Книга, которую Вы держите в руках, представляет собой расшифрованную и обработанную запись первых пятнадцати лекций курса истории психологии. Не всегда, но достаточно часто, эта часть курса недооценивается как преподавателями, так и студентами. Ее проходят скорее «для общей грамотности», спеша перейти к более близким к нам по времени авторам и научным концепциям. Исходят при этом чаще всего или из предпосылки линейного прогресса познания: мы стоим «на плечах» тех, кто жил и работал до нас, и потому даже если среди них встречались настоящие «гиганты», а сами мы – «карлики», с их плеч мы видим больше, чем видели они; – или из предпосылки радикальной инаковости прошлого по отношению к настоящему: мы не можем думать так, как думали в то время, их жизнь не может стать нашей плотью и кровью, их вопросы – не наши вопросы, их ответы – не наши ответы. В обоих случаях, что важно, совершенно не предполагается, что авторы прошлого способны научить нас чему-то такому, что было бы по-настоящему важным и новым для нас.
Однако стоит нам задуматься о том, как совершались решающие шаги и происходили крупные прорывы в европейской мысли, как мы обнаруживаем совсем иную картину. Мы видим, что каждый такой шаг и прорыв был так или иначе связан с новым открытием прошлого. Итальянские гуманисты ищут «возродить» Античность, Лютер – вернуться к чистоте раннего христианства, классицизм XVIII века хочет отвечать античным образцам эстетического, а романтики дают иной взгляд на Античность и «открывают» средневековую литературу и Шекспира, Дильтей желает дать «обновленное понимание» романтической мысли Шлейермахера, неокантианцы обращаются к Канту, а Хайдеггер радикально новым образом прочитывает Аристотеля, Платона, досократиков, выстраивая свою мысль в постоянном философском разговоре с «греками». Примеры можно было бы продолжать еще долго.
Эти примеры показывают важную вещь: человеческая мысль, даже «овеществившаяся» в текстах, живет в разговоре, и каждый новый разговор дает ей раскрыться в новых гранях, зазвучать так, как до того она не звучала. Оставаясь самим собой, мыслитель прошлого вступает в разговор с новыми собеседниками, и тут оказывается, что и им он может помочь понять что-то для них важное.
Собственно, и чтение курса истории психологии было всегда для меня попыткой разговора с теми удивительными мыслителями, о которых идет речь в курсе, попыткой, в которой я никак не могу претендовать ни на какое преимущество по отношению к ним – ни в знании, ни в глубокомыслии, ни в серьезности, ни в чем-либо ином, – но являюсь лишь скромным слушателем, реплики которого, даже тогда, когда они имеют вид полемических, по сути являются вопросами к говорящим, поставленными для того, чтобы попытаться лучше понять и их, и «сами вещи», о которых они говорят.
Разговор этот увлекателен, и уже естественного для человека желания делиться тем, что интересно и наполняет жизнью, было бы достаточно для того, чтобы представить его в форме лекций или другой публичной работы. Но есть и еще одно важное основание для того, чтобы читать такой курс именно студентам-психологам. Этот курс, на мой взгляд, очень важен для профессионального становления студентов. Благодаря нему студент попадает как бы в многовековую лабораторию мысли о человеке и его душевной жизни; видит, как возникают, чем мотивированы, на какие вопросы отвечают разные подходы к пониманию человеческой души; начинает осознавать, что многообразие этих подходов – это не хаос рядоположенных «взглядов», где один говорит так, другой – иначе, а мы вольны выбрать любое приглянувшееся нам «воззрение», – но множественность конкретно-исторически и личностно мотивированных позиций, сталкивающихся друг с другом в большом разговоре. Понимание этого в пределе должно побудить и самого слушателя серьезно задуматься о творческом обретении и разработке в разговоре с другими собственной профессиональной позиции.
Но и для человека, от чьих профессиональных интересов тема данного курса далека, эти лекции могут быть интересны. Речь ведь идет в них о нас самих. Философ никогда не размышляет о каком-то абстрактном «человеке вообще», которого никто из конкретных людей никогда не видел и до которого никому, кроме самого философа, нет никакого дела. Если бы это было так, философия умерла бы еще до того, как успела бы родиться. Нет, философ размышляет о человеке во всей его конкретности, в его плоти и крови, но размышляет о нем в свете предельных вопросов. Именно поэтому философия всегда оставалась способной конкретно ориентировать человека в «неисчерпаемой», по слову В. Дильтея, жизни, отвечая на всякую появляющуюся тенденцию к сужению и выхолащиванию собственно человеческой возможности быть новым раскрытием этой возможности, развернутым в сторону избыточествующего ее исполнения.
Представленный вашему вниманию лекционный курс был прочитан мною уже десятки раз, в разных аудиториях, с разным количеством часов. В зависимости от аудитории, количества часов, педагогических задач, которые хотелось решить, а также в связи с тем, что я сам узнаю что-то новое, мне приходят новые мысли, я постоянно переформатирую этот курс, сохраняя, впрочем, его структуру. В моей практике невозможно найти двух случаев совершенно одинакового прочтения этого курса. В связи с этим выбор любой аудиозаписи для расшифровки и публикации был связан с необходимостью выбрать вариант прочтения, который по возможности был бы удачен как стилистически, так и композиционно. Такой вариант был найден. Однако те, кто слушали у меня курс истории психологии в других аудиториях, быть может, заметят, что в данную публикацию вошло не все, что читалось порой в других местах. Нет, например, лекции, посвященной методологическим проблемам истории психологии. Психология Аристотеля разбирается с опорой на работу «О душе», но нет анализа работ даже из серии Parva naturalia, тематических примыкающих к упомянутому трактату, не говоря уже о других его трудах, важных для истории психологии. Более того, в публикуемых лекциях отсутствует разбор зрелого Средневековья и эпохи Возрождения. Хотя в некоторых вариантах курса эти периоды и освещались мною, я предпочел не публиковать здесь посвященный им материал. Выделить проблематику, которая может быть опознана как «психологическая», в средневековой и возрожденческой мысли весьма непросто. Полноценное решение этой задачи потребовало бы внимательного анализа всей констелляции дисциплин, во взаимодействии которых указанная проблематика начинает в эти периоды проглядывать и становится доступна для историко-психологической экспликации. Это могло бы стать темой отдельного курса, тогда как включение данного – весьма объемного – блока в данный курс лекций создало бы в нем композиционный дисбаланс. Период «психологии до психологии» заканчивается у нас восемнадцатым веком – веком, когда психология, во многом благодаря Х. Вольфу, начинает мыслиться как отдельная область философии. В девятнадцатый век она войдет как самостоятельная философская дисциплина, а к концу девятнадцатого столетия на повестке дня будет стоять вопрос об институциональной самостоятельности психологии по отношению к философии. Это уже другой период истории психологии, заслуживающий отдельного изложения. Мы же ограничимся объемом этой книги, надеясь на то, что она будет в помощь студентам и станет увлекательным чтением для всех, кому интересно то, о чем я рассказываю.