Трап самолёта уходил вверх, как лестница между мирами. Моё кресло в сигаре салона находилось возле иллюминатора. Я опустился в него и впервые за день по-настоящему расслабился. Только маленький круглый экран по левую руку соединял меня с фильмами внешнего мира, постепенно меняющего декорации в сумерках; здесь же, в замкнутом и залитом электрическим светом пространстве, которое готовили к недолгому отрыву от земли и надеялись прилепить обратно, тоже был свой маленький мирок. Его временные обитатели занимали отведённые места и напоминали кинозрителей, которые так же оплатили билеты в кассах и предъявили их на стыке миров.
Глядя на то, как сумерки меняют вид в иллюминаторе, я вспомнил книги, где маг-индеец часто путешествовал со своим учеником по горам и пустыням именно в это время суток, называя сумерки «трещиной между мирами». Сплетя все мысли воедино, я пришёл к выводу, что нахожусь в трещине между мирами как во времени, так и в пространстве, что, правда, не мешало мне одновременно находиться в удобном кресле самолёта, уже подрагивающего на старте.
Вскоре самолёт стремительно мчался по взлётной полосе, и подобные умозаключения следовало отложить. Он уже завершал свой разбег, нарастающим воем предвещая победу над притяжением, и лучше было не мешать ему мысленными проекциями любых трещин.
Ощущения вдавленности в кресло, отрыва от земли и взлёта; загущение звуков в салоне и вид пластичного покрывала городских огней одновременно заполнили каналы моего восприятия. Только в воздухе я обнаружил присутствие соседа справа. Мой взгляд скользнул по его невыразительной внешности и вновь обратился к экрану иллюминатора.
Сумерки уже выполнили свою миссию и сгустились до красок ночного мира. Надо мной россыпью мерцали звёзды, далёкие и недоступные, снизу им заискивающе подмигивали электрические муравейники городов. Самолёт набирал высоту, мигающие муравейники тонули в чёрной бездне, а звёзды не становились ближе. Им совсем не было дела до крылатого атома возле сгустка планетарной материи, облетающего одну из них. Звёзды слали свой свет, и от многих только он один и остался, если не считать звездой угасшее безжизненное тело.
Я летел и думал о том, где же граница реальности существования, если она непонятна даже у великих звёзд; где граница реальности любого события, унесённого временем и успевшего, если повезёт, мимолётно отразиться в зеркалах очевидцев. В зеркалах, которые странным образом имеют способности схватывать отражения, сохранять уже свои отражения отражений и где-то в зазеркальях памяти создавать причудливые фильмы о пролетевших мимо событиях. Так и у каждого участника уходящего дня остался в памяти свой фильм о нём, снятый со своей точки зрения, пропущенный через свои фильтры и обработанный собственным монтажом. А сами события унеслись в бесконечность, подобно тому, как несётся в бесконечности свет уже несуществующих звёзд.
Мерное посапывание соседа незаметно превратилось в звуковое сопровождение моих мыслей и стало ощутимо замедлять их ход. В сознании постепенно проявлялась причудливая цепь событий оставшегося внизу дня. Она вытянула меня из его опасных водоворотов, протянула по поверхности и наконец оторвала от всех поверхностей. «От всех… – ускользающее сознание отметило поверхность кресла под телом, – …или почти от всех».
Я засыпал, и эти мысли сами представлялись последними, всё более тонкими звеньями тянущей меня цепи. Наконец она оборвалась, и я улетел в другое измерение – измерение сна.
Сон был неопределённый и тревожный. Меня настигала какая- то смутная, но грозная опасность. В темноте со всех сторон приближались враги, и я физически ощущал необходимость срочно ускориться, бежать или лучше лететь – лететь куда угодно.
Но, как часто бывает в подобных снах, скованное тело, несмотря на все усилия, отказывалось подчиниться и двигалось в темпе укуренной черепахи. Я ясно сознавал, что кольцо невидимых врагов уже сомкнулось и спасти теперь может только полёт.
Я попробовал оттолкнуться от земли, и результат этой жалкой попытки окатил волной отчаяния – бывают такие волны во сне, что пропитывают холодным потом даже простыни под спящим.
Тело моё было парализовано, но внутренние состояния менялись со скоростью молнии. Вслед за отчаянием возникла пустота, с пронзительной мыслью, что это конец.
Скорее инстинктивно, чем на что-то надеясь, я попробовал последний раз броситься вверх, и вдруг на это судорожное движение наложился толчок извне. Он оторвал меня от земли, за ним последовал новый, потом ещё и ещё. Петля вражеских сил захлестнулась, но уже далеко внизу подо мной. Я летел в темноте, внезапно спасённый и распираемый от полноты потерянной, казалось, жизни. Невидимая сила ритмично подталкивала всё выше и выше, пространство постепенно наполнялось звуками странно знакомой мелодии. Вибрация толчков явственно ощущалась телом откуда-то справа, и очередной из них выбросил меня из полёта в знакомую постель.
Я проснулся. Мобильник вибрировал и наигрывал мелодию как раз под правым боком. Я повернулся на спину и взял трубку.
– Алло, Саша? – голос незнакомой девушки мягко коснулся слуха и окончательно разбудил меня. Имя Саша не имело ко мне никакого отношения.
– Вы ошиблись, это не Саша. Но спасибо за звонок, он был весьма кстати.
– Извините… Перепутала номер… И, похоже, разбудила вас, – трубка вновь выдала мелодичные, слегка растянутые интонации, на пару секунд умолкла, но женское любопытство, как всегда, оказалось непобедимо. – А за что спасибо?
Я был по-настоящему благодарен за прерванный сон, и к тому же голос оказался из тех, что сразу располагают к общению.
– Вы изменили сценарий моего сна в гораздо лучшую сторону. Я успел улететь.
Трубка засмеялась, смех невидимой собеседницы быстро развивал первое впечатление.
– Нечасто узнаёшь, что с пользой входишь в чьи-то сны. А до меня всё было плохо? – тон разбавился весёлой заинтересованностью, и я был не прочь её удовлетворить.
– По-разному. Позавчера, например, удачно сходил в казино, а вчера наметились не самые лучшие движения на сегодня.
– Я про сон.
– Я в принципе тоже. Никогда не знаешь, когда проснёшься.
Трубка помолчала и спросила:
– А сейчас – сон или как?
– Неважно. Важно, что этот сон или не сон намного лучше предыдущего.
– В таком случае как тебя зовут… затерянный во снах?
– Зови как хочешь. Ты точно заслужила.
Трубка снова засмеялась.
– Сказано по-королевски. Я подумаю.
– Раздумье украшает женщину.
– Фраза из старого фильма… «Летучая мышь», верно?
– Да. Мы прикасаемся уже не только во снах. Хорошее утро.
– У меня тоже…
Это был тот случай, когда переходишь на «ты» так естественно, что даже замечаешь не сразу. Я спросил:
– Какие у тебя желания по утрам?
– Мои желания подобны джиннам из бутылки.
Я потянулся и присел на кровати.
– Для меня ты точно джинн. Пришла в сон и исполнила желание. А сама сейчас хочешь чего-то… по-настоящему?
Трубка помолчала и ответила задумчивым тоном:
– Здесь и сейчас я поймала момент удовольствия в нашем общении. И хочу, чтобы удовольствие продолжилось дольше момента.
Я встал, натягивая джинсы, и с трубкой в руке пошёл на кухню за сигаретой.
– Одно желание на двоих. Пока ищешь мне имя, может, скажешь своё?
– Разве не ясно? Зови меня Джина.
Звонок в дверь совпал с этим представлением, выводя меня из атмосферы приятного диалога. Я подошёл к дверному глазку и увидел крепкую фигуру Жеки.
– Джина… Джина… На время отвлекусь и займусь твоим удовольствием позже, – появление Жеки возвращало меня к не самым радужным перспективам нового дня.
– Буду ждать, – интонация в трубке прозвучала искренне.
Жека, как всегда, вошёл собранным, подтянутым и невозмутимым. Молча пожав мне руку, он снял кроссовки и направился в кухню. Мы сели друг против друга, я прикурил сигарету.
Ситуация в общем и целом выглядела ясной, а вот развязка, напротив, представлялась крайне непредсказуемой. Так было практически всегда, когда вопрос касался Циклопа, личности неуравновешенной и мало склонной к компромиссам. До сих пор все проблемы, хотя и со скрипом, решались без ущерба для чьего-либо здоровья, но сейчас эта тенденция, похоже, готовилась дать сбой.
Циклоп лишился глаза в уличной баталии далёкого детства и взамен приобрел новое звучное имя. Как со старым именем, так и с новым, он настойчиво гнул линию насилия над миром, и мир периодически отвечал ему тем же, но ни годы отсидки, ни лишние дырки в теле не прибавляли его мышлению гибкости, и он продолжал двигаться по жизни подобно бульдозеру.
В годы разгульной свободы, последовавшие за перестройкой, Циклоп перестроился, как и весь советский народ. Начав с заурядного гоп-стопа, впоследствии он возглавил группировку, контролирующую часть города, в которой обитали и мы с Жекой. У нас имелись свои взгляды на возможности окружающей неразберихи, и упускать их мы не собирались. Наши комбинации мало согласовывались с законом, иногда несли налёт артистизма и почти всегда хорошо пополняли карманы. Сферу интересов Циклопа мы не затрагивали, но он имел на этот счёт своё мнение.
Вообще-то точки зрения различных людей на одни и те же вещи часто отличаются друг от друга; и дело тут, естественно, не в самих вещах, а в том, что находится за этими точками. За точкой зрения единственного глаза Циклопа, в крепко посаженном черепе, находилось довольно примитивное устройство, определяющее его взгляд на мир исключительно в фокусе личной наживы, немедленной и максимальной. Факт существования других точек и других фокусов он упорно игнорировал, и в наших с ним отношениях это с фатальной неизбежностью вело к тому, что мы имели на данный момент: облако сигаретного дыма, Жекин ствол на табурете и тревожное ощущение дня.
– Рано или поздно… – Жека скользил мыслями на параллельных курсах, был лаконичен и, безусловно, прав. Он открыл балконную дверь, впуская свежесть не слишком жаркого летнего дня, которая перебила дымовую завесу. Светило солнце, и на перилах балкона суетились воробьи, чирикая о своих делах, наверняка не менее важных, чем наши.
– Хороший день для смерти, – произнёс Жека, и мне не понравилась холодная отрешённость его тона.
– Для чьей?
– Фильм такой есть. Название всплыло.
– Сегодня двадцать пятое июля. Индейцы майя считали его Днём вне времени. А какой будет о нём фильм, мы увидим. Начало мне понравилось.
Чтобы отвлечь друга от мрачных ассоциаций, я рассказал ему о своём пробуждении. Жека, который жил в мире, где не было случайностей, слушал со своей обычной смесью интереса и едва уловимой иронии. Потом он прокомментировал:
– Тебе повезло, не так часто женщина приходит вовремя без приглашения.
Мне нравилась его манера ронять фразы, но времени для беседы в том же ключе у нас уже не было – до встречи с Циклопом оставалось часа полтора. Я прошёлся через ванную комнату и, одеваясь, засунул за пояс пистолет. Садясь во дворе дома в нашу тёмно-зелёную «ауди», я полной грудью вдохнул воздух и отметил, какой удивительно красивый день дарит нам лето.
Чёрный «мерседес» медленно катил по широкой улице. Затемнённые стёкла, опущенные наполовину, открывали взглядам прохожих головы четверых, сидевших в салоне. Голос в динамиках негромко и хрипло пел о суровой жизни. Двое сзади молчали, сидевшие впереди вели разговор. Человек за рулём обладал устрашающими габаритами и едва не подпирал бритой головой потолок салона, солидный штурвал «мерса» в его руках казался хрупкой игрушкой.
– Базарили с ними? – гигант задавал вопрос, одновременно перемалывая мощными челюстями жвачку.
Тот, к которому относились эти слова, телосложением намного уступал говорившему, но был жилист, и в нём чувствовалась сила сжатой пружины. Скуластое лицо, в сравнении с репой здоровяка, несло гораздо более отчётливую печать интеллекта. Глаза смотрели уверенно и жёстко.
– Да, Циклоп, им вчера всё объяснили. Что они кинули не того коммерсанта и деньги придётся вернуть.
– А они?
– Говорят, что коммерс был никем не прибитый. И ещё говорят, что Самурай по курсам и он в доле.
Сидевший за рулём взорвался:
– Суки голимые! Развели моего барыгу и прыгают за Самурая. Он в доле, а я где?.. Но он их не отмажет. Если не будет филок, замочу обоих, отвечаю! И откуда Самурай здесь нарисовался?!
Жилистый остался невозмутим.
– Это их общая тема. Самурай, похоже, знает, что барыга был без крыши и ломанулся к нам уже после кидалова. И они говорят то же самое.
Циклоп обрушил кулак, больше схожий с кувалдой, на руль.
– Да мне по хер, что они все говорят! Чем закончился разговор?
– Я сказал, что ты по-любому требуешь возврата, и набил стрелу. Сегодня на двенадцать.
– Хорошо, на месте и порешаем, что почём. Где набил?
– За городом.
– Так, слушать ничего не будем. Если придут без лавэ – сразу валим. Эти фраера меня достали.
– А Самурай?
– А что Самурай? Получил денег – пусть радуется. Теперь я хочу получить.
– Слушай, Циклоп, эти двое всё сделали правильно. Они не черти, чтобы с них так получать. А завалим по беспределу – будут проблемы с Самураем.
Циклоп повернулся к говорившему, и его единственный глаз сузился. На месте другого чернела повязка.
– Братан, я что-то тебя не догоняю. Эти уроды стригут капусту у нас под носом, а мы должны сопли жевать? Мы в расклады Самурая не лезем, пусть и он не лезет в наши.
– Это как раз и его расклад.
Свирепое лицо Циклопа побагровело.
– Марат, ты меня тоже достать хочешь, в натуре? Ты с кем вообще? Может, и ты долю получил?
На скулах Марата не дрогнул ни один мускул.
– Это уже гнилая тема. Я всё сказал. Решать тебе.
– Вот я и решил.
Одновременно с последними словами Циклопа у него заиграл мобильный, и он взял трубку.
– Да… Самурай? Привет… – его тон изменился и стал настороженным. Он покосился на Марата, но тот уже отвернулся к дороге. Циклоп заговорил в трубку, разбавляя свои реплики более или менее длинными паузами:
– Да ничего, катаюсь вот…
– Слышал уже? Да, хочу встретиться. Есть у меня к ним вопросы.
– Почему тебе? Я им хочу задать. Они опустили на деньги моего человека.
– Нет, это мой коммерсант…
– Да, я так считаю…
По всем признакам разговор принимал жёсткий характер. Циклоп наливался кровью и свободной ручищей всё сильнее сжимал руль. Видно было, что он слушал трубку и едва сдерживался.
– Самурай, это моё дело! Я разберусь, как считаю нужным.
– Кончай грузить!
– Раз не о чем говорить, будь здоров!
Циклоп выключил телефон, и его наконец прорвало потоком ругательств. Марат бесстрастно смотрел перед собой – ни он, ни двое сзади ничего нового не услышали. Циклопа явно заклинило, и шансы увидеть кровь сильно возрастали.
Я любил игру. Ощущения при виде и звуке мчащегося по рулетке шарика были единственными в своём роде. Несколько часов, проведённых в казино, представляли собой модель жизни в миниатюре, со своими взлётами, падениями, благоволением и ударами судьбы. Это был хороший способ познания себя, и наблюдение за своим внутренним театром во время игры привлекало не меньше чистого азарта.
Когда за ночь опускаешься почти на ноль, а на последнюю ставку вдруг выпадает нужное число, дающее старт полосе безудержного фарта, и маятник всегда готов качнуться обратно – материала для наблюдений хватает. Здесь важно было замечать момент, когда эмоция, вызванная замершим в ячейке шариком, уже настолько сильна, что готова вытеснить наблюдателя и завладеть тобой безраздельно. Таких калейдоскопов эмоций с полностью отсутствующим «я» всегда полно в казино, как, впрочем, полно и в жизни. Будучи же освещённой прожектором осознания, эмоция, подобно шарику в ячейке, оставалась в отведённых ей берегах, укрощённая мягко и без насилия.
Сознание как бы раздваивалось. Одна его часть в полной мере получала удовольствие от азарта, другая уравновешивала страсть отрешённым наблюдением. Так параллельно с игрой за столом я вёл собственную ментальную игру, и победа в последней была несравненно важнее денежного выигрыша или проигрыша. А когда удаётся остаться неколебимым в шквале острых ощущений, то, во-первых, снимается часто больной вопрос тормозов, и, во-вторых, это служит хорошей практикой контроля в целом.
Жека тоже посещал казино, но его фильмы отличались от моих. Он не нуждался во внутреннем наблюдателе по причине того, что сам был воплощённым наблюдением практически без нервов. Вероятно, у него сложилась бы впечатляющая карьера профессионального игрока, но Жеку больше интересовали наши криминальные игры. В казино он ходил в основном за компанию и с желанием понаблюдать котёл человеческих страстей. Играл немного, как-то небрежно и почти всегда оставался в плюсах. За дверями же казино, на игровом поле жизни, он видел то, чего не видели другие, обрабатывал информацию и просчитывал развитие событий с компьютерной точностью.
Окружающий нас мир содрогался на изломе эпох и был насквозь пропитан криминалом. Вокруг вращались бешеные деньги, лилась кровь, и вчерашние циклопики реально становились хозяевами положения. В этом водовороте следовало надеяться на себя и оставлять спину неприкрытой только друг другу.
Жека был непревзойдён в роли сценариста, над режиссурой мы работали вместе, а в финале становились одновременно актёрами и зрителями своих премьер. Грандиозными наши постановки назвать было трудно, но мы и не гонялись за широким форматом со спецэффектами, предпочитая результат и минимум лишнего внимания. Случались, правда, и ковбойские налёты с оружием в руках, где не требовалось особого напряжения творческой мысли, но зато на передний план выступали готовность к неожиданностям и хорошая реакция. Чаще же через подставных лиц мы организовывали видимость мутных торговых операций с перспективой хорошей наживы, и всегда находилась жадная рыба, готовая клюнуть. В результате предполагаемая нажива оказывалась наживкой, попавший на крючок расставался с некоторой суммой денег и накапливал бесценный опыт плавания в бурном море бизнеса. При подобных раскладах гораздо труднее было обрубить все нити, ведущие к нам, но менты имели дела и поважнее, а что касалось братвы, то мы подсекали коммерсантов, не определившихся с надёжной крышей. Правда, со временем таких становилось всё меньше, и тогда на нашем горизонте возник Самурай, весьма незаурядный и колоритный персонаж криминальной сферы.
Примесь то ли японской, то ли корейской крови заметно отразилась на его внешности, определила невероятные способности к единоборствам и явно несла в своих клетках генетическую память воинственных предков, проявленную сквозь века в образе Самурая. Его возраст был трудноопределим, юность он провёл в странствиях по дальневосточным тропам; по слухам, обучался в каком-то монастыре, и избранный им путь воина оказался довольно извилистым, приведя по просторам огромной страны в наш город. С наступлением времён Дикого Запада на востоке условия для совершенствования его духа сложились идеальные. Самурай собрал небольшую, тщательно отобранную команду и установил жёсткий режим дисциплины и тренировок, превратив её в подобие закрытого клана. Место под солнцем он расчистил довольно быстро, и после нескольких стычек с ним предпочитали не связываться.
Мы познакомились в одно из крайне редких посещений Самураем казино. Крупье принимал мои ставки, а Жека слонялся по залу, иногда кидая фишки на стол. Потом он куда-то исчез, и я прошёлся взглянуть, куда именно. Нашёл я его за столиком в баре, в обществе Самурая и какого-то ниндзя из его отряда. Негромко играла музыка, на тёмных диванах лежали багровые отсветы. Зная, кто такой Самурай, я в первый момент решил, что наметилась проблема, но за время, пока шёл к столику, отметил отсутствие напряжения в позах. Хотя такие люди, как Жека и Самурай, могли, не напрягаясь, обсуждать любые вопросы.
Обсуждали же они, к моему удивлению, какой-то завёрнутый коан из дзен-буддизма. Я присел за столик, мы выпили за знакомство, причём Самурай едва пригубил, и их путешествие в пустоту дзена продолжилось. Немного поприсутствовав и убедившись, что эти двое нашли друг друга, я вернулся к игре. Позже мы поехали в офис Самурая, где за время продолжительного общения пришли к выводу, что проекции запутанных реалий окружающей жизни он связывает в голове не хуже абстрактных понятий дзена.
С того дня круг тем значительно расширился. Самурай имел гораздо больше информации, и то, что наши с ним отношения не бросались в глаза, приносило обоюдную пользу. Так и в последнем раскладе он удачно подвёл одного жирного бобра под точно рассчитанный нами кидняк, но тут в ход событий вмешался человек с одним глазом.
Мы сидели в кафе за городом. За окном на пустующей террасе чистили перья воробьи. Казалось, это те самые деловые воробьи с балкона прилетели вслед за нами. Вкус неплохого кофе контрастировал с обстановкой, далёкой от роскоши. Часы на стене показывали половину двенадцатого, и от заброшенной стройки, забитой как место стрелки, нас отделяло минут двадцать езды. Я вспомнил про звонок незнакомой феи, и мне пришла в голову мысль, что сейчас, вполне возможно, у меня последний гарантированный шанс ещё что-то узнать о её моментах удовольствий. Гонять в голове шары мыслей о ближайших перспективах не хотелось, а полностью отрешиться, как Жека, я не мог. Мой друг целиком погрузился в созерцание воробьиного сходняка за окном, мне тоже следовало отвлечься, и с этой мыслью я вышел на воздух.
За городом было свежо, в движениях ветра ощущалась свобода. Я вынул из внутреннего кармана куртки мобильный и застегнул её до горла. То, что Джина обещала ждать, подтвердилось всего лишь одним прозвучавшим гудком.
– Привет, спасённый, – по голосу чувствовалось, что свой момент она не потеряла. – Что снится?
– Окраина города… Небо без туч… Белое облако… Солнечный луч… – картинка на затемнённом экране моих очков легко за-рифмовалась в последних словах.
– Красивые у тебя сны, стихами в них говорят… Только на какой это окраине солнце? У меня тут в центре всё небо затянуто.
– Может, твоему центру далеко до моей окраины? В каком он городе? – до сих пор мне почему-то не приходило в голову, что мы вполне можем находиться и в разных городах.
– Как в каком?
Я услышал название города и в порыве ветра ощутил разделяющее нас пространство.
– Отличный город. Только от моей окраины до него лететь и лететь. И не во сне, а в самолёте с крыльями.
Джина засмеялась. Сквозь сотни километров её смех заставлял улыбаться в ответ.
– Весело с тобой. Из какого сна ты взялся?
– На хороший вопрос всегда трудно ответить. Как там с твоим удовольствием? Расширяется?
– И углубляется… Я бы даже сказала, что проникает всё глубже.
– Не буди во мне рискованные ассоциации.
– Я сегодня только тем и занимаюсь, что бужу тебя. В моём городе не хочешь проснуться?
Кривая впечатлений от общения с Джиной неуклонно шла вверх, и у меня вдруг появилось чувство, что её внешность дала бы сильный толчок этому ходу. Судя по манере общаться и непринуждённо произнесённым последним словам, она была раскована и уверена в себе в той мере, в какой это не выставляется напоказ, а просто присутствует, как следствие непобедимого ощущения своей привлекательности.
– Я не против. Даже наоборот. Интересно взглянуть в глаза человеку, который сам себе джинн.
– Думаю, ты не будешь разочарован.