Двери разомкнулись и впустили утренний свет в холл Белой усадьбы. Вера Николаевна вышла на крыльцо первой, за ней выскользнули Василиса и Забава. Сосны парка нахохлились и казались непроснувшимися, но солнце уже пробивалось сквозь их мохнатые лапы и проливалось прямо на дорожку.
– Жду вас после ярмарки, – предупредила Велес. – Я знаю, что праздник у Муромцев затянется до полуночи, но, надеюсь, вы вспомните о нашем договоре.
– Мы туда и не собираемся, – пожала плечами Забава.
– Что ж, передавайте привет домочадцам.
Василиса толкнула створку ворот, но та не поддалась.
– Не получается? – хихикнула Забава.
Василиса изумилась своей неловкости и снова толкнула. И опять ничего не произошло.
– Дай-ка я. – Забава легонько уперлась плечом, ворота скрипнули и наконец отворились. – Кажется, кто-то сегодня плохо позавтракал.
– Если честно, я не съела ни крошки, – ответила Василиса и обернулась, чтобы попрощаться с Велес.
Странный взгляд наставницы заставил ее опустить руку. Та смотрела так, будто история с воротами оказалась не простой случайностью.
– Василиса, дорогая, – начала она и замялась, будто подыскивая слова. На этот раз ее взгляд задержался на Василисином медальоне, и выражение ее лица вновь переменилось. – Я бы… я бы не советовала тебе носить этот камень. По крайней мере, сегодня.
Василиса удивилась: при чем здесь камень? Забава, только вышедшая за ворота, нетерпеливо замерла.
– Ты знаешь… Сегодня для него не лучший день. – Пальцы Велес дотронулись до кельтского бриллианта. – Влияние планет… Да и вообще. Такая драгоценность на ярмарке привлечет ненужное внимание.
– О, это вовсе не драгоценность, это просто стекло, – проговорила Василиса, и ладони ее стали влажными. Камень налился синевой. Что, если Велес что-то узнала про нее и Митю Муромца? Но нет… Откуда же? Это просто невозможно.
– Ну, разумеется, – согласилась Вера Николаевна и все же протянула руку ладонью вверх.
«Она точно знает! – сокрушенно подумала Василиса. – Она все поняла! Но как?»
Она сняла кулон. Казалось, что Вера Николаевна хотела сказать ей вовсе не про украшение и только в последний миг передумала.
– Я отдам Белуну. Заберешь, когда вернешься.
Что же произошло с Велес? Почему так печально изогнулись ее брови? Почему взгляд стал цепким и внимательным? И что ей было известно о кельтском бриллианте?
– Все верно, не надо идти с такой подвеской, если камень в ней не сулит сегодня ничего хорошего! – заметила Забава. – Вдруг он навредит продажам на ярмарке?
Василиса кивнула и улыбнулась, чтобы скрыть тревогу.
– Хотя сегодня и так не ожидается хорошей торговли! – На этот раз голосок Забавы наполнился возмущенными нотками. – И подумать только, все испортили Муромцы! Зачем они, спрашивается, устроили Яблочный бал и пригласили туда горожан? И ведь те пойдут! Всем захочется отведать бесплатных угощений, потанцевать среди статуй и розовых кустов, чтобы потом хвастаться перед внуками, что побывали в гостях у самого знаменитого семейства.
«Зато Муромцы не приедут на ярмарку», – возразила Василиса, правда, мысленно.
– Неужели Муромцы не понимают, что из-за этого половина города просто не явится на Ярилин торг и такие семьи, как наши с тобой, останутся ни с чем?
«Но зато не придут и Долгорукие!» – продолжала беззвучно возражать Василиса.
За два дня до Яблочного Спаса Муромцы действительно объявили о благотворительном бале, чем обрадовали одних горожан и напрочь испортили настроение другим. Они заплатили нескольким семьям за угощения и напитки, и теперь посетители могли отведать их бесплатно. Другие должны были продавать свои товары, тщательно отобранные самой Евдокией Рюриковной, в саду. В такие праздники богатые роды жертвовали средства на благоустройство улиц вроде Небывалого тупика, но еще ни разу не устраивали открытых приемов. Газеты пестрели новостью о Яблочном бале в особняке Муромцев. Анисья настаивала, чтобы Василисина семья тоже приехала, но Василиса даже не рассказала своим о ее предложении.
Ярмарка в этот час еще не была похожа сама на себя. Прилавки пустовали. Забава увидела отца в ближайшем торговом ряду и побежала ему навстречу, Василиса же двинулась к центру площади, приметив там единственную компанию. Она узнала звучный смех Валерия Павловича, бабушкиного знакомого, вызвавшегося подбросить Василисину родню до ярмарки и помочь обустроить прилавок. Сбоку от него уже встряхивала вышитую скатерть тетушка Малуша – еще одна подруга семьи. Ее прилавок был завален стопками льняных салфеток, столовых дорожек и полотенец. Рядом с Валерием Павловичем маячил его старший внук. Он открывал сундуки, доставал из них коробки и передавал все это Василисиной маме.
– Батюшки! Василиса! – воскликнула тетушка Малуша и, бросив в сторону полотенце, потянулась обниматься.
– Ой, внученька! Неужто ты? – Бабушка всплеснула руками.
– Дорогая, как мы рады, что Вера Николаевна тебя отпустила! – воскликнула Ирина Станиславовна.
Василиса чмокнула в щеку Ваню – внука Валерия Павловича – и приняла из его рук поднос, укрытый узорчатой салфеткой.
– Разве может Велес запретить молодежи идти на ярмарку? – спросил Валерий Павлович, натягивая между столбами новый ряд флажков.
– Дело не в ней! У меня были дела, но планы поменялись. – Василиса сдернула с подноса салфетку: под ней оказались круглые пирожки, украшенные ромашками из теста.
– Ох, и чем это ты могла быть так занята, чтобы не прийти помочь своей родне?
– Да мало ли дел у юной красавицы? – одернула соседа Малуша. – И каждое из них, поди, поинтереснее полупустой ярмарки.
Прилавок скрылся под выпечкой и пастилой. Василиса поправила складки скатерти, расставила у ножек стола кувшины, распушила в них полевые цветы. Их закуток смотрелся мило, но пустовато. Сразу бросалось в глаза, что на продажу выставлено немного. И даже несмотря на то, что бабушкины пирожки получились очень вкусными, вид их привлекал гораздо меньше, чем те же вышитые ветвями, белыми цветами и яблоками льняные полотенца мастерицы Малуши.
– Вот вроде бы и все, – подытожила Василиса и постаралась улыбнуться как можно бодрее.
– Все, да не все, – сказала Ирина Станиславовна и вынула из сумки бумажный пакет. Из него появилась связка акварельных рисунков в белых паспарту.
От одного лишь взгляда на первый этюд сердце Василисы сделало кувырок. Пейзаж изображал яблоневый сад в пору цветения. По низу листа были разбросаны насыщенные зеленые пятна, а в кронах деревьев плотность тона почти исчезала. Размытые участки чередовались с несколькими резкими штрихами. Василиса задержала дыхание и отложила пейзаж в сторону. Под ним оказался натюрморт с яблоками, написанный в такой же быстрой манере. Знакомой манере. Она уже видела похожие этюды…
– Откуда это?.. – Голос перестал слушаться и сорвался на шепот.
– От таинственного доброжелателя.
– Доброжелателя? – словно во сне повторила Василиса и отложила второй рисунок. На следующем, образуя причудливый узор, вились голые ветки, а среди потемневших от осенних дождей стволов отчетливо выделялось рыжее пятно волос застывшей вдалеке женской фигурки. Неужели? Не мог же и впрямь Митя Муромец прислать свои акварели? Зачем?!
– Он так подписался, но я-то знаю, кто это.
Василиса застыла, ноги будто приросли к брусчатке, все тело сковал мороз.
– Я с ним знакома?
– Нет-нет. – Ирина Станиславовна встревоженно потрепала дочь по плечу. – Почему у тебя такое лицо? Что-то случилось?
– Зачем этот человек прислал рисунки?
– Вот, посмотри, есть письмо. – Она снова порылась в сумке и подала дочке сложенный в несколько раз листок.
Василиса развернула его и впилась глазами в ровные круглые буквы, выдававшие автора гораздо больше, чем акварельные этюды.
«Дорогая Ирина! Примите от меня этот скромный подарок. Думаю, такой ценительнице искусства мои наброски придутся по вкусу, а если не придутся, то вы смело можете продать их на Яблочной ярмарке. Ваш таинственный доброжелатель».
Василиса снова схватила стопку с рисунками и перелистала их все.
– Давай не будем продавать, они такие красивые!
– Самые красивые я оставила дома, – ответила Ирина Станиславовна и забрала акварели из рук дочери. – Остальные продадим – выручка нам сегодня просто необходима. Я уверена, Матвей для того и прислал их.
– Матвей?
– Это мой коллега. – Она внезапно покраснела. – Выдающийся инженер…
– Мам, а с чего ты взяла, что это его рук дело?
– Он… неплохо рисует. И в последнем нашем разговоре он упоминал… говорил, что у меня хороший вкус и что я, наверное, разбираюсь в искусстве…
– Мама, – Василиса улыбнулась, – он за тобой ухаживает?
– Вряд ли, – отмахнулась колдунья и принялась спешно расставлять рисунки на краю прилавка.
Из окон доносились звуки привязчивой веселой песенки. День начал сменяться вечером, сад Муромцев наполнился горожанами. Но некоторые жители Росеника предпочли остаться на Ярилином торге, хотя тоже получили приглашение. Утром на ярмарку заглянуло несколько знатных семейств, но остальные ждали, когда же дом Муромцев откроет двери: лучшие мастера сегодня представляли свои шедевры именно здесь. Евдокия Рюриковна и Василий Ильич собрали в оркестр нескольких зареченских музыкантов, те играли в просторной беседке, увитой розами. Из Митиного окна виднелись площадка для танцев и фонтан, но он не смотрел в окно и не видел, танцует ли там хоть кто-нибудь. Несколько раз мама пыталась вытащить его на улицу, но он снизошел только до встречи родственников, а все остальное время старался быть подальше от толпы. Митю не покидало ощущение, что все вокруг идет совершенно не так, как должно. Он пытался представить себя вместе с Василисой на ярмарке, но этот образ себя казался ему чужим. Он должен был хотя бы навестить ее семью, но от этого становилось неловко, даже больно. Вдруг сама Василиса тоже на Ярилином торге? Стоит за прилавком и раздает пирожки? Нет-нет, она говорила, что не придет… а значит, можно было не волноваться, он бы там с ней точно не встретился… Но что за дела ее отвлекли?
Он вспомнил о Боевой магии, о которой теперь только и говорили воспитанники Заречья. Черная Курица явно присматривалась к каждому, словно что-то искала. Рублев передал Анисье, что в Китеже зреет самый настоящий Союз Стихий – состоящий, разумеется, из трех человек. Но тогда для чего Ирвинг решил продолжать поиски? Не проще ли было отправить к ним Водяную колдунью? Но эта мысль Мите тоже не нравилась. Он понимал, что Полина не собственность Заречья, но ощущал беспокойство, едва представлял, что ее отделят от них, и увезут в Зорник, и она станет частью Союза Стихий с совершенно незнакомыми людьми. Это казалось таким же странным, как если бы его разделили с сестрой: они были двумя воплощениями одной и той же силы, и их нельзя было разлучать. И Василиса…
Нет, снова Василиса.
В памяти всплыл давний разговор с отцом, случившийся за час до официальной помолвки. Отец застал его у зеркала, Митя безучастно пялился в отражение на темные круги под глазами и складку между бровей.
– Не выспался? – спросил Василий Ильич.
Отец нарочно бодрился: ему было проще натянуть маску жизнелюбивого шутника, чем говорить серьезно. Правда ли он понял, что в эту ночь Митя не смыкал глаз? Ощущал ли груз огромной ошибки, которую сын то ли совершил, проведя ночь с Василисой Умновой, то ли собирался совершить сегодня, вступив в законные отношения с Долгорукой?
– Это просто условность… – как бы невзначай бросил Василий Ильич.
– Что именно?
– Помолвка… Не воспринимай так близко к сердцу. Я вижу, ты сопротивляешься.
– Естественно! Потому что не хочу участвовать в этой условности.
– Мы все через это проходим, – вздохнул Василий Ильич. – Малютка Марьяна, скорее всего, тоже этому не рада, и сейчас…
– Мне совершенно плевать, что сейчас с Марьяной.
Отец покачал головой и ненадолго замолчал.
– Послушай, – начал он вновь через минуту. – Я знаю, как тебе трудно. Надо об этом поговорить. Ты родился Муромцем, а значит, сразу же получил обязанности, которых нет у других. Мы, Муромцы, Романовы, Велесы, Рублевы, Долгорукие, не просто так держимся особняком. Не зря чтим традиции, которые в глазах иных колдунов устарели. Когда-то мы договорились защищать наше хрупкое сообщество, беречь нашу магию и нести свет. Мы видели, что делают самые сильные человеческие чувства с великими магами, в кого они превращают богов… и мы решили от них отказаться. Мы решили строить семьи на взаимном уважении и уважении к традициям, на доверии между древними родами, чтобы в опасный миг страсть или боль от предательства не заглушили голос древнего обещания. Если ты влюбишься, чувство не должно встать между тобой и твоей будущей семьей. Вы с Марьяной пришли в этот мир, чтобы хранить Светлое сообщество. Чтобы простые колдуны, которые злятся из-за нашей обособленности и богатства, смогли любить друг друга и создавать совершенно другие семьи. Нам же приходится жить с холодными сердцами и охранять их от тьмы. Там, где правит любовь, всегда найдется место боли и разочарованию. Одни пары живут в ладу всю жизнь, другие – нет. И когда любовь одного из супругов проходит, второй вряд ли захочет поддерживать его, оставаться с ним под одной крышей. Но те союзы, что построены на договоре – когда оба сознают свой долг и великую цель – крепкие и нерушимые, и никакие увлечения их не пошатнут.
Тогда это помогло. Слова отца вселили в Митю уверенность, и в празднично украшенный зал он выходил с выражением полного спокойствия на лице. Прошедшая ночь казалась сном. Прекрасным, но все-таки сном – лишь едва уловимая волна будоражащего запаха поднималась от случайного движения, будто Василиса проросла прямо на его коже. Марьяна виделась приятным на вид созданием, переносящим непростые обязанности с гордо поднятой головой. И она как будто вовсе ничем не пахла.
Его настроя хватило примерно на час, а потом все заполнила пустота. Но заветные слова помолвки уже были произнесены, и гости воодушевленно поздравляли его с невестой. Тогда-то и определили дату будущей свадьбы. Митя никому о ней не сказал и был благодарен сестре за то, что она тоже молчала.
Теперь же помочь уже ничто не могло. Вчерашним вечером в Заречье готовились к Яблочной ярмарке, расписывали подносы, украшали корзины и рисовали плакаты, чтобы утром отправиться на помощь своей родне и провести день в праздничной суматохе. Кучка девчонок, сидевших в столовой неподалеку от Мити, спорили, сколько удастся заработать. Присоединившаяся к ним Василиса объяснила, где искать прилавок ее бабушки, и снова сказала, что сама туда не придет.
Что-то изменилось. Пропала легкость в общении, легкость всей обстановки. Он слышал разговор девушек, но не мог повернуться к ним, посмеяться с ними вместе, подмигнуть Василисе и спросить, что она будет делать вместо похода на Ярилин торг. Теперь он знал свой путь, понимал, для чего рожден. Легко представлялось, как он бродит по ярмарке с Анисьей, останавливается поболтать с Василисой, здоровается с ее матерью. Они с Овражкиным ведь могли бы помочь им сделать красивый прилавок и донести все до места. Но реальность оказалась иной, и громкий праздник уже гремел не на Ярилином торге, а в саду Муромцев. Василиса отказалась идти на ярмарку, сославшись на таинственные дела. Дом переполнился людьми. Казалось, что гости съехались со всех уголков страны, хотя Яблочный Спас никогда не был таким уж популярным праздником. Виктор – дворецкий – передал, что Митю искали Полина Феншо и Маргарита Руян, но их вид тотчас же напомнил бы ему о Василисе, поэтому он не вышел из комнаты, чтобы не натолкнуться ни на них, ни на Марьяну.
Митя вдруг понял, что отец был с ним не до конца честен. Союз его родителей строился не только на взаимном договоре. Нет. И если о чувствах матери он не знал, то про отца понимал все предельно отчетливо. Василий Ильич любил жену и, скорее всего, был влюблен в нее еще до свадьбы. Это читалось по его взглядам, по каждому его движению, по реакции на ее слова. В ее присутствии отец становился похожим на огромного нелепого щенка, который бегает за любимой хозяйкой и требует ласки. Если на заседании Вече он казался грозным, серьезным и внушающим трепет, то дома превращался в добродушного и покорного.
Внезапно в коридоре за дверью послышались шаги. Это отвлекло его. До последней секунды он ждал, что шаги прекратятся: человек повернет и направится в обратную сторону, однако кто-то дернул за ручку. И кто это посмел без разрешения и стука заявиться в его комнату? Дверь приоткрылась, впустив сначала ворох струящихся юбок, а потом и молодую вдову Рубцову целиком.
– Прости, что врываюсь, – произнесла она, заметив негодование на Митином лице.
Муромец вопросительно взглянул на гостью.
– Я видела, как ты улизнул, и сразу поняла, что ты захотел спрятаться. Я не буду тебя тревожить. – Она подошла и села прямо на письменный стол, возле которого он стоял. В ее движениях и тоне было что-то непривычное. – Мне тоже было нужно сбежать. Дай мне десять минут, и я уйду.
Митя кивнул и отвернулся. Присутствие постороннего человека мешало вернуться к размышлениям. Он видел отражение колдуньи в оконном стекле: Рубцова сидела, ссутулив обнаженные плечи, и задумчиво глядела на свои колени, укрытые темными складками ткани.
– Что случилось?
– Не бери в голову. – Она воспрянула и взмахнула ресницами. – Так, небольшие глупости.
– Я могу помочь? – Он попытался выдавить участливую улыбку, но, к счастью, этой неудачной попытки Елена не заметила.
– Нет… Просто не самый радужный период.
– У меня тоже.
– Всем бывает непросто. – Рубцова вдруг протянула руку и погладила его по плечу. – С каждым годом мы только обрастаем обязательствами, но что получаем взамен? Не представляешь, сколько обязательств общество накладывает на женщин! Оно превозносит силу колдуний, но тут же связывает по рукам и ногам. Запутавшись во всех этих традициях и обязанностях, я чувствую себя такой одинокой. Я же еще молода… – Она рассмеялась. – Да, звучит так, будто мне немного за пятьдесят, а я пытаюсь убедить себя, что впереди еще целая жизнь.
– Сколько тебе? Двадцать пять? – спросил Муромец. Он не понял, что именно испортило ей настроение, но вещи, о которых она рассуждала, были отлично ему знакомы.
– Двадцать шесть. В твоем понимании, наверное, уже слишком много, чтобы сидеть тут и страдать? – Она смахнула слезу, едва не скатившуюся по щеке.
– Ты выглядишь не старше меня, – отозвался Митя, внимательно оглядев ее. – Если честно, я даже не задумывался, что у нас есть разница в возрасте.
– Спасибо. Только ты так юн и свободен…
– Это ты свободна! – воскликнул он. – А уж никак не я!
– Это иллюзия. Ах, было бы у меня хотя бы дитя… Ты не можешь себе вообразить, как тоскливо и одиноко живется в моем доме. Знаешь, чего мне не хватает? Простых дружеских объятий. Ты можешь рассчитывать хотя бы на них! А я?
Митя обернулся и заметил, что она сидит совсем близко и светло-карие глаза трогательно блестят слезами, ресницы чуть вздрагивают. Ее руки легонько коснулись его плеч, и он, даже не успев подумать, обнял ее в ответ.
– Ну вот, уже немного лучше. – Она уткнулась лбом ему в грудь. – О Ярило, как же иногда хочется делать все назло этим древним традициям, идти наперекор семьям, заботящимся о богатствах и власти…
Ее слова отзывались у него внутри, он был готов подписаться под каждым. Казалось, он зашел в тупик, вырваться из которого можно было, только оборвав все связи, разрушив все отношения, разметав по камушку все стены.
– Хочется быть свободной. Любить того, кого выбрало сердце… – Она подняла голову и заглянула ему в глаза. От ее волос невинно пахло вербеной, маленькие цветы, вставленные в прическу, делали ее похожей на совсем юных воспитанниц Заречья. – Я разделяю твои страдания. Меня выдали замуж совсем девчонкой. За старика, Митя!
– Разве ты была против? – спросил он, не в силах отвернуться, будто попал под власть неведомых чар.
– Конечно, нет. Рубцов слыл богатым и уважаемым человеком. Я полагала, что так и получаются образцовые семьи, хранящие мир Светлого сообщества. Я свято в это верила, пока не полюбила по-настоящему… другого! Любовь меняет все! Я была замужем, а мое сердце внезапно предало меня. Признаюсь, тот человек тоже был немолод, но он отвечал мне взаимностью. О боги, сколько глупостей я наделала, сколько ошибок совершила из-за этого проклятого чувства!
Митя кивнул, ощущая, как в груди все отчетливее трепещет свободолюбивая птица. Жар поднимался, приливал к лицу. Рубцова стояла слишком близко, прижималась слишком тесно, говорила вещи, слишком волновавшие его душу. Она выглядела несчастной и похожей на него самого.
– Но меня ведь можно простить, правда? – растерянно прошептала она. – Я просто хотела любви. Выходя замуж, я и не подозревала, что это чувство приходит так внезапно, никого не спрашивая и не предупреждая. И что оно способно разрушить самый крепкий союз, пойти против самой старой традиции…
Она не договорила.
Митя закрыл глаза и почувствовал прикосновение ее губ. Сопротивляться он не стал. Сердце сбилось с ритма. Кто-то направил его руки, и вот они уже скользили по мягким волосам, украшенным нежными белыми цветами.
Сева обернулся и увидел Марьяну Долгорукую. Она редко обращалась к нему, но если оказывалась рядом, то неумолимо попадала под чары.
– Ты что-то хотела? – спросил он.
– Я искала Дмитрия… Подумала, может, ты знаешь, где он?
– Успела соскучиться?
– Я… – замялась Марьяна, краснея.
– Я шучу. – Сева улыбнулся.
– Просто… мне надо с ним поговорить. Лучше прямо сейчас.
Что-то в выражении ее лица заставило его поверить. Мало ли что эта кроха хотела сообщить Муромцу? Вдруг это было что-нибудь важное?
– Ладно, раз так, то давай его поищем.
Он взял кусок яблочного пирога, отправил его в рот и направился к стеклянным дверям, которые вели прямо в особняк. Марьяна молча семенила за ним и остановилась на втором этаже у входа в длинный коридор.
– Ты думаешь, он может быть здесь? Что за комнаты на этом этаже?
Сева дернул бровью: неужели она и впрямь не знала, что Митина спальня находится здесь, в отличие от комнат всех остальных членов семьи? Значит, Муромец даже ни разу не приглашал ее сюда… Интересно, он и после свадьбы будет от нее прятаться?
– Хм, – выдавил Сева, понимая, что уже слишком затянул с ответом. – У меня есть некоторые догадки. Просто проверим.
Сева уставился на стену с картинами, стараясь Всепроникающим взором пробраться сквозь толстую каменную кладку. Если Муромец внутри, то надо будет… Он резко развернулся, ухватив Марьяну под локоть, так что ей тоже пришлось изменить направление.
– Что? – воскликнула она. – Мы туда больше не идем?
– Нет! – ответил Сева, избегая ее взгляда. Марьяна не знала, что стояли они почти напротив входа в спальню ее жениха и то, что там сейчас происходило, ей видеть точно не требовалось. – Муромца здесь нет.
– Но мне показалось, что оттуда доносятся какие-то звуки…
«Она же Земляная! Порази меня Перун!» – пронеслось у Севы в голове, и он быстрее потянул Марьяну обратно к лестнице.
– Нет-нет, там кто-то другой. Я же вижу сквозь стены, знаешь? Но Муромец, кажется, этажом выше.
– Ты уверен? – растерянно пробормотала Марьяна.
– Иди-ка наверх и поищи его там, а я попробую посмотреть в саду. – На этот раз их глаза встретились, и Сева постарался вложить в свой взгляд как можно больше убедительности. Голос его стал слаще и вкрадчивее. Ну давай же, девчонка, поддавайся!
Марьяна кивнула и бесшумно двинулась по лестнице вверх. Едва она исчезла, Сева бросился к окну, распахнул створки и вылетел вон, обернувшись коршуном.
Порыв печального, уже почти осеннего ветерка скрипнул ставнями, дверь Митиной спальни хлопнула. Из комнаты стремительно вышла молодая вдова Елена Рубцова. Прическа ее выглядела немного растрепанной, тонкие брови сошлись у переносицы, нижняя губа была чуть обиженно поджата.
Василиса и представить не могла, что их прилавок на ярмарке привлечет столько людей. Покупателей среди них почти не было, зато друзья, которые прогуливались по Ярилиному торгу, остались вместе с Василисиными домочадцами. Первыми появились Полина и Маргарита. И пока Маргарита уплетала пирожки и рассказывала о наставниках в своей ироничной манере – так, что бабушка и тетка Малуша покатывались со смеху, – Полина не сводила глаз с акварелей.
– Это рисовал тот, о ком я думаю? – шепнула она Василисе.
– Я почти уверена, что да.
– Как это вышло?
Василиса вынула из кармана письмо и протянула Полине.
– Это его почерк, верно?
– Да, как-то под Новый год Митя писал мне. Почерк похож!
– Он прислал рисунки под видом неизвестного доброжелателя. Мама думает, это сделал коллега.
– Он даже не догадался изменить почерк? Неосторожно!
– Я говорила, что меня не будет на ярмарке. Наверное, поэтому он не рассчитывал, что я увижу и догадаюсь.
Внезапно за их спинами вырос Алеша Попов. Полина потупилась, отвечая на его приветствие, но Алеша ничего не заметил, потому что бабушка тут же протянула ему поднос с пирожками, которые она, будучи плохим продавцом, раздавала даром. Маргарита оттащила Полину к прилавку Малуши, и, пока они рассматривали скатерти, Алеша пытался всучить бабушке деньги. Чтобы определиться с выбором, Полине и Маргарите пришлось подкидывать потустороннюю монетку, которая все решила за них: Малуша вынула из закромов бумажный конверт и принялась складывать круглую скатерть, вышитую тонкими зелеными веточками. Никого не удивило, когда она тоже замахала руками в ответ на протянутый самоцвет.
– Что вы, девочки! Еще я буду брать деньги с непосвященных воспитанниц! Да откуда у вас камни вообще?
– Я даю уроки французского, – возразила Полина. – У меня есть небольшие накопления.
– А я несколько раз вышивала на заказ, – подхватила Маргарита. – Только Велес не говорите, что мы ведем активную коммерческую деятельность!
Василиса рассмеялась, а Попов, опередив девушек, сунул Малуше самоцвет.
– Это будет мой подарок.
– Так пирожки тоже были для нас? – нашлась Маргарита, снова всех рассмешив.
– Вот уж нет! – ответил Алеша. – Хватит вам и скатерти.
Потом заглянул Арсений Птицын и тоже остался. Иногда подбегала Забава, чтобы узнать, как идут дела с продажами. Как раз сквозь такую большую компанию молодежи и протиснулся незнакомый мужчина, при виде которого Ирина Станиславовна вдруг заволновалась.
– Здравствуйте, Ирочка. Так и думал вас здесь встретить.
– Матвей, какая неожиданность…
Василиса обернулась с горячим любопытством и улыбнулась колдуну в ответ. Ей подумалось, что такие нравятся сразу же: большие, с веселыми смеющимися глазами и движениями как будто слишком робкими для такого высокого роста. Едва заметная проседь на висках и в короткой бороде делала его лицо только интереснее.
– Это мои дочка и мама, – пролепетала Ирина Станиславовна, вдруг показавшаяся Василисе смущенной и неловкой, словно впервые влюбившаяся девчонка.
– Очень приятно! Ну, хорошо сегодня все продается?
– Неплохо, – отозвалась Ирина Станиславовна, странно хихикнув.
– Ой, да они недоговаривают, – тут же встряла Маргарита. – Они раздают пирожки направо и налево, а деньги брать отказываются.
Вся компания со смехом закивала.
– Ладно, торговцы из нас так себе.
– Зато утром у них купили два этюда, – нашлась Полина. – Это были какие-то родственницы Романовых, поэтому они даже не стали торговаться.
– Могли бы тогда взять пять, а не два, – тут же добавила Маргарита.
– Верно, – подхватил Матвей, – рисунки-то замечательные!
– Правда нравятся? – Василиса хитро взглянула на мать.
– Я с удовольствием приобрету один из них! Это вы рисовали, Василиса? – Он участливо взглянул на девушку.
– Нет, их нарисовал один доброжелатель. – Василиса все смотрела на мать, и выражение лица той стало совсем растерянным. – Я думаю, это мамин поклонник.
Ирина Станиславовна ойкнула и покраснела.
– Не говори глупостей, Вася! Нет у меня никаких поклонников.
– Вот так всегда. Она отрицает, что у нее есть поклонники. Но ведь она неправа, верно?
– Конечно же, неправа! – охотно поддержал Матвей.
Митя остановился и бессильно вздохнул: знал же, что как только ступит на улицу, натолкнется на Марьяну.
– А я как раз искала тебя!
– Зачем?
– Там Вещий Олег и Николай Писарев, тот журналист из «Летописи». Они разговаривают в беседке. Я хотела предложить… послушать или, может быть, прервать их разговор. Но теперь к ним присоединился Звездинка, и они ужасно спорят! Ты знаешь, о чем. Ты можешь пойти и поддержать Анатолия! Я уверена, что он готов выступить против их плана!
– Останься тут, ладно? – Не дождавшись ее кивка, Митя быстро зашагал в другой конец сада.
Следом за раздражением накатил стыд. Марьяна не была виновата в том, что их обручили. В таком юном возрасте она умела исполнять роль соратницы: делилась с ним мыслями и планами – так ведь учили отпрысков древних родов? Случись что, можно было не сомневаться, Марьяна Долгорукая будет с ним рядом и поддержит любое решение. И неясно, чем вызвано такое ее отношение: мудрым принятием древних традиций или искренней приязнью? Вдвойне стыдно становилось от того, что он не мог дать ей того же. Даже в самой трудной ситуации он будет – тайно или открыто – опекать и поддерживать другую девушку. И та не станет смотреть на него с благоговением, ее жизнь не будет зависеть от их совместных решений и старых традиций, она не спросит у него совета, ее вообще не будет рядом…
Он снова одернул себя. Впереди показалась увитая цветами беседка, откуда действительно раздавались громкие голоса и ноты ярости отчетливо разливались по округе. Митю заметили: голоса стихли, и колдуны в беседке обернулись.
– Муромец! – раздался вскрик Звездинки, рука его качнулась в приглашающем жесте.
Митя приблизился. Марьяна ошиблась с тем, чью сторону в этом споре он займет, если, конечно, спор действительно касался главного интереса Вещего Олега и Николая Писарева – открытия тайны существования магического сообщества потусторонним. Она полагала, что ее жених благородно поддержит Звездинку и своего тестя, но Митя все еще испытывал приятное волнение, представляя, что однажды маги и потусторонние смогут жить в мире.
– Ты взял в жены мою дочь! Как ты смеешь теперь… – прошипел Звездинка Олегу и перевел взгляд на Писарева. – Эти ваши разговоры доведут вас до темницы в подземельях!
– В моих же подземельях, я надеюсь? – холодно процедил Вещий Олег.
– Если попытаетесь распространить эту идею, я выложу все, что сейчас слышал, Муромцам. – Звездинка победоносно указал на подошедшего Митю.
– Если вы не прекратите им угрожать, я выложу Олегу и Николаю все, что видел своими глазами чуть больше года назад. Этого будет достаточно – для начала, – нашелся Митя.
Звездинка медленно обернулся. Митя ждал его ответа, но тот молчал. Он мог спросить, что Митя имеет в виду, мог заявить, что не понимает, о чем идет речь, но не делал этого.
Николай Писарев же изменился в лице и с интересом глянул на Муромца. Митя как бы невзначай дотронулся до побледневшего шрама на левой руке – тот виднелся из-под рукава. Журналист не упустит такой детали.
– Ты просто не знаешь, что они задумали! – наконец воскликнул Звездинка.
– Я действительно ничего не слышал. – Митя примирительно поднял обе ладони. – Предпочитаю не влезать в разговоры двух уважаемых людей.
Вещий Олег удивленно дернул бровями.
– Ах ты, мерек! – оскалился Звездинка, делая шаг навстречу Мите. – Ты что, с ними заодно?
– Повторю: я ничего не слышал, а потому никак не могу поддерживать людей, если не знаю, о чем они говорили. И я предпочел бы, чтобы вы не стояли ко мне так близко – в вашем присутствии у меня начинает болеть рука. – Митя снова потер шрам.
Интересно, кто донес Звездинке о том, что обсуждали Олег и Писарев? Неужели они сами пригласили его поболтать о потусторонних? Или же Ася, молодая жена Вещего Олега, теперь выдавала отцу секреты своего мужа? Если верить Анисье, она была вполне на это способна!
– Что ты несешь? При чем здесь рука?
– Не помню, чтобы мы когда-либо переходили на «ты», – сказал Митя, развернулся и зашагал обратно к особняку.
Через несколько метров Звездинка все же нагнал его и, проходя мимо, с ехидной улыбкой прошептал:
– Если попытаешь обвинить меня еще хоть раз, я расскажу всем про тебя то, что сломает тебе жизнь. Или ты не знаешь, что у тебя есть маленькая семейная тайна?
На этих словах он обогнал замершего на месте Митю и скрылся за ближайшей лиственницей.
Сева возвращался в человеческом облике. Склянка с зельем постоянно выскальзывала из птичьих когтей, и он вряд ли уберег бы ее во время перелета до дома Муромцев. Теперь он нес ее в кармане.
Перед воротами он одернул кафтан, стряхнул с плеча перья и вошел. Солнце клонилось к закату, музыкальная группа только-только затянула новую песню. Сева старался ни с кем не встречаться взглядом, но искоса высматривал знакомое лицо. На первом этаже особняка спрятались столы с прохладительными напитками, и горожане могли свободно сюда входить. Сева поздоровался с пожилой парой, дружившей с его отцом, налил лимонада и вновь огляделся. Со стены из-под тонкой вуали на него взирала богиня Мара. Над головой она занесла серп. Картина была написана достаточно поздно, художник изобразил обыкновенный серп, ничем не напоминавший тот, что хранился у Маргариты Руян. Богиня смерти выглядела живой, казалось, в следующий миг она сделает шаг и сойдет с полотна прямо в холл. Он перевел взгляд на следующую картину, на которой мелкими аккуратными мазками была выписана юная Лада. За ней висело изображение птицы Гамаюн. Сева еще некоторое время созерцал картины и наконец заметил темно-синее платье и локон, небрежно выпавший из прически. Елена Рубцова только что спустилась с лестницы и обменялась приветствиями со знакомыми. Сева, стараясь не привлекать внимания, вынул из кармана амагиль и вылил ее содержимое в лимонад.
Елена Рубцова стояла к нему спиной, но обернулась раньше, чем он успел приблизиться. Очаровать ее оказалось легко: она была растревожена и оттого уязвима перед любым влиянием.
– О, Сева! Какая приятная встреча! Сегодня я вас видела, но мельком и вдалеке. Не было случая поздороваться.
– Как жаль! Вы бы осчастливили меня намного раньше.
Она кокетливо рассмеялась.
– Я принес вам лимонад. – Сева сам слышал, как его голос наполняется медом и тягучей тьмой, но не пытался себя остановить.
– Спасибо. Но на сегодня с меня хватит.
– О нет, вы должны попробовать. Он сделан по старинному рецепту нашей семьи.
– Правда? – Елена Рубцова с любопытством взглянула на протянутый бокал.
– По линии матери, – добавил Сева, зная, что сплетни и скабрезные подробности, которыми обросла история любви его родителей, уничтожат последнюю волю его жертвы.
Рубцова тотчас приняла бокал и сделал глоток.
– Вкусно! И очень необычно, – согласилась она, допив все до конца. – Знаете, есть такой интересный привкус… Будто…
– Да, будто вы оказались в жаркой Греции на берегу моря.
– Это именно то, что я хотела сказать!
Анисья пошла в дом за платком. Ветер вдруг стал холодным, словно это был первый привет осени. Она обогнула особняк, даже не представляя, что возле этих стен сегодня уже не раз разгорались споры, поэтому когда она услышала злые, но намеренно приглушенные голоса, то замедлила шаг. Голос принадлежал Асе Звездинке! С кем это она умудрилась повздорить прямо в разгар Яблочного Спаса?
Анисья прокралась вдоль остриженных фигурных кустов. Сквозь листву она увидела Анатолия Звездинку и его дочь.
– Я против, чтобы ты жила с ним, – донесся голос Анатолия.
– Поздно уже об этом думать, – ответила Ася гораздо громче, ее усмешка отчетливо застыла в воздухе.
– Мы можем расторгнуть брак! То, что он замышляет…
– Ничего он не замышляет. Если у него и есть какие-то смелые идеи, он никогда не пойдет на то, чтобы навредить нам.
– Так ты знала? Ты знала о его планах и ничего мне не сказала?
– Нет у него никаких планов, – возразила Ася. – И потом, это теперь мое дело. Если ты не помнишь, он мой муж.
Анисья удивленно подняла бровь – она не ожидала от Аси такого благоразумия. Несмотря на то что и Митя с Севой, и она сама еще не списали со счетов Вещего Олега и даже подозревали его в нападении на Маргаритину бабушку, пришлось признать, что Ася повела себя мудро. Она согласилась на брак с Вещим Олегом, а значит, теперь они должны были защищать и поддерживать друг друга, что бы ни происходило. Они это пообещали.
– Ты будешь следить за ним и докладывать мне обо всем, что он…
– Ах, Ася, вот ты где! – Анисья раздвинула листву и вышла на лужайку возле беседки. Анатолий Звездинка обернулся и отступил.
– Что? – переспросила Ася.
– Я тебя искала, – повторила Анисья, едва удержавшись, чтобы не закатить глаза от Асиной несообразительности. – Надо поговорить.
Она протянула руки в дружелюбном приглашающем жесте, и Ася наконец догадалась, в чем дело. Она охотно пошла к Анисье, оставив отца без ответа, и обе колдуньи рука об руку направились к застекленной террасе. Со стороны и впрямь могло показаться, будто встретились две лучшие подруги, которые успели соскучиться друг по другу за четверть часа разлуки. Только у самого крыльца Анисья нарушила тяжелое молчание и отпустила Асину руку.
– Ты молодец, – сказала она.
– Я просто делаю, что должна. – Ася пожала плечами. – Олег лично мне не враг.
– А твой отец?
– Мой отец? – ощерилась Звездинка. – Конечно, нет! К чему ты клонишь?
– Ни к чему. Но меня возмутило, что он так настойчиво требовал от тебя… в общем…
– Он бывает несдержан, – ответила Ася, пристально глядя на Анисью, будто ожидая подвоха. – А тебе надо отучиться подслушивать.
– Ну… – Анисья развела руками. – Ладно. Кстати, хорошо выглядишь.
– Ты тоже, – усмехнулась Звездинка и пощупала ткань Анисьиного платья.
– О, не притворяйся. Ты же так не думаешь!
– Так не думают только слепые. – Ася ответила почти равнодушно и снова пожала плечами. – Даже если ты мне не нравишься, я все равно вижу, что ты красивая. Ладно. Спасибо, что выручила. Пойду поищу Олега, пока не случилось чего-нибудь непоправимого.
Анисья выдавила из себя улыбку и вошла в дом. Ею потихоньку завладевало любопытство – о каких планах Вещего Олега говорил Анатолий Звездинка? Что Олег замышлял? И могло ли это быть связано с Маргаритиным серпом?
– Муромец! – Сева схватил друга за локоть и поволок в сторону.
– Где ты был, Овражкин? Я тебя обыскался!
– Обыскался? До того, как развлекался с Рубцовой, или после?
Митя уставился на друга.
– Не надо так на меня смотреть. Марьяна тебя потеряла, и во время поисков мы едва не вломились в твою комнату, благо, что стены на этом этаже не защищены от Всепроникающего взора!
Митя еле слышно чертыхнулся.
– Ты что вообще делаешь, Муромец?! Чем она тебя опоила?
– Рубцова? Ничем. Но вообще… она сама все это начала.
– Надеюсь, ты осознаешь, что она хитрит? Может, конечно, ты ей и нравишься… Но ведь она затеяла претворить в жизнь свой план!
– План?
– Да, тот, о котором сама тебе рассказала. Обзавестись ребенком от какого-нибудь богатого наследника. Как ловко, правда? Заодно избавит бедненького Муромца от Долгорукой. Что, удивлен? Но можешь не волноваться, ее план не сработает.
– Конечно, не сработает. Говорю же, что ничего не было. Мы с ней просто поцеловались, а потом…
Митя вспомнил, как перед внутренним взором замелькали рыжие блики. Пальцы нащупали маленькое ушко, курносый нос, мешая бесконечному поцелую, пробежались по пухлым губам. Подбородок, тонкая шея, мягкие обнаженные плечи, усыпанные золотистыми веснушками, чуть выступающая ключица… Колдунья пыталась расстегнуть его кафтан. Он открыл глаза, чтобы помочь ей, и замер, изумленно глядя на девушку, которую сжимал в объятиях. У нее не было рыжих волос, а плечи вовсе не были зацелованы солнцем.
– В общем, у меня случилось какое-то затмение. Но когда я понял, что передо мной Рубцова, а не… в общем, я словно очнулся. Пришлось тут же ее выпроводить.
Вечер застал Анисью, Митю и Севу на крыше особняка. Они примостились между двумя маковками терема и глядели вниз на движущиеся по саду фигурки. Продавцы медленно сворачивали торговлю и снимали с прилавков украшения, гости еще допивали яблочные наливки и лимонады, но толпа заметно поредела. На крыльцо вышел Виктор: он раздал указания нанятым работникам, и между припозднившимися гостями тут же засновали ребята с подносами, стульями и графинами.
Друзья молчали, вдоволь наговорившись о событиях прошедшего дня. Анисья рассказала о подслушанном разговоре Аси с отцом, Митя же наконец признался, о чем беседуют Вещий Олег и Николай Писарев.
– Почему сегодня ты так печален? – спросила Анисья, заметив, что Митин взгляд даже на мгновение не останавливается на маленькой фигурке невесты, будто среди розовых кустов внизу ходит не она, а совершенно посторонняя девица. – Из-за того, что Звездинка намекал на тайну, которую якобы о тебе знает? Или из-за чего-то другого?
– Я целовался с Рубцовой, но вместо нее представлял Василису, – ответил Митя, и Анисья недоверчиво повернулась к нему, на миг онемев от изумления. Митина откровенность оказалась неожиданной. Даже в детстве, когда она случайно заставала его с какой-нибудь знакомой девчонкой за невинным полудетским поцелуем, он отнекивался и дразнил ее, уверяя, что она все придумала. Личная жизнь Мити всегда оставалась недоступной для обсуждения. Анисья толком не знала, какие на самом деле отношения были у него с Марьяной – говорили ли они об их совместном будущем? Признавались ли в чем-то друг другу?
– С… Рубцовой? – только и смогла пробормотать она. – Но с чего это?
Митя с Севой переглянулись.
– Случайно вышло. Да это и не суть истории.
– Я понимаю, но… – Она снова поглядела на сад, расцвеченный огоньками. Сердце в груди не унималось. Да, наверное, Митя должен был грустить из-за Василисы. Это было, пожалуй, логично. Но при чем тут Рубцова? Она поджала губы и крепче обхватила колени. Она, разумеется, замечала, что Елена заигрывает с ее братом – но то была обычная манера молодой вдовы. Она общалась так со всеми привлекательными мужчинами, и сложно было представить, что это общение могло вылиться во что-то большее. Интересно, все ли Митя рассказал? Действительно ли они только целовались?
– Недавно Марго спрашивала меня, – наконец выдавила Анисья, – могут ли маги из высшего света, заключив брак, открыто заводить любовников и любовниц.
Митя и Сева промолчали, будто чувствовали в вопросе подвох.
– Точнее… – продолжила Анисья. – Она спросила не так. Прямее, конечно, это же Маргарита. – Она усмехнулась своей неудачной попытке скрыть часть правды. – Она спросила, почему Митя не может жениться на Долгорукой, но продолжать отношения с Василисой.
– И что ты ответила? – без выражения спросил ее брат.
– Что в теории это возможно. Но ведь это не способствовало бы укреплению вашей с Марьяной семьи. Да, иногда в нашем обществе люди заводят любовников…
– Иногда? – перебил ее Сева с язвительным смешком.
Анисье вдруг некстати вспомнилось, как Стася Романова именно Севе прочила роль чьего-нибудь любовника, потому как на брак с богатой девицей он рассчитывать не мог.
– Ну, те маги, что не обретают в браке любовь… – попыталась объяснить она.
– Примерно так, – встрял Митя, но тон его все еще был каким-то пустым и равнодушным. – С Василисой это… невозможно. И я больше не хочу это обсуждать.
– Я понимаю! – Анисья робко погладила его по спине. – Я знаю, как это тяжело – остаться с чувствами, которые нельзя показывать…
На этот раз чрезмерной оказалась ее собственная откровенность. Она как-то разом осознала, что оба ее собеседника поняли намек. До ее плеча дотронулся Сева. Она не обернулась: от этого теплого дружеского прикосновения стало только хуже.
Она уже давно не мечтала о нем. Не представляла их свадьбу, на которой все, несомненно, были бы счастливы – и она, и жених, и ее брат, радовавшийся союзу любимой сестры и лучшего друга. Эта картинка из ее наивных детских фантазий успела сильно померкнуть. Она устала ждать, что он обратит на нее внимание, скажет ей о своей любви, теперь она задавала все больше вопросов самой себе: почему она первая с ним не поговорила? Почему ограничивалась только таинственными намеками, не спрашивала прямо, не пыталась рассказать о своих чувствах как-то иначе? Почему она предпочла отдать всю инициативу ему и страдала от того, что ничего не происходит?
Если верить Велес, эти вопросы были заданы не до конца верно, иначе почему ни на один из них она не получила четкого ответа?