По застиранным душам, с заплатами,
Сапожищем ступаем смеясь.
Расплевались цветами с цитатами,
Хлёстким словом про жизнь матерясь.
Меж торговых рядов, где мочёные яблоки,
С Вавилонским азартом блудниц,
Продавщицы за грош и из жалости,
Пышут телом лихих чаровниц…
Ну а там, за заснеженным полем,
За лесами, в дремучей тоске,
Умирает деревня в неволе,
Дряхлым псом, да в худой конуре.
Там старик от ворчливой старухи,
Прячет брагу во фляге в сенях.
От стыда и от жизни паскудной
Брагу пьёт от жены втихаря.
Конь седой от работы и времени
Тихо сено жуёт в деннике.
Чутко слушает, плачет с хозяином,
По российской деревне в тоске.
Вспоминает старик, самосадом дымя,
Во хмелю, как Берлин воевал!
Как весною, с любовью, с молитвою
Землю добрую дОбро пахал…
И издох конь с хозяином вечером…
Тихо стонет старуха в ночи…
А под утро у старого ясеня
Уж вгрызается в клочья промёрзшей земли…
Матерясь и крестясь, узловатыми пальцами,
Две могилы копает у Окон своих.
Нет соседей, детей, нету силы…
На погост работяг проводить…
И завыл дряхлый пёс в злобной жалости,
Упиваясь слезой на заре.
Откопал из-под будки две косточки,
Оборвав цепь, принёс на могилы во тьме.
И не ест пёс, не пьёт он,
Только воет с ветрами в ночи.
Лишь пустая консервная банка
В позаброшенном Храме, … в упокой, в алтаре загремит…
Грохнут рьяно бравурные марши!
В телевизоре громко звенит,
Там реклама и яркий оратор,
А старуха не дышит, уж спит…