Начинать жизнь «с нуля» всегда трудно. Это тем более трудно, когда женщине тридцать пять. Тут и гормональные проблемы, и психологические, и иные, непонятные ни уму, ни сердцу.
Евдокия надеялась, что в своём родовом гнёздышке она, как в детстве, припадёт к тёплому мамкиному плечу и выплачет все горькие обиды, неудачи, разочарования, будет плакать, пока не выльется со слезами весь накопившийся негатив, отравляющий жизнь, разъедающий душу, надрывающий сердце. Вместо этого и здесь её подкараулило новое, ещё более страшное горе. Подходя по пустынной деревенской улице к материнскому дому, Евдокия с удивлением обнаружила, что калитка во двор распахнута настежь. В их деревне этого не принято. Жуткая догадка кольнула в сердце, когда Евдокия заметила на створном столбе калитки чёрную траурную ленту. На ослабевших ногах Евдокия вошла во двор, показавшийся ей вдруг чужим, неприветливым, хмурым. По двору деловито сновали соседские старушки с озабоченными лицами.
– Дусенька! – кинулась ей навстречу подруга её детства Прошенька по прозвищу Куропаточка.
Подруги обнялись и расплакались.
– Как это случилось? – сквозь слёзы едва выдавила из себя Евдокия.
– Неожиданно как-то. Вчера соседи видели, как матушка твоя во дворе да в огороде трудилась, резвая была, как обычно. А ночью, видимо и преставилась. С ночи собачка ваша Машерка так жалобно выла, такую тоску нагоняла! Наутро Свиридовна пошла твою матушку проведать, опасаясь плохого предзнаменования от Машерки, а матушка твоя – уже покойница. Я в райцентр собиралась, чтобы телеграмму тебе отбить, а ты меня своим приездом опередила.
Смерть почти не изменила лицо матери, только нос слегка заострился, лоб побелел, а выражение, застывшее на её лице было отрешённым от этого мира, полного нелёгкого труда и нескончаемых забот. Слёзы, подступавшие к глазам по каналам внутренней секреции, выплеснулись, хлынули наружу, как воды, сокрушившие своим напором плотину. Неожиданно для себя Евдокия завыла так же, как веками делали это все их деревенские женщины перед телами покойников.
Как в тумане прошли для Евдокии все хлопоты по организации отпевания, похорон и поминок. Спасибо добрым соседям, они все эти заботы взяли на себя, всё сделали, как положено, как исстари принято в их деревне. Сама Евдокия ни за что бы с этим не справилась.
Реальность для Евдокии перестала существовать. Она потерялась во времени, впала в прострацию, пряталась от людей с их утешительными речами. Это горе Евдокия должна была пережить в одиночестве. Ничто не должно было отвлекать её от перемалывания внутри себя тяжёлой глыбы, навалившейся на её и без того израненную душу.
Милые-милые соседи! Они с пониманием и с чуткостью отнеслись к такому своеобразному поведению Евдокии, признавая, что каждый переживает своё горе по-своему. Их заботами были организованы поминальные застолья и на третий, и на девятый, и на сороковой день. А Евдокия подолгу просиживала у могилы своей матушки, вспоминая каждый день, проведённый под знаком её материнской любви.
Однажды, погрузившись в эти воспоминания перед материнской могилой, Евдокия припозднилась до ночи. Из состояния полутранса Евдокию вывел кипящий злобою взгляд: на могильном холмике, под которым была захоронена её матушка восседал огромный чёрный кот. Это он буравил Евдокию злобным взглядом. Его вздыбившаясь шерсть искрилась под лунным светом странным металлическим блеском.
А что, если это не кот? Не может же быть у кота такой взгляд, пылающий яростным зелёным огнём и излучающий эту невероятно мощную энергетику. Ох, не зря в старину люди часто принимали чёрного кота за чёрта! Уж не чёрт ли это перед нею?
– Пошла вон отсюда! – злобно прошипел этот чёрный то ли кот, то ли чёрт. – Ночью эта территория наша!
Евдокия обмерла от страха: говорящий кот? Ну уж нет. Это точно не кот…
Евдокия не помнила, как она добежала до дома, упала в постель и забылась в тяжёлом бреду.
На следующий день Куропаточка с округлившимися от страха глазами выслушивала рассказ Евдокии о её ночной встрече со злобным говорящим существом, оседлавшим материнскую могилу и изгнавшим Евдокию с кладбища.
– Это был Ёшкин кот… – сдавленно прошептала Куропаточка.
– Ёшкин кот? – Евдокии приходилось не раз слышать это прозвище, произносимое то, в порядке замещения междометий с самыми различными эмоциональными наполнениями, то в порядке замещения ненормативной лексики. – Что значит «Ёшкин кот»?
– Кот бабы Яги (бабки Ёшки).
– У нас в деревне объявилась бабка Ёшка?
– Объявилась… А про этого кота говорят…
– Ты вот у меня поговоришь!, – угрожающе прошипел вдруг возникший из ниоткуда огромный чёрный то ли кот, то ли чёрт, вонзив в Куропаточку взгляд, пылающий яростным зелёным огнём и излучающий невероятно мощную энергетику.
– Не зря у нас говорят «Помяни Ёшкиного кота – и он уже тут как тут»! – испуганно прикрыла рот ладошкой Куропаточка.
А Ёшкин кот уже исчез в какое-то своё никуда.
Или не исчез, а сделался невидимым и проверяет, как исполнится Куропаточкой его предостережение? И Куропаточка засобиралась домой, дай Бог ноги. А Евдокия опять осталась в материнском доме одна.
…А вдруг и не одна, а на пару с невидимым, но зорко и злобно наблюдающем за нею кошко-чёртом?
Весь оставшийся день Евдокия не могла избавиться от ощущения, что за нею неустанно следит, фиксируя каждое её движение, проникая в каждую её мысль, чуждая и враждебная сущность.
День прошёл в состоянии тревожности, обострённого дискомфорта и напряжённого ожидания беды.
Правду говорят, что если душа попадает в психологическую ловушку ожидания неизбежной беды, та не замедлит явиться.
Правду говорят и о том, что если ты пристально всматриваешься в пропасть, то пропасть начинает так же пристально всматриваться в тебя, овладевает тобою и забирает тебя к себе, в свою ненасытную пасть. Так происходит и в отношениях с пропастью, имя которой «Беда».
Евдокия сама не могла понять, как она вновь оказалась у могилы своей матушки в жуткий полночный час. Ведь зарекалась она приходить сюда в ночное время после того, как была изгнана с кладбища злобным котом-чёртом. Зарекалась!
Евдокия со страхом увидела, как могила матушки вдруг подёрнулась мелкой рябью, засеребрившейся в колдовском лунном свете, и провалилась вниз, в образовавшуюся не её месте пропасть. Куда же подевалась матушкина могилка теперь, глубоко ли провалилась она под землю? Евдокия подошла к краю пропасти, стала пристально вглядываться в её устрашающий чёрный зев и почувствовала, как попасть обхватила её своими невидимыми щупальцами. Евдокия испуганно забилась в цепком захвате этих щупалец, но они легко преодолели её усилия и вбросили бедняжку в свою широко распахнутую пасть.
Падение было страшным и закончилось внезапным… пробуждением.
…Так это был сон? Ох, не простой это сон! Что-то он предвещает…
Стук перепуганного сердца совпал со стуком в дверь.
– Хозяюшка! Дома ли ты? Стучу-стучу, а ответа всё нет и нет…
Евдокия вскочила с постели, накинула домашних халатик, вышла навстречу гостье.
Гостья выглядела пугающе. Её нос, изогнутый, как клюв совы, выдавал склонность гостьи к коварству, острый, выдвинутый вперёд подбородок придавал гостье вид задиристый и скандальный, а немигающий взгляд холодных и безжалостных, как у змеи, глаз вгонял в ступор.
– Не бойся меня, голубушка! Я добрая к тем, кто ко мне относится с пониманием и проявляет покорность. Коли не будешь артачиться, то я тебя не обижу, – прошамкала беззубым ртом гостья и исторгла из горла звуки, отдалённо напоминающие утиное кряканье.