во времени долгого пути сквозь дебри
непролазного мрака я пробирался,
сердцем молясь, умом создавая поклон
единому Господу сотворившему
небеса и землю, и нас челове́ков;
развивая сознание, я приходил
ко многим размышлениям, но выбирал
лишь одно — камень, на котором построил
избу – и подуют ветра́, а потоки
обрушатся вселенскими страхами тьмы;
поднимусь на кровлю – присяду свободно,
привязавшись крепко стро́пами к дому, и
буду любоваться стихиями, пока
они не закончатся, а затем спущусь
и, вспахав удобренную почву трупами
нечестивых людей и злобных созданий,
посажу картофеля белые клубни.
Милый, милый, милый мой,
Ангелочку быть с тобой.
Милый, милый, милый мой,
Ангелочку быть с тобой.
И тебя водить повсюду,
Там, где Тьма наводит смуту.
И бывать во всех краях,
Отогнав смертельный страх.
Милый, милый, милый мой,
Ангелочку быть с тобой.
Милый, милый, милый мой,
Ангелочку быть с тобой.
Заряница в миг твой краткий,
Отутюжив утру складки,
Сквозь земную седину
Тьму изгонит не одну
К звёздам, где затерян след
Будет средь чужих планет,
Чтобы в мире горшем вмиг
В каждый дом рассвет проник.
Милый, милый, милый мой,
Ангелочку быть с тобой.
Милый, милый, милый мой,
Ангелочку быть с тобой.
А внутри, осилив бредни,
Потечёт в крови луч летний,
Чтоб коснуться не могли
Духи адовой земли.
Милый, милый, милый мой,
Ангелочку быть с тобой.
Милый, милый, милый мой,
Ангелочку быть с тобой.
Весна! Весною дышим —
Отрадой мы всегда,
И пенье птиц мы слышим
В лесу и у пруда!
И солнца луч играет
По улицам сырым,
В лесу на пнях мелькает,
А мы за ним следим!
И жаворонок вьётся
У самых облаков!
Любовь наружу рвётся,
Как узник из оков!
Весну встречает в небесах
Лучей отрада!
Я вижу в ласковых глазах
Блеск водопада!
Он с чистотой Любви вокруг
В сердца струится,
Чтоб радости сквозной испуг
Оставить, словно птица
Собой нечаянный приплод
Вечерних пений,
В которых слышен их полёт
В мир сказочных цветений.
Я вижу блеск в глазах твоих!
Мне сердце нежит,
Чтоб окрылялся сладкий миг
Любовью свежей.
Мир вопрошает: «Кто в тебе таится:
Быть может, в тьме седая птица,
А может быть, и хищный зверь?»
Из этих двух – никто, поверь!
Никто во мне: ни птица, ни зверюга
И ни обмана злая вьюга,
А лишь исток моей души
В просторах внутренней глуши!
Осколок стали
Вонзится в сердце
Под вой шакалов.
Куда бы деться,
Куда убраться,
Куда исчезнуть
И потеряться?
Мне бы не ведать —
Теперь я знаю!
И в тени Света
Я уровняю
Свою небрежность,
Свою наивность,
Свою открытость
И веру в светлость.
Я буду чистым,
Я стану лёгким
И в тьме невидим,
А в свете чётким,
Как Ангел мой…
Полон век смертельных чувств,
Что сотворил посредник ада.
Вместо мира для искусств
У них нечистый дух – отрада.
Вместо искренних молитв
Они напялят маску беса.
Гнев Всевышнего пролит,
И сгинут те в бреду процесса.
«Се, стою у двери и стучу…»
Я стучу в потемневшие души.
До сердец достучаться хочу,
Чтоб покой смертоносный нарушить.
Чтоб нарушить покой и войти
В охладевшие души, как лето,
И согреть их в невольной груди
Бесконечной Любовью и Светом!
О, как больно смотреть на друзей,
Позабывших своё отраженье.
Я при этом стучу всё сильней,
Доведя стук до грома лишений.
Кто услышит Мой голос и стук
И откроет душевные двери,
К тем войду и пролью теплоту
Нескончаемой пламенной веры!
Согрешил, не успев уклонить от паденья
Многогрешную душу свою я тогда,
Посреди несомненного в мире стремленья
В чистоте сохранять Кровь и Тело Христа.
И теперь же, потерянный, я осуждаю
За поступки слепые себя одного.
Мне б прибегнуть телесно к святому рыданью,
Да иссяк слёз источник лица моего.
Ты прости за паденья, о, Господи Боже!
И позволь мне принять Кровь и Тело ещё,
Чтобы слёзный источник наполнился снова
И в молитве стекал бы по впадинам щёк.
1
Протоиерею Петру Иващенко (Почеп)
Я всецело осознал в пучине страданий,
Что я грешен во многом – я пленник греха,
А душа оттолкнуться стремится от грани
Запустенья, чтоб тверди коснулась нога.
Но не тверди земного – небесного края,
Где в любви и спокойствии буду храним,
Где лишений, страданий не будет и, зная,
Что там буду, как многие, только живым!
Но нелёгок большой груз моих прегрешений —
Постоянно он тянет до мрачного дна.
Я пытаюсь всплывать, оставаясь мишенью
Для бушующих волн, для забвенья и сна.
А ведь только молитва сердечная к Богу
Укрощает волну, что взмывает с глубин
Яд смертей, тормозящих к спасенью дорогу,
Отнимающих силы натруженных спин.
2
Протоиерею Виталию Кругликову (Почеп)
Пройдёт немного времени,
и я с тобой встречусь для беседы,
о, добрый пастырь мой,
но встреча для меня внезапна будет…
По поверхности моря к небесному краю
Сквозь шторма, сквозь забвенье и вечные сны
Корабли безмятежным ВСЕГДА проплывают,
Извлекая людей из ревущей волны.
Иногда моряки вглубь ныряют с отвагой —
На корабль поднять чуть живые тела,
Обречённые сгинуть вовеки под влагой,
Где в объятиях смерть ожидать их могла.
И вот так корабли проплывают без страха,
Хоть и волны стеной налегают на нос
И пытаются вмиг со зловонием праха
Поглотить в глубину под потоками слёз.
Но лишь брызги от них непомерно взлетают
Над намоленным баком – и те, обратясь
От порыва ветров в волчеводную стаю,
Увлажняют их дух и небесную связь.
И меня извлекут и поднимут на судно
Моряки, закалённые бурей и тьмой.
Но вначале мне будет пронзительно трудно
Плыть, следя за соблазнами волн за кормой.
Мне б совсем не писать о гнетущей печали,
Поглотившей стихи о чудесной Любви,
Что прославили в нас древнерусские дали,
Где в ветвях схоронившись поют соловьи;
Где заря Светоносная пламенем алым
В темноте начинает дня северный путь,
А лучистое солнце продолжит за малым
Лес будить и пропаривать путнику грудь.
Мне б отбросить печаль от пропащего дома,
Протереть запотевшие стёкла от слёз,
Заглушить перезвоны душевного стона
И взрастить в палисаднике женственность роз.
Он вечным стал, он кем-то был закрыт
В старинном склепе средь гранитных плит,
Английских надписей и кратких дат.
Там веет из глубокой бездны хлад,
А в мире нашем талая Любовь
Течёт из сердца к сердцу вновь и вновь
И оставляет нежный долгий след
На тихих заводях чудесных лет.
…И я открою настежь двери,
А он ворвётся, шумный, в дом,
Оставив в сердце чувство веры,
Любви, надежды перед сном.
С собой внесёт юлой из сада,
Бывает, запах алых роз,
И свежесть летнего заката,
И блеск далёких ясных звёзд.
Никто с любовью в целом свете
Не может нам в беде помочь,
Лишь только вечно Божий ветер
К таким, как мы, приходит в ночь.
Свет лунный вновь в окно струится,
Ложась на стену птицей белой,
И отражает эта птица
Раскрытыми крылами смело
Веков тяжёлое томленье,
Где боль Земли и боль людская
Частично предана забвенью,
А часть живёт в умах, страдая.
Она б хотела тоже кануть
Вслед за ушедшей болью жгучей —
Не ёжить трепетную рану
Души, сгущаясь грозной тучей.
Он всё ж вернётся,
Ты только жди.
Теплом прижмётся
К твоей груди
И скажет ясно
О том, что он
Спугнул напрасно
Крылатый звон
Часовни дикой,
Где трын-трава,
Святые Лики
Заслав едва,
Шуршит так странно,
Что в этот шум
Ползут туманы
Под тяжесть дум.
Он всё ж вернётся
Теплом к груди —
Большое Солнце
Давно в пути.
С рассветом день пришёл вслед тьме ушедшей,
Где звёздный свет струился вглубь страны,
Опутанной обманом, не нашедшей
Свой выход средь обломков тишины,
Где бы открылся мир совсем несхожий
С реальностью финансовых потерь,
В которых ноют только толстых рожи,
Закрывшие со злобой жадной дверь.
В низовьях утро густо настелило
Прохладных капель девственный туман,
За кем вдруг возвышался с дикой силой
Лесов могучих величавый стан.
И только здесь – в судьбе немой тумана,
Есть что-то выживших стальной придел,
Восставший над травой большой обмана,