Осень. Середина сентября, а по погоде вроде еще лето, тепло даже в тенечках. В конце 60-х годов аспирант истфака Кондрашов, выбравший тему и писавший диссертацию о морском флоте периода 1905–1907 гг. со всеми его проявлениями в исторической судьбе России, прибыл в село Новосанжаровка, ближе к вечеру, когда солнце собралось уходить на покой и, щадя все живое от припека, перед закатом холодно повисло над горизонтом красным шаром.
Скудная информация о судьбе моряков-бунтовщиков, которой обладал он, завела его поначалу в деревню Жуковка. По архивным выдержкам он обнаружил прелюбопытнейшую вещь. В свое время некий боцман с броненосца «Потемкин», по известной причине уволенный вчистую в отставку, поселился сначала на родине, в Херсонщине, а затем переселился в Сибирь, в деревню Жуковку, и Кондрашов имел намерение и питал надежду заполучить от ближайших его родственников хоть какую-то информацию о человеке, причастном к событиям, связанным с кораблем, столь нагремевшим своей неординарностью в исторической судьбе российского флота. На месте ему жители деревни объяснили, что «есть такая девяностолетняя бабуся, жена моряка, но она сейчас проживает с внучкой по фамилии Антонова в соседнем селе Новосанжаровка».
Он изрядно подустал: не столько физически, сколько был не удовлетворен и обескуражен мрачными мыслями, занимавшими его голову: «А вдруг и здесь не получу ценной информации?..» Так, глубоко задумавшись над своими изысканиями, вяло плелся по дороге с изрядно засохшими рытвинами грязи по ее обочинам. Навстречу бежит с криком небольшой гурт ребятишек.
– Ребята! – окликнул он сорванцов. – Не подскажете, где здесь проживают Антоновы?
– Вон там, напротив озера, там, в глубине, за тем домом, что со ставнями, стоит землянка, – ответил за всех самый рослый из них, показав рукой на ближайшую справа хату, окна которой были обрамлены синими наличниками.
За указанной ребятами усадьбой он, повернув направо, попадает на пустырь, где вдали виднеется маленькая землянка. Непрошеный гость трогательно осматривает все вокруг. Все в большом запустении. Небольшая покосившаяся хата с крохотными окошками, казалось, специально спряталась вглубь от улицы, чтобы скрыть от посторонних глаз свой невзрачный вид. Двор изрядно зарос бурьяном и лопухом. Из идущей рядом траншеи-канавы торчат растущие верхушки лозин с мелкой, уже желтеющей листвой. Низенькую хатку с улицы прикрывают два разросшихся сиреневых куста. У землянки крыльцо обросло грязью. Во дворе нет никого, только гребутся куры.
Входная дверь приоткрыта, через нее слышно внутри жужжанье мух, скопившихся на крохотном, затянутом паутиной окошке в сенях.
– Есть кто дома? – окликнул Кондрашов, тронув заскрипевшую дверь.
Никто не отзывается, тихо. Вдруг внутри что-то закопошилось, послышалось шуршанье шагов, и из-за скрипучей двери показалась старуха. Высокая, дородная, она ловко вразвалку, пригнувшись, переступила порог и, как гусыня, ступая с ноги на ногу, вышла на крыльцо. Увидав незнакомого человека, неловко замялась, поправляя на голове и без того уложенный давно выцветший платок.
– Здравствуйте, бабушка! Заросло все тут, еле вас отыскал.
– Нынешний год дал Господь дождей, все так и преть, не успеваем вырывать, – старинным говором, но приветливо отозвалась бабушка.
Я такой-то, назвал себя Кондрашов, и по такому-то делу. Бабушка замялась, боясь сказать что-то невпопад, но затем пригласила в хату. Несмотря на ветхость и убогость снаружи, внутри хаты все прибрано и сияет чистотой, из неудобств только снующие по углам мухи. Бабушка одета в цветное длинное ситцевое платье, поверх которого белый передник, а на ногах тапочки кустарного пошива.
Обычно старики в таких случаях жалятся на свою немощность, а эта, наоборот, пытается показать перед гостем, что еще «не выжила из ума».