Психология только для студентов - читать онлайн

Глава 2 Почему психология может быть чьей-то

Современные работы по психологии дают возможность обсуждать вопрос, вынесенный в название этой главы, любому человеку, даже беглым взглядом окинувшему прилавок книжного магазина. На обложках книг по психологии можно прочитать: «Психология лжи», «Психология менеджера», «Психология рекламы», «Психология воспитания подростков», «Психология ранней юности», «Геронтопсихология», «Психология мошенничества» и т. п. Дело не только в необходимости найти броское название, которое привлекло бы читателя, но и в том, что сама психология как сфера человеческого знания не представляет собой единой научной дисциплины. Сегодня можно говорить о существовании множества психологий (их еще называют отраслями) в русле единой науки. Если следовать той логике, которая формально выражается в возможности создания множества психологий, то вполне очевидна и закономерна возможность создания отрасли психологии, которую можно было бы назвать собственным именем, например, психология Саши или психология Алены (фамилию и имя можно поставить любые). Возможно ли, необходимо ли это, кто, как и когда это решает? Попробуем в этом разобраться, проанализировав жизнь научного знания, науки, психологии как одной из наук.

Двадцатый век всей своей историей показал, что роль человека – одного человека – может быть очень велика в жизни миллионов людей. Существование тоталитарных режимов, где все подчинено воле одного человека, где все решения относительно жизни человека принимаются без его непосредственного участия, где от воли и усилий человека минимально зависит качество его жизни, доказывают существование механизмов воздействия на него, которые делают его управляемым, т. е. предсказуемым, прогнозируемым другим человеком с большой точностью. Самое удивительное, на мой взгляд, состоит в том, что возникновение этих страшных своими последствиями тоталитарных режимов было предсказано задолго до их появления многими психологами и философами – людьми, которые получали научное знание о человеке. Они остались не услышанными своими современниками. Сегодня мы, люди жившие в государствах с тоталитарными режимами и пережившие их, можем только поражаться точности научного прогноза В. Райха, К. Юнга, Ортега-и-Гассета, А. Маслоу, В. Бехтерева, В. Соловьева, Д. Андреева и многих других.

Можем поражаться точности прогноза, и еще и еще раз задаваться вопросом, что такое научное знание о человеке, кто, как и почему его получает и использует. Естественно, возникает вопрос и об отношении этого знания к нашей собственной жизни, о его применимости в ней, о его необходимости. Ведь можно же найти аналогию, например, с научным знанием об астрономии. Мы все знаем, что вечером на небе можно найти звезды, что лучше это делать в безоблачную ночь. Однако нас совершенно может не интересовать формула вычисления орбиты движения планеты, которой мы только что любовались. Не зная этой формулы, мы не чувствуем себя обделенными красотой звездного неба, это не мешает нам радоваться и восхищаться его вечностью. Формула – это научное знание, а красота… Красота – это наше впечатление. Можно сказать: «Я чувствую красоту», «Я вижу красоту». Видение это может быть разнообразным, что отличает его от постоянства формулы. Видение, идущее от «Я», позволяет человеку смотреть так, как увидел девушку, например, Ю. Олеша, выразив свое впечатление от встречи с ней: «Она прошумела мимо как ветка, полная цветов и листьев». В этом образе нет того, что было бы научным знанием, нет той узнаваемости и точности, воспроизводимости и завершенности, которые позволили бы любому человеку узнать эту ветку среди множества других. Тем не менее эта девушка-ветка – существует (существовала) не только в воображении писателя. Читателю остается только предполагать, какой она была на самом деле, какой она была в действительности, если хотите, то какой она была настоящей, реальной… Вот в этих вопросах мы и встретились с существованием того факта, что может быть несколько видов знания о человеке. Одни из них, как я уже сказала, можно считать настоящими, другие – это личные, индивидуальные знания, даже, можно сказать, воображаемые, придуманные. Какие из них могут влиять на жизнь человека?

Приведу только один пример, чтобы читатель сам принял решение о возможности влияния разного знания на индивидуальную жизнь человека. Скажем, знание о том, что нация, к которой вы принадлежите, – избранная, лучшая, может влиять на вашу жизнь? Может, да еще как. Если надо убить представителя другой нации, вы сделаете это без особых раздумий, ведь вы служите своей великой нации. Всю жизнь человека может изменить его знание о том, что любимый человек не разделяет его чувства. Трагедия неразделенной любви – одно из самых тяжелых испытаний на знание о другом человеке, на ваше знание о другом человеке… Истинное ли оно, правда ли это, как можно проверить, надо ли проверять, если так тяжело это знание, которое выражается предельно просто словами: «Я его люблю, а он меня не любит».

Все это – знание о людях, знание о человеке, которое может влиять (влияет) на жизнь, если хотите, на судьбу человека и народов.

Где начинается научное знание? Для человека, который живет ежедневной, будничной жизнью (его еще называют обывателем), встреча с наукой, с научным знанием происходит в форме научных текстов или в форме продуктов, созданных с помощью научного знания. Из текстов, если они будут прочитаны и поняты, человек получает новые способы мышления о предмете науки. Пользуясь продуктами, созданными на основе научного знания, например, медицинскими препаратами, машинами, строительными материалами, бытовой химией и т. п., человек получает новые возможности для действия. Когда человек получает знание о другом человеке, о людях, о себе как о человеке, он может приобрести и новое качество мышления о людях, и новые возможности взаимодействия с людьми и с собой как с человеком. Это оптимистическая позиция, в которой отражается, задается априори необходимость научного знания, как и вообще знания. На деле все обстоит несколько иначе. Достаточно, думаю, вспомнить далеко не оптимистическое отношение к знанию, выраженное в пословице «Много будешь знать, скоро состаришься». Хотя для полноты картины можно привести и противоположное мнение, выраженное уже другой пословицей: «Красна птица перьем, а человек ученьем». Дальше у читателей есть возможность самим определить свое мнение по поводу излагаемой позиции. Вместе с тем очень хотелось бы, чтобы он не остался равнодушным к самой проблеме – месту научного психологического знания в картине мира современного человека.

Попытаюсь ответить на вопрос, что такое наука с разных точек зрения, одна из которых может быть выражена словами А. Маслоу (18) в отношении того, что «… наш внешний мир зачастую изоморфен нашему внутреннему миру, что „внешние“ проблемы, которые мы пытаемся решить „научным путем“, зачастую являются также нашими внутренними проблемами и что наше решение этих проблем является, в принципе, самотерапией в широком смысле этого слова». Думаю, что надо напомнить и себе, и читателям, что самотерапия – это помощь самому себе, когда у человека что-то болит, что-то не так. Самотерапия начинается с переживания боли, ощущения неудобства, дискомфорта, от которого хочется избавиться своими силами, чтобы приобрести чувство спокойствия, уверенности, комфорта, и, как следствие, поверить в свои возможности избавления себя от боли. Наука – это один из путей, который позволяет человеку заниматься самотерапией, гордиться своим разумом и верить в свои возможности познания.

Я считаю, что сегодня важным является вопрос об актуальности научного знания, так как мы являемся свидетелями не только торжества науки, но и ее поражения. Достаточно в этом смысле сопоставить такие факты, которые в историческом времени практически слиты в одно мгновение: катастрофа на Чернобыльской АЭС, удачные эксперименты по клонированию, победа компьютера над чемпионом мира по шахматам. Эти результаты известны всем, последствия можно только предсказывать. Ученые, которые всегда были странными, теперь воспринимаются и как опасные люди. Падение престижа науки в целом отмечается всеми, кто следит за ее жизнью. Это фон сегодняшнего дня, на котором хотелось бы попытаться ответить на вопрос, что такое наука, а значит, и что такое психология как наука.

Я попытаюсь осветить этот вопрос с разных точек зрения, предоставив читателю возможность рассмотреть их и сформулировать свою собственную. Итак, начнем с точки зрения того человека, которого я выше назвала обывателем. Это будет первая точка зрения, думаю, что ее можно назвать массовой.

Обыватель представляет науку как нечто очень далекое от его жизни, трудно доступное (достаточно взглянуть на иной научный текст, в котором можно просто не узнать родного языка из-за обилия специальной терминологии), имеющее одновременно смысл важности и случайности в его собственной жизни. Обыватель использует научное знание в виде идей, транслируемых средствами массовой информации, в виде предметов быта. Реже он сам становится объектом научного исследования. Использование данных науки в виде предметов для обывателя всегда связано с известной долей риска (достаточно вспомнить о существовании радиоактивного заражения), часто очень большой. Новые лекарства и продукты питания, увеличивающиеся скорости транспорта, новые виды энергии, изменение темпа и ритма жизни человека – все это конкретные результаты науки, которые вносят в жизнь человека неопределенность, являются факторами риска и источниками стресса.

Наука своим существованием с этой точки зрения добавляет в жизнь вместе с новыми возможностями и новые опасности. Тогда что такое наука? Если стремиться к комфортной и безопасной жизни, то это – источник неопределенности, а значит, страха. Если стремиться к жизни, наполненной поиском и преодолением, то наука – это источник новых жизненных путей, тогда она интересна, хотя и небезопасна, к ней надо относиться осмотрительно. Это, кстати, и делается через законодательное регулирование направлений научных исследований и областей их применения.

С этих позиций может быть оценено и психологическое научное знание. В нем может быть усмотрена опасность как знания, чрезмерно обнажающего внутренний мир человека, или намеренно снижена его ценность как безличного, всеобщего знания, не имеющего конкретного применения и воплощения. В суждении (осуждении) типа: «это все психология» может звучать и завуалированный страх перед сложностью, и неприкрытое опасение быть разоблаченным публично. Психология как наука тогда воспринимается в качестве занятия, которое должно приносить пользу (больше всего именно тому человеку, который высказывает о ней свое обывательски оценочное суждение).

Вторая точка зрения на науку и научное знание потенциально и реально принадлежит потребителям научного знания. Люди становятся таковыми в силу их профессиональной деятельности или при реализации идей, связанных с их хобби. С их точки зрения наука является занятием полезным, а научное знание – ценным, если это измеримо: стало лучше (быстрее), качественнее, надежнее и т. п. Пользователь научного знания подходит к нему с критериями времени. Ведь любое изменение как совершенствование (чего угодно) можно оценить только по отношению к уже существующему, т. е. сопоставить прошлое и настоящее свойство. При этом настоящее как новое и должно быть оценено как более совершенное. Другими словами, пользователь научного знания ждет от него прогресса и потенциально предполагает, что прогресс неизбежен. Доверие пользователя научного знания к нему основано на идее прогресса, на вере в прогресс, в конечном счете – на возможности оценивать современное как прогрессивное, лучшее, совершенное по отношению к прошлому, которое еще может быть и не исчезло совсем, а присутствует в виде материальных предметов культуры или просто в лице пожилых людей.

Психологическое знание, психология как наука с этой точки зрения воспринимаются как путь поиска и находок ключей к человеческому счастью. Именно этого ждут от научного знания, в этом направлении рождаются сомнения в его ценности и целесообразности. Такая позиция вызывает у людей раздражение, когда вместо рецепта счастья они находят в психологической информации предложение думать, а не делать, понимать, а не оценивать, слушать, а не воздействовать…

Третья точка зрения на науку и научное знание принадлежит тем людям, которые должны (в силу разных причин) осваивать знание, наработанное в той или иной науке, а само знание и наука воспринимаются ими с позиции понимания. Наука становится объектом понимания. Я бы усилила это содержание, выразив мысль так: для себя пониманием.

Наука предстает перед понимающим ее человеком часто в виде очень сложных текстов (о чем я уже упоминала выше). Человеку, поставившему цель понимания, усвоения, присвоения, предстоит работа с этими текстами. Наука, пусть на время, превращается в книгу, в текст, во множество текстов, которые обладают своими неповторимыми свойствами. Какими?

Остановлюсь лишь на тех из них, которые, по моему мнению, существенно влияют на понимание, можно сказать, определяют его. В работах М. К. Мамардашвили есть важные с этой точки зрения слова: «…вся загадка нашей сознательной жизни состоит в том, что мы тексты читаем текстами и только текстами можем прочитать» (17; 399).

Любое произведение есть реальность – непрерывно складывающаяся или непрерывно порождающаяся, но именно непрерывная. В этом смысле текст есть акт, который все время длится. О нем нельзя сказать, что он завершен, закончен и приобретен нами. Об этом качестве текста М. К. Мамардашвили написано много и подробно.

Думаю, что для понимания текста науки важно еще одно его свойство – свойство, которое есть у любого написанного человеком произведения. О нем я также скажу словами М. К. Мамардашвили: «… в действительности автором произведения вовсе не является тот человек, которого мы наблюдаем со стороны в качестве биографического субъекта, – автором произведения является искомое „Я“, которое само становится впервые посредством этого произведения» (17; 463). В этом смысле и у автора текста, и у его читателя есть равные возможности найти в этом тексте свое «Я» как то искомое, которое и является итогом понимания для себя – понимания науки.

Вот эти важнейшие особенности текста науки – его непрерывная реальность, «Я», становящееся в процессе работы над текстом, – и создают проблемы понимания текста науки. Проблема индивидуального понимания текста приобретает педагогические, социальные, психологические, методические и другие оттенки. Без ее анализа довольно сложно оценить роль, смысл, цель научных текстов, необходимых (почему и для кого?) для изучения в тот или иной отрезок времени, связанный с организацией обучения наукам (науке). Другими словами, что читать и как читать, чтобы понять науку, – это не только вопрос сохранения личного времени и сил. Это еще и вопрос о преемственности знания, возможности трансляции его в системе индивидуального мышления людей. Это и вопрос о ценности знания, если хотите, истинности, воплощенности его в действия людей, в нашем случае – в действие понимания.

Понять – это значит пополниться силой, талантом, чувствами, опытом другого человека, создавшего текст, человека, который создавал себя в своем собственном труде и усилии по созданию текста. М. К. Мамардашвили пишет: «…если в вас есть что-то уникальное, которое мне нужно, я могу к нему прийти и им обогатиться только в пространстве вашего собственного роста – в пространстве, в котором вы сами не знаете, кто вы» (17, с. 475).

Встреча с научным текстом человека, стремящегося его понять, рождает особую тему – тему впечатления. Эта тема объединяет акты жизни и чтения книг. Впечатление – это такое восприятие (текста в том числе), когда человек с неизбежностью сам себе задает вопрос о собственном самоопределении, о самом себе, о своем месте в жизни, о том, что происходит на самом деле, что он сам чувствует и испытывает. Иными словами, впечатление входит в акт понимания, так как любой акт понимания строится как акт понимания другого – другого в себе. Человек встречается с многообразием (бесконечностью) форм своего «Я», которые найдут свое воплощение в переживании впечатления как в обретении своего нового качества. Это означает, что нельзя просто взять и встать на место самого себя. Понять себя нужно так, как понимают другого. Одним из признаков понимания является невербальное самоприсутствие, которое не может быть дано никаким описанием. Оно есть полное личное присутствие в момент понимания. Его еще можно рассматривать как поглощенность текстом, описывать как полное сосредоточение на тексте, слияние с автором текста и т. п.

Упрощая ситуацию понимания научного текста, можно сказать, что она возможна, если налицо полное личное присутствие читающего текст. Оно предполагает такое пространство общения (с текстом в том числе), где, говоря словами М. К. Мамардашвили, «снят образ самотождественности и человек превратился в лаву возможностей, которая может принять любую форму… То есть предшествующим шагом к пониманию всегда является магматическое или лавоподобное растворение своего собственного эмпирического „Я“, которое всегда ригидно, всегда полно перегородок, барьеров и т. д.» (17, с. 495). В этом смысле понимание является жизнью, так как жизнью называется индивидуальное нечто, способное устойчиво себя воспроизводить, при этом наращиваясь так, что само оно никогда не совпадает со своей окончательной формой, всегда являясь потенцией многих новых состояний.

Дорогие читатели! Прошу остановиться на мгновение и вернуться к тому, что вы только что прочитали. Вернуться для того, чтобы попробовать еще раз восстановить тот образ жизни, который возможен в процессе понимания. Понимание – это своего рода гарантия бесконечности жизни, возможность ее самотрансформации в любую форму при сохранении своей уникальности и целостности. Так и хочется сказать, что это гарантия вечности психической жизни, если она осуществляется как жизнь, т. е. в ней есть впечатление как основа понимания, в ней есть полнота самоприсутствия человека в каждом моменте его жизни.

Осуществляющееся понимание при полном личном присутствии человека и создает это важнейшее переживание – переживание потенциальных новых состояний, мыслей и других качеств индивидуальности. Можно было бы утверждать, что с точки зрения человека, который воспринимает науку в виде текстов, она является одним из возможных источников жизни его индивидуальности за счет того, что через текст есть возможность преодоления ограничений эмпирического «Я» человека. Другими словами, чтение научных текстов – это путь встречи человека с бесконечностью того процесса, который называют поиском истины. Она, как известно, не бывает окончательной и не может принадлежать чьему-то эмпирическому, т. е. бытовому, ежедневному «Я», какие бы спекуляции на этот счет не предпринимало это эмпирическое «Я» как воплощение индивидуальной научной мысли.

Освоить научный текст – не значит выучить, запомнить. Это значит понять и в понимании получить важнейшее переживание еще неосуществившейся, несделанной, потенциальной жизни – своей собственной жизни. В этом смысле чтение научных психологических текстов при полном личностном присутствии как читающего, так и пишущего текст – это тот самый путь к себе, о котором много говорят и который люди ищут в разных проявлениях жизни. Как я пыталась показать, изучение, понимание научных текстов – это один из путей.

В конечном итоге, студент или другой человек, изучающий науку в виде текстов, находит в этих текстах самого себя потенциального, если он обладает в момент чтения личным присутствием, т. е. не отчужден от самого себя, от своего «Я», идентифицирован с самим собой, переживает свою динамичность, потенциальность как пробивающуюся жизнь. В психологии как в системе текстов человек, читающий их, понимает то, к чему он готов в силу своего личностного присутствия в процессе чтения. Иными словами, он понимает то, что может понять, что готов понять и принять как свою потенциальность, как свою возможность быть другим – понявшим, т. е. изменившимся, выявившим свои иные качества, которые были ему неизвестны до момента понимания текста.

Четвертая позиция в понимании науки связана с точкой зрения людей, которые ее преподают. Это могут быть учителя и преподаватели, которые излагают научную дисциплину. Такому человеку надо точно знать, что он преподает – науку, научную дисциплину, учебный предмет или что-то другое, а может быть, все сразу. Сложность в понимании этой позиции состоит в том, что он кажется на первый взгляд избыточным. Разве не очевидно, что преподаватель излагает научную дисциплину, а его слушатели… Оказывается, что не очевидно, если попытаться классифицировать и определять научные дисциплины, устанавливать между ними связь и проводить различие. Как пишет Ст. Тулмин, «легко признать факт разделения интеллектуальной жизни и деятельности людей на отдельные дисциплины. Но гораздо труднее объяснить, в каких терминах следует понимать это подразделение. Как, например, нужно классифицировать и определять такие дисциплины? Вербальные определения здесь вряд ли помогут… Очевидно, профессиональные ученые и юристы имеют эффективные практические средства для того, чтобы решить, что именно относится к соответствующим дисциплинам, и для того, чтобы понимать их непрерывное существование во времени» (32, с. 452).

Прошу читателей обратить внимание в этой цитате на слова об имеющихся «эффективных практических средствах», которые будут важны нам для анализа проблем научной дисциплины как учебного предмета.

Зададимся вопросом: когда интеллектуальная деятельность приобретает характер научной дисциплины, по каким показателям это можно определить? Мне близка позиция Ст. Тулмина, поэтому со ссылкой на его работу, которая уже упоминалась, отвечу на вопрос следующим образом: самым существенным показателем является последовательность теорий или «генеалогия проблем». Именно она позволяет охарактеризовать развитие науки. В этой генеалогии более поздние модели и понятия обязаны своему происхождению и законному существованию только потому, что они решили проблемы, для которых были недостаточны старые модели и понятия. Развитие предмета исследования научной дисциплины управляется этой основополагающей генеалогией проблем. Она далеко не безлична и возникает, как известно, только благодаря историческим связям (и установкам) ученых-профессионалов с миром природы, который они изучают. Проблемы обнаруживают свое существование там, где представления о мире противоречат либо природе, либо другому представлению, т. е. там, где современные идеи не достигают современных же интеллектуальных идеалов. Прошу обратить внимание читателей на факт существования таковых.

Интеллектуальные идеалы – это цели объяснения в науке. Ученые выделяют и стремятся понять интеллектуальные недостатки существующих представлений о мире, осознают разрыв между собственной способностью объяснять мир и целями собственного же объяснения, которые ориентируются на модели полного понимания, естественно, недостижимые в каждый момент познания. Как говорит Ст. Тулмин, научные проблемы – это идеальные объяснения плюс современные возможности.

Таким образом, научная дисциплина начинается с создания интеллектуального идеала, в свете которого определяются цели объяснения, анализируются специфические теории и понятия. Последние выдвигаются в надежде осуществить эти идеалы. Обобщается практический опыт, который можно объяснить в свете этого идеала. Научная дисциплина всегда включает в себя как ее понятия, так и людей, которые их создали, как ее предмет, так и те общие интеллектуальные цели, которые объединяют работающих в этой области людей. Опыт, накопленный людьми в отдельной области, приводит к тому, что они принимают определенные идеалы объяснения, которые обуславливают коллективные цели. Эти же идеалы сохраняют связность самой дисциплины, ограничивая гипотезы и критерии отбора фактов и суждений. Преемственность проблем дисциплины основывается на развитии ее собственных интеллектуальных идеалов и целей; они меняются значительно медленнее, чем понятия и теории, которые являются ее проходящими результатами. Интеллектуальные идеалы, характерные для научной дисциплины, связывают в ней в относительно цельное образование методы объяснения, понятия, теоретические проблемы и их эмпирические применения. История науки предполагает аналитическое уточнение интеллектуальных моделей и нарастающее осознание их эмпирической среды.

Другими словами, люди, работающие в науке, стремятся понимать суть своей работы, выделять в ней то, что создано ими самими как результат их интеллектуальных усилий и сопоставлять его с теми реалиями жизни, которые еще называют практикой или эмпирией, эмпирической средой.

Основу современных суждений об изменении концепции науки составляет представление о том, что никакой единственный идеал объяснения или рационального оправдания не является универсальным и независимым от времени. Уточнение и выяснение идеалов и целей науки делает возможным появление новых интеллектуальных методов, процедур и структур. Эта деятельность обязательно должна учитываться при анализе применения понятий в коллективных интеллектуальных дисциплинах.

Человеку, преподающему научную дисциплину, необходимо соответствовать в своей деятельности тому идеалу объяснения, который существует в научной дисциплине. При этом он становится носителем этого идеала как для самого себя, так и для тех, кому он преподает научную дисциплину.

Хочется поделиться опытом переживания этой ситуации, когда, выступая в роли преподавателя, чувствуешь тот груз ответственности за свои слова и действия, которые должны соответствовать (профессия требует!) идеалу науки, содержание которой и есть преподаваемая тобой научная дисциплина. Публичность владения идеалом объяснения через освоение процедур объяснения будет проявляться в том, что человек понимает, как и когда следует их применять, а таким образом он понимает и ограниченность этих процедур. Процедуры и методы научной дисциплины составляют ее коллективный и образовательный аспекты. Именно они определяют тот набор понятий, который представляет собой коллективную трансляцию науки. Каждое единичное понятие науки не содержит в себе ее всю как научную дисциплину. Даже набор понятий в лучшем случае представляет собой приоритеты науки в каком-то историческом отрезке времени. Всегда есть возможность проследить, как изменяются способы, какие научные понятия входят в более широкую модель объяснительной деятельности людей. Для человека, неотчужденно преподающего научную дисциплину, наука представляется основанием для его собственного мышления и действия. Однако это основание не является застывшей системой аксиом, которая не может быть подвержена критике и изменению. Напротив, использование научных понятий как осмысленных связано с появлением новых осознанных проблем и возможностью ввести новые процедуры, позволяющие решить эти проблемы. Только в этом случае понятия приобретают смысл и служат человеческим целям в реальных практических ситуациях. Применение понятий связано с постепенным уточнением или усложнением их значения, и ценность процедур, которые стоят за ними, соединена с возможностью критики и изменения их.

Думаю, что все вышеизложенное дает основания утверждать, что наука является актом действия реализующего, проявляющего жизнь данного человека.

Об отчужденном преподавании научной дисциплины скажу буквально несколько слов. Как любая форма не-жизни такая форма активности ничего не порождает, а только воспроизводит пустые формы понятий и их системы, которые разрушают саму возможность появления и научных проблем, и необходимость идеальных объяснений, и необходимость осознания современных возможностей как исторической преемственности идеалов объяснений. Разрушают потому, что это свойство любых пустых форм: они сами не обладают потенциалом И, воспроизводясь, останавливают возможность качественного изменения, сводя все к повторению. Однако с точки зрения человека, отчужденно воспроизводящего научную дисциплину, наука может восприниматься как свод законов, правил, фактов, процедур, которые не подлежат обсуждению. В этом смысле науке приписывается незыблемый авторитет, оспаривать который заранее нельзя, так как в этом нет смысла. При этом «авторитет» создается теми же пустыми формами типа «в науке принято», «каждая наука должна», «если это наука, то она…», «научное доказательство предполагает» и т. п. (Это один из способов манипулирования сознанием, который, кстати, широко применяют средства массовой информации).

Генеалогия проблем, создающая непрерывность науки и цельность научной дисциплины, исчезает при отчужденном преподавании научной дисциплины, так как понятиям науки в этом случае нет необходимости подтверждать свою собственную ценность, свое место в системе науки – оно уже задано и определено заранее.

Существует и пятая точка зрения, пятая позиция в понимании того, что такое наука. Это точка зрения человека, который в ней работает. С этой точки зрения наука предстает как… Многоточие здесь необходимо, так как в науке работает много разных людей, которых Б. Рассел (26) называл людьми науки и учеными. Современная наука – это вид профессиональной деятельности, где в каждой научной дисциплине существуют свои специальности.

Наука институционально организована. В ней существует дисциплинарный, организационный аспект, который способствует сохранению интеллектуально организованного продукта. Как во всякой институциональной организации, в науке есть фиксированные социальные роли. Самым важным, по-моему, для понимания вопроса о том, что такое наука для людей, работающих в ней, является уяснение того, что каждый человек отражает интеллектуальные коллективные интересы и стремления людей, которые трудятся в одной с ним научной дисциплине. Необходимо обсуждать вопрос о том, есть ли вообще эти коллективные интересы и стремления или они замещены другими мотивами и переживаниями. С этой точки зрения проблемы межличностных отношений в науке приобретают особый характер, что связано с законами существования любой группы. Это прежде всего воплощается в структурировании группы – определении ее подгрупп, лидера (лидеров) и ведомых, установлении внутригрупповых правил и норм. Возникает и постоянно существует вопрос о предмете групповой деятельности, о целях и их соподчинении; о власти; о персоналиях – вопрос о том, кто может говорить и действовать от лица, от имени той или иной научной специальности или от лица науки в целом. При этом, что естественно с точки зрения законов существования группы, институциональный авторитет или власть и реальные авторитет и уважение могут быть воплощены в разных людях науки.

Институциональная иерархия должностей и возможностей проявления власти в науке существенным образом могут влиять на индивидуальные судьбы людей науки в том случае, если они не вписываются в существующую (или меняющуюся) иерархию институциональных структур. Например, решение о закрытии и открытии темы, финансировании, кадровой поддержке разработчика идей и т. п. могут существенно повлиять как на индивидуальную научную биографию ученого, так и на судьбу целой научной специальности (может ведь случиться так, что один человек и представляет новую научную специальность).

Думаю, что с точки зрения людей науки последняя выглядит весьма противоречиво, поэтому попробую описать несколько типов противоречий, ориентируясь на наличие в науке достаточно жестких институциональных структур и творческого характера ее как интеллектуального вида деятельности.

Первый тип: неизбежное противоречие в интерпретации институционального предмета науки и индивидуального предмета научной деятельности человека, входящего в научное сообщество.

Второй тип: противоречие в институциональном словаре науки и в индивидуальном научном словаре каждого человека науки.

Третий тип: противоречия между институциональной картиной мира, транслируемой и создаваемой наукой, и индивидуальной картиной мира каждого человека науки.

Четвертый тип: противоречия между отношением идей, транслируемых и создаваемых в науке, и верованиями людей, работающих в ней.

Пятый тип: противоречия между эмпирическими фактами индивидуальной жизни человека науки и законами, существующими в науке.

Естественно, я перечислила не все виды противоречий, которые могут существовать в науке. Однако уже само их наличие позволяет утверждать, что с точки зрения человека науки она может предстать в виде чрезвычайно сложного и чрезвычайно противоречивого образования, явно не обладающего самодостаточной ценностью, нуждающегося в подтверждении своего существования, за счет как структурирования через институциональные системы, так и внутриколлективного объединения людей.

Практически у любого человека науки есть выбор: какими способами преодолеть противоречия, существующие в науке, чтобы жить в ней, не разрушая ее и не разрушаясь самому. Этот вопрос относится к сфере социальной адаптации человека, его возможности жить и работать среди людей, соответствуя их нормам и правилам. Варианты его решения немногочисленны:

1. Быть как все, а это значит, потерять «Я».

2. Быть похожим на всех, оставаясь при этом собой.

3. Переделать (переделывать) всех, чтобы они были похожи на «Я».

4. Найти компромисс – быть со всеми, оставаясь собой.

Как все логические варианты, вышеизложенные также позволяют построить простую классификацию типов восприятия науки ее людьми как вариантов переживания ответственности за ее предмет. Это те переживания, которые отражают и процесс, и результат социализации человека науки. Вот они:

1. Я как все (я не отвечаю ни за что и ни за кого).

2. Я похож на всех, но это не значит, что я не понимаю относительности правил игры в науке (я не отвечаю, я только соответствую правилам).

3. Я отвечаю за себя, я всегда прав, альтернатив моему мнению нет (наука – это «Я»).

4. Я отвечаю за то, что я делаю в этих условиях (принятие и определение меры личной ответственности).

Мне думается, что в зависимости от меры ответственности за науку, которую принимает на себя человек науки, можно говорить о том, как он ее воспринимает. Варианты здесь многообразны, они отражают и степень тех усилий, которые человек затрачивает или готов затратить на осуществление своей деятельности как научной или деятельности в науке.

Отдельно хотелось бы сказать о тех людях, которых Б. Рассел называл, в отличие от людей науки, учеными. Они отличаются от людей науки тем, что для них наука не специальность, а сущность жизни. Предмет науки задан для них не институциональными установками и определениями, а поиском истины. Их наличие в науке – это доказательство того, что институциональное продвижение человека науки и его профессиональное развитие как представителя интеллектуальных видов деятельности могут не совпадать, в жизни это часто просто параллельные явления.

Ученым человек становится тогда, когда служение истине для него отражает то содержание познания, о котором писал С. Л. Франк: «Познавать – во всех областях познания – значит связывать имманентный чувственный материал познания- переживания, в лице ощущений и образов, со сверхвременным всеединством или усматривать в этом материале следы системы всеединства. Всякое познание есть суждение или подведение „данного“ под систему понятий; понятия же (мыслимые содержания) суть определенности, т. е. вневременные единства многообразия в абсолютном всеединстве. „Познать“ что-либо, значит, найти его место в этом всеединстве, усмотреть его в составе вечного всеобъемлющего единства бытия. Поэтому процесс есть процесс приобщения сознания к сверхвременному всеединству» (33, с. 560–561).

Естественно, что осуществление этого процесса связано с трансцендентальными переживаниями ученого, и для него наука, ее существование воплощаются именно в личном содержании его трансцендентальных переживаний.

Думаю, есть смысл напомнить читателю о том, что трансцендентальные переживания человека связаны с ориентацией на первопричины всех явлений, на осознание высшего смысла в любом проявлении жизни. Они предполагают возможность человека осмысливать в целом не только свою частную жизнь, но и жизнь как космическое универсальное явление и личностно переживать это осмысление. Психология с этой точки зрения – это биографии людей науки, биографии ученых, создававших и создающих психологию, ищущих истину, за которую часто надо платить высокую цену – цену собственной жизни.

Науку можно понимать еще с одной точки зрения – это уже будет шестая в ряду возможных позиций, которые хотелось предложить читателю. Речь пойдет о позиции людей, изучающих научное творчество, т. е. это будет наука, рефлексирующая на источник своего существования (к сожалению, далеко не единственный). Как она себя видит? Об этом можно прочитать в работах по психологическим проблемам современного научного творчества (23). В них предпринята попытка описать, какие люди и как создают в науке новые идеи. Это оказывается достаточно сложно сделать, так как самые большие трудности возникают в решении вопроса о предмете научного творчества.

Думаю, с достаточным основанием можно утверждать, что сегодня проблема эта не менее неопределенна, чем в начале века, когда ее пытались обсуждать впервые. Науковедение все еще находится в стадии зарождения, поэтому, ориентируясь на цели этой главы, есть смысл сказать о том, что самопознание оказалось трудным для современной науки. И знаменитый образ сороконожки, которая, в задумчивости не могла больше двинуться с места, здесь был бы более, чем уместен… Но это только мое мнение по поводу возможностей позиции понимания науки через изучение процессов научного творчества.

Выяснить, как, когда и почему в голове ученого появилась идея, которая может в буквальном смысле перевернуть и его собственную картину мира и картину мира других людей – вопрос непростой.

Кроме психологии научного творчества существует в науке еще одна позиция, которую хотелось бы выделить особо. Это – философия современной науки. Изложение этой – седьмой по счету – позиции дано в следующем тексте: наука с точки зрения современной философии науки представляет собой деятельность, имеющую цель, как писал К. Поппер, «найти удовлетворительное объяснение всего того, что заявлено о себе как нуждающееся в объяснении» (31, с. 99).

Научная деятельность выглядит очень похожей на рациональную деятельность, но в тоже время не является полностью таковой. Когда мы пытаемся объяснить нечто и делаем объяснение своей целью, мы принимаем совокупность положений как существующих и не требующих объяснения, только одно среди положений будет требовать объяснения, тогда как остальные и будут этим объяснением. Нужно осуществить ряд рациональных логических действий, чтобы прийти к объяснению. Эти действия связаны прежде всего с установлением истинности объясняющих положений, они должны быть независимо проверяемыми. Объясняемое должно иметь разнообразные проверяемые следствия, которые не сводятся к повторению объясняющих положений. Объяснение должно использовать универсальные законы природы, которые могут быть проверяемы независимо от места и времени. Именно таким образом будет повышаться успешность объяснения, что приведет к теориям все большей содержательности и все большей научной точности. Это полностью выполняется в истории науки и практике теоретических наук.

К. Поппер писал, что «глубина научной теории определяется ее простотой и таким образом богатством ее содержания (иначе дело обстоит с глубиной математической теоремы, где содержание может быть принято равным нулю). Мы смотрим на глубину теории, ее когерентность и даже ее эстетическую привлекательность с точки зрения метода, т. е. практикуем эти качества как всего-навсего руководства или стимулы нашей интуиции – нашего воображения» (31, с. 105–106).

Если рассматривать науку с близкой мне позиции в современной философии науки, то она будет представлять собой стимул нашей интуиции и нашего воображения, т. е. тех характеристик психической жизни человека, которые составляют основу построения всех моделей желаемого будущего. Естественно, что возможность построения этих моделей и возможность их реализации основываются на множестве других факторов, которые не только принадлежат индивидуальной психической жизни человека, но и составляют основу модели будущего.

Множество других идей относительно целей и смысла существования науки, которые существуют в современной философии науки (31), дают основания считать, что проблема консенсуса и согласия в науке является непреходяще актуальной. Л. Лаудан (31) сравнивал, например, дебаты в общественных и гуманитарных науках с пандемиями. В то же время широкое согласие с какими-то теориями, консенсус по отношению к ним создают ситуацию быстрого ухода определенной теории. Предмет консенсуса или согласия в науке постепенно меняется. Это очень важно знать и понимать, особенно тем, кто собирается посвятить свою жизнь научной деятельности. При этом, как известно, в науке существуют разные уровни разногласия и разрешения разногласий, которые способствуют и созданию, и разрушению консенсуса на какое-то время. По данным Л. Лаудана (31, с. 313), между уровнями разногласия и уровнями решения существуют следующие соотношения:

Механизм формирования решения на уровне аксиологических разногласий отсутствует. Мне хотелось бы обратить на это внимание читателей и напомнить о тех ситуациях, когда вместо этого слова в историю науки вписаны совсем другие слова: казнить, запретить, уничтожить… А в биографии ученых – строчки признания их труда после смерти. Поэтому есть еще один ответ на вопрос, что такое наука, который можно дать с аксиологической точки зрения.

Он будет восьмым в нашем ряду, и я его сформулирую так: наука – это открытое для наблюдения всех людей поле борьбы психической жизни и психической смерти. О чьих-то окончательной победе или окончательном поражении говорить (пока) не приходится. Возможно, все еще впереди. Ведь недаром в современных моделях научного обоснования есть слова о гармонии теории и цели.

Вот мы и подошли к возможности выбора вами собственной позиции в отношении психологии. Чем она для вас будет, вы сами решите этот вопрос. Для себя я определила позицию в начале этой главы. Если вас она устраивает и вы готовы следовать ей, то можно продолжить чтение этого текста уже точно зная, что его автор выступает в роли преподавателя научной дисциплины, а вы выступаете… Продолжите это предложение так, как определите свою позицию.

Все, что было сказано выше, позволяет считать, что психология, как и любая область человеческого знания, может иметь свое лицо, может в той или иной форме принадлежать любому человеку. И он в полной мере имеет право сказать, что она – его собственность. Ведь известно, что у нас можно отнять все, кроме наших знаний.