Как-то однажды в старом сосновом лесу случилась одна очень забавная история, свидетелем которой стал один мой знакомый зайчик, он-то мне её и рассказал. А было это так. Стояла поздняя летняя пора, и природа медленно, но верно стремилась к увяданью. Лес готовился встретить предвестницу зимы – осень, и все лесные жители спешили пополнить свои запасы.
Кто-то торопился быстрее накопить излишний жирок, чтобы ему было теплее перезимовать. Кто-то бегал по лесу и затаскивал к себе в норку орешки и ягоды. Кто-то собирал и сушил на ветках грибы. Ну а кто-то просто слонялся по готовящимся к осени полянам и искал чего-нибудь вкусненького.
И вот одним из таких слоняющихся лесных жителей был большой и злой серый волк. Он вечно ходил голодный и постоянно искал себе какое-нибудь пропитание. Ему не хотелось делать, ни запасов ягод в нору, ни грибов на ветках, и даже накапливать жир ему было лень. Этот волк получал всё и сразу, и тут же всё съедал, он никогда не задумывался, что ожидает его завтра.
Да и вообще, задумываться и размышлять о чём-либо, было не в его привычках. Ну, нельзя сказать, чтобы он был совсем уж такой бесшабашный или глупый, нет, это вовсе даже не так, просто он был обычным волком, и, так же как и все волки в лесу, жил своей волчьей жизнью. Но в отличие от других волков он был вечно чем-то недоволен. И будь то дождик или же солнышко, ему всё не так, и не эдак, ему главное еды побольше подавай, да и всё тут. Но даже и тогда, когда он наедался до отвала, и его пузо было полным, ему всё равно чего-то не хватало.
– Ну почему я такой несчастный,… ну почему меня никто не любит,… ну почему со мной никто не поговорит и не расскажет мне на ночь какую-нибудь интересную сказку. Эх, я горемыка,… ведь даже добрый дух леса никогда со мной не пошепчется, не посекретничает, тайнами своими не поделится. Хотя со всеми он общается; зайцу расскажет, где лакомой травки найти, белку надоумит, где орешков добыть. И даже ёжику покажет, где грибов на засушку насобирать, а мне и слова не вымолвит… – пуская горькую слезу, не раз жаловался он сам себе, расположившись на послеобеденный отдых где-нибудь в уютном местечке леса.
Однако как только отдых заканчивался, и пузо его сдувалось, волк опять делался голодным, и вся его сентиментальность куда-то улетучивалась. Он тут же поднимался и с неистовой силой вновь бросался на поиски съестного. И уже тогда никто не смей становиться на его пути, ни лиса, ни заяц, ни дух лесной, ни травинка, ни шерстинка, ни былинка не мешай ему.
Как что сытное увидит, кого аппетитного заметит того сразу и съест. Заприметит, какой гриб съедобный, ягоду ли спелую, или же жучка неказистого, так зубами тут же щёлк, и нет никого, ничего, всё подъедал. Вот такая у него натура была.
И всяк кто в лесу обитал, знал о его таком несносном характере. То он плачет и жалуется на свою судьбу, у лесного духа сочувствия ищет, а то носится по лесу голодный и злющий да всех забижает. Поэтому-то лесные жители его страшно боялись и чтобы с ним не встречаться старались обходить стороной все те тропинки, по которым он бегал.
Бывало, бежит он так по лесу в поисках пищи, зубами лязгает, слюнки пускает, а все уже знают – пора прятаться, да и разбегаются кто куда. Кто под зелёный кусток, кто под жёлтый листок, ну а кто и улетал, скоренько порхая своими шустрыми крылышками.
Вот и тогда, когда мой знакомый зайчишка заприметил волка, всё точно так же и происходило. Волк как всегда после продолжительного послеобеденного отдыха поднялся со своего насиженного места и пустился на поиски пропитания. И вот бежит он по лесу, бежит, прыгает от куста к кусту, от травинки к былинке, по сторонам оглядывается, носом воздух обнюхивает, добычу учуять хочет.
А погодка-то вокруг стоит чудесная, тёплая, лесные жители так и снуют туда-сюда, спешат, торопятся, хотят за последние деньки успеть побольше запасов на зиму заготовить, да впопыхах-то, нет-нет, и попадутся волку на глаза. А он-то уж тут как тут, и кого заметит, старается сразу же поймать. Да только плохо это у него получается.
– Ну что же это мне сегодня так не везёт,… не то я постарел,… не то мне следует прибавить скорости и бежать быстрее. А может я рассердил лесного духа и мне надо просто попросить у него прощенья… – на ходу рыкнул волк и бросился бежать ещё шустрей.
Да так разогнался, что выскочив на поляну, где обитали зверушки, наделал столько шума, что все они мгновенно бросились врассыпную. Он толком и остановиться-то не успел, как вся поляна уже опустела, не единой души на ней не осталось.
И надо же было такому случиться, что в тот же самый момент, на ту же самую поляну, но только с другой стороны на большой скорости в поисках мошек, паря прямо над самой травой, влетела стрекоза. Рыженькая красавица с изящными прозрачными крылышками, увлечённо порхая, она бедная, даже и не заметила, что ей на встречу несётся здоровенный серый волк. И только в последний миг перед самым столкновеньем, она, увидев его, рванулась ввысь, но не успела достаточно подняться и со всего маха влетела ему в ухо. И так это она неудачно попала вовнутрь, что тут же запуталась в его серых торчащих со всех сторон волосках.
– Вот так дела,… и что же мне теперь делать,… как же отсюда выбираться… – мелькнуло у неё в голове, как только она поняла, где оказалась. А волк, меж тем почувствовав, что у него в ухе что-то щёлкнуло и зашевелилось, резко остановился и тут же занёс над ухом лапу, чтобы почесаться. Ну а стрекоза-то неглупая, сразу почуяла, что её ожидает.
– Ох, сейчас волк ухо чесать начнёт, да и раздавит меня… – испугавшись, подумала она и давай что есть силы дергаться, пытаясь скоренько выбраться. Дернулась раз, дёрнулась два, а выпутаться-то и не может, а волчья лапа всё ближе и ближе, вот-вот её раздавит. Тут и сообразила она, что ей не успеть выбраться, не выдержала да как закричит-заверещит.
– Стой волк, не торопись не чеши своё ухо! Это я тебе говорю, лесной дух! Узнал я, что не рассказывает тебе никто волшебных историй и сказок интересных, вот и прилетел. А коли станешь ты чесаться, так я тут же и улечу, а ты останешься ни с чем! Понял, что я тебе говорю? – спрашивает она, а сама упорно старается от его ворсинок освободиться.
А голосок то у неё тоненький, дребезжащий, и если бы она не в ухе у волка сидела, то он вряд ли бы обратил на неё внимание. А тут он её услышал, вздрогнул, да так и замер с поднятой лапой.
– Ой, что такое? – удивился волк, – ну неужели это ты дух лесной, а я только что вспоминал о тебе! Вот, наверное, поэтому-то ты ко мне и прилетел. Хорошо, я не буду чесать ухо, лучше я буду тебя слушать,… расскажи мне, пожалуйста, какую-нибудь сказку… – сказал серый волк и опустил лапу.
– Ну, вот и ладно,… раз ты такой послушный, то расскажу я тебе сказку… – пропищала стрекоза, а сама при этом, чтобы ей скорее улететь продолжала потихоньку, полегоньку высвобождать свои лапки и крылышки из цепких шерстинок волка. Однако сразу освободиться у неё не получилось и ей ничего не оставалось, как только начать рассказывать.
– Ну, так слушай же,… – сказала она и начала, – жил да был один юный петушок и в силу своей молодости был он чересчур игрив, суетлив и непоседлив. А ещё любил он поучать, и при этом старался заманить в свои забавы практически всех обитателей птичьего двора, на котором жил. Бывало, затеет петушок такую чехарду, что вокруг него только пух да перья в разные стороны летят. Бегает он по двору кукарекает, пристаёт ко всем, в игры их свои озорные вовлекает. Возьмёт да и привяжется к уткам, что кормились тут же на небольшом дворовом пруду.
– А ну-ка плывите ко мне,… вылазьте-ка быстрей на бережок! Я сейчас вам покажу, как надо правильно по земле ходить, а то ишь, ходите сбоку на бок переваливаетесь. Не правильно всё это! Надо ходить ровно, лапки прямо ставить,… да так чтобы шпоры были хорошо видны, и ими можно было похвастаться… – настойчиво кукарекает им петушок, глядя, как они важно плавают прямо у него перед клювом.
– Ох, ну и глупый же ты петушок… нас такими природа создала, потому-то мы так и ходим. Да и шпор-то у нас нет, чтобы ими хвастать! Ты пойми дурашка, каждому своё,… кому как удобно, тот так и ходит. Да и не тебе нас поучать! Сам-то ты плавать не учишься,… вместе с нами нырять не собираешься,… так что и помалкивай… – посмеиваясь над незадачливым петушком, покрякивали утки.
– Ох, больно мне надо с вами купаться, что я в этой луже не видел,… пойду-ка я лучше от вас,… надоели вы мне! – громко отвечал им петушок, тут же ударял лапкой по земле и, выбив из неё клочки пыли, осыпал ею уток.
– Фи, какой невоспитанный петушок… – недовольно крякали утки и уплывали от него прочь. А петушок, вдоволь напустив пыли и изрядно нашалившись, нёсся забавляться дальше. Прибежит в курятник, и ну давай на куриц кукарекать, поучать их начинает.
– Да вы всё не правильно делаете! И сидите не сяк, и квохчите не в такт,… ну кто же эдак устраивается на насесте, а ну-ка дайте-ка я вам покажу… – петушится он. И начинает перед курами целый спектакль устраивать. Заберётся к ним на жёрдочку, лапками за неё ухватится и пытается выпятиться таким образом, чтобы можно было шпорами похвастать.
Гребешком трясёт, хвост распушает, шейку вытягивает, кукарекать старается. А жёрдочка-то тонкая только на кур и рассчитана, а петушок-то молодой, неопытный, удержаться ему сложно, возьми, да и оборвись с неё. И всегда он так неловко, так нелепо падал, что большой ворох всякой чепухи из сена и соломы в воздух поднимал.
И так каждый раз. Ну как ни начнёт воображать-важничать, так обязательно и свалится. Наведёт в курятнике тарарам да суматоху, и убежит восвояси, чтобы старшие куры не заставили его порядок наводить. Но вскоре курам всё это безобразие надоело, и когда он, в очередной раз, пришёл к ним в курятник забавляться, то они его просто не пустили.
– Пошёл отсюда, петух заполошенный! Тебе бы только хвалиться да шалить, а нам потом за тобой убирать! – говорят они ему, да гонят проказника прочь. Ну а петушку делать нечего, он покудахтал на кур, покудахтал, да и отправился в дальний угол птичьего двора, к старому индюку приставать. Пришёл к нему в загон и давай его поучать.
– Ну, кто же так хвост веером распускает, негоже это,… вот я тебе сейчас покажу как надо… – прокукарекал он и начал перед ним красоваться, своим хвостом фигурные фортеля выделывать. Да так навыделывался, что у него голова кругом пошла, и он от такого кружения на бок шлёпнулся. Лежит головой крутит, крылом хлопает, на индюка смотрит, а тот у него в глазах двоиться да бородкой потрясывает.
– Неправильно ты индюк свою бородку носишь, не должна она у тебя с клюва вниз свисать… – вновь кукарекает петушок, и еле приподнявшись, в запале не разобрав, что к чему, опять давай на индюка прыгать-скакать, да пытаться тому бородку подправлять.
Ну, какому же индюку понравиться, когда ему всякий там петушок-глупышок бородку поправлять норовит. Ну не терпят индюки к себе такого отношения. Вот и этот индюк не стерпел, да и устроил петушку-задаваке хорошую взбучку. Да такую, что отбил у него всякую охотку к индюкам приставать.
– Эх, индюк-индюк, ничего-то ты так и не понял, ни как правильно хвост держать, ни как бородку носить,… а ведь я тебе добра желал… – обиженно прокукарекал петушок индюку, и тут же собрался пойти ещё куда-нибудь, ещё кого-нибудь начать поучать. Посмотрел он по сторонам, взглянул на птичий двор, а идти-то ему и некуда, он ведь весь его уже исходил-излазил, везде побывал и всем на нём надоел-наскучил. Никто с ним ни дружить, ни просто говорить не хочет.
Пойдёт он к уткам, а они от него уплывают. Кинется в курятник, а куры перед ним дверь закрывают. Ну а к старому индюку он даже и вязаться не стал, а ну как опять трёпку задаст. Вот и обуяла петушка скука грусть-тоска. Походил он так, походил, поклевал пшена, попил водички, малость клюв почистил, а поиграть-то ему всё равно охота, а не с кем, все от него отвернулись. Вот тогда-то, и решил петушок поиграть с самим собой.
– Ах, не хотите моих советов слушать, со мной играться не желаете, так я и без вас обойдусь. Мне бы вот только что-нибудь интересное удумать! – гордо прокудахтал он, и стал размышлять, чем бы ему таким заняться.
Думал-думал, что ему делать да и придумал за своим собственным хвостом гоняться. Шейку свою длинную повернёт, головушку наклонит и ну по пёрышкам на хвосте клювом чиркать. Да так зайдётся, так заиграется, что и не остановить его. Крутится-вертится, словно волчок, за хвостом гоняется, клюёт его, клюёт. Ох, и понравилась же ему такая игра.
Так он и стал играть сам с собой, со своим собственным хвостом, и никто ему уже и не нужен. И всё бы ничего, но однажды в задоре игры он совершенно случайно, даже и не заметил, как это случилось, выдернул из хвоста одно пёрышко.
– Ох, как интересно,… вот так-так!… – удивлённо воскликнул он и стал рассматривать пёрышко. А посмотрев повнимательней, заключил.
– Да оно мне за мою игру наградой станет,… вроде эдакого приза за победу! – гордо прокукарекал он, а потом весь вечер носился с этим пёрышком по птичьему двору, показывал его всем и каждому.
– Смотрите-смотрите, какая у меня награда есть! Я сегодня сам себя за свой хвостик поймал! Я его победил, он не смог от меня убежать! – шумно кукарекая, восторгался он своей придумкой играть с хвостом в догонялки.
Но никому и дела не было ни до самого петушка, ни до его утех. Все на птичьем дворе занимались своими делами-заботами, им не сильно-то и хотелось тратить своё драгоценное время на забавы игривого забияки. Ну а самому же петушку затея выдёргивать из своего хвоста по пёрышку всякий раз, когда он его догонял, пришлась по душе.
И с этого момента у него всё так и повелось. Поест, попьет, погуляет петушок, и давай со своим хвостом забавляться, постоянно выдёргивая из него по пёрышку. Дёргал он их так, дёргал, и вот в один прекрасный момент они-то все и закончились.
– Как так! Что такое! Куда это мои пёрышки подевались! И почему это они у меня снова не вырастают,… а ну-ка начинайте расти! Да что же это за хвост такой!?… – возмущался и злился петушок, поглядывая на свой беспёрый, совершенно лысый кончик хвоста.
Да только зря он кудахтал и возмущался, пёрышки-то так и не росли. Ему глупышу было и невдомёк что каждому петушку его хвостик даётся только один единственный раз в жизни, и второго такого раза больше не будет. Не знал бедняга, что хвост для таких игр не предназначен и, конечно же, поплатился за это. А оставшись без своей игрушки, заскучал наш петушок, пригорюнился, запечалился, не стало у него больше никакого развлечения. Скучал он так, скучал, горевал-горевал, да со скуки-то быстро состарился и помер.
Вот так и закончилась эта история с глупым молодым петушком. И у неё, как и у всякой другой истории есть своя мораль, и она такова, прежде чем расходовать все свои пёрышки оставь для себя хотя бы одно, чтобы оно, когда тебе станет худо, жизнь спасло. Так-то вот, не раскидывайся тем, что тебе раз и навсегда даётся! – воскликнула стрекоза, закончив свою сказку.
А пока она её рассказывала, то успела вытащить из волчьих ворсинок лишь правое крылышко да одну ножку. И ей, чтобы полностью освободиться надо было ещё потрудится.
– Ну что волк, ты хоть что-то понял? – грустно вздохнув, спросила она у внимательно слушавшего её волка.
– Не знаю, что там нужно было понять, но сказка мне понравилась! Она была очень интересная, никто и никогда мне ничего подобного не рассказывал. А ты мне ещё что-нибудь расскажешь,… а, дух лесной? – тут же отозвавшись, спросил серый волк. Он по-прежнему так и думал, что разговаривает с лесным духом. Стрекоза же в надежде немедленно выбраться ещё раз дёрнула остававшимся завязшим крылышком и лапками. Но тут же сообразив, что ей их так быстро не вытащить, ответила.
– Да, расскажу, ну что тут поделаешь, но только уж и ты стой смирно, не чешись и не шевелись, а то я замолчу, и больше ты меня никогда не услышишь… – сердито попискивая, предупредила она серого волка.
– Ладно-ладно,… буду стоять, не шелохнувшись, только ты продолжай… – откликнулся волк и, застыв, приготовился слушать дальше.
– Ну, вот и хорошо,… слушай ещё сказку,… жил-был в лесу маленький муравей. Щупленький, ножки тоненькие, сам величиной с берёзовую почку, но уж очень ловкий, сильный и бесстрашный. Никого не боялся, ну разве что только птиц. Ни перед кем мурашка не кланялся, никому спуску не давал на всех нападал, и всех норовил скушать. Ни одному насекомому в лесу не было от него покоя. А чтобы быть всегда сильным и ловким требовалось муравью постоянно питаться. Но как бы много он ни питался, и как бы много ни съедал разных вкусностей, ходил он всегда голодный и с утра до ночи пищу себе искал… – уже было начала свой рассказ стрекоза, но серый волк вдруг перебил её.
– Ой, ну прямо как я,… постоянно голодный и никому покоя не даю,… только я намного больше его по размеру и гораздо сильней! – воскликнул он, и хотел ещё что-то добавить, однако стрекоза, не дав ему продолжить, резко осекла его.
– А ну-ка замолчи! Ты мне мешаешь рассказывать,… ещё раз прервёшь меня, то я навсегда перестану с тобой общаться! – опять сердито пискнула она, и осторожно выпутывая левое крылышко из его жёсткой шерсти продолжила свою сказку.
– Ну, так вот,… бегал он так, значит, бегал по лесу,… искал себе еду, искал, и вдруг однажды с ним произошёл такой случай. Забрёл он в своих поисках так далеко от своего муравейника, что всё вокруг показалось ему незнакомым. И листва-то на деревьях какая-то не та, и кусты вроде другие, и трава-то совсем чужая. И решил он забраться повыше на рядом стоящую высокую березу, чтобы оттуда всё получше оглядеть.
– Эх, полезу-ка я, посмотрю с высоты, где мой дом родной,… а пока забираюсь, по дороге, может ещё что, и съестного себе найду. Будет чем перекусить, а то уж больно сильно я проголодался, когда по лесу бегал… – подумал он и стал забираться на берёзу. Лезет муравей, лезет, по сторонам поглядывает, покушать себе высматривает. И вот залез он уже на половину березы, а ему всё так никто и не попадается. У него уже и живот подвело и голова от голода кружиться, а он всё ничего найти себе не может.
– Эх, нет,… так дело не пойдёт,… надо остановиться да передохнуть, а то совсем силы потеряю… – подумал муравей и, взобравшись на большую удобную ветку, остановился отдохнуть.
Замер, стоит, осматривается, разобраться хочет, куда же это он попал, что его окружает и почему же ему по дороге так ничего съестного и не попалось: ни мошки, ни блошки, вообще никого и ничего. Посмотрел он направо, поглядел налево, ну а потом перед собой посмотрел. Пригляделся, а невдалеке на соседней ветке странный отросток в виде палочки торчит и чуть-чуть пошевеливается. Муравей ещё лучше пригляделся и вдруг догадался.
– Да это же гусеница! Это ведь она меня заметила и сучком маленьким притворилась! Эх, жаль она на соседней ветке и мне её не достать… – подумал он да как закричит-заверещит.
– Эй, гусеница, а ну-ка ползи ко мне! Ты, что это не видишь что ли, я голодный! А ну-ка покорми меня! – а гусеница крик его услышала и отвечает.
– Эх, муравей, ну и глупый же ты,… уж коли ты хочешь кушать, так сам ползи сюда, да если сможешь, то и догони меня… – ухмыльнувшись, промолвила она, выпустила шёлковую нить, зацепила её за веточку, и тут же свернувшись в клубочек, скатилась по нитке вниз, только её и видели.
– Ух, досада,… убежала гусеница! И так ловко, что мне теперь её и не поймать,… надо снова приглядеться может, я ещё что запримечу! – воскликнул муравей и стал опять приглядываться ко всему, что его окружает. Вдруг видит на стволе берёзы в том месте, где он ещё совсем недавно пробегал, вдруг кусочек коры колыхнулся.
– Ну, надо же,… да ведь там только что ничего не было, а теперь вон, что-то шевелится! Или же это я, пробежав мимо ничего, не заметил! – удивлённо пропищал мурашек, и стал ещё тщательней приглядываться к стволу. Внезапно кусочек коры взмахнул крылышками и оказался мотыльком.
– Ну что ты тут так раскричался,… подремать не даешь,… а мне ведь сегодня ночью ещё в догонялки с огоньками играть… – еле передвигаясь, словно он в чём-то завяз, недовольно пробурчал мотылёк.
– Ах, так ты не кусочек коры,… а очень даже аппетитный мотылёк! А ну-ка постой подожди,… я сейчас к тебе подбегу…, мне как раз надо перекусить! – громко крикнул муравей, и уже было кинулся к мотыльку, как тот не дожидаясь его, пробурчал.
– Ну и глупый же ты муравей,… совсем смешной,… кто же тебя ждать будет… – взмахнул крылышками и упорхнул.
– Эх, опять мне не удалось ничего съесть,… ну что же это такое,… все так хорошо прячутся,… что я их и заметить-то не могу! А ну-ка посмотрю-ка я вокруг ещё разок, но только уж теперь гораздо внимательней! – воскликнул он и, затаив дыхание стал снова оглядываться.
И надо же, совершенно неожиданно для самого себя, он вдруг заметил буквально у себя под носом маленькую букашку подходящего размера. Та преспокойно сидела под большим берёзовым листочком, и аккуратно вытирая лапками о свой хоботок, готовилась к грядущей ночи.
– Ага, вот уж ты-то от меня ни куда не денешься,… сидишь рядышком, и мне ничто не помешает тебя поймать… – тихонько про себя прошептал муравей и прямиком направился к букашке. Осторожно ступая, медленно перебирая ножками, он неспешно приблизился к ней, да так близко, что ему оставалось сделать всего один прыжок, и она бы попалась ему в лапки.
Но вот когда муравей хотел уже было наброситься на букашку и укусить её, она вдруг лихо откинула листок, за которым скрывалась, и быстро расправила два больших разноцветных крыла, на коих были изображены выпученные желто-красные глаза филина. Маленькая букашка внезапно оказалась крупной бабочкой.
– А-а-а! Глаза-глаза! Птица! Птица! Она смотрит на меня! Она меня съест!… – увидев эти страшные изображения птичьих глаз, не разобравшись, закричал муравей и резко отпрыгнув, отскочил назад. Но с испуга, не рассчитал и отлетел на самый край ветки. Бедняга даже не успел остановиться, как тут же споткнулся, не удержался, и, сорвавшись с ветки, полетел вниз. Летит, падает, перед глазами у него всё вертится, а он соображает, что же с ним произошло.
– Ну откуда же там птица взялась?… ведь не было её там… – думает муравей. А тут внезапно порыв шального ветра налетел, и, подхватив его, понёс куда-то в сторону, подальше от берёзы. Да хорошо ещё, что понёс-то в попутную сторону, как раз туда, где у него муравейник находился. И уже подлетая совсем близко к своему дому, муравьишка вдруг понял.
– Так это же ненастоящая птица была,… ведь это только птичьи глаза были на крыльях у той букашки! Да и вовсе это не букашка, а бабочка такая… – догадавшись, успел подумать он и тут же бухнулся прямо на свою муравьиную кучу.
– Ух ты! Ну, надо же,… вот я и дома! Ну и ладно, ну и хорошо,… и хотя я ничего не поел и остался голодным, зато я многое увидел и понял! Оказывается, моя еда очень хорошо прятаться умеет,… и ещё, чем быстрее я бегу, тем больше я её из вида упускаю. Но это ничего, завтра буду умнее и разборчивей, а сейчас пойду-ка я спать! – довольный, что он дома, воскликнул муравьишка и быстро юркнул в муравейник.
Вот такое забавное приключение случилось с голодным муравьём и хотя эта история совсем маленькая и незначительная, но и у неё тоже есть своя мораль, и она гласит; что не всё то, что мы перед собой иной раз видим, таковым и является на самом деле! Ты понял меня?… – сделав поучительный вывод, спросила волка стрекоза, и крепко, изо всех сил дёрнув завязшим крылышком, наконец-то освободила его от последних ворсинок.
– Ну, вот, кажется и всё,… я свободна! Пожалуй, можно и лететь… – быстро и радостно подумала она, и легко взмахнув крылышками, выпорхнула из волчьего уха, издав напоследок лишь еле слышный стрёкот.
Но и этого стрёкота хватило, чтобы задремавший от её рассказа волк, пришёл в себя.
– А? Что? Где? Что ты говоришь дух лесной,… извини, я не расслышал,… немножко задремал… – очнувшись, залепетал волк. Но ему никто не ответил, стрекоза была уже далеко. Она, радуясь тому, что благодаря своей хитрой смекалке осталась жива, летела сейчас как можно быстрее от этой поляны. А бедняга волк, не услышав никакого ответа, вдруг испугался.
– Ах, я глупый, зачем же я заговорил,… теперь лесной дух мне больше никогда и ничего не расскажет! Наверное, обиделся, что я не сдержал своё слово, и улетел,… ох и останусь же я без сказок. А что если мне ещё немного так постоять да подождать его, может дух простит меня да вернётся… – подумал он и остался ждать. А тут как нарочно с охоты возвращалась стая его знакомых молодых волков. А волки-то все любопытные, рьяные, им до всего дело есть, увидели они его одиноко стоящего и спрашивают.
– Ты чего это старина стоишь здесь, как вкопанный и не шевелишься,… с места ни на шаг не трогаешься,… не бежишь никуда, словно кол проглотил? – подшучивают они над ним и скалятся. А волку-то хочется им ответить, да он молчит, боится лесного духа ещё больше рассердить. Молодые волки смотрят на него и понять ничего не могут, что такое, что за чудеса, замер матёрый волк пасть сомкнул, от них отворачивается и говорить не желает. Окружили его, и давай со всех сторон рассматривать-разглядывать.
– А может он от нас, что-то вкусненькое прячет?… делиться не желает… – рассуждают они. Ну а наш серый волк видит, что его молодые соплеменники никуда уходить не собираются, ждут, когда он заговорит, взял да и рассказал им всё. И что он с лесным духом подружился, и что тот ему сказки рассказывал, и что может быть, ещё расскажет. А те как услышали от него такое, загомонили, заскулили, да давай тявкать.
– Мы тоже хотим сказок,… пусть он и нам расскажет,… не всё тебе одному слушать… – возмутились волки да также как и он в стойку повставали, замерли, не шелохнуться, духа лесного дожидаться собрались.
Стоят так, и стоят, а духа всё нет и нет, да и быть не может, откуда же ему взяться, ведь стрекоза-то улетела, а рядом с ними больше никого и нет. Вечер уже настал, ночь близиться и все зверушки спать укладываются, кто же им сказки-то рассказывать станет. Но они всё равно ждут, и час так ждут и два ждут, уже и стемнело кругом, а к ним всё никто так и не приходит и сказки не рассказывает.
– Ну, ничего… – думают, – ночь пришла луна взошла, и сказки сами придут надо только подождать… – да и дальше стоят, ждут.
Но вот уже и ночь прошла, и утро раннее настало, а лесного духа с его сказками так и не предвидится. Волки бедные уж и проголодались, и устали, и в животах-то у них урчит, и слюнки-то из пастей текут, а они все стоят и стоят не шелохнуться, боятся духа пропустить, ждут, когда он придёт.
Так и простояли они глупые несколько дней подряд пока совсем с голоду не отощали да от усталости с ног не повалились, а как повалились, так и поняли какие же они олухи.
Вот и закончилась эта незамысловатая история, рассказанная мне моим знакомым зайчиком. Однако и у неё есть своя мораль, а заключается она в том, что одна маленькая смышлёная стрекозка, при желании может запросто одолеть целую стаю огромных, но очень глупых волков…
Конец
В одной из моих предыдущих сказок я уже упоминал о лесном зайчике, который рассказал мне добрую и поучительную историю о глупом сером волке и хитрой рыжей стрекозе. Не буду скрывать, с тем зайчишкой мы знакомы уже долгое время, и каждая наша встреча доставляет мне большую радость и приносит массу приятных впечатлений. И вот, совершенно недавно, гуляя по лесу, я опять его встретил.
Ну а если быть точным, то случилось это ранней осенью в середине сентября, когда все мало-мальски опытные
зверята начинают готовиться к надвигающейся поре холодов и заморозков. Не самая лучшая пора надо заметить. Однако именно она, эта пора, располагает к тому, чтобы чуть замедлить свой быстрый жизненный ход, слегка приостановиться и с благодарностью вспомнить недавние летние деньки.
Для кого-то они ознаменовались безудержным весельем и приятным наслаждением, а кому-то наоборот, они принесли много всяких хлопот и различного рода забот. Ну а моему знакомому зайчику летние деньки принесли новые наблюдения и свежие поучительные приключения, которыми он не замедлил поделиться со мной, а я в свою очередь спешу донести их до вашего сведения. При этом Зайчишка рассказал мне их с таким азартом и энтузиазмом, что я, слушая его, с лёгкостью представил себе, как это происходило на самом деле. А потому, я перескажу всё им сказанное, таким образом, словно я сам лично был свидетелем тех чудесных лесных историй.
Если кто помнит, то в самой первой истории зайчика, рыжая стрекоза нечаянно попала в плен к серому волку и лишь благодаря своей хитрости смогла выбраться из этой переделки. А хитрость заключалось в том, что стрекоза, дабы ускользнуть от волка, рассказывала ему сказки. Так вот на этот раз произошла примерно такая же история, но только с той разницей, что теперь это случилось уже с самим зайчиком. Итак, начнём.
Так уж вышло, что в лесной жизни зайчики и лисы редко когда находили общий язык и практически всегда враждовали. Да их и сейчас мир не берёт. А всё потому, что большинство лис прямо-таки норовят скушать встреченных ими зайчиков. Однако и зайчата не лыком шиты. И даже бывали такие случаи, когда лисам порядком доставалось от зайчат. Притом не только в физическом, но и моральном плане. Примерно такой же случай вышел и на этот раз.
Мой добрый знакомый, зайчик Зайчишка, однажды утром спозаранку, как это и принято в его заячьем роду, собрался позавтракать свежей травкой и полакомится недавно поспевшей ароматной земляникой. Ну, разумеется, сначала он умылся прохладной, чистой росой, почистил зубки о белоснежную бересту, сделал зарядку и уже только потом отправился на давно ему знакомую земляничную поляну. Вот тут-то с ним и приключилась беда. Едва он выскочил на поляну и попробовал первую гроздь земляники, как ему навстречу в ту же секунду из ближайших кустов вышла, важно ступая, хитрая лиса-плутовка. Зайчишка даже толком и прожевать-то не успел, как моментально очутился у неё в плену.
– Ты чего это косой, мою землянику ешь!?… Я её растила!… Лелеяла!… Нового урожая ждала!… а ты наглец с утра примчался, и поедать её взялся!… Я что, разрешение тебе на это давала!?… – схватив беднягу зайчика за уши, с грубой издёвкой в голосе, спросила его лиса.
– Да с чего ты взяла лиса, что мне от тебя разрешение нужно?… Поляна-то эта общая, лесная,… а значит и земляника на ней для всех предназначенная, и её каждый кушать может… – попытался оправдаться зайчик, чуя, что попал в серьёзную беду.
– Ха!… Ну, ты и нахал!… Залез в мои владения и считаешь их общими!… Это что же, по-твоему, так в лесу всё общее!?… Выходит, и ты общий!?… И уж коли ты общую землянику собрался тут есть, то получается, что и я имею право тебя всеобщего зайца слопать!?… – опять язвительно заявила лиса, и в её вопросе значился явный подвох.
– Что ты, лиса!… Нельзя меня лопать!… И вообще как ты можешь так говорить, где твои манеры!?… Насколько мне известно, то вы лисы всегда славились гибкостью ума и благородством речи!… Ну, неужели ты не из таких лис?… И применяешь слова подобные «слопать», которые позорят лисий род!?… – не сдавался зайчик, пытаясь поставить лису в неловкое положение.
– Хм!… Это ты что же намекаешь на моё бескультурье!?… Да будет тебе известно, что моя прабабушка была самая вежливая лиса в лесу!… и не только в нём!… Она, даже когда в деревне кур воровала, и то у селян прощенья просила!… Бывало, принёсёт в зубах к двери хозяина курятника букет полевых цветов и постучится,… мол, выходи на крыльцо хозяин, я тебе свои извинения за кур принесла. Хозяин выйдет, букетик поднимет, и давай думать, кто это ему такое подарил!?… А пока он стоял да думал, моя прабабушка у него из курятника петушка сопрёт!… А что, всё по-честному, ведь прощенье-то она уже заранее попросила… – ввязавшись в спор отвечает лиса, а зайчику только того и надо. Ведь пока они спорят, время-то идёт, так глядишь, и появится возможность сбежать. Вот зайчик её ещё сильней и подзуживает.
– Да ты что рыжая такое говоришь!?… Это как же так у тебя по-честному получается?… Не морочь мне голову,… ничего это не по-честному!… Ведь это сплошное лукавство, а не извинения!… Это твоя прабабка так внимание хозяина отвлекала, и никакого прощенья она у него не просила! Вот и ты вся в неё, только врать и хитрить, способна!… – добавил он огонька в разговор.
– Ах ты, косой правдолюбец!… По-твоему выходит, так моя прабабушка грязная лгунья, а ты у нас весь такой честный чистюля!?… Да как ты смеешь моих родственников в нечестности обвинять!… Да всё, что мне прабабка говорила чистая правда!… И эта часть леса тоже всегда лисьими угодьями считалась!… И ты мне лучше не перечь, не то я тебя без всяких разговоров съем!… Я ему тут возможность высказаться даю, а он мою родню оскорбляет!… Быть может, ты ещё и мою тётушку лукавой лгуньей назовёшь!?… Да она была самая добрая и щедрая лиса на свете!… Да она, перед тем как на мышей охоту объявить, давала им целую неделю пировать и отъедаться!… Разрешала им всю неделю напролёт, по деревенскому пшеничному полю шнырять и бока себе наедать!… Вот какая она добрая и щедрая была!… – опять вступилась за родню лиса.
– Ха-ха!… Скажешь тоже!… Да какая же она добрая, когда мышей на откорм отправляла,… для неё-то конечно хорошо, мыши на пшеничном поле отъедятся, вес наберут, а она потом на них, на пухленьких, охоту откроет!… Так что это тоже лукавство и больше ничего!… Ты вот лучше скажи мне, с каких это таких рассуждений ты взяла, что эта часть леса всегда лисьей считалась?… Или это ты тоже хитришь и изворачиваешься, чтобы меня безнаказанно съесть?… – снова озадачил лису зайчик.
– Да нет же!… Ничего я не хитрю!… Это мне ещё мой дядька лис из соседнего буерака рассказывал!… Говорил, мол, на этой поляне много всякой мелкой дичи водится,… дескать, тут всегда кто-то кормится,… то бурундуки, то белочки, то суслики, а то и зайцы на вроде тебя забегут!… Вот он и уверял, что эта поляна издавна нашими охотничьими угодьями считается!… Понял теперь, почему эта часть леса наша, лисья!?… – ещё сильней насупившись, вскликнула лиса.
– Да понять-то я понял,… но ведь это же только вы лисы так считаете!… А вот, например медведь, иначе думает,… с его точки зрения, так эта поляна, ему принадлежит!… Смотри, сколько здесь земляники растёт,… а ведь ты знаешь, что медведь её очень любит!… Вот и выходит, что это я у него ягоду объедаю,… и ты здесь ни при чём!… Притом со всем своим лисьим родом!… Так что тебе сначала с медведем разобраться надо,… решить раз и навсегда, чья это земля!… Ну, чтоб споров больше не было,… понимаешь, о чём я толкую?… – окончательно запутал лису зайчик.
– Это что же получается,… медведь живёт и не знает, что на чужой поляне ягоду ест?… Нет, так дело не пойдёт, так выходит он меня обворовывает,… да как этот косолапый увалень смеет на моё добро посягать!… Ну, я ему устрою!… да я его так хворостиной по вдоль спины отхожу, что он навек дорожку сюда забудет!… – гневно возмутилась лиса и даже кулаком погрозила.
– Вот-вот!… покажи медведю, кто настоящий хозяин поляны!… Хотя чем зазря на него хворостины тратить, ты возьми да сразу его съешь!… Ведь в нём мяса гораздо больше, чем во мне!… А коль он тебе маловат покажется, так ты дай ему сначала вдоволь на поляне попастись, ягодок поесть! Сделай, как твоя тётушка с мышами делала,… ну а потом обязательно съешь… – снова подначил лису зайчик.
– А что, я так и сделаю,… пущу медведя на поляну, пусть откормится сначала, вес наберёт,… а чтоб мне с голоду не помереть, пока он себе бока наедает, я прямо сейчас тобой перекушу!… Что его на пустой желудок-то ждать!… – вдруг нашло на лису озаренье.
– Нет-нет!… Что ты, не ешь меня!… Ты тем самым себе только аппетит испортишь и медведя целиком уже съесть не сможешь!… А чтоб тебе до прихода косолапого с голоду не помереть и время быстрей скоротать, я тебе лучше одну очень интересную историю расскажу!… А ты пока её слушать будешь, про все свои неприятности позабудешь!… – мигом нашёлся, чем ответить на лисье озарение зайчик.
– Хм,… ну что же,… предложение твоё хорошее,… интересные истории я люблю!… Мне даже сразу кушать расхотелось!… Ну, давай, пока медведя ждём, рассказывай свою байку!… – тут же оживилась лиса и приготовилась слушать, но зайчишку не отпустила, а наоборот, покрепче его за ушки прихватила и поближе к себе придвинула. Ну а зайчишка делать нечего, взял да начал рассказывать.
– Ну, так вот лиса, слушай,… стоял в лесу могучий дуб,… рос он, как и полагается дубу, широко и раскидисто,… крона его так привольно и высоко разрослась, что заполонила собой всё пространство над поляной. Никаких других деревьев здесь больше не имелось, всё занял собой красавец дуб.
А в результате на полянке образовалось целое сообщество различных крохотных зверушек и насекомых, которые пользовались плодами столь раскидистого дуба. В его кроне обитали всякие жучки, бабочки, мошки, мотыльки и даже мелкие птахи. А у подножья, в подстилке, нашли приют разные многоножки, букашки, муравьи, червячки и прочие жители леса. И всё бы хорошо, и все бы мирно уживались, да только поселился на поляне здоровенный паук тарантул и объявил себя властителем этих мест. Притом он нагло утверждал, что это место досталось ему по наследству.
– Под этим дубом ещё мои деды и прадеды, великие пауки-крестовики, мотыльков ловили!… А потому все должны меня слушаться и бояться!… – не раз кричал он на тех крохотных зверушек и насекомых, которые по неосторожности заходили на якобы его территорию. И горе тогда тому несчастному, кто вовремя не успел сбежать прочь. Паук тут же обматывал его своими липкими нитями и тащил в глубокую нору, которая служила ему логовом.
Помимо этого паук наплёл на поляне ещё столько огромных сетей, что стало просто невозможно ползать, летать и порхать разным червячкам, бабочкам, стрекозам и даже грузным жукам-рогачам. Паук со всеми жестокостью разделывался. Никого не жалел. Ни красавиц бабочек, ни лёгкомысленных мотыльков, ни юрких кузнечиков, ни даже бронированных жуков тяжеловесов. Всех ждала неминуемая расплата. Стоило кому-нибудь только слегка коснуться паутины, как из укрытия тут же выскакивал её хозяин и хватал очередную жертву.
И так продолжалось всё лето. Паук отъелся, стал непомерно жирным, упитанным, и даже начал лениться. К концу лета сети плёл редко, покрывал ими лишь небольшой участок, и сильно далеко от своего логова не бегал. Зато стал ещё злей и жадней. Сети свои теперь берёг более рьяно, и никому не позволял их понапрасну рвать. Кричал и ругался на всех и вся. Подует ветерок, колыхнёт паутину, а он уже и злиться.
– Ты чего это, бестолковый сквозняк, дуешь тут зазря!?… Только без толку меня беспокоишь!… А ну лети отсюда и дуй в каком-нибудь другом месте!… – разгорячившись, кричал он, будто ветер мог его слышать и повиноваться ему. Но и это ещё не всё. Вскоре стали ощущаться первые признаки осени. Начали осыпаться листья, и кое-где отпадать маленькие отслужившие своё сучки и веточки. Упадёт этакая веточка или листок на паутину и тоже заставит паука нервничать.
– Ты чего это сухая ветка на мою территорию падаешь да сети мои рвёшь!?… А ты, глупый листок, не мог что ли, спланировать куда подальше!?… обязательно надо было мне навредить!?… Ах, вы бесполезные деревяшки!… Ну не зря же дуб от вас избавляется!… – напрасно кричал он, ругая безмолвные веточки, сучки да листики. А тут вдруг ещё и жёлуди созревать начали, и тоже давай на землю сыпаться. И конечно они попадали на сети паука. Отчего, разумеется, сетей становилось всё меньше и меньше, крушили их жёлуди. И тут уж паук совсем рассвирепел. Всю свою деликатность напрочь потерял. Ругает желуди, на чём свет стоит.