Завернув за угол, она прислонилась к стене. Пульс бешено скакал. Руки тряслись, колени подгибались, дыхание никак не восстанавливалось. Да, где же этот чертов маньяк? Она крепче сжала рукоятку ножа и приготовилась нанести удар. Время шло, часики тикали, никого.
Он меня подстерегает с другой стороны стены, поняла она, от этой мысли у нее застучало в висках. Не выдержав напряжения, она сорвалась с места и выскочила, чтобы узнать, где притаился преступник.
Прошла целая вечность, прежде чем до нее дошла картина увиденного. Словно в трансе подошла она к телу, валяющемуся у дороги, перевернула ногой, брезгуя и опасаясь прикасаться. Маньяк неподвижно уставился прямо перед собой. На рубашке у него расплывалось большое темное пятно.
– Ты мертвый, что ли? – отпрянула она.
Конечно, перед ней был мертвец. Но как? Она взглянула на нож, чистое короткое лезвие перочинного ножичка с набором открывашек и штопора для бутылок вина никак не могло нанести такого серьезного ранения.
Она настороженно прислушалась к темному парку, напряженно обдумывая ситуацию. Почувствовала нечто и бросилась бежать.
Захлопнув двери квартиры, перевела дыхание.
– Елена, ты что ли? – крикнула мать из родительской спальни.
Она подтвердила. Мать напомнила об ужине на плите.
Хвала небесам, что мать у нее устала после смены, она работала охранницей в супермаркете, а отец, сморенный очередной дозой вина, спал беспробудным сном выпивошки. Ей не хотелось сейчас объяснять родителям, почему она в таком состоянии. В зеркале отразилась ее бледная физиономия и совершенно безумные глаза.
Елена хмыкнула, осмотрев ножик еще раз, уже при ярком свете настольной лампы в своей комнате. Нож, как и следовало ожидать, был абсолютно чистый, она не ударяла маньяка, а только удирала от него! Все, что он успел, это проорать ей вдогонку всякие непристойности и угрозу догнать.
Елена Птицына – вот ее имя и фамилия. Девушка девятнадцати лет. Студентка-первокурсница филологического отделения педагогического университета с обыкновенной внешностью, веснушками на носу и неуемным желанием петь, смеяться, веселиться.
На кровати валялась шестиструнная гитара, верная подруга частых туристических поездок и шумных студенческих посиделок, где Елена Птицына мгновенно превращалась в певучую Птицу.
– Птица, спой! – слышалось тогда со всех сторон.
И она пела, большей частью песни Высоцкого, Визбора и Цоя, а друзья подпевали. Любила она и Розенбаума, и Талькова, а для души напевала песни Елены Камбуровой.
На улице пошел дождь. Птица подошла к окну, выглянула, капли молотили по подоконнику, срываясь вниз, в гулкую пустоту темного двора.
Странно, когда она пробегала, фонари светили, но теперь, ни одного огонька не было видно. Ее пятиэтажка, конечно же тоже погружена в темноту, дом населяли, в основном, представители старшего поколения, любители рано завалиться спать.
Птица сообразила, кинулась к настольной лампе, выключила и снова прильнула к окну. Но сколько, ни вглядывалась, так никого и не увидела.
– Да, если ты не дашь мне денег, пойду и зарежу, – бубнил отец с кухни, – дай денег, мать!
– Не дам! – гремела сковородками, мать.
– Вот из-за таких, как ты, может перевернуться мир с ног на голову и наступит конец.
– Кому наступит? – спрашивала сердито, мать.
– Мне! – уверенно говорил отец. – Потому как я вынужден буду убить!
Птица зажала уши ладонями, с ужасом глядя на стену, где с плаката на нее равнодушно смотрел солист заморской рок-группы.
– Я не убивала, – прошептала она, убежденная в своей правоте и выскользнула из-под одеяла.
Отец сидел на стуле, лицом к выходу. Окно за его спиной было чуть приоткрытым, струя осеннего воздуха холодила кожу. Никто не возражал. При повышенном давлении нужда в свежем воздухе у обоих родителей перешла в манию.
Птица вздрогнула, вспомнив события вчерашнего вечера. Ее мысли, наверное, слишком явно отразились на лице, потому что, мать спросила:
– Какого лешего ты ужин вчера не съела или заболела?
Пока Елена обдумывала ответ, отец возмущенно фыркнул:
– А я голодный, завтрака не могу дождаться, давай ее ужин мне!
– На! – швырнула мать ему сковородку с остатками жареной картошки и одной единственной котлеткой.
– Не густо! – сообщил отец, набрасываясь на пищу.
– Поговори мне еще! – пригрозила ему мать и повернулась к дочери. – Надеюсь, завтракать ты будешь?
Птица рассеянно кивнула и тут вспомнила о деньгах, что получила накануне за какой-никакой, но концерт, проведенный во дворце молодежи. Не посвященные в ее планы родители страшно обрадовались пухлой пачке денег, что протянула Елена матери.
– Не лапай! – хлопнула по руке отца, мать и воззрилась на дочь. – Откуда?
Птица коротко объяснила.
– И ты поёшь, как настоящая певица? – не поверил отец.
– Почти, – уклончиво заметила Птица.
Родители смотрели на нее во все глаза. Когда она, месяц назад принесла первую свою стипендию, мать долго вертела в руках тощую пачку сотенных, которые полагались учащимся университета в качестве моральной поддержки, о материальной, как всегда, в России, тем более для студентов, конечно и речи быть не могло.
– Пойду, что ли мешок сахара куплю, – неуверенно предположила тогда мать.
– Ага, – поддержал ее отец и добавил, – если хватит!
На сей раз, родители оживились, делая разные предположения, наконец, остановились на покупке зимней одежды и обуви для всех троих. Отец еще выпросил себе самую дешевую зимнюю удочку.
Оглядев кухню с замызганными обоями и потемневшей от времени, люстрой, решили сделать ремонт, и мать настояла на покупке дорогих виниловых обоев. Вспомнила, в каком магазине видела люстру в цветочек, и отец напомнил о замене линолеума. Родители, не откладывая в долгий ящик, с энтузиазмом взялись за дело.
Птица не захотела принимать участия в общем дурдоме и оделась для выхода на улицу.
Мать успела прокричать ей вслед:
– Купи хлеба!
Во дворе шуровала метлой дворничиха, тетя Капа. Сколько себя помнила, Птица всегда видела тетю Капу или Капитолину Петровну в двух шерстяных серых кофтах, длиной, до пят, темной, юбке и валенках с калошами. Передвигалась тетя Капа со своей метлой медленно, но неуклонно. Во дворе всегда было чисто и не столько от ее усилий, сколько от усилий сердитых старушек, вечно населяющих многоквартирный дом.
Старушки зорко следили из окошек и, высовывая нос в форточку, кричали пронзительными, злыми голосами: «А ну, подними бумажку!»
Старушки набрасывались пестрой толпой из цветастых кофточек и легких головных платочков, потрясая сухими кулачками, на дворовых алкоголиков, теснили запинающихся пьянчуг в сторону темного нелюдимого парка и когда алкаши исчезали за деревьями, торжествовали так, будто одержали великую победу над врагами всего человечества.
Птица оглядела двор, конечно и в такой утренний час вполне можно было обнаружить одну-две старушки, хлопочущих над клумбами ярко-оранжевых бархатцев. Клумб вообще виднелось великое множество, летом стену дома увивали еще и вьюны, цепляющиеся от балкона к балкону, создавая впечатление безусловного единения дома с соседним темным парком, буреломам которого могли бы позавидовать тропические леса Амазонки. Невиданное количество цветов, беспрестанно выращиваемых старушками, привлекали пчел и шмелей, изредка потому с кусачими насекомыми шла нешуточная борьба и по ночам от топота и криков на чердаке, где обнаруживалось очередное гнездо, скажем, ос, не спал весь дом. А после, задушенные дихлофосом, жильцы спешно покидали свои квартиры, чтобы гудеть над проблемой, на свежем воздухе.
Но старушки развивали свою активную трудовую деятельность не только во дворе, их чрезвычайно раздражал заросший чертополохом и бурьяном, темный парк по соседству. Откричав про советские субботники, когда каждую весну и осень парк усилиями многочисленных комсомольских бригад приводился в порядок и не получив должного отклика у вечно занятых жильцов среднего поколения, старушки сами принялись за дело.
Утро они посвящали цветочным клумбам, а день и вечер темному парку. Треск и стук тогда стоял великий. Потревоженные алкоголики оставляя насиженные пеньки вынуждены были сдавать позиции и отступать.
Парк был огромен. Во времена молодости старушек, первый секретарь городского комитета КПСС велел в парке проложить множество дорожек, заасфальтировать и предложил молодежи со своих двоих пересесть на велосипеды.
Электрики, над дорожками протянули провода, навесили цветных фонариков, создавая атмосферу постоянного праздника. Зимой фонарики продолжали светить, потому, как поверх дорожек была накатана твердая лыжня.
Обнаружив потрескавшиеся от времени, асфальтовые дорожки под упавшими от старости, деревьями, старушки издавали такой восторженный рев, что мохнатые гусеницы падали с зарослей крапивы.
Птица тоже принимала участие в чистке парка, организовывала студентов своего университета и хотя проучилась без году неделя, имела эффект бомбы. Ее зажигательная речь, а главное, информация о цветных фонариках и асфальтовых дорожках понравились молодежи настолько, что студенты ринулись в бой. Старушки встретили подмогу радостным гомоном.
Слухи по городу распространяются быстро, таким образом, идея о цветных фонариках и велосипедных дорожках вдохновила на трудовой подвиг студентов технических вузов и физически активных учащихся театрального института.
А, когда на помощь молодежи пришли еще и школьники, которых организовали неравнодушные к проблемам города директора некоторых школ, власть имущие в лице мэра и губернатора, наконец-таки обратили внимание на интересы горожан.
Вслед за тем, появилась спецтехника и многочисленные рабочие в оранжевых комбинезонах принялись помогать решительно настроенному населению.
Асфальтовые дорожки замостили заново. Над дорожками протянули провода и навесили цветные фонарики.
Власти города расщедрились, понаставили по всему парку скамеек, чему несказанно обрадовались городские алкаши, пеньков ведь больше не существовало. Возле скамеек обязательны стали урны с мусорными пакетами и дворники с метлами. Но старушки не доверяя особо нынешним властям, как известно зарекомендовавшим себя не самым лучшим образом, каждый день несли дозор в качестве добровольной дружины. Вооруженные красными повязками на рукавах, где четко было выписано: «Дружинник», со свистками на шее, призванными служить в качестве вызова доблестных стражей порядка, как правило, дремлющих в «бобиках» на входе в парк, старушки воинственно топали с утра до вечера и с вечера до утра, неустанно требуя от забулдыг и гуляк чистоты и порядка.
Таким образом, пропустить убитого маньяка они никак не могли. Заметив группу старушек возвращающихся с дежурства в парке, Птица поежилась, но решительно направилась к ним.
– Но он был тут, прямо тут, – настаивала Птица, указывая место, где остался лежать мертвец.
Старушки недоверчиво качали головами.
– Кто-то убил его! – выкрикнула, в отчаянии что-либо доказать, Птица.
Полицейские, два неторопливых упитанных мужичка в форме, придирчиво осмотрели чистый асфальт.
– Шел дождь, – напомнила Птица и протянула полицейским перочинный ножик.
– Лезвие чистое, – заметил один полицейский.
– И маленькое, – сказал другой.
– Таким ножичком даже хлеба нарезать не удастся, – высказался первый полицейский.
Старушки молчали и шарили по кустам в поисках улик.
– Вы считаете, я сошла с ума? – сухо поинтересовалась Птица у стражей порядка.
– Не считают! – вмешалась тут одна старушка, держа двумя пальцами огромный кухонный нож для разделки мяса.
Длинное лезвие и черная рукоятка были покрыты багровыми пятнами. Вот это да, убийство в темном парке! Уж чего-чего, а убийств, здесь, не бывало. Драки между алкашами, изредка сексуальные домогательства и то со стороны эксгибиционистов, выбегающих к пухленьким дамам решившим похудеть за счет утренних и вечерних пробежек. Эксгибиционистов при этом не смущали облака настырно жужжащих над ухом, комаров. Маньяки любили спортсменок и выпрыгивали из кустов всегда с распахнутыми плащами, под которыми ничего не было, кроме бледных, заросших волосами, тел. Но и только, дело заканчивалось истеричным визгом растревоженных отвратительным зрелищем, женщин и поспешным бегством, сексуально озабоченных, мужиков.
Иногда, на эксгибиционистов устраивали засаду старушки и преуспев в деле поимки, тащили «преступника», а то и нескольких «преступников» в участок, который, по старинке, упорно называли отделением милиции. Таким образом, все «маньяки» были известны стражам порядка.
Смекнув что к чему, вместе с парой особенно активных старушек и Птицей, как главной свидетельницей, полицейские объездили на «бобике» адреса всех известных эксгибиционистов.
К полудню вернулись в участок подвести итог. Без сомнения, все маньяки были живы и здоровы. Получается, на Птицу напал новый, никому не ведомый преступник и другой, никому не ведомый преступник его убил?! Полицейские смотрели на Птицу с сомнением, но старушки поддерживали девушку, твердо считая, убийцу равно, как и убитого, непременно надо отыскать. Это не дело бояться неизвестно кого, шныряющего неизвестно зачем, в любимом всеми, городском парке.
Но пока суть, да дело, холодное орудие было отдано на экспертизу, а в парке развернулись следственные действия.
Вечером, после дотошного допроса, уставшая Птица добрела в обществе старушек, до дома.
– Мы будем тебя встречать из университета и провожать до дверей квартиры, – торжественно пообещали старушки.
А мать уже успевшая ободрать старые обои на кухне, спросила:
– Ты купила хлеба?
Птица отрицательно покачала головой.
– Значит, будешь ужинать без хлеба! – категорично решила мать. – Ужин, в кастрюле, на плите!
Отец что-то пробормотал из родительской спальни, как всегда выпивший, скорее всего, выклянчил у матери, на бутылку красненького.
Птица устало сидела на кровати, на коленях у нее была тарелка с рисовой кашей, а в мыслях сплошной хаос и недоумение.
На улице, между тем, сгущались сумерки и птицы, звеня прощальными криками, разлетались по гнездам. Елена взглянула на окно, прикрытое прозрачной, кружевной занавесочкой и вздрогнула, на нее пялился окровавленный мертвец.
– Мне часто снятся страшные сны, – успокаивал Птицу, отец.
Будто маленькая, она лежала у него на руках, и он покачивал ее, напуганный истеричными воплями дочери.
– Правда твоя, – вздохнула мать, отходя от окна, – и, кто бы смог добраться да еще заглянуть в твою комнату, ведь мы живем на четвертом этаже?
– Во сне, я всегда оказываюсь в мрачном месте, полном скелетов и ищу, разыскиваю свои кости.
– Твои кости? – машинально переспросила мать, с удивлением взирая на мужа. – Ты никогда мне об этом не рассказывал.
Отец заплакал, роняя горячие слезы на руки дочери.
– Это такое горе, быть не отпетым.
– С чего ты взял? – забеспокоилась мать, присаживаясь рядом, на кровать. – Может, тебя отпели и чинно похоронили, где ты говоришь?
– В склепе, – кивнул отец.
– И как же тебя звали?
– Не помню! – говорил отец, продолжая покачивать дочь, прижавшуюся к его груди.
– А где этот склеп?
– Не знаю! – всхлипнул отец.
– Подожди-ка, – деловито произнесла мать, – ты не помнишь своего имени, но знаешь, что не отпет, как такое возможно?
Отец лишь пожал плечами.
– Тупик, – резюмировала мать и дернула Птицу за руку, – а ну, рассказывай, долго нам еще ждать?
Птице пришлось рассказать.
– Что же это такое? – рассердилась мать. – Какие-то старухи тебе дороже родителей. Отныне, либо отец, либо я будем сопровождать тебя на учебу.
– И встречать тоже! – поддакнул отец.
– У меня есть оружие! – вспомнила мать, хлопая себя по лбу.
– Какое? – воскликнули в один голос, отец и дочь.
– Мой кулак! – продемонстрировала мать свой кулачище.
Мать у Птицы всегда была здоровой женщиной. В молодости участвовала в областных соревнованиях, метала тяжелое ядро и преуспевала. Многочисленные кубки блестели на полках серванта, тут же в прозрачной пленке хранились цветные почетные грамоты.
Отец не мог похвастаться такими успехами, но он играл на скрипке. Звуки мелодий его скрипки успокаивали дочь в детстве, и теперь он сыграл ей.
Без лишних слов, Птица забралась в постель и уснула, пока отец играл колыбельную собственного сочинения. Он всегда сочинял, но никогда и ни перед кем, кроме домашних не афишировал своими творческими достижениями, считая себя недостаточно гениальным, недостаточно нужным для общества любителей скрипичной музыки.
Ночью, родители попеременно несли вахту возле окна комнаты дочери и выглядывая во двор, видели маячившие тени нескольких старушек воинственно машущих дубинками в сторону темного парка.
– У этой девочки есть сила! – произнес незнакомый грустный мужской голос.
Птица подскочила, оглядываясь.
– Ты флягу взял? – спрашивала мать у отца.
– Для чего? – суетился отец, собирая рюкзак.
– Чаю нальем, пить захочешь, а тут, пожалуйста! – широко развела руками, мать.
– Что происходит? – вмешалась Птица.
– Собирайся! – хором воскликнули родители.
– Мы уезжаем! – кивнула мать.
– Ненадолго! – сказал отец.
– Пока ситуация не исправиться, – добавила мать.
– И пока не схватят маньяка!
– Но я учусь! – напомнила родителям, дочь.
– Ничего, я уже звонила в деканат, договорилась с деканом, он тебе прислал темы занятий на электронную почту!
– На почту? – переспросила Птица.
– Да, пойми ты, – взвился отец. – Если маньяк убил маньяка, ему и с тобой расправиться не составит труда!
Отец прошел в комнату дочери, распахнул створки окна и указал на подоконник. Птица, следовавшая за ним по пятам, посмотрела и ахнула. На подоконнике четко виднелись отпечатки двух грязных ладоней.
– Но как? – оглядев совершенно ровную стену, спросила Птица.
– Может, спустился с крыши? – неуверенно предположил отец, взглянув наверх.
– Как альпинист?
– На веревке, – подтвердила мать, тоже выглядывая в окно, – а что, если проверить, подняться на крышу?
Они поднялись. Внимательно осмотрели крышу с торчащими антеннами и заметили-таки моток веревки, петля была затянута надежно вокруг вентиляционной трубы.
– Надо вызвать полицию! – замирая от ужаса, сказала Птица.
– И они защитят тебя? – скептически поджала губы, мать. – Разве в нашей стране на защиту стражей порядка можно рассчитывать?! По-моему, никто, никого не защищает. Достаточно вспомнить те многочисленные случаи, когда бедные женщины, избитые до полусмерти жестокими мужьями, как правило, психически больными людьми, не могут добраться до правосудия и выпросить себе защиты и помощи. Полицаи в открытую, им говорят, вот, если бы муж вас убил, тогда бы мы завели уголовное дело!
– Что тут творится? – высунула нос из чердачного люка одна из старушек.
Родители Птицы объяснили. Старушка впала в абсолютную ярость, как, на чердаке ее мирного дома сидел маньяк да к тому же, зарезанный? Ведь Птица видела в окно мертвеца! И старушка, вытащив из кармана фартука здоровенный хлебный нож, ловко отсекла веревку от трубы, а веревку, словно змею, сбросила с омерзением вниз, в глубину двора, где другие старушки немедленно набросились, затолкали «змею» в мусорный пакет и бегом отнесли к далеким мусорным бакам.
В тот же день Птицыны сели на поезд, следующий в Крым. Относительное тепло южных берегов позволяло даже отдохнуть. Птица сжимала в руках свою гитару и думала о том, как же ей повезло с родителями! Большинство ее друзей и подруг не могли похвастаться столь заботливыми предками. После восемнадцати, дети – уже не дети, а взрослые. Плохо то, что претензии родичи начинают предъявлять сразу, после окончания школы. Но мало кто из бывших школьников, привыкших к родительской опеке, может так быстро адаптироваться и перейти от беззаботного детства к загруженной проблемами выживания, жизни взрослого человека. Однако, родители требуют и хорошей учебы в высшем учебном заведении, куда, как правило, поступают после школы все учащиеся, и заработков в свободное от учебы, время. Тем временем, у бывших детей начинаются игры любовного содержания, которые требуют максимального количества времени и сил, но как тут быть?!
И хотя Птица почувствовала нечто, родители особо не требовали ее денежных вкладов в семью, но намекали.
У нее были хорошие родители, что, правда, то, правда. Грубоватая, приземленная мать, надежная, как скала и одухотворенный, талантливый скрипач, отец, правда, выпивошка, но эту маленькую слабость Птица готова была ему простить.
– Мы должны возвращаться! – выслушав собеседника по сотовому телефону, доложил отец.
– Что такое, что случилось? – всполошилась мать.
– Они велели вернуться!
Отец выразительно потряс телефоном.
– Кто? – напирала мать.
– Полиция!
Мать категорично помотала головой:
– Никуда мы возвращаться не станем, я уже настроилась на Крым. Хочу на море! – топнула она ногой.
– Но там, наверное, холодно? – слабо попытался возразить отец.
– Давайте съездим на море! – попросила Птица. – Там здорово!
– Тем более, мы уже едем! – напомнила мать.
Отец поднял руки, признавая тем самым, свое поражение.
В Крыму оказалось не теплее, чем дома, самом центре Великороссии. Мало того, с утра зарядил нудный дождь и подул ветер, вздувая пенные шапки на гребне набегающих на берег, волн. Пляж был пустынен и посоветовавшись, родители решили не доставать из рюкзака палатку, провожаемые пронзительным ветродуем, они направились к железнодорожному вокзалу. Поезд, следующий в обратную сторону, почти пустой из-за отсутствия отдыхающих, гостеприимно распахнул двери.
В родном городе их встречали. На перроне толпились старушки.
– А мы ждем вас! – затараторили они, бросаясь к Птицыным.
– Видим! – сурово прервала их мать.
Старушки всплеснули руками:
– Вы же ничего не знаете! Ведь вы ничего не знаете?
Семья Птицыных, молча, ожидала продолжения. И тут старушки заторопились, радостно сыпля словами, передавая последние новости, из которых следовало, что обнаруженный в кустах нож с длинным лезвием был вовсе не в крови, а в кетчупе. Шашлычном, счастливо улыбаясь, сообщили старушки. Но самое главное, убитого обнаружили живехоньким. Засекли, когда на крышу пробирался!
– Однако ведь я его мертвым в парке видела?! – удивилась Птица.
– Притворялся! – тараторили старушки и продолжили выкладывать новости одну чуднее другой.
По их словам выходило, что «убитый» – любитель выпивки, один из местных алконавтов, влюбился в девушку и одержимо крался за Еленой по утрам и вечерам. Не умея вести себя достойно, он напугал ее в парке, а запнувшись, горе-преследователь упал и разбил бутылку портвейна, что хранил в нагрудном кармане куртки.
Птица вздохнула:
– Все ясно!
Но старушки продолжали трещать, из их трескотни выходило, что поклонника Птицы так просто не отпустят, мало того, за актерский талант ему можно премию давать!
Он обманул Птицу, прикинувшись мертвым, обманул пару-тройку служителей церкви, втерся в доверие к настоятелю городского монастыря, похитил церковную утварь. Одним словом, ему светил немалый тюремный срок.
– Он же мог ограбить нас! – воскликнула мать.
– Будто у нас есть что красть! – пожал плечами, отец.
Птица промолчала, лишь покрепче сжала гитару, единственною свою материальную ценность.
В студенческом общежитии, в небольшой комнатке яблоку негде было упасть. Студенты слушали почти детективную историю Птицы. Но один вопрос сразу же, возник на повестке дня, чей грустный мужской голос, произнес: «У этой девочки есть сила», а? Кто и зачем это сказал?
– Вероятно, мне просто приснилось! – неуверенно высказалась Птица.
– Но был ли этот голос похож на голос маньяка? – допытывался один студент.
– Нисколько! – отрицала Птица. – Я видела и слышала маньяка на очной ставке! Да и раньше, в парке он кричал мне всякие непристойности, у него противный, мерзкий голосочек, подходящий к его корявой, синеватой фигуре записного алкоголика!
– Мистика! – вздохнула с завистью, Лариска, подружка Птицы.
Лариска успела прославиться в обществе студентов неординарными суждениями и странными предсказаниями.
– А может, ты слышала голос ангела смерти? – предположила она.
Птица посмотрела на нее с недоумением.
– Я однажды слышала! – переходя на шепот и напуская на себя таинственный вид, произнесла Лариска.
И так как студенты Лариске особенно не доверяли, а лишь советовали начать писать мистические рассказы, все разошлись.
Птица тоже распрощалась с друзьями и ввиду позднего времени, решила идти домой.
– Погоди, – окликнула ее Лариска, – я с тобой!
– Пошли, – обрадовалась Птица, – заночуешь у меня, родители не будут против!
Лариска была из интернатских и Птицыны-старшие практически сразу принялись ее опекать.
Между тем, Лариска вооружилась электрошокером и газовым баллончиком. В ответ на вопросительный взгляд подруги, она пояснила:
– По-моему мнению, ты слышала голос ангела смерти, а он так просто не отпускает!
– Это против ангела, ты вооружилась? – улыбнулась Птица.
– Против ненормальных убийц, которых он может подослать! – серьезно заявила Лариска.
Они прошли весь парк, пустынный в это время суток, когда из-за деревьев вынырнули двое.
– Это из-за тебя нашего брата в тюрьму посадили! – угрожающе начал один, надвигаясь на Птицу.
– Что я тебе говорила?! – торжествуя, обернулась к подруге, Лариска и недолго думая, распылила в лица двух нападавших газовый баллончик.
Бандиты, отчаянно чихая, принялись протирать глаза, но тут, Лариска, зажав нос, чтобы не вдохнуть слезоточивого газа и крепко зажмурившись, прыгнула вперед, наугад тыкая электрошокером, попала в шеи и лица, бандиты рухнули на землю.
– Сюда, сюда! – истошно завопила Птица.
А Лариска, выпрыгнув из облака поражения, по-разбойничьи засвистала. Практически, тут же примчался патруль старушек и полицейские, дежурившие у входа в парк, не замедлили явиться.
Уже в отделе полиции выяснилось, что задержанные за разбойное нападение на девушек, бандиты давным-давно числились в розыске за серию квартирных краж и конечно, запертые в следственном изоляторе, они не единожды пожалели о своем благородном порыве – разобраться с Птицей, из-за которой их недотепа-брат угодил в тюрьму, тем более, что и брат сидел тут же, в камере…
Дело о нападении в парке, таким образом, было закрыто, старшие Птицыны успокоились, потому, как и бесприютную Лариску, они решили взять в дом. Девушки очень подружились, но оставаясь наедине со своими мыслями, по ночам, Елена все же, прислушивалась, страшась услышать тот самый грустный мужской голос, который говорил о ее силе, но какой именно силе, для нее пока оставалось загадкой…