Прядущая. И приведут дороги - читать онлайн

Глава 1

Если бы мне когда-то сказали, что я попаду в собственную книгу и окажусь в окружении придуманных мною героев, я, как любой нормальный человек, конечно же, не поверила бы. А если бы даже задумалась всерьез о такой перспективе, то решила бы, что это могло бы превратиться в отличное приключение. Вот только когда я каким-то образом в это приключение все-таки вляпалась, оказалось, что мир этот отнюдь не сказочный. Здесь пятнадцатилетние девочки по своей воле уходили из жизни вслед за погибшими возлюбленными, и никто не пытался их остановить, смерти были настоящими – со слезами осиротевших родных и едким дымом погребальных костров, а тот, кого ты считала другом, вдруг оказывался врагом.

Но самое обидное заключалось в другом: тот, кто вписал меня в древние легенды и предания этого мира, почему-то не озаботился тем, чтобы наделить меня силой, мудростью или каким-нибудь тайным знанием, которое подсказало бы, как выжить самой и уберечь тех, кто стал мне дорог. Все, что я получила, – туманное объяснение, что я прядущая и оказалась здесь, чтобы сохранить жизнь Радимиру, воеводе города Свирь. Попутно я, кажется, умудрилась влюбиться и теперь не знала, как мне спасти не только Радима, но и хванского мальчишку, побратима воеводы.

Отличный квест, которым меня озадачил бедовый хванец, прежде чем воины князя утащили его в неизвестном направлении. Учитывая, что перед этим он разорвал побратимство с воеводой, я имела неплохие шансы больше никогда его не увидеть, и эта мысль сводила меня с ума гораздо сильнее, чем страх за собственную жизнь.

Мое сердце то и дело замирало от ужаса, когда мозг подсовывал картинки возможного будущего Альгидраса: одну страшнее другой. Неизвестность – вот что угнетало меня больше всего. Ведь, что бы ни происходило в Свири, женщине скажут об этом в последнюю очередь. Особенно мне, оказавшейся на месте сестры воеводы, которую вся родня старалась оберегать от потрясений. Отчаяние заставляло меня метаться по двору, заламывая руки, в тщетных попытках найти способ узнать новости. Выйти со двора я не могла, потому что воевода запретил, да и появляться на улицах города без сопровождения после покушения на мою жизнь мне вроде как тоже было запрещено. Хотя собственная безопасность волновала меня сейчас меньше всего.

Сжав виски, я опустилась на лавку, в сотый раз проклиная день, когда мне вздумалось написать роман о городе-заставе. Огромный пес тоненько заскулил у будки. Он, подобно мне, до этого метался по двору, насколько позволяла цепь, а теперь прилег, опустив морду на лапы.

– Не скули, Серый. И так тошно, – попросила я. – Все хорошо будет.

Пес снова заскулил. Мы оба с ним понимали, что ничего хорошего не будет. Не в этой истории.

Серый вдруг вскинул голову и тут же подскочил. Спустя миг в ворота постучали. Я вздрогнула и поспешила открыть, уже даже не гадая, кто бы это мог быть.

На вошедшей Добронеге не было лица, из чего я сделала вывод, что мать Радима в курсе случившегося. Она рассеянно откликнулась на мое приветствие, потрепала пса по голове и пошла к дому, сжимая в руках плетеную корзинку. Поставив корзинку у крыльца, Добронега вынула из нее несколько связок трав и молча отправилась в дом. Я последовала за ней.

Добронегу я нашла в сенях. Она ловко обматывала связки грубой ниткой и подвязывала к веревке, тянувшейся под самым потолком вдоль стены. Взяв один из пучков, я начала его обматывать. Получалось у меня и в половину не так хорошо, как у нее. Я попыталась привязать связку, но руки сорвались, и я больно оцарапала палец о гвоздь. Добронега забрала у меня травы, а я, подув на палец, обратилась к матери Радима:

– Что теперь будет, а?

Добронега скрутила петельку, молча встала на цыпочки и накинула ее на гвоздь, затягивая потуже, после чего аккуратно расправила травы, чтобы лучше сохли, и только потом повернулась ко мне. Она взяла меня за руку, осмотрела пораненный палец и сказала:

– Ну, ничего. Заживет. Царапина, – и больно сжала мою руку.

Кажется, в эту минуту ей самой поддержка нужна была гораздо больше, чем мне, поэтому я обняла мать Радима.

– Все будет хорошо, да? – спросила я.

Она обняла меня в ответ так крепко, как, пожалуй, никогда еще не обнимала, и сказала:

– Конечно, все образуется, дочка. Князь не допустит расправы над невинным.

Впрочем, уверенности в ее голосе не было вовсе. И от этого беспомощное объятие и беспомощная ложь выглядели еще страшнее. Я заглянула в голубые глаза матери Радима. Ожидала увидеть слезы, но взгляд Добронеги был абсолютно ясным. И очень решительным.

– Ранен он, – проговорила она.

Я вздрогнула.

– Кто ранен?

– Олег ранен, надо ему мазь снести.

Она направилась в дом, и я бросилась следом.

– Как ранен? Когда?

Почему-то я подумала, что, когда его забрали со двора, с ним что-то сделали. Добронега обернулась ко мне и посмотрела слегка растерянно:

– Так кварской стрелой. Да пес еще подрал.

Я почувствовала такое неимоверное облегчение, как будто мне сказали, что Альгидраса уже освободили. На нетвердых ногах я добралась до стены, провела по ней рукой и, ощутив опору, прислонилась спиной.

– Что ж так пугать-то? – пробормотала я себе под нос. – Я уж думала, что люди князя что-то сделали…

Добронега внимательно на меня посмотрела и медленно покачала головой.

– Не сделают они ничего без суда. С побратимом воеводы даже человек князя ничего без суда не сделает.

– Так он же… – начала я и внезапно осознала, что Добронега не в курсе.

Случившееся во дворе этого дома осталось тайной, о которой в Свири пока никто не знал. Кроме дружинников, которые увели Альгидраса. И как раз они-то могут сделать все что угодно.

– Пойдем быстрее, снесем мазь.

Бросившись к полкам, я начала снимать горшки… Добронега посмотрела на меня удивленно, впрочем, удивление быстро сменилось усталой улыбкой.

– Не те горшки берешь, – посетовала она. – Вот тот, дальний.

Схватив указанный горшок, я протянула его ей.

– Корзина на улице… – Добронега еще не договорила, а я уже выбежала на крыльцо, схватила оставленную ею корзинку, вытряхнула из нее остатки травы и прибежала обратно.

Спустя пару минут мы заперли калитку, оставив во дворе притихшего Серого, и поспешили по тихим улочкам спасать бестолкового мальчишку. Шли мы довольно долго. Судя по шуму Стремны, мы оказались недалеко от внешних стен, в той части города, куда я еще не забиралась. За очередным поворотом перед нами вырос глухой забор, и я испугалась, что Добронега от расстройства свернула не туда и мы заблудились. Однако, приблизившись, увидела в заборе неприметную калитку, которую Добронега не мешкая толкнула. Мы вошли в небольшой двор, чем-то похожий на двор при дружинной избе. Справа от входа были аккуратно сложены дрова. Напротив калитки, вдоль всего противоположного забора, тянулась изба с низким навесом, в которой не было ни одного окна. Тут же из-под навеса показался человек в цветах князя Любима. Он был молод, но движения выдавали в нем бывалого воина.

– Вам нельзя сюда, – приблизившись, без улыбки отчеканил мужчина и покосился за наши спины.

Я тоже посмотрела туда, но увидела только затворенную мною калитку. Он что, ожидал, что мы здесь с подмогой?

– Олег ранен, – негромко произнесла Добронега, приподнимая покрытую тканью корзину. – Мазь здесь и настой. Можешь проверить.

– Князь запретил.

– Что запретил? – все так же спокойно откликнулась Добронега, и я поразилась тому, как она держалась. У меня самой зуб на зуб не попадал.

– Запретил к хванцу кого-либо пускать!

– Травниц пускали всегда, Вадим. Даже к врагам, что в плену. А уж к своим…

В голосе Добронеги послышался холод. Воин на миг стушевался, а потом тяжело вздохнул.

– Уходите. Не пущу я.

В этот момент я вдруг осознала, что все это по-настоящему. Альгидраса не просто арестовали. К нему еще и не пускают. Я ведь могу никогда его больше не увидеть. Сразу вспомнились погребальные костры и то, что смерти здесь совсем не книжные. Его «мне вскоре надо будет уехать из Свири» предстало вдруг в новом свете. Что, если его самого просто не станет?

Все эти мысли промелькнули в моей голове за считаные секунды, пока Добронега молча смотрела на княжеского воина. Я с ужасом поняла, что она ничего не сможет сделать. Более того, я не была уверена в том, станет ли она вообще пытаться, ведь женщины в этом мире были почти бесправны и уж точно бессильны.

Внезапно скрипнула дверь избы, и по узенькому крыльцу сбежал дружинник в красном плаще. Плечи Добронеги тотчас расслабились.

– Добронега? Что случилось? – встревоженно спросил дружинник, переводя взгляд с матери Радима на княжеского воина.

Его лицо показалось мне смутно знакомым, но, только когда он подошел совсем близко, я смогла его вспомнить. В самую первую прогулку по Свири я прибежала в дружинную избу и поздоровалась тогда с кучей полуголых незнакомых мужчин. Этот воин стоял ближе всех и первым ответил на приветствие, и я поразилась тому, какие у него неправдоподобно синие глаза. Даже списала это на то, что они так выделялись на фоне измазанного лица. Сейчас лицо его было чистым, но глаза казались все такими же яркими.

– Олег ранен, как помнишь. Кварской стрелой. Раны обработать надобно.

Дружинник нахмурился.

– Ра-а-анен, – протянул он. – Я забыл совсем. Иди. Там. В клети.

Однако, стоило Добронеге сделать шаг в указанную сторону, как княжеский воин подал голос:

– Ростислав, князь не велел. Ты не хуже меня слышал.

– Мать воеводы пройдет туда, куда ей надобно, – голос Ростислава звучал спокойно, но то, как он смотрел при этом на княжеского воина, говорило само за себя. Они были по разные стороны, и оба это очень хорошо понимали.

– Приказ князя, – упрямо повторил Вадим.

В это время по тем же ступеням сбежал второй свирский воин, молча пересек двор, кивнул Добронеге и скользнул нам за спину. Я нервно оглянулась и увидела, что он так же молча запирает калитку изнутри, отрезая нас всех от внешнего мира.

– Вадим, – негромко проговорил Ростислав. – Мать воеводы пройдет. И князь ее не остановит. Не доводи до беды. Раны обработать недолго. Мы дольше тут стоим.

– Приказ князя!

– Вот заладил, – возвел глаза к небу Ростислав. – Где это видано, чтобы раненому помощь не оказали?

– Он осужден.

– И что? Вот как казнят, так и говорить не о чем будет. А пока пусть идет.

– Он даже не побратим воеводы больше, – негромко произнес Вадим, касаясь рукояти меча. – Ради чего на измену идешь?

– Побратим – не побратим, это не нашего ума дело. Он – свирский воин. И измены здесь нет, Вадим. Измена – это когда своего в беде бросаешь.

– Измена – это идти поперек приказа князя.

– Свирь служит Радимиру, Вадим! – Рука Ростислава тоже скользнула к поясу.

– Князь всему голова!

– Не здесь. Мы зря спорим. Они пройдут, и князь ни о чем не узнает.

– Я прямо сейчас ему скажу.

Я сглотнула, следя за рукой Ростислава. Смуглая ладонь легла на рукоять, и меч медленно пополз из ножен. Солнце заблестело на лезвии.

– Если ты скажешь князю, накличешь беду. Вас мало здесь, Вадим. А Свирь за Радимира встанет. Так что ты останешься здесь, и столько хороших людей завтра солнышко увидят.

– Нас немного, ты прав. Но каждый – отменный воин.

– Так и мы тут не зря хлеб едим, – коротко улыбнулся Ростислав. – Ты не выйдешь. Видят боги, я не хочу причинять вред, но сделаю.

– Так коль меня убьешь, с хванцем в клети окажешься. За убийство-то воина из личной дружины князя!

– Что ты! Какая клеть?! – с напускным удивлением воскликнул Ростислав. – Все подтвердят, что мы с тобой поссорились. Молоды да горячи, девку не поделили, м? – Ростислав внезапно повернулся ко мне и весело подмигнул. – В Свири вон какие красавицы. До беды недалеко.

Я покосилась на Добронегу, ожидая, что она хоть здесь вмешается. А что, если они вправду друг друга убьют? Это же будет настоящая катастрофа. Радим от одной-то беды неизвестно как оправится! Но Добронега молча смотрела в землю. Я попыталась вдохнуть полной грудью, потому что внезапно почувствовала дурноту, и закашлялась. Со мной это иногда случалось.

Все обернулись в мою сторону. Вадим смотрел пристально, словно я только что совершила диверсию, Ростислав – напряженно.

– А мне что так, что так головы не сносить, – озвучил свою мысль Вадим, глядя прямо на меня. – Князь крут, сами знаете.

Мне вдруг стало невероятно жалко этого воина, который просто выполнял приказ. Ведь он не желал нам зла. Лязгнул меч, и я вздрогнула. Но оказалось, что это Ростислав всего лишь вложил свой меч в ножны.

– Князь не узнает. – Смуглая рука опустилась на плечо в синем плаще. – Они быстро. Да, Добронега?

– Мы быстро, – откликнулась Добронега и устало улыбнулась: – Спасибо, Вадим. Я этого не забуду.

Вадим дернул плечом, сбрасывая ладонь Ростислава, но было видно, что напряжение спало.

Добронега потянула меня по двору вдоль забора, и я быстро пошла за ней, все еще оглядываясь на воинов. Ростислав, склонив голову набок, разглядывал Вадима, а тот ковырял землю носком сапога. Второй свирский воин подпирал плечом запертую калитку.

Я шла за Добронегой, стараясь не думать о том, что сейчас произошло, и вместе с тем понимая, что звук, с которым меч покидает ножны, и то, как в мгновение ока обычные мужчины превратились в воинов, готовых убивать, я забуду очень нескоро.

Оказалось, что двор вовсе не прямоугольный: забор уходил влево, огибая скрытую от посторонних глаз часть двора. Стоило мне свернуть за Добронегой, как все мысли тут же вылетели из головы. Здесь стояло что-то похожее на телегу. Только вместо колес днище подпирали толстые пни. «Телегу» оплетала деревянная решетка. Прутья были связаны веревками в местах перекрестиев. По большому счету, прутья можно было бы распилить, а веревки разрезать, но пленникам вряд ли оставляли кинжалы.

Я прокручивала эти нелепые мысли в голове, изучая клеть и всеми силами оттягивая момент, когда придется смотреть на Альгидраса. Я ведь ничем не могла ему помочь. Как же я буду жить, если с ним что-то случится?! И дело даже не в какой-то там любви! Мою душу жгло осознание того, что трагедия свершается прямо сейчас, на моих глазах, а я стою в стороне и ничего не делаю. Как тогда у погребальных костров.

Наконец я решилась посмотреть на хванца. Он сидел на полу у самой решетки, высунув правую руку наружу, и Добронега обрабатывала его запястье. Вот уж кто не рефлексировал, а действовал. Приблизившись почти вплотную к клети, я стала наблюдать, как Добронега ловко накладывает повязку поверх густого слоя мази.

– Как там? – подала я голос.

Мать Радима лишь покачала головой, а Альгидрас поднял взгляд на меня. Я глубоко вздохнула и заставила себя посмотреть ему в лицо. Ничего. Я выдержу. Выдержала же разговор о гибели его деревни. И сейчас смогу.

Ко лбу Альгидраса прилипли мокрые пряди, на переносице были разводы грязи, а нижняя губа кровоточила. То ли он ее прокусил со своей извечной привычкой кусать губу в моменты раздумий, то ли его все же избили. Мне очень хотелось узнать, что еще пострадало, но я не знала, как спросить. А потом посмотрела в серые глаза, и все вдруг стало неважно. Почему я должна подбирать слова или думать о последствиях? Возможно, я вижу его в последний раз.

– Что еще пострадало? – тихо спросила я.

После бесконечно долгого взгляда он помотал головой. Это могло означать как то, что он не пострадал, так и то, что ничего он мне не скажет. Впрочем, правильно. Кто я такая? Я усмехнулась и уже собралась обратиться с тем же вопросом к матери Радима, когда заметила какую-то странность. Альгидрас по-прежнему смотрел прямо мне в глаза, и взгляд его был таким, словно он то ли пытался что-то понять для себя, то ли что-то мне сказать. Вот только что?

Я нахмурилась и помотала головой, давая понять, что не понимаю, чего он хочет. Альгидрас покусал нижнюю губу, и та начала кровоточить сильнее.

– Кровь, – не удержалась я.

– Пустое, – ответил он, по-прежнему глядя мне в глаза.

– Все, – сказал Добронега, и мы оба вздрогнули от неожиданности. – На, попей!

Мать Радима извлекла из корзины кувшинчик с каким-то напитком, вынула пробку из горлышка. Альгидрас суетливо сдвинулся, чтобы оказаться еще ближе к решетке, оглядел ее и вынес вердикт:

– Не пройдет. Ростислав через решетку воду лил.

Тут я поняла, что волосы на его голове мокрые не только от пота. Видимо, Ростислав усердно поил пленника: мокрыми были еще ворот, штаны и солома на досках у решетки.

– Через решетку пей, – все так же тихо сказала Добронега, и только тут я наконец посмотрела на нее.

Она выглядела не просто уставшей и осунувшейся. Она выглядела как человек, в семье которого случилось горе.

Альгидрас меж тем встал на колени и прижался лицом к решетке. Добронега поднесла к его губам кувшин. Мне почему-то стало неловко, и я отвела взгляд только затем, чтобы обнаружить, что он босиком. Интересно, почему? Я зачем-то рассматривала его испачканные в земле пятки и думала о том, что это все напоминает фарс. Мне страшно захотелось проснуться в своей спальне, в своем мире, подальше от Свири, которая отнимала у меня слишком много. Гораздо больше, чем давала.

Альгидрас напился и скованно поблагодарил Добронегу. Я видела, что ему очень неловко. Сперва я списала это на свое присутствие, но потом хванец набрался смелости коснуться руки Добронеги, которая словно специально не стала сразу отнимать кувшин, и едва слышно спросил:

– Как Радим?

И тут я поняла, что дело совсем не во мне. Альгидрас разорвал побратимство. Для меня побратимство было лишь словом, но для них это было совсем иначе.

– А сам как думаешь? – резко спросила Добронега, отступая прочь от клети. – Мечется, точно зверь раненый. Ты, коль ранить его хотел, ничего лучше придумать не мог.

Выходит, она знала о разрыве побратимства. Просто не хотела обсуждать это со Всемилой. Альгидрас медленно опустился на пятки и сложил руки на коленях. Я заметила, что его пальцы слегка подрагивали.

– Я не мог иначе. Против меня все. Даже свидетель нашелся, – горько усмехнулся он. – Я не делал этого, Добронега, а Радим стал бы меня защищать – сама знаешь. Только против кого? Против князя? Так князю только того и надо, чтобы была причина Свирь усмирить.

Добронега покачала головой.

– Глупый ты еще, Олег. Хоть и вырос вроде. Не знаю, как было в ваших краях, но у нас брат стоит за брата до последнего, а не бежит, точно крыса.

Альгидрас побледнел так, что я всерьез решила, что он свалится в обморок. Я повернулась к Добронеге, открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, да так и закрыла. Мать Радима говорила серьезно. И Альгидрас так же всерьез был задет ее словами. Вот такими они были, люди этого мира: слова ранили их, точно кинжалы. Видно, они еще не знали, что можно просто пропускать их мимо ушей. Или же, наоборот, слишком хорошо знали то, что давно забыли в моем мире: каждое слово имеет свою цену.

– Добронега, – Ростислав вырос рядом с нами, точно из-под земли, – Малуш прибегал. Сказал, князь сюда собирается. Уходите мокрой тропкой.

Сказав это, он исчез за поворотом. Добронега быстро собрала все, что успела вынуть из корзины, шагнула прочь, потом резко остановилась и вернулась к клети. Протянув руку, она ласково убрала мокрые пряди со лба Альгидраса. И так ее жест не вязался с тем, что она говорила до этого, что у меня защипало в глазах. Я сглотнула, стараясь взять себя в руки.

– Да хранят тебя боги, сынок, – прошептала она и, дернув меня за рукав, быстро пошла прочь.

Я двинулась было за ней, но поняла, что не могу уйти просто так.

– Я быстро, – шепнула я Добронеге и бросилась назад.

Альгидрас уже сидел на полу, скрестив ноги, и смотрел вниз – то ли на мокрую солому, то ли на свои сцепленные руки. Заметив движение, он поднял голову.

– Мне показалось, ты сказать что-то хотел, – зашептала я, сжав прутья клети изо всех сил, так, что сучок больно впился в ладонь.

На секунду в голову пришла глупая мысль, что в фильмах или романах герой в этот момент должен непременно стремительно вскочить, накрыть руки героини своими, прижаться лбом к прутьям, прошептать что-то очень важное, такое, от чего сердце должно заколотиться, как сумасшедшее. Хотя мое и так колотилось в горле – даже сглатывать в попытках остановить подступающие слезы было трудно. Альгидрас же, видимо, был плохим героем, или роман у нас был так себе, потому что он не сделал ничего из вышеперечисленного. Он чуть подался вперед и прошептал на грани слышимости:

– Вправду хотел. Передай княжичу, что на его обереге, том, что на кольчуге, на старокварском слова выбиты.

– Что? – опешила я, ожидая чего угодно, но не этого.

– На кварском. Это важно. Не забудь!

– Всемила! – с нажимом произнесла Добронега, вновь появившись из-за угла. – Поспеши!

– Иду! – ответила я и обернулась к хванцу: – Я передам. Только это же он тебя…

– Просто передай! – в отчаянии повторил Альгидрас. – Это важно!

Вот мужики!

– А как же ты? – прошептала я, потому что не произнести эту киношную фразу была просто не в силах.

– Я не умру, – быстро ответил он. – Про оберег скажи!

– Да скажу я! – отмахнулась я от него, как от назойливой мухи. – Я помочь тебе могу?

– Можешь. – Быстро переместившись к решетке, он встал на колени: – Уходи скорее. Не только Радима – всю Свирь подведешь!

– А что будет с тобой?

– Да не умру я!

– Откуда ты…

– Уходи! – прошипел Альгидрас и с силой разжал мои пальцы, отталкивая мои руки прочь от прутьев.

«Вот тебе и герой», – вертелось у меня в голове, пока я неслась через двор, путаясь в юбке под осуждающими взглядами охраны.

– Вот девки! – прошипел синеглазый Ростислав, придавая мне ускорения довольно ощутимым толчком в спину. Калитка закрылась бесшумно, только засов тихо лязгнул позади.