Разразившаяся накануне вечером гроза уже кончилась, и небо пленяло своей сияющей синевой. День обещал быть погожим, и Шафран надела голубую блузку и юбку в тон. Она вышла в узкий коридор квартирки в Челси, которую снимала пополам с Элизабет, и отправилась на поиски своей соседки.
Остановившись в дверях кухни, Шафран с нежностью посмотрела на женщину в эффектном малиновом халате. Та потягивала кофе, сидя за маленьким кухонным столом, на котором был накрыт вкусный завтрак. Они с Элизабет всегда были лучшими подругами и соседками, поскольку вместе росли в сердце Бедфорда. Когда-то, казалось, что они будут вместе всю жизнь, тем более что предполагалось, что Шафран выйдет за Уэсли, брата Элизабет, и это должно было еще сильнее сблизить их семьи.
Война не только отняла Уэсли и у семейства Хейл, и у Шафран, но и уничтожила состояние семьи Хейл. Когда от Элизабет на семейном совете потребовали, чтобы она вышла замуж за богатого, но мерзкого старика, чтобы предотвратить окончательное разорение семьи, она сбежала с Шафран в Лондон.
Поначалу происходящее представлялось чем-то вроде грандиозного приключения. Когда Шафран была свободна от занятий, они вместе исследовали город. Вскоре бабушка и дедушка Шафран поняли, что она предана учебе так же страстно, как и их сын, и прекратили ее содержать. Несмотря на скудные средства, которые Шафран сумела выделить ее мать, подруги внезапно ощутили отчаянную нехватку денег. Элизабет приступила к поискам работы и с энтузиазмом взвалила на себя все обязанности по дому, но не только для того, чтобы показать членами их семей, что они больше не нуждаются в поддержке и со всем справятся сами. У нее обнаружился истинный талант к приготовлению пищи и организации домашнего быта. Элизабет освободила Шафран от необходимости искать работу, которая бы отвлекала ее от учебы, и Шафран спокойно получила диплом, на каждом шагу ощущая поддержку своей подруги.
Элизабет оторвала взгляд от утренней газеты и улыбнулась. На ее лице был свежий макияж, хотя из небрежно уложенных русых волос торчали шпильки.
– Шаф, дорогая, у тебя сегодня какие-то важные дела?
– Нет, просто нужно выполнить пару заданий доктора Максвелла.
Налив себе чашку кофе, Шафран схватила великолепно прожаренный кусочек хлеба, смазанный маслом.
– Почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась она, хрустя тостом.
– Ты надела серьги.
Шафран и в самом деле надела жемчужные сережки, подарок мамы на день рождения.
– И что?
Элизабет усмехнулась.
– Дорогая, ты абсолютно безразлична к своему внешнему виду, если только нет бабушки и дедушки, от которых нужно защищаться, или мужчины, которого нужно заинтересовать. – Она театрально сложила руки с ярко-красным лаком на ногтях и закатила глаза. – Пожалуйста, не говори, что мы ждем твоих бабушку и дедушку!
Шафран вздрогнула.
– Ты что – если бы они должны были явиться, я бы предупредила тебя за неделю, а то и раньше. Нужно, черт возьми, время, чтобы приготовиться к такому испытанию, как их визит. – Да, они лишили ее финансовой поддержки, но продолжали делать все, чтобы оставаться частью ее жизни. Строгой, подавляющей частью.
– Понятно. Тогда кто этот мужик?
Шафран рассмеялась и отряхнула пальцы над раковиной.
– Да нет никакого мужика.
Элизабет последовала за ней в коридор, шурша халатом, под которым скрывались весьма аппетитные формы.
– Это не тот парень, о котором ты рассказывала, дорогая? Он якобы изучает бактерии. Ну что это за работа?!
– Мне пора.
Шафран улыбнулась самой обаятельной улыбкой, на какую была способна, схватила пальто и шляпу и выскочила за дверь, прежде чем Элизабет успела забросать ее вопросами.
Наспех приколов шляпку специальной шпилькой поверх пучка волос, она спрыгнула с лестницы на тротуар. В середине апреля весна уже разгулялась вовсю, и Шафран решила, что не станет трястись в автобусе, а часть пути пройдет пешком – хотя путь от ее крошечной квартирки в Челси предстоял неблизкий.
Цветущие грушевые деревья, чьи ветви словно были облеплены кружевной пеной лепестков, алые тюльпаны, пробуждающаяся природа – все казалось Шафран невероятно поэтичным, но по зрелом размышлении она решила, что поэзию лучше оставить на долю подруги. В дополнение к работе секретарем у мелкого министра, которого они между собой называли «лордом», Элизабет публиковала стихи под псевдонимом, и Шафран считала, что, учитывая их пикантную тематику, это весьма мудрое решение. Элизабет нравилось слушать, как красноречиво описывает растения подруга. Однажды профессор отчитал Шафран за то, что в ее статье слишком много прилагательных, и она серьезно отнеслась к его словам о том, что она в первую очередь ученый и лишь потом любитель.
Срезав путь через Гайд-парк, она села в двухъярусный красный автобус, который повез ее по извилистым улочкам Мейфэра в Фицровию. Доехав до остановки «Юстон-сквер», она вышла и, как всегда, остановилась перед высоким каменным обелиском в центре площади, стоявшим на постаменте, по углам которого выделялись четыре бронзовые фигуры. Она произнесла безмолвную молитву за потерянные на войне души, за своего отца, своего погибшего возлюбленного Уэсли и за бесчисленное множество других, после чего преодолела последний отрезок пути до университета.
Шафран обошла толпу студентов во внутреннем дворе и поднялась на второй этаж северного крыла. Увидев перед дверью доктора Максвелла детектива-инспектора Грина, она растерялась.
– Я могу вам чем-то помочь, инспектор? – спросила она, нервно стиснув сумочку.
– Я хотел поговорить с доктором Максвеллом, – сказал инспектор, пристально глядя на нее. – Вы не знаете, когда он освободится?
– Через двадцать минут он будет присутствовать на собрании в кабинете доктора Беркинга.
– Когда завершится встреча?
– Обычно такие собрания длятся сорок минут, а иногда час, если кто-то из профессоров окажется чрезмерно словоохотливым. – Шафран сделала паузу, глядя на инспектора. – Может, я передам ему от вас сообщение?
– У меня к нему несколько дополнительных вопросов. Я зайду позже.
Шафран охватила странная тревога. Убедившись, что инспектор исчез в конце коридора, она вошла в кабинет и оглядела господствующий там хаос. За несколько часов, что она провела вчера в библиотеке, доктор Максвелл умудрился уничтожить все результаты ее уборки, проведенной в его отсутствие. В центре маленького, обшитого деревянными панелями кабинета стоял большой письменный стол. Вернее, Шафран подозревала, что стол находится где-то там, под беспорядочными стопками книг и кипами бумаг. Книжные полки по обе стороны стола были до отказа забиты толстыми томами. Картотечный шкаф венчал огромный папоротник, свисающие листья которого скрывали пожелтевшие от времени этикетки на двух верхних ящиках. Единственной свободной стеной в кабинете была та, что напротив письменного стола. Висевшая на ней картина в рамке отражала утренний свет.
Яркими акварельными красками Шафран изобразила Houlletia tigrina, любимый вид орхидей профессора, и подарила эту картину ему по случаю своего окончания Университетского колледжа в прошлом году. Это был скромный знак признательности за каждую добрую улыбку профессора, за тепло и поддержку как в удачах, так и в поражениях на протяжении многих лет. Сколько раз ей хотелось сдаться и вернуться к скучным светским делам, от которых она сбежала! Тогда Максвелл делился с ней своими, казалось бы, неуместными воспоминаниями о студенческих днях, и она брала себя в руки. Сколько слез пролилось в этом кабинете, сдерживаемых мягкими напоминаниями Максвелла о трудностях и победах Томаса Эверли! Этот простой рисунок ни в коей мере не мог служить достаточной наградой за его руководство и поддержку. Она до сих пор помнила, как дрожал голос расчувствовавшегося Максвелла, когда он благодарил ее за подарок. В свой первый день в качестве его ассистента она расплакалась, когда увидела, что он повесил картину в своем кабинете.
Вздохнув, Шафран положила вещи на свой стол и подошла к опасно накренившейся стопке бумаг на столе доктора Максвелла. Она поморщилась, обнаружив под папками на краю стола две чашки с остывшим чаем, и едва не выплеснула его на отчет 1863 года о «Выращивании хинного дерева в Индии».
Прошел почти час, прежде чем кабинет перестал выглядеть как жертва пронесшегося урагана и начал напоминать место работы. Шафран вернулась за свое бюро, где она привыкла заниматься не нудной секретарской работой, а настоящими исследованиями. Сейчас профессор стал уделять особое внимание всему, что связано с хлорофиллом, и она принимала в его работе активное участие. Недавний труд немецкого ученого Рихарда Вильштеттера вдохновил его на углубленное изучение данной темы. Шафран должна была найти все доступные материалы, касающиеся пигментации растений и солнечного света, и уже несколько месяцев просматривала всевозможные тексты. Заодно она вела собственное исследование, основанное на своих находках, которое дополняло работу доктора Максвелла и позволило бы ей сотрудничать с ним и дальше.
Однако недавно она поняла, что новая должность таит в себе не только преимущества, но и подводные камни. Работа с доктором Максвеллом продвигалась успешно, хотя исследование пигментации растений не особенно ее вдохновляло. Но она не планировала быть его ассистенткой вечно и хотела закрепить за собой место на кафедре, чтобы иметь возможность проводить самостоятельные исследования и преподавать, как ее отец. На работу ее приняли не сказать чтобы тепло, и действия Беркинга на протяжении последних нескольких месяцев не раз заставляли ее усомниться в своих планах. Он был относительно молодым заведующим кафедры и мог доставать ее еще много лет. Избегать контакта с ним было невозможно, потому что любое ее исследование требовало согласия с его стороны. Сможет ли она смириться с тем, что ее карьера в руках Беркинга?
Шафран тяжело вздохнула. История с полицией и отравлением приводила ее в уныние.
Чтобы взбодриться и хотя бы на время забыть о своих заботах, Шафран открыла 34-й выпуск журнала «Ботанические анналы» и продолжила делать выписки оттуда.
Несколько часов спустя Шафран решила сделать перерыв, утомленная как изучением текстов, так и размышлениями о том, куда подевался профессор. Скорее всего, он и доктор Эстер опять затеяли спор и отсиживались в кабинете доктора Эстера. Заодно она в глубине души надеялась снова увидеть мистера Эштона, то есть Александра, но он тоже не появлялся.
Чтобы сменить обстановку, Шафран надела пальто и шляпу и вышла из северного крыла. Наполненная впечатляющей коллекцией растений ее отца оранжерея в поместье деда, которую она помнила с детства, была пустяком по сравнению с множеством университетских теплиц. В пяти оранжереях была собрана обширная коллекция растений со всего земного шара, и хотя острой необходимости в этом не было, Шафран отправилась именно туда.
Расположенные в небольшом парке длинные стеклянные теплицы выделялись на фоне приземистых кирпичных зданий и окружающей их зелени. Накопившийся на стеклах конденсат скрывал произраставшие внутри деревья, папоротники и лианы. Шафран толкнула дверь в первый парник, и ее окутал влажный воздух, насыщенный ароматами суглинка и сотен экзотических цветов, знакомый и удобный, как любимый джемпер.
Шафран подошла к старому рабочему столу напротив двери, натянула пару толстых кожаных перчаток и повязала фартук. Свои короткие, заляпанные грязью сапоги, стоявшие рядом с другими, она надевать не стала.
Из зеленых зарослей ей навстречу вышел худой морщинистый мужчина. Его седые волосы в беспорядке свешивались на обветренный красный лоб, а одежда под кожаным фартуком была поношена и заляпана грязью.
– Эверли, – вместо приветствия произнес мистер Уинтерс.
– Здравствуйте, сэр. Как поживает китайский финик? – осведомилась Шафран, заметив на его вечно грязных ладонях несколько рваных порезов.
– Шипов все больше с каждым днем. Не понимаю, почему их так интересует эта чертова штука! Если хотите знать мое мнение, то это пустая трата места и удобрений, – проворчал собеседник.
Шафран с нежностью посмотрела на старика. Мистер Уинтерс был садовником, а на старости лет стал смотрителем теплиц. Он умело ухаживал за каждым растением, произраставшем в Европе, но расстраивался и обижался, когда приходилось тратить время на заполнявшие оранжереи экзотические растения. Шафран подумала, что он бы так сильно не злился, если бы надевал перчатки. Несмотря на процветающий биологический факультет, который включал в себя кафедру ботаники и несколько других, оранжереи популярностью не пользовались. Возможно, из-за их ворчливого смотрителя.
Шафран прошла через другие теплицы. Самый крупный филодендрон пустил несколько новых воздушных корней, похожих на толстые веревки. На одном из самых крупных кактусов чернело пятно, а другой готовился расцвести. Идя наугад, она оказалась в дальней части почти не занятой теплицы, последней в ряду. Вся задняя ее стена была покрыта желтыми лианами. Шафран подошла ближе и стала рассматривать сердцевидные листья, указывающие острыми кончиками в пол. В самом широком месте листья лианы были размером с ее ладонь, хотя она помнила, что в исследованиях Максвелла было указано, что в естественной среде обитания они вырастали до размеров крупной мужской ладони. Шафран стало не по себе, когда она осмотрела нижнюю ветку. Над одним из чешуйчатых коричневых узлов виднелся чистый срез. Бледная плоть еще не затянулась – значит, срез недавний.
Мистер Уинтерс все еще хозяйничал в первой теплице, когда Шафран вернула на место перчатки и фартук. Его руки были по локоть погружены в землю, и он с кряхтеньем повернулся, готовясь перенести туда лоток с ростками.
– Мистер Уинтерс, вы сегодня видели доктора Максвелла? – спросила Шафран.
– Не видел, – покачав головой, ответил садовник. – Заходил как-то на днях, он заглядывает сюда раз в несколько дней. – Он вытащил руки из земли и осторожно поднял росток.
– Вы… – начала она, не зная, как сформулировать вопрос, чтобы не разозлить смотрителя оранжереи. – Я видела, что кто-то взял черенки с нескольких растений. Среди прочего побег лианы шолотль.
Мистер Уинтерс поднял глаза и нахмурился.
– Вот черт! Никакого уважения к собственности университета. И никакого, черт возьми, уважения к себе! Все знают, что эта адская штуковина – билет в загробную жизнь.
Шафран слабо улыбнулась и ушла. Солнце переместилось в западную часть неба и отбрасывало на тротуар короткие тени. Девушка быстро зашагала обратно в северное крыло, внезапно почувствовав острое желание увидеть доктора Максвелла. Как бы ни злился Максвелл, отравителем он быть не мог, но инспектор этого не знал.
Шафран вошла в холл и остолбенела, обнаружив там нескольких мужчин в форме. Они были словно копиями сержанта Симпсона и охраняли коробки, выстроенные в ряд в коридоре. Дверь в кабинет доктора Максвелла была открыта, но внутри находился не профессор, а сам Симпсон. Двое мужчин стояли у стола профессора и складывали в коробки его бумаги.
– Прошу прощения, – с порога выпалила Шафран. – Что вы делаете?
Симпсон посмотрел на нее, поджав губы:
– Собираю доказательства.
– Доказательства чего? – спросила Шафран и посторонилась, пропуская одного из мужчин с большой коробкой в руках. Другой полицейский подошел к книжному шкафу, и она не выдержала: – Осторожнее!
Симпсон не ответил на ее вопрос.
– Вы не знаете, где доктор Максвелл? – Она раскрыла рот, чтобы повторить вопрос, но тут другой полицейский начал сбрасывать книги с полки в коробку, и она метнулась к нему. – Нельзя их так швырять! Многие из них проиллюстрированы от руки! – Задыхаясь от ужаса, она повернулась к Симпсону. – Вы не можете просто так изъять рабочие материалы доктора Максвелла, сержант. Мы готовимся к экспедиции! Где доктор Максвелл?!
Симпсон, казалось, продолжал изучать свои записи, хотя теперь его взгляд не двигался по строкам.
– Его допрашивают в полицейском участке.
– Но почему? – ахнула Шафран. – Инспектор ведь уже поговорил с ним здесь.
– Он под подозрением. – С каменным выражением лица, резко контрастирующим с его мальчишеским видом, Симпсон повернулся и вышел в коридор. Он слегка подпортил свой властный имидж, когда споткнулся об одну из коробок, и его высокий шлем съехал набекрень.
– Подождите! – Шафран поспешила за ним. – Что это значит – под подозрением?
Несколько молодых людей прервали свой разговор и уставились на Шафран. Ее лицо вспыхнуло.
Симпсон вернул шлем на место и твердо произнес:
– Его подозревают в отравлении миссис Синтии Генри. И в предполагаемом покушении на убийство доктора Лоуренса Генри.
Он подал знак группе нагруженных коробками мужчин, и они стали спускаться по лестнице. Шафран стояла посреди коридора и что-то бормотала, не в силах подобрать нужные слова. Присутствующие продолжали мерить ее любопытными взглядами, и она отступила в кабинет, схватила оставленные в двери ключи и заперлась внутри. Она тяжело опустилась на потертый кожаный диван и уставилась на стол доктора Максвелла.
Беспорядок был здесь частым гостем, однако теперь кабинет выглядел почти пустым. Должно быть, инспектор Грин пришел к тому же выводу, что и она, – иначе зачем было полиции забирать вещи доктора Максвелла? Любой из работающих в северном крыле сотрудников, кого ни спроси, первым делом назовет в качестве подозреваемых доктора Максвелла и его печально известный шолотль, а остальные наверняка знали о разногласиях между доктором Максвеллом и доктором Генри.
Она встала и принялась искать записи или документы, в которых бы упоминался шолотль. Она заглянула в каждый уголок, каждую щель, в каждый ящик и перерыла каждую книгу, которую не забрала полиция. Ничего. В горле встал ком, глаза защипало от слез разочарования. Как, черт возьми, она докажет невиновность Максвелла, если у нее нет никакой информации?
Шафран бросилась к своему столику, схватила сумку и засунула руки в карманы пальто. Ее разум мчался наперегонки с сердцем. Как быстро она сможет добраться до полицейского участка?