Все живем мы на Земле. Варимся в одном котле.
Хорошо, хорошо, это очень хорошо.
«Aureole» – элегантный ресторан с высокими потолками и изящным современным дизайном, расположенный на Cорок второй улице[2] в Манхэттене. Он находится на середине пути, ведущем от наводненной туристами Таймс-сквер к зеленым зарослям Брайант-парка. Неподалеку виднеются очертания неоклассического здания Нью-Йоркской публичной библиотеки, вход в которую охраняют два мраморных льва, символизирующих Терпение и Стойкость.
Дивным вечером июня 2014 года я сидел с тремя собеседницами за столиком у окна. Мы пришли в «Aureole», проделав короткий путь от лекционного зала библиотеки, где незадолго до этого я выступил с докладом на тему международных финансов.
Администрация библиотеки не брала плату за посещение лекции. А свободный вход на любое мероприятие в центре Нью-Йорка гарантирует эклектичную публику, более разнообразную, чем моя обычная институтская аудитория. Так, один из посетителей был одет в оранжевый костюм, галстук-бабочку, солнечные очки и ярко-зеленую шляпу-котелок. Он сидел в переднем ряду. Его внешний вид не вызывал удивления у окружающих.
Жителям Нью-Йорка свойственна не только дерзкая манера в одежде, они обладают характерной проницательностью. По окончании лекции, в части ответов и вопросов, один из слушателей поднял руку и сказал: «Согласен со всеми озвученными предупреждениями о системном риске, но в своей ситуации я связан с компанией, практикующей систему 401(к) (программа накопительного пенсионного счета частной пенсионной системы США). Моя единственная альтернатива – акции и фонды денежных рынков. Что же мне делать?» Мой изначальный совет был: «Увольняйтесь».
Затем я добавил: «Серьезно, переведите часть акций в наличные. Это даст преимущество в виде снижения волатильности и возможности выбора дальнейших шагов, когда финансовая ситуация прояснится». Это было все, что он мог бы предпринять. Дав этот совет, я осознал, что миллионы американцев увязли в точно такой же ловушке фондового рынка.
В «Aureole» тем временем было время отдыха. Публика представляла собой стандартный центрально-городской микс из магнатов и моделей. Моими спутницами были три восхитительные женщины. Слева от меня сидела Кристина Полищук, главный советник Barclays Global Investors в отставке. Barclays в свое время была одной из крупнейших в мире организаций по управлению активами, еще до того, как в 2009 году ее приобрела компания BlackRock. Благодаря этому приобретению BlackRock заняла выдающееся место среди конкурентов, впоследствии размер активов компании составил 5 триллионов долларов – сумму большую, чем ВВП Германии.
Напротив меня сидела моя дочь Али. К тому моменту она запустила свой собственный бизнес в качестве консультанта по цифровым медиа, имея за плечами четырехлетний опыт работы с голливудскими звездами из А-списка. Я был в числе ее первых клиентов. С большим успехом ей удалось значительно обогатить мой лекторский стиль интересными приемами.
Справа от меня находилась одна из самых влиятельных и одновременно непубличных женщин в сфере финансов – консильери исполнительного директора BlackRock Ларри Финка. В BlackRock она была контактным лицом, ответственным за общение с представителями власти, стремящимися к подавлению активности финансовой системы в условиях последствий кризиса 2008 года. Когда правительство стучалось в дверь BlackRock, она была тем человеком, который их встречал.
За бутылкой белого бургундского мы обсуждали старые времена, общих друзей и публику, присутствовавшую на моей лекции. Я обратился к своей аудитории с вопросом о теории сложности и достоверных данных, говоривших о том, что финансовая система движется в сторону коллапса. Моя подруга, сидевшая справа, не нуждалась в лекциях на тему системного риска, она находилась в самом центре событий на своей должности в BlackRock.
За последние двадцать пять лет под руководством Ларри Финка компания стала мощнейшей организацией в области управления активами. BlackRock управляет раздельными счетами крупнейших мировых институтов, паевыми инвестиционными фондами и другими механизмами, предоставляя услуги инвесторам любого размера. Посредством своей платформы iShares компания спонсирует биржевые фонды (ETF) миллиардами долларов.
В числе приобретений, инициатором которых выступил Финк, числятся State Street Research, Merrill Lynch Investment Management и Barclays Global Investors. В сочетании с внутренним ростом и новыми продуктами они вывели BlackRock в топ компаний, управляющих финансовыми активами. Пять триллионов долларов в активах BlackRock распределены среди акций, облигаций, товаров, валют и деривативов на рынках пяти континентов. Никакая другая компания, управляющая активами, не может сравниться с BlackRock по масштабности и объемам. BlackRock стала новым финансовым Левиафаном.
Финк одержим увеличением объема активов, вверенных компании, и огромной финансовой мощью, которую они в себе заключают. Как правило, он рано встает, поглощает порцию новостей и работает по изнурительному графику с перерывами на ланчи и ужины, которые сами по себе имеют высокую значимость, а затем, в половине одиннадцатого, ложится спать с готовностью повторить все заново в завтрашнем дне. Если он не курсирует между своими апартаментами в восточной части Манхэттена и офисом, расположенным в центре города, то его можно встретить на международном собрании властных элит, включая Давос в январе, на апрельских встречах МВФ, российских «Белых ночах» в Санкт-Петербурге и так далее по календарю и вокруг света: Финк общается с клиентами, с главами государств, с главами центральных банков и другими не столь известными, но тем не менее значительными фигурами.
Финансовая математика элегантна: если принять современную финансовую парадигму, математика предложит множество аккуратных решений для сложных проблем.
Влиятельность подобного уровня не может быть не замечена Вашингтоном. Правительство США действует подобно «Черной Руке»[3] – прототипу мафиозного клана, показанного во второй части «Крестного отца». Выплата денежных взносов за протекцию под видом финансовой поддержки кампаний, пожертвований в нужные фонды, наем «правильных» консультантов, юристов и лоббистов и отсутствие критики в адрес действий правительства защищают бизнес от внешних вмешательств.
Тем, кто не платит за протекцию, в качестве предупреждения Вашингтон выбивает окна. В Америке двадцать первого века правительство будет ломиться к вам в окна с политически-мотированными обвинениями в уклонении от налогов или руководствуясь антимонопольной политикой. Если компания упорно отказывается придерживаться нужной линии поведения, правительство вновь возвращается, но уже затем, чтобы окончательно уничтожить бизнес.
Администрация Обамы вывела масштабы политического преследования на небывалые высоты уровня 1934 года, когда администрация Рузвельта выдвинула обвинение в адрес Эндрю Меллона – бывшего выдающегося министра финансов. Состав преступления Меллона заключался в его богатстве, а также в том, что он был оппонентом Рузвельта. В конечном итоге Меллона оправдали по всем пунктам обвинения. Тем не менее политические преследования широко практиковались в когорте левого крыла Рузвельта.
Джейми Даймон, исполнительный директор JPMorgan Chase, в 2012 году публично раскритиковавший политику Обамы по банковскому регулированию, получил жесткий урок в политической дисциплине. В течение последующих двух лет JPMorgan выплатила более 30 миллиардов долларов в штрафах, неустойках и взысканиях за несоответствия требованиям и в связи с урегулированием вопросов, связанных с множественными обвинениями в уголовных и административных нарушениях, выдвинутых Министерством юстиции Обамы и контролирующими органами. Администрация Обамы понимала, что атаки на организации будут эффективнее атак на физических оппонентов, совершаемых Рузвельтом. Находясь под властью новой «Черной Руки», акционеры платили по счетам, а руководство держалось на должности, храня молчание.
Играя в политические игры, Финк оказался проницательнее Даймона. Как сообщает журнал Fortune, «Финк <…> сильный демократ <…> и, по многочисленным слухам, должен вскоре заступить на ответственную административную должность министра финансов». Ранее Финку удавалось избегать атак, которым подвергались его соперники.
Сейчас же он столкнулся с угрозой, которая оказалась серьезнее, чем целенаправленное преследование и враждебность со стороны администрации президента. Угроза сопряжена с Белым домом, но исходит она от высших уровней МВФ и клуба Большой Двадцатки (G20), куда входят главные экономические силы. Эта угроза носит очень успокаивающее название, данное для того, чтобы сбить с толку тех, кто не является экспертом. Название G-SIFI означает «международные системообразующие важные финансовые институты»[4]. Простым языком G-SIFI означает «слишком крупный для банкротства» (too big to fail). Если компания состоит в списке G-SIFI, то она будет поддерживаться правительством, поскольку ее потенциальное банкротство способно обрушить глобальную финансовую систему. Этот список не ограничивается крупными национальными банками, он выходит в стратосферу сверхкрупных игроков, доминирующих в области международных финансов. Система G-SIFI зашла дальше понятия «слишком крупного для банкротства». G-SIFI стала списком организаций, слишком крупных, чтобы быть незамеченными. Большая Двадцатка и МВФ хотели не просто наблюдать за членами G-SIFI. Они стремились к контролю над ними.
В каждой крупной стране существуют подсписки компаний – участников списка SIFI и системно значимых банков (SIBs[5]), которые слишком крупные для банкротства. В Соединенных Штатах список банков включает JPMorgan, Citibank и менее известные организации, такие как the Bank of New York – клиринговый центр финансового рынка США.
Садясь за ужин в тот вечер, я был в курсе этой истории. Последние события говорили о том, что правительства не ограничились банковской сферой и стали включать в свою сеть небанковские финансовые организации.
Некоторые компании из небанковской среды представляли собой легкую добычу для правительства. Среди подобных им были страховой гигант AIG, который практически разрушил финансовую систему в 2008 году, и компания General Electric, чьи кредитные операции не смогли пролонгировать cрок действия своих коммерческих векселей в условиях начавшегося кризиса того же года. Причина, вызвавшая столь сильную панику Бена Бернанке, работавшего на тот момент председателем Федеральной Резервной Системы, в большей степени заключалась в заморозке General Electric, чем в банковских крахах на Уолл-стрит. Кредитный коллапс, начавшись с General Electric, подобно заразной болезни распространился по всей корпоративной Америке, что напрямую привело к необходимости в правительственных гарантиях банковских депозитов, фондов денежных рынков и корпоративных коммерческих бумаг. Кризис компании General Electric был тем леденящим душу моментом, который, по единодушному мнению правительств, никогда не должен был повториться вновь.
Как только ситуация с GE и AIG была приведена в порядок, встал вопрос о том, насколько далеко следует распространить «небанковскую сеть» компаний. Финансовая компания Prudential Insuranse попала в эту западню. Правительства устремились к контролю не только над банками и крупными корпорациями, но также и над крупнейшими компаниями по управлению активами. Компания MetLife Insurance шла следующей по списку, а BlackRock находилась под прямым прицелом.
За ужином я спросил свою спутницу: «Что у вас происходит с SIFI? Должно быть, у тебя сейчас непочатый край работы».
Ее ответ испугал меня. «Это хуже, чем ты предполагаешь», – сказала она. Я был в курсе о правительственных попытках определить BlackRock в небанковскую категорию SIFI. Закулисная борьба руководства BlackRock в попытке избежать попадания в этот список длилась вот уже не один месяц. Дело BlackRock было вполне ясным. Они оспаривали правительственное решение, поскольку компания управляла активами, не являясь при этом банком. В отличие от своих клиентов, компании, управляющие активами, не могут обанкротиться.
Руководство BlackRock настаивало на том, что размер их компании не представлял собой никакой проблемы. Управляемые активы принадлежали клиентам, а не компании. Фактически руководство BlackRock пыталось донести мысль о том, что компания предоставляла услуги клиентам-организациям по найму, в первую очередь действуя в интересах клиентов.
Финк утверждал, что системный риск находился в области банков, а не BlackRock. Банки заимствовали средства на краткосрочной основе у своих вкладчиков и у других банков, а затем отдавали их под долгосрочные ипотечные займы и коммерческие кредиты. Это расхождение в балансах активов и пассивов стало причиной уязвимости банков в условиях кризисов, когда кредиторы начинают паниковать, ожидая возврата краткосрочных займов. Долгосрочные активы не могут быть быстро ликвидированы без срочной распродажи.
Современная финансовая технология усугубила проблему, поскольку деривативы позволяют увеличивать объемы займов при дисбалансе между активами и пассивами и распространять их среди контрагентов трудноотслеживаемыми способами. В условиях паники даже центральные банки, стремящиеся к роли кредиторов последней инстанции, не в состоянии вовремя распутать паутину транзакций и избежать крушения банков одного за другим по принципу домино. Все это было наглядно продемонстрировано во время финансового кризиса 2008 года и до него, во время коллапса хедж-фонда Long-Term Capital Management в 1998 году.
Компания BlackRock не сталкивалась ни с одной из подобных проблем. Ее деятельность заключается исключительно в управлении активами – ясно и просто. Клиенты доверяли компании свои активы для инвестиций. На другой стороне баланса не было никаких обязательств по выплатам. Для финансирования операций BlackRock не нужны были вкладчики или фонды денежных рынков. BlackRock не использовала экзотические внебалансовые деривативы для увеличения активов своих клиентов.
Клиент, выбравший компанию BlackRock, передавал права на управление активами в рамках консультативного договора и оплачивал услуги по предоставлению консультаций. В теории худшим из того, что могло произойти с BlackRock, была потеря клиентов или снижение прибыли от предоставляемых ими услуг. BlackRock не могла пострадать в результате классического роста запросов на выдачу наличных, поскольку она не полагалась на краткосрочное финансирование для совершения своих операций и не работала с высокой долей заемных средств. BlackRock отличалась от банков в пользу стабильности.
Я сказал: «Я догадываюсь о цели правительства. Они прекрасно понимают, что вы не банк и не несете никакого финансового риска. Им нужна только информация. Они хотели бы определить вас в небанковский список SIFI, чтобы получить возможность приходить и копаться в ваших документах, отслеживая инвестиции, а в случае кризиса они передавали бы данные в Министерство финансов. Полученные от вас данные соотнесут с информацией от других ресурсов. Это поможет составить подробную картину в случае, когда будут нужны экстренные меры урегулирования. Да, это неприятность, и весьма недешевая, но вы сможете ее пережить. Все решится очередной платой за соответствие нормативам».
Моя приятельница наклонилась и, понизив голос, сказала: «Дело не в этом. Проблему, о которой ты говоришь, мы еще могли бы пережить. Но они хотят запретить нам продавать».
«Что?» – спросил я. Хоть я и прекрасно слышал ее, эти слова меня поразили.
«В случае кризиса они желают иметь возможность одним телефонным звонком запретить операции по продаже ценных бумаг. То есть заморозить нашу работу на месте. На прошлой неделе я была в Вашингтоне на обсуждении этого вопроса, на следующей неделе снова еду туда, на новые встречи. Вы знаете, это же в большей степени касается не нас, а наших клиентов».
Я был просто шокирован. Хотя и не должен был бы. Компания BlackRock была очевидным камнем преткновения в глобальных финансовых потоках. Способность властей управлять поведением банков ни для кого не была неожиданностью. Государство практически по желанию может закрыть любой банк. Управляющие понимают, что в случае несогласия с правительством они будут обречены на поражение, и поэтому подчиняются приказам власти. Однако у государства нет явных законных рычагов воздействия на компании по управлению активами подобно BlackRock.
Тем не менее ежедневный финансовый поток, проходящий через BlackRock, был огромен. Эта компания, по сути, являлась стратегическим объектом, подобно Ормузскому проливу. Если остановить потоки нефти, проходящие через Ормузский пролив, международная экономика, поскрипывая, замедлит свой ход, а затем и вовсе остановится. Аналогичной будет ситуация в условиях остановки транзакций BlackRock.
В условиях финансовой паники все хотят вернуть свои средства. Инвесторы уверены в том, что акции, облигации и фонды денежного рынка в любой момент могут быть обращены в деньги: достаточно лишь сделать пару кликов в брокерской онлайн-системе. Однако в кризисной ситуации это мнение далеко не всегда будет верным. В условиях финансовой паники при самом благоприятном сценарии ценность активов стремительно падает, и деньги тают у вас на глазах. А в худшем случае биржи приостанавливают операции, а брокеры закрывают свои системы.
Проще говоря, существуют два способа реакции политиков в ситуации с массовым изъятием банковских вкладов. Один заключается в создании условий быстродоступных денег – в этом случае купюры начинают печататься в количестве, удовлетворяющем спрос. Это классическая функция центрального банка в качестве кредитора в последней инстанции, более емко называемого «принтером в последней инстанции».
Второй способ реакции заключается в том, чтобы просто сказать «нет»: закрыть или заморозить систему. Закрытие системы подразумевает закрытие банков и бирж, а также запрет на ведение продаж. На протяжении финансовой паники 2008 года власти придерживались первого варианта действий. Центральные банки печатали новые купюры, при помощи которых возвращалась ликвидность рынков и поддерживалась стоимость активов.
Однако теперь было похоже на то, что правительства, находясь в преддверии нового кризиса, готовились к решению проблемы по второму варианту. В условиях нового кризиса правительство фактически скажет: «Нет, на данный момент получить деньги невозможно. Система закрыта. Позвольте нам привести ее в порядок, и мы сообщим вам о ситуации».
Деньги, запертые в BlackRock, не принадлежат компании – это средства клиентов. BlackRock управляет фондами крупнейших организаций, таких как CIC[6], китайский суверенный фонд, и CALPERS[7], пенсионный фонд государственных служащих в Калифорнии. Заморозка операций BlackRock означает заморозку продаж, осуществляемых Китаем, Калифорнией и другими юрисдикциями по всему миру. США не могут запретить Китаю продавать ценные бумаги. Но поскольку Китай вверяет ответственность компании BlackRock, правительство США может использовать свою силу воздействия на компанию для заморозки китайских активов. Жители Китая окажутся в числе последних из тех, кто узнает об этом.
Контролируя всего лишь один финансовый институт, ВlackRock, правительство США контролирует активы крупных инвесторов, как правило, находящихся вне их юрисдикции. Заморозка операций BlackRock была дерзким планом, и, очевидно, правительство не могло обсуждать его в открытую. Тем не менее в тот вечер, благодаря моей спутнице, их план стал кристально-ясным.
В мрачном комедийном романе под названием «Колыбель для кошки», написанном Куртом Воннегутом в 1963 году, описывалась субстанция, обнаруженная физиком доктором Феликсом Хониккером. «Лед-девять» представлял собой полиморфическую форму воды: реорганизованную молекулу H2O.
«Лед-девять» обладал двумя свойствами, которые отличали его от обычной воды. Первым из них была температура таяния льда, она составляла 45,8 ºС. То есть «лед-девять» был заморожен в условиях комнатной температуры. Вторым свойством этого вещества являлась способность превращать обычную воду в «лед-девять» при любом контакте с молекулой воды.
Молекулы «лед-девять» Хониккер держал в закрытых запечатанных ампулах, которые перед смертью он передал своим детям. Сюжет романа разворачивается вокруг необычных свойств этого вещества. Ведь если достать «лед-девять» из флакона и поместить в водную среду, то вскоре все водяные запасы Земли – реки, озера и океаны – неизбежно превратятся в замерзшую твердь, и жизнь на планете исчезнет.
Таков был сценарий конца света, и он вполне соответствовал времени написания романа. «Колыбель для кошки» был опубликован вскоре после Карибского кризиса, когда реальный мир находился в опасной близости от ядерного уничтожения, впоследствии названном учеными… «ядерная зима».
«Лед-девять» служит отличной метафорой, способной описать силу реакции элиты на очередной финансовый кризис. Вместо восстановления ликвидности мира элиты заморозят его. Система будет заперта. И конечно же, «лед-девять» будет охарактеризован как временное явление. Точно так же, как президент Никсон в свое время охарактеризовал остановку конвертации доллара в золото в 1971 году. Конвертируемость золота по фиксированной ставке впоследствии никогда не была восстановлена, а золотое хранилище Форт Нокс закрыто и по сей день. Золото – это «лед-девять» правительства США.
«Лед-девять» поможет понять механизмы финансовых рынков в сложной динамической системе. Молекула «лед-девять» не способна мгновенно заморозить целый океан. Она замораживает только ближайшие молекулы, превращая их в свое подобие. Новые молекулы «лед-девять» замораживают соседние молекулы воды, образуя непрерывно расширяющиеся круги. «Лед-девять» распространяется геометрически, а не линейно. Это подобно цепной ядерной реакции, которая начинается с деления ядра одного атома, но вскоре количество этих атомов возрастает настолько, что объем высвобождающейся энергии становится поистине колоссальным.
Финансовая паника распространяется точно таким же способом. В классической версии 1930-х она начинается с крушения банка в одном небольшом городке. Затем, распространяясь, охватывает Уолл-стрит и приводит к обвалу фондового рынка. В версии двадцать первого века паника начинается с компьютерного алгоритма. Он, в свою очередь, запускает серию запрограммированных приказов на продажу, которые каскадом распространяются по компьютерной системе до тех пор, пока та полностью не выходит из-под контроля. Подобный каскад имел место 19 октября 1987 года, когда промышленный индекс Доу-Джонса упал на 22 процента в течение одного дня, что равноценно падению на 4000 пунктов по индексу на сегодняшний день.
Описывая динамику финансовой паники, риск-менеджеры и представители регулирующих органов используют термин «инфицирование». Этот термин – больше чем метафора. Заразные болезни, такие как эбола, распространяются по той же экспоненте, что и «лед-девять», цепная реакция и финансовая паника. Одна жертва эболы может инфицировать двух здоровых человек, каждый из которых в свою очередь инфицирует еще двоих и так далее. Неизбежным результатом будет пандемия – вот почему в подобных ситуациях необходимо введение строгого карантина, который продлится до тех пор, пока не будет найдена подходящая вакцина. В «Колыбели для кошки» не существует вакцины. «Лед-девять» существовал в условиях карантина, находясь в запечатанных флаконах.
Вакциной для борьбы с финансовой паникой служит печать дополнительных денежных знаков. Если вакцина оказывается неэффективной, то единственным возможным решением будет карантин, что в данном случае означает закрытие банков, бирж и фондов денежных рынков, отключение банкоматов и запрет на продажи ценных бумаг. Сейчас элиты ведут подготовку к ситуации кризиса по модели «лед-девять», где не предполагается существование вакцины. Деньги будут поставлены на карантин, заблокированы внутри финансовой системы до тех пор, пока инфекция не уйдет.
«Лед-девять» прячется на виду. Он невидим, если его целенаправленно не искать. Однако стоит лишь узнать о существовании этого таинственного вещества, как начинаешь видеть его повсеместное присутствие. Разговор, состоявшийся между мной и моей приятельницей-инсайдером об угрозе заморозки активов компании BlackRock, хорошо это продемонстрировал.
План глобальных элит относительно модели «лед-девять» был куда более амбициозен, чем так называемые реформирование и защита потребителей в рамках принятого в 2010 году закона Додда – Франка. «Лед-девять» распространился за границы банковской сферы, включив в себя страховые и индустриальные организации и компании по управлению активами. Он вышел за пределы планомерной ликвидации затем, чтобы включить в систему также и заморозку транзакций. Модель «лед-девять», скорее всего, будет вводиться глобально, а не разрозненно.
Среди наиболее известных событий из недавнего прошлого, в условиях которых элиты замораживали средства клиентов, можно назвать финансовый кризис в Республике Кипр в 2012 году и кризис в связи с греческим суверенным долгом в 2015 году. Эти кризисы имели долгосрочные предпосылки, но именно ситуации, случившиеся на Кипре и в Греции, привели к тому, что банки вынуждены были заблокировать личные средства вкладчиков.
Кипр был известен как проводник для оттока капитала из России, который частично был незаконным путем присвоен российскими олигархами. Во время кризиса на Кипре два ведущих банка – Laiki Bank и Bank of Cyprus – утратили платежеспособность. Вся банковская система оказалась под угрозой. Кипр является частью Еврозоны, на территории которой используется евро. Этот фактор привел к тому, что кризис стал системным, даже несмотря на небольшой размер экономики Кипра. «Тройка», состоящая из Европейского центрального банка (ECB[8]), Европейского союза (EU) и МВФ, активно сражалась за сохранение евро в условиях кризиса государственного долга в 2011-м, упорно не желая видеть, что на Кипре не проводились необходимые работы по выходу из ситуации.
У Кипра не было достаточных связей, чтобы выторговывать для себя выгодные условия. Он должен был принять любую доступную помощь на любых требованиях. В свою очередь «тройка» решила, что дни «слишком крупных для банкротства» банков пришли к концу. Ситуация с Кипром подвела заключительную черту под этим понятием. Банки были временно закрыты. Банкоматы были отключены от сети. Возникла безумная гонка за наличными средствами. Те, у кого была возможность, летели на материк, в Европу, возвращаясь с пачками банкнот в багажах.
Laiki Bank прекратил свое существование, а Bank of Cyprus был реструктурирован правительством. Банковские депозиты в Laiki, превышавшие страховой лимит в размере €100 000, были списаны на «плохой банк» с неясными перспективами восстановления. Депозиты меньшего размера были перемещены в Bank of Cyprus. В самом Bank of Cyprus 47,5 процента незастрахованных вкладов, превышавших сумму в €100 000, были конвертированы в собственность рекапитализированного банка. Акции и облигации, которые принадлежали своим владельцам до кризиса, были урезаны, но затем они получили некоторую часть акций банка в качестве возмещения своих потерь.
Кипрская модель выхода из кризиса была названа моделью «спасения банка за счет кредиторов». Вместо того чтобы оказывать финансовую поддержку вкладчикам, «тройка» использовала их личные средства для рекапитализации обанкротившихся банков. Путем привлечения средств «тройка» (а в особенности Германия) смогла снизить затраты на выход из сложной ситуации.
В ответ на ситуацию инвесторы из разных стран мира только пожали плечами – в их понимании это было лишь разовое событие. Кипр беден. Вкладчики из более развитых стран забыли о случившемся и сформировали отношение, которое можно охарактеризовать фразой «у нас такого быть не может». Более ошибочное мнение трудно было представить. Изъятие средств на Кипре в 2012 году стало новым шаблоном решения глобальных финансовых кризисов.
Саммит G20, в котором принимали участие такие мировые лидеры, как Барак Обама и немецкий канцлер Ангела Меркель, проходил 15 ноября 2014 года в Австралии, в Брисбене, вскоре после кризиса на Кипре. В заключительном коммюнике саммита шла речь о новой международной организации под названием Совет по финансовой стабильности, или СФС (FSB[9]). Это международная финансовая регулирующая система, основанная Большой Двадцаткой. Она не подотчетна для граждан любой из стран-участниц. Коммюнике гласит: «Мы одобряем предложение Совета по финансовой стабильности <…> предписывающее глобальным системно-важным банкам поддерживать возможность покрытия убытков».
За этим мягким языком стоит технический отчет от СФС на двадцати трех страницах, где предлагается шаблон для выхода из будущих экономических кризисов. В отчете говорится о том, что банковские потери «должны быть компенсированы <…> за счет незащищенных и незастрахованных кредиторов. В данном контексте «кредитор» означает «вкладчик». Далее в докладе сообщается, что «власть и инструменты, которыми должны располагать уполномоченные органы для того, чтобы достичь обозначенной цели, включают в себя власть начинать процедуру спасения банка за счет кредиторов <…> [и] запись и конвертация в банковский капитал всех частей незащищенных и незастрахованных активов компании <…> в объеме, необходимом для компенсации потерь».
Саммит G20 в Брисбене показал, что политика, характеризуемая термином «лед-девять», в случае когда речь заходит о банковских вкладчиках, не ограничивается «нетипичными» местами наподобие Кипра. «Лед-девять» был политикой крупнейших стран в мире, включая Соединенные Штаты.
Банковские вкладчики получили еще один суровый урок на тему государственных возможностей по закрытию банков на примере кризиса 2015 года, случившегося в Греции. Национальный греческий долг еще с 2009 года был неизменной проблемой, попеременно усиливаясь и утихая на протяжении всех этих лет. 12 июля 2015 года кризис разгорелся с невиданной силой, у Германии кончилось терпение, и во время Брюссельского саммита она предъявила финансовый ультиматум, с которым Греция в итоге согласилась.
Что касается рядовых жителей Греции, то, возможно, они и наблюдали за развитием этой брюссельской драмы с высокими ставками, а может, и нет. Однако последствия были бы неминуемо. Оставался неясным вопрос о том, выстоят ли греческие банки либо же средства на их счетах будут использованы для компенсации убытков согласно брисбенским правилам. У банков не оставалось иного выбора, кроме как закрыть доступ к наличным и кредитам до выяснения своего статуса.
Банкоматы перестали выдавать купюры местным владельцам банковских карт (путешественники с иностранными дебетовыми картами могли получить небольшую сумму в наличных в Афинском международном аэропорту). Греческие кредитные карты не принимались к оплате. Жители Греции ездили в соседние страны и возвращались с сумками, наполненными банкнотами крупного достоинства. Практически за одну ночь экономика Греции превратилась в систему наличного расчета и полубартера.
Греческая версия модели «лед-девять» случилась вскоре после обвала на Кипре, послужив поучительной историей. Вкладчики осознали, что деньги на банковских счетах им вовсе не принадлежали и, по сути, вообще не являлись деньгами. Так называемые деньги в реальности были банковскими активами, они могли быть заморожены в любой момент.
Брисбенский план модели «лед-девять» Большой Двадцатки не ограничивался банковскими депозитами. Это было лишь начало.
В среду 23 июля 2014 года Комиссия по ценным бумагам и биржам США (КЦББ) в ходе голосования с результатом «3 против 2» одобрила новое положение, разрешающее фондам денежных рынков приостанавливать выкупы инвестиций. Это правило выводило модель «лед-девять» за пределы банковской сферы, в инвестиционный мир. Ни один фонд денежного рынка до этого момента не имел права действовать наподобие хедж-фонда и отказывать инвесторам в возврате вложенных средств. Фондовые менеджеры послушно разослали глянцевые флаеры почтой и отправили онлайн-уведомления о нововведении. Очевидно, что инвесторы не обратили внимание на уведомления, флаеры оказались в мусорных ведрах, а онлайн-оповещения остались непрочитанными. Тем не менее новое правило было абсолютно законным: формальные оповещения были отправлены согласно правилам. Когда случится очередная финансовая паника, банковские счета будут использованы для компенсации потерь, а рыночные активы будут заморожены.
«Лед-девять» укрепляет позиции.
Один из способов избежать заморозки активов заключается в том, чтобы держать свои средства в твердой валюте – в купюрах и монетах, что было рядовым явлением вплоть до 1914 года и после, в разгар Великой депрессии периода 1929–1933 годов.
Современные банкноты могут обладать номиналом в 100 американских долларов, 500 евро стран ЕС или 1000 швейцарских франков, выпускаемых Швейцарским национальным банком. Это самые крупные купюры, доступные в виде наличности.
Монеты могут быть золотыми одноунцевыми, как «Американские Золотые Орлы», «Канадские Кленовые Листы» или другие широкодоступные разновидности. Бывают и одноунцевые серебряные «Американских Орлы». Наличные купюры и монеты защищают от риска заморозки счетов по модели «лед-девять». Мировые элиты прекрасно это осознают, именно по этой причине они и начали войну против наличности.
Исторически сложилось, что при закрытии рынков возникали обходные пути, позволяющие вести торги за наличные, когда покупатели и продавцы вынуждены были вести сделки буквально на улице. Это явление получило название «биржа на мостовой». Власти всегда будут стремиться к подавлению цифровых «бирж на мостовой» двадцать первого века, поскольку последние мешают скрывать реальные стоимости активов и поддерживать миф об актуальности цен предкризисного периода. «Биржи на мостовой» могут возникать в сети в формате eBay с расчетом биткойнами или наличными при встрече. Право собственности на акции может быть записано в распределенных реестрах при помощи «blockchain». Устранение наличности будет способствовать подавлению альтернативных рынков, однако возникновение биткойнов бросает элитам новый вызов.
Вторая причина попыток устранения наличных заключается в установлении отрицательных процентных ставок. Центральные банки проигрывают в борьбе против дефляционных тенденций. Одним из способов победить дефляцию является стимуляция инфляции при отрицательных процентных ставках.
Отрицательная реальная ставка возникает в том случае, когда уровень инфляции превышает номинальную процентную ставку по займам. Если инфляция равна 4 процентам, а стоимость валюты повышается на 3 процента, то отрицательная реальная ставка будет равна 1 проценту (3–4 = – 1). Инфляция снижает стоимость доллара быстрее, чем начисляются проценты по кредиту. По сути, заемщик выплачивает кредитный займ в более дешевых долларах. Отрицательные реальные ставки предпочтительнее свободных денег, потому что банк платит заемщику за займы. Отрицательные реальные ставки служат мощным инструментом для займов, инвестиций и государственных расходов, которые, в свою очередь, подпитывают инфляционные тенденции и нейтрализуют дефляцию.
Как создать негативные реальные процентные ставки, если инфляция близка к нулю? Даже низкие номинальные ставки в размере 2 процентов ведут к положительным реальным ставкам в размере 1 процента в ситуации, если уровень инфляции равен одному проценту (2–1 = 1).
Решение заключается в умышленном назначении отрицательных процентных ставок. Отрицательные номинальные ставки всегда дадут возможность получить отрицательные реальные ставки, даже если уровень инфляции низкий или негативный. Например, если инфляция равна нулю и номинальные процентные ставки отрицательны на уровне 1 процента, реальные процентные ставки также будут отрицательными на уровне 1 процента (– 1–0 = – 1).
Отрицательные процентные ставки легко применять внутри цифровой банковской системы. Банки программируют свои компьютеры не к начислению, а к списанию средств с балансов. Если вы положите на депозит 100 000 долларов, в то время как процентная ставка упадет на 1 процент, то к концу года на вашем депозите уже будет числиться 99 000. Часть ваших денег просто испарится.
Вкладчики могут бороться с отрицательными ставками, переводя активы в твердую валюту. Предположим, что один вкладчик забирает 100 000 долларов из банка и хранит эту сумму без риска инфляционных потерь в безопасном небанковском хранилище. Другой вкладчик делает выбор в пользу банковского счета и «зарабатывает» по процентной ставке с отрицательным значением в размере 1 процента. К концу года первый вкладчик будет по-прежнему иметь 100 000, а второму достанется сумма в размере 99 000 долларов. Этот пример показывает, почему отрицательная процентная ставка работает только в том мире, где нет наличных. Вкладчики должны быть принуждены к использованию полностью цифровой системы прежде, чем будут введены отрицательные процентные ставки.
Организации и корпорации эту битву уже проиграли. И если хранение суммы в размере 100 000 долларов в твердой валюте представляет собой непростую задачу для частного лица, то хранение 1 млрд долларов в сейфах компании и вовсе звучит фантастически. Крупные вкладчики не будут иметь ресурсов для противостояния отрицательным процентным ставкам до тех пор, пока не инвестируют деньги в акции и облигации. А это именно те действия, к которым их подталкивают элиты.
Элита оглушительным боем стучит в барабаны, стоя на защите отрицательных ставок в борьбе с наличными средствами.
5 июня 2014 года Марио Драги, председатель Европейского центрального банка (ECB), ввел отрицательные процентные ставки на депозитные счета в евро, находящиеся в Европейском центральном банке, принадлежащие государственным и крупным коммерческим банкам. Они же, в свою очередь, ввели отрицательные процентные ставки для собственных клиентов. Goldman Sachs, JPMorgan, Bank of New York Mellon и другие банки воспользовались средствами со счетов своих клиентов, что было обусловлено отрицательными ставками.
8 декабря 2014 года «The Wall Street Journal» опубликовал историю под заголовком «Банки принуждают вкладчиков повсеместно снимать наличность». В статье говорилось, что крупные банки США информируют своих клиентов о «введении платы за обслуживание счетов крупных клиентов – услугу, бывшую до сих пор бесплатной». И конечно же, размер суммы выплат соответствовал размеру отрицательной процентной ставки. Как ни назови это явление – итог один: количество денег на счету снижается.
22 января 2015 года Национальный банк Швейцарии ввел отрицательные процентные ставки в национальной банковской системе, действующие в отношении бессрочных вкладов, превышающих 10 миллионов швейцарских франков.