Один из важнейших вопросов, возникающих при изучении массовой коммуникации, касается результативности ее воздействия на психику людей (Психологическое воздействие…, 2012). В какой степени изменяются картина мира человека, его эмоции и поведение под воздействием сообщений СМИ? По этому поводу существует большое разнообразие точек зрения. Весь имеющийся массив мнений может быть разделен на три группы. Одни ученые оценивали психологическое воздействие массовой коммуникации как несущественное или минимальное («теории минимального эффекта»); другие признавали в определенных (хотя и ограниченных) пределах возможность влияния массовой коммуникации на сознание людей («теории среднего эффекта»); а третьи постулировали выраженную зависимость мнений и поступков людей от массовой коммуникации («теории большого эффекта»).
Хотя теории, признающие минимальную эффективность влияния массовой коммуникации на психику людей, наибольшее распространение имели в 1950-1960-х годах, однако в последнее время они вновь стали приобретать популярность.
Среди теорий минимального эффекта наиболее известна так называемая «двухстадийная гипотеза распространения информации» (Katz, Lazarsfeld, 1955). Ее авторы считали, что межличностные контакты более значимы для распространения фактов и мнений в обществе, чем массовая коммуникация. Авторы этой теории утверждали, что информация от СМИ вначале поступает к так называемым лидерам мнения («opinion leaders»), которые затем передают ее в процессе общения другим людям. Так, в частности, было обнаружено, что на решение избирателей о поддержке того или иного кандидата в большой степени влияло мнение друзей, а не позиция СМИ.
Центральное положение этой теории – концепт «лидеров мнения», т. е. людей, которые получают информацию от СМИ и затем передают ее другим людям. Лидеры мнения встречаются во всех группах: профессиональных, социальных и др. Их зачастую трудно отличить от остальных людей, поскольку роль лидера мнения – это некоторая, иногда временная, роль, принимаемая человеком в процессе межличностной коммуникации. Важно отметить, что лидеры мнения бывают разными в различные периоды времени и в отношении разных тем. Так, эмпирически установлено различие лидеров в таких областях, как экономика, мода, общественная жизнь и т. д. (Littlejohn, 1989). Интерес к какой-то теме – важная детерминанта лидера, однако для того, чтобы человек стал выполнять данную роль, необходим и определенный уровень интереса других членов группы к этой же теме.
В последующем данная теория претерпела изменения и стала называться «многошаговая модель распространения инноваций» (Rogers, Shoemaker, 1971). Она близка к двухшаговой, но с одним принципиальным отличием: связь сообщений СМИ и их получателя – конкретной личности – понимается как более сложная: одни люди узнают об инновациях от СМИ, другие же через длинную череду межличностных контактов.
Рост внимания к теориям минимального эффекта в наши дни обусловлено активным развитием новых средств коммуникации. По мнению ряда авторов, большое разнообразие источников массовой коммуникации и расширившиеся в связи с этим возможности их выбора способствуют тому, что люди становятся субъектами своей массмедийной активности (Bennett, Iyengar, 2010). Подобное положение вещей снижает потенциал воздействия СМИ в плане навязывания аудитории определенных представлений и установок. Высказываются мнения о начале новой эры теорий минимального эффекта воздействия массовой коммуникации (там же).
Еще одним примером осторожного подхода к проблеме результативности воздействия массмедийного дискурса может служить модель ограниченного воздействия (Klapper, 1960). Согласно положениям этой теории, воздействие массовой коммуникации на установки и мнения людей в значительной степени опосредовано многочисленными промежуточными переменными. К наиболее важным из них относятся: позиция группы, к которой принадлежит реципиент, позиция отдельных ее членов, а также селективность, т. е. склонность людей отбирать ту информацию, которая согласуется с их ценностями и мнениями. В результате степень психологического воздействия массовой коммуникации оказывается не очень высокой.
Проведенные эмпирические исследования подтвердили истинность многих положений модели ограниченного воздействия. Так, было показано, что ближайшее социальное окружение действительно является важным фактором результативности воздействия массовой коммуникации. К примеру, Э. Гантер с соавт. показали, что воздействие СМИ на установки людей по отношению к курению опосредовано микросоциальными переменными (Gunther et al., 2006). Как оказалось, подростки, столкнувшись с массмедийными сообщениями (рекламой сигарет), в первую очередь начинали размышлять о том, какое воздействие оно окажет на оценки и поведение их сверстников. В результате было выявлено, что на намерение подростков начать курить более влияло их мнение о том, насколько сильно подобная реклама действует на сверстников, нежели их личная подверженность рекламе сигарет.
Модель ограниченного воздействия оказала значительное влияние на последующие исследования массовой коммуникации. Были предприняты многочисленные попытки ее развития и совершенствования. Одной из наиболее известных теорий такого рода явилась теория использования и удовлетворения (Blumler, Katz, 1974). Ее авторы считали, что человек в процессе взаимодействия со СМИ, как правило, занимает активную позицию и сам определяет, какую массмедийную информацию ему следует «потреблять». Выбор источников и сообщений СМИ обусловлен желанием личности удовлетворять свои потребности. Именно поэтому Дж. Блумлер и Э. Кац считали аудиторию массовой коммуникации активной и целеустремленной. Они предполагали, что человек, хорошо осознавая свои желания, ищет различные способы их удовлетворения, одним из которых и является массовая коммуникация. Поэтому средства массовой информации как бы вступают в конкуренцию с другими источниками удовлетворения потребностей: например, потребность в развлечениях можно удовлетворить не только сидя у телевизора, но и встретившись с друзьями, посетив театр, футбольный матч или пивную.
Теория использования и удовлетворения внесла свежую струю в исследования массовой коммуникации, обратив специальное внимание на активность личности в ходе ее взаимодействия со СМИ. Подобная методологическая установка заметно контрастировала с распространенным ранее представлением о человеке как о пассивном приемнике массмедийной информации. Однако нельзя не отметить некоторые слабости этой теории. Прежде всего, она игнорировала негативные стороны психологического воздействия массовой коммуникации. Кроме того, данная теория постулировала чрезмерную рациональность человека, его устойчивую способность сознательно выбирать то, что ему необходимо. Подобному взгляду противоречат данные многочисленных исследований, согласно которым люди, как правило, не до конца осознают причины своего поведения, а иногда и иррациональны в своих поступках.
В русле, заданном теорией использования и удовлетворения, появились многочисленные подходы, исследующие конкретные механизмы и закономерности выбора человеком массмедийных источников и сообщений. Одним из примеров может служить теория управления настроением (mood management theory) (Zillmann, 1988), согласно которой человек обращается к массмедийному дискурсу для того, чтобы избавиться от плохого настроения и лучше себя психологически чувствовать. Подобный тезис получил достаточно солидное эмпирическое подтверждение (Knobloch, Zillmann, 2002; Oliver, 2008). Вместе с тем следует отметить, что для некоторых категорий людей эта закономерность не выполняется. Так, у подростков с клинически выраженной депрессивной симптоматикой не было обнаружено выраженного стремления к использованию СМИ для улучшения своего настроения (Carpentier et al., 2008).
Интересные результаты, касающиеся детерминант выбора человеком массмедийных продуктов, были получены М. Маресом с соавт. (Mares et al., 2008). Опрос, проведенный среди респондентов трех возрастных групп (18–25 лет, 26–49 лет, 50 лет и старше), показал, что существуют значимые различия между этими группами по таким параметрам, как желаемый тип испытываемых эмоций и желаемый тип эмоций, которые человек хотел бы переживать при просмотре фильмов. Так, молодые люди чаще стремились испытывать негативные эмоции в своей жизни, чаще хотели бы смотреть пугающие, с агрессивным содержанием, фильмы в целях развлечения и избавления от скуки. Пожилые люди ориентированы скорее на поддержание эмоциональной стабильности и просмотр романтических, согревающих душу фильмов.
С. Иенгэр и К. Хан обнаружили, что выбор людьми источников новостей определялся их политическими предпочтениями. Так, консерваторы и сторонники республиканской партии предпочитали новости от компании Fox News, а либералы и сторонники демократической партии – от компании CNN и NPR. Причем эта пристрастность выбора касалась не только новостей политических, но и криминальных и др. (Iyengar, Hahn, 2009). Вместе с тем Р. Гарретт установил, что наличие у людей тенденции обращаться к информации, которая подкрепляет уже сложившиеся у них политические представления, не обязательно (как обнаружили С. Иенгэр и К. Хан) сопровождается избеганием мнений, не соответствующих их точке зрения (Garrett, 2009).
О влиянии индивидуальных характеристик человека на особенности его массмедийной активности говорят и результаты исследования Дж. Кохена (Cohen, 2008). Он показал, что, хотя испытуемые-израильтяне с сильным чувством национальной гордости не ограничивались просмотром израильских каналов и программ, однако при выборе в качестве любимых они предпочитали героев именно израильских передач и фильмов.
К факторам, оказывающим влияние на выбор человеком массмедийных сообщений, относятся не только устойчивые индивидуально-психологические характеристики, но также его предыдущий опыт взаимодействия со СМИ. Л. М. Эрпэн и Э. М. Петерсон (Arpan, Peterson, 2008) на материале новостного дискурса продемонстрировали, что повторное обращение к источнику, сообщившему, по мнению реципиента, пристрастную, тенденциозную информацию, более вероятно в тех случаях, когда отношение к источнику положительное и ранее человек к нему неоднократно обращался. Индивидуально-психологические же особенности людей (потребность в познании, аргументативность) выраженного влияния на последующее обращение к «тенденциозному» источнику информации не оказывали.
Таким образом, во многих случаях удается зафиксировать тот факт, что характер и направление массмедийной активности человека находятся в зависимости как от его индивидуально-психологических характеристик, так и от опыта взаимодействия со СМИ. Хотя, как мы видим, многочисленные исследования, выполненные в русле теории использования и удовлетворения, продемонстрировали значительную роль активности личности при выборе сообщений СМИ, однако неопровержимым является и факт выраженного воздействия (в том числе и негативного) массовой коммуникации на психику людей.
Указанные точки зрения, по мнению ряда ученых, не исключают, а, скорее, дополняют друг друга: хотя человек имеет возможность выбора источников информации, однако это не спасает его от воздействия СМИ. Такого синтетического подхода придерживаются А. Рубин и С. Виндал, авторы теории использования и зависимости (Rubin, Windahl, 1986). По их мнению, можно следующим образом описать процесс психологического воздействия массовой коммуникации. Различные социальные институты посредством массовой коммуникации формируют у людей определенные интересы и влечения. Сформировавшись, эта мотивационная система начинает, в свою очередь, влиять на то, в какой области человек станет искать источники удовлетворения потребностей. Выбрав те или иные источники, человек может в дальнейшем оказаться от них в определенной зависимости. Например, пожилые люди в силу снижения своих физических и психических возможностей обычно мало двигаются и общаются, что повышает их зависимость от такого вида СМИ, как телевидение. В свою очередь, подростки могут становиться зависимыми от видеоиндустрии ровно настолько, насколько увлечения такого рода соответствуют нормам данной социальной группы.
Как мы видим, А. Рубин и С. Виндал допускали возможность влияния массовой коммуникации на психику человека, что позволяет отнести их подход к теориям среднего эффекта. Наряду с теорией использования и зависимости, к этой группе теорий относится и подход, получивший название теория задания спектра обсуждаемых тем (agenda-setting theory) (Show, McCombs, 1977). По мнению создателей данной теории, массовая коммуникация воздействует скорее на то, о чем говорит человек (тема), нежели на его конкретную позицию по тому или иному вопросу. Экспериментальные исследования, проведенные с целью подтверждения положений этой теории, показали, что, действительно, существует высокая корреляция между оценками значимости темы аудиторией и представленностью этой темы в средствах массовой информации (McCombs, 1994; Tai, 2009; Wanta, Hu, 1994a). Чем больше говорят о некотором событии, проблеме и т. п. по радио и телевидению, тем чаще оно обсуждается людьми и признается ими важным и значимым.
Различные СМИ имеют различный временной период, в течение которого возникает эффект задания спектра обсуждаемых тем. В дальнейшем мы для краткости будем называть указанный эффект «рамочным» (в том смысле, что СМИ задают рамки, границы обсуждаемых людьми тем). Телевидение, как правило, оказывает непосредственное воздействие на обсуждаемые людьми темы («рамочный» эффект появляется уже через несколько дней или недель), в то время как действие прессы имеет более отсроченный характер (месяцы, а порой и годы) (Wanta, Hu, 1994a). Важным является и содержательная область, в отношении которой рассматривается эффект воздействия СМИ. Для проблем, связанных с охраной окружающей среды, время проявления «рамочного» эффекта может достигать одного-двух лет, для вопросов, касающихся избирательных кампаний, этот период оставляет обычно 4–6 недель, а для сообщений о чрезвычайных ситуациях, катастрофах и т. п. – несколько дней (Brosius, Kepplinger, 1990).
На выраженность «рамочного» эффекта влияют многочисленные особенности СМИ и аудитории. Среди значимых в данном отношении особенностей аудитории следует отметить интерес к выборам, политическую включенность, избирательную активность, гражданскую активность, потребность в ориентации, ориентацию на СМИ как на источник знаний о мире, время, уделяемое СМИ (Jorg, 2008; Wanta, Hu, 1994b). К характеристикам СМИ, влияющим на выраженность эффекта их воздействия, относятся длительность и массированность освещения ими конкретной темы, специфика подачи ими материала по теме, уровень доверия к ним населения (Wanta, Hu, 1994a).
Хотя теория задания спектра обсуждаемых тем была предложена более тридцати лет назад, однако и в наши дни ей посвящено большое количество исследований. Можно выделить три их основные группы:
1. Эмпирические исследования влияния традиционных СМИ на спектр обсуждаемых тем (Kiousis, Shields, 2008; Tai, 2009). Например, С. Данн, исследуя взаимовлияния позиций нескольких кандидатов и газет на материале предвыборной борьбы за пост губернатора штата Вирджиния (США), выявил, что отношения, складывающиеся между ними, носили как реципрокный, так и однонаправленный характер (Dunn, 2009). Следует отметить все возрастающее количество кросс-культурных исследований данной проблемы. Так, о наличии «рамочного» эффекта воздействия СМИ свидетельствуют данные, полученные в Швеции (Shehata, 2010).
2. Эмпирические исследования влияния новых СМИ на обсуждаемую тематику. Так, были обнаружены реципрокные отношения, складывающиеся между обсуждением проблем и событий в блогах и их освещением в СМИ (Wallstein, 2007).
3. Теоретические исследования, ориентированные на поиск механизмов появления «рамочного» эффекта. В настоящее время ученые все чаще обращаются к изучению закономерностей и механизмов, посредством которых возникает «рамочный» эффект воздействия СМИ. Многофакторная теория для объяснения «рамочного» эффекта воздействия СМИ была предложена С. Вэлгрэфом и П. Ван Элстом (Walgrave, Van Aelst, 2006). Согласно ее постулатам, выраженность такого рода эффектов зависит от большого числа переменных, связанных как с особенностями освещения конкретной темы в СМИ, так и с общим политическим контекстом. Предпринимаются попытки интеграции теории с такими популярными подходами, как теория культивации (Jeffres et al., 2008) и теория вероятности систематической обработки информации (Lin, 2008).
Начиная с 1980-х годов тезис о значительном влиянии массовой коммуникации на психику людей приобретает все больше сторонников. Появляется все больше эмпирических исследований, указывающих на наличие выраженных эффектов психологического воздействия массовой коммуникации, – «теории большого эффекта». Так, были получены данные о воздействии массовой коммуникации на позицию людей в отношении распространенности насилия и преступности в обществе, на восприятие преступлений и оценку деятельности полиции, на страх людей перед преступностью (Baker et al., 1983; Gordon, Heath, 1981; Heath, 1984). Например, было установлено, что новости криминальной тематики влияли на озабоченность людей проблемой преступности, на оценки распространенности преступности, а также на их отношение к неграм (Dixon, 2008).
СМИ не только формируют представления людей о социальной реальности, но и воздействуют на оценки и суждения, касающиеся более близких личности сфер. Так, просмотр роликов, в которых товары рекламировались красивыми и молодыми моделями, способствовал тому, что зрители начинали более высоко оценивать роль внешней привлекательности как фактора личного благополучия и успеха отношений с противоположным полом (Tan, 1979). Просмотр видеоклипов, в которых действовали стройные участницы, вызывал у молодых негритянок неудовлетворенность собственным телом и желание стать более стройными (Zhang et al., 2009). Следует отметить, что указанная зависимость отмечалась только у негритянок с низким уровнем этнической идентичности.
О неспецифическом влиянии рекламы на психику молодежи свидетельствуют и результаты исследования Лютера. Зрители, прежде всего молодые, стремились сравнивать себя с рекламирующими товары моделями. Выраженность подобной установки на сравнение была связана со степенью значимости для человека физической привлекательности и с такой личностной чертой, как публичное самосознание (Luther, 2009).
Влияние рекламы на оценки, касающиеся отношений с другим полом, зафиксировано в работе С. Барана и В. Бласко (Baran, Blasko, 1984). В зависимости от того, какой автомобиль был у юноши и какой зубной пастой он пользовался, ему приписывалось различное поведение в вымышленной ситуации ухаживания. Например, владелец «Шевроле Камаро», чья реклама была агрессивна и напориста, вел себя более активно и несдержанно, чем обладатель более спокойно рекламируемой «Хонды Аккорд». Любители «мыльных опер» становились более единодушными в оценках типов личных проблем, вероятнее всего возникающих у людей (Buerkel-Rothfuss, Mayes, 1981).
Массмедийный дискурс, как свидетельствуют исследования, может вызывать изменения не только личностно значимых представлений и аттитюдов людей, но также и их поведения. Зрители, не являющиеся донорами, после просмотра телевизионных сериалов, в которых донорство органов было позитивно подано, чаще принимали решение об использовании их органов после смерти. Эмоциональная вовлеченность испытуемых в просмотр сериалов, диагностируемая специальным опросником, благоприятствовала принятию ими решения разрешить использовать их органы после смерти для пересадки другим людям (Morgan et al., 2009).
Одной из активных сторонниц тезиса о сильном эффекте воздействия дискурса СМИ является Э. Ноэль-Нойман – автор известной теории «спирали умолчания» (Noelle-Neumann, 1984). По ее мнению, массовая коммуникация оказывают значительное влияние на формирование мнений людей по конкретным вопросам общественной жизни. Такого рода воздействие осуществляется посредством следующего психологического механизма: многие люди, сознавая, что их мнение совпадает с мнением большинства, высказывают его, в то время как другие, занимающие отличную от общепринятой позицию, оставляют свое мнение при себе. Этот механизм имеет спиралевидную структуру, в результате чего некоторые позиции попадают в центр внимания, а другие как бы отбрасываются на периферию общественного интереса. СМИ играют важную роль в «спирали умолчания». С их помощью люди узнают, какие мнения популярны в обществе, а какие нет.
Эта теория основывается на двух основных допущениях: а) люди знают, какие мнения широко распространены в обществе, а какие нет; б) они соотносят публичное высказывание своего мнения с оценкой того, насколько оно популярно в обществе. Были получены экспериментальные данные, подтверждающие эти допущения (ibid.). Например, в ситуации предвыборной кампании люди довольно точно определяли, какие мнения в данное время популярны, а также с большей вероятностью высказывали подобные мнения. Конечно, на выражение группой или отдельным человеком своего мнения по тому или иному вопросу влияют и другие факторы, такие, например, как пол, возраст, образование. При этом установлено, что охотнее высказывают свое мнение лица более молодого возраста, более образованные, а также мужчины.
«Спираль умолчания», по-видимому, вызывается присущим каждому человеку страхом изоляции. Для многих людей согласие с общепринятым мнением не только дает возможность быть на стороне «победившей стороны», но и позволяет избегать изоляции от группы. Угроза критики и отвержения – значимый фактор для лиц, запускающих «спираль умолчания». Например, курильщик, скорее всего, будет молчать при обсуждении некурящими вреда курения.
Теория «спирали умолчания» до настоящего времени порождает многочисленные исследования, направленные на проверку и уточнение ее основных положений (Neuwirth et al., 2007). Несмотря на популярность теории «спирали умолчания», в ее адрес высказываются и критические замечания. Это связано с тем, что попытки применения данной теории для объяснения реально происходящих событий нередко заканчиваются неудачей. В частности, несмотря на активные пропагандистские усилия официальных СМИ, эта «спираль» не наблюдалась в периоды, предшествующие революции в Иране и свержению режима Маркоса на Филиппинах 19851986 гг. (Gonzalez, 1988). Критики данной теории указывают на то, что Э. Ноэль-Нойман несколько недооценивает пропагандистские возможности альтернативных СМИ и популярность у населения официально не признанных политиков.
В русле «теорий большого эффекта», хотя и под несколько иным углом, чем Э. Ноэль-Нойман, рассмотрено воздействие массовой коммуникации в теории зависимости (Ball-Roceach, DeFleur, 1976). В центре данной теории находится положение о том, что реципиент зависит от массовой коммуникации в силу того, что ему необходимо удовлетворять свои потребности и достигать различных целей. Степень воздействия массмедийного дискурса на аудиторию варьируется и зависит как от состояния самого общества, так и от характеристики средств массовой информации. Так, при возникновении в обществе ситуации социальных изменений или конфликтов у людей появляется потребность в переоценке имеющейся у них системы ценностей и норм. В результате усиливается их интерес к дополнительной информации, в частности, поступающей из СМИ, что повышает зависимость людей от массовой коммуникации. Потенциал влияния СМИ зависит от их количества и от близости содержания передач нормам и ценностям аудитории.
По мнению С. Болл-Рокич и М. ДеФлюер (Ball-Roceach, DeFleur, 1976), можно говорить о когнитивных, эмоциональных и поведенческих результатах воздействия массмедийного дискурса. В частности, к когнитивным результатам воздействия относятся:
• снижение неопределенности (в данном случае СМИ выступают источником дополнительной информации, что позволяет добиться лучшего понимания новых и неоднозначных явлений);
• формирование установок, т. е. системы когнитивных, эмоциональных и поведенческих реакций в отношении объектов внешней среды (социальных, политических и др.);
• задание спектра обсуждаемых людьми тем;
• распространение новых систем мнений (идеологических, политических, религиозных, экономических и др.);
• уточнение ценностных ориентаций населения: допустим, телевидение сообщает о наличии в обществе конфликта некоторых систем ценностей, например, в области гражданских прав. В подобной ситуации зрителям приходиться занять по данному вопросу определенную позицию и, следовательно, уточнить собственные взгляды.
Воздействие массовой коммуникации на эмоциональную сферу нередко приводит к появлению у людей страха, тревоги, отчуждения. Влияние на поведение людей осуществляется как по линии провоцирования тех или иных действий, так и торможения, прекращения некоторых действий.
Говоря о теориях сильного эффекта, нельзя не упомянуть о культивационной теории массовой коммуникации (Gerbner et al., 1977, 1986). В рамках этой теории массмедийный дискурс рассматривается не с точки зрения его воздействия на конкретные формы поведения и установки людей, но скорее в отношении того, какой образ социальной реальности он у них формирует. По мнению Дж. Гербнера, СМИ, и прежде всего телевидение, способствуя усвоению общепринятых ценностей, норм и форм поведения, выступают в качестве средства сохранения сложившихся общественных отношений. Создаваемая массмедиа условная, вымышленная реальность, начиная воздействовать на человека почти с самого рождения, сопровождает его на протяжении всей жизни. Ее воздействие на психику современных людей глубоко и всесторонне.
Основная гипотеза культивационной теории состоит в следующем: чем больше человек смотрит телевизор, тем ближе его представления о социальной реальности транслируемому телевидением образу мира. Как правило, в ходе эмпирических исследований, направленных на обоснование культивационной теории, сравнивались три показателя: частота упоминания некоторого события в СМИ (например, преступления, при котором жертва не знакома с преступником), реальная частота встречаемости подобного события в жизни людей и мнения массмедийной аудитории по поводу встречаемости этого события.
Было установлено, что заядлые «телеманы» более недоверчивы и подозрительны, а также считают мир плохим и полным опасностей (Gerbner et al., 1986). Кроме того, активные телезрители преувеличивают как масштабы преступности в обществе, так и вероятность того, что они сами могут стать жертвами преступления. Эти результаты, изначально полученные на американской выборке, в дальнейшем были подтверждены в работах ученых других стран (Западной Европы, Азии, Латинской Америки) (Signorelli, Morgan, 1990; Yang et al., 2008).
К одному из существеннейших эффектов воздействия массовой коммуникации Дж. Гербнер относит индуцирование страха. По мнению Гербнера, это достигается посредством частого показа по телевидению сцен насилия и агрессии. Установлено, что на американском телевидении в среднем в час встречается от 8 до 16 эпизодов с элементами насилия (Gerbner, Gross, 1976). По мнению большинства ученых, такие масштабы телеагрессии выступают в качестве провоцирующего фактора агрессивного поведения в реальной жизни (Anderson et al., 2003; Huesmann et al., 2003). В отличие от них Д. Гербнер утверждал (не отрицая и индуцирующего влияния телеагрессии на агрессивность), что телеагрессия вызывает у людей еще и чувство страха. Страх, как считает Гербнер, неразрывно связан с пассивностью и конформизмом в отношении существующей социальной системы. Чувство страха возникает чаще всего у тех телезрителей, которые проводят у экрана более четырех часов в день. Способствуют его появлению также недостаток образования, психическая неуравновешенность, малоподвижный образ жизни.
В настоящее время культивационная теория продолжает активно развиваться. Исследуются культивационные эффекты в отношении таких аспектов социальной реальности, как образ врага (Quick, 2009), установки по отношению к косметической хирургии (Nabi, 2009), отношение к психическому здоровью (Diefenbach, West, 2007). Было выявлено, что культивационные эффекты могут порождаться не только СМИ, но и компьютерными играми. Д. Вильямс показал, что после одного месяца постоянных занятий игрой агрессивного содержания испытуемые существенно изменили свои оценки частоты встречаемости определенных типов преступлений в реальном мире (Williams, 2006). Следует отметить, что оценки изменились только в отношении тех преступных проявлений, которые имели место в виртуальном мире.
Исследования, выполненные в русле культивационной теории, свидетельствуют, что массовая коммуникация оказывает определенное, хотя и не очень выраженное, воздействие на восприятие человеком социальной реальности. Так, Р. Хокинс и С. Пингри, проанализировав результаты 41 исследования, пришли к выводу о том, что существует определенная взаимосвязь между транслируемым СМИ образом реальности и представлениями о ней людей (Hawkins, Pingree, 1981). Еще один мета-анализ, проведенный М. Морганом и Дж. Шанаханом, привел к сходным выводам: имеет место постоянный и статистически значимый культивационный эффект от просмотра телевидения (Morgan, Shanahan, 1997). Хотя этот эффект и невелик, однако его нельзя считать социально незначимым.
В наши дни сторонники культивационной теории стремятся не просто зафиксировать факт психологического воздействия массмедийного дискурса, но и выявить переменные, влияющие на выраженность культивационных эффектов. Список такого рода промежуточных переменных оказался весьма широк: наличие личного опыта, связанного с преступностью; степень субъективной реалистичности телевизионного содержания; глубина идентификации с телевизионными героями; уровень интеллекта и др. (Potter, 1991; Weaver, Wokshlag, 1986). Так, например, оказалось, что более важную роль в плане результативности воздействия массовой коммуникации играет время, затрачиваемое на просмотр программ определенного жанра, а не общее время просмотра телевизора (Potter, Chang, 1990). У человека, который смотрит телевизор 20 часов в неделю, и все это время – детективные сериалы, культивационный эффект (например, появление неадекватных оценок уровня преступности) будет более выражен, чем у человека, посвящающего телевизору 80 часов в неделю (в том числе детективным сериалам те же 20 часов).
Определенную роль в порождении культивационных эффектов играют и личностные особенности человека. Р. Наби и К. Риддл, исследуя влияние на выраженность культивационных эффектов таких черт личности, как тревожность, психотизм и поиск стимуляции, обнаружили, что наиболее подвержены воздействию массовой коммуникации нетревожные и ориентированные на поиск стимуляции люди (Nabi, Riddle, 2008).
При измерении величины культивационного эффекта значение имеет даже такая, на первый взгляд, несущественная, переменная, как когнитивная установка человека – участника исследования (Shrum, 2001). В ситуации ответа на вопросы анкеты он может быть ориентирован либо на использование эвристик (т. е. простых правил, сокращающих время, однако порождающих далеко не оптимальные решения задачи), либо на систематический и вдумчивый подход к поставленной задаче. Как оказалось, если исследования по выявлению культивационных эффектов проводились в форме телефонного опроса (а значит, действовал фактор дефицита времени, побуждающий человека к использованию эвристик), то величина эффекта оказывалась выше, по сравнению с исследованиями, основанными на полученных по почте данных (в этом случае дефицит времени отсутствовал, что позволяло респондентам проводить систематический анализ релевантной информации).
Многие работы последних лет ориентированы на изучение механизмов, вызывающих культивационные эффекты (Potter, 1993; Tapper, 1995). Согласно предложенной Ю. Ван Евра многофакторной модели культивации, в качестве важных факторов, влияющих на выраженность культивационных эффектов, выступают мотивация выбора человеком конкретного СМИ, субъективная реальность массмедийного содержания, количество альтернативных источников информации, длительность обращения к СМИ (Van Evra, 1990). По мнению данного автора, максимальный культивационный эффект достигается в том случае, когда обращение к СМИ побуждается потребностью в информации, отсутствуют альтернативные источники информации, а человек верит в реальность массмедийной «картинки» и много времени уделяет СМИ.
Говоря о работах, ориентированных на анализ механизмов психологического воздействия массовой коммуникации, следует упомянуть и теорию транспортации (Gerrig, 1993; Green, Brock, 2000). Эта теория была разработана с целью объяснения воздействия на психику человека нарративов – художественных произведений в печатной и аудиовизуальной форме. Существительное «транспортация» является «калькой» английского слова «transportation» (от глагола «transport» – увлекать, приводить в состояние восторга, ужаса и пр.). Таким образом, транспортация представляет собой особое состояние погруженности в мир художественного произведения, характеризующееся сдвигом фокуса внимания от реального мира к миру нарратива, появлением образов и эмоциональных реакций, связанных с изображенной в произведении реальностью.
Для выяснения того, в какой степени человек оказывается погруженным в мир нарратива, разработаны специальные методики (Busselle, Bilandzic, 2009; Green, Brock, 2000). Активно изучаются различные детерминанты и корреляты состояния транспортации (Green, 2004; Wheeler et al., 1999). Так, М. Грин с соавт. исследовали роль такой индивидуальной особенности, как потребность в познании (need for cognition), в качестве коррелята состояния транспортации (Green et al., 2008). Потребность в познании – это стабильная индивидуальная особенность, проявляющаяся в ориентации человека на тщательный и подробный анализ поступающей к нему информации (Cacioppo, Petty, 1982). Было обнаружено, что люди с высокой потребностью в познании оказались более погруженными в мир художественного произведения при его чтении, а люди с низкой потребностью в познании – при просмотре его экранизации.
Как показали исследования последних лет, художественные произведения не только способны вызывать кратковременные изменения установок и представлений людей (Green et al., 2008; Prentice et al., 1997), но и приводить к более устойчивым психологическим трансформациям (Appel, 2008). В ряде случаев при изучении эффектов воздействия такого рода произведений имеет место «эффект спящего», при котором эффект от психологического воздействия с течением времени не ослабевает, а, напротив, становится более выраженным (Appel, Richter, 2007).
Как мы видим, в последние три десятилетия в рамках парадигмы сильного эффекта воздействия СМИ появилось значительное количество теорий и эмпирических исследований (Латынов, 2013; Матвеева и др., 2004). Был накоплен большой массив данных, касающийся эффектов воздействия массовой коммуникации, их механизмов и закономерностей. Однако нельзя утверждать, что теории сильного эффекта занимают доминирующее положения в современной науке. Это связано с особенностями данной парадигмы, вызывающими критику. Во-первых, несмотря на значительное количество работ по данной тематике, получено довольно мало данных, свидетельствующих об ощутимом воздействии массовой коммуникации на установки, представления и поведение людей. Как правило, если такие эффекты воздействия и обнаруживаются, то оказываются довольно слабо выраженными. Во-вторых, большинство исследований психологических эффектов воздействия массовой коммуникации сконцентрированы на изучении взаимосвязи двух групп переменных: тех, что характеризуют массовую коммуникацию, и переменных, относящихся к психологическим особенностям реципиентов, их представлениям, установкам, поведению, в то время как механизмы, опосредующие воздействие массовой коммуникации на психику людей, изучаются довольно редко.
В заключение кратко сформулируем нашу позицию по проблеме результативности воздействия массовой коммуникации. Прежде всего, отметим, что наши представления по данному вопросу в значительной степени базируются на данных эмпирических исследований, что позволяет шире и уверенней смотреть на проблему, не боясь оказаться в плену эффектной, но недостаточно обоснованной теории.
По нашему мнению, создание одной-единственной теории, объясняющей психологическое воздействие массовой коммуникации, вряд ли возможно. Дело в том, что человек, живя в обществе, наряду с воздействием сообщений СМИ подвергается и массе других (также социальных по сути) воздействий. Так, на развитие агрессивности у детей влияют, кроме показа актов агрессии по телевидению, и многие другие факторы (характер отношений в семье, статус ребенка в классе и др.). На формирование его политических представлений, помимо СМИ, влияют мнения сверстников, родных, знакомых, разнообразные слухи и даже особенности личности самого подростка. Взаимовлияние и взаимодействие всех этих факторов крайне сложно, выявить единый механизм их воздействия на чувства, мысли и поступки человека практически невозможно.
Именно поэтому современные теории в лучшем случае могут объяснить лишь ограниченный круг феноменов. Как правило, это феномены, на основании анализа которых и была создана та или иная теория, прежде чем превратиться (по воле самого автора или его сторонников) в подход, ориентированный на понимание механизмов воздействия массовой коммуникации в целом. В качестве примера можно назвать теории Э. Ноэль-Нойман и П. Лазарсфельда, созданные посредством обобщения закономерностей влияния массовой коммуникации на поведение людей в условиях предвыборных кампаний, а также теорию задания спектра обсуждаемых тем, основанную на сравнении результатов опросов по поводу значимости общенациональных проблем и массированности их освещения в СМИ.
Существенную роль с точки зрения оценки эффективности психологического воздействия массовой коммуникации играет глубина погруженности человека в информационный поток. Эмпирически установлена следующая закономерность: при низкой и средней степени включенности людей (измеряемой количеством времени, затрачиваемого на просмотр, чтение, прослушивание материалов СМИ) в массмедийный дискурс его воздействие на их мнения, оценки и действия, как правило, незначительно (Gerbner et al., 1986; Matabane, 1988; Wimmer, Dominick, 2009). Однако в отношении тех людей, которых трудно оторвать от телевизора, газет или радио, наблюдается скачкообразное возрастание эффективности воздействия массовой коммуникации.
Следует отметить, что результативность воздействия массовой коммуникации во многом определяется тем, на какую область человеческой психики оно направлено. Когнитивные, эмоциональные и поведенческие структуры индивида обладают различной степенью «податливости» коммуникативному воздействию. Как правило, труднее изменить поведение человека, нежели его мнения и оценки. Однако в отношении агрессивного поведения имеются достоверные свидетельства влияния показа насилия на проявление реальной агрессивности (Латынов, Латынова, 2002). Этот феномен связан в основном с наличием значительного потока агрессивных телепередач, обрушивающихся на аудиторию. В отношении же про-социального, «помогающего» поведения свидетельств воздействия «гуманистических» материалов СМИ гораздо меньше – слишком низок их удельный вес в структуре вещания.
Латынов В. В. Психология коммуникативного воздействия. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2013.
Латынов В. В., Латынова Т. Ю. Показ насилия в средствах массовой информации и агрессивное поведение детей // Психологические исследования дискурса / Под ред. Н.Д. Павловой, И.А. Зачесовой. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2002. С. 113127.
Матвеева Л. В., Аникеева Т. Я., Мочалова Ю. В. Психология телевизионной коммуникации. М.: РИП-Холдинг, 2004.
Психологическое воздействие: Механизмы, стратегии, возможности противодействия / Под ред. А. Л. Журавлева, Н. Д. Павловой. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012.
Anderson C., Berkowitz L., Donnerstein E, Huesmann L., Johnson J., Linz D., Malamuth N., Wartella E. The influence of media violence on youth // Psychological Science in the Public Interest. 2003. V. 4 (3). P. 81111.
Appel M. Fictional narratives cultivate just-world-beliefs // Journal of Communication. 2008. V. 58. P. 62–83.
Appel M., Richter T. Persuasive effects of fictional narratives increase over time // Media Psychology. 2007. V. 10. P. 113–134.
Arpan L. M., Peterson E. M. Influence of Source Liking and Personality Traits on Perceptions of Bias and Future News Source Selection // Media Psychology. 2008. V. 11 (2). P. 310–329.
Ball-Roceach S. J., DeFleur M. L. A dependency model of mass communication // Communication research. 1976. V. 3. P. 3–31.
Bennett W. L., Iyengar S. A new era of minimal effects? The changing foundations of political communication // Journal of Communication. 2008. V. 58. P. 707–731.
Bennett W. L., Iyengar S. The Shifting Foundations of Political Communication: Responding to a Defense of the Media Effects Paradigm // Journal of Communication 2010 V. 60. Issue 1. P. 35–39.
Blumler J., Katz E. The Uses of Mass Communications. Beverly Hills, CA: Sage Publications, 1974.
Brosius H. B., Kepplinger H. M. The agendasetting function of TV news // Communication Research. 1990. V. 17 (2). P. 183–211.
Busselle R., Bilandzic H. Measuring narrative engagement // Media Psychology. 2009. V. 12. P. 321–347.
Cacioppo J. T., Petty R. E. The need for cognition // Journal of Personality and Social Psychology. 1982. V. 42. P. 116–131.
Carpentier F. R. D., Brown J. D., Bertocci M., Silk J. S., Forbes E. E., Dahl R. E. Sad kids, sad Media? Applying Mood Management Theory to depressed adolescents’ use of Media // Media Psychology. 2008. V. 11 (1). P. 143–166.
Cohen J. What I watch and who I am: National pride and the viewing of Local and Foreign Television in Israel // Journal of Communication. 2008. V. 58. P. 149–167.
Diefenbach D., West M. Television and attitudes toward mental health issues // Journal of Community Psychology. 2007. V. 35 (2). P. 181–195.
Dunn S. Candidate and media agenda setting in the 2005 Virginia gubernatorial election // Journal of Communication. 2009. V. 59 (3). P. 635–652.
Garrett R. K. Politically motivated reinforcement seeking: Reframing the selective exposure debate // Journal of Communication. 2009. V. 59 (4). P. 676–699.
Gerbner G., Gross L. Living with television: The violence profile // Journal of Communication. 1976. V. 26 (2). P. 173–179.
Gerbner G., Gross L., Eleey M. F., Jackson-Beeck M., Jeffries-Fox S., Signorielli N. TV violence profile № 8 // Journal of Communication. 1977. V. 27 (2). P. 171–180.
Gerbner G., Gross L., Morgan M., Signorielli N. Living with television: The dynamics of the cultivation process // Perspectives on media effects / Eds J. Bryant, D. Zillmann. Hillsdale, N. J.: Lawrence Erlbaum, 1986. P. 17–40.
Gerrig R. J. Experiencing narrative worlds: On the psychological activities of reading. New Haven, CT: Yale University Press, 1993.
Gonzalez H. Mass media and the spiral of silence: The Philippines from Marcos to Aquino // Journal of Communication. 1988. V. 38. № 4. P. 33–48.
Green M. C. Transportation into narrative worlds: The role of prior knowledge and perceived realism // Discourse Processes. 2004. V. 38. P. 247–266.
Green M. C., Brock T. C. The role of transportation in the persuasiveness of public narratives // Journal of Personality and Social Psychology. 2000. V. 79. P. 701–721.
Green M. C., Kass S., Carrey J., Feeney R., Herzig B., Sabini J. Transportation across media: Print versus film comparisons // Media Psychology. 2008. V. 11. P. 512–539.
Gunther A. C., Bolt D., Borzekowski D. L. G., Liebhart J. L., Dillard J. P. Presumed influence on peer norms: How mass media indirectly affect adolescent smoking // Journal of Communication. 2006. V. 56. P. 52–68.
Hawkins R., Pingree S. Using television to construct social reality // Journal of Broadcasting. 1981. V. 25 (4). P. 347–364.
Huesmann L. R., Moise-Titus J., Padolski C., Eron L. Longitudinal relations between children’s exposure to TV violence and violent behavior in young adulthood // Developmental Psychology. 2003. V. 39 (2). P. 201–222.
Iyengar S., Hahn K. S. Red Media, Blue Media: Evidence of Ideological Selectivity in Media Use // Journal of Communication. 2009. V. 59. P. 19–39.
Jeffres L., Neuendorf K., Bracken C., Atkin D. Integrating theoretical traditions in media effects // Mass Communication and Society. 2008. V. 11 (4). P. 470–491.
Jorg M. Need for orientation as a predictor of agenda-setting effects // International Journal of Public Opinion Research. 2008. V. 20 (4). P. 440–453.
KatzE., Lazarsfeld P. Personal influence: The Part played by people in the flow of communication. N. Y.: Free Press, 1955.
Kiousis S. Shields A. Inter-candidate agenda setting in presidential elections // Public Relations Review. 2008 V. 34 (4). P. 325–330.
Klapper J. The effects of mass communication. Glencoe, Ill: Free Press, 1960.
Knobloch S., Zillmann D. Mood management via the digital jukebox // Journal of Communication. 2002. V. 52 (2). P. 351–366.
Littlejohn S. W. Theories of human communication. N. Y., 1989.
Mares M.L., Oliver M.B., Cantor J. Age differences in adults’ emotional motivations for exposure to films // Media Psychology. 2008. V. 11. P. 488–511.
Matabane P. W. Television and the black audience: Cultivating moderate perspectives on racial integration // Journal of Communication. 1988. V. 38. № 4. P. 21–31.
McCombs M. News influence on our pictures of the world // Media Effects / Eds J. Bryant, D. Zillmann. Hillsdale, N. J.: Lawrence Erlbaum, 1994.
Morgan M., Shanahan J. Two decades of cultivation research // Communication yearbook 20 / Ed. B. R. Burleson. Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 1997. P. 1–47.
Nabi R. Cosmetic surgery makeover programs and intentions to undergo cosmetic enhancements // Communication Research. 2009. V. 35 (1). P. 1–27.
Nabi R., Riddle K. Personality traits, television viewing and the cultivation effect // Journal of Broadcasting and Electronic Media. 2008. V. 52 (3). P. 327–348.
Neuwirth K., Frederick E., Mayo C. Spiral of silence and fear of isolation // Journal of Communication. 2007. V. 57 (3). P. 450–468.
Niedenthal P. M. Implicit Perception of Affective Information // Journal of Experimental Social Psychology. 1990. V. 26. P. 505–527.
Noelle-Neumann E. The spiral of silence: Public opinion – Our social skin. Chicago: Chicago University Press, 1984.
Oliver M. B. Tender affective states as predictors of entertainment preference // Journal of Communication. 2008. V. 58. P. 40–61.
Potter W. J. Examining cultivation from a psychological perspective // Communication Research. 1991. V. 18 (1). P. 77–102.
Potter W.J. Cultivation theory and research // Human Communication Research. 1993. V. 19 (4). P. 564–601.
Potter W. J., Chang I. C. Television exposure and the cultivation hypothesis // Journal of Broadcasting and Electronic Media. 1990. V. 34 (3). P. 313–333.
Prentice D.A., Gerrig R.J., Bailis D. S. What readers bring to the processing of fictional texts // Psychonomic Bulletin and Review. 1997. V. 4. P. 416–420.
Quick B. The effects of viewing Grey’s Anatomy on perceptions of doctors and patient satisfaction // Journal of Broadcasting and Electronic Media. 2009. V. 53 (1). P. 38–55.
Rogers E. M., Shoemaker F. F. Communication of Innovations: A cross-cultural approach. N. Y.: Free Press, 1971.
Rubin A. M., Windahl S. The uses and dependency model of mass communication // Critical Studies in Mass Communication. 1986. V. 3. P. 184–199.
Shehata A. Unemployment on the Agenda: A Panel Study of Agenda-Setting Effects During the 2006 Swedish National Election Campaign // Journal of Communication. 2010. V. 60 (1). P. 182–203.
Shaw D. L., McCombs M. E. The emergence of American political issues: The Agenda-Setting Function of the Press. St Paul, MN, 1977.
Shrum L. Processing strategy moderates the cultivation effect // Human Communication Research. 2001. V. 27 (1). P. 94–120.
Signorielli N., Morgan M. Cultivation analysis: New directions in media effects research. Newbury Park, CA: Sage Publications, 1990.
Tai Z. The structure of knowledge and dynamics of scholarly communication in agenda setting research, 1996–2005 // Journal of Communication. 2009. V. 59 (3). P. 481–513.
Tapper J. The ecology of cultivation // Communication Theory. 1995. V. 5 (1). P. 36–57.
Van Evra J. Television and child development. Hillsdale, N. J.: Lawrence Erlbaum, 1990.
Walgrave S., Van Aelst P. The Contingency of the Mass Media’s Political Agenda Setting Power. Towards A Preliminary Theory // Journal of Communication. 2006. V. 56. P. 88–109.
Wallstein K. Agenda setting and the blogosphere // Review of Policy Research. 2007. V. 24 (6). P. 567–587.
Wanta W., Hu Y. Time-lag differences in the agenda-setting process // International Journal of Public Opinion Research. 1994а. V. 6 (3). P. 225–240.
Wanta W., Hu Y. The effects of credibility reliance and exposure on media agenda setting // Journalism Quarterly. 1994b. V. 71 (1). P. 90–98.
Weaver J., Wakshlag J. Perceived vulnerability in crime, criminal victimization experience, and television viewing // Journal of Broadcasting and Electronic Media. 1986. V. 30 (2). P. 141–158.
Wheeler S. C., Green M. C., Brock T. C. Fictional narratives change beliefs // Psychonomic Bulletin and Review. 1999. V. 6. P. 136–141.
Williams D. Virtual cultivation: Online worlds, offline perceptions // Journal of Communication. 2006. V. 56 (1). P. 69–87.
Wimmer R. D., Dominick J. R. Mass Media Research: An Introduction. Boston, MA: Cengage Learning, 2010.
Yang H., Ramasubramanian S., Oliver M. Cultivation effects on quality of life indicators // Journal of Broadcasting and Electronic Media. 2008. V. 52 (2). P. 247–267.
Zillmann D. Mood management through communication choices // American Behavioral Scientist. 1988. V. 31 (3). P. 327–341.
Римскому императору Тациту приписывают афоризм, который звучит следующим образом: «Пренебреги клеветой, и она зачахнет». Это высказывание можно интерпретировать так: людям свойственно терять интерес к чему-либо, если этот интерес не подкрепляется новой информацией. Действительно, как показывают открытия последних десятилетий в области экономической психологии, именно отсутствие информации, порождающее неопределенность представлений об объекте или явлении, как это ни странно прозвучит, очень часто формирует весьма устойчивую и целостную модель мира, которая определяет и мировоззрение, и поведение человека (Kahneman, 2011).
Информационно закрытые государства, каким, например, был СССР более тридцати лет назад или каким является сегодня Северная Корея (КНДР), создают особый тип человека, у которого представления о мире формируются в условиях ограниченного доступа к какой-либо информации, которая могла бы существенно увеличить объем его знаний и сделать их более объективными.
Возникает ряд фундаментальных теоретических вопросов: «Можно ли связывать отсутствие или ограничение информации с понятием психологического воздействия, и если такая связь есть, то какова ее природа?»; «Применим ли термин «психологическое воздействие» не к самому человеку, а к ситуации, в которой он находится, и где изменение сознания происходит не на основе какой-либо воздействующей информации, а, напротив, на основе ее полного или частичного отсутствия?».
В 2013 г. в рамках проекта РГНФ (№ 13-06-00690а) нами проводилось эмпирическое исследование «Влияние обыденных представлений людей «о советском времени» на отношение к рыночной экономике современной России». Уже на первом этапе исследования было обнаружено, что не только представления «о советском времени» влияют на их отношение к состоянию современной российской экономики, но и представления о социально-экономических процессах современной России и их эмоциональная оценка влияют на образ «советского времени». То есть, как неоднократно подчеркивает член-корр. РАН А. В. Юревич, в России не только будущее трудно прогнозировать, но и ее прошлое.
Поскольку интерпретация новейшей истории нашей страны сегодня в системе среднего и высшего образования ориентирована на формирование чувства патриотизма, то в интерпретации прошлого СССР постепенно преобладает тенденция в большей степени говорить о позитивных фактах истории и избегать анализа «неоднозначных» фактов, которые могут интерпретироваться негативно. Причем очевидно, что, поскольку это происходит стихийно, то возникает опасность необъективного толкования исторических фактов (Кольцова, Соснин, 2005; Соснин, 2014).
Проведенное в 2013–2014 гг. на студентах экономических специальностей первого года обучения Финансового университета при Правительстве РФ исследование показывает, что в рамках преподавания истории в средней школе тенденция навязчивого целенаправленного позитивного или негативного освещения событий прошлого не очевидна, хотя явно заметна склонность игнорировать или вовсе не рассматривать многие «сложные для интерпретации» исторические факты.
Таким образом, прямого психологического воздействия на мировоззрение учеников преподаватели и школьные учебники могут не оказывать, но определенная тенденциозность в формировании представлений школьников об истории страны, как выясняется, имеет место. Это происходит, по нашему мнению, не в результате «особых целенаправленных психологических воздействий», а в процессе заполнения неких «информационных пустот» (т. е. неопределенности) либо воображением, либо верой, формирующими ограниченную, но в то же время целостную картину мира. В этом случае внешнему наблюдателю, нацеленному на обнаружение неких «специфических методов воздействия», наподобие какой-нибудь технологии «зомбирования», НЛП, «25 кадра» и др., не удается зафиксировать что-либо подобное, и остается неясно, как все-таки формируются у молодого населения страны определенные представления о событиях, происходящих в окружающем их мире (Лебедев-Любимов, 2006, 2008; Психологическое воздействие…, 2012).
Исследование, проведенное методом выборочного опроса, показало, что большинство студентов первого и второго курсов экономических факультетов ряда московских не могут ответить на вопрос: «Какое значение для истории нашей страны имеет дата 7 ноября?». Некоторая часть студентов вспоминает, что это дата военного парада на Красной площади в 1941 г.
Дополнительные вопросы показывают, что в рамках школьной программы Октябрьской революции сегодня не уделяют особо пристального внимания. На уроках истории отмечается, что этот факт «имел место», преподаватели сообщают некоторые «общие детали», но многочисленные подробности не анализируются и не оцениваются, как это, например, происходило в системах школьного и высшего образования СССР. Таким образом, значимая для граждан СССР, особенно для старшего поколения, дата «7 ноября» как день Октябрьской революции переходит в разряд второстепенной (неопределенной) информации, а на первое место выходит ее интерпретация как даты «более значимого сегодня для страны» события, связанного с нашей победой во Второй мировой войне.
В процессе исследования студентам также задавали вопросы на различные темы, требующие эрудиции и некоторых знаний не только в области отечественной, но и мировой истории. Например, требовалось ответить на вопрос, знают ли они фамилию первого советского космонавта и могут ли назвать дату его полета? Большинство опрошенных сразу же называли фамилию Юрия Гагарина и дату 12 апреля 1961 г. Однако на вопрос о первом американском космонавте немногочисленные ответившие на него студенты ошибочно называли фамилию американского астронавта, впервые ступившего на поверхность Луны, т. е. Нила Армстронга. При этом редко кто из них называл год полета к Луне космического корабля Аполлон-11. Далее в процессе обсуждения данной темы студенты откровенно удивлялись, когда узнавали, что фамилия первого американского космонавта – Алан Шепард и что он совершил свой полет 5 мая 1961 г., т. е. меньше чем через месяц после полета Ю. А. Гагарина. Поскольку этот полет был суборбитальным (подъем-спуск в управляемом астронавтом режиме на высоте 187 км), то первым «полноценным» американским астронавтом иногда считают Джона Гленна. Его полет был орбитальным и состоялся чуть меньше чем через год после полета Ю. А. Гагарина, а именно 20 февраля 1962 г. По результатам опроса, эти факты являются откровением для современных российских студентов, уверенных в том, что СССР по темпам своего научно-технического развития в те годы на десятилетия опережал США. В этом случае они затрудняются объяснить, как, начиная с 1969 по 1972 г., американцы совершили шесть полетов на Луну с выходом на ее поверхность.
Далее, после правильного ответа на вопрос о фамилии первой женщины-космонавта (называют Валентину Терешкову), студенты еще больше удивляются, когда узнают, что в космосе к 2013 г. побывали 57 женщин из таких стран мира, как Канада, Япония, КНР, Великобритания, Франция и Южная Корея. Этот факт для них оказывается крайне неожиданным.
Сегодня вряд ли можно рассматривать космические полеты как сугубо национальные достижения отдельных стран, учитывая позитивный и негативный опыт международных космических программ и международных космических станций. Сегодня космонавтика – интернациональный вид профессиональной деятельности, и космические достижения – это достижения всего человечества, т. е. мировой, а не только национальной науки отдельных стран.
Однако в сознании граждан прочно фиксируются лишь те события, которые освещаются в СМИ или в процессе получения образования наиболее подробно и с многочисленными деталями. Причем эта тенденция имеет место по всему миру, и Россия здесь не является исключением. Как можно заметить, на процесс формирования системы знаний и представлений при этом может не оказываться прямого психологического воздействия: мировоззрение в целом формируется не только на основе какой-либо навязчиво подаваемой информации, но и под воздействием ее частичного или полного отсутствия.
В этом случае возникает ряд закономерных вопросов: «Как формируется представление о мире при отсутствии какой-либо важной информации?»; «Каков психологический механизм формирования системы преставлений, субъективно лишенной противоречий или «информационных пустот», которые, рассуждая логично, должны были бы заставлять человека задавать себе вопросы и искать на них ответы, стремясь к получению дополнительной информации и расширению сферы своих знаний?»; «Почему людей вполне устраивает тот факт, что они обладают ограниченной и неполной информацией, и как на ее основе возникает целостная субъективно непротиворечивая картина мира?»; «Почему неполная информация не воспринимается как неопределенность, требующая познавательной активности?» и др.
В свое время лауреат Нобелевской премии по экономике психолог Герберт Саймон утверждал, что для того, чтобы «справиться с действительностью», людям свойственно упрощать ее. Например, чтобы сэкономить время, они часто должны отказываться от захватывающей все их внимание информации в ее полном объеме. Они должны принимать решения автоматически, подобно примитивным животным, основывая свои решения лишь на каком-то одном моменте, на какой-то части всей информации, которая им может быть представлена. Например, автор отмечал, что когда мы торопимся, то попадаем в состояние напряжения, неуверенности и безразличия к деталям. Если мы расстроены или утомлены, то мы также сосредотачиваем наше внимание на наименьшем объеме доступной информации.
Как известно, другой экономический психолог, также лауреат Нобелевской премии, Даниэль Канеман и его единомышленники пошли еще дальше и экспериментально показали, что люди в определенных условиях – в частности, в условиях неопределенности и риска – вообще мыслят иррационально. В их решениях часто отсутствуют транзитивность, реалистичность, они нечувствительны к противоречиям, склонны к подмене субъективными эмоциональными оценками логических аргументов и т. д. (Kahneman, 2011; Плаус, 1998).
Можно ли рассматривать изменение ситуации жизнедеятельности человека или информационного пространства, в котором он находится, как метод именно психологического воздействия? Ведь в обычном смысле реально здесь никто ни на кого не воздействует. Нет гипноза, внушения, заражения, подражания и пр. Но эта проблема важна для того, чтобы попытаться решить вопрос о правильности употребления терминов, т. е. о том, имеем ли мы право, с учетом современной теории и методологии, изменение внешней ситуации называть психологическим воздействием? Ведь изменения, которые происходят с сознанием человека, на первый взгляд, являются лишь результатом его адаптации к окружающему миру, хотя бы и измененным другими людьми.
Хорошо известны и подробно описаны к настоящему времени в литературе средства воздействия на человека. Они представляют собой огромный арсенал приемов и методов, причем их психологические, психофизиологические, нейропсихологические и другие механизмы на фундаментальном уровне недостаточно изучены. К таким средствам воздействия относят совершенно различные по своей природе явления. В этом случае, наверное, полезно было определить разницу между терминами «средство воздействия», «прием манипулирования», «метод воздействия», «механизм воздействия», «психологическое влияние» и др. Тем не менее, на практике все эти слова-термины используются чаще всего как синонимы. Хотя многими исследователями неоднократно предпринимались попытки «навести порядок» в понятиях, но, как известно, для психологии, как, впрочем, и для многих других социальных и гуманитарных наук, эта задача чаще всего оказывается невыполнимой.
Список имен всех авторов (как отечественных, так и зарубежных), изучавших различные методы, приемы и механизмы психологического воздействия (влияния), на наш взгляд, может состоять из тысяч фамилий. Например, еще В. М. Бехтерев говорил о таких видах психологического воздействия (влияния), как подражание, заражение и внушение; Б. Д. Парыгин, Ю. А. Шерковин, Г. М. Андреева, В. Г. Зазыкин, А. Ю. Панасюк и др. помимо этих видов подробно рассматривали метод убеждения; Е.Л. Доценко, Л. И. Рюмшина и Р. Р. Гарифуллин исследовали манипулирование, Ю. В. Щербатых и А. Н. Тарасов – ложь и обман, А. Л. Журавлев – личный пример.
Так, по мнению В. Г. Крысько, психологическое воздействие – это активность людей, которую они проявляют в различных формах и различными средствами и которая направлена на других людей с целью «изменения их психики и сознания», т. е. взглядов, мнений, представлений, мотивов, установок, стереотипов поведения, чувств, настроений, состояний. В этом случае, по мнению автора, психологическое воздействие отличается от психологического влияния тем, что если последнее «осуществляется только с помощью психологических средств», то первое может проводиться также иными средствами, например, изменением факторов организации среды и жизнедеятельности человека. Причем психологическое влияние предполагает возможность человека, на которого оно направлено, отвечать действиями на эти влияния (Крысько, 2014). Таким образом, автор предлагает расширить понятие психологического воздействия, включив в него дополнительные внешние объективные характеристики. В этом случае информационная неопределенность становится неким фактором, который трудно будет отнести только к одному из этих понятий. С одной стороны, неопределенность – это характеристика ситуации, внешняя по отношению к процессу информационного обмена при взаимодействии людей. С другой стороны, неопределенность может создаваться специально непосредственно участником коммуникации, причем и с применением каких-либо специальных манипуляций, и без них.
Г. А. Ковалев объединяет понятия «психологическое воздействие» и «влияние». Под психологическим воздействием (влиянием) он понимает процесс, осуществляющий регуляцию (саморегуляцию) активности взаимодействующих (равноупорядоченных) систем определенного психологического содержания, результатом которого является поддержание функционального состояния этих систем или изменение состояния хотя бы одной из них (Ковалев, 1991).
Известный психолог из Санкт-Петербурга Е. В. Сидоренко также рассматривает понятие воздействия достаточно широко, так как различает его вербальные, невербальные и паралингвистические составляющие. При этом автор предлагает различать «варварское» и «цивилизованное» влияние (воздействие). Варварское влияние не соответствует правилам этикета и этическим нормам, а цивилизованное требует «психологической культуры» (Сидоренко, 2004). Однако здесь непонятно, к какому виду влияния следует тогда отнести «неосознанное сокрытие информации» или «осознанное и целенаправленное «неупоминание» о чем-либо, создающие условия повышенной неопределенности.
На наш взгляд, достаточно сложную для понимания и практического применения модель психологического воздействия предлагает Р.Р. Гарифуллин. Он выдвигает «философско-психологическую концепцию «иллюзионизма» личности». Автор ставит некие глобальные задачи «очищения человечества от самообмана». Он утверждает, что человечество может «очиститься» через «познание собственного обмана и самообмана». И когда-нибудь оно «научится не видеть ложь не потому, что будет, защищаясь от нее, закрывать глаза, а потому, что будет смотреть на ложь, не видя ее, в силу глубокого знания структуры обмана» (Гарифуллин, 1997).
Однако здесь опять неясно, как расценивать такой фактор, как неопределенность ситуации, например, вызванную неполнотой описания события? Является ли «неупоминание» чего-либо откровенным обманом? И как на практике определить, оказывается это «неупоминание» существенным или несущественным? возникло оно случайно, по некоему «недоразумению», или осуществлено целенаправленно, в результате манипулирования? является ли оно «варварским» или «цивилизованным?» и т. д.
Здесь, на наш взгляд, наверное, уместным будет термин «неполнота описания события». Этот термин достаточно адекватно отражает большинство стратегий, например, в условиях рекламных и маркетинговых мероприятий. Современная эффективная реклама никогда не лжет, она лишь расставляет акценты, что-то выделяя, а о чем-то недоговаривая. Времена рекламы, основанной на очевидном обмане, давно прошли. Ни один серьезный рекламодатель сегодня не потратит миллионы долларов на рекламу, если он не уверен, что рекламируемый товар соответствует запросам определенной целевой группы потребителей и непременно будет востребован на рынке (Лебедев-Любимов, 2006, 2008).
Особую путаницу в толкование понятий и процесс изучения феноменов психологического воздействия (влияния), как всегда, вносят те практикующие психологи, для которых результат важнее точной терминологии и глубокого знания природы механизма, используемого в качестве инструмента воздействия. Однако с этим очевидным фактом, по-видимому, следует смириться по той причине, что рассматриваемый феномен имеет глобальную природу и в условиях решения практических задач его сложно уложить в какие-то узкие понятийные рамки.
Анализируя обсуждаемую проблему, практический психолог Д. Халперн выделяет двадцать один так называемый наиболее распространенный «ложный довод», который может быть положен в основу манипулирования для осуществления психологического воздействия. Это «влияние ассоциаций», «доводы против личности», «упор на жалость», «популярность и рекомендации», «ложная дихотомия», «обращение к гордости или тщеславию», «подтасовка или сокрытие информации», «порочный круг», «нерелевантные доводы», «под уклон, или континуум», «соломенное чучело», «часть/целое», «использование незнания», «слабые и неподходящие аналогии», «обращение к авторитетам», «неполные сравнения», «знание того, чего нельзя узнать», «ложная причина», «снижение», «обращение к традициям», «ложные обвинения в ложных доводах» (Халперн, 2000).
В представленном списке некоторые пункты («доводы»), т. е. приемы манипулирования, непосредственно связаны с отсутствием какой-либо информации, – например, «подтасовка или сокрытие информации», «использование незнания», «неполные сравнения» и др., т. е. факт неопределенности рассматривается автором как метод воздействия через манипулирование, и эта точка зрения достаточно распространена в современной прикладной психологической литературе. Так, например, одной из прикладных отраслей науки, в которой процесс психологического воздействия всегда был одним из важных объектов научно-практического изучения, является психология рекламы и маркетинга. Однако фундаментальные исследования в области экономической психологии за последние тридцать лет внесли существенные изменения в систему взглядов специалистов этой отрасли. В маркетинге манипулирование условиями покупки, потребления, отдыха, жизни и т. д., т. е. условиями удовлетворения потребности и пр., давно стало рассматриваться именно как инструмент психологического воздействия. Это связано с тем, что за последние годы прямые воздействия рекламы на потребителя резко снизили свою эффективность в силу накопления потребительского опыта и появления многочисленных законодательных актов, ограничивающих манипулятивное воздействие на сознание и поведение людей. В данном случае речь идет не только о классической психологии рекламы товаров и услуг, но и о других маркетинговых коммуникациях, широко распространившихся за последние десятилетия не только в сфере экономического маркетинга, но и в таких сферах, как идеологический и политический маркетинг (Лебедев-Любимов, 2006, 2008).
Огромная заслуга А. Тверски, Д. Канемана, П. Словика и других экономических психологов состоит в том, что фактор информационной неопределенности стал рассматриваться не только как инструмент психологического воздействия, но и как естественное состояние сознания. Данными исследователями было убедительно показано, что информационная неопределенность является не только объективным условием аналитической деятельности и принятия решений, но и универсальным свойством сознания, проявляющимся на любом уровне – от рядовых работников до президентов (Kahneman, 2011; Плаус, 1998).
Многие историки обращают внимание широкой общественности на то, что приход к власти политических сил, взгляды которых существенно отличаются от взглядов их предшественников, среди прочих мероприятий по укреплению власти, как правило, решают вопрос интерпретации смысла исторических событий. Это может осуществляться в форме изменения учебных программ в вузах, переписывания учебников, например, для средней школы, изменения системы праздников, в переименовании улиц, городов и т. д. Подобные мероприятия не предполагают прямого воздействия на сознание людей с целью укрепления существующей власти.
Психологическое воздействие здесь осуществляется именно через изменение условий жизнедеятельности граждан, главными механизмами являются сокращение количества информации, перестановка «акцентов» с одних событий на другие, устранение «противоречивой» информации, возможности толкования событий с разных позиций и т. д. Таким образом, существенного изменения представлений об исторических событиях можно добиться без традиционного непосредственного психологического воздействия, без распространения какой-либо навязчивой и значимой для коммуникатора информации.
Многие социально-психологические исследования также убедительно показывают, что в условиях неопределенности можно добиваться более сильного и устойчивого эффекта психологического воздействия, чем при непосредственном психологическом давлении, причем с наименьшими материальными затратами.
Сказанному выше мы находим многочисленные подтверждения в результатах лабораторных социально-психологических экспериментов. Если сравнить знаменитые эксперименты М. Шерифа по изучению социального влияния в условиях информационной неопределенности и С. Аша по изучению непосредственного социально-психологического воздействия на индивида в условиях малой группы, то можно обнаружить интересные явления, на которые в 1991 г. указывал французский социальный психолог С. Московичи (Moscovici, 1991). Известные эксперименты М. Шерифа с автокине-тическим эффектом, создающие условия неопределенности и позволяющие конфедерату (подсадному) сформировать мнение группы по поводу «направления движения» и расстояния до точечного источника света в темной комнате, доказывают, что информационная неопределенность является важным фактором создания установки, на основе которой испытуемые строят свою собственную систему представлений и убеждений (Майерс, 2013). В экспериментах С. Аша по изучению конформизма испытуемый в состоянии максимальной информационной определенности (адекватное восприятие объекта) занимает конформную позицию, т. е. «делает вид о принятии групповой нормы» (там же). Московичи показал не только различие в методиках и содержании двух знаменитых экспериментов, демонстрирующих в первом случае механизм социального влияния, а во втором случае – механизм конформизма, но и роль одновременных информационной неопределенности и социального влияния конфедерата в формировании собственных убеждений человека (участника эксперимента) (Moscovici, 1991).
Еще один феномен, который был описан С. Московичи, – это феномен групповой поляризации, который также связан с информационной неопределенностью и проявляется в том, что после длительной дискуссии члены группы, как правило, занимают крайние полярные позиции. С этим мы часто сталкиваемся на практике, когда наличие неопределенных ответов при массовых социологических опросах общественного мнения или ответов, помещаемых в графу «против всех» во время политических выборов, свидетельствует об информационной неопределенности в отношении сложившейся ситуации. В этом случае члены группы могут разделиться на две части в зависимости от того, какого полярного мнения они придерживаются.