Лыков пошёл на квартиру, стараясь поменьше махать мешком с банкой. Не дай Бог, разобьёшь… Коллежский асессор жил теперь совсем рядом со службой, на углу Моховой и Пантелеймоновской. После рождения детей жалование перестало его интересовать. Сыновья, получив двойную фамилию, унаследовали огромное заповедное имение в Костромской губернии, дающее почти сто тысяч годового дохода. Лыков был назначен опекуном имущественных интересов собственных детей до достижения ими совершеннолетия. Управляющего он искал недолго. Вскоре после выхода именного указа о появлении фамилии Лыковых-Нефедьевых из Нижнего Новгорода пришло письмо. Старый друг Яан Титус сообщил сразу две новости. Во-первых, он тоже женился, а во-вторых, поссорился со вздорным губернатором Барановым. И получил от него совет уволиться от должности начальника сыскной полиции. Яан просил приискать ему место, и лучше не в полиции, а какую-нибудь частную службу. Надоело видеть каждый день одни преступные рожи и пытаться, как говорят немцы, вычерпать водоём клинком… Предложение переехать в крохотный городок Варнавин (1052 жителя!) и взять в управление заповедное имение бывший сыщик принял с удовольствием. Должность самостоятельная и не простая. Воровать он не умеет, но умом Бог не обидел. Содержание – в четыре раза выше казённого! А отчитываться – Лёшке Лыкову… Эх-ма! Госпожа Титус оказалась тоже не прочь уехать в лесную глушь. Происходила она из честного купеческого семейства, светские соблазны её не прельщали. Любви мужа и уважения соседей ей было достаточно; ещё бы детей побольше… Так Яан оказался в глухих костромских лесах, где с удовольствием занялся новым делом, умножая в перерывах количество маленьких Титусиков. А Лыков получил управляющего, за которым не нужно проверять счета.
Коллежский асессор не сразу привык к богатству. Он имел собственный капитал, полученный от сдачи в казну ворованного золота. В своё время Лыков разгромил в Забайкалье шайку «нерчинского губернатора» Бардадыма и конфисковал песок и самородки, украденные им с кабинетских приисков. Жалование плюс проценты с этого капитала позволяли сыщику жить без роскоши, но вполне обеспеченно. Свалившееся с женитьбой на него богатство он своим не считал – это деньги супруги и детей. Но начались ссоры с Варенькой, когда она пыталась приодеть мужа или купить ему новые запонки. Наконец однажды, после очередного неприятного объяснения, Варенька сказала ему своим кротким голосом:
– Дорогой, что же у нас будет за жизнь, если мы продолжим делить деньги на твои и мои? Мы четверо – одна семья. Ты у меня, слава Богу, не мот и не картёжник; лишнего у детей не отнимешь. А быть замужем за оборванцем я не согласна!
И Лыков согласился. Сам понимал, что делается уже смешон в своей излишней щепетильности. Коллежский асессор безропотно принял золотые запонки и обновил мебель в кабинете. В новой шестикомнатной квартире у него теперь был и свой кабинет! Кухарка, горничная и няня составили штат прислуги; лакея для себя и выезд Лыков запретил даже обсуждать. Безбедная, почти роскошная жизнь обходилась молодому семейству всего в пять с половиной тысяч в год. Эти расходы полностью покрывались жалованием сыщика и процентами с его капитала. Правда, если не считать сумм на съём квартиры – самой дорогой статьи столичных расходов. Необходимые две тысячи (включая дрова) выплачивались уже из доходов от имения. Ещё около тысячи рублей уходило на различные экстренные нужды. Все остальные поступления помещались в банк на имя Павла и Николая Лыковых-Нефедьевых равными долями.
Варвара Александровна явила собой пример очень приличной светской дамы. Молодая и красивая, имевшая в Петербурге большое и знатное родство, она делала все положенные визиты и поддерживала необходимое знакомство. Но дети и муж оставались на первом плане. Часто приходили в гости Благово и Таубе, а ещё помощник пристава Спасской части подполковник Закс-Гладнев и городовой Фёдор Кундрюцков. К последнему Варенька особенно благоволила.
Весь высший свет помнил, что государь принял личное участие в судьбе юной сироты. Дважды (!) по ней издавались именные указы: о возвращении фамилии девице Нефедьевой, и о переходе наследственных имущественных прав к её потомству. Благодаря этому, молодое семейство было окружено уважением – и осторожным любопытством. Богатырь, не очень уверенно державшийся в шикарных гостиных, неброский и молчаливый, хорошо смотрелся возле красавицы жены. Покровительство императора, словно невидимый щит, прикрывало оперативника. В январе этого года фон Плеве был сделан товарищем министра внутренних дел, и директором Департамента полиции стал Пётр Николаевич Дурново. Как и Павел Афанасьевич, он служил ранее во флоте, оттуда перешёл в судейские и несколько лет состоял в департаменте вторым вице-директором. В свете шутили, что выбирая между благим и дурным, государь выбрал дурного… Испытывая давнюю неприязнь к своему коллеге и сопернику, новый директор начал было выживать его, а заодно и Лыкова. Но тут же с самого верха раздался такой окрик, что Дурново сразу притих. Служба вроде бы наладилась, но Алексей был рад, что его семейство теперь навсегда материально обеспечено и не зависит от жалования. Правда, жизнь рантье он себе представлял плохо. Таубе недавно успокоил своего приятеля, сказав: «Станет совсем плохо – возьму к себе в разведку».
Лыков зашёл в квартиру, сбросил сюртук с фуражкой на руки горничной Авдотье, а склянку с секретным содержимым аккуратно поставил в одёжный шкап. Хотел сразу пройти в детскую, но не успел: из коридора послышалось звонкое шлепанье об пол четырёх маленьких ладошек. Павлука и Николка сами ползком чесали к нему наперегонки. Схватив потомство в охапку, счастливый папаша отправился с ними в путешествие по квартире. В гостиной обнаружил жену. Та сидела за географическим атласом, раскрытым на слове «Кавказ» и делала вид, что не грустит. С тех пор, как она увидела мужа после трёх ножевых ранений, Варенька сразу и навсегда поняла скрытую суть его службы. И что ей придётся мириться с этим, ждать страшного известия и надеяться, что оно не придёт.
– О! Дагестан! – сказал Алексей, присаживаясь в кресло напротив и спуская детей на пол. – Бывал я в тех краях. Горы такие красивые…
– Ага, – неожиданно шмыгнула носом супруга. – И люди там душевные. Только все с ружьями и кинжалами.
– Так мы с Витькой будем, и при нас сотня казаков в придачу, – соврал Лыков. – А потом, на Кавказе давно уже тихо. Настрелялись все вдоволь. Посмотри лучше, Чунеев, кажется, мокрый.
Чунеев – было прозвище Николки, а Павлуку звали – Брюшкин.
Но Варенька шмыгнул ещё громче и из глаз её полились беззвучные слёзы.
– Перестань, перестань, – Алексей мягко вытер жене глаза платком. – Не реви, пожалуйста, детей напугаешь. Я вернусь. Я всегда отовсюду возвращаюсь. Скажи лучше, что тебе привезти с Кавказа. Там в Кубачах делают замечательные вещи. Говорят, именно кубачинцы изготовили двурогий шлем Александру Македонскому, а нашему Александру Невскому выковали серебряный щит. Куплю тебе там браслеты. Иди, распорядись насчёт ужина, а я пока дособеру вещи.
Варенька улыбнулась сквозь слёзы и вышла. Брюшкин и Чунеев припустили следом за ней. Алексей вернулся в прихожую, незаметно вынул мешок и, таясь, пронёс его в комнату. Аккуратно уложил сердце Кунта-Хаджи в седельный чемодан, закутав банку в носильные вещи. В другой конец чемодана поместил револьвер «бульдог». Он не сомневался, что этот предмет весьма понадобится ему в предстоящей командировке…