– Вот дороги! – возмущённо качал головой седовласый кучер, подгоняя свою уже не молодую клячу. Телега, на которой позади него сидел Александр, переваливалась на пыльных кочках, подобно кораблю в штормящем море.
– Как вам, барин? Непривычно, поди?
Вопрос старика вместе со звоном колокольчика клячи растворились в тишине.
Немного испугавшись молчания, кучер повернулся в сторону седока и внимательно на него посмотрел. Барин показался ему чем-то расстроенным и даже угрюмым.
«Неужто из-за дороги так сердится или важный такой?» – подумал старик.
Его седые лохматые брови поднялись домиком, как бы выражая мысль о важности барина, но, когда телега подпрыгнула на очередной кочке, кучер всё же решил, что виновата дорога. Старик хотел было продолжить беседу, однако, посмотрев на Александра ещё раз, окончательно передумал и лишь изредка незаметно поглядывал на своего спутника, изучая его необычную внешность, длинный нос и высокий как столб чёрный цилиндр.
Александру казалось, что он спит, ведь сны бывают и с открытыми глазами, но после обращённого к нему вопроса кучера поэту стало не по себе.
– Это на самом деле, я не сплю, – пробурчал Александр, и его пальцы впились в небольшой чемодан из потёртой кожи. «Но ведь не могут же листья деревьев смотреть на меня и шуршать понятными мне словами?» – подумал он и с этой мыслью снова зажмурил глаза в надежде вернуться в свои сонные воспоминания.
Александр так сильно старался сомкнуть веки с длинными чёрными ресницами, что волнение, возникшее от напряжения, как волной откинуло его сознание… на галечный берег Чёрного моря, в Одессу.
…Поэт почувствовал на своей щеке прикосновение южного ветра, ощутил знакомый запах волос любимой женщины. Его губы тянулись вслед этому аромату и жаждали сомкнуться в долгожданном поцелуе. Ладонь крепко обнимала стебель розы, не чувствуя уколов шипов. Может, в голове, а может, в сердце, от любви или от боли рождались яркие и новые чувства, слова, ощущения, и каким-то волшебным образом все они перемешивались и превращались в чудесные стихи, переносясь на белый лист бумаги. Казалось, что над этим процессом никто не властен, как вдруг появился полковник Воронцов, грубые руки которого скомкали наполненный строфами лист. Он со злорадством мстительно бросил его на землю, для верности растоптав ногой…
…Колесо телеги в очередной раз подпрыгнуло на ухабе, пнув Александра снизу, но вместе с этим ударом поэт почему-то почувствовал другой – сильный и пронизывающий в самое сердце. Он инстинктивно схватился рукой за грудь и резко открыл глаза. Может, в какой-то иной момент он и не выдохнул бы с таким облегчением, но сейчас дорожный указатель с надписью «Михайловское» показался поэту спасительным.