскивать для вас работу в будущем.

На самом-то деле я запаниковала, так как эти причины оставались неясными даже для меня самой. Работа с наблюдением была, в сущности, неплоха, но в ней чувствовалась обременительность и вовлеченность, с которыми, как мне казалось, я не в состоянии справиться. Может быть, она просто не подходила для человека, который хронически пережевывает подолгу каждую мысль. Я сомневалась, что когда-нибудь проникнусь к этой работе чувствами, которые явно испытывал к ней господин Сомэя, к тому же я от природы не столь исполнительна, как госпожа Оидзуми. Мне было ясно, как такие люди способны выполнять эту работу, оставаясь в здравом уме, но вместе с тем я понимала, что у меня от нее рано или поздно съехала бы крыша.

– Я обнаружила, что мне трудно так долго просиживать за письменным столом. Со всеми сверхурочными рабочий день у меня получался чрезвычайно длинным. – Я неловко потупилась, наконец придумав причину, озвучить которую показалось легче любой другой. – Работа в самом деле замечательная, но у меня создалось впечатление, что если бы я осталась на ней, то в результате лишь причинила бы беспокойство компании.

– Вот так, да? – отозвалась госпожа Масакадо. – По-моему, невозможно знать это наверняка, пока не попробуешь.

И то правда. Я поняла, что придется добавить убедительности моему доводу словами «оказалось, что это непросто с физической точки зрения», чтобы одержать победу.

– Было примерно так: сначала ничего не происходило, а потом драматические события внезапно посыпались одно за другим. Такой темп просто не по мне.

– Ясно. Вы ведь, если не ошибаюсь, обращались за работой вроде наблюдения за выделением коллагена, а в найденной работе драматизма оказалось больше, чем вам хотелось бы. За это прошу меня простить.

– Нет-нет!.. То есть, в сущности, работа была именно такой, какую я и просила, и то, что я не смогла удержаться на ней, – исключительно моя вина, – начала извиняться я в ответ на извинения госпожи Масакадо.

– Суть вопроса – в желании устроиться на работу, как можно менее богатую событиями?

– Да, пожалуй. В идеале события того или иного рода могли бы случаться время от времени, но только не слишком внезапно.

– Вы по-прежнему считаете офисную работу лучшим вариантом из возможных?

– Да, – решительно подтвердила я. И восхитилась наглости, с которой потребовала офисную работу, едва успев посетовать на то, как трудно постоянно сидеть. Но я рассудила, что лучшей стратегией сейчас будет задрать планку как можно выше, а потом в случае необходимости понемногу опускать ее.

Госпожа Масакадо открыла другую папку и принялась быстро листать ее содержимое. «Да ни к чему вам это», – мысленно сказала я ей. Это не значило, что ей незачем искать для меня работу – скорее, что не стоит проявлять такое рвение. Однако эта женщина поразительно терпеливо выслушала мой рассказ о том, каким сильным было физическое и психологическое выгорание на моей давней работе, так что ничего, кроме рвения, от нее и не следовало ожидать.

– Здесь есть одна, которая, пожалуй, могла бы представлять интерес, – сказала госпожа Масакадо, поворачивая папку ко мне и зачитывая описание вакансии. – В объявлении говорится, что у них временная нехватка персонала, поэтому они подыскивают кого-нибудь срочно. Они указали продолжительность – «от одного месяца до неопределенного времени, в зависимости от внутриорганизационных потребностей».

Я придвинула к себе папку и вчиталась в объявление. Зарплату предлагали примерно такую же, как за работу с наблюдением, но медстраховку предоставляли только взятым в штат постоянным сотрудникам.

– Предполагается некоторое разнообразие, но в целом это спокойная и стабильная офисная работа, – сказала госпожа Масакадо. – По-моему, как раз такую вы ищете.



– Вдобавок ко всему этому я попросил бы вас еще кое о чем, – произнес заведующий отделом господин Кадзетани, который собеседовал меня, и его лицо приобрело странное выражение. – Я хотел бы, чтобы вы приглядывали за госпожой Эригути.

«Все это», о котором упомянул господин Кадзетани, составляло суть моей новой работы, а именно – писать рекламные тексты для аудиороликов, предназначенных для конкретного автобусного маршрута. Мой первый рабочий день, думала я, а меня уже нагрузили очередным наблюдением.

– С госпожой Эригути какие-то проблемы? – спросила я.

Не считая меня, она была единственной сотрудницей того же отдела, следовательно, несла ответственность за мою подготовку. Домой она ушла ровно в пять. Значительно моложе меня, она держалась миролюбиво и в целом казалась достойной доверия.

– Можно сказать, что есть, а можно – что нет.

Господин Кадзетани переплел пальцы, с рассчитанной серьезностью положил на руки подбородок и взглянул на меня снизу вверх. Его неожиданно пышная шевелюра наверняка была попыткой выглядеть моложе своих лет – в первый свой день я больше не нашла в нем ничего такого, к чему могла бы придраться.

– В каких именно… хм… отношениях я должна за ней приглядывать? – спросила я.

– Да практически во всех. В точности ли изложено содержание рекламы, и тому подобное.

– А, то есть следить за качеством ее работы?

– Не только. – Господин Кадзетани медленно, чуть напыщенно покачал головой. – Я хотел бы, чтобы вы сообщали мне, если заметите что-нибудь в ее поведении.

Ну, спасибочки! «Если заметите что-нибудь в ее поведении» – сегодня я видела ее впервые в жизни, так что, само собой разумеется, обращала внимание практически на каждый ее жест. Печенье «Орео», которым она перекусывает в три часа, она ломает на несколько частей и только потом съедает! Шариковые ручки с толстым стержнем предпочитает ручкам с тонким стержнем! Так что же мне теперь, сообщать обо всех этих поведенческих наблюдениях? Ведь нет же, наверное? И я перевела слова господина Кадзетани, в формулировке которого они показались мне несколько уклончивыми, в нечто более понятное, а потом повторила ему:

– Ладно. Если я увижу, что она делает то, что мне покажется странным, я вам сообщу.

– Правильно, – подхватил он и кивнул. – Итак, увидимся завтра.

С этими словами он забрал у меня подготовленный отчет за день. Я поклонилась, заметила, что он явно оживился, свалив на меня щекотливую задачу, и покинула офисный этаж, пройдя мимо других сотрудников, все еще прилежно занятых работой. Офисы этой компании, занимавшие второй и третий этажи шестиэтажного здания перед станцией, не были ни просторными, ни тесными. Если точнее, они имели совершенно обычные размеры. Как минимум месяц мне предстояло работать бок о бок с госпожой Эригути в небольшом помещении, разделенном перегородкой.

Что вообще означало это распоряжение «приглядывать за госпожой Эригути»? До сих пор самое сильное впечатление она произвела на меня тем, что оказалась намного моложе меня – вполне возможно, даже на целых десять лет. Она была миниатюрной и говорила негромким голоском. Ее одежда напомнила мне типовой «костюм соискателя», в каких вчерашние студенты ходят по собеседованиям, и в сочетании с ее ненакрашенным лицом производила довольно блеклое впечатление. Вместе с тем она, обучая меня азам новой работы, продемонстрировала уровень профессионализма, который показался мне почти выдающимся. Объяснить, как вместить в ограниченное количество слов ключевые элементы компании, заказывающей рекламу, было непросто, но она справилась и продолжала терпеливо давать мне советы даже после того, как я написала несколько черновых вариантов рекламного текста и ни разу не попала в точку. В каком-то смысле именно тогда, как я осознала сейчас впервые, обнаружилось несоответствие между внешней незрелостью и некоторой скованностью и ее фактическими способностями, однако это было единственное заслуживающее внимания наблюдение, которое мне удалось сделать. Не было бы преувеличением утверждать, что из всех, с кем я познакомилась в этом офисе, госпожа Эригути казалась самой безобидной. Господин Кадзетани своими попытками молодиться возбуждал во мне сильную настороженность, хотя, разумеется, я успела проработать всего один день и могла опираться лишь на первое впечатление.

Домой я отправилась, так и не сумев после всех размышлений выявить хоть сколько-нибудь убедительные причины, по которым меня попросили приглядывать за госпожой Эригути. Этот офис располагался чуть дальше предыдущего, так что добираться до него понадобилось на велосипеде. Окружающая территория была сравнительно застроенной – с парой ресторанов фастфуда, большим супермаркетом и видеопрокатом, и это означало, что на новом месте ощущение удушья будет мучить меня не так, как на предыдущем, расположенном аккурат напротив моего дома.

Пока я крутила педали и катилась по магистрали, меня вдруг осенило: поскольку присмотр за госпожой Эригути не входит в должностные обязанности составителя рекламных текстов, возможно, за него мне будут приплачивать. Но я тут же помотала головой и посоветовала себе опомниться. Нет, ну правда, на что я должна обращать внимание? Неужели госпожа Эригути, несмотря на ее неприметную внешность, втайне что-то замышляет? И если да, то что?

Сама работа – написание текстов для компаний, желающих, чтобы их рекламировали в автобусах городских маршрутов, – выглядела многообещающе, но меня угнетало уже то, что в первый же день работы ко мне обратились с настолько странной просьбой. Наиболее вероятным казалось предположение, что господина Кадзетани что-то настораживает, однако ему не хочется проводить расследование как полагается, вот он и решил заручиться моей помощью, чтобы собрать доказательства. Продолжая давить на педали, я приняла временное решение: не спешить пока выполнять его просьбу и сосредоточить внимание на освоении рабочих обязанностей.



Споры об упразднении городских автобусов «Альбатрос», которые велись внутри компании, затянулись больше чем на полгода. Два года назад, когда дела «Альбатроса» шли неважно – убытки он не нес, но и прибыль стала ничтожно мала, – компания объявила, что намерена избавиться от него, но столкнулась с настолько резкой негативной реакцией местных жителей, что в конце концов решила отказаться от этого намерения. Однако в начале текущего отчетного года споры возобновились. На этот раз предметом их был подход к обновлению «Альбатросов», средства на которое попросту отсутствовали.

Полагая, что избежать угрозы упразднения сервиса не удастся в том случае, если решение придется вновь отменить, автобусная компания вместо этого постановила воспроизводить во время поездок больше рекламных аудиороликов и посмотреть, насколько выросшие доходы пополнят средства, отпущенные на эксплуатационные расходы. Обращение по поводу текстов рекламы к внештатным работникам означало бы дополнительные затраты, поэтому было принято решение справляться с этой задачей своими силами.

– Так что я не всегда занималась этой работой, – объяснила мне госпожа Эригути, – и не собираюсь заниматься ею вечно.

Очевидно, то же самое относилось и ко мне. Но, в отличие от госпожи Эригути, меня наняли с четко сформулированной целью создания рекламных текстов, которые, в свою очередь, предназначались для оплаты переоборудования автобусов, так что оставалось неясным, смогу ли я продолжить работу в компании после того, как все рекламные тексты будут написаны. Еще месяц назад госпожа Эригути числилась в административном отделе, однако мне показалось, что она наделена талантом рекламиста.

Процесс создания рекламы, как объяснила мне госпожа Эригути – предварительно оговорившись, что насчет других компаний не знает, – происходил следующим образом. Первым делом мы размещали объявления «Требуются рекламодатели!» в различных городских рассылках и в самих автобусах, чтобы привлечь рестораны, магазины, компании и другие организации, желающие прорекламировать свои услуги. Когда появлялась заинтересованная сторона, мы вступали с ней в контакт и выясняли, что она хочет прорекламировать, спрашивали, на каких аспектах своего бизнеса хочет сделать акцент, при необходимости проводили небольшой сбор сведений, а затем представляли клиенту черновик предполагаемого текста. Если он оставался доволен, мы просили одного из наших сотрудников, обладателя «хорошего радиоголоса», записать рекламу и отсылали ее клиенту. Потом вносили заключительную правку, и наша работа заканчивалась. В то время меня по-прежнему утомляло чтение больших и даже не очень больших объемов текста, поэтому я забеспокоилась, услышав, что процесс предполагает чтение рабочих материалов, и засомневалась, что справлюсь с ним, но пока, как мне казалось, справлялась.

В рекомендациях компании указывалось, что нашей целью должно быть звучание как минимум двух рекламных объявлений за то время, пока автобус движется от одной остановки до следующей. Таким образом, мы приняли запросы на более чем тридцать новых реклам, и постепенно их становилось все больше. Мне казалось очевидным, что пускать в эфир столько реклам – значит подвергать пассажиров безостановочной коммерческой бомбардировке, но в автобусной компании, похоже, были уверены: когда местные вспомнят недавние разговоры об упразднении маршрутов, они поймут, что невозможно приготовить омлет, не разбив несколько яиц.

Реклама, которую мне поручили написать в первые два дня на этой работе, предназначалась для основанного еще в давние времена магазина японских сладостей. При каждом моем разговоре с его представителями они меняли решения насчет товара, который хотели продвигать, и это было мучение.


«Что это?! Впервые вижу такой огромный мандзю! Говорите, купили его неподалеку?» И на этом сюрпризы не заканчиваются! Разрежьте мандзю-гигант, и найдете внутри еще больше красных, желтых и зеленых мандзю – идеальный знак удачи! Для особых случаев далеко ходить не надо: выбирайте мандзю-гигант из магазина традиционных японских сладостей «Байфуан».


О мандзю-гиганте я никогда прежде не слышала, но они считались отличным дежурным подарком на свадьбу и не только. Как следовало из рекламы, мандзю-гигант представлял собой действительно очень большой мандзю из теста, нафаршированный несколькими мандзю стандартного размера, а также обычной сладкой бобовой пастой. В продаже они также появлялись под названием «беременных мандзю». Владелец «Байфуана» поначалу хотел, чтобы мы рекламировали желейные конфетки из умэ, потом переключился на лунные пряники гэппэй, потом на сладости ракуган. И только после того, как я трижды переделала рекламу, наконец остановил выбор на мандзю-гиганте. Госпожа Эригути просмотрела прайс-лист продукции «Байфуана» и заметила, что каждое новое выбранное лакомство дороже предыдущего.

– То есть желейные конфетки – по сто восемьдесят иен, гэппэй – по двести десять, самая маленькая коробка ракуган – пятьсот, а мандзю-гигант – четыре тысячи восемьсот.

– Ого, резкий скачок.

– Видимо, он рассудил, что продать единственный мандзю-гигант выгоднее, чем десять желейных конфет из умэ.

А много ли, в самом деле, случаев, по которым люди пойдут покупать мандзю-гигант? Я предположила: если удастся внушить слушателям, что любое торжественное событие – повод для покупки мандзю-гиганта, есть вероятность, что они вспомнят про этот магазин, узнав о приближении очередной свадьбы. Причем, добавила госпожа Эригути, в пределах маршрутов «Альбатроса» живет масса пожилых людей, так что реклама может оказаться очень кстати для тех из них, кому мысль о западных сладостях или тортах как подарке на свадьбу внушает чуть ли не отвращение. Рассуждения госпожи Эригути я сочла весьма позитивными, соглашаясь, что идеи именно такого рода автобусная компания надеялась постепенно внедрить в сознание рекламодателей.

Продолжая обучать меня в последующие два дня, госпожа Эригути сама написала две рекламы: одну для агентства недвижимости, другую – для кабинета отоларинголога.


«Я мог бы привлечь больше покупателей, будь у меня магазин попросторнее!»

«Наши дети выросли, пора подумать о переезде в другой дом!»

Если это про вас, незачем беспокоиться в одиночку! Приходите к нам, в «Недвижимость Маруяма»! Если вы заглянете к нам, горилла на нашем рекламном щите так и за-ГОРИЛЛ-ится от радости!


«Вот досада, завтра у меня важное свидание, а из носа так и льет!»

«На следующей неделе концерт, моя дочь играет на фортепиано, а у меня, как назло, заложило уши!»

Знакомые проблемы? Зайдите в «Клинику отоларингологии Такэяма»![1] Вы узнаете нас по большому дереву в саду: в названии у нас бамбук, а в саду – сосна!


Круг лиц, которым были адресованы эти объявления, выглядел довольно четко очерченным: самозанятые, планирующие расширение бизнеса, родители взрослых детей, мужчины и женщины, страдающие насморком и назначившие на ближайший день свидание, и родители, фортепианные концерты детей которых стремительно приближались. По словам госпожи Эригути, содержание рекламы лучше доходило до слушателей, если в ней были приведены конкретные примеры – кто мог бы воспользоваться этой услугой, пусть даже чисто гипотетически, – хотя, разумеется, невозможно было угадать, каких результатов достигнет реклама, пока ее не пустили в эфир.

Звуковые записи готовых объявлений предстояло еще отредактировать – этой задаче нам приходилось посвящать как минимум час перед завершением рабочего дня, – и разослать, чтобы их со следующего утра начали включать в автобусах. Незамедлительность процедуры внедрения преподносилась как одно из достоинств рекламы в автобусах «Альбатрос».

Подготовка звукозаписи реклам также была нашей обязанностью – госпожи Эригути и моей. В три часа мы отправились просить госпожу Катори из бухгалтерии, работавшую в компании уже довольно давно, прочитать рекламные объявления, чтобы мы их записали. Когда мы с госпожой Эригути приблизились к той части офиса, над которой с потолка свешивался транспарант «БУХГАЛТЕРИЯ», госпожа Катори обернулась, состроила при виде нас кислую физиономию, но рук с клавиатуры не убрала и всем видом выразила предельную апатию.

– Что, опять?..

– Прошу меня простить, – отозвалась госпожа Эригути. – Через месяц закончим.

– Месяц?! Что бы вы там ни думали, я сижу здесь не для того, чтобы читать бред, который вы напридумывали, знаете ли. Я здесь, чтобы следить за цифрами!

В том, что у госпожи Катори хороший голос, не было никаких сомнений. Она напоминала мне ведущую одного из дневных радиоканалов. В этом голосе сочетались и характер, и солидность, он подошел бы опытному актеру.

– Понимаю, но постарайтесь все-таки потерпеть ради нас.

– Но я вымоталась! У меня язык не ворочается, – воскликнула госпожа Катори и закачалась из стороны в сторону всем телом, давая понять, как ей не хочется. У нее в характере явно имелась выраженная склонность к драматизму. – О, а это и есть новенькая?

– Да, верно, – подтвердила я и представилась.

Госпожа Катори встала, выпрямилась и низко поклонилась мне.

– Приятно познакомиться.

Ладно, подумала я, она, кажется, неплохой человек, несмотря на все драмы.

– Самое время перекусить – не так ли, госпожа Катори? Разрешите соблазнить вас вот этим перед началом записи?

Госпожа Эригути вынула из кармана лунный пряник и протянула госпоже Катори. Та нахмурилась, чуть шире открыла глаза, а потом ахнула с явным удовольствием и взяла подношение. Я почти не сомневалась, что оно из «Байфуана».

– Заскочите в наш отдел, когда закончите, хорошо?

– Ладно.

Госпожа Катори уже сняла пластиковую пленку с пряника и откусила его.

– Так мы на вас рассчитываем, госпожа Катори!

– Да-да, я в курсе.

Вскоре госпожа Катори пришла к угловому отделу, где работали мы с госпожой Эригути – от остальных он отличался приколотым к перегородке листом бумаги, на котором значилось «ОТДЕЛ РЕКЛАМЫ», – и очень любезно записала для нас несколько объявлений. После окончания записи госпожа Эригути вручила ей еще один лунный пряник, как бы в награду за услуги.

– О, спасибо! – обрадовалась госпожа Катори. – Можете рассчитывать на меня завтра!

Наш сеанс звукозаписи мы завершили незадолго до четырех, госпожа Эригути редактировала объявления до без пяти пять, после чего сразу отправила их менеджеру эксплуатационного отдела. Последние пять минут она посвятила ежедневному отчету, закончила его и ушла ровно в пять. Я все еще подчищала свои заметки, сделанные при редактировании записей, так что с подготовкой к представлению ежедневного отчета немного задержалась.

Я положила блокнот со своим отчетом в лоток для документов на столе господина Кадзетани, попрощалась и уже собиралась уходить, как он поманил меня.

– Не уделите мне секунду?

Я послушно подошла к его столу.

– Вы еще не заметили в госпоже Эригути ничего… необычного?

– Нет, ничего, – ответила я.

Мало того, что я не заметила ничего «необычного» – я ежеминутно отмечала, что госпожа Эригути на редкость успешно справляется со своей работой. Да, этот день на новом месте для меня был всего лишь вторым, но я с трудом могла представить себе сотрудника, более близкого к идеалу. Я полагала, что буду становиться все больше похожей на нее по мере освоения новой работы, но не сомневалась, что мне понадобится немало времени, чтобы приблизиться к заданным ею стандартам.

– Рано или поздно произойдет хоть что-нибудь, что насторожит вас, – заверил господин Кадзетани, положив ладонь на свою пышную шевелюру.

У меня сложилось отчетливое впечатление, что поскольку госпожа Эригути отвечает за мою подготовку, любое чувство недоверия, развившееся у меня по отношению к ней, осложнит мне задачу, поэтому я мысленно отметила – видимо, из самосохранения: этот человек, похоже, считает себя героем пьесы, как-то так.

– И все-таки о необычных вещах какого рода вы говорите? – осведомилась я самым непринужденным и безобидным тоном, на какой только была способна.

Я понимала, что допытываться вот так – наглость с моей стороны, но рассудила, что уже достигла возраста, когда можно позволить себе маленькую дерзость, если к этому призывают обстоятельства. Во всяком случае, так я мысленно оправдывалась. Господин Кадзетани склонил голову набок, выдержал небольшую паузу, открыл рот и серьезным тоном произнес:

– О вещах, которые появляются там, где их быть не должно, или о тех, которые как будто бы исчезли, и они в самом деле исчезают.

– А-а…

Я едва удержалась, чтобы не воскликнуть: «Что-о-о-о?!»

– Послушайте, да не волнуйтесь вы так, – небрежно махнул рукой господин Кадзетани. – Просто дайте мне знать, если заметите что-нибудь странное, – вот и все, о чем я прошу. – С этими словами он вынул из лотка стопку ежедневных отчетов и принялся с отсутствующим видом пролистывать их.

Вещи, которые появляются там, где их быть не должно, или как будто бы исчезли и в самом деле исчезают. Что, скажите на милость, он имел в виду? Может, канцелярские принадлежности? Неужели он проведал, что госпожа Эригути присваивает офисную канцелярку для личного пользования? Но даже если так, разве это повод поднимать шум таких масштабов? Если при этом она исправно выполняет работу.

Уже выходя из кабинета, я обернулась проверить, чем занят господин Кадзетани, и увидела, как он равнодушно сунул стопку отчетов обратно в лоток и разворачивает большую карту района. Ее он и начал с интересом изучать, подперев одной рукой голову.

Не желаю участвовать в этой неразберихе, невольно подумала я, направляясь к раздевалке с личными шкафчиками. Я понимала, что, вполне возможно, через месяц мне придется уйти из этой компании, и все равно хотела провести свое время здесь тихо и мирно. И не желала испытывать к работе больше чувств, чем было необходимо. С этим я уже покончила.

Так что я приняла решение не обращать внимание на озабоченность господина Кадзетани, чем бы она ни была вызвана. Не буду отрицать: хотя пафосная внешность придавала ему несколько ненадежный вид, беспокоился он, похоже, не на шутку. Но если госпожа Эригути так заботила его, почему же он просто не обратился с вопросом к ней напрямую, вместо того чтобы втягивать меня в слежку за ней? Однако сколько бы я ни размышляла об этом, ни к каким определенным ответам так и не пришла.



Подошла к концу моя первая неделя в автобусной компании, а я так и не заметила за госпожой Эригути никаких «странностей», и когда рабочий день в пятницу завершился, решила прокатиться на «Альбатросе». Ближайшая остановка автобусов компании находилась довольно далеко от моего дома, и когда мне требовалось добраться куда-нибудь, я обычно ехала поездом, так что случай воспользоваться автобусным маршрутом представлялся от силы раз в два месяца. Но теперь, садясь в автобус, я впервые задумалась о том, что пользоваться таким сервисом всего за сотню иен весьма удобно.

Помимо доставки пассажиров к крупному супермаркету, мэрии, различным клиникам и больницам, «Альбатрос» также курсировал между всеми местными заведениями, куда только может понадобиться заглянуть в попытке развеять скуку: магазином DVD, книжным магазином, залом патинко, семейным рестораном, торговыми рядами и так далее и тому подобное. Но все они находились довольно далеко друг от друга, следовательно, маршрут «Альбатроса» неизбежно отличался большой протяженностью – требовалось немало времени, чтобы проехать по нему. Потенциально это можно было рассматривать как недостаток, но, по-видимому, большинство пассажиров «Альбатроса» составляли домохозяйки, дети и пожилые люди, терпимо относящиеся к неспешному темпу движения.

Услышав голос госпожи Катори в автобусных динамиках, я слегка заволновалась. Однажды в обеденный перерыв она чуть сконфуженно призналась мне, что сама ездит «Альбатросом» до работы и ее слегка коробит от собственного голоса, но на мой слух, объявления звучали так хорошо, как если бы их записал профессиональный актер озвучки.

«Подумать только, просто сидеть – и то больно!»

Вас замучил геморрой? И некому даже пожаловаться? Что ж, приходите в «Проктологическую клинику Тагути» и расскажите нам обо всем. Вместе мы решим ваши проблемы! И больше вы никогда не будете бояться сесть.


В голосе госпожи Катори слышались неподдельные чувства, тон, которым она произносила «подумать только, просто сидеть – и то больно», был исполнен искренней скорби. Она призналась мне, что, записывая объявления, узнала о магазинах и клиниках, о существовании которых раньше даже не подозревала. «Оказывается, даже в твоем районе есть много такого, о чем не знаешь», – наставительно заключила она.

В «Альбатросах» рекламировали не крупные торговые сети или хорошо известные местные ориентиры, а скорее бизнес того рода, который можно назвать нишевым. До сих пор мне попалось несколько таких компаний, о которых я слышала впервые: производитель собы, поставщик кофе в зернах, официальный дилер шоссейных велосипедов иностранной марки. Все они располагались чуть в стороне от оживленных улиц, и в рекламе доступно объяснялось, как добраться до них от соответствующей остановки «Альбатроса». До сих пор я писала только объявления для компаний, находящихся прямо возле автобусных остановок, и подозревала, что госпожа Эригути дает мне задания, с которыми легче справиться.

Заявление госпожи Катори о том, как мало мы знаем даже собственный район, попало в точку. В тот день, катаясь на «Альбатросе» и совмещая увиденное в окно с содержанием объявлений, я сделала множество открытий. До прежней работы я добиралась автобусом, маршрут которого частично совпадал с «Альбатросом», но, несмотря на это, увидела много такого, чего не замечала прежде.

Пока я упивалась своим прозрением и думала, что, возможно, на этот раз попала на приличную работу, уходить с которой через месяц будет досадно, автобус свернул в ту часть района, через которую я часто проезжала на велосипеде. Еще три остановки – и маршрут будет пройден полностью. Глядя в окно на знакомую мне как пять пальцев дорогу и досадуя, что до сих пор не решила, что буду есть на ужин, я вдруг вздрогнула при виде пятиэтажного здания ярко-вишневого цвета.


Любите солнце? Танцы? Хавьера Бардема? Тогда загляните к нам в «Дальневосточный центр фламенко» на уроки испанского, кулинарии и – ну конечно! – фламенко!


На всех окнах в этом здании шторы были желтыми. Ведь как-никак Испания, рассудила мысленно я. Но «Дальневосточный»? Кто принял решение о выборе такого помпезного названия?

На проплывающее за окнами красное здание – предположительно тот самый «Дальневосточный центр фламенко» – я смотрела, открыв рот и не веря своим глазам. Неужели оно и вправду всегда стояло здесь? Я, конечно, не каждый день проезжала по этой улице, но довольно крупный книжный магазин и ресторан с вкусным удоном заманивали меня сюда не так уж редко – я бы сказала, раза два в месяц.

Как могло случиться, что настолько приметное здание ускользало от моего внимания? Или же просто поездка на автобусе располагает к тому, чтобы замечать части зданий, расположенные выше первого этажа? Или же, поскольку в книжный магазин я наведывалась главным образом по вечерам, я не разглядела этот дом, потому что было слишком темно? Из этих двух гипотез вторая выглядела более вероятной.

Так или иначе, это и впрямь было открытие. «Альбатрос» двигался дальше, заглатывая одну остановку за другой, и я вышла точно на том же месте, где села в него. Даже теперь, когда под ногами была твердая земля, меня пошатывало от полученного откровения. Может, этот случай просто стал для меня доказательством, как мало я знаю свой район, о чем и говорила госпожа Катори, но я никак не могла опомниться от изумления, обнаружив, что проглядела целый дом.

Поддавшись безудержному желанию вернуться и проверить, я зашагала прочь от своего дома в сторону «Дальневосточного центра фламенко». Вопрос я поставила так: насколько хорошо помещение магазина на первом этаже сливается с окружением, если я даже не заметила, что выше начинается фасад ярко-вишневого цвета?

За стеклянной дверью с золотой надписью La Institución Española del Extremo Oriente[2] я увидела не манекены в костюмах танцоров фламенко или в форме клуба «Барселона», а пару шкафов, вмещающих собрание книг солидного вида. По сравнению с броским фасадом интерьер выглядел скучновато. У двери обнаружилась маленькая доска объявлений, а на ней при внимательном рассмотрении – объявление, написанное неровным почерком: «Баскские торты на продажу, по 340 иен каждый. Приходите, пожалуйста». Вряд ли этот почерк принадлежал танцору фламенко, скорее уж поклоннику Хавьера Бардема.

Я открыла дверь и нерешительно вошла в «Дальневосточный центр фламенко». Баскские торты – это, конечно, замечательно, но они не развеяли мое изумление, которое сохранялось весь вечер, пока я не легла спать.



С тех пор я стала время от времени кататься на «Альбатросах» просто так, без особой необходимости. Обычно я ездила на этих автобусах вечером после работы, так что, возможно, темнота помогала увидеть окружение по-новому, но даже при этом темпы, с которыми я делала открытия, казались мне слишком высокими.

Количество рекламных объявлений, звучавших в автобусах, неуклонно росло, пока не достигло как минимум трех за один отрезок пути между остановками, в итоге «Альбатрос» превратился в нечто вроде аудиоверсии городской газеты объявлений. Как и вначале, меня беспокоило, что пассажиры сочтут такое обилие рекламы навязчивым, но слушать голос госпожи Катори было в самом деле приятно, я ни разу не слышала, чтобы на объявления кто-нибудь жаловался. С тех пор, как я пришла в компанию, госпожа Эригути редактировала записи самолично. Мне казалось, что мелкой сошке вроде меня по справедливости следовало бы поручить скорее механическую компиляцию объявлений, нежели более творческую задачу, то есть их составление, поэтому я иногда извинялась перед моей наставницей за то, что все мое время занято писаниной, однако она отвечала с неизменным добродушием: «Нет-нет, не торопитесь. Сколько понадобится, столько и работайте».

В начале третьей недели моей работы в компании я наконец перешла к самостоятельному редактированию аудиозаписей – задаче, предполагающей использование специального программного обеспечения, чтобы добавлять новые объявления к уже имеющимся роликам и следить, чтобы общая продолжительность рекламы не превышала времени, которое требуется автобусу, чтобы проделать путь от одной остановки до следующей. В настоящее время все рекламы укладывались в промежутки между остановками, хотя отрезка пути после вокзального перекрестка и до Северной стороны – как раз где находился «Дальневосточный центр фламенко» – хватило бы всего на одно дополнительное объявление. Точной причины я не знала: то ли эти кварталы считались особо зажиточными, то ли именно там нашлось больше всего компаний, пожелавших дать рекламу.

Некоторое время мы обновляли аудиоролик примерно раз в три дня. Ничто не помешало бы нам делать это ежедневно, если бы результат наших трудов оставался достойным, но поскольку приходилось учитывать время, необходимое, чтобы связаться с заказчиком, желающим дать рекламу, записать объявление и согласовать его с рекламодателем, мы обнаружили, что можем закончить максимум два объявления за день – или три при особо удачном стечении обстоятельств. Если же процессу согласования с клиентами недоставало гладкости, зачастую мы отправлялись к ним с визитом, даже если они не приглашали нас напрямую, и если в таких случаях нарывались на директора компании, располагающего избытком свободного времени, легко могли потерять три с лишним утренних часа.

Наше начальство вполне устраивала скорость, с которой мы с госпожой Эригути производили объявления. Нас не торопили, но и не рекомендовали снизить темпы. Единственным распоряжением, которое нам дали, было втискивать как можно больше объявлений в имеющиеся промежутки времени.

И вот как раз когда я редактировала запись для очередной остановки и проигрывала ролик, к которому только что добавила новое объявление, произошло то, чего я ждала, – меня кое-что насторожило.


«В эти выходные у моего сына бейсбольный матч, а родительский комитет до сих пор не закупил пластиковые коробки для бэнто, чтобы раздать детям!»

«Я придумала, как готовить замечательную еду навынос. Теперь мне нужны контейнеры, чтобы моим покупателям было в чем уносить ее домой!»

Мамочки и владельцы кафе и магазинов, далеко ходить не надо – ведь есть же «Упаковка Ито»! Мы производим контейнеры, отвечающие всему многообразию ваших потребностей!


Текст этого объявления писала госпожа Эригути. Я подождала, пока голос госпожи Катори пробежится, как обычно, по профилю потенциального покупателя, названию магазина и общим сведениям о компании, а потом, услышав «следующая остановка – начальная школа Умэноки», нажала паузу.

Действительно ли возле начальной школы Умэноки есть магазин с товарами для упаковки? Если бы он там был, я почти наверняка знала бы о нем. Я большая поклонница всевозможной упаковочной бумаги, одноразовых коробок для завтраков и тому подобных вещей, так что в такой магазин я, скорее всего, зашла бы как минимум однажды.

И потом, не далее как вчера я как раз проезжала на автобусе остановку «Начальная школа Умэноки», и там не было никаких признаков подобного магазина – впрочем, из автобуса переулки не просматриваются, так что если старый магазинчик пристроился где-то в глубине, а не на виду, к нему все мои предыдущие доводы не относятся.

Еще до возникновения конкретного желания съездить и проверить, есть ли там этот магазин, моей первоначальной реакцией стало подозрение в чистом виде. Что-то тут не так – вот какое чувство у меня возникло. Я закончила редактирование, отослала файл, написала ежедневный отчет, дождалась, когда госпожа Эригути уйдет домой, а потом покинула рабочее место и отправилась на поиски карты района. Эти карты хранились на полке за столом господина Кадзетани. Старательно изображая беспечность, я направилась прямиком к нему и выбрала выпущенную в нынешнем году карту района, где находилась начальная школа Умэноки.

Я перелистывала страницы, пока не нашла саму школу, затем принялась внимательно изучать ее окрестности, но не заметила никаких признаков «Упаковки Ито». Прищурилась, обводя пальцем каждое строение на странице со школой. Нет «Упаковки Ито». То же самое я проделала с предыдущей и последующей страницами. Зрение начало туманиться. «Упаковка Ито» по-прежнему не находилась. Не удалось отыскать хотя бы один дом, зарегистрированный на имя Ито. Стоя у книжного шкафа и уставившись на карту, я вдруг заметила, что надо мной завис господин Кадзетани.

– Что думаете?

В формулировке этого вопроса, из которого он исключил не только предмет, но и почти все остальное, я уловила что-то пронзительно знакомое и потому откликнулась вопросом:

– О чем?

Господин Кадзетани отступил и забормотал: «Да я… м-м… нет, я только…», чем моментально вызвал у меня чувство вины. Я уже была готова прийти к выводу, что он в самом деле несколько слабоват духом.

– Прошу прощения… Я просто проверяла, соответствует ли местонахождение одного магазина указанному в нашей рекламе.

– А, ясно. – Господин Кадзетани кивнул и вернулся на свое место.

Может, мне следовало проявить больше чуткости к его беспокойству? Пожалуй. Но суть заключалась в том, что у меня до сих пор не было достаточно ясного представления о том, к чему, собственно, проявлять чуткость. Не следовало признаваться, что объявления, составленные госпожой Эригути, внушают мне смутные подозрения, – пока еще нет.

Представив ежедневный отчет, я покинула офис и поехала домой «Альбатросом», сидя как на иголках от нетерпения. Ни на улицы, проплывающие за окном, ни на голос госпожи Катори я почти не обращала внимания. Просто дождалась, когда объявят начальную школу Умэноки, и вышла из автобуса.

Уже совсем стемнело. Было что-то жутковатое в сходстве с гладью озера, которое приобрел школьный стадион в темноте, но в одном из окон первого этажа – видимо, в учительской – горел свет, и это немного успокаивало. В магазине сладостей «Байфуан», наискосок от входа на территорию школы, жалюзи уже спустили до половины, готовясь к закрытию. Заметив, что все остальные магазины уже закрылись, я предположила, что в этом районе, наверное, все подобные заведения закрываются раньше, чем где-либо.

Надо было дождаться выходных и побродить здесь при дневном свете, думала я, шагая по тротуару со стороны «Байфуана» и читая названия магазинов на жалюзи, но никакой «Упаковки Ито» среди них не попадалось. И когда меня уже осенило, что надо бы позвонить в офис и вызвать сюда господина Кадзетани, я заметила свет в глубине широкого переулка, отходящего от улицы. Магазин в переулке, похоже, еще был открыт.

Приближаясь к нему, первыми я увидела два больших цветущих растения – из тех роскошных и пышных, которые одни компании посылают другим на открытие, – а потом разглядела то, что скрывалось за листвой: высокие башни из круглых блюд для канапе, густо-малиновые коробки для бэнто с прозрачными крышками, черные подносы для суши, расписанные золотом, гигантские картонные коробки, набитые связками одноразовых палочек для еды, большие упаковки разделителей для бэнто в виде медвежьих мордочек розового, младенчески-голубого и желтого цветов. Вблизи стало видно, что в горшки с растениями воткнуты карточки с надписями: две местных компании поздравляли «Упаковку Ито» с открытием.

Загрузка...