ГОЛОС звучал, перекатываясь в головах людей громовыми волнами.
– Службе Обеспечения Эксперимента приступить к созданию темпоральной матрицы!
– Докладывает Служба Обеспечения Эксперимента: сканирующая линза создана, процесс обнаружения и локализации объектов запущен. – После длящейся вечность паузы, заполненной стуком метронома, ГОЛОС продолжил: – Обнаружено и локализовано шестнадцать надводных и два подводных объекта, объекты в воздухе отсутствуют. Приступаю к процессу сканирования. Десять… двадцать… пятьдесят… восемьдесят… сто… Сканирование завершено, матрица сформирована.
– Службе Обеспечения Эксперимента приступить к трассировке темпоральных узлов-реципиентов.
– Докладывает Служба Обеспечения Эксперимента. Трассировка темпоральных узлов инициирована. Первый доступный узел-реципиент – 4 января 1942 года от рождества Христова, координаты: сорок четыре дробь тридцать один в Гринвичской системе координат. Второй доступный узел-реципиент – 11 октября 1917 года, координаты: пятьдесят девять дробь двадцать. Третий доступный узел-реципиент – 9 февраля 1904 года, координаты: тридцать семь дробь сто двадцать пять. Четвертый доступный узел-реципиент – 5 июня 1877 года, координаты: тридцать девять дробь двадцать пять. Остальные энергетически доступные темпоральные узлы-реципиенты заблокированы логическими запретами первого и второго уровней.
– Выявленные темпоральные узлы-реципиенты санкционированы, Службе Обеспечения Эксперимента приступить к процессу копирования матрицы.
– Служба Обеспечения Эксперимента к процессу копирования матрицы приступила. Первая копия – готово, копирование успешно! Вторая копия – готово, копирование успешно! Третья копия – готово, копирование успешно… Четвертая копия – готово, копирование успешно… – ГОЛОС хихикнул и в манере хорошо вышколенной стюардессы продолжил: – Дамы и господа, а также товарищи, наш рейс прибыл в 1877 год, за бортом 5 июня означенного года по григорианскому календарю, сто километров южнее острова Лемнос. Командир корабля и экипаж прощаются с вами и просят сохранять спокойствие и мужество. О своих семьях не беспокойтесь, о них позаботятся ваши Оригиналы. – ГОЛОС посуровел. – Делайте что должно, и да свершится что суждено! Аминь!
Раннее утро… Над водной гладью Эгейского моря медленно расползалось линзообразное облако странного грязно-желтого тумана. Вот клочья его подхватил легкий утренний ветерок, и перед глазам моряков приближающегося Средиземноморского флота Оттоманской империи предстали несколько лежащих в дрейфе кораблей с безвольно обвисшими андреевскими флагами.
Командующий флотом вице-адмирал Гуссейн-паша, рассматривавший русские корабли с мостика флагманского броненосного фрегата «Османие», отдал подзорную трубу адъютанту и огладил пышные усы.
– Аллах сам отдает неверных в наши руки. Судя по виду этих кораблей, у русских собак закончился уголь, и теперь они в нашей власти. И к тому же я не вижу у этих московитов не только парусов с мачтами, но и достойных нашего внимания орудий. Гладстон-бей, – обратился он к британскому офицеру командовавшему «Османие», – прикажите сделать выстрел – может, эти собаки сдадутся без боя?
Не имея перед собой достойного противника, на Средиземном море турецкий флот в основном занимался перевозкой войск из Египта на Балканский театр военных действий. Опасаясь действий русских рейдеров, турецкое командование задействовало для этой операции даже тяжелые батарейные броненосные фрегаты, вооруженные многотонными дульнозарядными нарезными пушками системы Армстронга – тот еще кошмар.
Сейчас на борту турецких кораблей было десять тысяч пехоты, пять тысяч кавалерии и двадцать пушек, которых египетский хедив любезно предоставил своему повелителю для войны с неверными. Воинство хедива расположилось на палубах турецких кораблей, а в трюмах деревянных пароходофрегатов ржали лошади.
Не имея собственных, хорошо подготовленных морских офицеров, турки пригласили к себе в качестве инструкторов и командиров кораблей офицеров британского королевского флота. Вряд ли это им сильно помогло: британский флот в это время больше казался, чем был. Вот и сейчас, отдав приказ выстрелить из носовой девятидюймовки, коммодор Гладстон лихорадочно соображал, почему это вдруг при виде русских кораблей у него в душе появилось нехорошее предчувствие. И этот странный туман – что же он ему напоминает?
Его мучительные размышления закончились сами собой в тот момент, когда пушка на «Османие» все-таки выстрелила в направлении двух русских кораблей, оказавшихся в пределах дальности орудий турецкого фрегата. А тем временем из таинственного желтого тумана появлялись все новые и новые русские корабли… Причем некоторые из них своими размерами превосходили турецкие, а один был вообще громадиной – даже больше, чем знаменитый парусно-колесный гигант «Грейт Истерн».
Ни турецкий адмирал, ни его британские советники не могли знать, что корабли русской эскадры появились здесь всего несколько минут назад, а желтый туман – это остатки внешней оболочки распадающегося темпорального кокона. Не знали они и то, что с того самого момента, как этот кокон начал разрушаться, на кораблях снова ожили радары, сонары и прочая электроника. Боевые информационно управляющие системы, обнаружив в опасной близости от эскадры сборище не отвечающих ни на какие запросы кораблей, включили автоматические сигналы тревоги. Вообще-то и до переброса управляющая автоматика была настроено довольно параноидально, да и люди, в общем-то, знали, куда идут. Поэтому тревогу никто не отключил и, услышав сигнал, на боевые посты с топотом рванулись матросы и офицеры.
После ЭТОГО головы у всех ныли, как после недельного запоя. Контр-адмирал Ларионов, борясь с этой болью, мучительно соображал: «Если это действительно 1877 год, то… Российская империя воюет с Турцией, и, само собой, надо быть на стороне наших предков…»
Когда штурман «Адмирала Кузнецова» доложил, что потеряна связь с навигационными спутниками, причем всех систем сразу, адмирал только отмахнулся. Из боевых кораблей в ближней к противнику линии находятся североморцы: «Кузнецов», «Ушаков» и «Североморск». Из всех прочих кораблей шанс выйти на ударную позицию был только у «Ярослава Мудрого», но одной его башни АК-100 мало, у «Североморска» таких башен две…
Над носовой частью головного турецкого корабля (а судя по алым флагам с белым полумесяцами, это были именно турки) вспух белый клубок дыма. Через пару томительных минут, примерно на полпути между эскадрами, поднялся всплеск. Адмирал тяжело вздохнул и поднял микрофон к губам.
– Внимание! Всем кораблям, говорит контр-адмирал Ларионов! Приказываю по готовности открыть огонь на поражение по турецкой эскадре! – потом, аккуратно повесив микрофон на место, он взялся за бинокль.
Первый его взгляд назад, на «Ушакова»: обе башни уже развернуты в сторону турецкой эскадры. Следом за ним «Североморск», тоже готов к бою. Удар сердца, еще один…
И вот орудия кораблей замолотили бешеным темпом. Воздух наполнился летящей сталью. Ларионов успел перевести бинокль на флагманский корабль турок, и увидел, как его рвут на части осколочно-фугасные снаряды «Адмирала Ушакова». Капитан 1-го ранга Иванов слегка перестраховался и выделил на поражение цели типа «броненосный фрегат» водоизмещением в 6400 тонн двадцать снарядов, которые вылетели в сторону противника в течение всего восьми секунд. В штиль, с места, дистанция всего сорок кабельтовых – условия как для новобранцев на полигоне…
Из двадцати выпущенных снарядов двенадцать попали в цель. Легко пробивая 114–127 мм слой мягкого железа, который в те годы гордо именовался броней, они взрывались внутри корпуса обреченного корабля. В конце всей этой вакханалии разрушения один из снарядов добрался-таки до бомбового погреба, и косматый шар багрового пламени разнес броненосный фрегат британской постройки на куски. В воздух они взлетели вместе с Гуссейн-пашой, британскими офицерами, турецкой командой и египетскими солдатами.
А «Североморск» короткими злыми очередями посылал снаряд за снарядом в конец турецкого ордера, и там факелами вспыхивали деревянные пароходофрегаты.
Потеряв с ходу свой флагман, турецкие корабли сделали попытку развернуться, подставляя борта под огонь русской артиллерии. Два броненосных корвета столкнулись, и теперь, охваченные пламенем, тонули, быстро погружаясь в синие волны Эгейского моря.
Зря контр-адмирал Ларионов беспокоился о том, что больше половины его боевых кораблей бездействуют. В принципе на всю турецкую эскадру хватило бы и одного «Ушакова». Через полчаса на поверхности моря остались только русские корабли, плавающий мусор и головы турецких матросов, цеплявшихся за обломки своих некогда грозных кораблей.
Контр-адмирал Ларионов приказал прекратить стрельбу, спустить катера и собрать уцелевших турецких «водоплавающих». Особый интерес он проявил к людям в турецкой военной форме, но с ярко выраженной англосаксонской внешностью. Кроме того, через час на борту «Адмирала Кузнецова» в адмиральском салоне был назначен Военный Совет. Сообщение о военном совете было отправлено по звукоподводной связи, и, ко всеобщему удивлению, через несколько минут из волн появились рубки двух подводных лодок. Одна из них была дизель-электрической лодкой «Алроса» с Черноморского флота, типа Кило-II (по натовской классификации – «Черная дыра»). Другая – непонятно как взявшаяся здесь АПЛ «Северодвинск», типа «Ясень», которая пока еще не была принята флотом и находилась в процессе государственных испытаний, но при этом несла на борту не массогабаритные макеты вооружения, а полный комплект ракетоторпед «Калибр» и ракет Х-101/102. Наличие последних означало, что лодка уже была подключена к пресловутому «черному чемоданчику».
Теперь забота об этих восьми ядерных зарядах и четырех ядерных «Вулканах» на «Москве» легла на плечи контр-адмирала Ларионова.
В основном именно на эти темы он собирался поговорить с командирами кораблей на Военном Совете. Также были приглашены полковник Антонова, полковник Бережной и другие командиры частей, личный состав и техника которых перевозилась на «Колхиде», «Смольном» и «Перекопе». Надо было принимать какое-то решение – куда идти, что делать, как и с кем воевать.
Первую кровь туркам они уже пустили, но было это все сумбурно, суматошно и как-то бестолково, больше смахивая на пьяную драку, а не на правильное сражение. И только «антикварность» противника спасла соединение от потерь. В дальнейшем все операции должны проходить более-менее в соответствии с разработанными планами, а не так, как сейчас.
Контр-адмирал догадывался, что их «приземление» из будущего рядом с турецким флотом было одним из испытаний «экспериментаторов». Попались бы они ему в руки! А раз это невозможно – за все будут отвечать турки, ну и англичане, конечно, за компанию.
Контр-адмирал Ларионов прохаживался перед собравшимися в адмиральском салоне офицерами. Тишина стояла такая, что был слышен тихий шум принудительной вентиляции.
– Товарищи офицеры, не буду вдаваться в подробности «эксперимента», невольными участниками которого мы оказались, – начал он. – В общих чертах вы и так все знаете, ибо ГОЛОС был слышен всем. Своего рода система общего оповещения – куда более эффективная, чем те, что установлены на наших кораблях. Теперь об военно-политической обстановке. В окружающем нас мире месяц с небольшим, как началась Русско-турецкая война. Та самая, в которой была Плевна, Шипка и так и не взятый из-за страха перед Британией Константинополь. Мы тоже только что слегка отметились в этой войне. Как нам удалось выяснить, скорее всего, на нас вылез Средиземноморский флот Турции…
– Товарищ контр-адмирал, – поднял руку командир эсминца «Быстрый», капитан 1-го ранга Иванов, – разрешите поправку? У меня такое ощущение, что это не турецкий флот «вылез» на нас, а нас «подкинули» ему навстречу. Оттого все и произошло так скоротечно и сумбурно.
– Возможно, что и так, Михаил Владимирович, – ответил контр-адмирал, – но это отнюдь не отменяет того факта, что в Средиземном море у турок флота уже нет.
– Зато есть у англичан, товарищ контр-адмирал. – Из группы сотрудников разведки, стоящих в задних рядах, вышел пожилой мужчина с коротко подстриженной седой бородой. Рукава его рубашки защитного цвета были закатаны до локтя, открывая сильные мускулистые руки. – Корреспондент ИТАР-ТАСС Александр Тамбовцев, или же, если вам будет угодно, капитан Тамбовцев ПГУ КГБ СССР. – Журналист обвел взглядом собравшихся офицеров. – Видите ли, товарищи, военная история России – это мое хобби, можно сказать, вторая специальность. Потому-то любезная полковник Нина Викторовна Антонова и пригласила меня на этот военный совет, ибо никто из присутствующих здесь офицеров разведки не готовился к прошлым войнам. И если операции и сражения времен Великой Отечественной войны еще как-то разбираются в военных училищах и академиях, то более ранние войны отданы на откуп историкам. Ну а информация, хранящаяся в моем ноутбуке, была бы бесценна как для русских, так и для турецких штабистов. Итак, война за освобождение Болгарии (и не только ее) от османского ига. Обстановка на 5 июня 1877 года. На европейском ТВД линия соприкосновения русских и турецких войск все еще проходит по Дунаю. На русской стороне в самом разгаре подготовка к переправе, которая должна произойти через три недели в окрестностях Зимницы. Это прямо в центре русско-турецкого фронта. Еще через неделю падет Никополь. Если мне не изменяет память, Осман-паша с 20-тысячной армией все еще находится в крепости Видин, это на стыке болгарской, румынской и австрийской границ. После переправы русских войск через Дунай он успеет со своей армией форсированным маршем дойти до Плевны. И из-за этого война затянется на лишних полгода.
На Кавказском театре военных действий обе армии уже начали активные действия. Турки взбунтовали горцев, а русская армия, перейдя границу, начала продвижение к Карсу. Кстати, именно сегодня турками взята в осаду крепость Баязет. Да-да, та самая, о которой писал Валентин Саввич Пикуль. На Черном море господствует турецкий флот, основные его базы – Батум-кале и Варна. Господствует настолько, что турки всю войну не прерывали регулярные грузопассажирские перевозки по Черному морю. Вот и вся военно-политическая обстановка.
Кроме того, у России в Европе практически нет союзников, Франция после поражения в франко-прусской войне и Парижской коммуны обессилена и боится каждого шороха. Все остальные страны нейтральны (в лучшем случае), а в худшем, мечтают при поражении России в этой войне ударить нам в спину. Особо в этом деле надо отметить Великобританию и Австро-Венгрию. Вероятность их вступления в войну на стороне Турции достаточна реальна. Союзники же России, сербы и румыны – еще те проститутки, и постоянно смотрят, откуда дует ветер. Вот вкратце и вся политинформация.
– Понятно, товарищ Тамбовцев, спасибо! Коротко и ясно. – Контр-адмирал побарабанил пальцами по своему столу. – Но напомните нам, пожалуйста, внутриполитическую обстановку в России на данный момент.
– Она такова. На Российском троне сидит государь Александр II. Его ближайший помощник – канцлер Горчаков. Оба уже стары, оба придерживаются весьма либеральных взглядов в стиле Путин-лайт. Наследник престола – Великий Князь Александр Александрович, будущий император Александр III, тот самый, который сказал: «У России только два союзника – Армия и Флот». Он придерживается прямо противоположных внутриполитических взглядов, чем его отец, и в либеральной и советской историографии закреплен как оголтелый реакционер.
– Ну что же, Путин-лайт – это все же лучше чем Ельцин-хард, – сострил адмирал, разрядив обстановку. – А если серьезно, то присягу я не нарушал и нарушать не собираюсь. Другие мнения есть? – Собравшиеся ответили молчанием. – Отлично! Следовательно, присягнув России, я должен за нее воевать, а значит, объявляю соединение находящимся в состоянии войны с Оттоманской империей. А начнем мы с создания операционной базы. – Контр-адмирал подошел к карте. – Практически у нас под носом расположен остров Лемнос, как пробкой затыкающий вход в Дарданеллы. Остров населен в большинстве своем православными греками, в настоящее время с большой симпатией относящимися к Российской империи. На борту «Колхиды» имеется оборудование, а на «Смольном» и «Перекопе» персонал, предназначенный для расширения нашей базы в Тартусе. Что вы скажете, товарищ Тамбовцев, нет ли у вас информации о том, что собой представляет турецкий гарнизон на этом острове?
– Товарищ контр-адмирал, точной информации нет, – ответил тот, – но известно, что все турецкие регулярные войска были отправлены на фронт, а охранять порядок в тылу, особенно в христианских областях, остались банды башибузуков. Войска эти – напрочь отморозки, недаром слово «башибузук» в переводе с турецкого означает «неисправная голова». То есть, говоря современным языком – «безбашенные». Набирали их в семидесятые годы девятнадцатого века из эмигрировавших в Турцию северокавказских абреков. Что это за публика – те, кто побывал в горячих точках на Северном Кавказе, может себе представить. Так что занятие Лемноса может выглядеть, как своего рода продолжение «контртеррористической операции». И еще одно: воевать с Турцией на стороне России, во исполнении присяги – дело совершенно святое. Но мы приносили присягу России, а не государю-императору Александру II, поэтому идти в прямое подчинение к тамошним деятелям… я бы считал недальновидным. А вот вступить с царем в переговоры, уже контролируя определенную территорию, было бы весьма полезно. Кстати, при царице Екатерине II в этих краях существовала целая российская губерния. Да-да, ни много, ни мало! На островах Эгейского моря, отвоеванных у турок, базировалась в течение нескольких лет эскадра адмирала Спиридова. Столицей островной губернии был остров Парос. Здесь русские корабли чинились, получали провизию и боеприпасы, команды их отдыхали перед выходом в поход. Дарданеллы были практически наглухо заблокированы, и турки ничего с этим не могли поделать. В этой островной российской губернии были организованы русские школы для греческих ребятишек, которые позднее, получив звания офицеров российской армии и флота, отличились в следующей русско-турецкой войне. Все это назло матери похерил Павел I. Почему бы не повторить опыт предков? Взять, к примеру, предложенный вами остров Лемнос. Остров большой, площадь – четыреста восемьдесят квадратных километров. На острове есть удобные бухты для стоянки кораблей, население в основном греческое, то есть, как вы правильно заметили – сочувствующее русским. Именно здесь можно заложить нашу военно-морскую базу. Отношения с Россией установить как союзнические. Мы воюем с врагами России, а Санкт-Петербургские власти не вмешиваются в наши дела. Заняв эти острова, можно контролировать все Эгейское море, и даже все Восточное Средиземноморье. Ну и, соответственно, устанавливать свою власть над окрестными территориями. Теперь о снабжении… Продукты питания можно покупать у греков и жителей малоазийского побережья Турции. Ведь там, помимо турок, проживает много армян и тех же греков, которые, как я уже говорил, хорошо относятся к русским. Да и сирийские арабы тоже настроены антитурецки, и с удовольствием будут – за деньги, разумеется – поставлять нам продовольствие.
– Вопрос только в том, где взять местные деньги, – хмыкнул контр-адмирал Ларионов, – я не думаю, что кого-нибудь из них устроят российские рубли из кассы соединения. И даже евро с долларами.
– Товарищ контр-адмирал, – вышел вперед полковник Бережной, – деньги в большом количестве имеются в Стамбуле, который, как говорится, есть город контрастов. Веками турки грабили свои европейские и азиатские владения и свозили туда сокровища. Пусть государственная казна пуста, но есть личная сокровищница султана, а также отдельные богатенькие османские буратины, немало награбившие в Болгарии, да и не только в ней. В конце концов, как говорил один из военачальников, деньги – это война, а война – это деньги.
– Все это, конечно, хорошо, но Стамбул не Лемнос, и гарнизон там малость побольше… – возразил Ларионов.
– Кстати, – добавил Тамбовцев, – в самом Константинополе сейчас практически нет войск, кроме двенадцатитысячной султанской гвардии. Солдаты ночуют в глинобитных казармах, расположенных неподалеку от султанского дворца в Долма-Бахче…
– Товарищ контр-адмирал, – не торопясь встал командир авиагруппы «Адмирала-Кузнецова» полковник Хмелев, – разрешите один вылет с пятисоткилограммовыми ОДАБами, и мы сделаем так, что эти двенадцать тысяч так в казармах и останутся. Навечно… И если там в гарнизоне действительно нет других войск…
Полковник Бережной переглянулся с летчиком, потом с Ларионовым.
– Вы что, товарищи?! Мы, конечно, авантюристы, профессия обязывает, но не настолько же. – Хотя… Если взять в плен султана Абдул Гамида, то тогда война кончится уже на следующий же день.
– Ага, и тогда вся Турция превратится в одну большую Чечню, – добавила полковник Антонова, – в каждом вилайете будет свой султан, и еще с десяток полевых командиров помельче, желающих стать этим самым султаном. Если не найдется какой-нибудь умный и беспринципный паша, вроде Кемаля Ататюрка. Хотя, конечно, можно попробовать, потому что в нашей команде, кажется, есть свой «Ататюрк», российского розлива.
– Вот и решено! – подвел итог контр-адмирал Ларионов, – операцию по захвату острова Лемнос готовит командир батальона «Севастополь» майор Осипян. Полковники Бережной, полковник Хмелев, майор Смирнов и майор Гордеев, ваше задание – проработать план операции по нейтрализации гарнизона Стамбула и захвату в плен султана, что явится первой фазой по овладению Константинополем. Во второй фазе операции к ним присоединятся батальон «Балтика» и батальон «Севастополь», сдавший позиции на Лемносе комендантской роте базы. Все ясно? Ну а с таких позиций можно будет и с самодержцем Всероссийским поговорить. И не как нищебродам залетным, а как людям солидным, с капиталом и недвижимостью. Все остальные получат поставленную задачу в виде боевого приказа, а посему все свободны…
Присутствующие уже начали расходиться, когда адмирал добавил в уже привычном ему стиле:
– А вас, товарищ Тамбовцев, я попрошу остаться.
Когда мы остались наедине, адмирал пару минут задумчиво ходил по салону, а потом вдруг спросил:
– Александр Васильевич, как вы думаете, каковы вообще наши перспективы в этом времени? Конечно, как военно-морское соединение мы можем уничтожить любой военный флот мира, но, простите, это даже не из пушки по воробьям, это атомной бомбой по тараканам. Да и на суше наши парни могут немало дров наломать, особенно в радиусе досягаемости палубных бомбардировщиков, но… ресурс. Кончатся топливо и боеприпасы, хотя при некоторых материальных и интеллектуальных затратах этот ресурс возобновимый. Но вот запчасти к технике и вооружению здесь еще никак не произведешь… Паршивый затвор к «калашу» не сделать. Короче так, Александр Васильевич, начистоту… Наше соединение рассчитано на полтора-два месяца автономных активных действий, исходя из запасов топлива и боеприпасов, или полгода по ресурсу ЗИПов. И все. – Он внимательно вгляделся в мое лицо. – Вы человек опытный, как журналист – в первую очередь, в общении с людьми. Мы же люди военные, атака-оборона, профессия обязывает. Если и проявляем хитрость и предусмотрительность, то особого рода. От вас же мне нужна помощь в сфере политики, раз уж подобное занятие для нас стало неизбежным. Ведь даже предстоящий захват острова Лемнос и Проливов с Константинополем – шаг сугубо политический, и вызовет большой шум, как в Петербурге, так и в прочих столицах.
Я медленно прошелся туда-сюда по салону и сказал:
– Виктор Сергеевич, конечно, вы правы: шаг, который нам предстоит сделать, является и политическим, но без него нам никак. Да и Александр II, может, на людях и поморщится, но в душе останется доволен. В этом случае будет выполнено и Рейхштадское соглашение – то есть Российская Империя будет непричастна к захвату Проливов, да и сами Проливы будут находиться под дружественным контролем. Ведь это соглашение заключали австрийский и российский императоры. А с нас какой спрос? Теперь, товарищ контр-адмирал, о дружественности. Нам нежелательно идти в прямое подчинение – хоть к Александру II, хоть к будущему Александру III. Царский двор – это еще тот серпентарий. Нравы там царят жестокие, все интригуют против всех, а упавшего дружно топчут. Тамошние порядки не для наших людей, выросших в значительной мере на советских ценностях. Мы должны иметь общий с Империей внешнеполитический курс, быть лояльными к ней в военном плане, и одновременно проводить свою, совершенно независимую внутреннюю политику. Теперь по ресурсам и территории… Больше всего дня нас подходят сами Проливы – с островом Лемнос как передовой базой, и по куску европейского и азиатского берега с городом Измиром. То, что мы можем это захватить, я не сомневаюсь, а вот удержать эту территорию возможно, только опираясь на местное население. Товарищ контр-адмирал, мы как-то отвыкли сортировать людей по вероисповеданию. Но это не просто констатация того, в какой храм человек ходит молиться – это то, какой у него менталитет, совместим ли он с нашим в принципе или нет. Славян на этой территории почти нет, но это, может быть, даже и к лучшему. Достаточно вспомнить кровавую резню сербов во время распада Югославии, трагическую судьбу Слободана Милошевича, преданного и проданного своими соотечественниками гаагским упырям за обещание неких преференций, которые сербы, кстати, так и не получили, и прочие жуткие реальности Балкан в XXI веке.
Греки были к России гораздо лояльней, но, к сожалению, мы их несколько раз предали. Один раз после смерти Екатерины Великой, когда вместе с Турцией занялись войной с Францией. А Республику Семи островов, образованную на отвоеванных Ушаковым территориях, Александр I передал Наполеону, а позднее все Ионические острова попали под тяжелую лапу британского льва. Другой раз – во времена Николая I, когда греки получили в качестве короля Оттона Баварского, а потом Вильгельма Датского – фактически отдали их в руки англичан. Потом – в этой войне, когда не оправдались их надежды в освобождении островов… Ну а Советская Россия оказала Турции помощь в войне с «англо-греческими интервентами». И Кемаль устроил в 1922 году резню грекам и армянам в Смирне. Тогда под звуки турецкого духового оркестра, заглушавшего крики людей, безжалостно убиваемых турецкой солдатней, на виду у эскадры европейских судов, стоявших в гавани Смирны, были вырезаны около двухсот тысяч человек. Думаю, этого достаточно. Для удержания желательных территорий нам понадобится корпус вспомогательных войск, вооруженных трофейным оружием. Не тем барахлом времен Наполеона, которым вооружены башибузуки, а новыми винтовками английского и американского производства, которыми вооружена регулярная турецкая армия. Ну и, конечно, выучка, приближенная к выучке наших морских пехотинцев. Для контроля границ на первом этапе хватит одной дивизии в десять-пятнадцать тысяч штыков. И главное – лояльность: эти люди должны верить нам, как Божьим посланцам, от нас должна зависеть жизнь их семей. Здесь с эти серьезно. Теперь о Российской империи… Во-первых, нынешний император хотя человек и неплохой, но на старости лет его либерализм уже порой доходит до маразма. Под стать ему и канцлер Горчаков. На Берлинском конгрессе они с такой легкостью сольют плоды побед русского оружия, что просто диву даешься. Пусть им и грозили чуть ли не мировой войной, но ведь можно же было поблефовать. Напомнить, к примеру, некоторым судьбу Наполеона…
– Насчет мировой войны пусть не беспокоятся, – буркнул Ларионов, – это моя профессия. Пусть император пришлет желающих повоевать к нам – мы их обучим хорошим манерам. От Триеста «Сушки» с бомбами долетят до Берлина, а от Марселя – до Лондона и Парижа. Я уже молчу про Вену. Ради такого случая насколько возможно поэкономим ресурс.
Я кивнул и сказал:
– Если в этой войне будет осада Плевны, можно будет показательно, на глазах военных атташе – как их называют сейчас, агентов – разнести эту крепость по камешку, тогда вся Европа застынет в позе испуганной мышки. Но это детали. Суть же не только в страхе перед европейской военной силой, но и в обилии при дворе, и вообще в «обществе», всяческих «филов». Франкофилы, англофилы, пруссофилы, австрофилы… Короче, все это очень похоже на тусовку наших рукопожатых правозащитников, только хозяева у них разные и ненавидят они друг друга люто. Русофилы есть только в окружении цесаревича Александра Александровича, но там это выливается в такие перегибы, такую кондовую реакцию… Фамилию Победоносцев вы наверняка слышали… Так вот, идеи у этого дядечки вполне правильные, патриотические, а вот их воплощение извращено до предела. Можно сказать, его идея «подмораживать» российское болото и привела к росту революционного движения. Хочешь превратить болото в твердое место – надо сваи забивать, да камень с песком сыпать, а не морозить. Природу не обманешь, весна обязательно придет. Если не удастся переубедить Наследника, то отношения с Империей у нас будут умеренно прохладные: при папе по одной причине, при сыне – по другой.
Адмирал махнул рукой.
– Ну да ладно, Александр Васильевич, вы человек опытный, будущий Александр III тоже не дурак – надеюсь, вы его распропагандируете. А что касается этого Победоносцева, то попросим товарища Бережного, и его люди устроят ему геморроидальные колики с летальным исходом.
Я вздохнул.
– Этим лучше не увлекаться, поскольку нам частенько придется прибегать к таким методам за пределами нашего богоспасаемого отечества, и желательно не наводить никого на ненужные мысли… – Помолчав, я добавил: – Так все-таки Лемнос, Виктор Сергеевич?
– И Лемнос тоже, Александр Васильевич. Я подумал, что не стоит туда наваливаться всей массой – точно будет из пушек по воробьям. Выделим один БДК с черноморцами, «Ярослава Мудрого» для огневой поддержки, ну и «Колхиду», «Смольный», «Перекоп» и «Енисей» с буксирами да с танкерами, чтоб под ногами не путались, пока Босфор с Дарданеллами воевать будем. Форты Дарданелл будем не захватывать, а уничтожать. Они ничего не смогут сделать против огневой мощи орудий «Ушакова» и «Москвы». Правда, на перешейках надо будет высадить десанты, чтоб телеграф перерезать, да гонцов отлавливать. Потом и очередь Константинополя с Босфором наступит. Операция планируется в стиле блицкрига, так что готовьтесь. На днях будете беседовать от моего имени с царем или наследником. С кем именно, еще раз хорошо подумайте. А сейчас извините, – Ларионов посмотрел на часы, – меня уже ждут в оперативном отделе.
День уже клонился к закату, когда наш БДК «Калининград» подошел к острову Лемнос с западной стороны. Этот маленький кусок суши, как висячий замок, был способен намертво запереть ворота Дарданелл. Как сказал адмирал Ларионов, когда ставил мне задачу, «этот остров с преимущественно греческим населением должен стать нашей тыловой базой и нашим опорным пунктом».
Низко стоящее солнце заливало оранжевым светом аквамариновую гладь Эгейского моря, густые кедровые леса на склонах гор, да поднимающиеся амфитеатром вверх белые домики под красными черепичными крышами греческого селения с нежным женским именем Мирина. В такую погоду хочется лежать на белом песчаном пляже в обнимку с молоденькой девушкой, а совсем не воевать… Но надо!
Глубины тут большие, берег крутой, а пляжи узкие, поэтому сбрасывать нас будут у самого берега. Так что можно еще постоять на верхней палубе и полюбоваться на пейзаж. Вот взгляду почти полностью открылась маленькая бухточка Мирины. А там – стоящий на якоре то ли паровой корвет, то ли фрегат, короче, нечто парусно-деревянное с длинной дымовой трубой и огромными колесами по бортам. На корме лениво полощется багрово-кровавое полотнище с полумесяцем – стало быть, турок, скорее всего, посыльный из так называемой Дарданелльской эскадры.
Поднимаю бинокль. Вот засуетились, забегали матросики в красных фесках. Это они зря, голубчики, им бы флаг спустить и принять позу «Ку»… Но поздно: в их сторону уже повернулась носовая башня «Калининграда», и длинная очередь осколочно-фугасных 57-миллиметровых снарядов хлестнула по деревянному корпусу корабля. В небо взметнулись языки пламени, над бухтой пополз жирный черный дым.
Ну все, пора вниз… Начались пляски бешеных драконов. Пока бежал по трапу, перепрыгивая через ступеньки, успел подумать: а как там мой брат-близнец, родная душа, в ледяном крымском январе бьется с вермахтом?
Трюм заполнен приглушенным гулом работающих на малых оборотах двигателей. На моей БМП ребята уже закрепили большой андреевский флаг. Вскакиваю на броню, и после трех прыжков бросаю себя в командирский люк. Торчу из него по пояс, как статуя Командора. Створки десантных ворот широко распахиваются, впуская внутрь танкового трюма дневной свет. Командую: «Вперед!» – и захлопываю люк. БМП рванулась вперед и нырнула в воду. Заработал водомет, и машина поплыла к берегу, как лебедь белая.
Я приоткрыл башенный люк. Ах ты, мать твою – соленые брызги-то прямо в лицо! Но ничего, водичка-то экологически чистая, без пестицидов, солей тяжелых металлов и прочей гадости. Вся проблема – только утереться.
Ветер подхватывает флаг: белое полотнище с косым андреевским крестом разворачивается во всю ширь, будто говорит, как когда-то говорил князь Святослав жившим в этих краях ромеям: «Иду на вы!»
Быстро плывем к маленькому пляжику в глубине бухты: остальные берега обрывистые, там на берег не выйдешь. Ага, и по самым этим берегам бегают какие-то малоприятные мохнорылые личности в красных фесках и палят в нашу сторону из древних даже для этих времен карамультуков.
А на военном корабле пожар разгорается, но как-то без особого энтузиазма. Да и тушат его там, кажется – вон матросы с ведрами бегают… А это еще что такое? Ворочают орудие на палубе в нашу сторону?! Непорядок!
Берусь за ТПУ и вызываю своего наводчика
– Кандауров!
– Да, тащ капитан? – глухо отзывается в наушниках.
– По фрегату – осколочно-фугасным!
– Это корвет, тащ капитан! – Слышу, как этот негодяй хихикает.
– Ну, значит, по корвету – одна хрень, лишь бы горел! – Хочется и материться, и смеяться одновременно.
– Так точно, тащ капитан, готово! – слышу, как внизу лязгает механизм заряжания.
– Огонь!
Пушка ухнула и… Снаряд угодил в разложенные на палубе холщевые мешочки с пороховыми зарядами.
Вы никогда не плескали ведро бензина в почти потухший костер? Зрелище, я вам скажу, замечательное. Огонь стеной до неба. Пересохшее дерево корпуса этого корвета вспыхнуло, как облитое бензином. А по берегу с палящими по нам башибузуками ударили пулеметы и автоматические пушки. Правильно – это были именно башибузуки, ибо видно, что одеты они не в синюю форму регулярной турецкой армии, а кто во что горазд. Самодельные воины Аллаха все куда-то попрятались сразу после того, как пару человек разнесло в кровавые клочки прямыми попаданиями 30-мм снарядов, и еще бесчисленное множество было убито и ранено более банальными способами.
И вот гусеницы цепляют за дно – и мы, машина за машиной, выходим на берег. Если верить древнегреческим мифам, где-то в этих краях впервые вышла на берег богиня Афродита. И хоть наши БМП не столь красивы, но рады им местные куда больше, чем какой-то там Афродите.
Мои парни спешиваются, и рассыпаются по окрестностям. Узкая улочка, змеей поднимающаяся в гору, приводит нас на небольшую площадь… Место власти, три в одном: дом раиса, небольшой базарчик и эшафот с расставленными вокруг кольями, на которые насажены головы казненных. Между прочим, там были и женские, и даже детские головы. Оттоманская Порта во всей ее красе!
Тут мне казачья кровь в голову и ударила. И, кстати, не мне одному! Все вокруг стало багровым, в ушах заревело. Бей их, гадов!
Помню, что моя БМП молодецким ударом вынесла ворота в доме и ворвалась во двор. Подхватив автомат, выпрыгиваю из люка и кидаюсь в драку. Выстрелы из древних пистолей, и короткие автоматные очереди в ответ. Орущие бородатые лица, падающие мне под ноги после каждого выстрела, и пуля из древнего пистоля, угодившая в грудную пластину бронежилета. Ух-ты, больно-то как – будто конь лягнул!
Отбираю у глупой девки разряженный пистоль, потом кинжал. Безоружная, она визжит, царапается и кусается, как дикая кошка. Но ничего, у нее это пройдет. Придавливаю на шее мало кому известную точку – и дочка раиса мешком оседает на пол. Почему дочка? Да одета она слишком шикарно, и украшений на ней на целую ювелирную лавку. Рев в ушах стихает.
– Тащ капитан! – передо мной стоит старшина Ячменев. – Все, кончилось, всех… – он замялся, – порешили!
– Отлично! – я провел рукой по оцарапанному лицу, – кого-нибудь, кроме этой стервы, живьем взяли?
– Толстяка одного – местные говорят, что он здесь начальник… Ну и еще пару слуг, которые сныкались и не отсвечивали.
– Постой, Ячменев, ты что, и по-гречески умеешь? – не понял я.
– Да нет, тащ капитан, – он пожал плечами, – там в подвале – зиндане здешнем – один грек сидит, то есть сидел. Так он говорит, что купец, до войны в Одессе часто бывал. По-русски болтает будь здоров, только вот странно как-то. Диметриос Ок… Он… Ом… – Блин, не помню дальше…
– Может Онассис? – пошутил я. – Тоже купец, между прочим, был знатный. Ну что же, веди к своему Диметриосу.
Меня казнят завтра на рассвете. Во всяком случае, так сказала мне эта жирная скотина, Саид-бей Миринский. Он долго и старательно перечислял все муки, которые падут на голову «неверной собаки», то есть на мою. Ну, терять мне было нечего, и я сказал ему, что лучше сто раз быть молодой и злой собакой, чем один раз старой жирной свиньей.
Перечисление моих завтрашних мук прервал мальчик-бача, который принес хозяину новость о том, что к Мирине подходят два корабля… Скорее всего, из флота инглизов, ибо в турецком флоте таких больших и красивых кораблей нет.
Кряхтя, бей встал с мягкой обшитой шелком подушки и приказал своим слугам бросить меня в земляную яму, где содержатся враги султана и его, а сам… Нет, что вы, этот бурдюк с жиром давно никуда из дома не выходит, и покинет его он только на погребальных носилках. А встречать английские корабли он послал своего младшего сына Селима. Меня же снова бросили в зловонную яму, распорядившись не кормить и не поить «христианскую собаку».
«Что ж, – решил я, когда над моей головой со скрипом опустилась ржавая решетка, – раз уж меня оставили в покое, то стоит попытаться поспать, ибо завтра будет трудный день…» И я улегся на кучу грязной, вонючей и сырой соломы.
Но сон не шел. И я начал вспоминать свое детство. Отца, Ивана Антоновича Никитина – таким, каким он был во времена моего детства: артиллерийский офицер, красавец, душа компании… Мать, Елена Ономагулос – статную черноволосую гречанку, дочь купца и рыбопромышленника.
История любви моих родителей изобиловала совершенно шекспировскими страстями. Но все обошлось счастливее, чем у Ромео и Джульетты. Строгий командир полка дал разрешение на женитьбу поручику Никитину, и суровый отец простил свою юную дочь, посмевшую влюбиться в молодого русского офицера без его ведома и разрешения. А ведь время тогда было еще то, 1847 год, царствование государя-императора Николая Палыча. Строгость нравов жесточайшая.
На следующий год, аккурат через девять месяцев после свадьбы, родился и я. От отца мне достались серые глаза и четкий очерк скул, от матери – густые вьющиеся черные волосы и смуглая кожа. Следом за мной родились Мария, Леонид, Александр, Елена…
Но сначала была война. В 1854 году мы бежали из Евпатории от высадившихся там турок, англичан и французов. Мне было семь лет, Марии – четыре, а маленький Леонид только-только родился. Дядька Егор, отставной солдат, которого отец выбрал мне в воспитатели, едва успел запрячь бричку, подхватил на руки Марию, мать – Леонида, и мы побежали… Где-то на полпути к Симферополю нас едва не поймали татары, которые с приходом англичан позабыли о том, что они подданные русского царя.
Что они могли с нами сделать? Да все что угодно… Ограбить, убить, продать в рабство… Мать бы наверняка изнасиловали – в те годы она была очень хороша собой.
Лошади неслись во весь опор, сзади, визжа и улюлюкая, нас нагоняли татары. Дядька Егор выпалил в них из старых, еще со времен войны с Наполеоном, пистолетов. Один татарин свалился с лошади, но остальные лишь сильней завизжали и стали яростно махать над головами кривыми саблями.
И тут из-за поворота дороги, огибавшей холм, выехал казачий разъезд. Донцы-молодцы, спасители наши… Все как на картинке: синие кафтаны, барашковые шапки, бородатые лица и пики с красными флажками. Команда хорунжего; уставив перед собой пики, казаки сорвали лошадей в галоп.
Страшна сшибка конных – особенно тогда, когда одни всю жизнь готовились к войне, а другие – мечтали пограбить и поизмываться над слабыми и безоружными.
Казачки ловко насадили несколько татар на пики, а потом начали рубить их шашками, знаменитым, как позднее стали называть его, «баклановким ударом» – разрубая супостата чуть ли не пополам, от плеча к бедру. С той поры я и решил, что когда вырасту, то обязательно стану русским воином. И не просто воином, а офицером, чтобы все враги наши так же боялись меня, как эти татары – казаков. Отец мой всю войну провел в Севастополе, сражался на знаменитом Четвертом бастионе, был несколько раз ранен. А мы с матерью полтора года жили в Мелитополе у деда, старого Александроса Ономагулоса. Там-то я и научился бегло говорить по-гречески…
Потом я упросил отца, чтобы он отправил меня в кадетский корпус. Как сына георгиевского кавалера и участника обороны Севастополя, меня туда приняли на казенный кошт. Потом было Михайловское артиллерийское училище. И вот, весна 1871 года, подпоручик Никитин – строевой артиллерийский офицер, закончивший училище с отличием. И предложение графа Игнатьева, от которого я не смог отказаться.
Русской военной разведке был нужен человек, хорошо владеющий греческим языком, внешне похожий на уроженца Эллады и имеющий подготовку артиллерийского офицера. Ну и, само собой, преданный России.
Шесть лет мы готовились к этой войне, шесть лет мы собирали сведения о Турецкой армии. Саид-бей – дурак! Если бы он знал, что спрятано на моем корабле… А спрятаны там, ни много ни мало, как сведения о турецких гарнизонах в Проливах, кроки укреплений Босфора и Дарданелл, расположение артиллерийских парков и пороховых складов. Я ведь специально дразнил эту тупую скотину, чтобы к тому времени, как они начнут грабить мой каик и найдут эти бумаги, я буду уже мертв. Спасибо судьбе хоть за это…
От грустных размышлений меня отвлек звук, похожий на орудийный выстрел, за ним еще несколько таких же. «Неужто англичане салютуют туркам? – подумал я, – или турки англичанам…»
Вдруг земля чуть задрожала, наверху что-то залязгало и заскрежетало. Потом загремели выстрелы. Наверху заполошно заорали турки, а потом дом потряс страшный удар, от которого с потолка на меня посыпались комья земли и какой-то мусор.
Я услышал выстрелы – причем звучали они так, словно беглый огонь вел целый взвод стрелков, – топот ног и самые сладкие сейчас для меня звуки – родной российский мат. Только наш русский человек может так выражаться во время схватки, причем неважно, нижний чин это или офицер.
Я вскочил на ноги и прижался к стене. И вовремя – мой турецкий тюремщик сунул ствол своего кремневого пистолета сквозь решетку и выпалил в то место, на котором я только что лежал. Секунду спустя он был сбит с ног выстрелом, и, отлетев к стене, сполз по ней на землю, превратившись в кучу грязного окровавленного белья.
Наверху все стихало. Скорее всего, нападавшие разогнали банду Саид-бея, собранную из подонков и разбойников. Победители стали собирать трофеи и добивать побежденных – это я понял по одиночным выстрелам, произведенным явно в упор. Так они и про меня могут забыть! Из пересохшего горла я выдавил несколько сиплых звуков, потом прокашлялся, собрал все оставшиеся у меня силы, и заорал:
– Люди добрые, помогите! Вытащите меня отсюда!
Наверху послышались тяжелые шаги. Это не были шлепающие шаги турка, обутого в кожаные галоши без задников на босу негу. Шел человек обутый, как мне показалось, в тяжелые армейские сапоги.
– Кто там орет по-русски? – спросил незнакомец.
– Димитриос Ономагулос, купец из Афин! – ответил я, кашляя. – Выпустите меня отсюда!
– Ага, щаз!
Я не мог догадаться, это да или нет. Но откинутая в сторону решетка и спущенная вниз лестница не оставили мне сомнений. Сверху ударил яркий бело-голубой луч света.
– Теперь давай, вылазь, купец афинский…
Не очень-то удобно подниматься по лестнице, когда твои руки забиты в деревянные колодки. Но ничего, я поднялся. Дальше все было как во сне. Мои освободители оказались военными, одетыми в испятнанную угловатыми кляксами форму. Они ловко сковырнули с моих рук колодку и повели меня куда-то внутрь дома.
Когда мои глаза привыкли к свету, я смог рассмотреть более внимательно своих спасителей. Не было никаких сомнений, что это русские, причем русские солдаты. Но таких я в своей жизни не встречал еще ни разу. Дело даже не в их форме и странном вооружении – эта странность пропадала, как только к ней привыкал глаз. У меня было впечатление, что я вижу воинов, вышколенных так, что они казались частями большой и хорошо отлаженной машины, каждый из которых четко знал, что ему следует делать. В общем, это было совсем не похоже на нашу русскую армию, где за внешним блеском парадов и смотров царили беспорядок и разгильдяйство, из-за которых небоевые потери превышали потери от вражеских пуль и снарядов.
Но, с другой стороны, я шесть лет не был в России, где, как я слышал, под руководством военного министра генерала Милютина шла реформа армии. Может быть, эти солдаты из новых, уже реформированных частей?
На эту же мысль меня навели и эмблемы с андреевским флагом, нашитые на солдатскую форму. Я дернул своего сопровождающего за рукав.
– Солдат, я русский офицер, немедленно отведи меня к своему командиру!
Поздравьте меня! Я снова капитан! Контр-адмирал Ларионов издал приказ по эскадре о привлечении на военную службу офицеров запаса. И вот я опять в рядах родной «конторы»! Чувствую себя будто заново родившимся.
Но вот дело, которое мне поручили… Нет, операцию по захвату острова Лемнос Балтийский батальон морской пехоты проводит без меня. Дарданельскую десантную операцию готовят тоже без меня. Без меня самолеты с разведывательным оборудованием и беспилотники проводят воздушную разведку региона. А я… Ну чем может заняться офицер «конторы» после победоносного сражения? Я буду ассистировать мадам Антоновой – простите, полковнику Антоновой – в одном очень важном деле. Нам предстоит допросить подобранных после разгрома турецкой эскадры военнопленных. Турки нас, мягко сказать, вообще не интересовали. А вот их английские советники-командиры – те да, могли рассказать много важного и полезного.
Допрос мы проводили в одной из аудиторий для занятий учебного судна «Смольный». На первое у нас был лейтенант королевского флота Питер Кроу. Этот молокосос стал грозить нам всеми карами земными и небесными за то, что мы «по-пиратски» напали на корабли, на которых находились подданные Ее Величества королевы Виктории. И для доходчивости прибавил к сказанному «непереводимую игру слов» с использованием лексикона обитателей лондонских доков.
Правда, вскоре я заставил его пожалеть о своих словах, произнесенных в присутствии дамы. Нет, я не использовал приемы из арсенала заплечных дел мастеров Средневековья и не пускал в ход ни утюг, ни паяльник, как братва в малиновых пиджаках с толстенными цепями на бычьих шеях.
Все было вполне гуманно и вежливо. Несколько нажатий на болевые точки, расположенные на голове и шее – и язык инглиза развязался. Наша уважаемая Нина Викторовна, которая вела видеозапись нашей беседы, не успевала задавать нашему английскому другу наводящие вопросы.
Как выяснилось, лейтенант был отправлен командующим Средиземноморской эскадры Ее Величества в распоряжение командующего береговой обороны Турции, британскому адмиралу на турецкой службе сэру Генри Феликсу. Питер Кроу должен был помочь адмиралу проинспектировать береговые батареи Проливов и составить план их усиления на случай возможного прорыва в Босфор и Мраморное море российских кораблей.
К сожалению, лейтенант только направлялся к месту своей службы, и ничего конкретного о системе береговой обороны Проливов сообщить не мог. Но зато он сообщил много интересного о своих бледнолицых братьях, большая часть которых, правда, сгинула бесследно во время побоища.
Второй экземпляр, представившийся Теодором Смитом, оказался еще интересней. Он поначалу долго плевался в нашу сторону, захлебываясь от ярости, кричал о том, что «Господь покарает русских за все их прегрешения против цивилизованного человечества» (ну, прямо, задержанный ОМОНом «протестут») и по-польски ругал «быдло москальское», которое ему жизнь сгубило.
Из всего сказанного я понял, что перед нами никакой не Теодор Смит, и после курса форсированной рефлексотерапии выяснилось, что мы имеем дело с паном Тадеушем Ковальским. Это был участник польского мятежа 1863 года, служивший хорунжим под знаменами Домбровского и сбежавший в Британию после разгрома мятежников, поскольку в России ему однозначно светила бессрочная каторга или даже пеньковая веревка. В Туманном Альбионе он стал обитателем трущоб лондонского Ист-Энда, занимался сутенерством, а потом, когда объявили набор в королевский флот, пошел служить туда, рассчитывая еще разок напакостить москалям.
Дослужившись до матроса 1-го класса, он сам напросился на турецкую службу, и в составе эскадры отправился в Стамбул. В столице Османской империи он должен был под руководством одного из британских офицеров сколотить отряд, состоящий из русских дезертиров. Этот отряд планировалось использовать в тылу наших войск, совершая диверсии и ведя активную разведку.
Несмотря на шляхетский гонор, пан Ковальский быстро понял, что он стоит на земле этой грешной – и заговорил-запел так, что любо-дорого было смотреть и слушать. Мы с Ниной Викторовной выдоили из него все, что он знал о планируемых действиях английских спецслужб против российской армии и о британских офицерах, которые должны были ими руководить. Для полковника Бережного был составлен список лиц, которых желательно взять живьем во время предстоящей операции по захвату Стамбула.
Третий допрашиваемый оказался коммандером Джозефом Блейком, советником-командиром одного из турецких фрегатов. Он, к нашему удивлению, не стал запираться, и довольно охотно отвечал на наши вопросы. Блейк признался, что без большой охоты отправился на временную службу в турецкий флот. Как человек военный, он не мог не выполнить приказ вышестоящего начальства, тем более что после службы султану ему было обещано повышение в чине, да и жалование за время, когда он будет носить красную феску, ему обещали двойное.
– Послушайте, капитан, – обратился ко мне Блейк. – Если бы я знал, что у русских есть такие удивительные корабли, способные сражаться с лучшими британскими броненосцами, я бы ни за какие фунты и пиастры не встал бы на мостик турецкого фрегата.
К тому же турки оказались скверными моряками – ленивыми, неопрятными, недисциплинированными. Я попытался было навести порядок среди экипажа, но куда там! – Блейк махнул рукой, – все без толку. К тому же во время сражения, а точнее, избиения младенцев, когда мой фрегат горел как свеча, эти скоты думали не столько о том, как спасти корабль, сколько о том, как набить карманы. Какие-то ублюдки успели ограбить мою каюту, а еще двое, приставив ножи к горлу, вытащили у меня кошелек, отобрали часы и стащили с пальца обручальное кольцо. И за этих подонков я еще должен был сражаться? Желаю вам всыпать им побольше, чтобы они, наконец, узнали, что такое поднимать руку на белого человека!
– Прямо Киплинг! – усмехнувшись, сказал я Антоновой.
Та побарабанила пальцами по столу.
– Да, свербит в нем «бремя белого человека». Как там писал сэр Редьярд?
Неси это гордое Бремя – Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным народам на край земли
На каторгу ради угрюмых мятущихся дикарей,
Наполовину бесов, наполовину людей.
– Вот-вот, – ответил я ей, – душевным человеком был создатель «Маугли», особенно вот в таких строках:
Солдаты, несите в колонии
Любовь на мирном штыке.
Азбуку в левом кармане,
Винтовку в правой руке.
А если черная сволочь
Не примет наших забот,
Их быстро разагитирует
Учитель наш, пулемет.
Блейк с тревогой смотрел на мои с Ниной Викторовной упражнения в словесности и н с тревогой спросил:
– Господа, а что будет со мной?
Полковник Антонова ответила британцу:
– Все будет зависеть от степени вашей полезности российским армии и флоту, а также от вашей помощи нам в войне против турок.
Она дождалась, пока конвой уведет пленного, после чего поинтересовалась моим мнением о результатах допроса.
– Дорогая Нина Викторовна, по-моему, мы узнали достаточно много интересного. Надо еще проанализировать полученную информацию, сверить ее с имеющимися у нас историческими материалами, а потом в обобщенном виде доложить адмиралу. Впрочем, все в рамках того, что мы и так знали из исторических источников, ничего принципиально нового.
В дверь постучали. В аудиторию зашел странно веселый полковник Бережной, и с ним какой-то человек, одетый в камуфляжную форму с погонами старшего лейтенанта, но явно не имеющий никакого отношения к нашим морякам или морпехам. Похоже, что этот плотный черноволосый мужчина средних лет, но уже с сединой на висках, был кем-то из местных.
Бережной приложил руку к козырьку камуфляжного кепи.
– Здравия желаю, друзья. Вот, хочу представить вам местного коллегу, поручика Никитина Дмитрия Ивановича. Он был освобожден из турецкого плена нашими морскими пехотинцами, так что прошу любить и жаловать… Перед войной поручик проводил разведку Дарданелльских и Босфорских укреплений и Стамбульского гарнизона. Более того, при аресте он сумел сохранить добытые материалы, а после своего освобождения передал их нам. Благодаря этому героическому поручику скоротечной Боспорско-Дарданельской операции – быть! Да вы не краснейте, уважаемый, все нормально, мы все только выполняем свой долг перед Россией. Так что, товарищи офицеры, сбор в оперативном отделе ровно через час.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – Нина Викторовна бросила взгляд на часы. – Александр Васильевич, будьте любезны, напишите отчет, а я пойду посмотрю, чем там у нас «аналитики» занимаются, и в первую очередь ваш бывший коллега подполковник Ильин.
Иногда мне хочется смеяться, иногда – плакать, а иногда кричать: «Господи?! Куда я попал?! Кто эти люди, и зачем я здесь?!»
В один момент мир встал с ног на голову, и все то, что я знал раньше, в одночасье потеряло смысл. Иногда мне это даже нравится – приятно, знаете ли, оказаться на стороне победителей. Тем более в деле, которому ты посвятил всю свою жизнь. Но обо всем по порядку…
Унтер-офицер, которому я сказал, что он имеет дело с русским офицером, не стал со мной спорить, и лишь удивленно приподнял левую бровь. Дальше произошло нечто совершенно невероятное. Он вытащил из нагрудного кармана своего жилета маленькую черную коробочку с торчащим из нее штырем, что-то на ней нажал и приложил ее к уху.
– Товарищ капитан, докладывает сержант Бондаренко. Тут это… грек, которого мы из зиндана вытащили, говорит, что он русский офицер, разведчик… – Коробочка что прохрипела в ответ, и унтер оглянулся. – Так недалеко от ворот мы, под навесом. Ага, так точно, товарищ капитан, выходим к воротам и ждем. – Унтер убрал коробочку в карман и повернулся ко мне. – Вот так, господин офицер, товарищ капитан сейчас подойдет, выходим к воротам, и там ждем его…
У этих самых ворот я остановился в остолбенении: огромные створки из кедровых досок в два пальца толщиной лежали, сорванные с петель. Ну, а чуть дальше, на площади, стояло то, что заставило меня вытаращить глаза от удивления. Боевая повозка, машина – не знаю даже, как и назвать ЭТО – причем того же цвета, что и форма на диковинных солдатах. На вид она вся была сделана из железа, и при этом еще и двигалась не на колесах, а на длинных гибких лентах из металлических звеньев, соединенных в кольцо. Так вот что так лязгало и гремело у меня над головой! Только вот хоть убейте меня – я не представляю, что за мотор приводит в движение сей удивительный аппарат. Ведь для паровой машины необходимой мощности внутри просто нет места… Я же все-таки артиллерист, человек образованный, в технике понимаю достаточно. Да и по службе мне нужно знать о новинках техники. Так вот что я вам скажу, милостивые господа: ничего похожего НИГДЕ и НИКЕМ сделано не было!
Мимо нас прошел молодой подпоручик, бросив на ходу моему сопровождающему:
– Бондаренко, Иванцова не видел?
– Он где-то внутри, тащ лейтенант, – ответил тот, мимоходом козырнув.
Что меня еще очень удивило (кроме боевой повозки, естественно), так это то, что нижние чины, унтера и офицеры были одеты в абсолютно одинаковую форму, различаясь только погонами. Это что же надо было сделать с нашим офицерством, представители которого как сороки обожают все блестящее, и которые ни за что не согласились бы променять свои яркие мундиры на эту форму-невидимку? Похожие взаимоотношения офицеров, хотя бы с унтерами, я раньше видел только в казачьих сотнях. Ну, там все понятно – рядовой казак и офицер обычно с одной станицы, а может даже, с одной улицы. А тут? Ой, не знаю, не похожи что-то они на станичников. Хотя нет, похожи – вот идет один из них…
– Здравия желаю, тащ капитан, – козырнул унтер (как-то не поворачивается у меня язык называть его сержантом), – вот этот человек утверждает, что он русский офицер, хотя сначала сказал, что греческий купец.
Капитан внимательно оглядел меня с ног до головы. Показалось, что он заглядывает прямо мне в душу. По возрасту и ухваткам я угадал в нем старого воина, который, может быть, дрался с англичанами и французами рядом с моим батюшкой на Малаховом кургане или резался с турками под Ериванью.
Немного помолчав, он сказал:
– Чем вы можете доказать, что вы офицер Российской армии? Или, милостивый государь, я должен поверить вам на слово?
Немного волнуясь, я подал ему лоскут полотна размером примерно с носовой платок, который извлек из-под подкладки моей куртки.
И тут он снова меня удивил. Коротко хмыкнув, капитан повертел лоскут в руках, бормоча себе под нос:
– Ну где же я вам тут утюг возьму?! – Потом сунул его в руки унтеру. – Натяни потуже!
Еще мгновение – и в руках у капитана, как у какого-нибудь факира в ярмарочном балагане, вспыхнул огонь. Он водил пламенем под полотном, и на нем стали появляться зеленоватые буквы. Закончив свои манипуляции, капитан вслух прочитал написанное на полотне: «Податель сего является поручиком Русской армии Дмитрием Николаевичем Никитиным, и действует на территории Оттоманской Порты с моего ведома и по моему поручению. Генерал-адъютант, граф Н. П. Игнатьев. 7 февраля 1871 года».
Капитан еще раз хмыкнул и поднял на меня глаза.
– Что вы имеете доложить, господин поручик?
Теперь в его взгляде читался вполне практический интерес к моей персоне.
Я подтянулся.
– Господин капитан, у меня есть сведения, которые в связи с началом военных действий следует срочно отправить в Россию. В настоящий момент эти бумаги находятся в тайнике на моем каике.
Капитан вернул мне мой документ, буквы на котором по мере остывания побледнели.
– Сержант Бондаренко, возьми машину, пару ребят из своего отделения, и сгоняй с господином поручиком в гавань, – сказал он. – Если ротный спросит, скажи – я приказал! И быстро одна нога здесь, другая там!
Что тут началось! Меня подсадили на борт одной из боевых повозок, и сказали: «Держись!» Неожиданно повозка подо мной взревела как разъяренный бык. Я от неожиданности чуть… в общем, испугался малость.
Наверх ловко запрыгнули унтер-офицер Бондаренко, и еще двое таких же пятнистых нижних чинов присели на броню (я сразу понял, что машина сделана из толстой прочной стали). Машина дернулась, круто развернулась и с металлическим лязгом помчалась по извилистой улочке в сторону гавани. Едва только раздался первый рык, как на всех заборах и деревьях вокруг нас появились любопытные мордашки соплеменников моей любезной матушки, в возрасте примерно от пяти до пятнадцати годов.
В гавани догорали остатки турецкого вооруженного парохода «Изеддин». Увидев набережную, я присвистнул от удивления. Похоже, что именно здесь полегли лучшие воины Саид-бея. Тут были трупы аскеров – внешне совершенно целые, но были также и такие, от которых мало что осталось.
Хвала Николаю Угоднику, моя «Ласточка» осталась целой и невредимой. Старый Константинас, мой шкипер, заместитель и почти второй отец, встретил меня у трапа со слезами на глазах.
– Мой господин, мы уже и не надеялись увидеть вас в живых. – Повернувшись к моим сопровождающим, он низко поклонился им. – Скажи этим храбрым русским воинам, что мы всегда будем помнить добро, которое они сделали для нашего народа.
Я отвел его в сторону.
– Константинас, старый плут, я помню, что, когда меня арестовали, бей оставил на корабле двух своих бандитов. Где они?
– Все в порядке, хозяин. – Старик снова поклонился мне. – Когда в гавань вошел русский десант, эти дети сатаны решили немного пострелять по их железным повозкам. Мы видели, что сделал с корветом всего один снаряд из пушки их повозки, и решили не рисковать. Наши матросы стукнули турок по голове веслами, связали и спрятали в трюме. И – видит Божья Матерь – мы совершенно не знаем, что с ними делать.
– Выкиньте их за борт, – отмахнулся я, – такая мелочь, как жизнь, теперь им совершенно не нужна. Если их отпустить, то они снова начнут разбойничать, пусть и с другим главарем. Свяжи им руки и ноги, напихай камней за пазуху и отпусти на волю – на дно морское.
– Будет сделано, мой господин, что еще? – Константинас сделал рукой неуловимый жест, и нам подбежал один из матросов, кстати, его внучатый племянник. Они немного пошептались, и я был уверен, что теперь, как только мы отбудем, башибузуки отправятся на встречу с крабами.
Я произнес условленную фразу:
– Мой старый друг, мне нужна та самая шкатулка из кедра, которую подарил мне мой уважаемый дядя. Обстоятельства призывают меня по делам службы покинуть вас. Но, прошу постоять несколько дней в Мирине, пока не станет окончательно ясно, ухожу я или остаюсь.
Константинас еще раз поклонился.
– Слушаюсь, мой господин, – И, кряхтя, удалился вниз, где, в только одному ему известном месте, лежала упомянутая шкатулка, открыть которую можно только с помощью ключика, висевшего на цепочке рядом с нательным крестом. При попытке взлома шкатулки все ее содержимое должно было обратиться в пепел. Во всяком случае, так уверял меня мастер, изготовивший ее.
Убедившись, что все в порядке, и получив все свои бумаги в целости и сохранности, я от души обнял моего старого друга.
Потом наша гремящая и плюющаяся дымом машина резво побежала обратно, наверх, к бывшей усадьбе бея. Почему бывшей? Потому что над ней уже развевался андреевский флаг, а на белой стене большими черными буквами по-русски было написано: «Военная Комендатура».
Когда капитан увидел мои бумаги из шкатулки, то у него глаза стали круглыми и блестящими, словно у кота, увидевшего жирную мышь. Он оживился, быстренько пролистал мои записки и схемы, после чего схватился за висящую на боку коробочку (чуть больше той, посредством которой беседовал со своим командиром унтер), и отошел в сторону.
Глядя со стороны, можно было подумать, что человек сошел с ума и разговаривает сам с собой. Но я-то чувствовал, что есть тут какая-то хитрость, и где-то капитана слышат, и даже отвечают ему.
– Алло, «Кузнецов»? Говорит капитан Рагуленко, срочно дайте кого-нибудь из разведотдела. Да, важная информация, касающаяся укреплений Проливов и Стамбула. Что, полковник Бережной? Да, так точно, товарищ полковник, сейчас рядом со мной стоит поручик русской армии Никитин. У него имеются самые свежие схемы укреплений и турецких береговых батарей в Босфоре и Дарданеллах. Да, это человек графа Игнатьева. Есть срочно доставить…
Далее началось нечто, напоминающее романы Жюля Верна. Пока мы занимались моими бумагами, на площади перед бывшим домом бея стал собираться народ, даже заиграла музыка. У моих греческих соплеменников в жизни не так уж много радостей, так что этим самым радостям они умеют отдаваться всей душой. А какой праздник без веселой пляски?
Сгущалась тьма, запылали два огромных костра, топливом для которых послужили обломки выбитых ворот. Музыка играла уже вовсю, и «пришельцы из далеких северных лесов» дружно хлопали в такт зажигательной мелодии. И тут произошло такое!
Неожиданно пробившийся через музыку звук поначалу напоминал жужжание комара. Но довольно быстро это жужжание превратилось в свист, гул и ревущий грохот. Над насмерть перепуганными людьми зависла тень какого-то воздушного аппарата, от которого исходили порывы штормового ветра.
Капитан Рагуленко взял меня за локоть.
– Поручик, вы храбрый человек?
Не зная, как ответить на этот неожиданный вопрос, я кивнул.
– Ну вот и отлично! – сказал он, глядя, как сверху на тросе опускается нечто вроде сиденья. – Господин поручик, я получил приказ немедленно отправить вас вместе со всеми вашими бумагами на флагманский корабль нашей эскадры. – Пока меня пристегивали к сиденью, напоминающему люльку маляра, он пожал мне руку. – Там вас встретит или сам полковник Бережной, или кто-то из его людей. Желаю удачи!
Последние его слова потонули в реве ветра, и меня вознесло на высоту. Только выдержка и офицерская гордость удержали меня от криков ужаса. Через несколько минут сильные руки втянули меня внутрь этого летающего аппарата. А я-то уж думал, честно говоря, что мне всю дорогу придется висеть на веревке, как червяку на крючке. Путешествие можно было бы назвать даже приятным, если бы не постоянный свист и рев над головой.
Через какое-то время аппарат (позже я узнал, что он называется вертолетом) опустился на палубу огромного корабля. Его очертания терялись во тьме, но и так было понятно, что он во много раз больше любого военного судна, которое мне приходилось видеть. Хвала Господу, летающее кресло мне больше не понадобилось и я, слегка покачиваясь, ступил на палубу этого удивительного корабля, прижимая к себе заветную шкатулку.
Меня уже встречали. Это был офицер, так же как и я, поручик и к тому же примерно моих лет. Он представился мне:
– Старший лейтенант Бесоев. Господин поручик, полковник Бережной вас ждет!
Меня снова повели по бесконечным трапам и коридорам. Но прежде чем мы попали к господину полковнику, меня переодели согласно местной военной моде, при этом каптернармус со странным прозвищем «Хомяк» выдал мне кучу малопонятных и вообще непонятных вещей. Полковник же, просмотрев мои бумаги и выслушав мою историю, сказал:
– Поручик, я вижу, что вы наш человек! Поверьте, это дорогого стоит!
Тогда я был несколько не в себе из-за бурных событий минувших дня и ночи. Поэтому только вяло кивнул. Тогда мне даже не пришло в голову оценить, что означают сказанные полковником слова…
Я наблюдал, как контр-адмирал Ларионов прохаживался туда-сюда по помещению, которое здесь называли «оперативным отделом». Вот он остановился и обвел присутствующих внимательным взглядом. Я вижу этого человека первый раз в жизни, но уже понимаю, что туркам очень не повезло, что он со своей эскадрой оказался в этих водах. Адмирал быстр и решителен, и мне трудно даже представить пределы мощи, сосредоточенной в его руках. Да, я уже знаю, что они пришли из будущего, хотя умом мне не понять, как такое возможно. И еще труднее представить себе возможности этой эскадры. Стоит лишь об этот задуматься, как начинает кружиться голова… Ведь это же бездна лет прошла, и даже страшно представить, насколько они обогнали нас в своих знаниях и опыте ведения войн! Но суть не в этом, точнее, не только в этом… Так, кажется, он хочет что-то сказать…
Адмирал еще раз посмотрел на собравшихся и произнес:
– Товарищи офицеры, поскольку любое промедление с проведением операции будет означать утрату фактора внезапности, мною принято решение этой ночью провести Дарданельско-Босфорскую операцию, целью которой является захват Проливов и города Константинополя. О политических аспектах мы поговорим попозже, а сейчас рассмотрим чисто военные…
Он замолчал, а у меня даже дух перехватило. Как, с ходу идти на штурм Проливов и турецкой столицы, опираясь только на мою информацию об укреплениях!?
Тем временем адмирал продолжил:
– Среди нас здесь находится русский офицер, который доставил нам планы укреплений, и схемы размещения турецких частей, несущих гарнизонную службу в Проливах.
Все присутствующие дружно повернулись в мою сторону, и я почувствовал, что краснею как гимназистка; в общих чертах эта информация подтвердила уже имеющиеся у нас данные о системе турецкой обороны Проливов, относящиеся к периоду Первой Мировой войны. Но теперь мы не предполагаем, а знаем точную диспозицию противника.
План такой: форты в горловине Пролива уничтожаются корабельной артиллерией эсминца «Адмирал Ушаков» и ракетного крейсера «Москва»… К моему великому удивлению, с небольшим щелчком на белой стене появилось нарисованное светом изображение одной из привезенных мною схем фортов. Форт «Эртогрул» и, – еще один щелчок, изображение снова сменилось, – форт «Седдулбахир» на европейском берегу являются целями для ракетного крейсера «Москва».
– Василий Васильевич, – обратился адмирал к старшему морскому офицеру средних лет, очевидно, командиру крейсера, – вам не надо разрушать эти форты до основания. Достаточно будет, чтобы их гарнизоны обратились в бегство. После обстрела на берег высадятся ротные тактические группы морской пехоты Черноморского Флота, в задачу которых будет входить захват фортов с суши и закладка зарядов в их пороховые погреба. Оборона Проливов должна быть полностью нейтрализована. Нам не хотелось бы, чтобы кто-нибудь попытался занять брошенные форты, чтобы использовать их против нас. Морская пехота будет продвигаться вдоль берегов Пролива по направлению к Мраморному морю, где она совершит обратную амбаркацию на свои транспортные корабли. В настоящий момент батальон морской пехоты Балтийского флота, захвативший Лемнос, сдает свои позиции роте Северного флота, не имеющей боевой техники, и грузится на свои БДК. На их долю выпадает осуществление вековой мечты русского народа – освобождение древнего Константинополя от турецких оккупантов. Что же касается фортов «Орхания тепе» и «Кум Кале» на азиатском берегу Дарданелл, то они являются целями для эсминца «Адмирал Ушаков». Вам, Михаил Владимирович, та же самая задача, что и Василию Васильевичу. При обстреле целей руководствуйтесь принципами минимальной достаточности, экономьте боеприпасы – ресурс-то невосполнимый. А то я вас знаю: начнете махать шашкой направо и налево…
Хорошо нашим «братьям» в ХХ веке в сорок втором, семнадцатом и даже четвертом годах – местная промышленность худо-бедно может производить боеприпасы для наших артсистем. А тут всю индустрию надо создавать с нуля. Это касается всех – бесполезная трата боеприпасов, топлива и моторесурса техники является тягчайшим преступлением.
«Да, – подумал я, – что-то непонятно насчет братьев в ХХ веке. Не все, видно, они мне рассказали…»
Пока я ломал голову над услышанным, адмирал продолжил:
– Одновременно с началом бомбардировки с моря турецкие форты в глубине пролива будут атакованы боевыми вертолетами. «Аллигаторы» идут вдоль европейского берега, «Ночные охотники» – вдоль азиатского. Вооружение – НАРы с объемно-детонирующими боевыми частями. Есть мнение в качестве усиления придать вашей группе вертолеты Ка-29 с блоками НАР.
– Товарищ контр-адмирал, – встал офицер с двумя синими просветами и одной большой звездой на погонах, – неплохо будет, если вы придадите нам Ка-29 не в качестве ударных машин, а посадите на них десант – с той же целью, что и высадка морской пехоты в горловине пролива. Тогда мы сможем действовать по схеме «огневой удар – захват». А то пока десант по местным дорогам доберется до внутренних фортов, могут произойти неприятные неожиданности. Я не прошу придать нам спецуру. Снимите с кораблей хотя бы одну из противодиверсионных рот морпехов и используйте ее для десантирования на форты…
– Разумно, Андрей Николаевич, разумно… – Адмирал потер подбородок. – Так и сделаем. Придадим вам роту морской пехоты капитана Грибова с Балтийского флота. Товарищ капитан, вам все понятно? Когда мы закончим, подойдете к майору Смирнову и с ним согласуете взаимодействие. С Дарданеллами, кажется, все уже решили. Начало операции в 22:00. Походный ордер первой группы: головным идет СКР «Сметливый», за ним – БДК «Калининград» и «Александр Шабалин». Вторая группа выдвигается в пролив после завершения подавления береговой обороны. Она состоит из флагманского корабля соединения ТАКР «Николай Кузнецов», эсминца «Адмирал Ушаков» и БДК «Саратов» и «Новочеркасск». Замыкает колонну БПК «Североморск». Десантные корабли к моменту выдвижения должны обратно принять на борт морскую пехоту. СКР «Ярослав Мудрый», учебные корабли «Смольный» и «Перекоп», транспорт «Колхида», вспомогательные суда, плавгоспиталь «Енисей» и крейсер «Москва» остаются на острове Лемнос в гавани Мудроса. – Адмирал перевел дух. – Теперь по Константинополю. Батальон балтийцев высаживается в самом городе. Черноморцы – одна рота на европейском берегу в известном всем местечке Сан-Стефано, другая на азиатском берегу, в местечке Гебзе. Их задача – перерезать дороги, ведущие вглубь страны, и не допустить как бегства членов турецкого правительства из столицы, так и подход подкреплений к гарнизону Константинополя. Товарищи офицеры, все свободны, остальные распоряжения по финальному этапу вы получите непосредственно перед началом операции.
Мы все уже поднялись, собираясь выходить. Честно говоря, здесь, среди этих людей я не знал, куда мне теперь идти и что дальше делать. Но тут адмирал снова заговорил:
– А вот вас, полковник, Бережной, я попрошу остаться. Это же относится и к полковнику Антоновой, подполковнику Ильину, майору Гордееву, капитану Тамбовцеву и… – он встретился взглядом со мной, – поручику Никитину.
Вместе со мной в помещении оперативного отдела остались полковник ГРУ Бережной, полковник СВР Антонова, подполковник СВР Ильин, майор ГРУ Гордеев и поручик Российской армии Никитин, он же греческий негоциант Димитриос Ономагулос. Сплошные шпионы, или, говоря вежливо, разведчики!
Значит, речь пойдет о чем-то головокружительно лихом, о чем потом нельзя будет говорить лет пятьдесят, а может, и поболее. Интереснее всего, пожалуй, наблюдать за поручиком. Он тут единственный из хроноаборигенов, и к тому же самый младший по званию. Чувствует себя с полковниками-подполковниками как мышь на кошачьей свадьбе. У них тут с этим сурово: старшие офицеры для поручиков почти что небожители, а контр-адмирал для него и вовсе как полубог…
Но, как ни странно, контр-адмирал Ларионов начал совет именно с поручика. Впрочем, если задуматься, то ничего в этом странного нет: в Русском флоте принято было начинать военный совет с младшего по званию, дабы не давить их мнением старших.
– Господин поручик, – контр-адмирал сделал паузу, – я хочу еще раз выразить вам свою благодарность за доставленную информацию. Думаю, благодаря вам будет спасено немало человеческих жизней.
– Ваше Превосходительство, господин контр-адмирал, я попал к вам случайно, ваши люди меня сами нашли. Причем в самом неприглядном месте – подземной тюрьме бея Мирины. Можете представить мое состояние: я уже готовился к встрече с Всевышним, причем после не самых приятных процедур… И тут буквально ниоткуда являются ваши лихие молодцы, и разносят все в пух и прах. – Поручик перевел дух. – Ведь я сначала подумал, что турок атаковала самая обычная реформированная часть Российской армии. Ну восстановили военный министр Милютин морскую пехоту, ну карабин автоматический на вооружение приняли… А вот что вы пришли к нам из будущих времен, так о том первые подозрения у меня возникли лишь тогда, когда меня закинули в этот летающий экипаж – вер-то-лет. Ведь даже ваша боевая самодвижущаяся повозка не вызвала у меня большого удивления. Ну, машина, ну ездит сама – так паровоз тоже сам ездит… Так ведь у нас, господа, и век такой, что каждый день чудо на чуде, да и месье Жюль Верн, до романов которого я большой охотник, постарался отбить нам способность удивляться.
– Да-а-а… – протянул контр-адмирал Ларионов, выслушав исповедь молодого человека (впрочем, какой он «молодой» – старше любого из присутствующих на целое столетие). – Во всем, получается, виноват месье Жюль Верн. Но вы-то сами, поручик, как думаете – будете с нами дальше сотрудничать или нет? – Его голос и выражение лица стали совершенно серьезными. – А ведь нам очень нужна ваша помощь.